Монастырские письма

Мы живем в мире света и тьмы, света – несовершенного, тьмы – некромешной. За пределами оного лежит другой, теперь для нас невидимый мир, в который время неизбежно влечет нас по направлению наших мыслей, склонностей и дел. Там разрешается здешнее смешение. Там есть область истинного Света, день без ночи (Апок. 21:25), освещенный Солнцем правды, Солнцем бессмертной жизни и блаженства. И есть там область тьмы кромешной, отчужденной от истинного Света, ночь мрака, сумрака, призраков, никогда не достигающая дня, царство смерти неумирающей, лишений безвозвратных, скорбей безутешных.

Не стоит ли труда каждому с предосторожностью подумать, в которую из сих областей направляют нас наши мысли, склонности и дела? И не нужно ли исправить это направление?

Марта 31-го, 1833 г. Пяток Великий.

Сего 31-го марта по окончании утрени юноша девятнадцати лет, лишенный употребления ног три года, ползая на коленях при мощах угодника Божия преподобного Сергия, по выслушании молебна, когда подняли его приложиться, получил разрешение ног: встал на ноги, и отвязали ему кожи, на коих он ползал. Теперь с помощью палки не совершенно твердо, но ходит. Я¹ оставил его до совершенного укрепления в обители. А между тем сообщил в Верейское духовное правление об отобрании показаний от духовного отца его, соседей и домашних о его болезненности. Мужик и женщина случайно были из ближних по соседству деревень, которые знали его ползающего, радостно благословляли угодника Божия за сие исцеление.

В другую Великую пятницу у нас так видимо раскрывает угодник Божий дары благодати Господней. Прошлый год безногий начало исцеления получил в четверг, а исцеление совершенно другой ноги – в пятницу же. И нынче пришел и тот благодарить угодника Божия здоровый совершенно.

Встретившееся раскрытие в совести исцелевшего юноши, бывшего хромого, нудит меня немедля сообщить Вам о сем в славу Святой Православной нашей Матери Церкви.

Вчера, то есть 31 марта, после вечерни призываю его к себе и, расспрашивая о подробностях болезни, и времени, и побуждениях к исканию помощи от угодника Божия, предложил ему в Великую субботу приобщиться святых тайн. Кланяясь в ноги, благодарил он меня со слезами и изъявлял сердечное желание. Иеромонаху Ионафану поручено было взять сего юношу в келлию, исповедать и приготовить молитвословием к причащению святых тайн.

По окончании утрени в Великую субботу Ионафан объявляет, что исцелевший юноша – раскольник, от роду не приобщался святых тайн и не был сыном Святой Церкви. Будучи расспрашиваем, он объявил, что он согласия Рогожского кладбища², как и отец, мать и все его семейство. Ныне зимой, когда он, страдая столь много от лишения ног, прибегая с усердием к Богу, по словам его, по шестьсот и более кладя поклонов, по своим обычаям, никогда никакой не чувствовал отрады; кто-то странний сказал ему: даром, что ты молишься много, а все без толку, только грешишь, поди лучше ищи в Святой Православной Церкви помощи и там молись угодникам Божиим. От сего он и пошел по монастырям, и стал ходить в святые церкви и молиться. Потом и явился к испрошению милости угодника Божия Сергия.

Видя его искреннее обращение, искреннее желание вкусить божественной плоти и крови Господа Иисуса Христа и быть причастником Церкви Его Святой, я без сомнения решился приобщить его нынешний день святых тайн. Теперь учат его Символу веры, и молитве Господней, и сложению перстов для крестного знамения. Свойством юноша смиренный и послушный, и потому в искренней простоте сердца приемлет всякое наставление и желает исполнить с искренним усердием, почему я и не остановился в усвоении его членом Тела Христова; притом убежден и даром благодати, данным ему от преподобного. Хотя слабо, но ходит, видно еще болезненное состояние; впрочем, три года он не имел возможности на минуту подняться на ноги.

Декабря 16-го, 1834 г.

У иеродиакона Варлаама, кажется, одно тело на земле, а душа бродит в преддверии вечности. Он как бы в забвении каком; довольно любопытно иногда говорить с ним. Однажды он говорит мне, что только что пришел из вечности, бывши в обители у преподобного Сергия, и опять туда собирается. Видел церковь и в ней братию, но преподобного Сергия еще нельзя было ему видеть. Пели очень хорошо, но что, не упомнил; дорогой, говорит, забыл. Желал узнать в братии знакомых, но вид их как бы одних лет и лица не разные. Притом сказали: нельзя по тем приметам здесь знать, по каким ты знал там; впрочем, мы, которые говорим с тобою, жили еще вместе с преподобным и этому более 400 лет по-вашему. К служению ангел протрубил в трубу шумнее, говорит, Царя нашего (большого лаврского колокола). На вопрос его, почему в церкви оконниц нет, сказали, что здесь-де нет ни ветра, ни стужи, для которых делаются оконницы. Сказать велели, что лучше монаху там положену быть телом, где жил; тут-де и встанет дать ответ о жизни Господу. Посему я обещал ему испросить благословение положить его в обители.

Рассказал мне видение наказательное от ангела, когда он захворал в понедельник Пасхи. «Увидел я, – говорит, – перед Херувимской песней, когда вошел в алтарь, чтобы кадить, что по правую сторону в алтаре стоит в голубом стихаре светлый и страшный ангел, – так я и затрясся. Вдруг он метнулся от престола и очутился близ меня, взял с меня орарь, поручи и, наконец, стихарь скинул, и положил, где обыкновенно кладут. Потом взял обе мои руки назад, и вывихнул, и ударил по ноге, говоря: «Скорее этого я бы из тебя душу взял, но вон кто о тебе умоляет», – и показал рукою к жертвеннику. Тут я увидел другого ангела в белом стихаре, унылого и умоляющего оставить меня, наказав, на покаяние. «Это, – говорит, – твой ангел-хранитель». Я залился слезами, а он сказал: «Исправляйся» – и скрылся. В сию минуту я почувствовал, что у меня ноги едва волочатся и рука не действует, и я едва мог довершить литургию. Отслужа, лег в келлии и более не вставал». Ныне часто он видит ангелов и бесов без всякого страха. На вопрос: «Отчего ты не боишься?» отвечает: «Не они страшны, а страх в сердце нашем есть, но когда Господь отнимет этот страх, то видится все по своему естеству, и бояться нечего».

Страдалец иеродиакон Варлаам больничный скончал подвиг свой на земле и пошел к небесам. Накануне кончины соборовали его маслом, в день кончины приобщили святых тайн, а в два часа пополудни почил о Господе блаженным упокоением. Быв в совершенной памяти, хотя тупо, но до последней минуты говорил. Велел дочери³, бывшей при нем, подать камилавку и прочую одежду, приготовленную давно на смертное тело. Когда поднесли одежду, одевайте, говорит, пришли уже, при преподобном Сергии отхожу, – и с этим словом окончил жизнь.

Ноября 7-го, 1836 г.

С послушником С., служащим при больнице, случился необыкновенный припадок. Он был в беспамятстве. По временам делались у него конвульсии, и, видно, чрезвычайный страх и трепет был во всем его теле и душе. Едва расслышать можно было, что он беспрерывно шептал: «Ангеле-хранителю мой, сохрани меня! Преподобие отче Сергие, помилуй меня, защити меня. Живоначальная Троица, спаси меня!». Когда же ему легче стало дыхание, то стал, молясь, плакать, и все в страхе. Растирали ноги, давали святой воды, и часа через два пришел в память. Вот что он говорил: «Когда я перевязал ноги лежащему в ранах, думал, что бы мне ему еще сделать? Помазать бы маслицем от преподобного, – и пошел за маслом, но, как бы забывшись, пошел в кладовую. В пустой комнате перед кладовой вдруг у меня голова закружилась, и я, не успев ни молитвы сотворить, ни перекреститься, упал на пол. И вдруг окружило меня множество демонов, иные стали бранить, иные передразнивали усердие к больным, иные грозили, другие стали щипать и тормошить. Я не знал, что мне делать; молиться не вспомнил, а стал от них на полу обороняться. Но когда изнемог от них, и они очень стали давить на меня, я закричал: «Батюшка, преподобие отче наш Сергие, защити меня!» И в ту же минуту вижу преподобного Сергия, прямо идущего ко мне, а толпа демонов мгновенно побежала, по мере его приближения, прочь от меня. Преподобный Сергий благословил меня и сказал: «Не бойся, они уже не придут к тебе, молись Господу"».

Когда он это пересказывал, то страх так велик был в нем, что все тело трепетало, и он, не прерывая молитвы, беспрерывно плакал до самого вечера. Вечером вымазали его маслом от преподобного, ночь провел он тихо, а поутру приобщили его святых тайн, и совершенно выздоровел и в обеде опять служил больным. Подлинно, аще не Господь бы был в нас, кто доволен цел сохранен быти от врага, купно и человекоубийцы. Так истинно доброе намерение нередко попущением Божиим подвергается искушениям от противных сил, дабы человек опытно познавал покровительство Божие и немощь противных сил и утверждался в вере и уповании на Бога.

Января 20-го, 1837 г.

Новоспасский отец архимандрит Поликарп вчера в половине второго часа пополудни предал дух свой Господеви. Накануне соборовался елеем. После того сделалось ему легче. Кончина мирная. Особенно успокоил его сон перед смертью, в котором он видел кого-то. Сидя в кресле после соборования, тихо сказал наместнику: «Говори братии, что я буду тебе говорить. Я видел сон. Пришел ко мне муж, должно быть, святой, имени не знаю, и сказал: «Спаситель послал тебе возвестить, что Он прощает грехи твои и дарует тебе жизнь не за добродетели твои, а потому, что многие о тебе молят и просят"». После сего он просил молитв у братии и замолчал. Послал лекарю благодарность и велел сказать, чтобы он более не ездил. Недели за полторы предполагал ехать в Петербург около 20 января. Погребение будет в пятницу, 22-го числа.

