Церковь южной Индии

До настоящего времени ни одна Церковь Православного Востока не сделала официального заявления относительно воссоединения, введенного с открытием Церкви Южной Индии. Программа никогда не изучалась и не обсуждалась компетентными органами на Востоке. Поэтому христианский богослов может лишь высказать собственные частные замечания и соображения. Однако все православные, возможно, придут к согласию в отношении некоторых пунктов этой программы.

Прежде всего, сам характер южноиндийской программы совершенно чужд православному мышлению. В православном понимании воссоединения сначала необходимо полное согласие по вопросам вероучения. Необходимо тщательно исключить всякую неопределенность в интерпретации участниками договора истинного смысла такого соглашения. По этой причине «исторические вероисповедания» не рассматриваются православными как надлежащая база или достаточная гарантия истинного «согласия». Безусловно, не потому, что Православная Церковь не понимает фундаментальной важности. Напротив, Православная Церковь, строго говоря, не имеет другого доктринального или символического критерия, кроме древнего Никейского Символа Веры наряду с формальными определениями Вселенских Соборов и непрерывной традицией собственного существования. Для себя она не нуждается ни в чем, кроме Символа Веры. Однозначное понимание и интерпретация Веры, засвидетельствованная Символом Веры, обеспечивается именно этой последовательностью ее жизни. Но в переговорах с теми, от кого она была отделена веками – хотя бы по недостатку контактов, Православная Церковь всегда требует намного большего для обеспечения истинного единодушия и совершенной целостности Веры.

Между тем главное соображение южноиндийской программы прямо противоположное. Предполагаемое «согласие» намеренно излагается в общих и весьма смутных выражениях с определенной целью оставить как можно больше возможности для «разумной свободы интерпретации». Это выражение может означать как свободу критического изучения, так и свободу продолжения в «объединенной» Церкви самых разнообразных конфессиональных интерпретаций, существовавших до слияния. По-видимому, верно последнее, поскольку открыто дозволяется использовать для наставления верующих в новой Церкви любые «конфессии», которые использовались в объединяющихся Церквях в состоянии разрыва и разделения. Православный никогда не сочтет такие условия пригодными и надежными для обеспечения истинного единства веры, а для него такое единство – неотъемлемая предпосылка Единства Церкви. Для него южноиндийская программа в том виде, в каком она существует и устанавливается, – не программа воссоединения, а, скорее, административное соглашение, позволяющее различным органам и традициям действовать вместе, словно в согласии. Однако для православного недопустимо никакое «словно» в таком благородном и священном деле.

Во-вторых, сама Церковь, по-видимому, не является предметом веры, как она излагается в программе. «Вера» и «Устройство», по-видимому, не только различаются, но и разводятся. Во всяком случае, нет четкого определения Церкви, ее природы и структуры, хотя бы рекомендованного в объединяющихся Церквях как общий критерий. Условия принадлежности также излагаются странно. Интересно, что правильная вера вообще не упоминается среди условий. От будущих членов требуется только готовность «соблюдать правила и установления объединенной Церкви». Соответственно, духовенство рассматривается лишь как «конституционная форма», то есть нечто относящееся к внешней организации и историческому урегулированию, а не к внутренней природе Церкви. «Исторический епископат» это просто историческая особенность и ничего более. Окончательный выбор данной формы или типа церковного чина, по-видимому, должен определяться целесообразностью и соответствием прошлой истории, поскольку не дается никакой доктринальной интерпретации духовенства и членам предоставляется полная свобода в этом ключевом вопросе. В подлинно кафолическом понимании Церкви духовенство – не просто историческая особенность, но безусловная часть самой природы Церкви.

