Глава шестнадцатая. Большевистский переворот в России и его последствия
Революционные мечтатели Временного правительства продержались у власти всего лишь восемь месяцев. Но на гребне эсеровской революции до власти дорвались интернационалисты-большевики. И сразу началась кровавая расправа со всеми неугодными: с офицерством и интеллигенцией, чиновничеством и купечеством, с епископатом, священством и монашеством и со всеми теми, кого могли назвать буржуями, с зажиточными крестьянами, которых назвали кулаками и подкулачниками, а затем взялись за рабочих и простых крестьян. Началась гражданская война. Со стороны белых были добровольцы, со стороны «красных» – поголовная мобилизация.
За это время большевики показали себя тем, чем и были – «зверем из бездны» (Апок. 17, 8).
Белая армия, отступая, предлагала епископату «временно» эвакуироваться, потому что красные епископов убивали. И иерархи Юга России покинули кафедры, предполагая, что делают это временно. С точки зрения канонов это вполне законное основание, предусмотренное законами Церкви, – опасность «нашествия варваров». И вот епископы, отступившие с Белой добровольческой армией, из Ставрополя переезжают в Екатеринодар (Краснодар). Здесь старейший иерарх, Митрополит Киевский и Галицкий Антоний (Храповицкий) вышел из собора со всем духовенством на соборную площадь, где собрались тысячи верующих и, обращаясь к ним, сказал:
– Дорогие во Христе, Господе нашем, соотечественники, православные христиане! Вот мы, иерархи Всероссийской Православной Церкви, под напором красных безбожников покинули свои кафедры, отступая вместе с Белой армией. Но сегодня мы решили спросить вас, народ Божий: что нам делать? Ибо издревле считается, что «голос народа – голос Божий!» Отступать и далее с Белой армией, возможно, и за пределы России, или нам не следует уходить, а надо остаться на волю Божию, принять страдания и мученическую смерть за нашу Святую Веру Христианскую? Мы вручаем сегодня себя Господу Богу и вам, и как вы решите, так и будет!
Народ решил, что надобно уехать за границу и там усердно молиться об оставшихся в большевистском аду.
Так решил народ, так ответил «глас Божий»!
Здесь же отслужили прощальный молебен, и тысячная толпа молилась со слезами. Казаки подходили прощаться ко всем иерархам. После этого группа эвакуированных архипастырей с остатками Белой армии попадает в Крым. Здесь епископы ютятся в севастопольском Георгиевском монастыре. А через три месяца покидают и Крым и оказываются за пределами России, в Константинополе. Вместе с прочими архиереями и Архиепископ Полтавский и Переяславский Феофан принял скорбный жребий изгнанничества.
Потрясенный эсхатологическими событиями на Родине, Архиепископ Феофан был всецело погружен в непрестанную молитву и моление о всех умученных и убиенных красным зверем и о тех, кто в его власти...
Иногда он служил в различных подворьях афонских монастырей Константинополя. И профессор Н. М. Зернов в своих воспоминаниях «На переломе» дает в немногих словах духовный портрет Архиепископа Феофана: «Архиепископ Феофан Полтавский был ученый-аскет, отрешенный от мира. Со склоненной вниз головою, с едва слышным голосом, он иногда служил на одном из афонских подворий. Казалось, что он не замечает окружающих и весь погружен в молитву. От него исходила только ему присущая сила, которая приковывала внимание к этому хилому старцу».
Уехав из Константинополя, российские иерархи осели в королевстве СХС (позже названном Югославией), потому что юный Король Александр сохранял трогательную любовь к упраздненной России. И иерархи Православной Российской Церкви нашли приют в этой разоренной войною, но благодарной стране.
Владыка Феофан переехал в Югославию и поселился в одном из монастырей, предоставленных русским, и считался там игуменом. Но из этого монастыря он перешел в другой. Об этом рассказал схиархимандрит Амвросий (Мильковский), живший там же и рукоположенный Архиепископом Феофаном в сан иеромонаха.
В жизни Владыки Феофана, говорил о. Амвросий, было время, когда он нес очень суровый пост. Его дневное питание составляла просфора с водою. А кроме того, он носил и вериги. Но убедившись на собственном опыте, что при слабом организме такое питание приводит только к расстройству здоровья, он последовал совету Святых Отцев. Чрезвычайное пощение оставил, восприняв умеренность «царского (среднего) пути». Он прилагал все усилия к «умному деланию», к стяжанию непрестанной молитвы, которая с успехом вела в нем «невидимую брань». Господь даровал ему Свое благословение. Он стяжал этот редкий дар Божий... Игуменство он принял, но духовно остался тем, кем Господь благословил ему быть. Поэтому он не вкушал пищи со всеми и, по крайней слабости, не выходил на полевые работы. Все это вызвало непонимание старшей братии. Они осуждали Владыку, роптали на него и предпочитали ему Епископа Вениамина, представлявшего тип монаха общественного, социального. Но юные из братии были на стороне Владыки Феофана. Старшие не скрывали от него своего ропота. При его, человека молитвы, игуменстве монастырь стал другим; многие, особенно молодые, брали пример с игумена. Но понимая то, что успокоить брожение в монастыре он не может, и имея горячее желание иной, затворнической жизни, Архиепископ решил покинуть монастырь в Петковице. Тем более, что его с радостью готовы были принять в другой небольшой «русский» монастырь.
