Глава 9. Войны с арабами на восточной границе и на море. Солунь. Морские походы империи

Македонская династия преимущественное внимание сосредоточивала на Западе; главный центр тяжести и для Василия I, как и для его преемников, лежал в западных провинциях. Это столько же объясняется состоянием арабского вопроса на Востоке, как и итальянскими делами и национальным и религиозным движением среди славян Балканского полуострова. Восточный калифат представлял в это время арену для честолюбивых домогательств разных искателей приключений, под влиянием коих калифы быстро сменяли один другого. Областные правители пользовались этим для личного возвышения и часто достигали самостоятельности. Так, в Египте утвердилась в это время династия Тулунидов, получившая громадное значение в истории североафриканских областей, равно как в предприятиях арабов на Средиземном море и по его сирийским побережьям. Но с раздроблением Багдадского калифата на мелкие самостоятельные группы мусульмане в конце IX в. не представляли уже грозной опасности для восточных пределов империи. По отношению к Востоку царь Василий, кроме того, мог обеспечить свое положение союзами и соглашениями с местными народными элементами, для которых распространение мусульманского могущества представляло не меньшую, чем для греков, опасность. Прежде всего Василий признал справедливым и полезным исправить большую политическую ошибку царицы Феодоры, которая в целях религиозной пропаганды и для торжества идеи православия усиленными преследованиями и кровавыми гонениями вынудила приверженцев павликианского учения – сектантов Армении и сев.-вост. областей империи – покинуть отечество и перебраться в пограничную арабскую область, где, будучи заслоном между империей и калифатом, они обратились в верных союзников мусульман против империи. Павликиане под предводительством Карбея и его преемника Хрисохира нанесли грекам много вреда и долго держали малоазиатские фемы в постоянном страхе. Центром их политического и военного могущества была крепость Тефрика у верховьев Евфрата близ фемы Колония. Когда в битве с имперскими войсками в 863 г. погиб предводитель павликиан, то принявший после него власть Хрисохир еще с большей смелостью начал делать набеги на империю¹⁹⁹, доходя до Никомидии и Никеи и подвергнув опустошению фракисийскую фему, где, между прочим, нанес оскорбление религиозным чувствам греков, осквернив храм Иоанна Богослова. Для царя Василия представлялось настоятельной необходимостью установить мирные отношения с павликианами и обеспечить империю от их набегов. С этой целью в 869 г. отправлено было из Константинополя в Тефрику посольство во главе с Петром Сицилийским, которому было поручено договориться с павликианами насчет мира и вручить им дорогие дары. Пробыв около девяти месяцев в пути, Петр в 870 г. возвратился к царю и принес весьма неутешительные вести, хотя и успел хорошо ознакомиться с учением павликиан и написать их историю²⁰⁰. Между прочим, он доносил о том, что павликиане находятся в сношениях с болгарами и стремятся обратить их к своему учению, а это слишком близко касалось существенных интересов империи. Но хуже всего было то, что Хрисохир заявил притязания на малоазиатские провинции и похвалялся тем, что скоро лишит царя Василия его владений. Таким образом, с весны 870 г. открылась война с павликианами, причем сам Василий стал во главе многочисленного войска, отправившегося на Тефрику. Но поход не был удачен, Василий был разбит и чуть не попал в плен. Разрушив несколько близлежавших крепостей, он должен был возвратиться в Константинополь, между тем как Хрисохир стал вновь опустошать византийские области и дошел до Анкиры, захватив в плен множество народа и обогатившись военной добычей (872). Тогда император послал на восточную границу своего зятя Христофора, тогдашнего доместика схол, который имел больше успеха, он одержал победу над павликианами и разрушил до основания Тефрику. Большой заслугой Христофора нужно признать и то, что он не ограничился одержанной раз победой, но повел дело систематически, нанося павликианам удар за ударом на всей занятой ими территории и разрушая их города, из коих упоминаются Таранта и Локана. Дальнейшей задачей византийского предводителя было захватить Хрисохира, которому удалось спастись бегством при взятии Тефрики византийцами. В этом отношении оказали ему содействие стратиги ближайших фем – Армениака и Харсиана, с помощью которых доместик Христофор окружил преследуемого им Хрисохира в равнине Зоголоин близ Сиваса (Севастия). Несмотря на отчаянную защиту и геройство преданного Хрисохиру человека по имени Диаконицы, в этом ночном деле близ Сиваса павликиане потеряли свои военные силы, а их предводитель был обезглавлен. Царь Василий, внимательно следивший за ходом военных дел на восточной границе, был чрезвычайно доволен полученными известиями, поспешил из Малой Азии на европейский берег Мраморного моря и совершил по случаю победы триумфальный въезд в Константинополь. Этот въезд описан в придворном журнале и сохранился в сочинении внука Василия, царя Константина Порфирородного²⁰¹.

Победа над павликианами не должна быть рассматриваема как событие внутренней политики. Напротив, это был значительный успех во внешней политике, близко затронувший интересы мусульманского элемента. В течение IX в. арабы продвинулись далеко на запад, прежние границы с Персией – Дара и Нисиби – давно уже были забыты и отошли к мусульманским владениям. Теперь граница между византийскими и арабскими пределами, часто, впрочем, нарушаемая и поддающаяся то в одну, то в другую сторону, шла по горам Тавра на юге до фемы Ликанда, затем проходила в восточном направлении и, оставляя во власти мусульман Малатию, или Мелитену, направлялась к юго-восточному берегу Черного моря по границе Армении. Несомненно, арабам принадлежали здесь многие исконные византийские области, постепенно подвергавшиеся колонизации турецкими племенами. Малатия-Мелитена, составлявшая наиболее вдавшийся в византийские провинции укрепленный мусульманский город, бывший столицей самостоятельного эмира, который оказывал поддержку павликианам, была теперь первой и естественной целью византийского правительства после срытия Тефрики и уничтожения павликианских городов. И тем настоятельней было не медлить осуществлением этой цели, что часть павликиан перебралась из византийских областей в арабские и нашла защиту у мусульман. Таким образом, на весну 873 г. решен был новый поход на Восток, имевший целью мусульманский пограничный город Малатию, до которого теперь доходила граница между греками и арабами.

Прежде чем приступить к осаде Малатии, царь Василий, сам принявший на себя главное начальство над войском, решился овладеть другими пограничными крепостями и, смотря по надобности, сровнять их с землей или укрепить их. Таковы были Запетра и Самосат на Евфрате, часто упоминаемые в истории войн империи с персами и арабами. При взятии Запетры в руки победителей досталась богатая добыча и освобождено было много христиан, томившихся в плену; без особенных затруднений взят был и Самосат, большой город на Евфрате. После этих военных успехов царь подступил к Малатии, которую, впрочем, предстояло брать осадой. Здесь ожидали царя большие неприятности: прежде чем началась правильная осада города, арабский вождь Ахмед ибн-Мохаммед ал-Кабус нанес грекам поражение и убил одного из главных воевод Василия, патрикия Насра²⁰². Испытав неудачу в этом предприятии против Малатии, царь Василий опустошением занятой прежде павликианами области вознаградил себя за понесенное поражение и при возвращении в столицу назначил себе триумфальный въезд.

Граница между арабами и византийцами, как сказано выше, шла по горам Тавра. Здесь возникло несколько укреплений, имеющих назначением защищать дорогу через Киликийское ущелье из Тианы в Таре. Особенное значение получило здесь укрепление Лулу, построенное греками, но отнятое у них арабами и вновь сильно укрепленное²⁰³. Защита этого важного пограничного укрепления вверена была славянам, давно уже поселенным в Малой Азии, которые с переходом местности под власть арабов сохранили за собой права и обязанности, соединенные с охраной этой важной позиции, находясь в непосредственной зависимости от эмира Тарса. Нужно думать, что славянская колония пользовалась известными привилегиями и денежными субсидиями от арабского пограничного правителя, который не всегда исполнял свои обязательства и лишал славянских граничар идущего им содержания. С своей стороны царь Василий обещанием славянам новых привилегий и денежных выдач старался привлечь их на сторону Византии и побудить к сдаче крепости. Но так как названная крепость имела чрезвычайно важное значение, то калиф Мутамид нашел необходимым сменить прежнего правителя Тарса, который возбудил своими действиями недовольство славян, и назначить на его место Ахмеда ибн-Тулуну, основателя правящей династии в Египте. Вместе с этим Египет и Сирия подпали под власть египетских Тулунидов и составляли до 905 г. одно княжество. Но временный успех византийской политики в горах Тавра сопровождался дальнейшим движением против мусульман. Вслед за Лулу на сторону Византии переходит другое пограничное укрепление, Мелдос, или Милос. Можно думать, что военное предприятие против арабов не ограничивалось указанными местами, но шло по всей границе. Так, находим указание на одновременные с этим действия византийских отрядов в прежней области павликиан, близ Тефрики, где был взят город Катаватала и др. Эти успехи, относящиеся к 877 г., доставили грекам некоторое преобладание на восточной границе и позволили Василию решительней выступить против арабов в ближайшие годы. В 878 г. было сделано арабами нападение на Южную Каппадокию (фема Анатолика). Хотя страна была опустошена и много людей было взято в плен, но греки напали на неприятеля, обремененного добычей, и нанесли ему полное поражение. Сам предводитель захвачен был в плен и послан в Константинополь, а из всего 4-тысячного отряда спаслось не более 600 человек. В 879 г. византийские предприятия распространяются еще далее. Жизнеописатель Василия говорит по этому поводу:

«Но его не столько радовали приобретенные через других успехи, напротив, он сожалел, что не собственными трудами и опасностями воздвигает трофеи. Поэтому, взяв с собой старшего сына своего Константина, чтобы его, как благородного львенка, приучить к убийству врагов и дабы он под его руководством усвоил законы военной тактики и привык без страха встречать опасности, отправился с ним в сирийский поход»²⁰⁴.

