Богослужение Русской Церкви до монгольского времени

«Ты уже не молись более, – говорил дух-обольститель затворнику Никите, – а читай книги и таким образом будешь беседовать с Богом; будешь подавать полезное слово приходящим к тебе». Никита послушался и жестко был наказан за то. Сей опыт, о котором рассказывает благочестивый Симон, столько же оправдан быть может размышлением о свойствах человека, сколько учением слова Божия. И тот же рассказ, сохраненный памятию народа, составляя отзыв народа о себе, говорит потомкам, как предки берегли ту истину, что для души христианской мало знать веру, а надобно молиться, надобно служить Богу, что знание без дела мечтательность, и богослужение внутреннее не может не выражаться во внешнем, вместе с тем, как и само имеет нужду в нем. Отсель-то понятен восторг, в каком Святитель Иларион говорит к благов. Владимиру: «Востань от гроба твоего, честная главо! Посмотри на город, освященный и блистающий иконами святых, благоухающий фимиамом, оглашаемый хвалами святыми и божественными песнопениями».

Россия, приняв веру из Греции, из Греции же приняла и внешнее Богослужение. Богослужение Греческой Церкви сохраняло во время Св. Владимира столько простоты и величия, что обряды его были прозрачною завесою, чрез которую просиявал дух Христианского Богослужения: это испытали на себе послы Владимира. Правда, Греческие Христиане с 8 века были уже не то, что Христиане времен Василия и Златоустого; внутреннее око у многих не так было светло; наружность для многих заменяла внутреннюю службу¹. Но такое положение некоторых членов Церкви, точно такое, как и исступленная ненависть иконоборцев против священной внешности, потребовали только того, чтобы духовная опытность показала неопытным пределы наружному служению и ограничила последнее общедоступными, простыми формами духовного служения. И точно, к тому времени, как Россия принимала Христианство, существенные части Богослужения приняли в Греции определенный вид ². Греческое Богослужение и в этом виде своем не теряло характера духовного Христианского Богослужения, напротив было проникнуто им и в своем составе и в образе распространения. Тогда, как Рим всего более хлопотал о том, чтобы всему давать законы и уставы, налагал оковы и на свободное служение Богу, Богослужение Запада в средние времена до того было разнообразно, что всего чаще отзывалось своеволием. На востоке не писали соборных определений об образе служения Богу, не стесняли свободного созерцания решениями права, и, однако, на всем Востоке было одно Богослужение, и, без сомнения, от того, что свободное размышление само дознавало сообразность его с нуждами духа. Сей дух Востока более или менее принят был и Русскою Церковию первых времен.

Православный храм есть дом Бога благодати и училище веры. Проникнутый этою мыслию о храме, благоверный Владимир вслед за крещением народа построил несколько храмов в Киеве и приказал строить их в других городах.

На место низвергнутого Перуна построен был храм во имя великого Василия, Ангела Владимирова и общего молитвенника пред Богом. На месте страдальческой кончины первых двух Русских мучеников, с особенною любовию построен и обогащен был храм Богоматери, названный десятинным. В Василеве, загородном, любимом месте Владимира, воздвигнут был храм Спасителю³. Сын благоверного, Ярослав, продолжая дело равноапостольного отца, щедро расточал казну свою во славу имени Божия. Летопись записала на страницах своих дела благочестия его: а) храм Софийский в славу Ипостасной Премудрости Божией, – снимок с Цареградского Софийского⁴ в меньшем размере, но украшенный щедрою рукою, «золотом, серебром, драгоценными камнями, дорогими сосудами, так что церковь сия заслужила удивление и славу у всех окружных народов⁵»; это был памятник благодарности за победу, одержанную над Печенегами, лютыми врагами тогдашней России; б) храм Благовещения над златыми вратами Киева, построенный с тою мыслию, «да всегда радость граду тому будет молитвами Пречистыя Богородицы и Св. Архангела Гавриила». в) «И иныя церкви ставляше по градом и по местом и поставляше попы»⁶. Князья, бояре, Пастыри Церкви, одушевлены были тою же набожностию, – воздвигали один за другим храмы и щедро украшали их, например, соборный Владимирский храм Андреем Боголюбским был украшен с щедростию изумительною: 5 куполов были вызолочены, трое дверей церковных украшены золотом, паникадила серебряные вызолоченные, ризы на иконах кованные из золота и осыпанные жемчугом; три сени для хранения даров из чистого золота и с дорогими камнями, несколько сосудов золотых с камнями, священнические ризы шитые золотом и осыпанные жемчугом; вообще драгоценных камней и жемчуга «несть числа»⁷. В 1124 г. в Киеве на одном Подоле сгорело 600 церквей⁸. В других городах число храмов представляется по летописям более ограниченным, однако, весьма значительным⁹. В России усердие к храмам было возбуждено примером Востока, где также усердно умножали тогда число храмов¹⁰. И если там Бл. Феофилакт жаловался, что многие, оставляя без призора прежде воздвигнутые храмы, спешили друг пред другом воздвигать новые из одного тщеславия¹¹: то не таково было положение России. Не говорим о времени, когда только что вводима была вера в Россию: тогда столько же осязаема была нужда в храмах, сколько естественно было пламенное усердие к новой вере. Россия подражала Греческому усердию к храмам потому, что, как говорила, «церкви там полны людей, в селениях и городах благоверных все прилежат к молитве, все предстоят Богу»¹². И во времена последующие, если бы, при тогдашней не высокой степени развития силы мыслей, какой-нибудь мечтатель Богомил успел потушить в России священное усердие к храмам Божиим, то народ остался бы без мыслей о вере, без благочестия Христианского, так как остался бы без самого нужного для него училища веры и благочестия. Потому-то была нужда и строить и украшать храмы; кто только имел средства, истощал богатства на умножение благолепия в храмах, с тем, чтобы все священное, Божие – было достойно своего имени и цели, а благочестие считало собственностию Божиею все свои богатства. Летопись говорить о Боголюбском Князе: «По вере его и по тщанию ко Св. Богородицы приведе ему Бог из умных земель мастеры»¹³.

