12-е число

Простота, бесхитростность и теплота душевная делают душу особенно восприимчивой к правде и добру. Эти свойства часто заменяют недостаток благоприятных условий для умственного и нравственного воспитания и служат подготовкой для уразумения правого пути. Так было и в жизни св. Епифания. Родившийся от родителей Иудеев¹⁹¹ и, не смотря на то, что, оставшись в детстве сиротой, был он взят на воспитание учёным Иудеем, разумеется в духе противном христианству, во всяком случае – воспитавшийся не среди христианской обстановки, он, благодаря вышеупомянутым свойствам души своей, совершенно легко воспринял и усвоил истину Христова учения, как только случай привёл его встретиться с христианином...

Христианин этот был старец – инок Лукиан, которого встретил однажды на дороге юноша Епифаний, когда ехал осматривать одно из имений, доставшихся ему по смерти воспитавшего его Иудея. Среди разговора, завязавшегося между старцем и юношей, подошёл к ним нищий.

– Помоги мне, человек Божий! – просил он, упав в ноги старцу, – я уже три дня ничего не ел.

Не было ничего и у самого Лукиана, но, сейчас же сняв с себя верхнюю одежду, он отдал её нищему, сказав: – «продай это в городе и купи себе хлеба».

– Кто ты? и какая твоя вера? – спросил юноша, тронутый сострадательностью старца. Ответ христианина на эти вопросы поддержал действие благодати свыше, коснувшейся доброй и простой души юноши. «Впервые выслушав объяснение Евангельского учения, он был глубоко тронут и всем сердцем постиг и уверовал в него и склонил к тому же и сестру свою. В скором времени они вместе приняли святое крещение от Лукиана. Не медля нисколько осуществить на самом деле любовь свою к открывшемуся ему Христу, Епифаний роздал всй своё имение бедным, оставив только часть для скромного обеспечения своей сестры и для покупки для себя священных книг, и, поручив молодую сестру покровительству благочестивых женщин, оставил мир и поступил в монастырь. Здесь ревностно принялся он изучать священное Писание; при этом строго соблюдал все постановления иноческой жизни и так достойно подвизался на избранном им пути, что, будучи ещё иноком, был прославлен от Бога как говорится в житии его, даром чудотворений.

Затем и вся жизнь Епифания была сообразна с тем высоким по своей простоте и теплоте настроением, которой он обязан был своим внезапным и всецелым обращением ко Христу.

Чтобы изучить жизнь благочестивых пустынников, Епифаний отправился в Египет и видел вблизи Фиваиду и св. Антония. Возвратясь в отечество, он, привлечённый славой Палестинского пустынника Илариона, провёл несколько лет под его руководством и во всю последующую жизнь старался быть подражателем этого великого подвижника. В 364 г. когда Иларион, тяготясь своей известностью, удалился в Египет, а потом в Кипр, Епифаний также отошёл в пустыню. Здесь однажды он чуть не сделался жертвой диких Арабов, которые, кочуя толпой по пустыне и встретив Епифания, начали смеяться над его иноческой одеждой; один из них, не видевший больным глазом, в порыве жестокости замахнулся мечом на св. Епифания и вдруг получил внезапно исцеление: больной глаз его стал видеть... Он бросил меч и с удивлением рассказал товарищам об исцелении своего глаза. Поражённые этим чудом, кочевники взяли с собой Епифания и ходили с ним по пустыне, веруя, что он имеет силу защищать от всяких бед. – Епифаний воспользовался этим, чтобы просветить их словом Божиим, и успел в этом. Спустя некоторое время, Арабы простились с своим учителем, устроив ему жилище в пустыне; один же из них остался при Епифании, получил впоследствии святое крещение и был его учеником до конца жизни.

Со временем собралось здесь вокруг кельи Епифания до 50-ти учеников и образовалась обитель; видя, что с каждым днём прибывает сюда всё больше и больше народа, Епифаний решился покинуть монастырь. Сначала, вместе с учеником своим Иоанном, он отправился в Иерусалим, потом – в Александрию, где обратил в христианство одного Еврейского законоучителя – Аквилу. В Фиваиде Епифаний встретился с учеником св. Антония – Пафнутием. На выраженное Епифанием желание пожить в Нитрийской пустыне, Пафнутий прозорливо возвестил ему будущее епископство, сказав: – Поживи со св. отцами, насладись беседами их, собери от них духовную пищу, которой ты будешь питать свою паству на Кипрском острове...

