188. Слово в день Успения Пресвятыя Богородицы

Помяни, яко смерть не замедлит. (Сир. XIV. 12).

Это не праздничное слово в праздник, подумают, вероятно, некоторые, услышав сказанное теперь. Для чего уменьшать светлость праздника мрачною мыслию о смерти, к нам поспешающей?

Мне, братия, не так думается. Может быть, и в светлое время мрачных видов, и в праздники печальных мыслей достойны мы по делам нашим, согласно с древним прещением Божиим: «зайдет солнце в полудне, и померкнет на земли в день свет, и превращу праздники ваша в жалость, и вся песни ваша в плачь» (Ам. VIII. 9–10).

Как бы то ни было, Богопросвещенный мудрец, которагокнигу Апостольская Церковь предала и сохранила нам, для нашего наставления, подает нам сей совет: «помяни, яко смерть не замедлит». Не благоразумно было бы, совет мудреца отвергнуть, даже без разсмотрения. И если вы не думали бы заняться мыслию о смерти ныне, потому что она вам представляется мрачною, то есть, страшною или печальною: то я думаю напротив, что по сей-то именно причине всего лучше заняться оною ныне, когда смерть является нам не страшною или печальною, но радостною и торжественною, не разрушительницею жизни, но руководительницею к вечному животу, когда она дышит на вас не тяжким воздухом тления, но благоуханием нетления, когда непосредственно за темною дверию гроба отверзает светлую дверь неба, когда, как вы слышите в церковной песни, «живот предобручает смерть»⁶⁵⁵, когда она, чтобы не тревожить вас даже звуком своего имени, преобразилась и переименовалась в «успение», то есть, успокоение, мирному сну подобное, и в «преставление», то есть как бы легкое перестановление от места на место, от места в мире видимом в состояние мира невидимаго. И что значит, что смерть сделалась предметом праздника? – Торжественно возвещаем в Церкви смерть Господню, как спасительную и живоносную для всех нас: торжественно воспоминаем и смерть Матери Господа, как в высоком степени для нас поучительную и утешительную. Показав нам гроб Христов, с отваленным камнем, с однеми погребальными пеленами, в оном оставшимися, и возвестив, что «Христос воста от мертвых, начаток умершим бысть» (1Кор. XV. 20), – Святая Церковь, как бы заботилась, чтобы наша вера и надежда не утомились долгим ожиданием последующаго за сим начатком воскресения умерших: и потому она приводит нас к другому гробу, также в третий день после погребения отверстому, и уже праздному от тела, в нем погребенного, и как бы указуя, говорит нам: вот и действительный, скорый, очевидный в лице Матери Господней опыт воскресения, котораго Христос был начаток; благодатию Сына Своего и Бога, Она так совершенно созрела на земли для неба, что и тела Ея не могла удержать земля до времени общаго воскресения: зрите праздный гроб Ея, и радуйтесь упованием жизни за гробом.

Теперь мысль о смерти, омрачаемая страхом и печалию от нашего несовершенства и немощи, освещена радостию надеждыот силы и благодати Божией. Итак можно размышлять о смерти не смущенно: а размышлять о ней нужно.

Дабы доказать, что всякому человеку нужно не поздное помышление о смерти, для сего довольно взять в разсуждение обыкновенное правило благоразумия. Оно требует, чтобы мы старались по возможности предусматривать будущие случаи, особенно важные или трудные для нас, и заблаговременно соображать и употреблять средства и способы, как бы встретить оные с пользою для себя, или по крайней мере с безопасностию. Земледелец прежде посева думает о жатве, и приспособляет посев к получению жатвы, сколь можно более обильной. Летом помышляет он о зиме, и заботится, как бы обилием лета наполнить скудость зимы. Не больше ли нужно всякому помыслить и позаботиться о том, как бы не пропустить лета жизни, и приготовить потребное на безплодную и суровую зиму смерти, как бы в сей смертной жизни произвести добрый и благонадежный посев, дабы в решительное время воскресения и суда, «пожать», как изъясняется Святый Иоанн Дамаскин, «класы присно-живопитания»⁶⁵⁶, или, если угодно, дабы самим нам прозябнуть, возрасти, процвести и созреть доброю пшеницею, которую жатели Ангелы соберут в житницы небесныя.