К святыне храма относились: Крест и Евангелие, полагавшиеся на престоле, иконы¹⁴ и мощи Святых. Владимир вывез с собою из Корсуня иконы и мощи Св. Климента и ученика его Фивы, и положил в Десятинную церковь¹⁵. Константинополь – тогда хранилище Св. мощей – доставлял, по усердным мольбам Русского благочестия, останки Святых¹⁶. Усердие к Св. иконам, которым одушевлены были все, от Епископа и Князя до простолюдина, награждаемо было особенными дарами благодати Божией – явлением чудес от некоторых Св. икон. Между последними особенно известны: а) Печерский образ Богоматери, в 1085 году принесенный, в следствие видения, из Греции в Киев и прославившийся с того времени многими чудесами¹⁷. б) Образ Богоматери, по преданию, писанный Евангелистом Лукою, принесенный из Константинополя в Вышгород, а отселе в 1154 г. Князеи Андреем во Владимир, и в 1164 г. прославленный победою над Болгарами¹⁸. в) Новгородская икона Знамения Богоматери, даровавшая победу Новгородцам. В 1170 году Суздальское войско, под предводительством 72 князей, опустошив на 300 верст Новгородскую область, гордо подступило к Новгороду; Новгородское мужество не могло устоять против такого многочисленного неприятеля. Святитель Новгородский Иоанн обратился с пламенными молитвами к Богу и Матери Божией. Уже четыре дня продолжалась осада, как небесный голос возвестил Иоанну: «Иди, возьми икону Богоматери в храме на Илииной улице, и увидишь спасение». На утро Св. пастырь со всем клиром вынес икону на наружное укрепление города; народ молился с воплем и слезами. Осаждавшие простерли воинскую отвагу до наглости против святыни, сыпали стрелы в молящихся и «застрелиша икону Богоматери». Осажденные ободрились, а на осаждавших напал страх. Суздальцы претерпели страшное поражение; в плен взято было так много, что за выкуп суздальца брали по две ногаты, т.е., по копейке серебра¹⁹. Благоговейное усердие к св. иконам²⁰ награждено было еще в лице Пр. Алимпия: благоговейный Печерский иконописец сам известен был по дару чудес²¹.

Если бы и не говорили исторические памятники, само по себе вероятно, что при введении Христианства в Россию воспользовались теми богослужебными книгами, которые переведены были на Славянский язык Св. Кириллом и Мефодием; Болгария, с любовию принявшая труды Славянских просветителей, передала их и Русской Церкви²². Паннонские биографии Славянских просветителей²³, известия Экзарха Иоанна²⁴, Нестора²⁵, Западных повествователей²⁶, показывают, что Кириллом и Мефодием переведены были для Богослужения дневные чтения из Евангелия и Апостола, Псалтырь, Часослов, Паремейник, Литургия, чины и праздничные каноны Дамаскина и Козмы²⁷. Эти книги, конечно, перешли и в Русскую Церковь. В России начали переводить Греческие службы при Ярославе В. Пр. Нестор говорит, что Ярослав заставлял переводить «книги многи, ими же поучахуся вернии» и он же прибавляет: «и бе Ярослав любя церковные уставы». Последние слова в связи с первыми не оставляют сомнения в том, что при Ярославе переведены были богослужебные книги. Тогда-то стали переводить службы избранным Святым, писанные Пр. Феофаном Никейским (857 г.) и Иосифом Константинопольским песнопевцем (887 г.), самыми плодовитыми писателями канонов. Триодь Феодора и Иосифа Студитов, без сомнения, не была оставлена без перевода тогда, как введен был Пр. Феодосием (1070) устав Студийский, так как отличие Студийского устава, между прочим, в том и состоит, что им положено петь каноны Студийских Отцев²⁸. До нас дошли следующие богослужебные книги Русской Церкви 11 и 12 века: Евангелие, Стихирарь²⁹, два Служебника³⁰; Октоих с песнями Иосифа и Феофана, Имп. Льва и Константина и, наконец, Праздничная Минея³¹. По летописям и другим памятникам видно употребление и прочих помянутых книг Греческой Церкви: но ни из чего не видно употребление месячных Миней³².

В начале 12 в. известен был и Русский песнопевец Георгий, творец канонов. Он, как вероятно, написал службы пр. Феодосию, когда (1095 г.) открыты были мощи его, М. Борису и Глебу, Вм. Георгию³³. И известны также молитвы и песни св. Кирилла Туровского.

До Ярослава уставщиками церковного пения у нас были люди от Славян Болгарских³⁴, а в 1053 г. прибыли в Россию «трие певцы Гречестии с роды своими и оттоле началось в Русской земле изрядное осмогласие» – пение по 8 гласам октоиха, наипаче же и трисоставное сладкогласование – пение с прибавлением верхних и нижних тонов, или на три голоса, столько не нравящееся мнимым старообрядцам и самое демественное пение – мелодии, составленные придворными и патриаршими доместиками-регентами – пение во славу Богу и пречистой его Матери и всем Святым³⁵.

Дошедшие до нас вопросы Новгор. иеромонаха, Кириака, с ответами Нифонта, также правила М. Иоанна, относятся, большею частию, до богослужения; они показывают как состояние Греческих современных правил Церкви, так и то, что учинено в Церкви Русской по отношению к чину таинств; из них, равно как и из других памятников древности, можем видеть, как при соединении Греческого с жизнию нового народа, народа с особым характером и с особенными обстоятельствами, родились некоторые сомнения, а за тем последовали некоторые новые определения чина. Существенное в таинствах не могло быть изменено, как неизменна воля Божия; но другое дело обряды, окружающие совершение таинственного.