(Года и числа в подлиннике не означено.)

Спрашиваете, не имею ли какой мысли, как умножить способы. Никакой, кроме упования на Бога и покорности воле Его. К тому прибавлю повиновение слову, не дозволяющему мне⁴ возмущаться заботами.

Не докучая никому, когда уже все деньги, оставленные мною на траты сего лета, истощились, так что недоставало отдать за дрова для обжигания кирпича, слышу, что во время литургии был в церкви старичок, ближней деревни поселянин, который хочет со мною поговорить.

Отперла дверь келлии: входит в рубище и лаптях престарелый муж. «Слушай-ка, горькая пташка, ведь тебе на храм деньги надобны, а мне надобны молитвы, меня зовут Николаем; худо вижу: одни ли мы? Пересчитай-ко, сколько тут денег?» – «Триста, раб Христов». – «Только-то? Завтра принесу более. Пятнадцать только верст живу от твоего монастыря. Какая ты стала худая! Я тебя видел в год разорения, не такая ты была, теперь едва жива». Девяносто лет ему. Сдержал слово и принес еще столько же денег. Не отыскал более.

Эта милостыня была мне по сердцу. Господь ее послал!

Апреля 23-го, 1840 г.

Со смиренною любовию преклоняюсь перед наказующею рукою Создателя и Спасителя нашего.

Причина пожара не отыскана, но по всему, вероятно, неумышленная неосторожность.

Многие слышали запах гарью в 10 часов вечера в монастыре, а в мезонине шестеро жили, вероятно, за аршин от этого курева, и никто не слышал, Богу попустившу и невидение, и неслышание. Схимник с послушником окончили правило акафистом святителю Николаю почти в одиннадцать часов, и послушник, вышед от него в свою келлию, находившуюся против его келлии, не слышал и не видел до 12 часов, когда разбудил его один из учителей, тут же в мезонине живший. Сей, проснувшись и услышав сильный треск, вышел в коридор, и, увидев пламя, закричал о пожаре, и разбудил всех живших в мезонине: двух учителей, послушника, схимника и монаха больничного. Вскоре собралась братия и несколько народу, притащили лестницы, трубы и воду, и покуда могли влезть, уставив лестницы на крышу, пламя бушевало при сильнейшем ветре, обхватя стропила и две стороны мезонина. Ветер был восточный. Искры огня летели на Трапезную церковь, на беседку, террасу и на дом настоятельский; земля сухая, все сухо; искры ложились на дерево, и пол тлелся. Одна надежда на предстательство угодника Божия и на присутствие его укрепляла. И чудное в сем дело! Когда стало усиливаться пламя, пошел сильный дождь. Без слез не только это видеть нельзя было, но даже и вспомнить. Ветер утих, дождь лил, всякая опасность для посторонних зданий миновала. Дождь не только на полу, но, кажется, и на лету заливал искры.

Семь часов огонь непрестанно пылал на деревянном потолке. Сгорели стропила всего здания, пятисаженный корпус мезонина, чуланы, полы, потолки. Вся эта масса деревянная горела, и сгорела в течение семи часов на деревянном потолке, и он остался цел. Купол палаты, в которой совершается правило, как каменка, раскалялся и от дождя, и от труб шипел, и пар столбом валил, но нигде не прошел огонь, и купол остался совершенно невредимым, кроме того, что прошла во многих местах пятнами вода на штукатурку внутрь, и это с трех сторон, а на передней, где изображен Спаситель, ни одного пятнышка, и Он всецело изображенным остался.

Нынешний день был у меня юнкер Е., приехавший с Кавказа⁵ к родителям, живущим в Посаде. Он рассказал следующее.

Бывши в нескольких сражениях, в последнем, при взятии Салты, три раза ранен: в ногу навылет и две раны в руку. Тут же пулей пробило портупею мундира, и пуля остановилась на образе преподобного Сергия, данном в благословение ему при мощах угодника Божия. Он всегда держал его на груди своей. Велик предстатель наш преподобный Сергий и везде бывает со своей помощью.

Вчера перед обедней приехал этот молодой человек и не хотел прежде видеть родителей, нежели воздаст за спасение свое благодарение угоднику Божию.

Стоял я в обедню в храме Святого Лазаря, и два младенца в продолжение всей обедни кричали, что неприятно развлекает. После обедни говорю служащему: «В Лавре, когда так кричат дети, велят выносить их для общего спокойствия в храме Божием. Почему бы не поступать так и здесь?» Но он отвечает мне: «К нам таких-то и приносят, которые блажат, не спят и так кричат; такое у окрестных поверье, что по отслужении литии по святителю Платону⁶ им делается лучше, он детям помогает».

Сердечно тронул меня рассказ этот, и я отказался от совета выносить и выводить детей крикунов. И действительно, между тем как я разговаривал с иеромонахом Ионой, другой иеромонах отслужил литию, и дети замолчали, и матери спокойно пошли домой.

От многих я слышал о любви к детям святителя Платона, и в подтверждение Анна Алексеевна (Нестерова) в одно время рассказала следующее: «В одну грязную осень человек пять мальчиков прибежали из Посада с босыми и грязными ногами, а я с детьми в храме Лазаря стояла на ковре. Увидя их, преосвященный Платон нас свел с ковра, а их поставил, говоря: «Они, смотри-ка, три версты шли, а вы тридцать шагов». Погладив детей и обласкав, после обедни в доме дал им изюма и чернослива и отпустил».

Не то ли это, что добрые свойства из времени переходят и в вечность?

Духовник Иона рассказал еще следующий случай. Летом из-за Косина Московской губернии, Бронницкого уезда, пришла больная расслабленная женщина в Вифанию и просит его, Иону, отслужить Платону молебен. Он говорит, что ему не служат, а она умоляет отслужить. И, чтобы убедить, говорит: «Он мне сам, батюшка, явился; я никогда не бывала в Лифании, а вот как я подошла, узнала, что я его именно здесь видела и в этой самой церкви, и он мне сказал: «Молись здесь, я тебе помогу». Поэтому я и выпросилась у домашних. Я его спросила: «Да как же, батюшка, зватьто тебя?» Он сказал: «Я из Лифании (так она выговаривала имя Вифания), Платон». Мне теперь стало лучше, как я здесь стою; пожалуйста, отслужи!» И он⁷ сказал: «Панихиду, пожалуй, а молебен нельзя». – «Ну, батюшка, что знаешь, только отслужи ему». По отслужении панихиды она пошла, благодаря Господа, милующего через святых Своих, облегченная от болезни.

А прошлого лета владимирский мещанин от перепоя умирал, и совсем ждали конца. Святитель Платон, явившись ему неспящему, строго укорил его за слабость и обещал помощь от Господа, если он будет стараться об исправлении. Больной обещал, и, к удивлению всех, от смертного одра восстал, и был с благодарностью в Вифании.

Подобный случай был лет пять назад с другим.

Утешительно слышать и верить сему, что множатся молитвенники о нас ко Господу при множестве грехов наших, видно, чтобы не одолела злоба наша Его благости.

На прошедшей неделе привезена была припадочная женщина в Вифанию на гроб святителя Платона. После мучительных страданий во время панихиды и поклонения над гробом его ей стало лучше.

Не для рассказов от крестьянина взято обстоятельное сведение, а просто для внимания к делам Божиим.

«Жена моя, – сказал крестьянин, – [уже] несколько лет в новолуния страдает болезнью. Ездили по монастырям, молились Богу, но болезнь не облегчилась. Летом на базаре слышал я от людей, что ходят и в Вифанию молиться к святителю Платону. Возвратясь домой, сказываю эту весть жене. Она приняла с радостью, и мы вознамерились съездить. Но по недосугам домашним никак до зимы не могли собраться. Видя же [в последние] месяцы припадки еще сильнее прежних, я решился после Рождества Христова съездить с ней помолиться. И когда собрался совсем, то жена, которая прежде всегда желала, теперь никак не хотела ехать и день за день отлагала. Наконец я почти насильно повез ее.

Приехали в Вифанию, насилу ввели больную в монастырь, и как ввели в церковь, то она при страшном мучении стала кричать: «Что нам делать? И в Вифании благодать открывается, жжет Платон, выйду». При сем были все братия, служили панихиду, молились, давали масла от лампады, и женщина успокоилась. Слушала божественную литургию и, благодаря Господа во святых Его, возвратилась домой».

Господь Свое творит. И кто могий возбранити?

Из города Александрова мещанин пришел в скит, прося, чтоб отслужили панихиду по двум схимникам: Харитону и Матфею.

На вопрос, как он их знал, ответил: «Я не знал их, но вот какое благодеяние они оказали в моем семействе.

С год, как пожелала дочь моя в монастырь в Суздаль. Несколько раз просила мать игумению принять, но та не принимала ее без взноса. Дочь две недели назад опять пошла, кланяясь в ноги, просила мать игумению, а она решительно отказала. Дочь в горе пошла к одной монахине в келлию, много плакавши, уснула и видит во сне, что два схимника молятся о ней пред образом Богоматери, именно просят, чтоб Матерь Божия повелела игумении принять эту девицу на служение в обители. Чрез икону Матерь Божия говорит, что исполняет прошение их, и уже повелела принять в число сестер девицу сию. Икона скрылась, а схимники обращаются к девице и говорят: «Завтра, по утрене, поди к игумении и будешь принята». Девица во сне бросается к ногам старцев и говорит: «Батюшки, да как же мне вас назвать и откуда вы?» Старцы отвечают: «Мы из скита Гефсимании, схимонахи Харитон и Матфей».

