Наш позор

Конечно, наш голос почти не слышен и наше влияние на события ничтожно, равно нулю. Но для нас, малой кучки эмигрантов, это наш мир – по крайней мере, наш социальный мир, – тот воздух, которым мы дышим, то общество, в котором мы живем. Если этот воздух отравлен, то мы задыхаемся. Как-никак, при всех наших несогласиях и внутренней борьбе, мы были связаны круговой порукой – все те, кто когда-либо, хотя бы так давно, говорили о миссии эмиграции. Ее позор – наш общий позор, и от него нельзя отмахнуться презрительным «они».

Я не хочу знать, сколько их: большинство, меньшинство? Довольно того, что они есть, и что это не отщепенцы, не подполье в нашем подполье, а люди, привыкшие говорить от имени всей эмиграции, еще недавно составлявшие ее так называемое «общественное мнение». Хорошо еще, что это самозванство кончилось. Со времени предательства генерала Миллера его ближайшим соратником и расколов в этом лагере престиж мнимых националистов сильно поблек. Солоневич¹ завершил его разложение. Но у них есть пресса, они могут говорить громко, не стыдясь, не сознавая своего падения. Они чувствуют себя верными своему «белому знамени». Еще бы, у Сталина нет более непримиримых врагов, чем они.

Именно ради этой непримиримой ненависти к большевикам они стали сейчас за Гитлера. Ради нее они ведут борьбу с остатками свободы и демократии в Европе, за сильных против слабых, за богатых против бедных, за немцев против евреев и даже славян. Сказав раз навсегда, что в священной борьбе все средства хороши, они не то что дошли до полной неразборчивости в средствах, но приобрели совершенно особый вкус ко злу, какое-то непогрешимое чутье к нему. Расчет довольно верный: быть «с чертом» сейчас очень выгодно; с ним не пропадешь – в настоящий, по крайней мере, день истории.

Сейчас я не о политике говорю: политическая тактика допускает всякие уклоны и извилины. Бывают самые неожиданные союзы – например, Франции и СССР, Франции и самодержавной России. Возможен теоретически и союз с Гитлером. Его следует обсуждать с точки зрения целесообразности. Мы отвергаем его, но не можем считать подлостью a priopi² иной, хотя бы ошибочный и вредный для России, путь. Но здесь не в тактике дело, а в глубоком духовном перерождении. Деспотизм или тоталитарное государство оказалось внутренне соблазнительным для многих христианских душ. Гитлер не просто союзник, а идеал русского вождя. (Вождя!). Не одни штабс-капитаны, а целый собор епископов (карловацких) приветствует врага христианства и утверждает, что за него молится вся православная Россия.

Когда читаешь все это, становится невыносимо жить. Опять, как в дни Октября, мучительно страдаешь от того, что ты русский, от того, что большевизм, как проказа, съедает все тело России. В самом деле, чем иным, как не оболыпевичением, следует назвать эту моральную болезнь, которой сейчас заражена эмиграция?

Вдумаемся на минуту в то, что такое большевизм, – не как партия Ленина-Сталина, а как духовно-политическая порода? Марксизм? Но что же тогда меньшевизм, что такое Каутский и Плеханов, в которых Ленин нашел с самого начала своих самых страстных противников? Не отрицая того, что учение Маркса всегда имело в себе темное, нераскрытое зерно имморализма, которое Ленину суждено было вырастить в парнике русской революции, я утверждаю, что большевизм может произрастать не на одной марксистской почве. Ленин был сомнительным марксистом. Сталин вообще никакой марксист. В России Маркс только имя без содержания. Душа большевизма не в Марксе, не в классовой борьбе, не в мировой революции (в СССР нет ни того, ни другого). Большевизм рождается тогда, когда политика съедает всю культуру и духовную жизнь, когда политика подчиняется одной идее, и когда в этой идее отрицательное начало ненависти заглушает все положительные: свободы, справедливости или общего блага. Говоря кратко, большевизм – это культура тоталитарной злобы. Идеи или идейки могут быть разные, но плоды проклятого дерева всегда одни и те же. Вот почему Сталин может менять свои лозунги может окончательно изменить коммунизму – без того, чтобы Россия вышла из большевистского ада.

Судьба пожелала дать нам не одно, а два доказательства этой горькой правды. Первое – новая фаза Сталина-националиста, поклонника Суворова и Александра Невского. Второе – последний образ Белого движения – его большевистская маска.

Можно по-разному относиться к Белому движению в прошлом, – но нельзя отрицать героизма и благородства его первых дней. Поднимая знамя восстания против торжествующего коммунизма, горсть офицеров и студентов спасала честь России. О, конечно, уже тогда не все было бело в Белом движении, были ясны первые симптомы, приведшие его к поражению. Но где в истории незапятнанно-чистые движения? Не о прошлых грехах мне хочется напомнить, а о том, в чем была идея Белого движения, то знамя, которое сейчас затоптали в грязь его былые бойцы.