Богослужение Православия сопутствует страннику земному от колыбели до гроба: это всегда было принадлежностию Православного Богослужения. Начнем же с рождения духовного – с крещения.

Митрополит Иоанн на вопрос: можно ли крестить новорожденное дитя, если оно больно до того, что не может сосать матери? отвечал: «относительно здорового отцы повелели ожидать трех и более лет. Но для внезапных случаев смерти срок находим короче; если совсем больно, пусть будет и 8 дней, (крестить); даже повелевают, если и того меньше, чтобы не умерло некрещенным, таких младенцев крестить, в какой бы день и час ни настояла опасность смерти»³⁶. Общим правилом древней Церкви было не лишать младенцев крещения; общим правилом было больных детей, как и всякого больного, крестить при первой опасности смерти: последнее потому, что крещение – дверь к небесному царствию, потому-то и принимали в Русской Церкви: «если дитя умрет не крещенным по нерадению родителей или священника, то вменять это виновному как душегубство, назначать три года поста; если же случится это против воли, нет эпитимии»³⁷. М. Иоанн не совсем точно выражает мысль древности о крещении здорового младенца, когда говорит: «отцы повелели ожидать трех и более лет». Св. Григорий Назианзин писал в слове о крещении: «что скажем о младенцах, которые не разумеют ни того, что такое благодать, ни того, что такое наказание: крестить ли и их? Непременно, если належит опасность. Относительно же прочих я даю совет дожидаться трех лет или не много более, или менее того, чтобы сколько-нибудь могли слышать и повторять нужные слова таинства, и если не совершенно, по крайней мере, образно понимать его»³⁸. Богослов не предписывает правила, а только дает совет. Богослов выражался умеренно. Он понимал, для крещенного ли или для некрещенного дитяти удобнее изучать веру, также как знал, что благодать крещения, независимо от нашей воли, совершает духовное перерождение, что вместо детей дают обеты восприемники, с тем, чтобы объяснять и нужду и содержание их духовным детям, и воля исполнять или не исполнять обет во всяком случае остается за каждым. Сообразно с сим советом крещен был трех лет пр. Евфимий.

Поскольку же крещение заменило собою, обрезание, совершавшееся в 8 день, то некоторые назначали днем крещения осьмой день младенца; Африканский собор 3-го в. не признал сего основания непреложным и полагал, что крещение может быть совершаемо во второй и в первый день³⁹. Это имел в виду и Митрополит Иоанн! Только древние говорят не о больных. Многими было принято совершать крещение детей в 40 день после рождения⁴⁰: основанием тому служило время нечистоты матери, питающей младенца. Сей обычай соблюдали в Греции в 11 веке⁴¹. И он же соблюдался в древней Русской Церкви. Нестор пишет о Пр. Феодосии, что родители «яко минуша 40 днии детищю крещением того освятиша»⁴². Герберштейн даже в свое время писал, что «в Москвии без особенной причины, на пр., болезни, не крестят младенцев ранее 40 дней».

При разрешении сокращать срок крещения для больных детей встречалось недоумение, которое предлагали и М. Иоанну: «если нет особой кормилицы, а мать в продолжении сорока дней остается в нечистоте: то, чтобы без пищи не умерло дитя, надобно ли ему сосать мать?» Митрополит отвечал: «Без сомнения лучше сохранить жизнь, чем долгим воздержанием уморить дитя»⁴³.

Нестор пишет, что родители Феодосия «в 8 день (после рождения) принесоша к Иерею, яко же есть обычай крестьяном, да имя детища нарекут». И так 8 день, по некоторым из древних, день крещения, в 11 в. был днем назначения младенцу имени Христианского. По летописям нашим видим, что наши князья, кроме Христианского имени, удерживали и народное название, и даже известнее было последнее, чем первое⁴⁴; подобное было и в первые времена Христианства на Востоке: крещенные удерживали, кроме христианского, и языческое имя⁴⁵; но с 4-го века отцы стали воспрещать последнее и преимущественно потому, что в некоторых древних греческих именах заключались мысли о языческих божествах⁴⁶. В России к концу первого периода встречаются уже одни Христианские имена.

Относительно крещающихся возрастных правилом Новгородской Церкви было: огласительные молитвы для болгарина, половца, чухонца начинать за 40 дней до крещения, и выходить им из Церкви как оглашенным, для славянина за 8 дней, для младенца оглашение соединяется с крещением⁴⁷. В первые времена Русской Церкви мы уже не видим, чтобы время крещения возрастных ограничивали временами Пасхи, Пятьдесятницы и Крещения Господня, как это соблюдалось в 4-м Христианском веке. Апостолы крестили каждого, кого бы ни случалось крестить; так было в 11 в. и в Греции⁴⁸. Продолжение огласительного состояния не было ограничено древними правилами; оно было различно в различных местах и сокращалось или продолжалось, смотря по состоянию оглашаемого⁴⁹. Собор Лаодикийский постановил (прав. 45), чтобы приступающий к крещению приготовлялся постом во всю четыредесятницу. Но из примеров того же 4 века видно, что иногда Оглашение ограничивали и семью днями⁵⁰. Сообразно с сим для чухонца, половца, болгарина, людей диких и совсем незнакомых с Христианством, Новгородская Церковь продолжала оглашения до 40 дней, а для славянина, который в 11 в. уже имел много случаев видеть Христианство, достаточно было и 8-мь, все это относилось к возрастным, но не к детям. Нифонт прибавлял относительно последних, что лучше было бы оставлять и их на несколько дней между оглашаемыми. Это понятно только при соображении с возрастом, в каком крестили детей.