Но мы часто позволяем себе небрежность в соблюдении правил благоразумия, думая, что некоторая на время небрежность еще не беда. Посему надобно настоятельнее доказать вам, как необходима для нас мысль о смерти, и как опасно пренебречь и потерять ее. Так она необходима, что не только земная, смертная, но и райская, безсмертная жизнь не могла стоять без мысли о смерти. Бог сотворил человека в совершенстве, достойном Всесовершенного Творца; ввел его в рай сладости; дал ему плод древа жизни, для нетления; от опасного древа познания добра и зла предохранил его заповедию, не вкушать от плода оного. Но сего было не довольно. Райская жизнь не была бы безопасна. Для ея охранения нужно было поставить грозного стража – помысл смерти. «В оньже аще день снесте от него, смертию умрете» (Быт II. 17), сказал Господь: и райская жизнь была безопасна, доколе стоял подле ея помысл смерти. Но как скоро успел исконный человекоубийца лукавством своим удалить от человеков мысль о смерти: «не смертию умрете» (Быт. III. 4): тотчас и убил грехом жизнь райскую. Подивимся, братия, чудесам премудрости Божией, и оплачем наше безумие. Дух злобы и зависти, погрузив себя в смерть чрез отступление от Бога, умышляет смерть человеку: Бог провидит; и помысл смерти, в намерении врага губительный, в познании человека обращает в орудие предохранительное и спасительное. А человек ищет миновать приставленный к нему от Бога помысл смерти, чтобы достать минутное чувственное удовольствие: успевает избавиться от неприятной мысли о смерти, и впадает в действительную смерть. «Cия книга бытия человека!» Что было с Адамом, тому естественно быть и с нами: потому что мы естественные наследники Адама, если благодать и вера не сделают нас наследниками Богу и сонаследниками Христу. Человек, наследственно склонный ко греху, будет ли тверже против искушения, нежели человек, еще безгрешный, искушаемый ко греху, если отвергнет помощь, которая и для сего была необходима? – Конечно, нет! Итак если ты подкрепишь и оградишь себя благоразумным и благочестивым помышлением о смерти, как бдительною стражею: то, без сомнения, оно поможет тебе охранить себя, хотя не совсем от смерти, которая преступлением Адамовым уже вошла в мир и во всех человеков, впрочем от всего, что соделывает смерть страшною, бедственною, в полном смысле смертию. Но если, пренебрегая и отражая от себя мысль о смерти, мимо ея будешь устремляться только за удовольствиями чувственными, за приобретениями земными, за мечтами твоего воображения: то наконец, вместо страха от одной мысли о смерти, котораго ты убегал, внезапно и неизбежно встретишься с ужасами действительной смерти, не телесной только, которая есть более призрак смерти, нежели самая смерть, но и смерти второй, духовной, вечной, «идеже червь их не умирает и огнь не угасает» (Мк. 9:44).

Из сего размышления может возникнуть вопрос: будет ли мысль о смерти, которую некогда Сам Бог поставил оградою противу вторжения в мир греха и смерти, – будет ли она довольно сильна и полезна, когда грех и смерть уже вошли в мир, и в нем царствуют? – На сие решительный ответ дает нам тот же благочестивый мудрец, котораго словами призвал я вас к настоящему размышлению о смерти. «Во всех словесех твоих, – говорит он, – поминай последняя твоя, и во веки не согрешиши» (Сир. VII. 39). Много сказано: впрочем, если бы кто вздумал возразить, что слишком много: таковый скорее обнаружил бы неопытность своего мудрования, нежели опровергнул бы учение мудреца.