Тяготясь славой, разнёсшейся о нём и по Египту, Епифаний возвратился в отечество. Не застав тут Илариона, он отплыл в Кипр, где слушал наставления известного тогда аввы Григория. Около 367-го г., на 60-м году жизни, привелось Епифанию принять в управление церковь Саламинскую. Около 36-ти лет управлял он Кипрской епархией и заслужил общее почитание за свою строгую жизнь; ревность к вере, большую учёность; в особенности отличался он любовью к бедным. О щедрой благотворительности блаженного пишет Созомен: «Епифаний был щедр к пострадавшим от кораблекрушения ли, или по другой причине; так как своё имение давно растратил он, то расточал имущество церковное. Церковь Епифаниева была весьма богата. Многие из разных стран света, желая употребить богатства на благочестивые дела, и при жизни отдавали имение Церкви его, и умирая оставляли ей, так как уверены были, что Епифаний, как добрый распорядитель и любящий Бога, употребит подаяния их согласно с их желанием... Наконец, когда всё церковное имущество было издержано, внезапно некто входит в комнату, в которой жил эконом, и подаёт ему мешок со многими золотыми монетами» ...

В 382-м г. Епифаний посетил Рим, когда на Западе ожидали открытия собора (по делу о Максиме и Антиохийской кафедре) и папа Дамас созывал епископов со всей вселенной и в том числе восточных епископов, Павлина Антиохийского и Епифания Кипрского, известных всему миру святостью своей жизни. О пребывании Епифания в Риме рассказывается в «Житии св. Павлы», благочестивой патрицианки, которая принимала его тогда во дворце своём: «Великую радость возбудило прибытие таких мужей в благородных жёнах, проходивших среди Рима подвиги великих отшельников и устроивших в своих дворцах нечто подобное Фиваиде. Эти святые отшельники прибыли из таинственного Востока, откуда воссияла вера; они видели Иерусалим и все святые места; им были знакомы отцы пустынники, слава которых наполняла весь мир; они жили у них в послушании. Какие чудные рассказы можно было слушать из уст их! – Павла с благочестивым усердием поспешила встретить их и испросила у папы Дамаса позволение и честь принять в своём дворце св. Епифания. В течение трёх месяцев, проведённых св. епископами в Риме, она и её подруги пользовались их беседами. В этих беседах Павла в первый раз почувствовала желание удалиться от мира и уединиться в местах, освящённых воспоминаниями земной жизни Спасителя, которое и пришлось ей привести в исполнение впоследствии».

Много лет спустя посетил Епифаний Павлу в её обители – в Вифлееме и удивился тому, что увидел здесь, «чего не видал и в пустыне: совершенный строй монастыря, ревностных дев – подвижниц, строгих и трудолюбивых иноков, необыкновенную духовную деятельность».

В 402 г. Епифаний отправился в Константинополь, где в то время архиепископом был Иоанн Златоустый. Цель путешествия его заключалась в том, чтобы побудить Иоанна произнести осуждение Нитрийских иноков (Иеракса и друг.), изгнанных Александрийским архиепископом Феофилом из Александрии и принятых Иоанном. Но в этом случае Епифаний действовал ошибочно, быв, по доверчивости своей, введён в заблуждение враждовавшим с ним Феофилом Александрийским, склонившим его произнести в Кипре осуждение Нитрийским инокам, будто бы виновным в оригенизме. Иоанн Златоуст, хотя и любил, и уважал Епифания, но отказался без рассмотрения дела осудить братьев; были и ещё епископы из приглашённых на собор по этому делу, которые не согласились с мнением Епифания. Тогда Епифаний, под влиянием наветов хитрых людей, хотел поразить осуждением самого Иоанна, но удержался.

Возвращаясь на о-в Кипр, Епифаний заболел и скончался (403 г.). С плачем и рыданием народ встретил тело святителя и перенёс его с корабля в созданную им церковь, где и был он предан погребению в присутствии святителей и иереев со всего Кипрского острова и многочисленного любившего своего милосердого пастыря народа. От мощей св. Епифания стали совершаться чудеса¹⁹².