Из обрядов самого крещения по Русским правилам известны только: а) четыре молитвы оглашения, вероятно те же, какие и ныне известны, но которые повторялись тогда до 10 раз; б) отрицание от сатаны, совершавшееся с поднятием рук к небу; с последним действием соединяли такую мысль: «нет твоего зла, ничего не сокрыто у меня, нигде не держу и не таю». Нифонт говорил, что «этим гнали от себя невидимого врага»; в) вода крещения троекратно осенялась крестным знамением; г) крещение совершалось троекратным погружением крещаемого в воду⁵¹.

Миропомазание, по правилу самой глубокой древности Христианской, непосредственно следовало за крещением. Совершение его у Нифонта представляется в следующем виде: «Надежеши ризы крестныя (по др. чт. и вернее «крестчаныя») и венец, и тако помажеши и святым миром, и дай ему свещю»⁵²; в истории крещения муромцев говорится: «мазаху их хризмою и надеша на ня червленыя венцы, на главы им обязаша, на них же крест и белы ризы и ногавицы и сапоги, и даша всем свещи горящи»⁵³. При сличении с памятниками древней Восточной Церкви оказывается, что эти действия совершались и в первобытной Христианской Церкви и что порядок их точнее показан в правиле, чем в Муромской истории, где при том есть и не принадлежащее к чину Миропомазания. а) Несомненно известно, что новокрещенные облекались в новые белые одежды, и это служило знаком их новой, чистой жизни⁵⁴. б) О венце из цветов говорит Св. Златоуст готовящимся к крещению: «знают силу сей чести посвященные в божественное таинство; но и вы скоро узнаете; тогда вспомните мое слово, когда на голове вашей будет лежать венец, светлее лучей солнечных»⁵⁵. в) Не говорим о Миропомазании, видимой стороне таииственного укрепления в новой жизни; заметим только слова Русских правил «миром помазати чело, и ноздри, и уста, сердце и едину руку правую». Помазания одной руки правой не видно в обычаях Восточных⁵⁶. г) Наконец, общим обычаем было и то, что новокрещенные держали возженные свечи, которым, как говорит Богослов, «проображают тот свет, в котором ты выдешь на встречу жениху»⁵⁷.

По древнему правилу Церкви, после крещения и миропомазания новокрещенные в продолжении 8 дней, с соблюдением поста, присутствовали при Богослужении и каждый день приобщались. То же требовалось и правилами древней Русской Церкви и, как видно из разных недоумений, предложенных Кириком по сему предмету, совершалось с точностию. До осми дней новокрещенный считался неразрешенным, а в осьмый разрешали его с молитвою и омовением лица губкою. Более чем вероятно, что выражение древних правил: «разрешиши» означало не только снятие белой одежды, в которую облечен был новокрещенный, но снятие повязок, под которыми находились миропомазанные части тела. Сего последнего не видно было в Восточной Церкви, но известно было в Западной⁵⁸«. Нифонт говорит: «если будут говорить (священнику): разреши скорее, чтобы не умерло так дитя больное, то пусть скажет: а разве худо стать так пред Богом, нося неповрежденную печать Христову? Я рад бы был, если бы мне довелось это»⁵⁹. Таинство миропомазания совершали над латинянами при присоединении их к Православию; но отнюдь не повторяли над ними крещения. Чин присоединения их ясно изображен Нифонтом⁶⁰. Точно также возвращали к православию имевших в несчастие в плену у врагов поколебаться в исповедании веры⁶¹.

О Евхаристии довольно замечаний в наших правилах. Не говорим о замечаниях относительно лиц, приготовляющих просфоры⁶². Кирик спрашивал Нифонта: должно ли служить на одной просфоре? Нифонт отвечал: «если это будет далеко в селе, а взять другой просфоры негде, достоит служить; если же будет близко торг, где можно купить, то, не достоит»⁶³.

Ответ рассудительный и весьма замечательный. Он показывает, что Пастырь Новгородский верно понимал сущность таинства, т.е., что собственно для евхаристии необходим один хлеб: един хлеб, едино тело есмы, вси бо от единого хлеба причащаемся, говорит Апостол (Кор. 10:17). Давая наставление о заупокойной Литургии, тот же Святитель говорит: «всегда служи на трех просфорах: одна великая, от нее отделяй агнец; здесь мертвый не поминается; а те две за упокой». Вот и здесь необходимою, самою важною, просфорою представляется одна великая. Относительно других просфор, какие только были, заметим, что в древних служебниках вовсе не показывается счета просфорам и ни почему не видно определенного положения о числе их⁶⁴.

Из приведенных слов Нифонта видим, что если нужда не полагала препятствий, то служили более, чем на одной просфоре, но на скольких именно, о том не положено правила; а за недостатком служили на одной⁶⁵. Слишком известное дело, что в первые времена Христианства каждый из причащающихся приносил свое приношение (просфору) и след. определенного числа просфорам тогда быть не могло, Нифонт считал приличным, чтобы для заказной заупокойной Литургии приносили две просфоры заупокойные, т.е., одну для поминовения тогда умершего, для которого собственно совершалась служба, другую для номиновения прочих. М. Климент делал замечание против приносивших просфору и на панихиду вместе с коливом, и говорит, что так не бывает в Цареграде, где просфора заупокойная приносится в олтарь⁶⁶. Это показывает, что тогда еще помнили древнее обыкновение Церкви приносить свое к олтарю за себя и своих.

Известно, что в 11 и 12 в. на самом Востоке, не так как в древние времена, не часто приступали к трапезе Господней и большая часть по охлаждению к благочестию, а некоторые по чувству недостоинства. И в Русской Церкви полагали уже довольствоваться некоторым вместо причащения антидором⁶⁷. Тем не менее как самое множество вопросов Кирика о св. тайне, так и некоторые ясные слова древних показывают, что тогда в Русской Церкви благоговейные миряне причащались не редко. По сему-то М. Иоанн дал строгое правило не считать того Христианином, кто не причащался ни разу в год⁶⁸. Особенно время Пасхи было обыкновенным временем причащения⁶⁹: в первый день ее причащались все, и старые и дети. Относительно последних Нифонт, разрешая несколько недоумений, между прочим говорит, что так как они не всегда и не все могут дождаться Литургии, то оставлять от Литургии в. субботы дары и тем причащать детей в день Пасхи после утрени⁷⁰.