Девица просыпается и спешит на благовест к утрене, после утрени падает опять к ногам игумении, игумения поднимает, говоря: «Приходи, приходи, приму и ничего не надо, видишь – за тебя встают схимонахи Гефсиманского скита"».

Так девица осталась в монастыре, а отцу поручила совершить панихиду, в виде благодарности, по Харитону и Матфею.

Июля 17-го, 1840 г.

В воскресенье вечером пришел ко мне Н-го кафедрального собора священник Г. С. и пересказывает следующее.

«Несколько недель страдал я кровоистечением и дошел до совершенного разрушения сил, так что и света в комнате видеть не мог, и, наконец, девять суток ежедневно ожидали конца моей жизни. В таком тяжком состоянии в доме моем я обращался к угодникам Божиим: святителю Митрофану⁸, Нилу Столобенскому⁹ и преподобному Сергию, прося их предстательства в мое спасение душевное и телесное. В последние, девятые, сутки тяжкого страдания моего вижу я во сне, будто иду к какой-то мною невиданной большой обители, любуясь на красоту и обширность зданий. Вдруг являются два человека, берут меня под руки и ведут в оную обитель как бы подземными проходами. Столь тяжело мне было проходить с ними, что я думал: душа разлучиться должна от тягости и стеснения. Я спрашиваю их: «Куда вы меня ведете?» Отвечают: «Увидишь». И, немного еще пройдя, вводят в келлию, где я увидел святолепного седого старца, который спросил меня: «Очень страдаешь ты?». Я отвечал: «Да, ваше высокопреподобие, очень, помогите мне. Как называть мне вас?» – «Я Сергий Радонежский», и я поклонился ему в ноги. Приподнявши, благословил он меня, сотворив молитву, и, знаменуя крест поверх головы моей в воздухе, а не налагая обычного благословения на меня, сказал: «Отведите его в братскую трапезу, накормите его хлебом и напойте квасом нашим», – и меня взяли и повели опять по темному месту, и мне весьма тяжко было идти с ними. Потом пришли в трапезу, где на столе лежал нарезанный хлеб и стоял в кружке квас; и данный ими мне хлеб я с жадностью ел и с жадностью пил квас, и в сие мгновение проснулся. Жена стояла у кровати, по всей вероятности, думала не видеть уже более пробуждения моего. Я показал знак, что хочу говорить; она нагнулась слышать тихий голос мой, и я просил дать мне хлеба и квасу, и с большой жаждою съел хлеба и напился квасу, когда и воды с трудом пропущали несколько дней.

После сего мне пришла мысль сесть, я просил приподнять меня. Жена приподняла, и я сел после нескольких недель лежания на одре. Потом я прошу, чтобы она помогла мне встать на ноги, и я с помощью ее встал, перекрестясь, и, призвав Божие благословение за предстательство преподобного Сергия, я прошел по комнате дважды взад и вперед без помощи жены и через несколько дней сделался совершенно здоров».

Ноября 27-го, 1842 г.

На днях монах, переведенный в келлию покойного иеродиакона Иоиля, видит во сне Иоиля, который будто пришел к нему и будит его к утрене. Он будто встал и вместе пошли к Троицкому собору. Монах спросил Иоиля: «Каково тебе там?». Иоиль отвечал: «Слава Богу, мне хорошо». Монах спросил: «Что ты там делаешь?» – «Я, – говорит, – при свечах стою в обители преподобного». Иоиль явился в белой одежде, и монах думает, что это на нем длинная рубашка. Но когда пошли дорогой, то монах разглядел, что это мантия, белая как снег. Монах, взявши [ее] рукою, спрашивает, что это на нем? Он говорит: «Мантия, у нас там такие носят».

Когда подошли вместе к паперти Троицкого собора, Иоиль говорит: «Прости, Николай». А этот спрашивает: «Куда же ты? Пойдем вместе в церковь». Иоиль говорит: «Ты иди, а мне время идти к Смоленской Божией Матери. Туда мне надобно идти».

Монах, остановись, смотрел вслед его, и он в великолепной белой и тончайшей мантии пошел к Смоленской церкви и, дошед до могилы, скрылся, а этот проснулся.

Конечно, это сон, а как-то приятно слышать, что преподобный берет из сей и в тамошнюю свою обитель.

В течение сорока дней Иоиль человекам двадцати являлся во сне и всех уверял, что он не умер, а живет в другой жизни душой, а только телом лежит в земле. Некоторые во сне спрашивали: любит ли он их, не забыл ли? «Как забыть? Я очень люблю вас», – отвечал он.

Дай Бог, чтоб это было истиной, чтобы не стыдилась любовь отошедшего любви живущих еще в сей многомятежной жизни.

Марта 12-го, 1843 г.

Старичок-послушник Антон видел наяву следующее видение.

Встав за час до утрени (он живет под алтарем Троицкой церкви, сам-третий), оделся и стал молиться. Что стоял на молитве, это и соживущие с ним видели, но они еще лежали на своих местах. Говорит он, что, начав молиться, вдруг видит: как бы свода у келлии не стало и он как бы поднят выше обыкновенного своего места. В чистом свете видит необозримый круг ангелов. «Я, – говорит, – подумал, что уже я перешел в жизнь будущую. Радуясь, смотрю на ангелов и благодарю Господа за Его ко мне, грешному, милости, что Он в мире переселил душу мою. И в эту минуту вижу: в кругу ангелов явилась плащаница с изображением Господа Иисуса Христа, как изображается положение Его во гроб. С умилением смотря на изображение страждущего Спасителя, вижу, что из изображения отделяется настоящее тело Господа и ангелы стали помазывать оное благоухающим миром, и пеленать его плащаницами, и полагать во гроб. Смотрю на сие с болезнию и ужасом. Ангелы сказали: «Все это сделано для вашего спасения», – и начали возносить Господа в бесчисленном сонме на небеса». Видение окончилось, а он стоял, думая, что уже в будущей жизни. Заблаговестили к утрене. Товарищи стали собираться в церковь, и он пришел в себя и пошел с ними в церковь.

С сего времени приметная сделалась с ним перемена. Хотя он и прежде усерден был к церкви и молился, но особенно перед прочими не было видно. Теперь точно как все чувства ко всему видимому у него умерли и душа его живет одною молитвою к Господу. Умилительно смотреть на него. Видно, что один Бог перед его глазами, а прочее как бы не существует. Весьма мало стал говорить и только о необходимом; в церкви, как придет, станет на колени, кладет поклоны, и только видно, что отирает текущие слезы.

Так дивная благость Божия различными образами и действиями возбуждает человека ко спасению. Подвизает сонм ангелов, являет Свое снисхождение – и все это для бедного и немощного человека, дабы водительствовать его возбуждением к восхождению в горний мир.

Апреля 11-го, 1844 г.

Монах Иона, живший прежде на гостинице, а теперь служащий на святом кладезе, имел сына Косму, жившего в послушниках в Чудовом монастыре и в пост умершего в больнице московской.

В пятницу, на Лазареву субботу, около полуночи отец встал поправить лампадку, очень нагоревшую. Хочет ложиться опять в постель и видит, что дверь отворилась и сын входит в белой рубашке, а за ним два маленьких мальчика, прекрасно одетых.

Отец, испугавшись, говорит: «Косма, зачем ты пришел? Не тронь меня, я боюсь тебя...» – «Не бойся, батюшка, я ничего тебе не сделаю». Тогда отец поцеловался с ним, а мальчики стали у дверей. Иона в страхе еще говорит мальчикам: «Ребятушки, вы не уходите отсюда, не оставляйте его одного». Они ни слова не сказали и остались, как пришли. Сын Ионы вместе с отцом пошли в перед келлии, отец сел на стул, а сын – подле него на пол. Отец говорит: «Каково тебе, Косма, там?» Сын говорит: «Слава Богу, батюшка, мне хорошо». Отец говорит: «Чай, муки-то там какие?» Сын говорит: «Ад разрушен». Но, тяжело вздохнув, прибавил: «Только там река огненная, и редкий кто минует ее, а сколько в ней народу! Ужас, как много!»

Отец хотел еще спросить о реке, но сын встал, поспешно говорит: «Прости, батюшка, мне нужно навестить старца», – а не сказал кого – и пошел с мальчиками вместе вон из келлии. Это было просто наяву.

Старец, мне думается, – Аммоний, который в этот день скончался, быв на ногах, а он с ним был знаком близко, а может быть, и другой, но ни от кого не слышно, кто бы в этот день видел Косму хотя во сне.

Да успокоит Господь душу его, идеже присещает свет Его.

1845

Какое непонятное соединение живых с мертвыми! Где же находятся умершие, которые так удобно с живыми и вновь умирающими сносятся? Где находятся души, которые из одной губернии в другую в одну почти минуту переносят вести?

В Екатеринославле был архимандрит Симеон, который недавно переведен в Воронеж. Он был дружен со старым отцом (С. М. Н.) одного благородного семейства. Отец этот умер прошлого 1844 года в феврале. В числе его семейства была дочь, которой участь была не по сердцу, от чего в тихом страдании получила она чахотку. Шестого дня прошедшего августа все семейство было еще в трауре по отце. Больная приобщалась в этот день, не снимая траура, мать ей это заметила, на что она отвечала: «Я пятнадцатого наряжусь». И точно, в день Успения Божией Матери потребовала ванну, надела полное венчальное убранство, послала за священником, приобщилась святых тайн. По принятии святыни береглась, чтобы ничто не прикоснулось к ее устам. Со всей свежестью голоса и улыбающегося лица просила читать отходные молитвы и во время чтения относилась как бы к невидимому лицу: «Папенька, милый, папенька, подождите». С последним словом отходной улетела бессмертная ее душа. Того же дня и часа отец Симеон в Воронеже видит С. М. Н., который говорит ему: «Вам в Екатеринославле надобно утешать скорбных, а Любинька со мной, но вы нас не забывайте».