По смерти престарелого Епифания осталось несколько его сочинений, между прочим: опровержение ересей – 20-ти, предшествовавших Христу, и 80-ти христианских, – и «изложение веры Церкви Апостольской». Он обладал значительною учёностью. Иероним говорит о нём, что он знал Еврейский, Сирский, Греческий и Латинский языки и вообще, знав лично святителя Епифания, он называет его: «самым превосходным пастырем, которого выше не было ни по зрелости лет, ни по знаниям, ни по качествам жизни, ни по отзыву света»¹⁹³. Седьмой Вселенский собор называет Епифания отцом и учителем Вселенской Церкви.

Уроженец города Ржева, в крещении Давид¹⁹⁴, с юности отличался добрыми качествами – сердечной простотой и кротостью; шаловливые дети старались завлекать его в игры – он не хотел шалостей; в досаде на непохожего на них Давида, шалуны били его, – он переносил, побои терпеливо; грамоте учился охотно. Родители ещё в детстве его переселились в г. Старицу и здесь отец был старшиной Ямской слободы. – Когда Даниила, достиг лет отрочества, родители потребовали, чтобы вступил он в супружество. Он исполнил волю родителей, за примерно-добрую жизнь посвящён он в сан священства, но спустя 6 лет после брака, жена и двое детей его умерли. Тогда поступил он в Старицкую обитель и пострижен в иночество с именем Дионисия. – Убеждённый в важности знания св. истин для святой жизни, горячо любил он книжное учение. – Раз на рынок Московский, где продавались книги, пришёл высокий, стройный инок. Глаза всех обратились на него и один сказал ему вслух: зачем ты здесь, монах? Вместо того, чтобы оскорбиться дерзостью, монах отвечал: «да, брат, я точно такой грешник, как ты думаешь обо мне. Если бы я был настоящим иноком, не бродил бы я на рынке. Прости меня грешного». Окружавшие тронулись смирением инока и обратились с негодованием на дерзкого, называя его невеждой.

«Нет, братцы, говорил им инок, не он невежда, а я; мне надобно знать и помнить, что моё дело сидеть в келье». Обидевший хотел просить прощения, но инок скрылся. Это был Дионисий Старицкий, казначей обители. В 1605 году посвящён он в архимандрита Старицкого монастыря. Искренней душой заботился он о благосостоянии своей обители. Поныне ещё целы здесь некоторые пожертвования его¹⁹⁵. Он погребал вместе с двумя святителями жившего на покое в Старице патр. Иова. Блаженный патр. Гермоген ставил в пример другим Старицкого архимандрита. «Смотрите, говорит он, на Старицкого архимандрита: никогда не оставляет он церковного служения и он же всегда на царских собраниях». Когда дурные люди волновали народ против царя Василия, Старицкий архимандрит, по примеру патриарха, уговаривал беспокойных людей помнить, что они – христиане; раз изменники отчизны силой привели патриарха на лобное место и здесь простирали до того наглость свою, что толкали святителя, а иные бросали в него грязью; Дионисий безотлучно был при патриархе и сколько мог оберегал святителя, уговаривал народ не забывать страха Божия, удерживаться от своеволий преступных.

