На тех, которые часто клянутся

Разговор:

Что хуже клятвы? Я рассуждаю, что ничего нет хуже. Скажи же, чем это доказываешь? Самыми очевидными и ясными доводами.

Открой, какими?

Следующими; отвечай мне, и увидим.

Говори, любезнейший, что только можешь сказать.

Знаешь ли, что выше всего тебе известного?

О каком роде вещей спрашиваешь?

О всем, что ни есть видимого и мысленного.

Я ничего не представляю себе выше Бога.

Ты отвечаешь правильно, но я спросил неправильно.

Как же надлежало?

Бог не есть что либо высшее, потому что Он несравним. Не ясно ли это?

По мне, весьма ясно.

Посему надлежало, может быть, спросить так: что самое высочайшее?

Думаю, что так.

Но и это не сравнительно ли будете сказано? Не полагаю.

Как же скажешь? Высочайшим бывает что-нибудь не иначе, как в отношении к сродному с ним. А с Богом что сродно?

Ничто.

Посему о Боге надлежит выразиться иначе. Как ты скажешь, так и я готов принять. Что же? Не должно ли сказать, что Бог несравним ни с чем из всего известного? Кажется, что так.

А не досточтим ли, и не единственно ли досточтим Он для всякого естества?

Единственно досточтим; это хорошо сказано.

А будучи досточтим, может ли быть вместе и оскорбляем?

Как соединить несоединимое?

Рассмотрим же: к чести ли Божьей служит клятва?

Но по крайней мере не к оскорблению.

Так; если бы не было опасности от ложной клятвы. Тогда клятва была бы делом богочестия. Но теперь смотри, в чем дело, и к чему оно клонится?

Почти понимаю; однако ж прошу объяснить речь очевидным подобьем.

Каким бы это? Видал ты большой камень, падающий с горы?

Очень часто.

И он катился вниз с великим шумом?

Даже наводил большой страх.

А видал также, что его удобно останавливали?

Разве кто другой видал, а я нет; потому что камень сам себя понуждает к паденью, и сильнее, всякой руки.

Правда твоя. То же бывает и со мною; стремительность увлекает меня в насильственный поступок. Но в начале и мне, так же как и камню, очень не трудно было бы удержаться в покое?

Очень не трудно, и почему бы не удержаться? Этому камню подобен и всякий порок, особенно же, как думаю, худой навык клясться. А почему же так?

Слушай: этот порок имеет не малую привлекательность. А если человек получает к нему пристрастье; что тогда бывает? Он уже не удерживается, пока не низринется в стремнистую бездну.

Что разумеешь под стремниною?

Самая большая из стремнин есть ложная клятва.

Приятно было бы слышать, почему это.

А многие и не знают, сколько это худо.

Сколько же именно?

Не часто ли случается, что иной клянется своим спасеньем? Очень не редко.

Что же это? Боится, чтобы, поступив худо, не терпеть за сие зла, и сам полагает на среду пред Богом собственное свое спасенье, решаясь погибнуть, если каким ни есть образом солжет своему слову.

Так мне кажется.

Такое же сделай рассужденье, если когда клянешься и Богом.

Какое же? Желательно видеть.

Ты полагаешь на среду Бога своей веры.

Да, не иначе.

И для клянущегося в правду Бог соблюден; а если клянемся ложно, то в отношении к нам Он утрачен. Справедливо говоришь.

Но скажи, что значит, по твоему мнению, не соблюсти для себя Бога?

Думаю, что это значит отречься от Бога.

Итак, ложная клятва, как давно уже это доказано, есть отреченье от Бога.

Как же избежать клятвы?

Приобретем такие нравы, которые бы внушали доверие. Великое дело сказал ты.

Благонравным менее нужды в клятве; что говорю: менее? Им вовсе не нужна клятва. За них порукою добрые нравы. Действительно так.

Скажи же, что приобретают те, которые много клянутся?

Осмеянье.

А к этому что еще присовокупить? Разве то, что им не верят, когда говорят и правду. Согласен на это.

Итак, послушайся меня, и, воспользовавшись врачевствами рассудка, особенно положи в себе преграды этому недугу. Многие же из известных мне одерживали верх над недугами и этого сильнейшими.

Какие разумеешь сильнейшие недуга?

Гнев, зависть, невоздержность и тому подобное.

Почему же они сильнее?

Потому что пожелание больше. А к чему пожелание стремительно, к тому и привязанность сильнее.

Совершенно основательно. Но если болезнь в тебе неудержима, что тогда делать?

По крайней мере остерегайся непрестанно, при всяком случае, умножать тяжкие клятвы.

Когда же, какие и при каких случаях дозволишь ты клятвы? Например: дозволишь ли, когда настоит нужда?

Пусть так.

Но присовокупи: какая именно нужда. Не та ли, чтобы иных избавить от опасности?

Тогда по крайней мере полезна клятва.

Или и себя избавить от обвинения в гнусном преступлении.