Перед отъездом, в день праздника церкви в Петковице, 1 октября 1923 года, Архиепископ Феофан совершил Божественную литургию, во время которой рукоположил иеродиакона Амвросия в монахи. И на этой службе произошло знаменательное событие. Некоторые сподобились видеть в алтаре, около Святого Престола, стоящую и молящуюся св. великомученицу Параскеву (по народному – св. Петку)...
Так закончилось то недовольство, та распря среди братии монастыря против игуменства Архиепископа Феофана, ибо св. Параскева показала, что она, быть может, вместе с ним и удалится из Петковицы. Это произвело на некоторых удручающее впечатление. Потребовалось даже вмешательство Митрополита Антония (Храповицкого), который заверил братию, что монастырь будет процветать. Но после ухода Архиепископа Феофана монастырь пошел к закату.
Больного Архиепископа взяла малочисленная братия другого монастыря. Болезнь его усиливалась. Из-за общей слабости он с трудом мог двигаться. Больное горло отнимало последний остаток сил. С каждым днем он все более и более слабел. По малочисленности братии в монастыре богослужений не было, некому было служить. А неподалеку был сербский православный монастырь. Однажды в том монастыре зазвонили к вечерне. И больной Архиепископ решил, быть может, в последний раз помолиться в храме: собрался и пошел на звон в сербский монастырь. Когда же он с трудом пришел туда, то увидел, что иеромонах играет в карты за оградой, епитрахиль его висит на дереве рядом, а храм – на замке.
Владыка подошел к иеромонаху и спросил:
– А что, вечерня уже отошла?
– Да нет, мы позвонили, чтобы верующие знали, что завтра праздник, – ответил иеромонах.
– А вечерняя служба?
– Так службы у нас не бывает, только звон.
Архиепископ молча поклонился иеромонаху и в тяжком раздумье пошел в свой монастырь: «Вот он – тот упадок веры, о котором сказано: «Сын Человеческий пришед обрящет ли веру на земли» (Лк. 18, 8), – думал Владыка. – У нас, в России, насилием уничтожают веру, а здесь она гаснет сама собою и в пастырях, и в пасомых. Ведь так и предсказано Господом: «И солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с небесе» (Мф. 24, 29). Это – иносказание. Бог ведь – вечное Солнце вселенной. Но наступит такое время, оно уже наступает, – что люди не будут видеть этого Солнца из-за духовной слепоты. О бедное человечество! О ужасная слепота! А то вечное Солнце как светило, так и будет светить вечно, но сознание человеческое слепнет, омрачается настолько, что не в состоянии видеть свет этого Солнца... При этом условии земная Церковь, как Луна, светящая отраженным светом вечного Солнца – Бога, не в состоянии дать прежнего отражения, потому что «звезды», руководители земной Церкви, «спадут с небесе»... Мы должны быть не земными, а небесными, но мы совершенно забыли небесное и стали только земными... «
С такими печальными мыслями Архиепископ возвратился к себе в келию. В последующие дни он быстро начал терять силы. Горло нестерпимо болело. Пищи он не принимал, да и совершенно отсутствовал аппетит. Он понимал, что конец приближается... Наступал праздник Покрова Пресвятой Богородицы. Сил уже не было совершенно. Он помолился Царице Небесной со слезами бессилия и предал себя в руки Божии, прошептав:
– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, в руце Твои предаю дух мой!
Дальше он ничего не помнил...
Малочисленная братия монастыря была крайне встревожена. Архиепископ лежал, словно мертвый, но все же дыхание слабо теплилось в неподвижном теле. В таком состоянии он пробыл двое суток. Только на третьи он очнулся и ощутил в себе огромную перемену. Он открыл глаза, с радостью узнавая окружающие предметы: ведь это было несомненное возвращение к жизни! И слезы радости полились из глаз Святителя, слезы беспредельной радости умиления. И он внезапно вспомнил слова пророчества дивной рабы Божией, старицы Христа ради юродивой и тайной монахини, Паши Саровской: «Матерь Божия избавит!.. Пресвятая Владычица спасет!.. »
В этот миг он ясно припомнил, как раба Божия, всплеснув руками, выхватила у него саван.
Владыка Архиепископ нашел в себе совершенно новые силы. Он бодро встал и начал горячо молиться и благодарить Пресвятую Деву, Царицу Небесную за Ее великую милость, за явное чудо спасения от смерти:
– Я понял ясно всем моим существом, что именно Она, Пресвятая и Пречистая и Преблагословенная Царица и Владычица, Великая Заступница рода христианского, явила на мне, недостойном, Божию неизреченную милость, избавила меня, умиравшего, от несомненной смерти... Как мне возблагодарить Тебя, Пресвятая Дева?! Я немощный человек и я бессилен сказать что-то равнодостойное. Даже если я буду изливать мою благодарность, как обильную воду, все это будет, я чувствую, очень далеко от должного...
Вскоре после чудесного выздоровления совершилось другое дивное событие и чудо Божие: от неизвестного лица из Советской России на имя Архиепископа пришла посылка, а в ней прекрасная икона Преподобного Серафима Саровского. Какая тогда была радость! И все это вместе слилось в великую и бесконечную благодарность Царице Небесной за избавление от смерти по святым молитвам Преподобного Серафима Саровского через Христа ради юродивую Пашу Саровскую.
Как такая посылка могла прийти из богоборной страны, когда и простые письма из России не доходили?! Да и кто мог знать там адрес Владыки? Чудо, чудо Божие, дивное чудо!.. И как все это окрылило больного Архиепископа!