В 1610 г. п. Гермоген определил Дионисия в архимандрита Сергиевой лавры, ещё не оправившейся после осады Поляков. Время было весьма тяжёлое. Москва была в руках Ляхов. Ляхи и бродяги свирепствовали в окрестностях Москвы. Толпы несчастных с разных сторон собирались к Сергиевой лавре и в каком виде! Одни были изломаны и обожжены; у других вырезаны ремни из спин и содраны волосы; те без руки или ноги, окалеченные; иные умирали на дороге или ожидали смерти, без призора. Собрав всю братию и слуг обители, св. Дионисий говорит им: «любовь христианская во всякое время помогает нуждающимся, тем более должна помогать в такое страшное время». «Кто в такой беде помогать может? Один Бог». Так отвечали ему с грустью безнадёжной. Св. Дионисий заплакал и сказал: «в искушениях нужна твёрдость. Нас избавил Господь от осады. Что если леность и скупость станет смирять нас и без осады?» – Что же нам делать? спросили. «Пусть каждый, отвечал Дионисий, делает всё, что может для других; а дом Святой Троицы не оскудеет». Слуги посоветовались между собой и объявили: «если вы, государи, будете давать нужное для пищи и одеяния, готовы мы положить жизнь свою». И вот закипела деятельность. Открыты дома и больницы для безкровных и больных в подмонастырских слободах. Братия, по убеждению Дионисия, решились довольствоваться овсяных хлебом и водой, чтобы сберечь пшеничный и ржаной хлеб для больных. Разосланы были нарочные отыскивать по лесам и дорогам изнемогших от истощения сил. Келейник Дионисия днём и ночью разносил больным и нищим полотенца и деньги¹⁹⁶.

Дионисий от забот о частных бедствиях переходил к заботам о целой святой отчизне. Он писал в разные города христианские увещания. В 1610 году писал в Казань к строителю Амфилохию, задумавшему с родственником Шульгиным изменить Русскому правительству. Тогда же писано в Рязань с убеждением стать за отчизну¹⁹⁷. От 13-го июля 1611 года Дионисий и келарь писали в Нижний-Новгород и другие Волжские города, умоляя о помощи Москве людьми и деньгами¹⁹⁸. Когда же Ходкевич прибыл к Москве с новыми войсками, от 6-го октября они писали в Пермь и другие города с мольбой о поспешном сборе ратных людей на спасение веры и отечества; – а в Москву отправлены были монастырские слуги с свинцом и порохом, вынутыми из осадных монастырских орудий¹⁹⁹. – Пожарский медлил в Ярославле с собранными силами. К нему один за другим посылаемы были иноки с убеждением поспешить на помощь Москве. Августа 11-го 1612 года архимандрит Дионисий на горе Волкуше благословил воинство на брань. К успокоению недоверявших успеху, ветер, дотоле противный, стал попутным православному воинству²⁰⁰. Соединившиеся под Москвой Пожарский и Трубецкой были не мирны между собой; правители России ссорились по капризам самолюбия, на гибель отчизны. «У семи пастухов – не стадо», говорил народ. Преподобный архимандрит писал правителям сердечное, красноречивое увещание о мире и любви²⁰¹. Когда усилия друзей отчизны успели наконец выгнать Ляхов из Москвы, Дионисий был в числе первых, совершавших благодарное моление на лобном месте²⁰².

Надлежало теперь позаботиться и о восстановлении обители, сильно потрясённой бедствиями. Её башни и стены после осады были с трещинами; уцелевшие от огня кельи стояли почти без крыши; имения разорены и люди рабочие разбежались. По ходатайству Дионисия, царь подтвердил права лавры грамотами и повелел возвратить на свои места разбежавшихся земледельцев её. Деятельностью настоятеля мало по малу изглаждались следы разорения в обители.