Остановившись на некоторое время в городе Кесарии, у горы Аргея, он отправил часть войска вперед, а сам остался во главе всех собранных сил и приступил к решительным действиям против арабов. На этот раз Василий имел значительный успех, ему сдалось несколько крепостей, а эмиры Аназарба и Мелитены искали спасения в бегстве. Наместник Ахмед ибн-Тулуна, по имени Сима, имевший пребывание в одной из пограничных крепостей, может быть в Лулу, потерпел поражение и сдался грекам. Предводитель одного из византийских отрядов, Андрей, наиболее отличившийся в этом походе, награжден был саном патрикия и должностью доместика схол. По возвращении из этого счастливого похода царь Василий был свидетелем в Константинополе событий, сопровождавших восстановление патриарха Фотия. Но личного участия в деяниях Собора 879–880 гг. он не принимал, между прочим, и потому, что неожиданно потерял своего сына Константина, с которым совершал поход на Восток. Эта потеря причинила царю много огорчений, которые лишили его обычного душевного равновесия и энергии. Тем не менее малая война на Востоке, по-видимому, не прекращалась, будучи перенесена несколько на север, в Месопотамию, и Василию еще раз пришлось лично предпринять поход в те места. Главное внимание привлекала к себе Малатия: пока она находилась в руках арабов, империя не могла быть спокойна. Стратегическое положение этого города прекрасно указано у арабского писателя Кодамы²⁰⁵. Это единственная крепость, которая вдается клином в неприятельскую страну; тогда как другие укрепления отделяются горными проходами или ущельями, одна Мелитена расположена прямо в неприятельской области. Итак, летом 882 г. Василий снова предпринял поход к Малатии с целью лишить арабов весьма выгодного положения, занятого ими по отношению к империи²⁰⁶. Но и на этот раз предприятие не имело удачи, потому что на помощь Малатии явились арабы из ближайших укреплений, главным образом Мараша, или Германикии. Чтобы лишить таким образом Малатию подкреплений со стороны ближайших мест, занятых арабами, Василий сделал опыт обходного движения, для чего нужно было оставить обычную военную дорогу и прокладывать новый путь по горным местам. Перейдя реку Сарос, царь Василий занял Кукуз, откуда по дороге, которую нужно было проводить через дремучие леса и где лежали города Каллиполь и Падасия, направился к Германикии, но город оказался достаточно защищенным и требовал правильной осады. Не будучи в состоянии предпринять осаду, Василий подошел к Адате, но точно так же и здесь арабы защищены были городскими стенами и не давали открытого боя. Ввиду приближения зимнего времени царь должен был прекратить поход и возвратиться в столицу. В Кесарии, близ горы Аргейской, до него дошло известие о некоторых успехах, одержанных предводителями отдельных отрядов у Лулу и Колонии. Это подало предлог при возвращении в Константинополь совершить триумф, как будто действительно поход сопровождался победами.

Что это было далеко не так, показали ближайшие события. Все предыдущие походы не достигали определенных результатов и не давали ожидаемого спокойствия на восточной границе. Почти каждый год весной арабы делали наезды на византийские области и уводили в плен толпы мирного населения. Так случилось и в 883 г., когда эмир пограничных сирийских областей Халаф ал-Фергани сделал неожиданное нападение на имперские области и одержал блестящую победу над византийскими пограничными войсками. По этому случаю придворные константинопольские круги стали обвинять стратига пограничных войск патрикия Андрея, не имевшего при дворе связей, как славянина по происхождению, что он не стоял на высоте понимания своих задач и интересов империи: одни ставили ему в вину, что он не отнял у арабов Тарса, другие же клеветали на него перед царем, что он поддерживает партию царевича Льва и изменяет Василию²⁰⁷. Вследствие составившейся в столице интриги Андрей был лишен военного командования, и на его место был назначен малоизвестный Стиппиот, который с большим войском в 100 тысяч в сентябре 883 г. направился к Тарсу, где в то время сосредоточивались силы сирийских арабов. Но Стиппиот имел против себя опытного вождя в лице евнуха Язамана, который 14 сентября ночью напал на византийский стан и нанес грекам страшное поражение. Были убиты в этом ночном деле сам Стиппиот и стратиги фем Каппадокии и Анатолики, весь лагерь и богатая добыча достались победителю. Это было последнее военное дело на Востоке в царствование Василия. Легко можно заключить из рассмотренных событий, что восточные дела далеко не были благоприятны для империи. Хотя арабы при Василии не двинулись за пределы установленной границы, но эта граница была уже на византийской территории и не обеспечивала империю против кавалерийских наездов арабских отрядов. Настала крайняя необходимость озаботиться подысканием местных средств, которые можно было бы выставить против арабов. Что Василий и в этом отношении отдавал себе полный отчет, доказывается завязавшимися при нем сношениями с армянами. В конце своей жизни (885) царь Василий отправил основателю династии Багратидов Ашоту царскую корону, заключив с ним дружественный договор и относясь к нему с изысканной любезностью, как к возлюбленному сыну²⁰⁸.

Если в западной части Средиземного моря империя имела еще твердые опорные места и стоянки в Греции, Южной Италии и частию в Сицилии и таким образом могла поддерживать до известной степени свое политическое влияние, то в восточной его части, почти вполне окруженной мусульманскими владениями, византийские морские суда почти совсем были вытеснены арабскими. Самым чувствительным ударом здесь было завоевание острова Крита испанскими арабами при царе Михаиле II (825). Империя несколько раз делала тщетные попытки возвратить себе этот остров, но он оставался под властью мусульман до 961 г. Владея морскими судами, критские арабы наводили ужас на приморские владения империи и наносили громадный вред морским сношениям и торговле. В 862 г. критские арабы дошли до Македонии, здесь они пристали к острову Афону и ограбили Ватопедский монастырь; в 872 г. они проникли в Адриатическое море и опустошили берега Далмации; даже острова Эгейского моря, где империя постоянно имела морские силы, не были в безопасности от арабских пиратов с Крита. Афонская гора опустела под страхом новых нападений арабов. Хотя знаменитый в царствование Василия адмирал Никита Орифа нанес арабам большое поражение при Херсонисе фракийском, но это побудило их лишь перенести свои действия на более отдаленные области. Скоро затем (ок. 880 г.) от арабских корсаров пострадали западные части Пелопонниса и ближайшие острова. Мефона, Пилос, Патры и Коринф подверглись хищению и грабежам, когда на помощь явился тот же Орифа с флотом. В Саронийском заливе, отделенный от неприятельского флота небольшим перешейком (Истм), византийский адмирал привел в исполнение смелый план, достойный сказочного героя. Он перевел свои корабли через коринфский перешеек по сухому пути и явился перед неприятелями, которые никак не ожидали его так скоро, и притом с этой стороны. Критские арабы потерпели на этот раз полное поражение и обязались платить дань царю Василию²⁰⁹. От критского эмира был в зависимости остров Кипр, который, находясь поблизости к сирийским владениям мусульман, естественно служил посредником между критскими и сирийскими арабами и делал для Византии почти невозможным всякое движение в этом направлении. Весьма вероятно, что поход эмира города Тарса с 30 большими кораблями к берегам Греции, относящийся приблизительно к 880 г., стоит в связи с рассказанным выше походом. Но как Никита Орифа дал внушительный урок критским арабам, так стратиг Пелопонниса Иниат хорошо приготовился встретить эмира Османа и при помощи известного греческого огня уничтожил его флот²¹⁰.

Наряду с указанными фактами нужно рассматривать попытку Византии овладеть Кипром. Этот остров находился с VII в. под властью арабов, но пользовался исключительными привилегиями. Им, собственно, владели арабы и греки сообща: местное население поделено было между теми и другими и платило поземельный налог поровну грекам и арабам. Можно сказать, что на Кипре вследствие такого порядка отношений установилось очень мирное сожительство пришельцев с местными элементами. Со времени завоевания Крита испанскими арабами в 825 г. положение на Средиземном море сильно изменилось в пользу арабов, которые в постепенном расширении своего влияния обратили внимание на важное значение Кипра. Но и царь Василий не менее того оценивал военное значение этого острова и, пользуясь симпатиями местного греческого населения, успел овладеть Кипром и ввести на нем византийское фемное устройство. Стратегом на Кипре назначен был армянин Алексей, который и держал Кипр в течение семи лет. Но затем арабы снова завладели островом и владели им до времени знаменитого Никифора Фоки. Что касается хронологии этих событий, то здесь можно делать лишь приблизительные догадки. Точкой отправления должно быть письмо патриарха Фотия к правителю Кипра Ставракию, написанное не раньше 878 г., когда Фотий вторично сделался патриархом. Несомненно, что в это время остров находился еще под властью империи, ибо Фотий обращается к Ставракию как к лицу, состоящему на службе империи²¹¹.

Для иллюстрации отношений между христианами и мусульманами, равно как, в частности, для истории Кипра, имеется несколько весьма любопытных черт в письме патриарха Николая Мистика к эмиру Крита²¹². Хотя Вселенский патриарх слишком много лестного говорит о самом эмире и о мусульманстве, но это следует объяснять риторическими требованиями и до известной степени принимать условно.

«Две власти, – пишет патриарх, – сарацинская и римская, превосходят всякую земную власть и блистают, как два великих светила на тверди небесной. И уже по одному этому нам нужно относиться друг к другу общительно и братски и не чуждаться и не лишать себя того единения, которое совершается путем письменных сношений, по той причине, что нас разделяют образ жизни, нравы и религия». Переходя затем к положению острова, находившегося во власти эмира, патриарх продолжает: «С тех пор, как киприоты заключили с сарацинами мир и стали данниками вашего могущества, до настоящего времени они жили под охраной договоров, и никто из ваших предков, правивших сарацинским народом, не нарушал договоров и не причинял киприотам никакого зла; но принимавшие попеременно власть в добром и справедливом расположении к отеческим постановлениям относительно управления подвластными народами и во внимание к тому, что скреплено письменными актами, свято хранили и соблюдали постановления предков, не вводя никаких новшеств».

Не касаясь пока тех частей этого письма, которые рисуют положение острова в начале X в., ограничимся сделанными выдержками, которые достаточно выясняют тот род совместной жизни, в который входили христиане и мусульмане и который объясняет союзы и нередко общность предприятий мусульман и христиан против христианских стран и городов. То, что наблюдается на Кипре, происходило и на Западе, в Южной Италии и Сицилии, и на Востоке. Понять успехи распространения мусульманской власти было бы невозможно, если бы не предполагать у арабов уменья примирять подчиненные народы со своим господством.

Для христианской империи на Востоке мусульманский вопрос – независимо от того, были ли представителями мусульманства арабы, или сельджуки, или османские турки, – всегда оставался очередным, требовавшим сосредоточения в этом направлении всех материальных сил. Бывали периоды ослабления арабского напора, когда возникали смуты в самом калифате, но неизменным оставался дух насильственного распространения ислама и завоевательное движение против христиан. В конце IX и к началу X в. обнаруживается в калифате и подвластных ему владениях новая сила, которая стремилась разрушить сдерживавшие мусульман преграды и положить конец христианской империи. Ввиду того что сын царя Василия далеко не обладал военными дарованиями и что при нем чрезвычайно неблагоприятно для Византии сложились обстоятельства на Балканском полуострове вследствие войны с болгарами и появления с ордой угров страшной военной силы, мусульманам удалось в нескольких местах получить значительный успех над христианами и поставить Византию в самое критическое положение.

