Глава 18. Роман II. Царствование Никифора Фоки. Положение дел на восточной и западной границе. Отношение к западной империи. Италия и Рим

По смерти Константина, последовавшей 9 ноября 959 г., престол перешел к сыну его Роману II, достигшему 21 года. Он не оправдал возлагавшихся на него отцом его надежд и умер в 963 г., оставив двух малолетних сыновей: Василия, родившегося в 957 г., и Константина – в 961 г., и двух дочерей – Зою и Феодору. Кратковременное царствование Романа II показало, что он далеко не был подготовлен к ожидавшей его царственной роли и был совершенно чужд идеальных взглядов на Римскую империю, какие рисовались отцу его, императору Константину. Современники упрекали Романа II, что он совершенно не занимался государственными делами, предпочитая всему личные удовольствия и забавы в кругу недостойных сверстников. Легко понять, что придворные интриги, обычные и в другое время, должны были получить преобладающее значение. При дворе было много женского персонала, который необходимо должен был вступить в борьбу из-за влияния. Августа Феофано, супруга Романа, не выносила вдовы Константина VII, царицы Елены. Она употребила свое влияние, чтобы остаться законодательницей моды и вкуса, вытеснила Елену с пятью ее дочерьми из дворца и заставила постричься в монахини пять дочерей своего умершего свекра; это были царевны Зоя, Феодора, Феофано, Анна и Агафия. Царица-мать не вынесла постигшего ее горя и скончалась в 961 г. Хотя большинство государственных и придворных людей предыдущего царствования было удалено от дел, но некоторые из них удержались и при новом дворе. Главнейшее место принадлежало евнуху Иосифу Вринге, который и при Константине пользовался уже большим влиянием, а при Романе сделался всемогущим лицом. Таким образом, несмотря на интриги и борьбу партий при дворе, которые угрожали даже переворотом в пользу сына Романа, общее направление государственных дел находилось в хороших руках благодаря опытным администраторам и генералам, прошедшим военную школу на Востоке. Независимо от воли молодого евнух Вринга подготовил громадное военное предприятие, осуществленное в кратковременное царствование Романа II и придавшее этому царствованию неожиданный и малозаслуженный им блеск. Смерть Романа, происшедшая от истощения организма чрезмерными удовольствиями, вызвала толки среди константинопольского населения, и, между прочим, пущен был слух о том, что царь умер от яда, приготовленного августой Феофано. Хотя трудно подтвердить верность этой молвы, но, принимая в соображение характер царицы и ее дальнейшую роль в судьбах империи, следует думать, что молва могла быть правдоподобна. Вакантность трона за смертию Романа открывала блестящие перспективы для супруги его, так как представлялось необходимым объявить регентство за малолетством наследников престола, из коих старшему, Василию, было только 6 лет, а младшему, Константину, только 2 года. Естественным делом было принятие регентства августой Феофано, но ей пришлось бороться с двумя влияниями, которые могли быть опасны даже для нее, если бы она решилась пренебречь ими. Августа Феофано укрепила свое положение весьма практическим и на этот раз очень умным решением: она приблизила к власти самого популярного тогда в империи человека – знаменитого воителя на Востоке, прославленного победами над арабами Никифора Фоку.