Переберем одну за другой те идеи, во имя которых велась белая борьба. Что с ними сталось?

Борьба велась за свободу против тирании. Теперь тирания стала казаться высшей формой государства.

Борьба велась за демократию против олигархов. Теперь демократия кажется самой презренной вещью

Борьба велась за верность союзникам против предателей Брестского мира. Теперь идут с немцами против былых союзников.

Борьба велась за «неделимую» Россию. Теперь ставят на ее расчленение и отдают ее земли врагам.

Что еще? Для многих – вероятно для большинства – борьба велась за веру и царя. Но царь давно уже отброшен за ненадобностью. Младороссы3 подобрали идею легитимизма, а современные вожди презирают монархию как исторический пережиток.

Православие? Долгое время к нему относились с показным уважением, как к необходимой подробности национального быта. Но вот Солоневич выболтал то, что думали почти все: до религии им дела нет; нужно одно – бить большевиков.

Бить большевиков – единственное, что осталось от Белой идеи. Но почему бить, во имя чего? Как ни вглядываешься, не можешь уловить той черты, которая разделяет врагов. Ясно, что они ненавидят друг друга. Но, может быть, эта ненависть – плод недоразумения?

Пока белое воинство чернело и превращалось в зарубежных большевиков, Сталин тоже не спал. Провозгласив лозунг великой и мощной России, он выбил из-под ног мнимых националистов последнюю опору их оппозиции. За что вы боретесь? Вам нравится фашизм? Но Россия самая последовательная страна фашизма. Не забудьте, что Ленин и был изобретателем этой государственной формы, которую Муссолини и Гитлер заимствовали у него. А социальное содержание московского фашизма ничем не отличается от германского. Недаром почти все коммунисты в России перебиты или в тюрьме. Есть, конечно, подробности, отрыжка старой терминологии. Время от времени поминают Маркса. Принимаются гнать Церковь – а разве Гитлер ее не гонит? Нет – или еще нет – еврейских погромов. Но так ли уж сладка еврейская кровь, чтобы из-за нее продолжать борьбу зарубежной России с СССР?

Чем больше я вдумываюсь в то, что реально разделяет сейчас зарубежного большевика и сталинца, тем более прихожу к выводу, что это скорее персональный вопрос. И здесь Солоневич дал ключ к решению. Тут не идея против идеи, а штабс-капитан против фельдфебеля. Фашистской, националистической Россией правят сейчас фельдфебели бывшей императорской армии (Ворошилов, Буденный). Бывшие штабс-капитаны не могут этого простить. Но жестокая жизнь давно уже стерла все то, что разделяло их – вплоть до различия культурного уровня. Русский большевизм глядит сейчас на нас двуглавым орлом. Одна голова в Москве, другая в Берлине. Но они похожи как две капли воды.

Сейчас их как будто бы разделяет предполагаемый военный фронт. Но что будет, если Сталину удастся договориться с Гитлером, о чем он давно мечтает? Вероятно, этого не случится. Но представим на минуту, что это случилось: чем будет тогда штабс-капитан отличаться от Сталина?

Горько писать это, когда знаешь, каким путем страданий пришлось идти штабс-капитанам, прежде чем они – о, не все, конечно – пришли к этому позорному концу. Но разве большевики не страдали? Где, как не в каторжных тюрьмах воспитывались Дзержинские и прочие «идейные» палачи русского народа. Большевики не сразу палачами вылупились из яйца. Эмиграция довоенная многое может уяснить для понимания послевоенной. Дело даже не в ней самой, а в том, что она может принести с собой в Россию. Как ни мало шансов на ее, на наше возвращение, но история шутит и не такие шутки. Штабс-капитаны могут вернуться в Россию путем Ленина – через Германию, через разгром России. И тогда – кто знает? – может быть, русский народ вздохнет и о Сталине, как сейчас он вздыхает о Ленине, как при Ленине вздыхал о царе. Вещи познаются из сравнения, а «прогресс как эволюция жестокости» есть единственная современная и устойчивая форма прогресса.

Какие же выводы из этих горьких слов? Их два: во-первых, в борьбе прежде всего блюсти святыню, свое «во имя», а не «святую месть», которая так легко оборачивается маской врага. Во-вторых, в порядке эмигрантской общественности, оставить мечты о ложном и предательском единении – с внутренними большевиками – и думать лишь о спасении тех, кого можно спасти: сохранить для России немногих, но верных, не предающих ни ее, ни свободы, ни Христа ради «святой» злобы.