Византийская империя с течением времени сделалась доступной для своего самого серьезного противника со всех сторон: мусульманский мир мог одновременно угрожать ей и с суши и с моря, для его враждебных действий открыта была восточная, и южная, и западная границы. И что всего печальней, владея островами Критом, Кипром и Сицилией, мусульмане держали под постоянной угрозой Грецию, острова Эгейского моря и Архипелага и, наконец, прибрежные области. При этих условиях была постоянная опасность, что империя с ее столичным городом окажется совершенно отрезанной от своих заморских владений и от провинций, из которых она черпала свои материальные средства. В X в. как будто возобновлялись те же условия, какие имели место в VIII в. Чтобы представить в надлежащем свете отношения империи к мусульманам, мы должны прежде всего расчленить рассмотрение этого вопроса по двум главным линиям, по которым шли нападения мусульман.

Главное гнездо арабского движения из Сирии было в Тарсе, близ которого не дальше как в 883 г. имперское войско потерпело страшное поражение от евнуха Язамана, назначенного эмиром в пограничной с Византией области. Летние набеги начинаются снова с 886 г., и от них страдает как фема Анатолика, так и Харсианская²¹³. Но в 891 г. здесь намечается новый план движения, рассчитанный на прочное завоевание. Арабы направляются по южному берегу Малой Азии, очевидно пользуясь морскими судами, которые доставили большую известность Язаману. Хотя он умер в этом походе, но бывшие после него правители сирийской пограничной области при деятельной помощи египетских Тулунидов повторяли походы в южные области Малой Азии. Когда в 896 г. назначен был обычный обмен пленными на реке Ламус, то число получивших свободу мусульман оказалось 2504 души, нужно думать, что столько же было освобождено и христиан. Рядом с известиями о сухопутных военных делах сохранились известия и о действиях арабского флота. Так, в 898 г. евнух Рагиб встретился с греческим флотом у берегов Малой Азии и почти уничтожил его. Весьма вероятно, что этим поражением следует объяснять громадный перевес на море в ближайшие затем годы, какой имели мусульмане над греками. Нельзя не придавать значение тому обстоятельству, что мусульмане последовательно шли малоазийским побережьем, поддерживая с моря сухопутные отряды; все ведет к предположению, что империя не имела здесь в это время достаточных морских сил. В первые годы X в. арабы были полными господами в восточной части Средиземного моря и могли позволить себе те смелые предприятия, о которых предстоит нам говорить. Главнейшая роль принадлежала в этих событиях морским силам критских арабов, которые действовали по соглашению с правителями Сирии.

Прежде всего в 890 г. арабы сделали смелый набег на фему Анатолику и осадили крепость Мисфию близ нынешнего озера Бей-Шехер, или Карали. Так как этот поход слишком удалял арабов от их базы в Сирии, то византийский стратиг Никифор Фока, получивший уже большую известность своими заслугами в Южной Италии и ввиду крайне опасного положения дел на Востоке назначенный во главе малоазиатских фем, сделал обходное движение от Тианы к Адане чрез Киликийское ущелье и завладел большой добычей и пленниками, опустошив окрестности Аданы. Тогда мусульманский отряд, ушедший далеко в фему Анатолику и стоявший под Мисфией, поспешно снял осаду и удалился к горным проходам в надежде встретить Никифора. Но византийский полководец избрал другой путь для отступления и возвратился через Кесарию, избежав таким образом приготовлявшейся ему засады. Один из его подвигов в этом походе указан как образец военного искусства в «Тактике» Льва Мудрого²¹⁴.

Можно думать, что присутствие Никифора Фоки на театре военных столкновений с сирийскими арабами несколько приостановило дальнейшие их успехи на суше. Немало благоприятствовало империи и то, что калиф Мутадид, подозревая, и не без основания, измену в Тарсе, приказал заключить в темницу правителя пограничной области Афшина и истребить стоявшие в гавани корабли, на которых арабы совершали свои походы на приморские области империи.

Но грозное значение мусульманского вопроса представляется в настоящем освещении с точки зрения морских набегов, против которых столь прославленный византийский флот не был в состоянии принять надлежащих мер. В IX в. Средиземное море далеко уже не было внутренним морем империи, имперский флот не имел свободного плавания во всех направлениях, в особенности в восточной части, где критские корсары и сирийские эмиры почти безраздельно господствовали над водными сообщениями. Нужно принять во внимание, что вообще состояние морского дела в Византии стоит в связи с переходом власти над бассейном Средиземного моря в руки арабов. Запущенное в первый период империи морское военное дело обращает на себя внимание со второй половины VII в., когда император Константин II (642–668) сознал всю опасность для империи со стороны развивающегося арабского флота. Утверждение арабов в Африке (647) и первые попытки их занять положение в Сицилии выдвинуло для империи настоятельную задачу завести флот. Ясно было, что если арабы получат точку опоры в Сицилии и Южной Италии, то Греция окажется вполне доступна их нападениям, Адриатика и далматинское побережье ускользнут из непосредственного влияния Византии. С начала VIII в. открываются нападения арабов на Сицилию. Основатель Исаврийской династии, по-видимому, не придавал серьезного значения флоту, вследствие чего в IX в. империя должна была поступиться в пользу арабов Критом и Сицилией. В западной части Средиземного моря Византия еще удерживала до известной степени господство на море, к этому побуждал ее политический интерес – южноитальянские владения и противодействие Западной империи, здесь она опиралась, кроме того, на помощь флота Венеции. Царь Василий I, поставивший своей главной задачей борьбу с мусульманами, не мог не заботиться об усилении морских сил, но мы лишены возможности составить понятие о морском флоте в царствование основателя династии. (Нельзя теперь сомневаться в том, что имперский флот не ограничивался судами, поставляемыми морскими фемами: Кивиррэотами, Эгейской и Самосом. Стратиги фем Сицилии и Эллады имели в своем распоряжении местньй флот; должно думать, что центральное правительство располагало специальными судами, стоявшими близ Константинополя. Что в распоряжении правительства были достаточные резервы, доказывается тем, что в 853 г. была составлена эскадра в 300 судов для военного похода в Египет. Так как устройство фем в Кефалонии, Драче и Никополе относится к концу IX в., то можно думать, что вместе с этим положено основание для флота в западных частях Средиземного моря. Действие морских судов отмечается во второй половине IX в. в Сицилии. Когда арабы осадили Рагузу, к ней был послан адмирал Никита Орифа, заставивший неприятеля снять осаду. Вообще продолжительная деятельность этого адмирала, отличавшегося значительными успехами на море, сама по себе говорит об императорском флоте, независимо от отрядов фемных судов. В этом же смысле следует объяснять договор двух императоров, Людовика II и Василия, по которому последний обязывался содержать в Италии 200 кораблей²¹⁵. Все эти данные свидетельствуют о том, что Византия имела и в IX в. морские силы, но что они не были достаточны для одновременных действий на разных военных театрах.

Переходя затем к изложению событий, последовавших в первые годы X в., мы можем повторить современное известие, что «теперь нет острова, нет города и такой страны, где бы неприятели не производили опустошений»²¹⁶. Самое опасное заключалось в том, что неприятель господствовал в Архипелаге и пытался стать твердой ногой при самом входе в Дарданеллы. Южная Македония и фема Эллада, несмотря на приморское положение обеих областей, сделались беззащитными и становились легкой добычей смелого неприятеля. Живыми красками описывается бедственное положение Южной Греции в жизнеописании св. Петра, епископа Аргивского, слава которого доходила и до арабов²¹⁷. Критские пираты, ведя разбойническую жизнь, говорится в житии, делали высадки на островах и нападали ночью на города и селения, расположенные на берегу, и грабили жителей; тех, кто сопротивлялся, без пощады убивали, а тех, кто без борьбы сдавался, уводили в плен. Житие св. Петра, так же как Димитрия Солунского, имеет большое значение в истории занимающих нас отношений, ибо и в последнем некоторая часть чудес должна иметь отношение к IX в. В первые годы X в. критский и сирийский флот арабов действовал по взаимному соглашению, почему имел значительный перевес на всей доступной ему водной области. Самыми крупными событиями, характеризующими это время, должны быть названы: высадка на Лемносе, сопровождавшаяся большим опустошением и многочисленным полоном; движение в Пагасейский залив и взятие значительного торгового города Димитриады и, наконец, осада и разграбление второго по важности, торговому значению и крепким стенам византийского города, богоспасаемой Солуни.

Весьма важная роль выпала в этих событиях на долю Льва Триполита, уроженца города Атталии, принявшего мусульманство и сделавшегося, как это часто бывало с ренегатами, ревностным приверженцем нового вероучения и заклятым врагом прежних единоверцев – христиан. Одним из первых предприятий Льва было нападение на отечественный его город Атталию в июне 904 г. Это нападение так хорошо было соображено, что город, лежавший у морской гавани и имевший торговое и военное значение, сдался арабам прежде, чем правительство успело подать ему помощь. Приняв во внимание, что Атталия составляла одну из важнейших морских стоянок и что от нее был близкий переход к Дарданеллам, можем понять, как смел был сделанный Триполитом шаг и как основательна была ходившая тогда молва, что он похваляется взять самый Константинополь. Чтобы предупредить это движение и успокоить столицу, царь послал часть царского флота, очевидно стоявшего близ столицы, под начальством друнгария Евстафия, который, однако, не решился идти против Триполита и предоставил ему спокойно войти в Геллеспонт и приблизиться к Абидосу, который был ключом всех морских укреплений и заключал в себе главное таможенное управление империи. Когда и этот город оказался в руках мусульман, похвальба Льва Триполита становилась почти реальным фактом, так как его флот шел вперед и находился при входе в Мраморное море. При такой обстановке в первый раз выдвигается имя протасикрита Имерия, который получил приказ принять меры к отражению неприятельского флота. Трудно понять, однако, намерения византийского адмирала: он прошел Мраморное море и Геллеспонт, не встретив врага, и сделал движение на восток, по направлению берегов Малой Азии, между тем как неприятель оставался на севере, близ Македонии. Не говоря уже о том, что Имерий оставлял таким образом беззащитным вход в Геллеспонт, он давал возможность Льву Триполиту избирать любой пункт для нападения в Македонии и на островах Архипелага. Арабский вождь прекрасно воспользовался обстоятельствами, дававшими ему полную свободу, и вступил в Салоникский залив, где находился большой, густонаселенный и богатый город Фессалоника, оказавшийся в это время лишенным надлежащей защиты.

