150. Слово по освящении храма Благоверного Князя Александра Невского, в учрежденном от Московского градского Общества доме воспитания бедных детей и призрения престарелых и немощных

Вера бо чиста и нескверна пред Богом и Отцем сия есть, еже посещати сирых и вдовиц в скорбех их, и нескверна себе блюсти от мира. (Иак. I. 27).

Много приятных мыслей раждается при виде сего храма, ныне освященного, и сего дома, для котораго храм сей служит венцем доброты.

Приятно видеть создание сего храма, как свободное дело благочестия.

Приятно видеть учреждение сего дома, как щедрое дело человеколюбия.

Приятно видеть здесь сочетание благочестия и человеколюбия, в одном деле, для одной цели, так что сии добродетели, в соединении, одна другую подкрепляют, одна другую возвышают.

Приятно мыслить, что сие дело благочестия и человеколюбия есть плод благих расположений не одного человека, или не многих, но целаго сословия граждан великого града.

Приятно вспомнить, какой случай привел в движение благия расположения, и произвел благотворное дело. Первородный Сын Царев, надежда России, достиг совершеннолетия, и торжественно вступал в права оного. Радовались Венценосные Родители. Сорадовалась Россия. Москва чувствовала сию радость, как свойственно сердцу России. Все, под руководством Церкви, возносили сию радость к небу и молили о ея упрочении; все, кто как мог, желали ознаменовать ее и в земном быту. Тогда возвысился сей общественный голос: «Царь заботился о своем Первенце, Царь радуется о своем Первенце, не только по родительской любви к Сыну, но и по Царской любви к Отечеству, по предусмотрительной заботливости о будущем благе России: чем же бы нам ознаменовать то, что мы сие чувствуем, что желаем сему соответствовать, поколику нам возможно? – Есть дети, о которых некому заботиться, о которых некому радоваться: да будет их матерью – наша любовь к Царю и Сыну Его. Ею призренные, обезпеченные, образованные⁶⁰², да будут они ея живыми памятниками, ея от нас наследниками, ея проповедниками потомству». – Итак, учредители, вы полагали, что, дабы ознаменовать радость; надобно сделать доброе дело; что, дабы доказать любовь к Царю, надобно сделать дело человеколюбия; что, дабы сделать приятное Царю, надобно сделать дело благотворения! Прекрасно, возлюбленные! Такой образ мыслей достоин сынов веры. Такая мысль о Царе достойна истинного величия. Такое предприятие достойно верных подданных Царя благочестивейшаго.

При виде таких расположений, остается только желать, чтобы оне сохранялись, и не преставали приносить плод, их достойный; чтобы чувствования, так светло блеснувшия в минуты восторга, были постоянным и всеобъемлющим светом дел и жизни в людях, ими одушевленных. «Кто даст» – скажем словом Господним – «кто даст еже быти тако сердцу их в них – во вся дни, да благо будет им, и сыном их во веки» (Втор. V. 29)?

И кто же дал бы нам сие без Тебя, «Отче светов», от котораго «свыше нисходит всякое даяние благо, и всяк дар совершен?» (Иак.1:17) Ты «призри на рабы Твоя, и на дела Твоя, и настави сыны их: и буди светлость Господа Бога нашего на нас, и дело рук наших исправи» (Пс. LXXXIX. 16–17). Благословение Твое да исходит выну от храма сего на дом сей, и на обитающих в нем, и на создателей и блюстителей того и другаго.

С нашей же стороны, братия Христиане, требуется постоянное внимание к сердцу своему, дабы в нем от источника истинной веры исходили чистыя струи человеколюбия. Вот правило, которое должно быть основным не только для тех, которые особенно призваны благоустроять обители человеколюбия, но и для всех, которые желают благоустроить свой душевный дом.

В соборном послании, то есть, в учении, писанном в руководство всем вообще членам Соборной или Вселенской Церкви, Святый Апостол Иаков оставил нам чудное изречение о союзе веры с человеколюбием. «Вера, – говорит он, – чиста и нескверна пред Богом и Отцем сия есть, еже посещати сирых и вдовиц в скорбех их, и нескверна себе блюсти от мира» (Иак.1:27). Это почти все равно, как если бы сказано было, что чистая вера есть чистое человеколюбие и непорочность жизни. Если бы сие сказал кто нибудь другой: то могло бы случиться, что его упрекнули бы смешением понятий. Но как сие сказал Апостол; а чрез Апостола говорил Дух Святый; а Дух Святый есть Дух истины: то нет сомнения, что в словах Святаго Иакова заключается чистая истина, а не смешение понятий. Нельзя его поправлять или оспоривать, а надобно правильно выразуметь.

