Кто кладет ноги на стол?¹⁰

Союз русских людей, как видно, не дает спокойно спать местному «освободительному» органу печати, и как у больного горлом постоянное откашливание, так и у местного освободительного «голоса», с подозрительным красным налетом в горле, постоянное откашливание и отплевывание в «правую» сторону. Что же, если от этого больному горлу кажется немножко легче, и орган печати надеется, что его голос звучит чище и приятнее для слушателей, – пусть утешается сим приятным самообманом. Ведь содержание жизни «поперешняго реакционного настроения», конечно, так бедно, так все замерло и притихло, особенно в провинциях, да еще при действии полевых судов, что, конечно, «освободительному» органу и не о чем теперь писать и говорить серьезно. Вот другое дело, если бы жизнь била ключом, подогреваемая покойной думой, а воображению и взору освободителей и обновителей рисовались картины и иллюминации помещичьих усадеб, – тогда, конечно, о таком ничтожестве, как «русские люди» – этот позор, «уничижение и поношение человеков» в понятии освободителей – не могло бы быть и речи на страницах серьезного, «освободительного» органа.

Итак, русские люди, не обижайтесь, не гордитесь, что важная, почти ex-профессорская газета, в часы досуга и безделья, уделяет вам много внимания. Смотрите, в самом деле, – как она внимательно присматривается к вашей жизни, к вашим физиономиям, к вашему платью, даже, смешно сказать, к вашим сновидениям; вот уже по истине «салопнина-кумушка», знающая сколько раз его превосходительство или его высокородие ночью пил воду или чихнул, или еще что сделал, может быть – более секретное. Конечно, Бог с ним, пусть они изучают, если им это нравится, если у них на это есть время и, главное, если за описание дают деньги, пусть говорят, изучают и описывают: у кого какой нос, красный ли, или фиолетовый (они, очевидно, думают, что красный нос приличен и свойственен только им), какие глаза – телячьи или рыбьи, у кого какое платье – напр., была ли у председателя при прощании с союзом шелковая или просто люстриновая ряса.

Все это может быть даже интересно и для русских людей, часто не обращающих внимания на внешние особенности своих знакомых и собеседников, но все-таки и при оскудении жизни и высших интересов, благодаря реакционному направлению, нам кажется пошлым мальчишеством и каким-то странным измельчанием для серьезного, quasi-профессорского органа это постоянное пережевывание одного и того же.

Правда, – тут вина, особенно в последнее время, этому постоянному обливанию русского союза и некоторых его членов грязью, в известном постановлении пастырского съезда относительно запрета собираться русским людям в здании Серафимовского училища. Нам, особенно, и хотелось сказать несколько слов по поводу этого постановления, этого пошлого водевиля, в серьезном деле обсуждения важных вопросов программы съезда.

Впрочем, может быть, водевильный характер этому постановлению съезда придала только услужливая местная «освободительная» газета, с великим удовольствием смаковавшая этот пошлый фарс съезда почтенных отцов.

Однако, – судя по тому, что даже «Русское Слово», обозревая «отрадные явления» нашей общественной жизни, с особенным усердием сообщающее о разных проявлениях анархии разбоя, воровства и хулиганства, именуемых теперь благородно – «экспроприацией», дало лестный отзыв о тамбовском пастырском съезде, а об отцах выразилось, что они «не посрамили земли русской», – можно приблизительно составить себе понятие о настроении этого «православного пастырского собрания» и иметь веру к тому, что печаталось о деятельности этого съезда в «Тамбовском Голосе»; особенно же это не трудно для того, кто знаком с прошлогодним съездом и его настроением.

Итак, «батюшки» ополчились на союз русских людей и постановили изгнать его из духовного училища. Услужливый «Тамб. Голос» придал этому постановлению очень решительную форму, в смысле осквернения якобы святого места – рассадника духовного просвещения этим нечестивым собранием, по нравственной нечистоплотности подобным тому животному, чудные экземпляры которого весьма часто встречаются на улицах города Тамбова, даже на центральных.