Выше была уже речь о положении города и об его важном значении в торговом и финансовом отношении²¹⁸, что придавало ему большую славу и ставило его на первое место после Константинополя. Как показывают сохранившиеся в Солуни до настоящего времени важные археологические памятники, между которыми церковь св. Димитрия с недавно открытыми превосходными мозаиками, часть коих относится к VIII – IX вв., занимает одно из первых мест, умственная жизнь, искусство и литература стояли здесь на высоком уровне и делали Солунь густонаселенным и просвещенным городом, имевшим в занимающее нас время до 200 000 жителей. И тем не менее Солунь не была подготовлена к неприятельской осаде, как это легко понять из прекрасного описания последовавших событий, принадлежащего современнику и солунскому жителю Иоанну Камениате, произведением которого здесь и воспользуемся²¹⁹.

«Выше мы объяснили, – говорит писатель, – как велик и широк по объему был город. С суши он был окружен крепкой и толстой постройки стеной, которая была снабжена передовыми укреплениями, башнями и зубцами, так что с этой стороны для жителей не было причины к опасениям. Но южная сторона, обращенная к морю, находится на равнинном месте и лишена средств обороны. Следует думать, что строитель этой крепости, не предполагая возможности нападения со стороны моря, оставил без внимания южную часть города, обращенную к морю. По преданию, сохранившемуся до нашего времени, город не был защищен с этой стороны с самых отдаленных времен и только из страха по случаю нашествия Ксеркса сделан был небольшой высоты вал, который остался и до сих пор, и никому не приходило в голову, что с этой стороны может угрожать опасность. Ибо хотя часто и очень сильные войны выдерживал город со стороны варваров и соседних славян, которые употребляли всяческие наступательные средства и в бесчисленном множестве, как песок, устремлялись на него, тем не менее сухопутное нападение легко было отражаемо и опасность предотвращаема была вследствие сухопутных укреплений и всегдашней помощи, оказываемой городу всеславным мучеником Димитрием. По вышесказанным причинам не было для города поводов к опасениям. Ибо с тех пор, как славяне приняли святое крещение и сопричислились к христианскому народу, прекратились смуты и меч потерял свою убийственную энергию, а в окрестных странах был мир и тишина.

Когда мы находились в таком состоянии, прибыл к нам быстроходный вестник от Льва, благочестивого царя, предупреждающий о походе варваров, т. е. противных агарян, и повелевающий со всею поспешностью вооружаться. От него мы узнали, что к царю явились перебежчики из самих варваров и выдали намерение вождей их. План неприятелей был ударить всей силой на Солунь, так как их уверяли многие захваченные в плен греки, что Солунь не защищена стеной со стороны моря и легко может быть взята с кораблей. По получении этой ужасной вести во всем городе началось смятение, всех объял страх и смущение; стали совещаться, что предпринять для собственной безопасности, как приготовиться к защите против врагов и выступить против них. Но мы никак не нападали на хорошую мысль, так как не имели военной опытности и не знали, с чего начать. Умы всех главным образом смущало то обстоятельство, что была негодна стена, на которую ожидалось нападение неприятеля. Итак, совещались о принятии мер к тому, чтобы обезопасить стену и привести ее в лучшее состояние. Но это решение не одобрил тот, кто принес от царя печальное известие. Он назывался Петроной и носил чин протоспафария. Ему приказано было остаться несколько времени в городе, чтобы подать необходимое содействие и помощь в делах. Он присоветовал другой, очень разумный, решительный и спасительный план, но его расстроили наши грехи, уготовлявшие нам гибель. Ученый этот муж и приобревший большой опыт в делах, сообразив, что если бы он озаботился постройкой стены, то доставил бы много труда гражданам, а пользы нимало не принес этим, придумал другой способ защиты – и, смотри, какой остроумный и пригодный.

Видя, что южная часть города вся окружена морскими водами и что в случае нападения неприятелей с этой стороны они легко достигнут желаемого, так как никакого сопротивления не будет им оказано со стороны стены в силу ее незначительной высоты, неприятели же с кормы кораблей могут, как с возвышенности, поражать тех, которые находились бы на бойницах, Петрона придумал следующее. Он советовал устроить заграждение и некоторую искусственную засаду, которая бы была прикрыта водой, это заграждение в одно и то же время служило бы защитой для города и препятствием неприятелю. С восточной и западной стороны города было много вытесанных из одного камня погребальных памятников – это было старое кладбище живших здесь эллинов; свозя их и погружая в море особенным способом, который самим им был изобретен, располагая их в воде в известном порядке в небольшом расстоянии один от другого, создал этим морское небывалое укрепление, поистине более крепкое и надежное, чем высокая стена, выстроенная на суше. И если бы осуществлено было это предприятие, оно доставило бы городу всю безопасность, так как корабли не могли бы ни в каком случае приблизиться и нанести вред, но по нашему нерадению проект этот затормозился и не был приведен в исполнение.

Ибо, когда это подводное заграждение доведено было уже до середины опасного места и мы начинали успокаиваться и отбросили страх, прибыл некто другой, также посланный царем, устранивший сейчас же Петрону и принявший на себя все попечение о городе. Это был Лев, назначенный стратигом всей области и получивший в свои руки всю военную власть. Он за лучшее рассудил оставить начатое дело и приступить к возведению стены. Поэтому тотчас же по прибытии дал людям из городского дима, снаряженным на работы по заграждению, другое назначение, приказав им сносить необходимый материал для строителей, и таким образом многочисленностью рабочих рук и обильной доставкой материала заботился осуществить задуманное предприятие. Постройка стены пошла с значительным успехом. Но чем больше поднималась стена до той высоты, какая казалась необходимой, чтобы противостоять замыслам врагов, тем сильнейшие опасения мы, граждане, питали насчет недоконченной части ее. Ибо никоим образом нельзя было успеть вывести стену на всем протяжении, которое нужно было защитить, наступление же варваров ожидалось со дня на день, а наша постройка не дошла еще до середины опасного места, с которого можно было нанести вред».

К несчастию, Лев не мог окончить предприятия, так как вследствие падения с лошади впал в тяжкую болезнь, которая воспрепятствовала ему следить за работами. Сменивший его стратиг Никита обратился к исполнению новых проектов для защиты города.

Стратиг Никита, на которого перешла задача военной защиты города, принял экстренные меры к усилению военных людей в городе. В ближайших окрестностях Солуни жили славянские племена, пользовавшиеся некоторой свободой внутреннего самоуправления и стоявшие в зависимости от стратига стримонской фемы. Это были искусные стрелки, и своим искусством и численностью они могли оказать городу важную услугу на случай нападения арабов²²⁰. Далее писатель сообщает, что к славянам были отправлены письма с приглашением прибыть в город в надлежащем вооружении²²¹, но что они весьма холодно отнеслись к предложению солунской администрации и явились в малом числе и плохо вооруженные. Как бы ни было скудно известие Камениаты по мотивам, которые бы объясняли отношение славян к военному начальнику Солуни, но необходимо его исчерпать во всей полноте, чтобы извлечь некоторые полезные заключения. Прежде всего важно отметить, что военный начальник Солуни обращается непосредственно к славянским коленным старшинам, а не к византийской администрации²²², это хорошо усматривается из того, как наш писатель объясняет неудачу сделанного к славянам обращения.

«Это объясняется, – говорит он, – тем, что стоявшие над ними начальники были лукавы и негодны, более соблюдали личные выгоды, чем общественную пользу, обыкновенно строили козни ближнему и легко поддавались на подкуп. Что касается стратига стримонской фемы, который должен был иметь под рукой постоянно готовых на войну людей, то он под разными предлогами медлил сбором и посылкой вспомогательного отряда, так что к нему несколько раз обращался стратиг Солуни Никита с побуждениями и с угрозами, что в случае какого несчастия с городом на него падет вся ответственность. Но начальник стримонской области настоял на своем и не дал городу ожидаемой от него помощи,

Утром 29 июля 904 г. разнесся слух, что неприятельский флот находится уже близ города. Этот слух поднял на ноги все население; все спешили к стенам и вооружались чем могли. Не успели еще занять мест на стенах, как сарацинские корабли показались в заливе с распущенными парусами, направляясь к стенам. Бросив якорь близ города, сарацины стали изучать укрепления и знакомиться с положением города и с силами греков. Сам Лев Триполит тщательно присматривался к приморской стороне города и выбирал более удобное место для нападения. И так как часть залива оказалась недоступной вследствие произведенных морских заграждений, то необходимо было отыскать такое место, по которому можно было бы подойти к самому городскому укреплению и начать к нему подступ. Когда оказалась возможность подойти к берегу, арабы начали делать попытку к высадке, но их встретили греки множеством стрел, причинявших большой урон неприятелю». При этом писатель считает необходимым заметить, что прибывшие из окрестностей славяне поставлены были на самых важных местах, а «с ними никто не может равняться по искусству стрелять в цель и ничто не может противостоять силе их стрел».

В течение этого дня арабы делали всевозможные попытки захватить хотя бы часть стен, так, они бросались в море с деревянными лестницами и выплывали на берег, но их встречала туча стрел и заставляла поспешно спасаться бегством.

На следующий день вся храбрость греков и искусство союзников их, славян, должны были уступить настойчивости арабов. Им удалось сделать вылазку и поставить метательные машины, под защитой которых арабские охотники могли подняться на стены, но это предприятие не сопровождалось ожидаемым успехом, ибо арабы были сброшены с деревянных лестниц. На третий день осады предположено было сделать общий приступ. На этот раз осаждающие имели полный успех. Они во множестве высадились на берег и овладели стеной, после чего сопротивление сделалось бесполезным. Мусульмане рассеялись по улицам города и начали беспощадное истребление населения и грабеж.

«Когда варвары увидели, что стены остались без защитников и что всеобщее бегство сделало для них весьма легкою дальнейшую задачу, то высадились с кораблей и завладели стенами и дали знать своим товарищам о совершившемся. Тогда со всех кораблей сошли варвары с обнаженными телами, имея только легкое прикрытие на пояснице, с мечами в руках. Ворвавшись в город, они перебили всех, кто оказался близ стены и кто не у спел спастись бегством, а потом рассеялись по улицам. Городское же население, разделенное на многие части, волновалось и было в угнетенном состоянии, не находя средства к спасению и выхода из затруднения. Тогда горожане казались подобными лодке без руля, которую бросают волны по разным направлениям. Мужчины, женщины и дети представляли жалкое зрелище: льнули один к другому, давая друг другу последнее целование. Там можно было видеть старика отца, обнявшего своего ребенка и горько над ним плакавшего, там муж расставался с любимой женой, в другом месте окруженные детьми родители в горьких слезах ожидали разлуки. Короче сказать, всюду раздавался плач и беспорядочный крик, как будто стадо овец, запертое и приготовленное на убой, издает смешанные звуки. Одни думали спастись в своих домах, другие предпочитали улику, иные бежали в церкви, некоторые же спешили к городским воротам».