Как это разительно! Как непонятна наша жизнь! И что значит жить на этой земле? Но где бы то ни было, только бы жить такою жизнью, какую Бог определил, как бы многотрудно ни было.

Мая 13-го, 1846 г.

Не могу удержать души своей, чтобы не сообщить вам со страхом и радостию событие, которое для вас, может быть, не новое. Что соделывается втайне от людей в душе человеческой, то Богу одному ведомо, а когда проявляется со знамением, то бывает в поучение и в утверждение людям Его.

17 марта в Куряжском монастыре близ Харькова, в семи верстах, во время обедни, при совершении святых даров, когда братия посреди церкви пели: «Тебе поем, Тебе благословим», иеромонах Илиодор положил земной поклон и трижды воскликнул: «И молим Ти ся, и молим Ти ся, и молим Ти ся» – потом остался глух и нем, но в необыкновенно умилительном состоянии духа. И когда через неделю после того приобщился святых даров, тотчас по принятии оных прочитал громко благодарные молитвы и объявил, что когда он, положив земной поклон, взглянул на святую трапезу, то увидел огнь на оной, который, разгорясь, обнял престол, алтарь и всю церковь; и сие сопровождалось пением ангельским: «...и молим Ти ся, и молим Ти ся, и молим Ти ся».

Слушая литургию, мы все присутствуем при сем божественном пламени и при сем ангельском пении. Но что слышим и видим?

Когда служитель таинств призывает: «Со страхом Божиим и верою приступите» и когда поют: «Сподобил еси нас причаститися святым Твоим, божественным, бессмертным и животворящим тайнам», как это относится ко всем, когда наиболее один только священник приобщается? Но этим событием объясняется и предыдущий стих: «Видехом Свет истинный, прияхом Духа Небесного». Ежели кто с достойным чувством обретается в церкви, то пламя сего божественного огня объемлет всех имеющих приемлемость и проникает каждую душу невидимое общение святыни Христовой.

Думаю, что это событие для многих полезно к утверждению веры и тем, собственно, что ознаменовалось глухотою и немствованием отца Илиодора. Иначе было бы оно только для него, но, вероятно, ему не требовалось убеждений. Это сообщили мне добрые и умные дети, которые меня всегда радуют.

Ноября 18-го, 1846 г.

Преподобные отцы наши непрерывно чудодействуют. В больнице в жестокой нервной горячке страдал рясофорный послушник Гавриил: несколько дней был без памяти, и думали, что не перенесет болезни. В ночь на праздник преподобного Никона видит он, что душа его как бы разлучается от тела и как бы в какую-то устремляется бездну. Мысленно стал он молить преподобных Сергия и Никона о возвращении к жизни, чтобы исправиться для вечности (а лежал он все время, как казалось другим, без памяти и движения). Вдруг видит, как бы двери отворились, входят два светоносных мужа, старцы, один с жезлом, – в сем он разумел преподобного Сергия, а в другом – преподобного Никона. Преподобный Никон подошел и самым приближением наполнил его силою и радостию. Больной приподнялся, перекрестился – и они невидимы стали. Он пришел в память, болезнь миновала, только слабость осталась.

Декабря 23-го, 1846 г.

Помяните новопреставленного монаха Феофана, бывшего канонарха скита. Ныне в ночи преставился. Блаженную имел кончину. До последней минуты был в памяти и молитве. Часа за четыре до смерти было с ним как бы восхищение ума. Думали, что умер. Минут через пять опять стал дышать и говорит, что такой видел он прекрасный свет, какому нет подобия ни в солнце и ни в чем; кто бы ни увидел его, всякий все оставил бы и бросился бы к нему. Я думал, что умру от восхищения.

В час ночи отец его читал акафист. На шестом икосе он остановил его, сказав: «Тятенька, повороти меня!» Тот взял его, чтобы повернуть, а он испустил дух. После ранней литургии вчера его приобщали святых тайн. Страдал до слез от засыхания в горле, но никак не соглашался пропустить хотя каплю воды до причащения. Сам попросил прочесть себе отходную и, прощаясь с братией, говорил, что он здесь последний день живет.

Когда после правила я навестил его, он говорит мне, что страдает. Я ему стал говорить о мучениках, как они, любви и веры ради в Господа, страдали в мучениях разного рода. Внимательно слушал и сказал: «Да, они много страдали, и мне можно еще потерпеть». Говоря о молитве, я только, говорит, представляю себе Господа Иисуса Христа и Святую Матерь Его – Преблагословенную нашу Владычицу.

Он был из первопоступивших в новоучрежденный скит Гефсиманский и первый положенный в оном усопший.

По неисчетной милости Всеблагого Господа, при предстательстве Преблагословенной Богородицы и молитвами преподобных отец наших земля скитская не без радости примет от земли взятое, и так чудно искупительно Господом переработанное, и чрез плоть и кровь Его божественную освящения причастное.

Сентября 13-го, 1848 г.

На сих днях мне представилось умилительное действие благодати Божией и природы человеческой в следующем.

Приводит крестьянин сына своего восемнадцати лет, просит, чтобы приняли оного сына в обитель на служение Богу.

Я спрашиваю: «Сколько у тебя детей?» Вздохнувши, отвечал: «Только и есть один. Я и мать обещали его отдать на служение Господу. Так мы и воспитывали его в страхе Божием, но прежде совершеннолетия не могли отдать его, дабы видеть и его к тому произволение».

Спросил я сына, желает ли он посвятить себя в монашестве на служение Господу? Сын отвечал: «Очень желаю». Отец говорит, что с детства это первая и последняя мысль его – идти в монастырь.

Поговоря с ними и одобрив намерение их, я послал их в скит, чтобы там два дня пробыли. На третий решили, чтобы сыну остаться в скиту. Дело дошло до того, что отцу надобно прощаться с сыном.

Вся любовь естественная взорвалась в родителе. То обнимет сына и обливает его слезами, то голову, то руки его целует. Нельзя было без слез смотреть на это.

Другое было с сыном. Явно было, что благодать Божия касалась души его. Ни слова он не говорил отцу, но, когда всмотрелся он в скорбь родителя, точно две крупные градины вырвались из глаз его и пролились потоком слезы, и вдруг ангельская радость выразилась в глазах его, даже лицо его точно лучом свыше осветилось, и он опять стоит в вышеестественной радости. Отец снова обливает его слезами, кланяется ему, целует его, чтоб жил для Господа. И у сына изменяется на минуту радость в скорбь, и текут, как струи, слезы, и опять, видно, благодать касается сердца; как бы встрепенувшись, он опять переходит в радость, и лицо просветляется. Это было что-то чудное!

Мы уже уговорили отца сократить прощание, и он не только людей просил не оставить сына его, но, кажется, и землю монастырскую, и стены, и порог целовал у паперти в чаянии, что все это поможет, чтобы услышана была молитва отца о сыне.

На замечание, что он много уже скорбит о сыне, он сказал: «Батюшка, не о том скорблю я, что отдал его Господу на служение; нет, я об этом всегда радовался, но не слажу с сердцем, что разлучаюсь с единственным сыном, в котором все наше с женой есть утешение».

Ноября 2-го, 1848 г.

Давно примечали, что ходит в скит в церковь старичок каждую неделю раза два, и, верно, думали, из ближних деревень. На днях один послушник бродил по лесу, и как ныне большей частью от сухого лета болота высохли, а у нас в смежности с вифанским лесом версты на две есть трясинное болото, послушник побрел по болоту и набрел на бугор среди болота, заросший чистяком леса и разным хламом заваленный. Подходя ближе, увидал старца, вышедшего из трущобы. Послушник поклонился, сотворя молитву, и испугался очень, а тот ободрил его и ввел внутрь бугра в пещерку, где он спасается уже два года с половиною. Старец – лет семидесяти.

Послушник просил благословения прийти с кем-либо из наших старцев, тот не согласился, сказав: «Если и ты вторично придешь, я уйду с этого места, куда укажет мне Господь. Грешен я, не могу жить с людьми, не умею с их волями исполнять волю Божию. Вот два года с половиною пользуюсь я миром в этом месте, и если ты не придешь более, то не нарушишь его».

Ноября 12-го, 1848 г.

На днях был примечательный случай в больнице. Один странный, умирающий чахоткою, в последние часы своей жизни усердно молил преподобного Сергия о предстательстве за него пред Господом и о помощи в страшную минуту разлучения души от тела. Больного в этот день приобщали святых тайн после ранней литургии. Это же было к вечеру. Послушник-служитель вздремал, лежа на кровати почти против его, а больной один, по болезни своей, был в келлии. Только что-то – необыкновенное движение больного, доселе лежавшего как пласт, – разбудило служителя – и он видит, что больной, как бы приподнявшись, провожает кого-то. «Что с тобой? – спрашивает служитель. – Не хочешь ли испить?» – «Нет», – едва тот отвечал, занятый смотрением на отходящего. «Да что с тобой? Скажи, Бога ради?» – «Умру скоро», – сказал больной. «Ну, мы помянем тебя», – говорит послушник. «Да, – сказал больной, – угодник Божий сказал мне это, что будут поминать». – «Да разве ты его видел?» – «Сейчас видел; я молил все его о неоставлении в час смерти души моей, и вот он сейчас тут стоял с несколькими монахами, и вот туда пошли. Он много утешил меня. Он сказал мне, что все: и странные, скончавшиеся в его больницах, и мужи, и жены, – все приняты им в братию Его обителей. Какое это мне утешение теперь быть приняту в братство обители преподобного Сергия!» Через полчаса этот больной скончался.

По сему случаю заведен особый синодик, чтобы записывать скончавшихся в обительских больницах и поминать их в Доме призрения в церкви за ранней обедней, да и они вознесут о нас свои молитвы.

Так видимо объемлет преподобный своею любовию к нему прибегающих.