С именем Никифора Фоки мы вступаем в период необыкновенного подъема политической и военной силы Византийской империи, которым она обязана главным образом исключительным талантам этого полководца, а потом одного из лучших венценосцев Македонского периода. Никифор составил себе известность еще в царствование Константина VII своими военными делами к Азии, на границе с мусульманскими владениями, по преимуществу в борьбе с эмирами Алеппо и Мосула и с наместниками Тарса и Триполи. В период царствования Романа II он носил уже титул магистра, который возвышал его над всеми тогдашними военными людьми и ставил на первое место в византийской служилой аристократии. Уроженец Каппадокии, Никифор принадлежал к местному землевладельческому классу. Среди военных людей он пользовался большой популярностью, так как слишком мало дорожил удобствами и в частной жизни ничем не отличался от обыкновенного воина, и между тем под его начальством восточные войска привыкли одерживать победы над мусульманами, исконными врагами православной христианской империи. Военная карьера Фок начинается с деда Никифора, носившего такое же имя и отличившегося победами над арабами в Южной Италии и Сицилии при царе Василии I; при Льве VI он стоял во главе византийских отрядов, ведших войну в Болгарии. Военное искусство и высшая военная команда как бы по наследству переходят к сыну Никифора Льву Фоке, известному доместику схол и сопернику Романа Лакапина, который, одержав над ним перевес, ослепил его. Другой сын старшего Никифора, Варда Фока, помог Константину VII освободиться из-под опеки Лакапинов, составил себе популярное имя на Востоке успешными войнами с мусульманами и в занимающий нас теперь период пользовался большим почетом за свои заслуги. Под начальством своего отца Варды Никифор-младший достиг на Востоке значительных военных успехов и популярности и по справедливости сделался преемником Варды в главном командовании восточными фемами, когда за старостью тот удалился от дел. Таким образом, Никифор в 960 г. был доместиком схол и стратигом восточных фем, т. е. в военной администрации был первым лицом. О значении семьи Фок в военной истории того времени свидетельствует еще и то, что один брат Никифора, Константин Фока, упоминается в качестве стратига фемы Селевкия, а другой брат, Лев Фока, занимал начальственное место над азиатскими войсками в то время, когда Никифору поручена была морская экспедиция против Крита.

Летописи IX и X вв. полны ужасающих известий о морских набегах критских арабов, повторяющихся почти каждый год, и о громадной добыче пленниками и драгоценными предметами, увозимыми ими в Хандак и доставляемыми на восточные рынки. Вспомним хотя бы разграбление ими города Солуни в 904 г., причем одного живого человеческого товара увезено было до 22 тысяч! Империя предпринимала после того пять походов с целью обуздания страшных пиратов и возвращения себе острова Крита, но все экспедиции кончались неудачно и сопровождались большими потерями материальных средств и людей. Последнее предприятие этого рода относилось ко времени Константина VII под начальством стратига Самоса Константина Гонгила, и тяжкие его последствия были еще у всех на памяти. Тем не менее перед самой смертью Константин занят был мыслью об организации нового похода на Крит. Душой этого смелого предприятия был Иосиф Вринга, оставшийся во главе правительства при Романе II; ему, конечно, принадлежала забота подготовки экспедиции на Крит, обставленной богатыми средствами и снабженной большими военными силами, сухопутными и морскими. Он же имел заслугу назначить во главе экспедиции самого достойного и популярнейшего в то время военачальника в лице Никифора Фоки. Следует признать, что в 960 г., когда состоялась экспедиция против Крита, положение восточных арабов было весьма критическое, и против них можно было с надеждой на успех предпринять решительное действие. Прежде всего смуты в Багдадском калифате значительно ослабили власть главы мусульманства, вследствие чего в калифате образовались полузависимые княжества – султанаты и эмирства – в Персии, Месопотамии, в Сирии и Малой Азии; кроме того, подле калифа выросла власть его военного опекуна, род палатного мэра франкского государства Меровингов, в лице султана Муиз ад-Дауле. Эти обстоятельства ставили критских арабов в изолированное положение и не позволяли им, как было прежде, надеяться на скорую помощь из Сирии от своих единоверцев. Все это было принято в соображение византийским правительством или, лучше, тогдашним всесильным министром Иосифом Врингой, когда он назначил летом 960 г. морской поход против Крита.

