Глава 17. Литературная деятельность Константина

Обширная литературная деятельность Константина, а равно многообразные научно-литературные, археологические и художественные предприятия, во главе которых, несомненно, находился сам император и которые он поддерживал собственным примером и поощрял всеми способами, придают особенный интерес этому царствованию, с которым не может сравниться никакой другой период византийской истории, и побуждают остановить внимание на литературной производительности времени Константина Порфирородного. Давно уже признано, что невольное отчуждение Константина от политической роли и род почетного удаления от дел, в котором он находился целых 24 года при Романе Лакапине, своем тесте, должны считаться благоприятствующим обстоятельством, обеспечившим для Константина досуг и удобства, нужные для выполнения обширных научных предприятий. Женатый на дочери Романа Елене, которая по своему характеру едва ли была способна служить посредницей между своим мужем и властолюбивым отцом и несколько изменить весьма неблагоприягное положение при дворе того самого представителя Македонской династии, которому по праву принадлежало первое место, царь Константин никогда не забывал о принадлежащих ему по рождению правах и, когда представлялась возможность, высказывался об этом в предисловиях к своим сочинениям. Но и с устранением Романа и его сыновей, когда Константин сделался единовластным государем, он не обнаружил ни охоты заниматься правительственными делами, ни государственных способностей. Влияние перешло к царице Елене, из-за которой фактически правили ее любимцы. От брака Константина с Еленой родился сын Роман, на котором почили надежды Константина VII и в поучение которому составлены были некоторые сочинения. За царевичем была итальянская принцесса, незаконная дочь Гуго Берта; когда же она скончалась, Роман вступил во второй брак, с девицей греческого происхождения по имени Анастасе, принявшей имя Феофании. Но едва ли семейная обстановка оказывала влияние на жизнь царственного любителя книжных занятий; на характере его литературной деятельности скорей отразились семейные предания, идущие от Льва VI, равно как общее литературное движение, проявляющееся в весьма широких кругах в X в., и, наконец, то антикварное направление, которое так свойственно было греческой культуре занимающего нас времени.

Хотя современников Константина, имевших более или менее близкое к нему отношение по занятиям науками и литературой, можно насчитывать целыми десятками⁴²⁵, тем не менее никак нельзя сказать, чтобы с ними вместе образовалось в Византии такое просветительное движение, которое отразилось подъемом умственного уровня. Это зависит от самого характера литературного движения, в котором было мало живой силы и оригинальности. Несколько строк из прекрасной книги Рамбо⁴²⁶ достаточно выясняют этот вопрос.

«Существенный характер этой литературы заключается в недостатке оригинальности. Византия жила наследием Рима и Греции, основные идеи не подвергались перемене, общество оставалось весьма неподвижным, и в литературе не происходило обновления; в истории, богословии и науках – весьма мало оригинальных трудов. Трудно указать философскую систему, изобретенную византийцами. Предания языческой и христианской древности казались весьма обширными и без новых попыток к увеличению их. Ум человеческий изнемогал под влиянием массы книг и терялся в библиотечных собраниях. Этим состоянием угнетенного духа в Византии объясняется безграничная страсть к компиляциям. Замечается тенденция вместить в несколько сот книг все рукописные сокровища, какие сохранились от древности, сделать общим достоянием все книжное наследство. Фотий, самый крупный византийский ученый, знаменит компиляцией, именно, составлением «Библиотеки». Все ученые и литераторы X в. вовлечены были в составление обширных компиляций «Македонского дома». Характерным качеством научного движения этого периода нужно признать также универсальность знаний у каждого ученого или отсутствие специализации. Если наука не развивается, если перед учеными нет разнообразных открытий, тогда не ощущается нужды в разделении работы; таким образом, Фотий мог быть поставлен рядом с великанами XVI в., он не только был мастером в философии со всеми ее отделами и подотделами, в грамматике и литературе со всеми их тонкостями, не только в семи науках тривия и квадривия, но вместе с тем был большим правоведом, как показывает его Номоканон; в медицинских знаниях его сравнивали с Иппократом и Галеном, и епископ Захарий Халкидонский с полным доверием пользовался лекарством, приготовленным Фотием. Казалось, что средневековая Греция не имела в своем распоряжении ни идей, ни материалов, кроме тех, какие она заимствовала у древней Греции».