Был у меня священник К. и в разговоре два случая рассказал весьма примечательные.

Однажды поздно вечером приходят из дальней слободы к К. и просят для совершения требы, но его дома не было. Поздно возвратясь домой, он узнал от домашних, что из того-то дома приходили и просили исповедать и причастить больного. Священник взял с собой дьячка и пошел к больному. Приходят в дом и видят, что больной в тоскливости ходит по избе. «Кто из вас присылал за мною?» – говорит священник. «Я, батюшка, до смерти тоска одолела, исповедай меня и приобщи святых тайн!» Священник исповедал больного, который казался ему не так опасен и довольно в силах. Священник открыл святые дары, приготовил, прочел молитву «Верую, Господи», причем больной, стоя на ногах, твердо читал за ним молитву. Но, когда священник поднес святыню на лжице к устам больного, тот стискивает зубы и не может разинуть рта. Священник говорит: «Отвори рот». Больной силится и не может. Наконец больной протянул руку на полку, где лежал кочадык (железное орудие, которым лапти ковыряют, или плетут), и стал свои зубы раскрывать им, но ничем и никак не может раскрыть. Священник поставил святые дары на стол и спросил: «Что такое с тобой?» Больной свободно говорит: «Господь запер уста мои; не могу, батюшка, принять, разве вышиби мне передние два зуба, и тогда нельзя ли?» Священник видит, что, когда он говорит, тогда раскрываются зубы, а когда он станет готовиться преподать ему, то опять стиснутся.

Больной стал плакать, стал молиться, молился и священник, но раскрытия уст не было. Священник удалился, обещав поутру прийти к больному, но, пришедши поутру, застал его уже отходящего и лишенного причастия.

О причине тайной, которая может быть ведома священнику, я не мог спрашивать его.

Другой случай. Просят на квартал штатных служителей для требы к умирающей штатнослужительской старухе. Также священника дома не было, был для требы в другом месте, а потому и замедлил, но, возвратясь, пришел к старице. Войдя в дом, ничего ни с кем не говоря, прямо подходит к умирающей, лежащей под образами, и говорит: «Желаешь ли исповедаться и приобщиться святых тайн?» Больная очень твердо отвечает: «Желаю, батюшка, исповедаться и причаститься святых Христовых тайн». В это время священник позади себя слышит от семейных испуг и удивление, но о чем, он не знал. Выслав их на время исповеди из избы и пригласив по исповеди, стал приобщать святых тайн. Умирающая ясно и твердо прочитала молитву «Верую, Господи» и приняла святые тайны. Он благословил ее и, выходя из дома, спрашивает: «Что вы давеча зашумели?» – «Да, батюшка, мы тебе не успели сказать: ведь у нее задолго до тебя отнялся язык. И то нас испугало и удивило, что, когда ты спросил, у нее открылся язык и она с такой твердостью говорила, как, по слабости, давно не говорила». Священник оборотился, чтобы взглянуть на старуху, а она уже отошла ко Господу, сложа руки крестообразно.

Благоговейным чувством объяты были все стоящие, и все единодушно помолились о упокоении мирно отшедшей.

Августа 21-го, 1849 г.

Чудно ополчился Ангел Господень окрест боящейся Господа К. А. М. и взял ее на руки свои, охраняя от сокрушения костей ее (Пс. 33:8,21)!

Карета опрокинулась вверх колесами в канаву глубиною более трех аршин. И если пострадал, то один более всех виновный за неосмотрительность кучер, и малосведущий, и, говорит, не вовсе трезвый.

Но сделал это диавол от злости и зависти, нашед удобство в неосторожности человеческой.

Благодатное сокровище – часть ризы Спасителя, привезенная [к] К. А. М., победительна была над бесом. После молебна, совершенного в келлии преподобного, поручено было иеромонаху обнести [ее] по всем церквам, в настоятельские келлии, в больницы и в Дом призрения, в училище и странноприимную. Здесь, коль скоро [он] стал обносить по палатам, сидевшая на скамье женщина упала замертво на пол, и бес в ней стал вопить: «Сожег, сожег, задушил, выйду!» Иеромонах подошел к ней, поставил на голову ковчег – и бес в ней стал просить иеромонаха: «Уйди, батюшка, ты устал. Зачем я зашел сюда? Выйду». После больших конвульсий женщина успокоилась, и, когда в училище понес иеромонах ризу Господню, сама шла за нею, и упросила приложиться, и осталась поговеть и приобщиться в обители.

Все это бесу, прогнанному силою Божиею, было досадно, и он, заметя неисправность, захотел отомстить рабе Христовой, но был посрамлен, а ей – венец за страдание страхом этого ужасного падения.

При опрокидывании кареты в овраг железные рессоры изломались и лошади убились, а сидевшая в ней восьмидесятилетняя старица и власа с головы не потеряла. Не чудо ли это? Истинно держал ее в сие время на руках ангел-хранитель.

Ноября 1-го, 1849 г.

На прошлой неделе скончался в лаврской больнице старичок, священник Андрей, живший у нас по старости года три, по паспорту – из Тульской епархии. За три дня предызвещен был ангелом о кончине своей. Ко многим ходил, просил прощения и молитв и был, как говорят, до последнего конца на своих ногах. Исповедался, приобщился святых тайн, соборовался елеем, всю ночь молился стоя, читая акафисты Господу Иисусу и Пресвятой Его Матери, часто повторял тропарь: «Се, жених грядет в полунощи». Поутру, после утрени, через три дня увидели его изнемогавшим, предложили перевести его в общую больницу, на что сказал: «Через четверть часа меня обещают перевести в вечность!» Так и случилось: осеняя себя крестным знамением, лег на постель, опрятал себя, то есть поправил кафтан, сложил на перси руки и отдал душу в руце Господу.

Перед утреней при нем бывшему послушнику говорит: «О! Какой прекрасный сад я вижу, какие чудные рощи и цветы!» – «Да где же ты видишь?» – спросил послушник. «Да вот там», – указывая на восток. «Да теперь еще ночь, что можно увидеть?» – повторил послушник. «А я вижу там день, да и какой светлый! О Господи! Вижу там одного моего знакомого». Послушник говорит: «Да тебе это мечтается». – «Нет, – отвечал, – я не только вижу, но и зовут меня туда». Так и перешел в показанный сад.

Создан человек¹¹ в саду, и любил человек сады, да и обещают в награду, и помещают человека в сад! Какой неизменный порядок в домостроительстве Божием! И Ему, единому всемогущему Господу, возможно начало Свое увенчивать во славу Свою и концом.

Января 5-го, 1850 г.

Скончался скоропостижно иеродиакон Никодим – пономарь Троицкого собора, малого роста. Все дни он с праздника жаловался на одышку, но бродил к службе; второго января был у вечери, а третьего января пришли к нему во время утрени и нашли его на постели скончавшимся в самом спокойном положении. Третьего января за больного Савватия служил череду в Троицком соборе иеромонах Панкратий, первоначально живший в скиту. Он пришел в Троицкий собор около четверти часа до благовеста, вошел в алтарь, надел мантию и епитрахиль, приложась к святому престолу, идет к жертвеннику и видит: Никодим стоит на своем месте пономарском. Панкратий кланяется и говорит: «Все ли в добром здоровье?» Никодим отвечал: «Слава Богу, батюшка». Так весело и улыбаясь говорит: «Милости просим к нам».

Панкратий после сего пошел к Царским вратам начинать полунощницу. После «Отче наш...» и возгласа возвращается в алтарь – Никодима нет, а пономарь другой стоит. Панкратий спрашивает: «А где отец Никодим?» Тот говорит: «Он не приходил, вот я в кафизмы пошлю разбудить». – «Нет, он был до начала». Впрочем, никто – ни гробовые, ни стоящий у медного ящика, мимо которого надобно проходить в алтарь, ни солдаты-сторожа, ни свечники – ни входящего, ни исходящего Никодима не видел. А когда в кафизмы пошли, нашли его умершего, даже охолодевшего.

Так, видно, душа по привычке устремилась на свое место, только оставивши тело. Теперь отец Панкратий рассуждает, что Никодим, видно, зовет и его в вечность в словах: «Милости просим к нам».

4-го похоронили в вечере, и везде поминают его. Он очень трудолюбивый был исполнитель и хорошо знал свое дело.

Марта 20-го, 1851 г.

15-го сего марта из Т. губернии госпожа С. привезла к преподобному Сергию болящую дочь – девицу. Пользовали ее от непонятной врачам болезни без всякого успеха долгое время. Больная была как бы связана чем по телу и в душе.

Иногда во сне она выговаривала, что исцелит ее только преподобный Сергий. Иногда и не сонная, по внутреннему убеждению, просила везти к преподобному с верой в его помощь.

Встречавшиеся у матери препятствия, а иногда расслабления самой больной, не имевшей возможности двинуться с места, отсрочивали поездку к преподобному.

Наконец с помощью угодника Божия приехали в обитель прямо к вечерне. Правился в обители полиелей святителю Серапиону¹². 16-го празднуется его память.

Случилось болящей войти в церковь, когда растворили Царские врата для входа. Болящая бросилась из храма, и казалось, что она одержима темной силой.

Усильно взяли ее, возвратили и повели к преподобному. Перед ракою его темная сила стала неистовствовать в теле ее, противиться подойти к угоднику и поклониться: билась, кричала. Наконец огнем благодати Божией, сущей с мощами преподобного Сергия, темная сила опалена была и отогнана. Больная сделалась тиха и стала молиться, почувствовала разрешение и в теле, и в душе. Силы тут же стали крепче, и в душе вместо тоски и тяготы ощутила радость.

Поговев, исповедавшись, приобщилась божественных Христовых тайн и после литургии отправилась обратно в Т., чувствуя себя совершенно здоровою.