Подготовленная в 960 г. экспедиция, во главе которой было предназначено стать магистру Никифору Фоке, далеко превосходила по своему замыслу, применению громадных технических средств, многочисленным военным силам и множеству военных и грузовых судов все то, что доселе могла представить история византийских морских походов. По свидетельству современной летописи, всего в этом походе участвовало до 3300 судов разного назначения. Сила византийского флота заключалась не только в разных родах оружия, которыми были снабжены суда, но по преимуществу в том секретном для иностранцев и весьма губительном для всякого неприятеля военном снадобье, которое называлось живым, или греческим, огнем. Этим средством снабженные суда византийского флота внушали ужас неприятелю, по слухам или по опыту знавшему о губительном его действии на суше и на воде. Летом 960 г. (июнь – июль) византийский флот вышел из Константинополя, по пути близ берегов Малой Азии к нему присоединялись вспомогательные и дополнительные части с островов и морских фем в заранее условленных местах: Митилена, Хиос, Самос, Фигелы, на юг от Ефеса. Весьма любопытно сообщение Михаила Атталиата (XI в.), что, когда Никифор намеревался отсюда держать путь на Крит, между византийскими моряками не оказалось налицо никого, кто бы мог вести флот вперед, так как никто не бывал дальше этих мест, ибо дальше уже море было недоступно для плавания греческих моряков. Выручили уроженцы острова Карнафы, которые взялись довести флот до критских берегов. Никифор сделал высадку на остров без всяких затруднений, так как критский эмир не подготовил ему сопротивления. Трудно сказать, где была сделана высадка, которая должна была произвести во всяком случае страшное впечатление на арабов. Современник описываемых событий историк Лев Диакон, которому мы обязаны самыми лучшими известиями по истории второй половины X в.⁴³⁹, сообщает об этом весьма сухие данные.

«Собрав по повелению государя все малоазийское войско, он посадил его на корабли и с весьма многими огненосными судами немедленно отправился и в короткое время пристал к острову Криту. Когда должно было сходить с кораблей, тогда он на самом деле показал свою опытность в делах воинских. Он привез с собою на судах лестницы, по коим высадил с кораблей всю пехоту и конницу на берег. Неприятели, пораженные сим новым и чрезвычайным случаем, оставались неподвижно на местах⁴⁴⁰ по отрядам и ожидали нападения римлян».

Несмотря на блестящий успех, с которым была произведена высадка, в дальнейшем предстояло немало серьезных затруднений. Арабы имели на Крите укрепленные города, и столица арабского эмира Хандак, неподалеку от Кнососа, представляла собой сильное укрепление. Нужно было овладеть открытой страной и затем начать осаду городов; все это требовало времени и хорошей организации, кроме того, предстояло обеспечить византийский отряд против неожиданных высадок с моря, если бы сирийские или египетские арабы захотели подать помощь своим критским собратьям. Словом, византийскому стратигу следовало многое предусмотреть, чтобы воспользоваться счастливым началом. И нужно сказать, что не везде улыбалось ему счастие. Стратигу фракисийской фемы Никифору Пастиле поручено было сделать разведку в неприятельской стране. Отряд его предался грабежу и без всякой осторожности рассеялся по стране, «обильной пажитями, скотом, всякими плодами». Этим воспользовались арабы и неожиданным нападением почти совершенно истребили неосторожный отряд. Сам предводитель погиб в жаркой схватке. Понимая очень хорошо, что этот успех может сопровождаться весьма тяжелыми последствиями для начатого им похода, если не исправить его новым геройским поступком, который бы подействовал на арабов, Никифор решил немедленно идти на Хандак. Византийское войско шло по прекрасно обработанной и культурной стране, занятой частию христианами, хотя и обращенными в мусульманство, но с распростертыми объятиями принимавшими византийцев, частию арабами, которые спешили укрыться в горы. Подступив к Хандаку, или нынешней Кандии, Никифор должен был оценить неприступное положение крепости, защищенной, с одной стороны, высокой скалой, с другой – морем, которую нельзя было брать силой, так как при естественной защите она была окружена стенами, по которым могли разъезжаться две повозки. Город был снабжен значительным гарнизоном и обеспечен съестными припасами. При таких условиях Никифор Фока не мог приступить к городу и взять его открытой силой. Нужно было решиться на правильную осаду и принудить его к сдаче голодом. В этом смысле и принят был ряд мер. Со стороны моря предоставлено было действовать флоту, который не только отрезал город от морских сношений, но и наблюдал за тем, чтобы извне не была ему подана помощь. Со стороны суши осаждающий отряд окружил город глубоким рвом и валом, так что, с одной стороны, защитил себя этим от неожиданных вылазок и нападений врага, с другой – совершенно изолировал его от сношений с мусульманами, населявшими остров. Вместе с тем главнокомандующий рассылал мелкие отряды во всех направлениях, чтобы опустошать страну, подчинять грекам города и селения и подвозить припасы для осаждающих Хандак войск. Прежде чем было закончено обложение города, эмир Абд-ель-Асиз уведомил африканских и испанских арабов об угрожавшей ему опасности, но помощи ему не было оказано. Осада затянулась на долгое время и поставила осажденных в отчаянное положение – начал ощущаться недостаток припасов. Хотя на выручку осажденным составился отряд в 40 тысяч человек, но Никифор узнал своевременно об его приближении и частию рассеял его, частию перебил на пути к Хандаку. Это обстоятельство, о котором осажденные скоро были оповещены выставленными напоказ под стенами города отрубленными головами арабов, повергло осажденный город в крайнее смущение, лишив его всякой надежды на внешнюю помощь. Хотя под влиянием суровой погоды в зиму 960–61 г. и недостаточного урожая Никифор испытывал большие лишения в самых необходимых предметах, но Иосиф Вринга принял экстренные меры, чтобы критское войско было снабжено всеми нужными запасами, и тем предупредить упадок военной дисциплины. Имея точные сведения через преданных ему людей о том, что делается в городе, Никифор узнавал заблаговременно о готовившихся вылазках, принимал соответствующие меры и наносил хандакскому гарнизону одно за другим сильные поражения. Весной 961 г., сделав надлежащие приготовления к нападению на городские стены, Никифор назначил приступ, который, однако, был отбит и сопровождался большими потерями для осаждавших. В начале марта сделана была новая и уже более решительная попытка овладеть городом. Для этого прежде всего употреблены были подкопы и применены заготовленные заранее стенобитные машины. Лев Диакон дает понять, каким образом был взят наконец город.