Этот несколько строгий приговор, если дать ему широкое применение, весьма справедлив по отношению к занимающему нас времени. Византийское умственное движение централизовалось в монастыре и в дворце и не захватывало широких общественных кругов, равно как не углублялось за пределы формального изучения вновь списываемых древних текстов. Тем не менее научная и литературная производительность, относящаяся ко времени Константина, заслуживает внимания не только со стороны истории литературы, но и составляет важный научный и археологический материал, который дает возможность воссоздать и приблизить к нашему пониманию многие стороны тогдашней жизни.

Прежде всего рассмотрим научные и литературные предприятия, веденные по почину императора Константина и пользовавшиеся его поощрением и щедрой материальной поддержкой. В этом отношении первое место по справедливости принадлежит обширному предприятию, касающемуся обработки самого большого материала, каким только располагала православная Византия, именно, обработки житий святых. Это предприятие должно быть названо по преимуществу византийским и в то же время национальным, потому что оно соответствовало идеям и настроениям тогдашнего общества. В то же самое время оно было так обширно, что распространялось на большую часть X века, будучи начато еще при Льве Мудром и окончено при ближайших преемниках Константина. Ученое предприятие, по преимуществу связанное с именем Симеона Метафраста, носившего титул магистра и логофета, касается приведения в известность, собрания и редакции древних житий святых, из коих весьма значительная часть сохранилась до настоящего времени, именно в обработке Симеона Метафраста. Не только в пределах империи, но и везде, где греческий язык и православие получили распространение, Симеоновы метафразы читались с большим увлечением и доставили виновнику их громадную известность. Нельзя думать, что один Симеон занимался этим большим и сложным делом, требовавшим огромных средств на приобретение рукописей и целой канцелярии сотрудников для переписки, извлечений и составления новой редакции из полученного материала. Позднейшие составители жизнеописаний святых, как у нас св. Димитрий Ростовский, пользовались трудом своего византийского предшественника как главным источником. По отношению ко времени жизни Симеона остаются еще некоторые сомнения, хотя они касаются мелких подробностей и не могут здесь занимать нас⁴²⁷. Более имеет значения точное определение роли Симеона в обработке материала жизнеописаний, так называемой метафрастовской редакции. Византийским свидетельством служит здесь «Похвала» Пселла, писателя, жившего во второй половине XI в. Оказывается, что существовавшие в то время биографии святых имели много недостатков, в них было много лживого и неверного и они составлены были в стиле слишком простом и грубом.

«Все совершенно ясно сознавали и порицали недостатки этих произведений, но заменить их чем-либо другим никто не мог... Но чудный Симеон не остановился на одних неопределенных порывах; не отставая от других в выражении порицания, он решился на смелое предприятие... которое сделало его повсюду славным... Говорят, что он взялся за это дело не вдруг и не по собственному побуждению, его привели к нему царские увещания и побуждения со стороны тех, кому не чужды были попечения о разуме и слове. Все нужные приготовления были сделаны, вокруг него соединено достаточное количество помощников: одни из них записывали под его диктовку первоначальный текст, затем другие переписывали продиктованное. Сверх того, были справщики, просматривавшие написанное и по требованию смысла выправлявшие ошибки, пропущенные переписчиками. Сам Симеон вследствие громадного количества подлежащих пересмотру сочинений не имел возможности несколько раз возвращаться к одному и тому же предмету».