Еще на прошлой неделе привезена молодая вдова-крестьянка свекром, просящим о помощи. Не более двух месяцев, как умер ее муж. Они любили друг друга. Свекор говорит, что вскоре по смерти его сына, а ее мужа соседи стали видеть, будто полоса огненная слетает на дом их в глубокую ночь. Видали даже некоторые и из оного дома. Служили молебны, но явление не прекращалось. Молва множилась. Стали спрашивать вдову, не видит ли она; решительно сказала: «Нет», но прибавила, что к ней муж ее ходит каждую ночь.

Испуганные домашние посоветовали свекру везти ее к преподобному Сергию. Всю дорогу покойный муж ехал с нею невидимо свекру, а видим ей. И она жалела расстаться с ним, а только из повиновения свекру ехала к преподобному.

При виде обители бес отошел от нее, говоря с ней издали, и в это время она почувствовала страх к нему. А когда вступила в обитель, он вовсе исчез; и тут она поняла, что это диавол ходил к ней в образе мужа, стала плакать и стала сама желать молиться о избавлении. Говела, исповедалась и приобщилась святых тайн. В последний день, как идти ей домой, видела его на квартире ночью стоящего поодаль, всего израненного и в крови. Однако она, по совету, удержалась от разговора с ним, а только молилась, и он исчез. Вероятно, этим явлением бес хотел завлечь ее мысли через сострадание.

Господи, помилуй! Какими сетями окруженный ходит человек!

Апреля 20-го, 1851 г.

Вчерашний день, 19 апреля, тело отца Симеона, как земное начало, земле предали, а душу, как небесное происхождение, провожали славословием и молитвами к Господу духов и всякия плоти. В 4-й день хоронили, как спящего. Смерть никакого неприятного знамения не положила на его теле, даже и того, чего тело Лазаря не избежало¹³. Видно или можно думать, что душа в первые дни близ тела бывает.

Один из детей его духовных, М., вчера рано утром сидел на кровати у себя, бродя своими помыслами семо и овамо¹⁴, как говорят. Почувствовал, что кто-то есть близ него, поднял голову – отец Симеон стоит близ него, веселый, и качает головой, и говорит: «Полно тебе всяким помыслом волноваться, борись и сопротивляйся им, а обители обеими держись руками». Еще что-то говорил назидательно ему, но М. очень испугался, страх помешал ему вспомнить прочее.

М. с трепетом говорит, что не пред бедой ли какой-нибудь отец Симеон наяву ему явился? Я сказал, что, видимо, по совету, что от беды остерегает его душа отца Симеона.

Июнь, 1851 г.

Во время пребывания в скиту митрополита Филарета¹⁵, в один благорастворенный вечер владыка пожелал пройти по скиту, когда братия все уже были в келлиях. На пути встретился схимонах старец Матфей. Владыка, видя, что старец идет к нему, остановился. Схимонах поклонился и просил благословения. Владыка спросил: «Как поживаешь, отец Матфей?» – «Плохо, лености много предаюсь, мало молюсь; по слабости зрения не могу читать акафисты».

Владыка говорит: «Замени это сердечною молитвою: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного"». Схимонах ствечает: «Давно, батюшка, молитва и во сне не отходит от моего грешного сердца, но, милостью Господа, всегда во мне». Владыка, благословляя старца, сказал: «Довлеет тебе»¹⁶.

Так схимонах благочестивым опытом подтвердил сказанное в Песни песней: Аз сплю, а сердце мое бдит (Песн. 5:2).

Через год последовала кончина старца Матфея, мирная и назидательная, 1852 года, апреля 28-го дня.

Получив известие, что схимонах весьма болен, я поспешил навестить его. Подходя к его келлии, встретил одного из братии. На вопрос, каков отец Матфей, он сказал мне, что последние часы его жизни. И продолжал: «Хорошо, что Вы идете к нему; есть мысль у некоторых, что у него есть деньги в немалом количестве, предупредите искушение, спросите и отберите, что есть у него, и тем поможете душе его». Неприятно мне было это услышать о схимнике, которого я знал как истинно благочестивого подвижника.

Вхожу в келлию и вижу, что он лежит на рогозине среди пола. Обрадовавшись, старец испросил благословения. «Зачем ты, отец Матфей, лежишь на полу?» – спросил я. «Мне свободнее повернуться, да и думал я, что брату менее будет труда опрятать тело мое грешное, когда разлучится с ним душа». – «Мирен ли ты и нет ли каких смущений мысленных?» – спросил я. «Уповаю на милость Господа Иисуса Христа и имею мир в помыслах». – «О Матфей, нет ли у тебя денег где-либо или кому-либо отданных на сохранение?» – «Прости, Христа ради, есть, – сказал старец, – вот они на окне в коробочке. В прошлом году ты дал мне рубль на белые хлебы, по немощи моей; от других я ни от кого не принимал, тратя твои деньги; и вот что осталось – возьми, Бога ради. Вчера просил я купить калачик, отдал две копейки; поесть не мог, возьми и отдай кому знаешь».

Я взял с окна коробочку, раскрыл и увидел в ней три гроша. Смиренное нестяжание тронуло меня до слез. Побеседовав еще о исходе его мирной души и прося там его молитв о мне, я простился. И он часа через полтора в мире преставился. Выходя из его келлии, смотрительно я встретился с братом, сказавшим мне о стяжании схимника. Вот, говорю, и деньги отдал мне схимник все, что у него были, отнеси к строителю. Передавая коробочку, я не открыл ему оной. Брат, взяв от меня коробочку, тут же открыл оную. Стыдно ему было за свои помыслы и слова. Поклонясь, он просил прощения. Я взял обратно коробочку с тремя грошами и подал первому попавшемуся нищему в милостыню о новопреставленном.

Декабря 4-го, 1851 г.

Пришедши к литургии, увидел я на святые мощи преподобного принесенный покров новый. На вопрос, кто принес, гробовой¹⁷ сказал, что московский купец З. и точно такой же на гробницу преподобного Максима Грека¹⁸, по особенному случаю, а именно: купец З, как больной, молясь у себя в доме, призывал на помощь преподобного Сергия. В следующую ночь он видит во сне преподобного Сергия, как бы из раки восставшего. Больной падает и молит его о молитве пред Господом. Преподобный говорит ему: «Нужно тебе покаяние, грехи твои оскорбляют Господа». Больной снова молит, и преподобный обещает принести о нем молитву и помочь в болезни. Больной говорит: «Батюшка, преподобный Сергий, что я принесу тебе в благодарность?» – «Ничего мне не надобно, – сказал преподобный, – а принеси, что хочешь, преподобному Максиму Греку».

Больной получил облегчение в болезни и привез два покрова: один на [мощи] преподобного Сергия, другой – на [гробницу] преподобного Максима Грека, также масла деревянного для лампад и свеч восковых.

В первый раз я слышу [о] таком общении преподобного Сергия с преподобным Максимом.

Апреля 22-го, 1852 г.

Скитянин, послушник Иосиф, весьма послушливый, смиренный и трудолюбивый, месяца три тому назад заболел, взят [был] в лаврскую больницу, [у него] развилась чахотка самая сильная, лет ему было не более двадцати четырех. Видя, что средства не помогают, он с покорностью воле Божией готовился к переходу в жизнь будущую.

По предложению духовника привезли больного в скит. Он очень обрадовался, что его взяли в скит, благодарил всех со слезами. Но силы его приметно час от часу ветшали. Духовник с послушником попеременно не отходили от него. Он в совершенной был памяти. Каждый день приобщали его божественных тайн. Двое суток он прожил в скиту, ни на час духовник не оставлял его. Перед смертью, минут за пять, говорил с ним о вечности, просил молитв и потом закрыл глаза и стал говорить тихо: «Приговор кончен». В эту минуту духовник спрашивает его: «Как тебе, брате?» – «Очень хорошо», – и открыл глаза, протянул обе руки, как бы желая обнять духовника, но уже не мог и скончался. Лежал в гробу, как ангел. Так, видно, предсмертный суд извещает о благом или болезненном состоянии умирающего.

Мая 27-го, 1852 г.

Сего дня наш эконом был в Новодевичьем монастыре на погребении благочестивой монахини Викторины и потом рассказывал: «В келлии игумении новодевиченской жившая на испытании девица Пелагия была больна горлом, не опасно. На другой день после смерти Викторины во время ночи видит она сон: представилась ей Викторина в богато убранной комнате и говорит: «Поди ко мне, Пелагия, послужи мне, у меня, ты видишь, хорошо». А та отвечает: «Пожалуй, да возьмешь ли?» – «Возьму». Пробудившись от сна, Пелагия рассказала виденное и слышанное игумении и другим и прибавила: «Не умереть бы и мне». Сон свой рассказывала она в 4-м часу утра 25-го, а в 7 часов вечера того же дня помре».

Старец отец Иларий сего августа 18 дня, в пять часов после полудня, перешел в вечность, славил милосердного человеколюбца Господа! 17-го его соборовали и приобщили; в заутреню 18-го сказали мне, что он очень ослабевает. Я пошел к нему, предложил приобщиться святых тайн после ранней литургии, и он с благодарностью принял предложение. Я заставил читать правило, и он молился, только хотел было встать, но уже не мог. Принесли святые дары, и он приобщился. Если кто спросит его: «Болеешь ты, старец?» – отвечает: «Нет, слава Богу». Я подавил распухшую руку, он сказал: «Ох, крепко вы спрашиваете меня». – «А как же ты сейчас говорил, что не болит?» – «Но я им не говорю, а скажу – болит, все болит!» Потом как бы в забытьи стал множество имен называть. Я опять спросил: «Кого ты призываешь?» – «Детей духовных к молитве за меня, ибо я умираю». – «Да их здесь нет». – «Их душам я говорю, они должны услышать!» Я опять говорю: «Ты по милости Господней, за молитвы преподобного Сергия, старец, не умрешь». – «Правда, телом только умру; уповаю, твердо уповаю на милость и человеколюбие распеншегося за нас Господа Иисуса Христа». Когда спросишь, отвечает в памяти, а как замолчишь, то читает молитвы и глядит на представления, видящиеся ему. В одно время все руки подымает кверху. Я спросил: «Старец, к кому ты подымаешь руки?» – «К Господу Саваофу! Прошу от всея Святыя Троицы милости и заступления в час сей!» Через несколько времени я спросил его: «Не стужают ли тебе, старец, противные силы?» – «Да, но мне нужды до них нет, я на них не смотрю, а взираю мысленно на распятие Господа моего!»