Все население, за исключением весьма немногих, которые успели бежать за город и спастись в окружающих горах, частию подверглось безжалостному истреблению, частию захвачено было в плен. По отношению к спасшейся от меча варваров части населения у И. Камениаты находим такое замечание.

«Это было весьма ограниченное число защитников западной части залива, да еще те, что тайно убежали к акрополъским воротам и спасли свою жизнь, пока еще не наступила опасность: это были славянские старшины, заранее умыслившие это и захватившие ключи от тех ворот²²³. Им бы следовало, так как они предвидели крайнее бедствие, всякому желающему предоставить возможность выхода, тогда бы многие из ушедших ранее нападения варваров избегли бы смерти. Они же, соблюдая лишь собственные выгоды, приотворяли немного ворота и выходили небольшими группами, оставляя одного у ворот, чтобы запереть их снова. На всякий же случай у них был придуман коварный предлог для объяснения бегства – это будто бы по приказанию стратига они выходят для встречи стримонских союзников».

Собственная судьба автора записки о взятии Солуни также весьма трогательна. Он вместе с отцом и двумя братьями, желая спастись бегством из города, пришел к воротам слишком поздно, когда варвары уже завладели всеми выходами. Весьма любопытно сделанное им замечание, что им удалось спастись в одну башню впятером и что все пятеро принадлежали к клиру²²⁴. Когда убежище их было открыто, они вступили в переговоры с арабами и купили себе жизнь денежными подарками и обещанием выдать еще большую сумму. Будучи представлены самому Льву Триполиту, они вместе с другими захваченными в плен солунцами присуждены были к отправке в Таре, где обыкновенно происходил обмен пленными между арабами и греками. В числе других попался в плен и стратиг Никита и один из воевод славянской окрестной страны²²⁵. Особенное внимание в описании Камениаты уделяется евнуху Родофилу, который незадолго перед тем был послан царем в Южную Италию с значительной денежной суммой для войска. Остановившись по дороге в Солуни, он неожиданно захвачен был рассказанными событиями. Ему удалось, однако, накануне взятия города отослать денежные суммы к стратигу стримонской фемы, поручив ему сохранять эти деньги до исхода войны. Когда и его взяли в плен, предводитель арабов спросил его: «Куда ты девал два таланта, которые ты должен был доставить в Сицилию?» Родофил объяснил, что деньги отправлены к стратигу Стримона, но что он доставит гораздо большую сумму, если только дарована будет ему жизнь. Триполит в бешеном гневе приказал его жестоко бить и замучил до смерти.

Собрав в богатом городе огромную и ценную добычу и имея множество пленных, арабский вождь сделал распоряжение о доставке всей добычи на корабли. Здесь все складывалось без разбора: золото, серебро, драгоценные одежды и ткани, которыми наполнены были суда. Пленных было такое множество, что об них никто не мог позаботиться, и положение их было весьма тягостное. На десятый день страшного хозяйничанья в Солуни, 9 августа 904 г., дан был приказ к отступлению. Но Триполит как будто еще не был доволен причиненными городу страданиями, перед уходом он приказал предать его огню и разрушению и, только получив в виде выкупа те два таланта, о которых говорено выше, отменил жестокое распоряжение. Арабский флот, нагруженный добычей и пленниками, которых при поверке на Крите оказалось 22 тысячи, возвращался с большой осторожностью, боясь встречи с императорскими судами. Значительная часть пленников высажена была в Крите и раскуплена в рабство местными жителями, а флот спешил до осенних бурь добраться до гаваней на Кипре и в Сирии.

Разорение Солуни произвело сильное впечатление на современников и заставило византийское правительство обратить серьезное внимание на недостатки в организации флота и на отсутствие хороших оборонительных сооружений в больших приморских городах. Припомним, что арабы взяли в это время два города, Атталию и Солунь. Уже в царствование Льва оба эти города составили предмет особенных попечений правительства: так, укрепление Атталии поручено было Евфимию, а Солунь была снабжена приморскими стенами, как это засвидетельствовано надписью, при царях Льве и Александре во время стратига Льва Хитцилака²²⁶. Несомненно, следует поставить в связь с указанными морскими несчастиями и исключительные меры, принятые Львом для поднятия морских сил империи в ближайшие за тем годы. Подразумеваемые здесь меры должны быть рассмотрены несколько ниже в связи с историей походов Имерия, теперь же нам остается сказать несколько слов о ближайших последствиях похода Льва Триполита.

В половине 905 г. начались переговоры с сирийскими арабами об обмене пленными. После того когда установлены были обычные правила, началась фактическая передача; но снова произошли недоразумения, вследствие которых греки и арабы разошлись в разные стороны, не окончив обмена. Уже спустя три года, летом 908 г., снова греческие и арабские пленники были приведены к реке Ламус, здесь выкуплено было 3000 мусульман, по всей вероятности, тогда же получила свободу уцелевшая часть солунских пленников.

Известия о служебной карьере асикрита, впоследствии патрикия и логофета дрома, Имерия в высшей степени скудны, между тем с этим именем соединяется громадного значения факт – поднятие морского могущества Византии до такого положения, на котором оно стояло в течение X в. и которое впоследствии дало империи преобладание над арабами на море. В первый раз имя Имерия мы встречаем во время движения Льва Триполита по Эгейскому морю. Хотя ему было поручено действовать против неприятельского флота, но на этот раз, по неизвестным причинам, византийский вождь оказался ниже своей задачи и, как мы видели, допустил Мусульманский флот совершить разграблением Солуни неожиданное и небывалое еще в истории империи дело. Правда, он сохранил бывшие под его начальством корабли, и, конечно, из опасения встречи с ним мусульманский флот принимал крайние меры предосторожности на обратном пути из Солуни осенью 904 г. Как можно видеть из последующего, Имерию не было вменено в вину случившееся; напротив, не больше, как через два года он снова в звании логофета дрома поставлен был во главе флота, имевшего целью войну с арабами. Притом на этот раз предполагалось совместное действие флота и сухопутного войска против сирийских арабов и критских²²⁷. Хотя план соединенных действий не удался, так как греческий стратиг Андроник отказался явиться на условленное место, тем не менее Имерию удалось одержать над мусульманским флотом блестящую победу, помеченную днем памяти апостола Фомы²²⁸ (6 окт. 906 г.). С этих пор в отношениях империи к мусульманам начинается большой поворот, который можно обозначить так: империя начинает наступательное движение против восточных арабов. Настроение современника по отношению к этому столь крупному в то время вопросу рисуется в письме Арефы, митрополита Кесарии, к дамасскому эмиру²²⁹.

«Что вы хвалитесь, будто, пользуясь особенным Божиим расположением, воюете и завладеваете светом, то что скажете, если напомним... как Андроник истребил вас 18 тысяч на одном месте. Где была ваша вера, когда Имерий уничтожил и истребил целое ваше войско? Впрочем, уповаем, что время ваше исполнилось и вы окончательно погибнете».

До погибели было еще далеко. Но действительно, империя собиралась с силами, чтобы разорить самое опасное гнездо морских разбойников, утвердившихся на Крите, и подорвать таким образом силу сирийских арабов, которым всегда подавали руку помощи из Крита. С этой целью, с одной стороны, завязаны были непосредственные сношения с калифом ал-Муктафи, которые сопровождались благоприятным разрешением некоторых пограничных недоразумений и привели к окончанию споров по обмену пленными²³⁰. Эта важная миссия возложена была на высокого государственного деятеля при Льве Мудром, магистра и патрикия Льва Хиросфакта, который два года оставался на Востоке и удачно выполнил возложенное на него поручение. В то же самое время правительство занималось организацией морских и сухопутных сил и подготовляло большую экспедицию против мусульман. Во главе этого громадного, как сейчас увидим, предприятия поставлен был Имерий. Ему был поручен не только царский флот, но, по-видимому, все морские силы, какими только располагали организованные для этой цели приморские фемы. Морской поход Имерия, имевший целью критских и сирийских арабов, заслуживает внимания не по результатам, которые вообще были весьма плачевны, а по той исторической обстановке, при которой он состоялся, в особенности же потому, что это был один из весьма немногих военных актов империи, который может быть тщательно изучен по его материальным средствам и по тем внутренним, невидным для внешнего наблюдателя пружинам, которые заставили устремиться к одной цели на морских судах десятки тысяч военных людей с военными запасами и продовольствием, оцениваемыми в миллионы рублей. Как был предусмотрен сбор войска, как собирались рекруты, откуда и какое содержание шло на офицеров и простых матросов, какие были суда и сколько экипажа могли они вмещать – все подобные данные сохранились до настоящего времени в официальных отчетах и документах, вошедших в труд Константина Порфирородного, сына царя Льва²³¹. Но прежде сообщим некоторые данные о ходе дела. За недостатком точных хронологических указаний поход Имерия весьма трудно приурочить к определенному времени, почему разные исследователи помещали его на протяжении от 902 по 910 г. Принимая в соображение, что отмеченный период истории Византии представляет особенный интерес по отношению к Руси, так как тогда начались договорные отношения между Византией и нашими предками, мы не можем не остановиться на более или менее близких к действительности догадках. Благодаря новому свету, проливающемуся на изучаемый период из арабских источников, и сопоставлениям, сделанным в недавнее время в русской литературе²³², получилась возможность относить поход Имерия к 910 г., а поражение его арабами у Самоса к 911 г. Вместе с этим получается иной взгляд на многие события того же времени, остававшиеся прежде в тени. Царь Лев долго готовился к войне с арабами и внимательно всматривался в современные отношения, чтобы найти себе союзника даже между самими мусульманами. Так, послы императора в 907 г. были в Африке и вели переговоры с Зиядат-Аллахом, который, находясь во вражде с сицилийскими арабами, мог быть полезным союзником Византии за ее обещание помочь ему в западной части Средиземного моря. Но еще важней была забота разъединить на время критских и сирийских арабов. С этой целью на Крит было отправлено особое посольство, но эта сторона дипломатических сношений не принесла ожидаемых результатов: критские арабы в решительную минуту стали действовать вместе с сирийскими. Удачней были переговоры с киприотами, последние были на стороне Византии и приняли на себя задачу держать надежных соглядатаев в городах сирийского побережья и извещать империю о планах и намерениях сирийских арабов.