Если подлинно во всех словесех твоих будешь ты поминать последняя твоя, то есть, при всем, что думаешь, говоришь, делаешь, будешь воспоминать и принимать в разсуждение смерть, и последующия за нею, воскресение, суд, вечное осуждение, вечное блаженство; если таким образом всякую твою мысль, желание, намерение, начинание, поступок, дело, предварительно будешь разсматривать и испытывать при свете вечности: то вера и благодать не дадут ли своим средствам более силы и действия к предохранению и спасению, нежели сколько силы и действия иметь могут прелести греха к соблазнению и погублению? Не исчезнет ли обаяние греховного, чувственного удовольствия, если ему противупоставятся последняя его, – безобразие разрушения, смрад гниения, червь могильный, тлящий и истлевающий, и наконец червь адский, никогда не усыпающий? Превозношение гордаго не падет ли, руки любостяжательного, жадно простирающияся, чтобы захватывать, на право и на лево, правильным приобретением и неправильным хищением, не опустятся ли, если укажут ему на немногие лакти земли, которыми вскоре ограничатся его владения, с тем, чтобы здесь можно было попирать его? Какой огонь страсти или нечистаго желания не угаснет пред силою неугасающаго огня геенского?

И если силен смертный помысл, вооруженный страхом, противу зла: то еще в высшем степени силен он, озаренный надеждою, в пользу добра, в подкрепление подвигов, собственно Христианских. Спасительная смерть Богочеловека дает новое значение смерти человеков, верующих в Него: ибо теперь смерть проникнута жизнию. Сквозь язвы Распятаго Христа струится свет безсмертия, и в смертную жизнь, и в самую область смерти; и сыны света возбуждаются, и с легкостию идут на трудныя дела света, к которым призывает их Евангелие. Вы должны распять плоть, и жить духом, заповедует оно. – Повинуемся, ответствуют они; потому что «сеяй в плоть от плоти пожнет истление, а сеяй в дух от духа пожнет живот вечный» (Гал. VI. 8). Да умрете миру, и да живете Богу. – Да будет; потому что «мир преходит и похоть его, а творяй волю Божию пребывает во веки» (1Ин.2:17). Да распнетеся со Христом. – И сие вожделенно: «аще бо с Ним умрохом, с Ним и оживем; аще с Ним страждем, с Ним и прославимся» (2Тим. II. 11). Умейте быть блаженными в изгнании за правду, в поношении, в страдании за Христа. – И сие возможно: потому что «недостойны страсти нынешнего времени к хотящей славе явитися в нас» (Рим. VIII. 18).

Мне кажется, братия, настоящими размышлениями дал я вам некоторый способ усмотреть надобность и духовную, далеко простирающуюся, пользу, а следственно и обязанность, «поминать последняя». Итак время бы мне умолкнуть. Но пoелику мы так часто теряем или отлагаем сие полезное памятование, чтобы беззаботнее наслаждаться благами настоящей временной жизни: то надобно еще показать вам, как вредно действует забвение «последних» даже на видимыя блага настоящей временной жизни.

Иерусалим пал. Иеремия сидит над развалинами его, и в плаче размышляет о причинах его падения. Какую же, думаете, Пророк открыл причину бедствия Иерусалима? – Может быть и не одну; но, как важную, заметил он ту, что Иерусалим не помнил последних своих. «Не помяне последних своих, и низведеся пречудно» (Плач. I. 9). Так, когда обыкновенным течением земных тленных вещей не вразумляются человеки поминать последняя; когда не внемлют вразумляющему о сем кроткому слову спасения, и грех умножается: тогда не хотящий вечной смерти грешника Бог, тяжко слышащим человекам возвещает последняя их, гласами громов, – событиями грозными, потрясающими, разрушительными.

Братия, общники смертности и безсмертия, да не отлагаем благомысленно поминати последняя, яко да не согрешаем, и спасемся, временно и вечно. Аминь.