«Как скоро из метательных орудий стали бросать в неприятелей множество тяжелых камней, то тотчас они начали отступать. Когда придвинули к стенам баран и сильно стали бить в оные, тогда многие воины спустились в ров, принялись подрывать, вырубать и разламывать камни, служащие стене основанием. Между тем беспрестанно били в стену бараном и мало-помалу проламывали сие твердое и непоколебимое здание. Подрывши стену и сделавши ее висящею над подкопом, воины подперли ее прямыми чурбанами, навалили груду сухого и легко воспламеняемого лому и, подложив огонь, вышли. Как скоро пламя усилилось и начали гореть подпоры, то вдруг две башни вместе со стеной, между ними находящеюся, треснули, обрушились и упали».

Таким образом, осаждавшие могли ворваться в город, где происходили сцены беспощадного убийства, грабежа и насилия, с одной стороны, и отчаянного сопротивления, борьбы за жизнь и свое имущество – со стороны побежденных. Сделав распоряжение о том, чтобы оказана была пощада всем безоружным и просящим о помиловании, Никифор, по обычаю времени, предал город грабежу и объявил всех жителей военнопленными. Эмир и старший сын его Анема и знатные жители города вместе с богатой добычей, захваченной завоевателями, были отделены в качестве государственной собственности, остальное было предоставлено военным начальникам и простым воинам. Взятие столицы означало подчинение всего острова, и действительно дальнейшего сопротивления на Крите не было.

Возвращение Крита под власть императора и присоединение его к имперским областям было событием громадной важности, значение которого одинаково оценивали и правительство, и народ. Это было популярным делом, какого давно уже не бывало в летописях империи, оно возвышало Никифора Фоку над обыкновенными людьми и сделало его народным героем. Греческая Церковь в свою очередь воспользовалась завоеванным у сарацин Критом для миссионерской деятельности. Знаменитый монах Никон Метаноите, уже и ранее известный своей проповедью в Армении, перенес на Крит свою деятельность и восстановил здесь христианство между туземцами, в большинстве обращенными в мусульманство после арабского завоевания в 824 г. Когда в Константинополе было получено донесение о благополучном окончании критского похода и о включении острова в имперские владения, немедленно решено было дать триумф Никифору, и с этой целью он был приглашен в Константинополь.