Довольно вопросов предложено было относительно того, кого не допускать до св. тайны. Умный ответ дан был на простодушный вопрос: надобно ли причащаться тому, у кого шел гной из уст? «Вельми достоин, – отвечал, – не той бо смрад и отлучает Святыни, иже из уст идет у других, но смрад греховный»⁷¹.

О пресвитере Кирик между прочим⁷² спрашивал: позволительно ли ему служить после yжинa, не спавши ночь, но проводя ее в пении или чтении? Епископ отвечал: «Что лучше, спать, или молиться Богу?»⁷³ Вопрос Кирика замечателен потому, что напоминает древний Восточный обычай приготовляться к совершению Литургии всенощным пением, чтением и молитвами⁷⁴.

Из ответов Нифонта, Саввы и Иоанна видим, что тогда известны были Литургия Златоустого и В. Василия, и чин преждеосвященной Литургии, но чин⁷⁵ приготовления агнца для сей последней Литургии и для больных, чин причащения опасно больного⁷⁶ требовали некоторой определенности.

«Если кто придеть ко мне на покаяние, – спрашивал Кирик, – то льзя ли мне, Владыко, отослать его к иному?» «Грешно не принимать», – отвечал пастырь. «Но я невежа и несмыслен», – говорит Кирик. Пастырь отвечал: «Он хочет пред тобою открыть все, любя тебя, а к иному не пойдет, или не исповедует всего, стыдяся; в таком случае пусть будешь ты святой муж, начнешь творить чудеса и воскрешать мертвых, но если не примешь, идти тебе в муку; если же примешь, но не управишь, то то же, а он без греха»⁷⁷. Последнее едва ли справедливо: каяться и творить дела покаяния надобно не ради известного человека. После усиленных просьб смиренного Кирика Пастырь дозволял отсылать к другому, но «с любовию, и если только тот искусен, так как покаяние дело воли». Святитель Иоанн полагал: «если кто захочет от одного отца духовного идти к другому, то скажи ему: отпросись у него. Если же не хочет прогневать того отца, но решится тайно принимать его, то скажи: бери у него молитву и дай подарок по прежнему, а со мной держи исправление тайно и слушай меня, но знай, что если ты таков же будешь у другого, как и у того, то нет пользы для тебя»⁷⁸.

Относительно кающихся Правила Русских пастырей отличаются благоразумною снисходительностию. «Если человек кается, а грехов у него много: как поступать?» – спрашивал Кирик. Святитель Иоанн «не велел тогда же налагать эпитимию, но назначить что-нибудь малое, да обучится, потом понемногу прибавлять, но не слишком отягчать»⁷⁹. Другой нензвестный Архипастырь наш писал: «Послушайте, любимици и честнии попове: яко аз многогрешный слышал, яко друзии попове не приемлют многогрешного человека в покаяние. То таковые затворяют от человека Божие царство. Про то же и самим будет затворено. Не токмо же тако, но и суд зол обрящут. Сам бо Господь рече: не приидох праведных призвати, но грешных на покаяние. Приимши же покаяние коего-либо человека сищю дати заповедь: малоумным и разумным, а богобоязливым велику заповедь дати; тии, претерпевше добре, больше спасение получат. А многогрешным, рекше невежам, малу заповедь дати, да не стуживше и отчаяся погибнут»⁸⁰. Кирик спрашивал, должны ли супруги помогать взаимно в несении эпитимии? Нифонт отвечал: «вельми достоит волею», добровольно: «как друг другу, брат брату помогают, так и супруги»⁸¹.

В руках Кирика была книга, где дозволялось вместо четырех месяцев эпитимии, заказывать 10 литургий, вместо 8 – 20, а за целый год 30 литургий. Это было что-то похожее на «Латинские индульгенции», Нифонт запретил и говорил: Что это? Если так: то царь или человек богатый, грешил бы беспрепятственно и только расплачивался бы за службу, а сам себя не ограничивал бы. Нет, это не годится»⁸². Нифонт ограничивал снисхождение М. Климента к тем, которые только что во время поста удерживались от тяжского греха, ссылаясь на правила Иоанна Постника⁸³.

Христианство – вера чистая, небесная, вступив в общество языческое, нашло беспорядки и в семейном быту Русского народа, с которыми оно должно было бороться. Из 33 правила М. Иоанна ясно видим, что простой народ, при заключении брачных союзов не простирал на себя благословения церковного, думая, что это принадлежит только князьям и боярам. Эта вольность была остаток дикой языческой грубости, о которой писал Пр. Нестор⁸⁴. У сербов даже во время св. Саввы, первого Сербского архиепископа, простой народ брал жен без благословения в храме и, точно также как в России, считал венчание церковное преимуществом людей высшего класса⁸⁵. Христианство, уравнивая боярина и князя с последним рабом пред лицем Господа и о благодати Христовой, не могло терпеть таких обычаев. «Людям простым по имени и общему мнению, – писал Митрополит, – даем вразумление и говорим: только одни невежи в законе допускают для простых и невежд такое сочетание, без церкви Божией, без благословения творят свадьбу, так называемую тайное поимание; тем, которые так берут жен, налагать эпитимию как блудникам». В другом правиле, ясно поставляя осуждаемый обычай в связи с язычеством, пастырь предписывает употреблять все старание, чтобы вразумить невежество, увещевать и поражать страхом отлучения от Церкви⁸⁶. Языческая жизнь Русских дозволяла многоженство. Христианский князь, отдавая последнюю жену распоряжению Епископа, подвергал мужа пени и казни; а М. Иоанн писал о многоженстве: «это противно вере и Греческому благоверному житию», и приказывал непокорных предоставлять языческой воле их – не считать Христианами⁸⁷. Против того же говорит и Нифонт⁸⁸.