Около полудня несли в Лавру из Посада образ преподобного Сергия, внесли в келлию [старца]; он очень рад ему был, приложился и опять все читал на память избранные псалмы, хотя и вслух, но не все уже можно было разобрать. Потом в три с половиною часа я спросил, не угодно ли ему, я прочту канон молебный на исход души? «Время, благодарю». Я прочел ему канон, и он с сокрушением молился.

О, как нужна заботливая помощь и человеческая, когда уже память слабеет, а предметы умножаются, развлекающие душу! Чтобы держать ее на стезе должной, нужно стороннее пособие.

Перед самым концом жизни стал он вслух читать молитву Господню «Отче наш...» и когда сказал славословие: «Яко Твое есть царство... Аминь», вода (он был болен водяной болезнью), как волной, прилипла к гортани и прекратила жизнь телесную.

В жизни особенная его добродетель была – беззлобие и простодушие. За 19 лет в обители ни с кем он не был в неприятных столкновениях, все его любили, и со всеми он был мирен; ревность к служению была с забвением своей немощи. Он и больной пел только молебны, поговорку имел: пою Богу моему дóндеже есмь (Пс. 145:2). И так пел Господу действительно до последнего издыхания.

Апреля 30-го, 1854 г.

На второй неделе святого поста и. Г.¹⁹ видел во сне, как российские войска стали переправляться через Дунай²⁰. Близ него стоял показывающий ему эту переправу. И. Г. говорит показывающему²¹: «Вот, говорили, что трудно переправляться через Дунай, а смотри, как они свободно идут, и турки бегут до боя». Показующий говорит: «Так точно, но вот где всему сему причина, смотри». Г. по персту показующего смотрит на Него и видит Господа Иисуса Христа в свете, как в солнце, осеняющего простертыми дланями наше православное воинство, а лучи от Него как бы сзади, как бы молнией страшной в то же время падали на турок. «Вот, – говорит показующий, – Кто помогает переходу и отчего бегут турки. Это Господь Иисус Христос».

Г., упавши пред Господом, заплакал и, плачущий, проснулся. Тогда он сказал духовнику виденное им. А тот напомнил ему [про сон позже], в апреле, когда стали читать в газетах о переходе через Дунай.

Ноября 1-го, 1854 г.

Пекутся о наших нуждах святые отцы наши. Заботился отец И., готовившийся к великому пострижению, кому от Евангелия под старчество дадут его. Сам же он желал, чтоб выбор сей остался за отцом А., но отец И. в субботу сказал мне, что отец А., по уклончивости и любви к безмолвию, не согласится принять его. Я даже думал устроить сие так, чтобы при самом пострижении отец А. был приглашен внезапно и получил бы решительное приказание за послушание принять отца И.

Ныне после обеда я навестил отца И., и он с радостью говорил мне, что отец А. согласился и будет его духовным восприемником.

«Слава Богу, – сказал я. – Как это между вами учредилось?» – «Я, – говорил И., – пришел к нему и стал просить, и только начал было говорить, как он отвечает: «Знаю, о чем ты хочешь просить, Господу так изволившу, буду служить тебе по желанию твоему в мое и твое спасение. Нынешнюю ночь представилось мне, что я взошел помолиться в Успенский наш храм и вижу: в Царских вратах в полном облачении стоит преподобный Дионисий²² и одною рукою при персях держит образ Святой Троицы, а другою – меня, упавшего к ногам его, благословил, и я поцеловал с великою радостию десницу его. А ты стоишь по левую близ его сторону. Преподобный говорит мне: «Возьми, отец А., себе в сына духовного сего раба Божия». Я опять поклонился, и опять поцеловал благословляющую его десницу, и сказал: «Вашими святыми молитвами буди с нами воля Господня – приму». С сим и проснулся. Так ты просишь о том, что уже обещано преподобному». Преподобный Дионисий виделся отцу А. роста высокого, весьма благолепный, окружен светом, и от облачений его исходило сияние.

Идя по скиту, зашел я к умирающему Вуколу – послушнику покойного схимонаха Моисея. Ныне его соборовали маслом – чесотка неизлечимая у него. Увидев его в таком благодушном состоянии, я спросил: «Что, отец Вукол, видно, в путь собираешься?» – «Да, батюшка, помолитесь, да пошлет мне, грешному, Свою милость и помощь Господь». – «Кланяйся от меня старцу своему, отцу Моисею». – «Я ныне, – говорит, – виделся с ним, он был у меня и вот здесь читал акафист Богоматери, а меня, как и прежде бывало, заставил петь припевы, и так все правило совершил у меня. И с радостию говорит: «Мы с тобою и там вместе будем жить, мне позволено прийти проводить туда отсель тебя». Помолились мы еще с ним, и я как бы совершенно был здоровый. Перекрестил он меня и отошел. Так я, батюшка, жду не дождусь, когда пошлет Господь перевести меня отсюда. А отец Моисей сказал, что там несказанно хорошо».

Господи! Какие получает человек утешения от веры в бессмертие.

Августа 13,1863 г.

11-го дня сего августа, в 9 часов вечера, после грома и молнии с юго-запада нашла туча и разразилась градом не менее грецкого ореха, и множество в Лавре выбило стекол: в келлиях настоятельских и наместнических 70 стекол, а вообще в Лавре – более 600. Не бывало у нас столь сильного града. Я читал у стола. И первая градина ударила в переплет рамы. Я подумал, что кто-нибудь камнем снизу бросил. Удар был очень силен, и мгновенно посыпались градины и стекла на пол. Град шел едва ли более трех минут и сменился ливнем.

Смотритель больницы успел показать нерастаявшую градину – треугольный осколок немного более полувершка. В средине же его столь отчетливо изображен глаз, что трудно требовать лучшего написания, и глаз открытый, зрачок темноватый, прочее оттенено искусно и правильно округлено; даже можно еще различить ресницы. Но так как на руке он держал градину, то скоро растаяла.

Октября 5-го, 1864 г.

Ваше Высокопреподобие почтеннейший отец архимандрит!

Дивен Бог во святых Своих! Спешу сообщить Вам радостное для меня известие. Жительствующая во граде Коврове²³ старшая дочь моя имела несчастье упасть с высокой лестницы и переломить себе обе ноги. С того времени два года и три месяца она более лежала, нежели сидела в постели, не имея возможности пройти. Местные и московские врачи тщетно старались ей помочь. Но вчера зять и дочь внезапно обрадовали меня письмами, которые в подлиннике при сем Вашему Высокопреподобию представляю.

В этом благодатном случае я обращаюсь к Вам с покорнейшею просьбой, исполнением которой Вы сделаете мне самое обязательное одолжение. Принесите от семейства моего благодарственное моление Спасителю Богу и прославленному Им угоднику, чудотворцу Сергию, даровавшему исцеление, и пошлите с почтою в Ковров дар обители Вашей, святую просфору, на имя дочери моей Е. Н. И. или на имя мужа ее, зятя моего, надворного советника Н. В. И. Сорокалетнее с лишком знакомство и почтительное к Вам уважение дали мне смелость принести Вам эту покорнейшую просьбу.

Вашего Высокопреподобия покорнейший слуга Н. И. Б.

Сентября 26,1864 г.

Милостивейший государь батюшка Н. И.!

Надо мной совершается великое милосердие Божие. С месяц тому назад я видела во сне, что я молилась у мощей Радонежского чудотворца Сергия, стала прикладываться и вижу, что ко мне протянулась ручка. Я заплакала и просила благословения. Тем и проснулась. Я все ждала 25 сентября – празднования угоднику Божию Сергию, и вот я вчера своими слабыми ногами пошла в церковь. Дорогой отдыхала, но Бог милосердный помог; я дошла, только трудно мне было с горы идти, пришла уже к «Достойно...». Я не могу Вам выразить того радостного чувства, когда после двух лет и трех месяцев я увидела храм Божий. Просила отслужить благодарный молебен Спасителю и Божией Матери.

Преданная Вам дочь Е. И.

Смоленской губернии Юхновского уезда Соснинской волости временнообязанный крестьянин Флор Псаев, имевший иссохшую левую руку, которой и не владел в продолжение двадцати пяти лет (что означено и в его паспорте под статьею «особые приметы»), в июне месяце сего, 1867 года принят в сторожа лаврского Пафнутьева сада и помещен на жительство близ лаврского садовника, рясофорного послушника Стефана. Сего сентября 25-го дня он объявил и потом, быв спрошен, обстоятельно показал следующее.

«Сентября 24-го числа во время всенощного бдения назначено было мне послушание стоять у церковных северных дверей Троицкого собора для наблюдения за порядком входящих и выходящих из храма.