Так как по отношению к труду Метафраста высказывались сомнения уже во время Пселла и формулированы были большие обвинения в XVI в. протестантскими учеными, то мы должны со всей внимательностью взвесить свидетельство Пселла, как самого близкого ко времени Метафраста писателя, который притом же хорошо был осведомлен в этом вопросе. Он утверждает, что Метафраст не переделывал содержания подлинников, относясь к ним как к первообразам и не касаясь существа их содержания. Он переделывал внешний вид или редактировал форму сочинений, исправляя недостатки речи, но не присоединяя новых мыслей. Таким образом, задача Симеона, по-видимому, состояла в подновлении языка и слога старых жизнеописаний, т. е. в передаче найденного им в материалах содержания другими словами, отсюда выражение «метафраз» или «перифраз». Рядом с этим в новой редакции были сделаны сокращения и исключения того, что казалось риторическим украшением в первоначальных составах. Но прийти к удовлетворительным заключениям на основании слов Пселла все же не так легко; для вполне точных выводов следовало бы сделать сравнение между житиями в метафрастовском своде и в старых редакциях. Признаком обработки, предпринятой Симеоном, считается: 1) сохранение хронологических данных, оборотов и таких объяснений, которые применимы только к первому автору, 2) литургические и церковноправовые установления, вошедшие в употребление в X в. Внутренним критерием для признания жизнеописания таким, которое подверглось редакции Метафраста, служит схематическое вступление в начале, имеющее своим предметом указание нравственно-педагогического значения предлагаемого жизнеописания⁴²⁸.

Если Метафраст начал свою работу во время царствования Константина, то, конечно, поощрение и материальная поддержка, о которой говорится в «Похвале» Пселла, оказаны были ему именно этим императором. Допуская, что начало предприятия относится ко времени Льва VI, думаем, что выполнение его потребовало по крайней мере 40 или 50 лет и, несомненно, зависело от благорасположения царя-археолога, который не только оказывал ему материальную помощь, но и поддерживал царским авторитетом, без чего невозможно было сосредоточить столь громадный рукописный материал, какой был в распоряжении Метафраста.

Не менее громадным, хотя не в таком же смысле популярным и национальным, предприятием была историческая энциклопедия. Это предприятие всего ближе характеризует эпоху собирания и методического распределения старого исторического материала для удобств пользования современников и потомства. Эта идея нашла себе применение в «Библиотеке» патриарха Фотия и в X в. осуществлена была в более удобной и доступной для пользования форме: разные научные области распределены были по их отделам и специальностям на отдельные книги и главы. Характерным отличием этого предприятия нужно признать то, что древние сочинения входили в приготовляемые сборники не в целом виде, а в отрывках. Первое место между подобными компендиумами принадлежит сочинениям по истории и политическим знаниям – сборник из 53 книг. Цель его изложена в предисловиях к сборникам «O посольствах» и «O добродетелях и пороках»⁴²⁹ и состоит в следующем.

«Так как некоторые цари и частные люди, для которых удовольствия не составляли главного в жизни, пытались обессмертить себя делами или своими сочинениями, то с течением времени безмерное количество фактов, преданное писъмени, до такой степени безграничности расширило историческое сочленение, что читатель останавливался перед безмерным количеством фактов, и вследствие того исторические занятия оказались в пренебрежении. Император Константин признал за благо: 1) разыскать рукописи во всех странах и собрать их в одно хранилище, 2) сделать избрание и сокращение в этом огромном материале, 3) распределить сделанные извлечения на 53 книги, или специальности».

Хотя в этой работе должны были принять участие многочисленные ученые, но история сохранила имя только Феодосия Малого. В исторической энциклопедии X в. должна была найти место вся историческая литература как классической древности, так и византийского периода. Кроме собственно историков в план энциклопедии входили различные стороны государственной и правовой жизни: снаряжение посольств, вступление на престол, администрация, война, Церковь, разные роды литературы, как описания, речи и письма. Из этой громадной компиляции сохранились до настоящего времени весьма незначительные отрывки, за исключением отдела «O посольствах» (Dе lеgationibus), который имеется в полном виде. В нем заключаются два подотдела, состоящие из отрывков: 1) о посольствах иностранцев к римлянам, 2) о посольствах римлян к иностранцам⁴³⁰. Что касается остальных частей из 53 книг, то сохранилось весьма немного из отделов «о добродетели и пороке», «о сентенциях», «о заговорах» и, может быть, «об осадном искусстве» и «о военных речах». Вообще можно полагать, что из 53 отдельных глав, или предметов, которым посвящена историческая энциклопедия, мы имеем возможность по разным указаниям составить понятие о 31 главе⁴³¹.