Кипр был на стороне греков, и поэтому с началом экспедиции летом 910 г. Имерий прежде всего сделал высадку на этот остров. Хотя мусульмане оказали сопротивление, но местное население было к нему расположено и сообщало ему важные известия, приходившие сюда из Египта и Сирии. Для Имерия пребывание на Кипре было весьма выгодно в том отношении, что позволяло следить за различными областями калифата и давало возможность предупредить соединение флотов, могущих прибывать из Египта, Тарса и Африки. Первый удар был нанесен сирийскому побережью, где была взята крепость Ал-Куббе и важный город Лаодикея. Но это движение к сирийскому побережью имело для Имерия роковое значение. В это время Кипр снова перешел во власть арабов, причем ренегат Дамиан, начальник арабов, жестоко мстил убийствами и пожарами кипрским христианам, поддерживавшим Имерия. Действия мусульманского флота на Кипре помешали Имерию, и он в 911 г. начал отступление к островам Архипелага, куда преследовал его мусульманский флот под предводительством Льва Триполита и упомянутого Дамиана, и у острова Самоса нанес ему страшное поражение. Византийский адмирал едва спасся от плена, большая часть кораблей была потеряна, и все обширное и обдуманное предприятие, которым занят был царь Лев в последние годы жизни, пошло прахом. Военная карьера Имерия была закончена, так как преемник Льва, брат его Александр, заключил его в монастырь, где он и умер²³³. Воспоминание по постигшей Имерия потере флота при Самосе долго оставалось в памяти греков. Хотя для правительства вопрос о критских арабах не переставал иметь жизненное значение и оно сознавало настоятельную необходимость покончить с этим вопросом, но урок, полученный в 911 г., долго сдерживал военных людей. Лучшим свидетельством этого служат слова историка²³⁴ по поводу новых предположений организовать экспедицию против критских арабов при царе Романе П.

«Когда царь Роман, движимый ревностью по Боге и руководясь советами паракимомена Иосифа, собрав повсюду военные корабли с жидким огнем и отборным войском фракисийской фемы, из Македонии и славянских колен, предполагал отправить их в Крит, члены сената, ему преданные, выражали неудовольствие по поводу этого предприятия, напоминая царю о бывших при его предшественниках издержках и планах и неудачах, сопряженных с громадными расходами. В собенности памятно было, как при блаженной памяти царе Льве и Константине подобное же предприятие стоило громадных потерь деньгами и людьми. Выражалось опасение и морских бурь, и соединения сарацинских флотов Испании и Африки и народного поверья, что, кто отнимет у арабов Крит, тот будет царствовать над ромэями».

Известное под именем Константина Порфирородного сочинение «Об обрядах византийского двора» не может быть рассматриваемо в качестве произведения, действительно ему принадлежащего. Это есть сборник разного рода актов, хранившихся в царской канцелярии и в многочисленных приказах; между прочим, в этом сборнике находим следы придворного журнала, в котором записывались события, касающиеся царей и их интимной жизни, приемов иностранцев и торжественных выходов. При Константине благодаря проявленной им инициативе к собиранию древних архивных материалов часть их, к большому счастию для исторической науки, была прочитана и переписана и таким образом могла сохраниться для потомства. Между прочим, во 2-й книге сборника, в главах 44 и 45, находим материалы, имеющие специальное отношение к военному делу, именно к двум критским походам Имерия и Никифора Фоки, из коих последний (в 961 г.) наконец подчинил Византии этот остров. Чрезвычайная важность сохранившегося здесь разнообразного материала позволяет проникнуть в самое существо дела и войти в малейшие подробности военного искусства, насколько оно зависит от материальных причин. Попытаемся сообщить несколько выводов на основании цифровых данных, какими, впрочем, характеризуется всякий деловой и финансовый отчет.

Экспедиция Имерия не должна была воспользоваться всеми морскими силами империи, но, без сомнения, в походе участвовала значительная часть приморских фем. Подсчет военных людей, посаженных на суда, дает свыше 50 тысяч, считая здесь гребцов и военных людей, в числе коих были кавалеристы, и, между прочим, 700 человек русских, которые здесь упоминаются в первый раз на службе империи. Все это громадное число военных людей размещено было на морских судах, принадлежащих по своему составу 1) к царскому флоту и 2) к областному, или фемному, флоту. Первый участвовал в походе поставкой и снаряжением 100 военных судов: 60 дромонов и 40 памфил. На дромонах на каждом судне было по 230 гребцов и по 70 военных людей; на памфилах на одной половине было экипажа по 160, а на другой – по 130. Присоединив сюда 700 русских воинов, будем иметь на царский флот 24 500²³⁵ моряков. Что касается провинциального флота, или фемного, он участвовал в экспедиции меньшим количеством судов и людей, можно думать даже, что и вообще он был слабей царского. Четыре фемы, организованные для обслуживания потребностей морской войны, представлены здесь в следующих цифрах: 1) кивиррэотская с 31 кораблем, из коих 15 дромонов и 16 памфил, на них всего экипажа 6760; 2) остров Самос с 22 кораблями, из них 10 дромонов и 12 памфил, всего экипажа 4680 человек; 3) эгейская фема представила 7 дромонов и 7 памфил с экипажем в 3100 человек; 4) фема Эллада выставила 10 дромонов с 3000 экипажа. Следовательно, провинциальный флот представлен был в числе 77 судов, и всего экипажа на нем было 17 540 человек. Кроме того, привлечены были к набору в этот поход некоторые отделы войск и некоторые азиатские фемы с той целью, чтобы составить отряд конной службы. Сюда вошли полки фракисийской фемы, схоларии и македонцы всего в числе 1037 человек, и по 1000 рекрут из фем фракисийской и севастийской, кроме того, 500 новобранцев в феме Анатолике – всего 4037²³⁶. Независимо от упомянутых частей привлечены были к службе в этом походе мардаитов числом 5087. Таким образом, всего привлечено было в поход, как сказано выше, больше 50 тысяч, хотя в изданном тексте данный итог не согласуется с нашим, давая 47 тысяч с небольшим.

Затем по приводимым в сборнике Константина актам получаем до известной степени возможность коснуться двух соединенных с тем же походом вопросов: системы рекрутской повинности и финансовых расходов, сопряженных с поставкой армии на военное положение. Постановка этих вопросов делается возможной вследствие некоторых указаний в занимающем нас материале на зависимость принимаемых на военную службу людей от земельного их обеспечения и на существование в империи так называемых стратиотских, или военных, участков, владельцы коих обязаны были к разным видам службы, смотря по финансовой квалификации участка. Военно-податные участки в фемах есть не только особенность византийского земельного хозяйства, но вместе с тем характерная черта изучаемой нами эпохи. Поэтому необходимо сделать здесь несколько указаний, хотя бы исключительно с методологическими целями, в применении к сборнику «Об обрядах византийского двора». В сборнике не имеется прямых данных о том, как, собственно, происходил набор военных людей для царского флота, точно так же можно лишь выставлять предположения насчет появления в этой экспедиции 700 русских. Но зато для провинциального флота сохранилось несколько ценных указаний. Прежде всего в трех морских фемах дело поставки военных людей лежало на обязанности военных начальников этих фем, или стратигов: «стратиг такой-то фемы принял на себя поставить» или «обязался поставить»²³⁷. Количество требуемых с каждой фемы людей, конечно, стояло в зависимости от числа судов, каким каждая фема участвовала в экспедиции, но, кроме того, при наборе нужно было считаться с семейным и имущественным положением крестьянского населения. Для выяснения этого обстоятельства имеется несравненный по точности акт в том же отчете²³⁸ по критской экспедиции.

«Протоспафарий Федор Пантехни принял подряд (εδεξατο) или «получил приказ» отправиться в фему Анатолику и произвести перепись в селении Платаниаты с тем, чтобы с жителей этого места и с других селений той же фемы набрать 500 отборных рекрутов, способных к службе в стрелках, а равно к конной службе в офицерских чинах. Если ратники окажутся владеющими полным земельным наделом, то должны на собственный счет сделать кавалерийское снаряжение; если же надел их недостаточен, то выдать им коней с конских подстав или взять с одиночек-соратников фемы Анатолики».

Приведенное место прекрасно дополняется законодательными памятниками X в., к которым мы обратимся в одной из следующих глав. Теперь же достаточно отметить, что сбор ратников на военную службу стоял в зависимости от акта имущественной переписи и что в византийских фемах крестьянское население посредством организации военно-податных участков поставлено было в обязательные отношения к отбыванию военной службы. С полного военного надела идет ратник с собственным снаряжением; недостаточные наделы или одиночки по семейному положению должны отбывать военную повинность по системе складчины – один ратник с нескольких хозяйств. Таким образом, следует принять, что стратиги фем по случаю объявления похода должны были собирать ратников каждый в своей феме на основании существовавшей системы стратиотских, или военно-податных, участков, на которых сидело обязанное военной службой население.

Что касается данных по финансовым расходам, соединенным с этой экспедицией, то в этом отношении наши выводы не могут быть достаточно точны. Это частию объясняется некоторыми неправильностями в самых цифрах, а затем слишком большой разницей цены металла в сравнении с настоящим временем. Если, например, подсчет расходов по всем статьям, приведенным в сборнике Константина Порфирородного, дает около одного миллиона на наши деньги, то это, конечно, не может представляться чрезмерным расходом на морскую экспедицию в составе 50 тысяч матросов. Нужно принять в соображение систему натурального хозяйства, дешевизну жизненных предметов и сравнительную редкость и дороговизну металла и повысить в десять раз указанную сумму, чтобы иметь представление о величине расходов. Но приведем некоторые реальные данные. Так, фема Кивиррэоты выставила 6760 человек, на них израсходовано в смысле жалованья 2 кентинария, 21 литра и 42 номисмы. Чтобы представить себе разность в системе вознаграждения военных людей разных родов оружия, укажем, что 700 русских получают в качестве жалованья 1 кентинарий. Приведенные термины денежного счета объясняются следующим образом. Номисма, иначе солид или иперпир, была большая золотая монетная единица, имевшая в обращении стоимость от 4 до 5 рублей. Литра составляла 72 номисмы, или от 300 до 350 р. В кентинарий полагалось 100 литр, или от 30 тысяч до 35 тысяч рублей. Всего на экспедицию показаны расходы в 37 кентинариев, 50 литр и 2 ном., составляющие, как сказано, около 1 миллиона рублей. Разберем, в частности, некоторые цифры. Так, жалованье кивиррэотской фемы (2, 21, 42 ном.), выставившей 6760 военных людей, составляет не больше 10 рублей на человека, между тем как жалованье в 1 кентинарий на 700 русских дает в четыре с лишком раза больше, именно почти по 43 р. на человека. Этим мы должны ограничиться по отношению к организации и расходам по критскому походу.