Ещё не совсем окончились начатые поправки хозяйства по обители, как преп. Дионисий должен был начать подвиги для св. веры. – Царь поручил ему (грамотой от 8-го ноября 1616 г.) пересмотреть вместе с старцем Арсением и священником Иоанном требник, напечатанный в 1602 г.²⁰³. Дионисий и его сотрудники принялись за дело с живым усердием и не без пособий нужных: кроме древних Славянских списков, в том числе и требника м. Киприана, были у них Греческие требники²⁰⁴. Много и долго трудились исправители. Ошибок найдено множество и иные крайне грубые. «О воплощении Сына Божия в потребниках письменных и в служебниках выхода первых печатей обрелося, Яко Отец Бог с Сыном воплотися». – Исправители представили дело своё в Москву. Но здесь оглашены они были еретиками. В июле 1618 г. на соборе положили: «архим. Дионисий писал по своему изволу и за то архим. Дионисия да попа Ивана от Церкви Божией отлучаем, да не священствуют». Дионисия обвиняли в том, что «имя Св. Троицы велел в книгах марать и Духа Св. не исповедует, яко огнь есть». Это означало, что исправители полагали сделать перемены в славословиях Св. Троице, оканчивающих собой разные молитвы; а в чине водоосвящения исключали слово: «и огнем», как внесённое произволом невежества²⁰⁵. В защитительной речи преп. Дионисий писал: «писано во всех требниках письменных старых, в том числе и пергаменных, в молитве: Твоею бо волею от небытия в бытие привёл еси всяческая... Ты и ныне. Владыко, освяти воду сию Духом Твоим Святым. Так стоят слова в пергаменных и в бумажных списках, и в них нет слова: и огнем. Так и в списках, присланных из Москвы, – в книге м. Киприана (а Киприан м. – человек святой, – как все знают) и в двух других списках! Так и в Греческих книгах! Но не так в Московском печатном служебнике, где напечатано: Духом Твоим Святым и огнем. – Мы не знаем, с чего напечатано: и огнем. Мы думали, что напечатано так сообразно с словами Евангелиста Луки: Той Вы крестит Духом Св. и огнем. Но зная, что Евангелисты Марк и Матфей не сказали: и огнем, а только – Духом, приняли в основание слова Господа к Никодиму: аще кто не родится водою и Духом, не может внити в Царствие Небесное. Сам Евангелист Лука, предлагая обетование Господа, пишет: имате креститися Духом Св., но не сказал: и огнем. По книге Деяний Апостольских, в день Пятьдесятницы снисшел Дух Св. на Апостолов и явишася им разделени язы́цы яко огненни; не сказано: явились языки огненные, но яко огненни. Да и книга Деяний не определяет, в каком виде нисходил Дух Св. на крещающихся. – Крещением же огненным означается только испытание огненное»²⁰⁶. Весьма любопытно и поучительно, что говорил Арсений о прибавке слова: и огнем, в чине крещения. – Из числа 12 Славянских списков, писал он, в 10 не было этого слова; в одном приписано на поле: и огнем, и в другом то же слово написано выше строки; в печатном же требнике это слово поставлено уже в строке²⁰⁷. Вот происхождение прибавлений, за которые так упорно стоят ревнители мнимой старины! Преп. Дионисию пришлось вытерпеть много и много оскорблений незаслуженных. Положили заточить Дионисия в дальний монастырь; но так как по России бродили ещё шайки Ляхов и бродяг, то возвращённый в Москву Дионисий заперт в Новоспасский монастырь. Здесь томили его в дыму бани и морили голодом; приказали класть каждый день по 1000 поклонов. Преподобный, укрепляемый Господом, не только выполнял наложенную епитимию, но ещё от усердия своего клал другую 1000 поклонов каждый день. В праздничные дни водили его до обедни к митрополиту на смирение. На дворе владыки в оковах стоял он до вечерни в летний зной, не освежаемый и чашей студёной воды. Мало того, злобные невежды бранили и толкали его. Преподобный был весел как младенец. «Мне грозят Сибирью и Соловками, говорил он, но я рад тому, это жизнь мне». – Когда другие с состраданием говорили: что это за беда с тобой, отче? он отвечал: «беды нет никакой, а милость Божия; преподобный Иона митрополит смиряет меня по делам моим, чтобы не был я горд; беды и напасти времени – милость Божия; вот беда, если придётся гореть в геенском огне. Да избавит нас Бог от того!» Когда бедного узника везли на кляче по городу, народ кричал: «вот еретик, хочет вывести огонь из мира», и – бросал в него грязью. Преподобный переносил и это с незлобием младенца.