Господствовавшая в X в. тенденция собирать древние рукописи и делать из них извлечения для практических потребностей выразилась также в составлении неизвестным литератором обширного сборника статей по сельскому хозяйству (γεωρονικα или γεωργικα). Этот сборник сделан около 950 г., в основание его положена работа схоластика Кассиана Басса (VI-VII вв.). Сюда же относится исполненная по поручению Константина врачом Феофаном Ионном работа по составлению сборника медицинских сочинений (ιατρικα), равно как сборник сочинений по зоологии, составленный на основании писателя Аристофана Византия, который в свою очередь сокращал сочинения Аристотеля о том же предмете. Трудно, конечно, определить меру личного влияния императора на появление указанных сборников энциклопедического содержания, но литературная традиция соединяла появление их с именем Константина⁴³².

О значении указанных энциклопедических сочинений или сборников в настоящее время высказываются неодинаковые мнения. Говорят, между прочим, что, сохранив для потомства многое из древних писателей, которые, не будучи сохранены копиями, принятыми в сборники X в., утратились бы безвозвратно, император Константин теми же самыми извлечениями и копиями способствовал тому, что оригиналы перестали списываться, а копии вошли в моду и вытеснили самые оригиналы⁴³³. Несомненно, гораздо более заслуг оказал император своими личными литературными предприятиями, а равно такими изданиями, кои имели в нем непосредственного вдохновителя или встречали в нем материальную поддержку и поощрение. Последних так много, и они касаются таких разнообразных сторон истории и администрации, археологии и права, Церкви и политики, что в состоянии снискать со стороны изучающих византийскую историю глубокую признательность высокому меценату, сумевшему вызвать подъем литературных работ в X в. Главное место между личными произведениями Константина принадлежит его биографии деда и вместе основателя династии, царя Василия I. В предисловии к этому сочинению выражена, между прочим, энциклопедическая идея, о которой говорено выше:

«Я имел намерение, если буду в состоянии, составить подробную историю императоров и подчиненных им архонтов, стратигов и их помощников за весь византийский период. Но как это предприятие требовало и продолжительного времени, и усиленных трудов, и большого запаса книг, и свободы от других занятий, чем мне нельзя было располагать, то я по необходимости обратился к другому решению. Я решился ограничиться жизнеописанием одного царя, который так высоко поднял царскую державу и вместе с тем был эпонимом царства и оказал столько пользы империи во внутренних и внешних делах; изложить всю его жизнь и дела от начала и до конца, дабы и последующим поколениям не остались неизвестными корень и источник царского родословного дерева, развившегося со временем вширь, и дабы его потомкам в нем был естественный образец доблести и подлинная статуя для подражания. Если же нам приложатся лета жизни, и последует хотя бы малое облегчение от болезней, и не случится внешних затруднений, весьма может быть, что мы присоединим связный рассказ, доходящий до нашего времени»⁴³⁴.

Один из помощников Константина выражается следующим образом о литературной инициативе царя:

«Ты сам составляешь историю, пользуясь только в помощь нашей рукой. Всему предпочитая словесные занятия, так как они способны возбуждать соревнование и доблесть в тех, кто любит науку и исторические повествования, ты возымел прекрасное намерение составить как из письменных памятников, так из сохранившегося в устном предании как бы некоторое универсальное учебное учреждение для всех желающих. Началом своей истории ты положил предел, на котором остановился блаженный Феофан, т. е. ты начинаешь с того, кого, как внук, достаточно возвеличиваешь своими качествами по кровному родству и от кого в свою очередь заимствуешь блестящую славу»⁴³⁵.