В связи с мероприятиями по отношению к сирийским и критским арабам следует бросить взгляд на соседние с империей, независимые от нее народы. Главным образом здесь имеются в виду армяне, находившиеся в то время в зависимости от калифата и в своей внешней политике тяготевшие к христианской империи. С вступлением на престол Македонской династии армяне появляются в значительном числе на военной и гражданской службе империи, из чего можно заключить, что Византия начала оценивать значение этого народа в своих планах против мусульман. Тогдашний правитель Армении Ашот из дома Багратидов, соединивший с Арменией Грузию и Албанию, дал своему государству столько материальной силы и политического значения, что империя, с одной стороны, и калифат – с другой, старались в постоянной взаимной вражде находить опорные пункты в этой пограничной стране. Отсюда происходят многоразличные сказания о присылке венца от царя Василия Ашоту и обратно, равно как о венчании Ашота калифом ал-Мутамидом. Пред самой смертью Василий заключил с армянским царем дружественный союз, имея в виду общего врага, т. е. восточных мусульман. Преемник Ашота (890) Сепад I, равно как и современный ему второй царь Македонской династии, продолжал поддерживать дружественные сношения и заключил в 893 г. союз против²³⁹ арабов. Но попытки Византии утвердить свое влияние в прикавказских областях не увенчались успехом. В качестве защитника христианства против мусульман Лев Мудрый посылал в Армению стратигов соседних фем, а доместик схол магистр Катакал раз дошел до Феодосиополя (ныне Эрзерум), разрушил находившиеся в окрестностях укрепления и нанес большой удар мусульманской власти в Армении. Но наместник калифа в Адербижане Афшин и преемник его Юсуф нанесли несколько раз поражения армянскому правителю и поставили страну в бедственное положение. Царь Лев думал подать руку помощи своему союзнику, но умер в сборах к походу. Армянский историк Асохик говорит об этом времени²⁴⁰:

«Вся земля обратилась в пустыню и развалины, города разрушены, селения опустошены, жители рассеяны между иноязычными и чужеплеменными народами, храмы лишены служителей и всего благолепия».

Мы проследили в главных чертах отношения между империей и арабами на Востоке. Переходим к рассмотрению мусульманского вопроса на западной границе, главным образом в Южной Италии и Сицилии. Если сопоставить иконоборческую эпоху с македонской с точки зрения наиболее существенных интересов византийского государства, то нужно без колебания признать, что императоры Македонской династии полагали жизненный интерес свой в удержании и по возможности в расширении политического влияния империи именно в Европе. Итальянским владениям придавалось громадное значение и основателем династии, и его преемниками, и это не столько по действительной и ясно сознаваемой пользе, какая проистекала для империи от ее итальянских фем, сколько по властной фикции единства империи и соединенного с этой фикцией представления о господстве в Италии. Хотя по отношению к Сицилии и Южной Италии царь Василий не делал таких больших предприятий, какова экспедиция Имерия при Льве Мудром, тем не менее следует сказать, что итальянские владения, а равно и господство на водах, прилегающих к Далмации и Сицилии, оберегались с большой последовательностью и системой и основывались на прочной организации.

После занятия Бари и Тарента империи удалось вновь стать твердой ногой в Южной Италии и, пользуясь взаимной борьбой местных лангобардских герцогов и тяготевшим над Италией страхом сарацинских набегов и грабежей, расширить свое влияние. Эти успехи, впрочем, стояли в зависимости от положения дел в Сицилии, где власть империи с каждым годом становилась ограниченней и в последние годы Василия I простиралась лишь на небольшую полосу на восточном берегу острова и на город Тавромений. Этот клочок византийских владений едва ли долго мог держаться, будучи окружен со всех сторон арабскими колониями. В последние годы царя Василия в Южной Италии преследовалась настойчивая политика, в особенности с назначением стратегом Никифора Фоки, деда впоследствии знаменитого императора того же имени, который составил себе известность на службе в малоазийских фемах. Располагая военными отрядами из Фракии и Македонии, приведенными сюда его предместником Стефаном Максенцием, и усилив их восточным павликианским отрядом под начальством Диаконицы, Никифор Фока имел в своем распоряжении прекрасное войско, с которым мог сделать попытку осуществить намерения царя. Военным и административным заслугам этого вождя Византия и обязана упрочением своей власти в Южной Италии на все последующее время до появления на юге норманнов. Ввиду опасности со стороны греческого стратига арабы приняли нужные предосторожности и собрали отовсюду вспомогательные силы. Но Никифор разбил их и взял арабские укрепления: Амантеа, Тропеа и С. Северина (885–886). Когда с восшествием Льва на престол Никифор отозван был из Италии, Византия имела уже твердое положение во всей Калабрии, Апулии и в береговой части Лукании. Лучшей похвалой для административной деятельности этого мужа служат слова царя Льва²⁴¹:

«Он покорил лангобардов не только военными делами, прекрасно исполненными, но вместе с тем проницательностью, справедливостью и добротою, будучи снисходителен ко всем и пожаловав их освобождением от всякого рода зависимой службы и от податей».

Весьма можно пожалеть, что мы лишены возможности изучить произведенные Никифором реформы в устроении завоеванной страны. К этому времени должно относить учреждение двух фем в стране: Лангобардии с центром в Бари и Калабрии. Главная масса населения в них была, конечно, из лангобардов, арабские колонисты были изгнаны, равно как и гарнизоны их; в каком соотношении с введением византийской администрации оказались местные обычаи и законы с греческими, об этом можно лишь делать догадки. Рассказывают, будто итальянцы, прощаясь с Никифором, построили в честь его храм, дабы увековечить память об его гуманном управлении²⁴² и об освобождении страны от сарацинских набегов. Некоторое время Калабрия с центром в Региуме являла предмет специальных забот империи. Сюда постепенно переходили из Сицилии византийские подданные под напором арабского господства на острове, и здесь эллинизация пустила глубокие корни. Хотя в феме Лангобардии население было по преимуществу из германских колонистов, но устройство и управление в обеих провинциях было одинаковое и находилось в руках военного губернатора, или стратига, и подчиненных ему чинов, причем значительная часть земель объявлена была государственными, и владельцы этих земель призваны к отбыванию военной службы.

Главной задачей империи, оправдывавшей, так сказать, и само господство ее в Италии, была борьба с арабами. После побед, одержанных Никифором, сарацины утвердились в двух укрепленных пунктах римской Кампании, близ Гаеты, Агрополе и Гарильяно, и приняли деятельное участие в войнах герцога и епископа Неаполя Афанасия с Капуей и Салерно. Постоянным раздором между южноитальянскими герцогами и опасностью страха перед сарацинами Византия воспользовалась для распространения сферы своего влияния на те области, где прежде было политическое влияние Каролингов. Так, герцог Салерно, чтобы заручиться помощью Византии против Неаполя и союзников его, сарацин, сам отправился в Константинополь, где был принят с отменным вниманием и награжден саном патрикия. Следствием этих отношений было то, что Салерно получило византийский гарнизон и военные снаряды. Ближайшее княжество, Неаполитанское, скоро также искало союза и помощи у императора; тогда к князю-епископу был послан отряд под начальством Хассана, который ведет ожесточенную войну с Капуей, – под знаменами Хассана можно было видеть в одно и то же время неаполитанцев, сарацин и греков. Взамен оказанного благорасположения Неаполь также должен был признать над собой власть империи²⁴³. Таким образом, Салерно, Беневент и Капуя находились формально под византийским влиянием, и между местными герцогами не было более серьезного противодействия дальнейшему расширению политической власти Восточной империи. Из всех лангобардских княжеств только Салерно пользовалось внутренним спокойствием, остальные были жертвой кровавых усобиц. В Капуе потомки Ландольфа находились в жестокой борьбе, в Беневенте постоянно происходили дворцовые революции. Гайдери, лишенный власти, ищет убежища в Бари, откуда стратиг препроводил его в Константинополь, исходатайствовал ему титул протоспафария и место правителя города Ории, в Южной Апулии. В Беневенте утверждаются на короткое, впрочем, время Радельхис, а за ним Айон, на которого напал герцог Сполето Гюи и взял его в плен. В это же время византийский стратиг Феофилакт, задавшийся целью нападения на сарацинское гнездо в Гарильяно, вооружил против себя лангобардов Беневента и Апулии, которые напали на Бари и выгнали из города византийский гарнизон. Но лангобарды не поддержали герцога Айона, и он скоро должен был снова сдать Бари патрикию Константину.