После всенощной службы я пошел в сад в свою келлию и, помолясь, лег уснуть. В полночь, как бы около часа пополуночи, я был пробужен сильным светом, показавшимся в окне моей келлии. Вне памяти я вскочил, думая видеть пожар. Свет был с восточной стороны и как бы сиял лучами то возвышающимися, то понижающимися. Потом света не стало. Оградив себя крестным знамением, я лег и, казалось, уснул. Свет повторился в келлии моей, и я, смотря на него, не мог прийти в себя. Снова я прилег, и свет в третий раз воссиял. И вдруг, еще сидя на постели, я увидел идущего от двери, в мантии, невысокого роста, старца, имеющего вид, весьма сходный с изображением преподобного Сергия на иконе в иконостасе Троицкого собора, что у северных дверей алтаря. Приближаясь ко мне, он положил обе свои руки на голову и потом на больное левое плечо. Исполнившись радости от виденного и чувствуемого мною, в трепете я встал и в восторге поднял руки, благодаря преподобного Сергия. Тогда я пришел в себя и увидел, что моя левая рука, которой я не владел 25 лет, как и правая, здоровой стала. Видение сокрылось. И я, возжегши лампаду в благодарение великому чудотворцу Сергию, провел ночь в молитве к нему».

По выслушании сего исцелевшему дан совет, в благодарение Богу и угоднику Его преподобному Сергию, постом и молитвою приготовить себя к принятию святых Христовых тайн. Рукою он совершенно владеет, и она приняла тот же вид, как и правая.

Февраль, 1875 г.

Недавно один из севастопольцев, и поныне находящийся на службе, в откровенной беседе рассказал нам о себе следующее.

«В 1854 году, отправляясь в поход, я получил от почившего в Бозе святителя Московского Филарета в благословение небольшую икону преподобного Сергия. Как и все военные, ввиду смерти я всего менее думал о смерти и потому нисколько не беспокоился о том, что, быть может, не ныне, так завтра вражья пуля пошлет меня в иной мир, то есть продолжал вести рассеянную жизнь. Тем не менее благословение покойного митрополита я всегда имел у себя на груди: выходил ли на поле брани или играл в вист в кругу веселых товарищей. В числе этих последних был один доктор-немец. Случалось, что когда становилось жарко в палатке и я расстегивал мундир или сюртук, то святая икона показывалась из-за пазухи, и это давало повод немцу лютеранину трунить надо мной и вообще над русскими, будто мы верим «талисманам».

Во время сражения на Черной речке, 24 октября 1854 года, бригада, в которой я служил, попала под самый сильный перекрестный огонь неприятеля и в самое короткое время была почти вся истреблена. Я был ранен в ногу и сильно контужен в голову. Хотя солдаты и перенесли меня через речку, но тут в общем смятении я был забыт и лежал в общей куче с убитыми. Изнемогая от потери крови и чувствуя приближение смерти, я мысленно обратился с горячей молитвой к преподобному Сергию, прося его помощи и давая обет изменить свою жизнь к лучшему. В это самое время я вижу какого-то всадника, который приказывает отделить меня от убитых; это, как потом я узнал, был генерал, который, считая меня умершим, велел отделить от прочих для того, чтобы как офицера предать погребению с офицерами²⁴. Между тем я потерял сознание, а когда пришел в чувство, то увидел себя на перевязочном пункте. Около меня хлопотал поляк-фельдшер, который незадолго перед сим сделал попытку бежать к неприятелям, но был пойман казаками и только благодаря моей просьбе не был представлен ими начальству и избавился от расстрела. Я потом узнал, что тот самый немец доктор, который трунил надо мною из-за иконы, проезжая мимо телеги, нагруженной телами, где находился и я, узнал меня по знакомой ему иконе и из сострадания послал ко мне упомянутого фельдшера, который своими усердными стараниями и привел меня в чувство. Пусть кто хочет считает все, что я рассказал, случайным стечением обстоятельств, но я убежден, что все это было делом милосердия Божия ко мне, грешному, по молитвенному ходатайству преподобного Сергия», – заключил почтенный рассказчик.

Как жаль, что много таких случаев остается в безвестности, тогда как повествование о них могло бы послужить к подкреплению веры в сердцах верующих. А кто знает? Иной и не верующий, но еще не потерявший способности беспристрастно и добросовестно относиться к подобным явлениям, задумался бы над ними к своему душевному благу.

7 мая, 1878 г.

Сильно страдав десять месяцев нервною болью в ноге (что врачи называют – ишиас – Ischias dextra, nervosa), я лечилась у многих известных и хороших докторов. Все спирты, все мази, употребляемые в таких случаях, мне не оказали никакой пользы, хотя и было иногда маленькое облегчение и то – самое кратковременное, которое происходило только от согревания. Также и внутрь прописанные лекарства и минеральные воды не производили ожидаемого действия. Была перемежка, когда боль утихала на короткое время, но после этого возобновлялась все сильнее и сильнее, и ходить было невозможно. Электричеством лечилась – не помогло. Около двух месяцев пробыла в больнице, которая славится своими хорошими порядками и известными докторами, но мне там сказали, что моя болезнь неизлечима, что нервы слишком расслаблены, чтобы ожидать совершенного выздоровления. Боль достигла, наконец, высшей степени, так что все мне казалось в самом мрачном виде и я чувствовала упадок не только физических, но и душевных сил. Уныние овладело мною, и я пришла сказать своему доктору, который лечил меня в последнее время (очень хороший и известный доктор, к которому я имела полное доверие), что не имею никакой надежды на выздоровление. Он и сам, казалось мне, уже сомневался в возможности выздоровления. Однако же переменил рецепт, велел оставить минеральные воды и сказал, что, по-видимому, леченье надо отложить до лета.

С горестью возвратясь к себе и не видя уже никакого спасенья в медицинской науке, я решилась прибегнуть с молитвой к Богу – Врачу Небесному. И как ни трудно мне было собраться к преподобному Сергию в самую ужаснейшую погоду (это были самые сильные метели, какие только были зимой сего 1878 г.), февраля 9-го дня я отправилась в Троицкую Лавру, пригласив себе спутницу, так как одной мне без посторонней помощи невозможно было ни войти, ни выйти из вагона. Приехав в Сергиевский Посад, я тотчас озаботилась занять теплый номер в новой лаврской гостинице в ожидании тех приступов боли, которые осаждали меня обыкновенно в такую дурную погоду. Я помолилась со слезами у мощей преподобного Сергия и, поручив себя святым его молитвам, возвратилась в свой номер. На тротуаре у самой гостиницы метель, засыпая нам глаза, сильным порывом ветра оторвала меня от спутницы моей (мы шли под руку) и перевернула меня так, что я должна была ухватиться за тумбу, чтобы не упасть, и таким образом удержалась. Взошла наверх все-таки в страхе и ожидании тех приступов боли, которые обыкновенно являлись после подобных случаев. Но каково было мое недоумение и удивление, когда весь день прошел спокойно и рано с вечера я заснула крепко без боли и проснулась без боли! Тут только я поняла чудное и благотворное действие молитвы. С радостным трепетом и слезами благодарности к Богу я опять пошла к мощам святого угодника и еще больше пролила слез и молилась, все еще недоумевая, и все еще сама себе не веря, и почитая себя недостойной такого осязательного и великого чуда. Возвратясь в Москву и чувствуя порядочную усталость, я крепко заснула, и на другой день, проснувшись с совершенно здоровой ногой, я принялась за чтение купленной мной у Троицы книжки «Житие преподобного Сергия» и, к удивлению моему, прочла там несколько подобных случаев. Я еще более уверовала в его святую, чудодейственную, целебную силу, ежедневно, почти ежеминутно благодаря святого угодника за такое великое для меня благодеяние. Да послужит это уроком неверующим и ободрением страждущим и болящим. Подобные случаи не должны оставаться в неизвестности, и я считаю долгом о моем исцелении довести до сведения монастырского начальства, чтобы этот случай присоединен был к прочим чудесам милостивого преподобного угодника Божия Сергия. Вот уже прошло три месяца, и ни разу эта ужасная болезнь не возвращалась.

Мне шестьдесят лет от роду, но я могу бегать, ходить и иногда бываю три и четыре часа в ходьбе; чувствую общую усталость, но боли в ноге нет.

Апрель, 1879 г.

Московской губернии Дмитровского уезда деревни Никулиной Морозовской волости жена крестьянина Дмитрия Алексеева, Фекла Андреева, страдала более десяти лет страшной болью в руке, начиная от плеча и до самого локтя. Рука от сильного удара бревном отекла, затвердела и почти не могла двигаться. Нестерпимая боль и ломота не давали бедной женщине покоя: она не могла лечь и спала сидя, прислонясь к стене. Зимой 1879 года боли до того усилились, что Фекла Андреева вынуждена была обратиться к помощи московских врачей; к ломоте в руке присоединились боли в голове. Фекла была в клинике, где ей предложили сделать операцию над больной рукой. Больная не согласилась на это и вернулась в свою деревню, потеряв всякую надежду на человеческую помощь. Одна добрая женщина, соседка, посоветовала ей не унывать в скорби и призывать на помощь угодника Божия преподобного Сергия. Фекла так и сделала и часто со слезами молила преподобного облегчить ее страдания. Раз, измученная ломотой в руке, она задремала, сидя на скамье, и во сне увидела себя на широком цветущем лугу; вокруг нее летало множество белых голубей, а в высоте небес, на облаке, стоял преподобный Сергий. И вот она слышит голос: «Не сходи с места! Сейчас опустится к тебе пелена, – потри ею свою больную голову и руку». Вслед за тем она увидела перед собой висящую пелену и, взяв благоговейно конец оной, стала тереть ею голову и руку. Когда она отпустила из правой руки пелену, то услышала еще слова: «Я сойду к тебе, приложись ко мне». И вот она видит: преподобный сходит к ней с высоты, приближается, она тянется к нему, ловит край его одежды, целует его и – просыпается... После сего видения боли в руке утихли, голова стала здорова, отек руки стал постепенно опадать, и Фекла теперь уже владеет ею, хотя еще и не может поднять ее высоко. «Главное – я покой-то обрела, болей-то нет, – говорит она со слезами благодарности, – теперь и лечь могу, и сплю спокойно...»