Может быть, это постановление действительно плод той беспартийности, о которой гласит постановление съезда. Едва ли только это так. Ведь, не даром же козловский представитель духовенства – о. прот. Сперанский, развивал свою конституционно-демократическую канитель; она весьма характерна для показания того политического сумбура, который царит в головах нашего сельского духовенства, питающегося в большинстве случаев жидовскими газетами и из всех сил старающегося не отстать от «освободительного» движения, забывая даже свой чисто пастырский долг, отвергая каноны и свое сочетание со Христом. Ведь, уже если признано принципиально решительная беспартийность, то зачем же со злобой гнать, в явную угоду красным, зачем же поносить о. о. собратий, уважаемых и достойных носителей сего сана? (Разумеем прот. Бельского и священника Дмитревского). Кто дал, собственно, право пастырскому собранию судить этих пастырей? Откуда эта власть и дерзновение: от беспартийности и ревности о Христе, или от лукавого? Ведь, уж если ставить беспартийность, как conditio sine qua non (как непременное условие) пастырской деятельности, то логичнее – не гнать союз русских людей из своего якобы помещения, а разрешить собираться там и кадетам. Здание служит просвещению и воспитанию, и партии политического воспитания и просвещения не внесут разлада в стены училища, не осквернят его. Или, быть может, эта скверна только от русского союза? И нам всегда казалось странным это огульное поношение патриотического союза – какое-то безотчетное и в сущности непонятное, со стороны духовенства особенно. Ведь, собственно, кроме ругани, насмешек и названия «черная сотня» – ни духовенство, да и прочие газетные освободители ничего не сказали, по существу, серьезного, ничего не указали в деятельности союза, в его принципах, такого, чтобы воистину сквернило – не только стены учебного заведения, а и вообще всякого места приличного и честного, и за что можно бы было делать выговор и упрек членам этого союза, из духовенства в особенности, или редактору «Епарх. Вед.», за помещаемые им заметки о союзе. Ведь, нельзя же считать безграмотные статьи «Кузнец Михаиле» по адресу русских людей серьезной оценкой принципов русского союза. Кто виноват в том, что всякая мелкая «освободительная» сошка хочет создать себе известность в борьбе и разгроме «ветряных мельниц», разбирая не те принципы, которые исповедует любая патриотическая организация, а свои измышления об этих, якобы человеконенавистнических организациях? В самом деле, – что позорного и постыдного, что «свинского» делали русские люди хотя бы в Серафимовском училище?

Первее всего, они молились Богу, как перед открытием союза, так и потом, почти перед каждым собранием, по поводу разных событий общественной жизни. Кажется, для всякого православного христианина, а тем более для пастыря, в этом проявлении жизнедеятельности союза ничего позорного и постыдного нет. Один разве упрек могут поставить «освободители в рясах» союзу и тем собратиями, которые служили молебны и панихиды для союза, – что не было молений за Шмидта и К0., как это напр., сделал высший рассадник духовного просвещения – С.-Петербургская академия. Но, ведь, это – проявление высшей богословской мудрости и, может быть, высшей христианской свободы (вернее – швабоды), а скромный союз тамбовских русских людей еще не дорос до этой высшей «премудрости» и, состоя из людей простых сердцем и верой, большей частью из худородных мира сего, думал, что следует молиться, прежде всего, за Царя и за тех, «иже во власти суть» – по слову св. апостола, а обращать молитву в политическую демонстрацию казалось, по простоте их сердец, грешным. Принимая в простоте сердца слова Господа и Его св. апостолов, русские люди и на собраниях, в своих речах, говорили об укреплении и защищении св. веры православной, считая ее в русском государстве господствующей и не только господствующей, а и великой силой даже в государственной жизни, как это показала история нашего народа. Говорили часто русские люди о необходимости хранить присягу, данную Царю, быть верну Ему и властям от Него постановленным, веря, что вся в мире устрояется промышлением Господним. Говорили они, что не честно получать жалование от Царя и ругать Его. Резко осуждали русские люди бунтовщиков и крамольников всякого рода и сорта, будь хоть они и в рясах, как Гапон, осуждали насилие и разбой, указывая мирный путь к улучшению жизни – ходатайство пред Царем и честный труд каждого. Говорили русские люди о необходимости помочь русскому крестьянину в его нужде, но только – не путем грабежа чужого добра, а более законным и справедливым путем, предоставляя последний на волю Государя. Говорили и о защите русского народа от притеснений эксплоататоров-инородцев. Вот вкратце, как бы в конспекте, все, о чем говорили русские люди в собраниях, и что они делали; иногда они собирали деньги в помощь бедным, как напр., погорельцам гор. Сызрани. Что скверного и нечистого усмотрели в деяниях союза освободители и духовные отцы, оберегающие стены просветительного рассадника своих детей, – трудно понять. Может быть, у них какие-нибудь особые органы восприятия и особые понятия о чистом и скверном, о нравственном и безнравственном Дух св. православной веры, дух патриотизма и братской любви, думается, более свойственен бы духовной школе, более отвечал бы ее задачам, чем дух отрицания и поношения всего, что составляет историческую святыню русского народа.

Странно слышать заявление отцов – «мы партия Христова», когда они гонят тех, которые вовсе не отрицают Христа, а исповедуют Его открыто. И неужели св. отцы этим одним заявлением – «мы партия Христова» – думают создать и выгородить свою, якобы беспартийность, приличную им одним? А что же, разве паства-то ваша о Христе, разве она не удел Христов, разве она не часть Христова? Вы-то, почему пастыри Христовы? Разве не потому, что и паства – ваша Христова паства, Его удел и вам поручена Христом пасти? Правильно ли вы, отцы, решили о себе, отделив себя так от Богом данной вам паствы? Забыли вы, кажется, и упустили из вида, что все мы христиане – часть Христова, Его партия. Но пока наша жизнь проходит здесь, на земле, и наше спасение-то во Христе совершается в обиходе и обороте земных вещей и в условиях общественной, семейной и государственной жизни, извольте, св. отцы, снизойти до нас и руководить нами во всех явлениях нашей сложной жизни, чтобы она везде носила христианский характер, и всячески содевалось наше спасение.