После этого для царя Льва не представлялось особенных трудностей провести свои честолюбивые планы и в Средней Италии. Прежде всего здесь нужно было воспользоваться враждой и противоположными стремлениями небольших княжеств в Кампании. Борьба герцогов между собою и с притязаниями Римского папы была одной из причин утверждения сарацин в Гарильяно; эта же борьба помогла и Византии. Было бы излишне следить за тем, как в Капуе, Салерно, Неаполе, Беневенте и Сполето почти ежегодно сменялись политические влияния и как почти в беспрерывной войне ослабляемы были княжества. Достаточно отметить, что в самом конце IХ в. вследствие возвышения графа Капуи Атенульфа, особенно после соединения им в 899 г. Беневента и Кари под своей властью, в Средней Италии начала зарождаться особенная политическая сила, приостановившая успехи Византийской империи. С тех пор Капуя возвышается между среднеитальянскими городами и в торговом отношении соперничает с Салерно, а в политическом оставляет в тени самый Беневент. Вместе с этим можно заметить, что в Южной Италии наступает период равновесия между боровшимися элементами, который находит себе объяснение и в тогдашнем положении мусульманского мира в Африке и Сицилии. Нужно признать большим благом, что Аглабитская династия в Африке имела для себя большие затруднения в местной африканской аристократии и что в Сицилии также происходила борьба между собственно арабами и берберами, а также между партией, стремящейся к полной самостоятельности, и другой, которая поддерживала идею подчинения африканскому эмиру. Только этими обстоятельствами можно объяснить то, что Византия все еще держалась в Сицилии у подошвы Этны и в Таормине. Наступил даже такой момент, что сарацины заключили союз с христианами на 40 месяцев (895 – 896). По истечении этого срока обстоятельства круто изменились. Ибрагим ибн-Ахмед, управлявший Африкой в последней четверти IX в., задался целью обуздать местных племенных представителей и для достижения этой цели не давал никому пощады, так что внушал ужас и отвращение своими изысканными жестокостями. Внимание его обращено было и на Сицилию. Так как посланный им для этого начальник не нашел средств примирить между собой враждующих, то Ибрагим отправил в Сицилию своего сына Абул-Аббаса с большим флотом, который 1 августа 900 г. пристал к Мазаре. Нанеся несколько поражений палермским арабам, Абул-Аббас овладел Палермо и принудил сицилийских арабов к повиновению. Масса населения искала убежища в византийских владениях, многие бежали в Константинополь. На следующий год арабский вождь напал на Региум и взял его приступом, забрав в плен до 17 тысяч населения. С громадной добычей возвратился он в Мессину, где нанес поражение византийскому флоту. Приглашенный затем своим отцом в Африку, он объявлен был преемником Ибрагима, который добровольно сложил власть под предлогом священной войны против неверных. С свойственным ему воинственным одушевлением он повел мусульман против последних укреплений, остававшихся в руках христиан на северо-восточном берегу Сицилии. Таормина не могла выдержать осаду и сдалась, причем город постигла страшная судьба: мужское население погибло от меча, женщины и дети проданы были в рабство (1 авг. 902 г.). Епископа Прокопия постигла жестокая участь: у него была отрезана голова, а тело подверглось сожжению. Потеря последнего опорного пункта на острове произвела тяжелое впечатление в империи, патриарх Николай Мистик обвиняет²⁴⁴ византийское правительство в непринятии должных мер. В самом деле, успехи африканских арабов в Сицилии должны были поколебать установившееся до некоторой степени равновесие в Южной Италии и сильно поднять на место византийского мусульманский авторитет. Ходил слух, что Ибрагим замышляет движение на самый Константинополь. Во всяком случае из Сицилии Ибрагим переправился в Италию и, высадившись в Региуме, пошел на север. Со всех сторон получал он посольства от лангобардских князей и городов с просьбой о пощаде и с предложениями союза. Но он даже не хотел выслушать униженные просьбы, а приказал объявить через переводчика свою волю.

«Пусть возвратятся домой и объявят своим, что отныне я принимаю на себя заботы по управлению Италией и что моя добрая воля будет законом для населения вашей страны. Не думают ли они, что какой-нибудь грек или франк могут противостоять мне? Пусть они все соберутся в одно место, и я им покажу, что значит сила и военная доблесть! Пусть уходят и хорошо запомнят, что я не только их не пощажу, но разорю и город старого Петра. И останется только одно – идти в Константинополь и стереть его с лица земли моей силой»²⁴⁵.

Неаполитанский епископ Стефан поспешил перенести мощи св. Северина из Лукулланского укрепления близ Неаполя, и самое это укрепление было разрушено, чтобы не дать арабам возможности воспользоваться им для осады Неаполя. Действительно, Ибрагим шел на север и приступил к осаде Козенцы, которая, впрочем, затянулась вследствие болезни предводителя. Дальнейшим планам арабов помешала смерть Ибрагима, случившаяся 23 окт. 902 г. Смуты в семье Аглабитов, вследствие которых господство в Африке (910) перешло к Фатимидам, равно как непрекращавшиеся раздоры между сицилийскими и африканскими мусульманами, не благоприятствовали идее священной войны с неверными, вследствие чего итальянские дела в начале X в. перестали быть в зависимости от постоянных угроз со стороны африканского или сицилийского флота. С точки зрения рассматриваемых отношений необходимо остановить внимание на судьбе арабской колонии, утвердившейся в местности древнего города Минтурны, при устье Гарильяно, близ Гаеты. Основание колонии близ моря и на границе Средней Италии давало арабам полную возможность принять деятельное участие в борьбе Гаеты с Капуей и мелких княжеств с папой – самая мысль о приглашении арабов с целью заручиться их союзом принадлежала правителю Гаеты. Владея прекрасным положением на Аппиевой дороге и имея постоянные сношения с арабами Сицилии и Африки, арабы из Гарильяно или Монте-Арженто сделались страшным бичом для окрестных мест. Знаменитые монастыри С.-Винченцо и Монте-Кассино были разрушены; Рим, Сполето и вся Средняя Италия дрожали перед опустошительными набегами арабов; дорога к Риму стала опасна для паломников. Византийское правительство долго не выступало против этих разбойников, а местные христианские княжества не стыдились пользоваться иногда союзом арабов для борьбы с соседями. Так продолжалось с 882 г. по начало X в., когда в Средней Италии образовался значительный центр политической и военной власти в соединении Беневента и Капуи под управлением Атенульфа. Чтобы обезопасить свои владения с севера, он в союзе с Неаполем и Амальфи в 903 г. осадил крепость Гарильяно, которая имела на своей стороне Гаету. Но на этот раз Атенульф не рассчитал сил и, потерпев поражение от осажденных, должен был отступить. Опустошения арабов направлялись в Папскую область и сильно затронули интересы Церкви. Монастырь Фарфа семь лет подвергался опустошениям, пока наконец не был перенесен на другое место. Только за стенами городов можно было найти защиту; крестьянское население, лишенное безопасности, должно было оставить свои усадьбы и запустить хозяйство. Но ни папа, ни маркграф Сполето не в состоянии были организовать сопротивления опустошительному потоку из Гарильяно. Взоры всех были обращены к Константинополю, куда Атенульф и отправил своего сына Ландольфа, который искал у царя Льва помощи и посылки войска. Ландольф получил сан патрикия-анфипата, т. е. вступил в зависимость от империи, но решительных мер не было, однако, принято и на этот раз. Когда Ландольф возвратился в Беневент, отца его уже не было в живых; тогда же умер и царь Лев, собираясь в поход на Восток (911); тем не менее разбойничье гнездо в Гарильяно продолжало быть предметом попечения Ландольфа. В июле 911 г. он заключил союз с Неаполем для совокупных мер против Гарильяно. В то же время началось наступательное движение против арабов из Папской области, вследствие чего отряды, действовавшие на севере от Рима, принуждены были отступить назад под защиту укреплений Гарильяно. Папа Иоанн X в союзе с маркграфом Сполето Альбериком и Ландольфом беневентским составили план крестового похода против арабов Гарильяно. Союзники обратились за помощью в Константинополь, и, прежде чем прибыл назад аббат монастыря Монте-Кассино, посланный в Константинополь, к берегам Италии прибыл столь давно ожидаемый царский флот (915) под начальством патрикия Николая Пицингли, стратига Лангобардии. Тогда и колебавшиеся доселе герцоги примкнули к движению: Григорий Неапольский и Иоанн Гаетский. В июне 916 г. византийский флот прибыл к Гарильяно. В то же время с севера приближался с римскими войсками сам папа Иоанн X и с ним Альберик, маркграф Сполето. Таким образом арабы были окружены железным кольцом с моря и с суши. Это было, можно сказать, первое общее военное предприятие южноитальянских владетелей под высшим водительством Византии. У подножия горы была выстроена крепость, откуда союзники начали вести осаду, продолжавшуюся три месяца и потребовавшую много крови с той и другой стороны. Альберик и папа нередко лично участвовали в битвах и старались своим примером воодушевить войско. Наконец голод вынудил осажденных к сдаче. Но это была сдача, достойная героев. Они зажгли свои дома и, пользуясь замешательством, вышли из города небольшими группами и думали спастись в соседних лесах. Но союзники погнались за ними и перебили почти всех. Это было в августе 915 г., и с тех пор Средняя Италия не испытывала более такого угнетения от мусульман, какое было раньше. Главная заслуга в этом должна быть приписана империи, которая снова блистательно подтвердила свое право на имя защитницы христианства против неверных.

Останавливаясь здесь в изложении южноитальянской политики в царствование Льва Мудрого, мы должны еще бросить взгляд на другую часть западной границы империи, с которой она также была соединена лишь морем и сношения с которой поэтому зависели лишь от большей или меньшей силы флота. Разумеем прибрежные города Далмации и несколько островов на Адриатике, носившие имя фемы Далмации. Господство Византии на Адриатическом море, конечно, стояло в зависимости от крепости ее положения в Южной Италии и от организации морских средств обороны в Далмации. Главные города здесь были Зара и Рагуза, но ключом положения фемы был, собственно, город Драч, организованный вместе с ближайшей приморской областью в отдельную фему (Диррахий-Драч). Для Византии представляло жизненную задачу удержать влияние как на Адриатическом море, так и по берегам Далмации вследствие ближайшего соседства с византийской фемой этого имени славянских княжеств Сербии и Хорватии и полузависимых славянских племен, сидевших у моря и занимавшихся морскими разбоями. В ближайшей главе нам предстоит выяснить организацию названных политических и этнографических групп в западной части Балканского полуострова, здесь же нужно сказать лишь о береговой полосе. В высшей степени определенно выдвигается то обстоятельство, что колебания византийской политики в этой полосе западной границы зависели от морского положения на Адриатике. С падением Тарента и Бари (839–841) наступает период арабского засилья в Южной Италии и безнадежной анархии по Адриатике. В особенности племя неречан отличалось своим удальством и отважными набегами на ближайшие острова при устье Наренты, которые и перешли под их власть. Начинавшая в IX в. приобретать морское значение Венеция пыталась в интересах своей торговли обеспечивать для своих купцов безопасность от названных пиратов. При вступлении на престол Василия I южноитальянские арабы смело ходили по морю и разграбили города Будву и Розу близ Антивари и осаждали Котор и Рагузу. И после похода в Далмацию адмирала Никиты Орифы, в 871 г., спокойствие здесь не было достигнуто, так как неречане продолжали делать набеги на Истрию. Но с тех пор как Бари снова перешел под власть Византии, положение дел изменилось к лучшему. В конце IX и в начале X в., когда арабы были окончательно вытеснены из Южной Италии, на Адриатическом море снова усиливается влияние Византии; в это время приобщены к христианству еще остававшиеся в язычестве неречане и в далматинских городах введена церковная организация по греческому обряду. Эти обстоятельства прошли совершенно незамеченными в современной событиям истории, так что мы лишены возможности составить понятие как о способах утверждения здесь византийского влияния, так и о силе его и пределах распространения. Следует удовлетвориться заключением, что как в восточной, так и в западной части Балканского полуострова одна и та же политическая и церковная идея выдвигала Константинопольский патриархат на стражу против притязаний²⁴⁶ Западной империи и латинской Церкви.