Хотя не сохранилось подробного описания сделанного Никифору приема весной 961 г., тем не менее о нем можно составить достаточное представление по кратким известиям летописца. Торжество происходило в ипподроме, где в назначенное время встретили Никифора царь Роман II с патриархом и военными и гражданскими чинами. Никифор, проведший ночь накануне триумфа за стенами города, был встречен у Золотых ворот специально назначенным чином, украсившим его золотым венком. Затем триумфатор в процессии шел по городу, украшенному зеленью и коврами и шелковыми занавесями, среди громадной массы народа, выражавшего свою радость и приветствовавшего победителя арабов. В ипподроме перед царской ложей (Каошца) происходила самая важная часть церемонии триумфа. Именно, пред царем Романом и царицей Феофано, окруженными пышным двором и стражей, должны были проходить церемониальным обычаем Никифор и его сотрудники и захваченные им пленники. Величественности зрелища придавали особенную привлекательность восточные лица и одежды пленников и драгоценные предметы из золота и шелковых тканей: кубки с золотой монетой, дорогие одежды, редкие ткани, драгоценные украшения, редкие изделия из слоновой кости и металлов. Очевидец уподобляет громадное множество сокровищ, виденных в цирке, глубокой реке, вливающей в город множество воды. После торжественного празднования победы пленный эмир Абд-ель-Асиз-ель-Квортоби – или Курупа византийской летописи – остался жить в Константинополе, получив право совершать обряды своей религии; сын же его Анема служил в императорском войске, приняв христианство.

Громадная популярность, какою пользовался в столице Никифор Фока после критского похода, заставила правительство позаботиться о том, чтобы его пребывание в Константинополе не было продолжительно. Придумывать поводы к удалению столь известного полководца не представлялось необходимости, так как на Востоке, на границе христианского и мусульманского мира, была нескончаемая война, и положение дел как раз в 961 г. требовало энергичных мер. Мы говорили выше, что в последние годы Константина здесь особенно усилилось влияние-эмиров Алеппо и Мосула, двух братьев из фамилии Хамданидов, Сейфа ад-Дауле и Насера ад-Дауле. Еще в 960 г., когда Никифор занят был делами на Крите, эмир Алеппо напал на имперские владения, выслав конный отряд в 30 тысяч, может быть, с целью отвлечь византийское войско из Крита. Против него был, впрочем, назначен доместиком схол и главнокомандующим всех фем, оставшихся на Востоке после отправления большой экспедиции на Крит, Лев Фока, брат Никифора. Это был также один из заслуженных военных людей, приобревший военный опыт и известность на театре военных действий в Азии. Осенью 961 г. Лев Фока неожиданно напал на арабов, возвращавшихся с большой добычей и пленниками из счастливого похода в имперские области.

«Он обставил, – говорит современник⁴⁴¹, – засадными отрядами всю дорогу, идущую по крутым, утесистым и ущелистым горам, по долинам, наполненным оврагами и покрытым разными деревьями и растениями. Расположив таким образом свои засады, он скрытно стоял в сих местах, ожидая приближения неприятелей. Хамдан, надменный множеством следующих за ним полков, надутый и напыщенный богатством добычи и великим числом пленных, ехал то спереди, то сзади войска на чрезвычайно высоком и быстром коне, играя копьем своим... Как скоро они приблизились к узким проходам и, сомкнувшись в сих тесных и непроходимых местах, разорвали ряды свои и пошли по утесам без всякого порядка, как кому можно было, тогда стратиг, дав условный знак трубой и построив своих в боевой порядок, устремился на варваров».

Нет сомнения, что византийский вождь нанес поражение арабам в проходе из Киликии в Сирию, при подошве Тавра. Это была главная дорога из империи в сарацинские владения, где была крепость, переходившая из рук в руки, и где на этот раз византийский полководец устроил настоящую бойню арабам. Вся захваченная арабами добыча попалась в руки грекам, большинство неприятелей было перебито, и сам предводитель едва избежал плена. Говорят, что он бросал горстями золото и драгоценные предметы, с тем чтобы задержать преследование и выиграть несколько времени перед теми, которые гнались за ним. С большим трудом удалось ему с несколькими конными воинами спастись в Алеппо.