Митрополит Иоанн своими правилами указывал и на те пределы, которые полагает природа заключению браков, в степенях родства, повторяя мысли, оправданные в Греческой Церкви⁸⁹. Впрочем, князья не всегда следовали сим правилам, так же как и запрещению того же Митрополита заключать брак с иноверными⁹⁰.

Прекрасно обыкновение того времени причащаться Св. Таин брачующимся. Нифонт говорит, что надобно сподоблять животворящей тайны даже и тогда, когда на ком из них лежит эпитимия⁹¹. Это правило, святое само по себе, благодетельно было и в том отношении, что научало народ благоговеть к тайне брака и уважать освященный союз.

Расторгать брак и вступать в новый было делом запрещенным⁹², также как венчать вступающего в третий брак⁹³. Но дозволялось оставлять супружество ради благочестия. М. Иоанн дозволял даже удостоивать разлучившегося с женою и сана священства, а жене его вступать в супружество⁹⁴. Это было в духе тогдашнего Греческого благочестия⁹⁵, впрочем опускавшего из вида слова Спасителя о нерасторжимости брака.

Бл. Нифонт давал правила, как совершать моление над болящим. Из слов его видно, что нынешний чин елеосвящения был чином и того времени, но некоторых частей тогда недоставало. Известно, что канон елеосвящения сочинение блаж. Арсения, Епископа 10-го века, помещен в нынешнем чине в измененном виде, а тогда его и совсем не видно было в Славян. чине⁹⁶. По словам Нестора, Пр. Феодосий, когда приносили к нему больных с просьбою о помощи, отсылал их к Препод. Домиану Пресвитеру и Постнику, с повелением сему «молитву сотворити болящему; и абие сотворяше молитву, маслом помазаше и приимаху исцеление». Если этот пример подал повод некоторым совершать молитву елеосвящения: «Отче Святый, врачу душ», и пр. в отсутствии больного в келлии, что, по-видимому, дозволял Нифонт⁹⁷: то это делалось не по чистому разумению примера и таинства⁹⁸.

Предлагая людской суетливости не спешить похоронами, Нифонт не советовал погребать умершего по захождении солнца и даже при склонении его к западу, и говорил: «то бо последнее видем солнце до будущаго воскресения». Знатного человека, умершего без покаяния, пастырь велел отпевать, но чтобы священник был без риз: это, говорил, в страх другим⁹⁹.

По усердной просьбе Симона, присоединившегося из Латинства к Православию, Пр. Феодосий написал для него такую успокоительную молитву: «Во имя Отца и Сына и Св. Духа... Помяни мя, Господи, егда приидеши во царствии си, вздати хотя комуждо по делам его; тогда, Владыко, раба своего, Симона и Георгия одесную стати Тебе сподоби в славе Твоей и слышати Твой благий глас: Приидите благословеннии Отца Моего, наследуйте уготованное вам царство». Симон, передавая сию молитву, говорит: «И доныне в руку влагают таковую молитву умершим; оттоле бо утвердися таковое написание полагати умершим; преже бо сего ин никто же не сотвори сего в Руси»¹⁰⁰. Можем верить, что прежде сего случая не было обыкновения давать такую, или подобную молитву; но разрешительная молитва известна и у Греков, только не такого содержания¹⁰¹.

Нифонт не велел разрывать могилы, когда похоронили одного с иконою: «Христианин бо есть». На том же основании на вопрос: Надобно ли отпевать и поминать младенца? отвечал: «Хотя бы умер в тот час, когда крещен, отпевай: не грех бо деля поем над мертвыми, но яко над Святыми: должни бо есмы всякаго Христианина, яко свята, имети, а Бог судит всем»¹⁰².

Сорокодневное поминовение «в божнице» (как называли кладбищенский храм)¹⁰³ признавалось неотменным долгом. Признавая важность сего поминовения, некоторые приказывали и заживо поминать себя. Нифонт, запрещая это, говорит: лучше поручать знакомому совершить после смерти; если же допустить сорокоуст, то надобно объявить, чтобы таковый непременно воздерживался от грехов: «мертвец бо не грешит». Из слов Нифонта можно заключить, что неразумный обычай сей – дело тогдашнего Греческого благочестия¹⁰⁴.

Нифонт говорил, что погребать бедных на свой счет, дело полезное для души¹⁰⁵. И по летописям видим скудельницы в Новгороде и других городах¹⁰⁶.

По тому глубокому благоговению, какое имели древние Христиане Русской Церкви к силе креста Христова, нет сомнения, что они часто ограждали себя крестным знамением. Ho как ограждали?