Странно, в самом деле, теперь слышать из уст пастырей, наряду с упреками по адресу монахов, что они очень небесны и созерцательны, прямое отрицание участия в решении для своих пасомых часто мучительных вопросов их гражданской совести. Конечно, гораздо легче получать жалование от Царя и говорить, когда пасомый придет за советом, как ему быть: за Царя или за крамольников – отвечать ему: «иди с Богом, это не мое дело; я живу во Христе, а полемика меня не касается». Царский путь избран, легкий; но верно ли, так ли нужно поступать?

Можно бы по этому вопросу говорить и больше, но легко при этом уклониться в сторону от дела; а нам хочется уяснить себе, – кто же собственно кладет ноги на стол? Хочется спросить опять – по какому праву и полномочию собрание пастырей судило о.о. Бельского и Дмитревского и сделало им укоризну? И еще вопрос: по какому праву отцы считают здание духовного училища своим собственным и себя полными хозяевами его?

По какому праву судило и укоряло пастырское собрание о.о. Бельского и Димитревского? – спрашиваете вы. Да, конечно, по праву забвения канонов и по праву произвола и своеволия. Это право начало действовать вместе с разноцветом освободительного движения, и весьма яркая иллюстрация к этому – прошлогодние собрания пастырей до святок и после. Здесь даже судили и об епископе в таком тоне, что возникало сомнение: читали ли и слыхали ли наши пастыри когда и о церковных канонах.

Данное же им высшей церковной властью и местным епископом право – собираться для обсуждения чисто пастырских вопросов, для изыскания средств оживить свою пастырскую деятельность, укрепить церковь Христову и ее членов – они, это право, превратили в право критики и осуждение всех, начиная с самого епископа, вели себя крайне непочтительно и дерзко, и все их суждения сводились только к требованию себе разных прав и улучшений, большей частью материальных, а о пастве, о церкви Христовой, о возгревании молитвенного духа, о просвещении паствы, о своих, пастырских, то есть главным обязанностях и не думали говорить. Они щедры были только на порицании и осуждении всех, начиная с высших себя, а не на смиренное исповедание пред своим архипастырем: своих пастырских немощей, своей лени, небрежности, нерадения о вверенном стаде и проч... И воистину над ними именно и сбылась мудрость народная о животном, кладущем ноги на стол. И не одно только наше тамбовское духовенство, показало себя таким на пастырских съездах, а, судя по газетным отчетам, и духовенство других епархий.

По тому же самому праву произвола и своеволия, по праву странного смешения своего кармана с карманом церковным, пастыри духовные присваивают себе и здание духовного училища. Это смешение церковных денег со своими – зло давнишнее в нашей церкви, и «батюшки» настолько привыкли к этому, что с удивительной наивностью воображают, – будто церковь вполне законно обязана и должна обслуживать их в нуждах воспитания их сыновей и дочерей для церкви Божией, кстати сказать, особенно теперь, решительно ничего последней не дающих. Почему такая привилегия детей духовенства – учиться на церковные средства считается вполне законной и не распространяется на прочих, «иже суть в церкви» – не понятно; но «батюшки» настолько свыклись с этим, что без всякой застенчивости говорят уже об учреждении на церковные денежки училищ – не пастырских только, а и совершенно светских. Вкусы и аппетиты не дурные; не отказались бы от этого и прочие члены церкви, быть может, даже имеющие на это и большее право. И то теперь эти живые свечки, вжигаемые сотнями и тысячами рук простого, трудящегося народа, несущего в храм кровную лепту, в лице питомцев наших пастырских школ, дают копоть и смрад на всю поднебесную, и, пожалуй, скоро настанет конец эксплуатации народной веры, ибо он, народ, все-таки не видит добрых пастырей.

Нам, в простоте сердца, думается, что все эти здания духовно-учебных заведений в полном смысле слова принадлежат церкви, а не составляют частной собственности духовенства. Не очень, ведь, трудно выстроить здание на чужие деньги и считать его своим. Уж если и нужен хозяин для этих зданий, построенных на церковные средства, то ищите его там, – где и в ком каноны церковные указывают хозяина всего церковного имущества известной церкви и отдельной епархии.

Вот почему и в данном случае право изгнания русских ли, или каких других людей из помещения, в котором они собирались с благословения высшей власти нашей местной церкви, – дело не законное и пастырям, по существу, не принадлежит. Это узурпация чужого права и новая попытка «положить свои ноги на стол».

И нам думается, что русские люди хорошо сделают, если за разрешением этого вопроса обратятся туда, где сосредоточивается действительная власть над церковью и ее имуществом и поступят согласно ее указаниям, а не по указаниям зарвавшегося в своей угодливости «освободительному» движению сонму духовных отцов.