Но как ни силен был удар, нанесенный алеппскому эмиру, империя не могла надеяться на замирение на восточной границе, ибо не проходило года, чтобы из Сирии не появлялись в византийских областях новые конные отряды, которые, произведя наезды и большие опустошения, быстро удалялись, так что в Константинополе узнавали о последствиях опустошительного набега, когда неприятель уже был недоступен для преследования. Византийскому правительству предстояло воспользоваться временным преобладанием над мусульманами и дать новую организацию пограничной области. Прежде всего настояла надобность укрепить за империей владение так называемыми Килийскими воротами, где происходило описанное выше поражение арабов. Эта задача и возложена была на Никифора Фоку, когда он отправлен был в Азию. Война в горных местностях и защита проходов чрез горы требовала совершенно особенных приемов, которые бы соответствовали условиям местности и обычаям неприятеля. Арабы имели обыкновение производить неожиданные нападения, вследствие чего здесь должна была выработаться особенная система пограничной разведочной службы. На высотах устраивались укрепленные башни, и поблизости зажигались костры, которыми сообщалось с одного поста в другой о положении дел на арабской границе, и в особенности о приближении неприятеля. Никифору удалось разрушить несколько арабских пограничных укреплений и овладеть горными проходами, что поставило его в непосредственные сношения с эмиром Алеппо, знаменитым Хамданидом. Ближайшие годы военных предприятий Никифора на Востоке составляют действительно одну из лучших страниц военной истории Византии. Никогда в последующее время империя не достигала такой материальной силы и не проявила такого подъема нравственных качеств в войске и талантливости в предводителях, как именно в это время. Никифор, по-видимому, имел намерение восстановить на Востоке поколебленное успехами арабов политическое положение империи. И это не казалось несбыточным ввиду невероятных успехов, каких он достиг на Крите. Чтобы возвратить Византии давно утраченные провинции – Киликию, Сирию и Месопотамию, где теперь господствовали Хамданиды, нужно было, однако, действовать осторожно и с большой выдержкой и последовательностью. Соперник Никифора, Сейф ад-Дауле, владел громадными землями в Сирии, Палестине и в Месопотамии, имел прекрасно обученное войско, слепо преданное своему предводителю и верившее в его военное счастие. И по личным качествам эмир Алеппо отличался рыцарским характером, беззаветной храбростью, доступностью и открытым образом жизни. В лице Никифора он должен был иметь дело с византийской дипломатией, тонким расчетом, выдержкой и осторожностью, которые в конце концов взяли верх и доставили победу византийскому полководцу.

Сейфу трудно было выдерживать методическую войну. Он терпел от греков поражение за поражением сначала в горных проходах, отделявших Сирию от византийских владений. С началом 962 г. Никифор вторгся в мусульманские владения и.навел страх на арабов: говорили, что у него было 200 тысяч войска, что, конечно, весьма преувеличено. Во всяком случае первый поход имел громадные последствия: арабы были поражены неожиданностью, и эмир алеппский не решился выступить против греков в открытый бой; пятьдесят пять или, по другим известиям, шестьдесят городов и укреплений попали в руки Никифора. Для ближайшей его цели – движения против Алеппо – было на пуги одно препятствие в виде укрепленного арабами города Аназарба. Находясь при подошве скалы, которая служила для него естественной защитой, этот город считался неприступным и играл важную роль во время крестовых походов. Тем не менее, как скоро Никифор окружил его и начал осаду при помощи стенобитных машин, гарнизон стал просить пощады и переговариваться об условиях сдачи. Никифор предоставил городским жителям свободу выйти из города и разрешил каждому взять с собой, что он мог унести при себе; но это условие не было выдержано и мусульмане подверглись беспощадному грабежу и убийству. Город не только был лишен жителей и опустошен, но и его стены сровнены с землей, и вся прекрасно возделанная окрестность обращена в пустыню. За этим городом подобная же судьба постигла многие укрепления в Северной Сирии. Осенью, в ноябре или в начале декабря 962 г., греки прошли горные проходы, ведшие в Сирию, так называемые Ворота в Сирию (Руlае Syriae), близ нынешней Александретты.

