460. Слово в день обретения мощей, иже во святых Отца нашего Алексия, Митрополита Московского и всея России чудотворца

Блажени плачущии ныне: яко воссмеетеся. (Лук. VI, 21).

Что думает мир, слыша сии слова Евангелия, если он когда-нибудь думает о Евангелии? Он любит смеяться, играть, веселиться, а ему советуют плакать. Если не можно прожить без печали, он желает по крайней мере отдалять ее, сколько можно; а его хотят ныне же привести в слезы. Ему кажется, что быть веселым и быть счастливым есть одно и то же: а его уверяют, что блаженство сокрыто в плаче. Какое странное учение, думает он, какая неприятная жизнь! Какая печальная вера!

Но что говорить о мире? Что думают чада веры, пришедшие сюда возвеселиться о блаженном подвижнике веры пред Богом, Который «не дал преподобному Своему видети истления» (Деян. II, 27)? Что думают они, если обращают внимание на то, что Евангелие в самый сей день веселия не стыдится оглашать их словом плача? Думают ли о том, как нужно и в наши праздники, по подобию древних, к сладким опреснокам привмешивать горькое зелие, к радости плач, чтобы сладость, не приправленная горестию, не повредила душевного вкуса и не породила болезней, – чтобы плач, отверженный нами, как мирный руководитель к блаженству, не постиг нас, как грозный каратель смеха: «горе вам смеющимся ныне, яко возрыдаете и восплачете» (Лук. VI, 25).

Подумаем о смехе мира – без смеха, и о плаче Евангельском – без уныния.

Под именем смеха Евангелие разумеет, без сомнения, не один устный смех, и не собственно смех осуждает. Кто не рассмеялся когда-нибудь в жизни, кроме одного разве Сына Девы, Которого не раз Евангелие представляет плачущим, но никогда не показывает смеющимся, дабы и внешние естественные действия Его были для нас наставлением в духовных добродетелях? Рассмеялась иногда и скромная Сарра; и хотя обличена в том от Господа, однако не наказана рыданием и плачем, и не лишена обетования; но, получив обещанного сына, еще хвалилась смехом: «смех мне сотвори Господь» (Быт. XXI, 6). И если бы всех осуждать за нынешний смех; то не осталось бы, кому дать блаженство за слезы. Итак «смеющиеся», которых осуждает Евангелие, суть люди, которые преданы удовольствию чувственному так, что поставляют его предметом всех желаний, целию всей деятельности, которые, по их изъяснению, более знаменательному, нежели сколько сами они понимают, живут в свое удовольствие.

Подобным образом не всякие слезы составляют плач Евангельский; ибо плачут даже и звери. Источник воды живой, текущий в живот вечный, который отверзает в человеке Иисус Христос, и который образует реки блаженства, не из телесных очей исходит; но, по изречению Господа, «течет от чрева» (Иоан. VII, 38), то есть из внутренней глубины духа верующего. «Плачущие» в духе Евангельском, будучи противоположны смеющимися по духу мира, суть люди, которые чувственное удовольствие находят грубым, низким, недостойным и ничтожным, которым ничто земное не мило, ничто тленное не дорого, но возлюблен Един Бог и Его небесное царствие, драгоценна едина душа и ее вечное спасение; которые, углубляясь в познание себя, чувствуют душу свою полною грехов вольных и невольных, ведомых и неведомых, и горько «плачут ныне», во времени, осуждая внутренно сами себя, и страшась осуждения Божия вечного; видят спасение свое, как бы на нити висящим над бездною погибели, и сокрушаются помышлением о немощи своей и о неизвестности судьбы своей; низводят взоры в преисподнюю и рыдают о том, что им угрожает; возводят оные на небо и воздыхают о том, чего на время уже лишились, и навсегда могут лишиться грехами своими; воспоминают о возлюбленном Создателе, Промыслителе и Спасителе, и «отвержеся утешитися душа их» (Пс. LXXVI, 3) чем-либо иным, кроме смиренного сетования и уязвления себя мыслию, от Кого удалились и Кого раздражили грехами; созерцают верою благодать, и в ней помилование грешника и прощение грехов, и сердце их расстаявает в сладкие слезы любовию растворенного покаяния и благодарного умиления. Подобно тому, как «оные смеющиеся» живут для удовольствия, и удовольствием измеряют чувство жизни, сии «плачущие» живут, некоторым образом, для слез и слезами питают жизнь духа, как и сказал один из таковых сам о себе: «быша слезы моя мне хлеб день и нощь» (Пс. XLI, 4).

Определив таким образом смех мира и плач Евангельский, помыслим беспристрастно, который из них сообразнее с нынешним состоянием человека на земле и с дальнейшим его назначением.

