Роскошь

В уповании на свою благотворительность она (сестра свт. Григория) не предала тела своего роскоши и необузданному сластолюбию, этому злому и терзающему псу, как случается со многими, которые милосердием к бедным думают купить себе право на роскошную жизнь и не врачуют зла добром, но вместо добра приобретают худое (1).

* * *

Что же мы? Мы, наследовавшие это великое и новое имя, чтобы называться по Христу народом святым, царственным священством, людьми усвоенными Богу и избранными (см. 1Пет. 2, 9), ревнителями добрых и спасительных дел (см. Тит. 2, 14), учениками кроткого и человеколюбивого Христа, понесшего наши немощи, унизившего Себя до нашей бренности, нас ради обнищавшего (см. 2Кор. 8, 9), нисшедшего в эту плоть и земную храмину и претерпевшего за нас скорби и болезни, дабы мы обогатились наследием Божества? Что ж мы, имеющие столь высокий Образец благоутробия и сострадания? Как будем думать о них (о нищих) и что сделаем? Презрим ли их? Пробежим мимо? Оставим их, как мертвецов, как гнусные страшилища, как самых злых зверей и пресмыкающихся? Нет, братия! Не тому учит нас – овец Своих – добрый Пастырь Христос, Который обращает заблудшее, взыскует погибшее и укрепляет немощное (см. Иез. 34, 16); не то внушает и природа человеческая, которая вложила в нас закон сострадания и чувством немощи, общей нам со всеми, учится благочестию и человеколюбию. Ужели они будут томиться под открытым небом, а мы станем жить в великолепных домах, расцвеченных всякого рода камнями, блещущих золотом и серебром, где узорчатая мозаика и разнообразная живопись прельщают и приманивают взоры? Да еще в одних будем жить, а другие строить? И для кого? Быть может, не для наследников наших, а для людей посторонних и чужих, и притом, может быть, для таких людей, которые не только не любят нас, но еще, что всего хуже, исполнены вражды к нам и зависти. Они будут трястись от стужи в ветхих и разодранных рубищах, а может быть, еще и тех иметь не будут, а мы будем нежить себя, покрываясь мягкой и пышной одеждой, воздушными тканями из тонкого льна и шелка, и между тем как одними уборами будем не столько украшать себя, сколько обезображивать (ибо все излишнее и щегольское я почитаю безобразием), другие наряды – бесполезная и безумная забота, добыча моли и всепоедающего времени, – будут лежать у нас в кладовых. Они будут нуждаться – о, пагубная моя роскошь! о, бедственное их томление! – будут нуждаться и в необходимой пище; будут в изнеможении, голодные валяться у ворот наших, не имея даже столько сил в теле своем, чтобы просить; не имея голоса, чтобы рыдать; рук, чтобы простирать их для приведения нас в жалость; ног, чтобы подойти к богатым; не имея столько дыхания, чтобы с большим напряжением простонать жалобную песнь, считая лишение зрения, это самое тяжкое зло, очень легким и еще благодаря за то, что не видят своих язв. Таково их состояние! А мы, роскошно одетые, будем с важностью возлежать на высоких и пышных ложах, покрытых дорогими коврами, до которых другие не смей и дотронуться, оскорбляясь и тем, если только услышим умоляющий голос их? Нам нужно, чтобы пол у нас усыпаем был часто и даже безвременно благоухающими цветами, а стол орошен был самым дорогим и благовонным миром для большего раздражения нашей неги; нужно, чтобы юные слуги предстояли перед нами – одни в красивом порядке и строе, с распущенными, как у женщин, волосами, искусно подстриженными, так, чтобы на лице не видно было ни одного волоска, в таком убранстве, какого не потребовали бы и самые прихотливые глаза; другие – со стаканами в руках, едва дотрагиваясь до них концами пальцев и поднося их как можно ловчее и осторожнее; иные, держа опахала над головами нашими, производили бы искусственный ветерок и этим руками навеваемым зефиром прохлаждали бы жар утучненного нашего тела. Нужно, кроме того, чтобы все стихии – и воздух, и земля, и вода – в обилии доставляли нам дары эти и стол наш весь был уставлен и обременен мясными яствами и прочими хитрыми выдумками поваров и пекарей, чтобы все они наперебой старались о том, как бы больше угодить жадному и неблагодарному нашему чреву – этому тяжкому бремени, виновнику зол, этому никогда ненасытному и самому неверному зверю, которому вместе с потребляемыми им яствами вскоре надобно будет истлеть (см. 1Кор. 6, 13). Для них много значит утолить жажду и водой; а у нас пенится в чашах вино: пей до упоения, даже до бесчувствия, если кто невоздержан! Да еще одно из вин отошлем назад, другое похвалим за его запах и цвет, о третьем начнем с важностью рассуждать, и беда, если, кроме своего отечественного, не будет у нас какого-нибудь иностранного вина, как иноземного завоевателя! Ибо нам непременно должно вести жизнь роскошную и превышающую нужды или, по крайней мере, славиться такой жизнью, как будто стыдно нам, если не будут почитать нас порочными людьми и рабами чрева и того, что еще хуже чрева (1).

* * *

Меня не пленили прекрасные волны шелковых одежд; не любил я продолжительных трапез, не любил пресыщать прожорливое чрево – эту погибельную мать плотоугодия; не любил я жить в огромных и великолепных домах; не расслаблял я сердца музыкальными звуками, нежно потрясающими слух; меня не упоевало негой роскошное испарение благовонных мазей. И серебро, и золото предоставлял я другим, которые, сидя над несметным богатством, любят предаваться заботам и не много находят для себя услаждения, но много труда (2).

* * *

Другие все – и тело, и имущество – приносят в дар Богу, от Которого все, а ты всего домогаешься, все тебе надобно иметь. Что же приобретаешь? Какие страшные сокровища? У тебя на столе груды снедей, это отрада узкой гортани, о которой все твои заботы, у тебя надмение чрева, болезнь пресыщения, ибо таковы плоды неумеренности в пище. У тебя огромные дома, в которых большая часть стоит пустой, с золотыми потолками и блещущие картинами; у тебя слуги, наряженные наподобие женщин; у тебя тенистые и прохладные убежища. У тебя пьянство, лики поющих, дружные рукоплескания, при которых растлевается красота образа Божия. Ты надмеваешься своим блеском, перед всеми в городе высоко носишь свою голову, хвастаешься высокостью своего чина… Что же еще у тебя драгоценного? Роскошь женщин в убранстве дорогими камнями и золотом, которые то сплочены вместе, то блестят отдельно, цепи на руках и ногах – это приятное бремя, не для доброй цели помогающее красоте, которая домогается того, чтобы нравиться многим мужчинам (2).