Время составления этого произведения довольно точно устанавливается из некоторых сделанных автором указаний. Так, он упоминает о крепости Адана, которую напрасно осаждал Василий и которая взята была в 956 г. Вардой Фокой, откуда следует заключить, что это сочинение одно из последних и что оно составлено в последние годы жизни Константина, после 956 и не позже 959 г. Таким образом, не прошло еще ста лет со смерти Василия, а внук его при всех громадных средствах, какие ему давало его положение, оказался уже в затруднительном положении в смысле исторических материалов.

«Пусть никто не удивляется и не ставит нам в вину, что мы так кратко, просто и как бы мимоходом рассказываем эти значительные события. Ибо повествование подражает быстроте самых событий, и потому оно так просто и отрывочно: скорей происходили тогдашние дела, чем я говорю об них. С другой стороны, так как протекло уже много времени, то подробности событий до известной степени утратились вследствие продолжительного молчания. Мы не можем знать, а следовательно, и говорить ни о том, каковы были построения военных отрядов, ни как стремительны были нападения или в какой степени были растянуты или сгущены фаланги, ни, наконец, как применялось военное искусство, так что у нас нет содержания для подробностей и мы не в состоянии останавливаться на таких вещах, из которых слагаются подробности рассказа. С другой стороны, мы не находим возможным принимать без проверки такие факты, которые не подтверждены, хотя бы о них много было устных преданий, дабы не казалось, что мы посвящаем царю вымышленную, а не действительную историю»⁴³⁶.

Второе сочинение, несомненно принадлежащее Константину, – это сочинение о фемах. Можно пожалеть, что царственный автор не вошел в существо поставленной задачи и слишком формально отнесся к вопросу о происхождении системы деления империи по новым военным округам, названным фемами. «Это не древнее учреждение, – говорит он, – и никто из историков не делает упоминания о ныне употребительном наименовании фема». Автор рассматривает живой и современный вопрос исключительно с археологической точки зрения, не озаботившись собрать о нем такие данные, которые могли быть заимствованы из донесений стратигов и низших административных чинов фемы. Это сочинение составлено в молодые годы Константина, около 934 г., чем вполне можно объяснить его значительные недостатки. В смысле географического материала в фемах имеются сведения V и VI вв., о X же столетии автор не имеет представления; любопытно еще отметить, что сведения об азиатских провинциях гораздо полней и основательней, чем то, что дается об европейских областях.

Во многом выше предыдущего стоит произведение Константина «Об управлении империей». В этом сочинении резко проведена педагогическая цель и заметна высокая попечительность о просвещении сына царя, Романа. Здесь автор не находится более в археологической обстановке, а занимается живыми вопросами современности и указывает сыну для назидания реальные факты, взятые из жизни.

«Изучи, – говорит Константин в предисловии, – что тебе нужно знать, и искусно берись за кормило правления. Обдумывай предстоящие к исполнению дела и приготовляйся изучением к будущим, дабы заручиться опытом и зрелостью и быть способным решать важные дела. Вот я предлагаю тебе программу, руководствуясь которою ты будешь в состоянии избирать лучшие решения и не ошибаться в том, что ведет к государственной пользе. Прежде всего следует знать, какой народ и в каком отношении может быть полезен или вреден ромэям, как и при помощи какого народа можно его ослабить войной и подчинить. Не менее того важно иметь представление о ненасытной алчности каждого народа и о нелепых притязаниях, какие он предъявляет, о различии между разными племенами, генеалогии и роде жизни, о положении и климате населяемой ими земли, очертании ее и измерении, о бывших между ромэями и этими народами сношениях, а равно и о последовавших затем реформах как в нашем управлении, так и во всей Ромэйской империи. Об этом я размышлял в себе самом и решился сообщить тебе, моему возлюбленному сыну, дабы ты имел понятие о каждом из этих народов и знал, как с ними обращаться и располагать к себе или воевать с ними и отражать их нападения. Ибо соседние народы будут страшиться тебя, как необыкновенного человека, и как огня будут избегать тебя, уста их сомкнутся, а твои слова, как стрелы, будут язвить их. При твоем появлении их обнимет страх, и дрожь охватит их пред лицом твоим. Вседержитель покроет тебя своим щитом, и Творец небесный внушит тебе мудрость, устроит путь твой и утвердит тебя на твердом основании. И трон твой будет перед Ним как солнце, и очи Его будут устремлены на тебя, и ничто неприятное не коснется тебя, ибо Он Сам избрал тебя, и отделил от матерней утробы, и дал тебе, как лучшему, царство Свое над всеми, и положил тебя как сторожевой столб на холме, или как золотую статую на колонне, или как город на горе, дабы, народы несли тебе дары и населяющие землю воздавали тебе поклонение. Но, Господи Боже! Ты, царство Которого непоколебимо и вечно, будь водителем того, кто рожден мной чрез Тебя, и да будет лице Твое обращено к нему, и ухо Твое да склоняется к его молитве, да покроет его рука Твоя, и да царствует в истине, и десница Твоя да покажет ему добрый путь. Да устроятся пути его пред Тобой, дабы он соблюдал правду Твою. Пред лицем его падут враги, и неприятели его будут лизать землю. Да покроется ствол рода его листьями многоплодия, и тень плода его да приосенит царские горы, ибо Тобою цари царствуют, славя Тебя вовеки».