Нужно думать, что Сейф ад-Дауле не нашел возможным защищать Сирийские ворота. Он сделал, правда, попытку остановить движение неприятеля, но, увидав, что в Сирию вторглась огромная масса войска, нашел необходимым запереться в своей столице Алеппо (древняя Веррия), поручив затруднять дальнейшее движение Никифора своему верному и опытному в военном деле вождю по имени Наджа. Но на этот раз счастие покинуло эмира: высланный им отряд нисколько не задержал движения Никифора, между тем сам он остался в Алеппо со вновь набранными в военную службу людьми, которые не были в состоянии бороться с прекрасно обученными византийскими войсками, находившимися под командой Иоанна Цимисхия, который в решительных делах этого похода всегда был на первом месте. Когда сделанная эмиром попытка дать сражение в открытом поле окончилась полной неудачей и сам он едва спасся от плена, Алеппо остался почти совсем без защиты и был окружен греками. Окрестности Алеппо, где находился и редкой архитектуры дворец эмира, наполненный несметными богатствами, были опустошены, и невероятно богатая добыча досталась победителям. Осада города началась около 20 декабря 962 г., и уже через два-три дня гарнизон и жители города вступили с Никифором в переговоры об условиях сдачи. Узнав при этом, что самого эмира в городе не было и что город не может долго выдержать осады, Никифор не хотел слышать об условиях, а настаивал на безусловной сдаче. Утром 23 декабря Алеппо не выдержал натиска осаждающих, часть его стен пала и греки ворвались в город. Последовала беспощадная резня, убийство, пожары и расхищение богатого города. В плен брали только красивых женщин и детей обоего пола, пленных мальчиков назначали для набора в царскую гвардию. Богатство жителей и обилие дорогих предметов, найденных в дворцах, публичных зданиях и на базарах, было так велико и разнообразно, что казалось невозможным всем завладеть и все захватить, – приходилось многое уничтожать огнем или делать всячески негодным к употреблению. Но следует здесь отметить, что при взятии Алеппо многие жители и военные люди удалились в господствующий над городом замок Ель-кале, из которого могли угрожать византийскому войску, обратившемуся после разграбления Алеппо в разнузданную толпу, забывшую дисциплину и военный долг. Кроме того, стали доходить слухи, что на выручку столицы Северной Сирии идет дамасский эмир и что сам владетель Алеппо Сейф ад-Дауле после нанесенного ему поражения, со вновь собранными силами, приближается к Алеппо. Все эти обстоятельства в соединении с дошедшими до него тревожными известиями из Константинополя побудили Никифора начать отступление из Северной Сирии. В начале 963 г., в нескольких переходах от Кесарии Каппадокийской, в лагере получено было известие о смерти царя Романа II.

Неожиданная смерть царя произвела в столице большое смущение и не могла не затронуть восточного доместика схол, которому предстояло после блистательного похода явиться в Константинополь. Ходили слухи, что он и ранее уже находился в сношениях с царицей Феофано, которая теперь была во главе правления за малолетством двух сыновей, Василия и Константина. Общественное мнение, выразителем которого можно принять историка Льва Диакона, так объясняло это неожиданное событие:

«Некоторые худые люди, рабы сластолюбия и сладострастия, повредили во время юности добрый нрав его: приучили к безмерному наслаждению и возбудили в нем склонность к необыкновенным удовольствиям... некоторые говорят, что от неумеренной верховой езды сделались у него в легких спазмы, но большею частью полагают, что ему принесен был яд из женского терема».