Главными обвинителями Дионисия на соборе были Сергиева монастыря «уставщик Филарет и головщик Логгин», с которыми имел дела архимандрит и по обители. Их дела и качества объясняют спор об исправлении книг и вместе открывают другие высокие подвиги преп. Дионисия. Головщик Логгин был прежде того справщиком книг при типографии и след. теперь стоял за личное своё дело. Он был «громогласный певец», но «хитрость грамматическую и философство книжное нарицал еретичеством». Преи. Дионисий по обязанности своей нередко вразумлял его в ошибочном произношении слов при пении и чтении, но гордый певец принимал это за оскорбление. Преподобный ввёл читать в храме беседы Златоустого, переведённые Максимом Греком; Логгину хотелось, чтобы всё делалось по его усмотрению, тогда как духовный вкус его был так тонок, что «море сладости казалось ему лужей негодной». Наглость его не знала границ. Преподобный уговаривал его со всей кротостью любви поберечь себя, и – без успеха. Логгин нагло оскорблял самого архимандрита. Раз Дионисий стал читать поучение. Логгин подбежав, вырвал у него книгу, – налой с книгой полетел, произошёл стук, гром, соблазн. Дионисий перекрестился и молча удалился на своё место. Логгин, прочитав поучение, подошёл к архимандриту и начал на него плевать и кричать. «Перестань, Логгин, не мешай Богослужению, – можем поговорить с тобой после утрени», говорит кроткий настоятель. Логгин выхватил у него из рук архимандричий посох, изломал его в куски и бросил Дионисию. Сошедши с своего места, преподобный стал перед иконой Богоматери и проплакал утреню. Логгин и после того не просил прощения у архимандрита, не смотря на увещания братии²⁰⁸. Уставщик Филарет был другом Логгина. Этот был ещё замечательнее. Он иночествовал в обители более 50 лет. Но «от простоты ненаучения две мысли мудрования не доброго на ум приидоша ему; первая мысль сицева: глаголаше, яко Господь наш Иисус Христос не прежде век от Отца родился; другая мысль ему бе, – содетеля Бога, непостижимого и неописанного, описана глаголаше и человекообразна суща». Итак, в одном и том же лице и самый тёмный невежда и дерзкий еретик! Не трудно заметить, что эти два лица очень близки по личным качествам к какому-нибудь Аввакуму или Лазарю. Преп. Дионисий скорбел о Филарете, говорил ему, что многолетние подвиги свои губит он самоволием невежества своего. Но это было подвигом, полезным для преп. Дионисия и напрасным для Филарета²⁰⁹. Логгин и Филарет, злобствуя на преп. Дионисия, не только донесли собору, что Дионисий еретичествует, «не исповедует Духа Св. огнем», но злым духом своим одушевили и царицу инокиню Марфу, мать царя Михаила. И негодование простодушной старицы против мнимого еретика отягчило участь Дионисия. «Дозволяю себе по праву, писал страдавший с Дионисием Арсений, смею сказать о возводящих на нас неправду, что не знают они ни православия, ни кривославия, проходят священные писания по буквам и не стараются понимать смысл их»²¹⁰. Таковы всегда слепые ревнители старой буквы!

Иерусалимский патриарх Феофан, прибыв в 1619 году в Москву, обратил внимание любви на страдальца Дионисия. Он предложил патр. Филарету облегчить положение его, и в его оправдание указал на Греческий требник. Дионисий освобождён был из темницы. Совершенное же оправдание преп. Дионисию произнесено было не прежде, как получен был ответ о слове: «и огнем», от других Восточных патриархов. Патр. Феофан, посетив лавру, возложил на страдальца веры свой клобук.

«Келия устава не имать», говаривал преп. Дионисий. И в кельи, по горячей любви к Господу, большую часть времени проводил в молитве. В кельи читал он псалтирь с поклонами и с местами из Евангелия и Апостола. Он пел по шести и семи молебнов в сутки; кроме обычных канонов Иисусу и Богоматери с акафистами, пел каноны дневные, праздничные и разным святым. Спать ложился за три часа до благовеста к утрени, и однако, когда приходил к нему пономарь со свечой, он в малой мантии полагал 300 поклонов земных, потом, разбудив келейников, шёл в церковь. Он строго соблюдал церковный устав, не позволяя ничего убавлять против него. Сам читал и пел на клиросе. Признательный к благотворителям обители, он требовал, чтобы читались синодики на проскомидии; во время соборного служения все священники в епитрахили стояли в алтаре и поминали имена усопших вкладчиков. В каждую утреню обходил он церковь и осматривал, все ли в храме. Он выходил с братией и на работы монастырские. У него были и живописцы, и иконописцы, и мастера серебряных дел. Он усердно заботился о храмах не только обители, но и сёл монастырских, где построено им несколько новых храмов, особенно после разгрома Польского. Всё, что получал он для себя от благотворителей, употреблял он не на себя.