Да! Но клятва никогда не должна служить мне к приобретенью имущества, потому что сие представляется крайне гнусным и весьма легко может вовлечь в ложную клятву. Да и что, кроме корысти, чаще приводит к ложным клятвам? Как скоро касается дело до денег, весьма многие оказываются злонравными.

Кто не согласится с этим? И Софисты утверждали то же.

Важно ли же это для нас?

Ни мало. Но если станем подражать, и окажемся худшими; то сие будет нам стыдно.

И очень. Каких же клятв особенно избегать должно? Само собою видно.

Однако же безопаснее услышать от тебя. Я утверждаю, что должно избегать клятв наиболее ужасных.

Разве боишься выговорить?

Короче сказать, тех, в которых упоминается Божье имя.

А в которых упоминаются Писание, Христовы страданья, и приношения Богу?

И это равно таинственно.

А у нас всего более в употреблении сим клясться.

О том и проливаю слезы. Ибо что утверждено обычаем, то обращается в закон. Однако же, чего не может преодолеть разум?

Какую же дозволишь клятву?

Желал бы никакой не дозволять; а в противном случае пусть будет какая-нибудь другая клятва.

Уже ли не должно клясться женою, детьми, спасением, жизнью и будущим беспечальным веком?

Это суть проклятья; хотя почитаются также и клятвою.

Пусть почитаются; только бы мы, поражаемые сею клятвою, не погибали. В таком случае нет опасности для души, которую погубить есть уже конечная смерть.

Справедливо говоришь. Но у тебя, как скоро закипело сердце, при всяком случае готовы на языке: Бог, святая трапеза, что для тебя всего любезнее, крест, жена, Божья кровь, своя собственная кровь, земля и море, словом, что ни представит тебе прежде всего твоя негодная опрометчивость, при содействии твоего губителя, который производит даже и то, что самая болезнь кажется тебе приятною, и ты (странное неразумие!) остаешься уверенным, что с твоего гнилого языка льется золото.

Точно так бывает, как говоришь ты. Одна волна воздвигает другую, когда в тебе дышат, может быть, гнев, а может быть, и страсть к деньгам. Ибо много сетей; и человек не почитает страшным делом расточаемых им клятв.

Да, не почитает страшным.

Но его бедного душит клятва, если задерживает ее в себе

Ты как живописец изображаешь эту страсть.

Он думает уверить тем самым, чрез что делается более недостойным вероятия. Не понятное ли это дело? На что тебе много слов, если имеет силу одно?

Конечно, напрасный труд.

На что же тебе и многие клятвы, если бы имела силу одна?

Конечно, напрасный труд.

Думаю, что тогда не было бы нужды во многих.

Посему множество клятв есть уже признак, что нет к тебе доверенности.

Не иначе; правду ты говоришь.

Поэтому или вовсе не клянись, или клянись как можно реже. Это всего лучше.

Если одна клятва нарушается, то и все будут нарушены. Прекрасное заключенье.

Разве иной скажет: множеству клятв лучше поверять.

Так обыкновенно думают.

Но разве, сложив вместе несколько пылинок, сделаешь из этого золото?

Кто ж это сделает? в природе ли это вещей?

А на каком же основании из многого невероятного составится вероятное?

Мне кажется, что никакого нет к тому основанья.

Перестанешь ли, наконец, предпочитать всему самое негодное богатство, то есть, всегда и при всяком деле, ешь ли, играешь ли в зерне, плывешь ли, путешествуешь ли, в счастии ли ты или в несчастии, продаешь или покупаешь, радуешься или печалишься находишься в кругу друзей и пирующих, изрыгать клятвы, подобно пресытившемуся пищею или питьем?

Весьма бедственное дело поступать так.

Не клянешься ли также ради всего, как будто ты уже сам не свой, как скоро другие взяли над тобою верх, словом ли, делом ли, прикровенно ли, или насильственно?

По большей части так бывает на деле.

Этим оскорбляешь ты всех, и Бога и тварей.

Каким образом всех?

Таким, что все смешаешь во едино, даже и то, что не равно между собою. А это – вервь от узды.

Что же скажешь на это? не находим ли, что и Бог иногда клянется?

Так говорит Писанье.

Но что совершеннее Бога?

Конечно, не найдешь ничего совершеннее.

А если ничего нет совершеннее; то значит, что Бог и клясться не может. Как же Писание говорит, что Бог клянется?

Как скоро Бог говорит что-нибудь, это уже есть клятва Божия.

Как же в Писании говорится, что Бог клянется Самим Собою?

Как? Он перестал бы совершенно быть Богом, если бы сказал ложь.

Ты говоришь нечто страшное.

И это в естестве Божьем, чтобы не лгать. Против сего никто не будет спорить.

А что? Ветхий Завет не запрещает клятвы, но требует только истинной.

Но тогда и убивать было законно; ныне же не позволено даже ударить.

Почему так?

Тогда подвергалось осуждению совершение худого поступка: ныне же осуждается самое первое движение ко греху.

Так мне кажется; потому что мы простираемся к большему совершенству.