Жить удовольствием свойственно состоянию или райскому, или младенческому: райскому – по той причине, что в раю как нет зла, так нет страдания и скорби, а потому нет и плача и воздыхания; младенческому – пoелику младенец неспособен к важным упражнениям, и не знает высшей цели жизни, а потому невинно следует побуждению чувственной природы избегать страдания, прилепляться к тому, что приятно занимает чувства, играть, смеяться. Но как из райского состояния всех нас вывел грех, а из младенческого каждый в свое время выходит путем природы и образования; как в райском состоянии ныне быть мы не можем, хотя бы и желали, а младенчествовать после совершеннолетия и не естественно и унизительно, то подумайте «смеющиеся ныне» (Лк.6:25), живущие только настоящим удовольствием, какое странное и неуместное явление вы представляете из себя ныне, хотя бы ничем не угрожало вам будущее! Не напрасно мудрец входит в распрю против смеха и веселия: «смеху рекох: погрешение, и веселию: что сие твориши» (Еккл. II, 2): «я сказал смеху: ты безумствуешь; я сказал веселию: что ты делаешь?» Испытав приятное во всех на земле видах, он узнал, что в любезном смехе мира кроется ныне, и что из него после откроется. «Даже среди смеха, – говорит он, болит сердце, последняя же радости в плач преходят»⁹⁵⁵ (Притч. XIV, 13); то есть чувственное удовольствие и само в себе всегда нечисто, но смешено с неприятностию, и утомительно и в своих последствиях бедственно; ибо не только исчезает, но и превращается наконец в противное.

Самый опасный враг есть льстец, а самый опасный льстец есть чувственное удовольствие. Не видим ли ежедневно, куда приводит оно тех, которые охотно ему позволяют обольщать их? В позднее раскаяние, в болезни, в нищету, в бесславие, в отчаяние, в погибель. Не видим ли, как смеющаяся роскошная жизнь разрушает благосостояние людей, едва ли не чаще, нежели бедственные приключения, непредвидимые и неотвратимые? Как легкие забавы скорее уносят здоровье у играющих, нежели тяжкие работы у трудящихся? Как добровольные рабы чувственности властию привычки отдаются ей в невольники, а наконец в оковах болезней, под карательными орудиями врачей, становятся ее мучениками? Но, что всего ужаснее, не примечаем, как люди, которых душа любит почивать, ясти, пити, веселиться, – с сею же любовию лежат, но без сомнения, уже не почивают и на смертном одре; с сею же любовию и жаждою чувственных удовольствий отходят туда, где нет ничего чувственного, которое они знают и любят, но все духовное, о котором им едва ли когда во сне мечталось? Что найдут они там для себя? Если бы и не нашлось для них ада, где огнь не угасает, где червь не умирает, где плач и скрежет зубов: их чувственное вожделение, в высочайшем степени возбужденное и оставленное без малейшаго удовлетворения, должно палить их, как огнь, точить как червь, мучить и терзать их. Таков, по необходимости, должен быть конец людей, которые, по выражению Мудрого, «вмениша игралище быти живот наш» (Прем. XV, 12). «Горе вам, смеющимся ныне, яко возрыдаете и восплачете» (Лук. VI, 25).

Будем благодарны Евангелию за сей грозный глас, которым оно, желая нас остановить на пути чувственного удовольствия, к которому, по растленной природе, все более или менее привлекаемся, указует бездну, зияющую поглотить нас. Приимем с верою и послушанием наставление нашего Божественного Учителя, которым Он посредством кратковременного плача желает предохранить нас от вечного, и приготовить к вечной радости. «Блажени плачущии ныне, яко возсмеетеся» (Лк. 6:21). Читаем в книге Ездры, что, когда, по разрушении храма Иерусалимского Вавилонянами, возвратившиеся из плена Иудеи вновь приступили к созиданию оного, тогда «мнози от священников и левит, и князи отечеств, и старейшины, иже видеша дом преждний на основании своем, и сей дом пред очесы своими, плакаху гласом велиим, и народ возглашающ, в веселии возвышаху глас. И не можаху людие познати гласа восклицания веселящихся от гласов плача народнаго» (1Ездр. 3:12–13). Прекрасный образ нашего состояния, Христиане, и расположения духа, какого требует от нас Евангелие! Ибо «вся... сия», по изъяснению Апостола, «образи прилучахуся онем, писана же Быша в научение наше» (1Кор. X, 11). Душа человека, испадшего из благодати Божией, есть разрушенный храм Божий. Враги, которые осквернили, обезобразили, опустошили его и поработили нас, суть грехи наши. Могущественный Царь, Который «проповедует плененным отпущение» (Лук. IV, 18), и дает способ восстановить разрушенный живый храм живого Бога, есть Господь наш Иисус Христос. Евангелие на наши духовные развалины посылает дух покаяния и веры, чтобы вновь воздвигнуть алтарь молитвы, возжечь огнь любви к Богу и подать нам надежду, что мы паки будем «жить в помощи Вышнего, водворяться в крове Бога небеснаго» (Пс. XC, 1). Кто бы ты ни был, гражданин или пришелец духовного Иерусалима, священник или левит, князь отечеств, или один из народа верующих, если ум твой не ослеплен чувственностию, и может видеть сии развалины прежнего, сие основание нового храма духовного, если сердце твое не одебелело, как у неверующих, можешь ли ты в минуты спокойного и благоговейного размышления смотреть на свое состояние холодным оком и сердцем? Не должно ли прошедшее извлекать у тебя горькие слезы раскаяния, настоящее – кроткие слезы покаяния, будущее – сладкие слезы умиления и радости? В сем таинственном смешении печали и утешения, плача и веселия, – уже и ныне начинается и ощущается блаженство плачущих, которое совершит и откроет Господь, «отъяв, наконец, всяку слезу от очию их» (Откр. XXI, 4). «Блажени плачущии, яко тии утешатся» (Мф. 5:4) от утешителя Духа Святаго. Аминь.