Святый Иаков, непосредственно после приведенного теперь изречения говорит: «братия моя, не на лица зряще имейте веру Господа нашего Иисуса Христа славы» (Иак. 2:1). Здесь видно, что он учит существу Христианския веры, и не думает, как некоторые ныне, пренебрегать догмат, чтобы обратить все внимание на одну нравственность. Посему и предшествовавшее изречение не так должно разуметь, аки бы вся вера, благоугодная Богу, заключалась в человеколюбии; но так, что чистая вера есть купно и человеколюбие. Вера пребывает верою; человеколюбие – человеколюбием: но между ими есть столь близкое отношение, столь неразрывная связь, что где есть чистая вера, там непременно есть и чистое человеколюбие, как последствие. Каждый истинно верующий должен быть истинно человеколюбивым.

Дабы полнее выразуметь сие Апостольское учение, и точнее приложить оное к жизни, можно предложить два вопроса: неужели нельзя иметь чистой веры без человеколюбия? И обратно, может ли быть чистое человеколюбие без чистой веры.

Решение первого из сих вопросов не трудно извлечь из приведенных нами слов Апостола. Если чистая вера есть купно чистое человеколюбие, или, что тоже, человеколюбие есть неразлучное последствие чистой веры: то отсутствие неразлучного последствия по необходимости должно быть признаком отсутствия действующаго начала; и следственно, где нет человеколюбия, там нельзя предполагать чистой веры; кто не имеет человеколюбия, тот не может благонадежно уверять себя, что имеет чистую веру.

Как? – скажет иной, – я верую в единосущную Троицу, в Господа Иисуса Христа Богочеловека, в Его спасительное страдание, крестную смерть и воскресение, в Его вознесение на небо и грядущий суд, в благодатныя тайнодействия Святаго Духа; отвергаю всякое неправославное мудрование: не сия ли есть чистая вера в Бога, каковы бы ни были отношения мои к людям? – Нет спора, единоверный мой, что сия есть истинная Апостольская вера в существе своих догматов: но может быть сомнение в том, точно ли ты ее имеешь, и как имеешь. Поколику ты имеешь ее в Слове Божием и в Символе веры: потолику она принадлежит Богу, Его Пророкам, Апостолам, Отцам Церкви, а еще не тебе. Когда имеешь ее в твоих мыслях и в памяти: тогда начинаешь усвоять ее себе; но я еще боюсь за сию собственность, потому что твоя вера в мыслях, может быть, есть только еще задаток, по которому надлежит получить сокровище, то есть, живую силу веры. А как получить ее? – сердцем, как говорит Апостол Павел: «сердцем веруется в правду» (Рим. X. 10). Но если ты усвоил себе веру сердцем, то есть, в глубине души почувствовал ея достоинство, святость и силу, возлюбил ее, прилепился к ней: то, в следствие сего, надлежит, по слову Апостольскому, «вселитися Христу верою в сердце» (Еф. III. 17) твое, то есть, внести в него Свою благодать, Свой свет, силу и жизнь, Свое мудрование, любовь и добродетель; и тогда ты возлюбишь всех человеков, – иначе и быть не может, – любовию Христовою; из любви и благодарности к пострадавшему и умершему за тебя готов будешь пострадать и умереть за спасенных Его любовию и искупленных Его смертию; кратко сказать, по мере совершенства в вере будешь совершен в человеколюбии. Таким образом одно из двух: или ты имеешь чистую веру, и купно с нею человеколюбие, и вообще Христианскую добродетель и непорочность; или, если сих не имеешь, то не будь дерзновен, хваляся одною верою, только словесною, или мысленною, но подвизайся утверждать веру в сердце твоем, да веруешь в правду, живою, а не мертвою, деятельною в любви, а непраздною верою, да оправдишься на суде Христовом, где воздастся по делам человеколюбия, и с «праведниками от веры жив будешь» вечно (Рим. I. 17).