А потому целомудренный и не клянется.

Что же? Им, как младенцам, даешь одни начатки пищи, чтобы впоследствии могли принимать совершенную пищу?

И справедливо, и весьма умно.

Говорят, что и Павел клянется.

Кто это сказал тебе? Верно, какой-нибудь пустослов? Павел сам говорит: «свидетель ми есть Бог» (Рим. 1, 9), и: видите Бог.

Это не клятва. А что же?

Непререкаемое подтверждение важности сказанного.

Дозволь и мне то же.

О, если бы ты и во всем, по мере силе, стал Павлом! Это – верное для тебя мерило.

Не уступишь ли чего-нибудь гневу? Хорошо.

А в гневе, конечно, всякому случается клясться.

Ужели по твоему мнению одинакое зло хуже зла двойного?

Возможно ли это?

Каково тебе покажется, если ничем не раздраженный вдруг начинаете клясться?

Это весьма худо.

А если я раздражен, и сделаю еще новое зло?

И это также худо. Впрочем меньше худо, если сделано по незнанию.

Но я подлежу ответственности за всякое свое произвольное движенье.

Но если клянусь, хотя произвольно, однако же для того, чтобы избавить от опасности?

Пусть дозволяет кто-нибудь другой!

А если кто напишет клятву не произнося ее словом?

Что же значит письмо? Рукописанье связывает крепче узе.

Если же по нужде?

Для чего не умер? Надлежало прежде принять смерть.

А если дана клятва, когда не лежало пред клянущимся Писание?

Что делает клятву священною: страница, или Бог?

Очевидно, что Бог.

Ты боишься пергамена; а я больше боюсь Бога. Многие подвержены этой болезни. Со многими бывает то же, что и с человеком, который бьет и бесчестит господина, а дает свободу, или даже готов оказать честь, его рабу.

Какое поругание!

Или который бережет царское изображенье, а самого царя свергает с престола.

И это бывает. Но если осталось еще что сказать, присовокупи и то.

Многие говорят: язык произнес клятву, а ум не давал ее. Но легче во всем другом найти себе извиненье, нежели в клятве. Никто и нисколько да не обманывает сам себя. Во всяком случае клятва дана, а двоедушием сколько еще увеличивается грех!

Вижу и сам.

Что такое клятва? Решительная мысль.

В ужас прихожу, слыша слова твои.

Так говоришь; но пока не увижу на опыте, не знаю, верно ли это. Ибо верны дела. И свинья приходит тотчас в ужас, когда слышит крик другой свиньи.

Да.

Но это еще не великое дело. Если же слово коснулось сердца; за сие хвалю.

Но что же? разве нет у меня очистительной купели?

Есть. Но рассуди.

О чем же должно рассудить?

Она очищает грехопадения, но не всегда очищает и нравы. Когда же может очищать и нравы?

В том одном случае, если предочистишь их несколько.

Понимаю.

Нужен страх, чтоб не грешить вперед; а то, что многое прощено, еще не достоинство.

Почему же это? Объясни мне.

Опасно, чтобы не потребовалось вторичное очищение.

Что же это за очищение? растолкуй.

Очищение посредством долговременных слез и измождения плоти.

Не желал бы я иметь в нем нужды. Да! страшно потерять дар более удобный. Это – Божии скрижали.

Точно, Божии; но ты напиши на скрижалях своего сердца. Хочешь ли знать, что и в этом видна брань завистника, который завидует твоим успехам?

Очень одолжишь, сказав о сем. Ибо много терплю браней от врага.

Слушай.

Говори.

Не без слез выслушивал я, когда ты говорил.

Что такое? Не отопрусь, если говорил.

Ты говаривал: если вымолвлю какое-нибудь слово, но не подтвержу его клятвою; то стыжусь своих речей, как чего-то неполного.

Никакого нет сомнения, что говаривал так.

И чего не достает, сам ты дополнишь к речи. Это есть клятва – худое дополнение. Подлинно страшный пламень!

Но Платон делает вот что. Чтобы не поклясться каким-нибудь богом, из благоговения...

Очень знаю, что скажешь. Был какой-то явор; им одним он клялся; но и тем не прямо. Хотя знал, чем клянется; однако же не присовокуплял: клянусь таким-то явором. Что же это такое? Какая-то тень клятвы, безыменное указание, клятва, и вместе не клятва. Так мудрецы клялись еще чужим гением. А это не что иное значит, как чем-нибудь да поклясться. Но вот чем покончим наш разговор.

Так скоро грозишь оставить меня, не удовлетворив моей жажде.

Если клятва кажется тебе еще чем-то маловажным; не хвалю сего. А если почитаешь ее такою, какова она действительно, т. е. делом весьма ужасным; то отважусь на острое слово, и буду заклинать тебя самою клятвою, бегать клятвы.

Победа на твоей стороне.

О, если это действительно так; прославлю за сие Тебя, Христе мой, чудодействующего и ныне, как чудодействовал Ты прежде! Тогда все мы единогласно воскликнем: аминь, да будет!