Известно, что Христиане Вселенской Церкви в разное время различно знаменовались крестным знамением, смотря по тому, какую мысль веры, какое чувство нужно было выражать сим внешним действием, по обстоятельствам времени. Первым предметом внимания всегда было расположение душевное, но отнюдь не образ внешний. В первые три века и в начале четвертого Церковь Христова была гонима язычниками – многобожниками, презиравшими Распятого. И тогда отцы увещевали не стыдиться креста Христова, открыто полагать его на членах тела, а всего более на челе. «Крестное знамение, – говорит Св. Златоуст, – ежедневно начертывается на челе нашем, как бы на столбе»¹⁰⁷ или, как писал Св. Амвросий, «полагается знамение на челе, как на месте стыда, чтобы мы не стыдились исповедывать Распятого Христа, который не стыдится называть нас братьями»¹⁰⁸. А чтобы показывать единство Божие многобожникам, творили знамение креста одним перстом. «Когда знаменуешься крестом, пусть на челе твоем выражается живое упование, не просто перстом должно изображать его, но должны сему предшествовать сердечное расположение и полная вера»¹⁰⁹. Так ограждали одним большим перстом каждый член тела, отдельно чело, очи, грудь, одно плечо, другое плечо, исповедуя силу Распятого Сына Божия, единого по существу Божественному со Отцем и Св. Духом¹¹⁰. Когда явился Aрий с своею враждою против Св. Троицы, тогда некоторые стали знаменаться тремя перстами, хотя общим знамением продолжало оставаться одноперстное¹¹¹. Сие (триперстное) знамение не успело еще освятиться употреблением вместо одноперстного, как монофизитство, явясь к концу 5-го века, заставило Православных обратиться к другому знамению. Монофизиты тем с большим рвением продолжали употреблять одноперстное знамение, что оно, как казалось им, подкрепляет мнение их о едином естестве в Христе Иисусе. Православные, желая исповедывать не только устами, но осязаемым знаком два естества во Христе, стали знаменовать себя двумя перстами. К началу 10-го века сии два вида знаменания – одноперстное и двуперстное – служили одним из внешних отличий двух разных вероисповеданий, монофизитского и Православного¹¹². Так было в Сирии и Армении, где монофизитство действовало с особенною силою. Между тем троеперстное знамение крестом входило более и более к употребление и особенно там, где монофизитство мало занимало или вовсе не занимало собою умы людей: за ним оставалось то преимущество, что оно для всех выражало один из самых важных догматов Христианства, догмат Св. Троицы, а других отклоняло от споров пустых¹¹³. Зная такое положение мыслей Православной Греции 10–12 в., мы имеем основание верить, что и в древней Русской Церкви, для знамения крестного, слагали три первые перста, хотя могло быть и то, что кто-нибудь из паломников Иерусалимских приносил в Россию обыкновение Сирских Христиан. Памятниками того, какое употреблялось крестное знамение в древней Церкви Русской, остаются для нас лишь немногие иконы и мощи.

На мозаических иконах Софийского Ярославова храма Святители Григорий и другие изображены преподающими благословение благословением, близко подходящим к так называемому ныне благословению именословному¹¹⁴. В том же виде представляют Святителей фрески, недавно открытые под четырьмя слоями краски в том же храме: большой палец приклонен к четвертому, мизинец поднятый, а не пригнутый, и указательный несколько наклонен к среднему¹¹⁵. – Между мощами древних Русских Святых самые замечательные в настоящем случае мощи пр. Спиридона просфорника, подвизавшегося в 12 в. Три первые перста правой руки его сложены вместе, два последние пригнуты к ладони; рука сложена так крепко, что если бы кто захотел дать иное положение перстам ее, тот, вероятно, скорее бы переломил их, чем исполнил желание. Преподобный остается в том молитвенном положении, в каком застали его минуты смерти и потому остается проповедником – обличителем для глаголемого старообрядца¹¹⁶.

Церковь Русская, быв внимательна к изволениям Св. Духа, освятила славу путей Его, показанную еще в прежние времена, приняла празднества Православной Греческой Церкви в тогдашнем их виде¹¹⁷; с любовию приняла дни духовной радости и для современной Славянской Церкви, каковы дни Св. Кирилла и Мефодия, Славянских просветителей¹¹⁸, Св. Вячеслава Чешского и бабы его, Людмилы¹¹⁹, Покров Пресв. Богоматери, виденный Болгарским Славянином, Св. Андреем¹²⁰. Наконец, по тому же вниманию к делам Духа благодати, Русская Церковь установила празднества в славу благодеяний, оказанных для нее самой, а некоторым Святым до полного открытия славы их праздновала местно.

1. В 11-м веке:

а) Самым радостным для Церкви Русской праздником был день славы Св. Страстотерпцев – князей ее, Бориса и Глеба. Их слава и сила на небе составляли залог для ее целости в будущем, и отрадную мысль о недавно-происшедшем. Чудеса, совершившиеся у могилы Страстотерпцев, свидетельствами об их святости. В 1020 г. Митрополит Иоанн I и духовенство вынули мощи их из могилы, открыли и нашли нетленными, тогда как св. тело князя Глеба около 4 лет оставалось в лесу, где бросили его убийцы, под влиянием воздушных перемен; гробы поставлены в часовне. Последовали новые чудеса, и по совету того же Митрополита, В. К. Ярослав воздвигнул в Вышгороде деревянный храм во имя Св. Страстотерпцев; храм освящен 24 июля, в день убиения Св. Бориса, и мощи с торжеством поставлены в св. храме; установлено праздновать сей день каждый год, «якоже и ныне совершается» прибавляет Преподобный Нестор. На первый раз празднование продолжалось восемь дней; Ярослав угощал богатых и бедных княжески¹²¹. В 1072 г. построен новый храм в Вышгороде и совершалось новое торжество. Во 2 день мая Собор Епископов, князей, иноков, «в них же бе преподобный отец наш Феодосий, Игумен монастыря Печерскаго, светяся аки солнце», были свидетелями славы Св. князей; мощи перенесены были в новый храм тремя князьями. М. Георгий открыл раки и благовоние разлилось в воздухе; Георгий, дотоле недодоверчивый к славе Русских князей, пал пред гробами мучеников, молил о прощении ему греха, лобызал руку Св. Бориса, благословлял ею В. К. Всеволода и других; – К. Святослав получил исцеление от давней болезни¹²². Св. Страстотерпцы не преставали разливать благодеяния на страждущее отечество свое и еще раз (в 1115 г.) вся Россия собралась торжествовать перенесение мощей их в новый каменный храм, воздвигнутый благочестием Мономаха¹²³.

б) В 1089 г. освещена М. Иоанном 2 и собором Епископов знаменитая знамениями церковь Печерская, основанная в 1073 г. Пр. Феодосием¹²⁴; а 1091 г. благоговейное усердие Пр. Нестора открыло нетленные мощи самого Феодосия, и они собором Епископов перенесены в церковь Печерскую; мудрый М. Никифор в 1108 г. соборно вписал имя Пр. Феодосия в число Святых всей Русской Церкви¹²⁵.