Разсматривание отношения между верою и чeлoвекoлюбиeм, как между началом и последствием, откроет нам путь к разрешению и того вопроса: может ли быть чистое человеколюбие без чистой веры? Если спросят о человеке верующем: откуда в нем чистое человеколюбие? ответ, по учению Апостольскому, прост: от чистой веры. «Вера бо чиста и нескверна пред Богом и Отцем сия есть, еже посещати сирых и вдовиц в скорбех их». Но если предположите чистое человеколюбие в человеке, не имеющем чистой веры: то спрашивается: откуда оно? Не знаю, какой можно было бы дать на сие удовлетворительный ответ. Скажете ли от природы? Но природа человека, поврежденная грехом, не производит чистаго добра собственною силою без особенной благодати Божией, которая приемлется только верою. Скажете ли от разума? Но он принадлежит к той же поврежденной природе человека, и потому также не обещает чистоты без благодати. Есть и в поврежденной грехом природе человека расположение к человеколюбию; одобряет сие расположение и необлагодатствованный разум: посему и природа и разум осудят не человеколюбивого: но возведут ли они человеколюбие на степень чистоты? Например правило: «аще алчет враг твой, ухлеби его: аще ли жаждет, напой его» (Рим. 12:20); – изобрел ли бы разум? Обрадовалась ли бы оному природа? – Не знаю. А то знаю достоверно, что природа и разум, неисправленные верою, пьют кровь врагов, и пожирают их трупы. Может и неуправляемый верою сделать иногда благодеяние врагу, из гордости, для славы великодушия, из удовольствия видеть унижение одолжаемаго, для предусматриваемой впереди выгоды собственной; следственно из побуждений нечистых. Но чистый закон любви ко врагам только Господь Иисус изрекает, только вера приемлет, только благодать делает любезным и удобоисполнимым. Потому-то Господь, изрекая сей закон, поставляет Себя в противоположности с иными законоположителями и наставниками: «Аз же глаголю вам: любите враги ваша» (Матф. V. 44).

Ища истины непреложной, выдерживающей всякое испытание, обратим внимание на особенные случаи, в которых является чистое человеколюбие, по видимому, вне пределов чистой веры.

Руфь Моавитянка, следственно, природная язычница, из сострадательной любви к бездетной и безпомощной Ноеммини, оставляет и свой род и отечество, и решается следовать за нею в землю Израилеву, без всякой надежды для себя, а только для того, чтобы утешать и упокоивать возлюбленную свекровь. Не есть ли это чистое человеколюбие вне пределов чистой веры? – Нет. Любовь к благочестивой Ноеммини привила ея веру душе Руфи, и вера сделала ее способною к человеколюбию, чистому до самозабвения и самопожертвования. «Бог твой, Бог мой» (Руф. 1:16), – говорила Руфь Ноеммини, совершая прекрасный подвиг человеколюбия.

Ангел сказал Корнилию Сотнику, также природному язычнику: «молитвы твоя, и милостыни твоя взыдоша на память пред Бога» (Деян. X. 4). Если милостыни Корнилия взошли на память пред Бога, то есть, приняты в благоволение Божие: то оне должны быть чистыя, потому что нечистое не может приближиться к Богу. Не есть ли это чистое человеколюбие вне пределов чистой веры? – Нет. Из слов Ангела видно, что молитвы Корнилия восходили к Богу впереди его милостыней: а молитвы восходят к Богу не иначе, как предводимыя верою. Искреннее хотение, волю Божию творити, сделалось в его душе приятелищем предваряющей благодати Божией, и сия ускорила посеять в нем зерно веры, сперва нераскрытое, погребенное в естественном неведении; а дабы оно раскрылось и прозябло, для того послала потом Ангела, и наконец Апостола Петра. Что проповедь Апостола, как солнечный луч, упала на готовое уже, хотя закрытое, зерно веры в душе Корнилия, сие можно приметить из того, как быстро вера его раскрылась, и как высоко возрасла в немногие часы. Она достигла уже до причастия Святаго Духа прежде крещения водою.

Но чтобы решить дело непогрешительным и окончательным судом, приступим к великому суду Христову. Очевидно, что на нем оправдывается человеколюбие. «Взалкахся бо, – говорит, – и дасте Mи ясти, возжадахся, и напоисте Мя», и так далее. Но примечаете ли важную особенность человеколюбия, которое Господь оправдывает и награждает вечным блаженством? «Понеже, – говорит, – сотвористе единому сих братий моих меньших, Мне сотвористе» (Матф. XXV. 35, 40). Дабы дела человеколюбия были чисты, достойны Господа, оправдательны, блаженнотворны, для сего надобно, чтобы оне в лице человека сделаны были самому Господу Иисусу. Но как сего достигнуть? Думаю, что не иначе можно, как путем чистой веры, которая во всем и чрез все взирает на Господа, Его полагает средоточием всех намерений и дел, ради Его благодетельствует, Его зрит в благодетельствуемых, как нареченных Его братиях, и таким образом, «милуя нищаго, взаим дает Богу» (Прит. XIX. 17). «Суд Божий есть по истине» (Рим.2:2). Как же оправдает Господь дела наши, как скажет нам: «Мне сотвористе», если мы делаем наши дела не для Него, а совсем по другим видам, если при делах наших к Нему не взираем, и о Нем не помышляем, если не приближаемся к Нему истинною и чистою верою и любовию?

«Якоже предрекохом, и ныне паки глаголю» (Гал. I. 9). Братия Христиане! Да имеем постоянное внимание к сердцу своему, дабы в нем от источника истинной веры исходили чистыя струи человеколюбия. Аминь.