Это всегда подчеркивали все Православные Церкви во всех экуменических переговорах. Один из главных вопросов православия к англиканству: рассматривается ли посвящение в духовный сан как «мистерия», то есть таинство? Если Церковь не может ответить на этот вопрос утвердительно, то ее духовенство с православной точки зрения не настоящее и не имеет силы. Именно потому, что духовный сан не имеет силы просто ex opera operate [автоматически], «исторический епископат» – установленный или восстановленный без и вне истинной веры в него – едва ли может отождествляться Кафолической Церковью с Апостольским духовенством, которое она знает как сохраненное с самого начала. В программе нет богословского описания духовенства или епископата. Их окончательный смысл в новообразованной Церкви остается неясным. «Рукоположение в духовный сан» рассматривается как обычный метод утверждения духовенства, причем все священнослужители объединяющихся Церквей, включая не рукоположенных, допускаются к пастырству без всяких условий и получают статус «пресвитера». Излагаются функции пресвитера, но не объясняется природа пресвитерианства. В чем смысл рукоположения? По-видимому, это только акт юрисдикции, присвоение звания, полномочий. Православная Церковь говорит о рукоположении в духовный сан. В программе вообще нет речи о духовном сане. Более того, формально предполагается, что все священники сохраняют свой прежний церковный статус в тех Церквях, из которых приходят в Церковь Южной Индии, и также имеют право выполнять священнические функции в своих прежних конфессиях, при условии фактического разрешения новой Церкви. Но это разрешение явно имеет чисто административный характер. Таким образом создается весьма двусмысленная ситуация и возможно внутреннее противоречие в таком соглашении. Представляет ли собой вновь учрежденная Церковь Южной Индии действительно Церковь в богословском смысле слова? Есть ли реальный союз, кроме организационного объединения? Все усилия прилагаются к тому, чтобы ровно ничего не менять в существующей ситуации и формально поощряется некая двойная верность. Член и служитель Церкви Южной Индии остается – по крайней мере, в принципе или in potentia – членом и служителем Церкви или конфессии, к которым принадлежал до объединения. По-видимому, предполагается, что эта принадлежность сохраняется. Такую сомнительную позицию не может односторонне санкционировать Церковь Южной Индии, она должна санкционироваться и другими Церквями. Не удивительно, что некоторые из них серьезно обеспокоены такой двойной принадлежностью и испытывают трудности с ее утверждением.

Православный богослов не может не думать, что эта программа ввела в Индии не воссоединение, а, скорее, полное смешение Церквей. «Исторический епископат» неопределенного богословского характера не скрывает этого смешения. Более того, нет уверенности в том, что рукоположение фактически станет единственным возможным способом присвоения духовного сана. Нынешняя организация может подвергаться ревизии в будущем, явно с практической, а не доктринальной точки зрения. Нет определенной доктрины духовенства для проверки или направления такой ревизии. Ибо никакая доктрина по исходному соглашению не может быть обязательной, и потому единственно возможным критерием будет целесообразность и результативность. В целом в Церкви Южной Индии, по-видимому смешалось все: само членство, духовенство, богословие.

Однако неверно говорить о том, что программа не предусматривает определенной теологии и определенной, установленной и рекомендованной концепции духовенства и епископата. Отсутствие определенной интерпретации и есть очень определенная интерпретация.

Есть правила или установления, но нет доктрины. А это положение имеет очень определенную доктринальную коннотацию. И это явно не кафолическая коннотация. Мы подходим к основному моменту: является ли Епископат частью Божественного устройства Церкви или просто церковным институтом? Существует ли он jure Divino [по закону Божественному] или просто jure ecclesiastico [по закону церковному]? В сущности, вся программа предполагает последнее. И это явно доктринальная посылка делает всю программу неприемлемой для всякого кафолика, то есть для того, кто убежден в первом.

Короче говоря, с православной точки зрения, южноиндийская программа это неудачная попытка осуществить единство средствами, не только не пригодными для этой цели, но по своей природе исключающими базовое единство веры и доктрины, и даже способствующими разъединению именно веры и доктрины. С православной точки зрения, едва ли можно считать это шагом вперед, в направлении подлинного и всестороннего воссоединения, подлинно кафолического и экуменического, к подлинному преодолению раскола. А исходная предпосылка этой программы, по-видимому, формулируется так: настоящего раскола не было, а были только разногласия по церковному порядку. Но все дело в том, что раскол есть. Диагноз поставлен неверно, а значит, и рецепт дается неверный.

В порядке примечания к статье д-ра Флоровского интерес представляют следующие факты и цифры.

В области Нандьял до введения союза была Миссия S. Р. G. (Общества распространения Евангелия) Телугу в епархии Дорнакал и Объединенная Церковь Южной Индии (Церковный Собор / Совет / Телугу). Из последнего около 30 000 прихожан из 45 000 отказались вступить в Церковь Южной Индии, назначили собственных пасторов и сохраняют собственную организацию, без поддержки из Англии. У англиканцев около 36 000 из 44 000 прихожан остались в англиканской организации в юрисдикции митрополита Церкви Индии, Бирмы и Цейлона. То есть 66 000 из 89 000 христиан области не вошли в союз, и теперь существуют три организации вместо двух прежних. Таковы злосчастные плоды недозрелого союза.]