в) В 1037 г. В. К. Ярослав-Георгий построил великолепный храм в честь Вм. Георгия, своему Ангелу, и день освящения сего храма 26 д. нояб. был после того ежеденным праздником; имени Победоносца посвящали храмы и обители, дознавая помощь его в дни брани.

г) Ок. 1092 г. М. Ефрем уставил праздновать в 9 д. мая перенесение мощей В. Чудотворца Николая из Мир Ликийских в Бар город Калабрийский; к тому расположили чудеса Святителя на воде и суше, в жизни общественной и семейной, какие видели и предки наши, посвящавшие имени Святителя столько храмов, сколько никому другому из Святых¹²⁶.

В 12 веке для всей Церкви введено менее новых праздников, чем в 11 веке.

а) В 1160 г., когда по воле К. Андрея Боголюбского, рыли рвы для нового храма в Ростове, обретены были нетленные мощи Ростовских Святителей Леонтия и Исаии; тогда же установлено праздновать память их¹²⁷.

б) В 1164 г. победа того же благочестивого князя Андрея над болгарами-магометанами прославила силу Креста Христова, и в то же время в Греции Имп. Мануил победил магометан-арабов. Посему и в Греции и в России подтверждено было праздновать Кресту Христову в 1 д. августа¹²⁸, тогда как еще по месяцеслову Остромирова Евангелия (1070) полагалось 31-го июля «поклонение Честному Древу».

2. Память некоторых других Русских угодников Божиих чтили местно, ожидая особенного изволения Божия о прославлении их во всей Церкви. Так чтили Благ. К. Ольгу и Апостола Русского Владимира¹²⁹, Пр. Антония и некоторых других Печерских подвижников¹³⁰, князя Игоря и Новгородского Пастыря Никиту¹³¹.

Около половины 12 в. открылись в Церкви русской споры о посте в среду и пяток, или о том, как эти проводить дни, если они случатся днями праздничными? В 1157 г. ростовцы выгнали от себя благочестивого Епископа Нестора за то, что он не разрешал им есть мясо в среду и пяток и в Господские праздники, исключая дни Пасхи и Пятьдесятницы, дни Рождества Христова и Богоявления. Какой-то Феодор, лишенный своего места, племянник Грека Мануила, Смоленского Епископа усилил нерасположение к мыслям Нестора в Ростове; он учил совсем противному, т.е., что пост среды и пятка можно разрешать не только для всех господских праздников, но даже и для памяти знаменитого Святого. В 1160 г. новый М. Феодор оправдал Нестора и однако Нестор принужден был отправиться к П. Луке Хризовергу; Патриарх осудил мысли и поступки самовольного Феодора и оправдал Нестора. Между тем Леон, с 1158 г. Епископ Ростовский, простер строгость до того, что осуждал мысли не только Феодоpa, но и Нестора, и требовал не разрешать поста среды и пятка ни для каких праздников. Начался жаркий спор. Осужденный на Ростовском соборе и изгнанный за сопротивление, Леон отправился искать суда в Греции. Найдя Императора в Болгарии, он упорно и дерзко спорил с Болгарским Епископом, Адрианом, но был осужден. В 1168 г. спор открылся на юге России. В Киеве Поликарп, благочестивый игумен Печерский, подвергся суду и осуждению за то, что в своей обители не запрещал разрешать пост среды и пятка не только в Господские праздники и Пятьдесятницу, но и в празднование нарочитым Святым. Мнение Поликарпа одобрили некоторые Епископы и князь Черниговский, но не Митрополит и не Черниговский Епископ, Грек, оставшийся с мнением Нестора; Поликарп защищал себя уставом Студийским. Хотя и после собора, осудившего на заточение Поликарпа, многие остались при мнении Поликарпа, однако спор уже более не возобновлялся.

Не трудно заметить, от чего родились такие разногласия в Церкви Русской. По словам летописей, Поликарп указывал в свою пользу на Студийский Устав; а это дает знать, что другие имели другой Устав и другие постановления. Среда и пяток в глубокой древности были днями говения или полупоста, и в древнее время сделаны были ограничения сему посту для немногих великих праздников. Но с течением времени умножились в Церкви праздники, а с тем вместе, по понятию о празднике, прибавлялись и ограничения посту среды и пятка. Таким образом Уставы Иерусалимский Студитский, Святыя Горы в 11 в. оказались несогласными с обычаями, принятыми в том или другом месте после 8 века. Отселе точно так же, как в России, возникли сомнения о том же посте и в Греции; только здесь они явились еще прежде, и к концу 11-го века уже уступили место новым решениям о посте.

Соображая известные Греческие обычаи, видим, что в России Леон имел в виду самое древнее правило о посте, но излишняя ревность его пренебрегла даже и древним правилом о Пятьдесятнице; Феодор и Поликарп хотели следовать Студийскому Уставу 10-го века; Нестор и Митрополит желали повиноваться правилам, принятым в Греции в 11 в., и их желание осталось, наконец, правилом Церкви. Вот примеры тому, как не каждая мысль старины может заслужить одобрение целой Церкви, а упорное защищение ее может обратиться и во вред душе. Заметим разность расположений, с какими принимали дело о посте в Греции и в России: а) в Греции появлялись только сомнения о посте среды и пятка, и сомнения спешили разрешить отзывом Патриарха, не заводя из того жарких споров; в России, напротив, бурно спорили о различии дней; б) в Греции не было видно ничего похожего на то, чтобы поставляли вопрос о дне в связи с верою; в России же говорили: воста ересь Леонтианская, и, разумеется, говорили в оскорбление чистому Христианскому смыслу¹³².