В данном случае царь Константин употребил правильный и научный прием для составления своего труда, который и представляет в высшей степени ценный памятник – и не в археологическом отношении, а именно для X века. Что касается времени происхождения этого сочинения, то оно точно обозначено самим автором. На основании его показаний можно видеть, что первые 29 глав были составлены в 949–950 гг., все сочинение появилось не позже 953 г. Автору было тогда 48 лет, а царевичу Роману – 14.

В числе произведений, носящих имя Константина, должно быть особенно отмечено здесь то, которое весьма мало может претендовать на имя Константина, так как представляет собой сборник пьес разного времени, касающихся хозяйства, управления и официальной жизни дворцового ведомства. Это сочинение имеет оглавление «Еκδεσις της βασιλειου ταξεος» или «Dе Сеrimonis aulae Byzantinae»⁴³⁷, в котором сохранились единственные и драгоценные данные по внутренней истории империи, где скрывается ключ для разгадки многих не выясненных еще сторон византийской официальной жизни. Нет ничего удивительного, что этот памятник занимает высокое место в ряду источников для истории Византии, хотя по материальному содержанию, по источникам происхождения и по своему составу он еще мало изучен⁴³⁸. В настоящее время выяснено, что в этом сборнике содержатся цельные сочинения, так, например, труд патрикия Петра, включенный в главы 84–85 и 86–95. Главы 52–57 представляют сочинение протоспафария Филофея, составленное в царствование Льва Мудрого, а в этот последний включена книга архиепископа Кипрского Епифания о порядке кафедр (гл. 54). Единственный полный экземпляр рукописи «Придворного устава» сохранился в Лейпцигской городской библиотеке; он написан на пергаменте и принадлежит почти к современным Константину копиям (XI в.). Так как рукопись «Придворного устава» имеет важное значение для славянской и русской истории, то мы нашли полезным дать образцы ее в нескольких снимках.

Чтобы составить некоторое понятие о «Придворном уставе», приведем несколько строк из Рейске, первого комментатора этого памятника.

«Нет ни в области церковной, ни гражданской истории такого предмета, которого бы не касался «Придворный устав». Желающий изучить церковные порядки и уставы узнает из этой книги, какова была Греческая Церковь в X в., как избирались патриархи, каковы были сношения их с царями, каково было устройство греческих храмов, какой порядок праздников, какие были крестные ходы, в какие дни и в какие храмы и монастыри они совершались. Не менее обширное поле изучения ожидает здесь и интересующегося светской историей. Здесь можно видеть, как происходила коронация царей, как цари праздновали свои свадьбы, крестили детей, делали производство в чины, ездили в загородные дворцы; как они смотрели игры в цирке, слушали приветствия димов, раздавали награды победившим наездникам; как совершались народные праздники (воты, врумалии) и чествовались высокоторжественные дни (рождение и бракосочетание царей, годовщина основания города); как происходили царские обеды, ежедневные приемы и поздравления; как совершались процессии, как цари ходили на войну, возвращались из похода и делали торжественные въезды в город, как снаряжали на войну морские и сухопутные войска; как принимали иностранных послов и как отправляли своих в чужие страны. В этой книге рассеяно множество сведений о византийском чиновном и служилом сословии, о придворной, военной и гражданской службе».