При нём было в обители 30 иеромонахов и 15 иеродиаконов. Подвижническая жизнь его возбуждала и других к подвигам благочестия. По примеру смирения его даже старшие из братии не стыдились ходить звонить на колокольню.

Из учеников Дионисия особенно известен преп. Дорофей. В рукоп. святцах читаем: «преп. Дорофей, великий трудник, бысть ученик св. Дионисия Радонежского и преставися в лето 7130 (1622)». Симон пишет о Дорофее: «он был так твёрд в благочестии, что никогда не оставлял церковного Богослужения, исправлял должность пономаря в церкви чудотворца Никона и вместе с тем был канонархистом и книгохранителем. В келье выполнял он правило необыкновенное: читал всю псалтирь и клал до 1000 поклонов; при том же писал книги. Спал он очень мало и никогда не ложился для сна. Пищей его служил кусок хлеба и ложка толокна и притом не каждый день; только по убеждению архимандрита стал он есть хлеб с квасом». По известию Наседки, Дорофей, столько трудившийся для раненых и больных, много терпел неприятностей и по особенности своей жизни. Следившие за жизнью его замечали, что не едал он по три и по четыре дня, а иногда и целую неделю. Иные говорили о нём, что он – святой человек; другие же, видя его валяющимся у стены или печки, смеялись над ним, так над глупцом. «Раз и я, говорит Наседка, смеялся над ним вместе с другими. Дионисий, заметив это, строго посмотрел на меня. Спустя 10 лет, в духовной беседе в Москве напомнил я Дионисию о замечании его относительно Дорофея; авва сказал: «не спрашивай иноков о делах иноческих. Для нас беда открывать мирянам наши тайны. Писано: да не увесть шуйца, яже творит десница твоя». Я грешный стал просить объяснить мне это. «Вы миряне, сказал он, если услышите худое о чернецах, осуждаете их, на грех себе; а если услышите доброе, не ревнуете тому, а только хвалите, и из вашей похвалы выходит опасное искушение для нас, рождается гордость». На вопрос о значении строгого взгляда его говорил он: «вы смеялись над человеком святым, оттого, что жил он не по вашему. Мне известно, что не едал он по неделе, по 10 дней капли воды не бывало у него во рту; ходил босой, ногой, голодный, с неумытыми руками и лицом. Он мучился блудными помыслами и потому-то томил себя голодом и жаждой».

После опустошений Польских в сёлах лавры храмы то были сожжены, то ограблены. Преп. архимандрит построил несколько церквей сельских, из которых иные ещё доселе целы. Ревностный о благолепии дома Божия, он имел в запасе всякую церковную утварь и, когда являлись просители, с любовью выдавал нужное для той или другой церкви.

Проведя жизнь в высоких подвигах любви к Господу, авва Дионисий мирно преставился 10 мая 1633 года и патр. Филарет сам отпевал его²¹¹.

В самый день кончины Дионисия священник лаврской слободы Феодор не мог видеть кончины его и сильно скорбел о том. Во сне видел он, что спешит с другими принять последнее прощание преп. Дионисия, но святой говорит ему: «для чего спешишь ты? Те благословения просят, оставаясь здесь, а ты скоро пойдёшь за мною». Спустя 8 дней Феодор скончался. Священник Ильинской, Пушкарной слободы, Феодор, лежал тяжко больным. В день вмч. Димитрия явился ему преп. Дионисий в полном облачении архимандрита, предшествуемый иноком с горящею свечой. Дионисий поднял больного за руку и велел иноку Досифею вести его в церковь. Здесь святой зажёг свечи перед иконами и сказал: «слава Тебе, Господи, что церковь преп. Илии устроилась». Больной проснулся здоровым; а храм действительно окончен был уже после кончины Дионисия. В 1640 г. преп. Дионисий являлся вместе с св. Алексеем преп. Никодиму Кожеозерскому с вестью о скорой кончине его²¹².

По словам Симона, преп. Дионисий был роста высокого, статного, с лицом благолепным, с очами весёлыми, с брадою долгой и широкой; с него усопшего снят был портрет. Ныне в лавре хранится древний портрет его, с подписью: «образ св. Дионисия архимандрита Троицкого». Портрет сходен с описанием современника²¹³.