«Придворный устав» не может быть рассматриваем как произведение одного автора. Подобные памятники составляются частями и постепенно, как постепенно вырабатываются и закрепляются практикой те обряды, чины и последования, которые нашли себе место, в «Уставе». Составитель излагает не новые или им придуманные обряды, но собирает и приводит в порядок то, что было записано раньше; его личная авторская роль заключается разве в некоторых дополнениях к найденному материалу сообразно с практикой, наблюдаемой в его время, и сообразно с вызываемыми временем и обстоятельствами изменениями в самых обрядах. Даже о второй части, которая могла бы на основании предисловия к ней быть приписываема одному автору, нельзя сказать, что она действительно составлена одним лицом. Точно так же нельзя думать, что «Устав» окончательно редактирован при Константине Порфирородном, ибо в нем встречаются статьи и позднейшего происхождения. В «Уставе» можно находить и очень древние элементы, относящиеся ко времени Льва, Анастасия и Иустина I, т. е. записи, которые происходят из V в. Очень значительная часть «Устава» должна быть отнесена ко времени Македонской династии, ибо царь Василий многие обряды восстановил, а иные впервые при нем введены. Окончательная редакция «Устава» должна быть относима к периоду от конца IX до конца X в. В этот период были вновь рассмотрены, редактированы и изменены, согласно существующей практике, старые записи или журналы о царских церемониях.

Хотя значение «Придворного устава» не может подвергаться спорам, но введение заключающегося в нем материала в научный оборот представляет значительные трудности, которые позволим себе указать здесь. В «Придворном уставе» мы имеем памятник совершенно особого характера. Занимаясь главным образом материалом для придворных церемоний, он получил окончательную редакцию тогда, когда эти церемонии сделались весьма сложны и разнообразны, так что стало трудно соблюдать в точности обряд. «Устав» редактировался окончательно для того, чтобы закрепить письмом разнообразные формы этикета, сохранение коих считалось в высшей степени важным, так как в них видели реальную действительность, служившую выражением живущей империи. В настоящее время мы не можем относиться к «Придворному уставу» как к факту реальной действительности; для нас получает значение не то, чтобы тот или другой чин, принимающий участие в придворной церемонии, исполнил обязательно так, а не иначе предписанное ему действие; не то, чтобы процессия в тот или другой праздник шла непременно по тем портикам, а не по другим; это был существенный вопрос для византийского церемониймейстера времени происхождения «Устава»; для изучающего же историю Византии нет интереса в восстановлении этих пышных процессий. Следует принимать в соображение не столько индивидуальные особенности каждого обряда, сколько идею, которая дала ему содержание и проникала его; нужно делать различие между формой и содержанием. Встречаемые при изучении «Устава» трудности, остающиеся доселе непревзойденными, зависят от того, что в терминах его и в обрядах застыла когда-то живая действительность византийской официальной, в особенности придворной, жизни. Современному исследователю предстоит задача восстановить и оживить эту действительность.

Несмотря на недостатки редакции, «Придворный устав» остается бесценным памятником, изучение которого способно пролить свет на многие темные стороны византийской государственной жизни. Чтобы кратко объяснить это, мы должны указать, что материал, внесенный в «Устав», заимствован из государственного архива, из современных приказов, из официальных донесений военных и гражданских чинов и во многих случаях представляет собой документальные данные, которые должны быть изучаемы с технической стороны, по их форме и содержанию, и которых терминология, не находящая себе параллелей в других литературных памятниках, скрывает в себе намеки на обычаи и целые учреждения, составлявшие характерные качества Византийской империи.