Царица Феофано, преданная удовольствиям и предпочитавшая всему роскошь и поклонение со стороны окружающих лиц, имела для себя опору в паракимомене евнухе Иосифе и в патриархе, но между Иосифом Врингой и Никифором издавна существовали недоброжелательные отношения, которые могли теперь вспыхнуть с новой силой. Никифор, возвращаясь из похода и имея под рукой преданное ему войско, в этот критический момент, вызванный смертью царя и женским регентством матери-вдовы, был чрезвычайно опасным человеком для временного правительства и мог позволить себе весьма многое. Хотя за недостатком известий трудно составить идею о намерениях Никифора, когда он был на пути к столице, но весьма вероятно, что решение насчет политического «переворота» уже тогда вполне созрело в его уме. Случилось, что, с своей стороны, императрица Феофано дала ему тайно знать, что его присутствие весьма желательно в Константинополе. Это положило конец колебаниям Никифора, и он решился идти в столицу. Здесь, однако, могущественный паракимомен принял все меры, чтобы заподозрить Никифора в глазах сената, но ему не удалось ни лишить счастливого победителя заслуженного им триумфа, ни ослабить его влияния в народе. В глазах духовенства авторитет Никифора вырос еще и потому, что в числе военной добычи особенно выделялся вывезенный из Алеппо плащ Иоанна Крестителя, который должен был обогатить и украсить цареградские святыни. Дальнейшие события следовали быстро за триумфом, который происходил в апреле месяце. Иосиф Вринга, чтобы сделать для себя безопасным доместика схол, решился обманным образом завлечь его во дворец и здесь ослепить. Но Никифор узнал о намерении паракимомена и искал убежища в храме св. Софии. Тогда в городе начались волнения, так как за Никифора стояло войско и большинство населения; в ограду св. Софии собрался народ. Патриарх Полиевкт, у которого доместик схол просил защиты против интриг паракимомена, оказался вполне на стороне недавнего триумфатора и употребил все свое влияние, чтобы восстановить его авторитет и отправить его немедленно на Восток, где он должен был стать во главе фем и продолжать начатую в Сирии войну. Таким образом, несмотря на соперничество Иосифа Вринги, положение Никифора Фоки значительно изменилось к лучшему. Сенат и регентство пред отправлением его на Восток в качестве главнокомандующего (αυτοκρατορ στρατηγος) дали ему, как можно заключить из некоторых выражений историка Льва Диакона, особенные преимущества и рассматривали его положение как исключительное. Так, с одной стороны, от Никифора взята клятва, что он не предпримет ничего против правительства и сената, с другой же стороны, правительство дало обязательство не делать перемен в личном составе высшей администрации без согласия главнокомандующего восточных войск и точно так же спрашивать его мнения в делах общегосударственного управления⁴⁴². Стоит вдуматься в приведенные слова, чтобы прийти к заключению, что уже в то время Никифор стал гораздо выше того положения, которое определяется званием главнокомандующего войском.

В мае Никифор был уже на Востоке, став во главе восточных фем.

«Между тем как полки сходились, он обучал находившихся при нем ратников военным действиям и ежедневными занятиями воспламенял и усиливал их мужество; учил их делать круговые движения во всех доспехах при звуке труб, при громе бубен и при звоне кимвалов, прыгать на коней, стрелять в цель из луков и ловко бросать копья...»

Хотя Никифор давал всем понять, что его ближайшая цель – идти в Сирию и продолжать войну против мусульман, но многие понимали, что на этот раз он более заинтересован тем, что происходило в столице, и что в этих видах не спешил двинуться далее Кесарии. Находясь в постоянных сношениях с императрицей и с преданными ему в Константинополе людьми, Никифор хорошо был осведомлен, что паракимомен употребляет все средства, чтобы лишить его командования и выставить против него такого соперника, который бы мог равняться с ним по военной славе и популярности. Имя Иоанна Цимисхия, в первый раз упоминаемого здесь писателями в качестве уже весьма популярного и заслуженного генерала, будет часто встречаться на ближайших страницах, а потому находим уместным сказать о нем несколько слов. Иосиф Вринга вступил с Иоанном Цимисхием в сношения на тот конец, чтобы побудить его устранить с дороги Никифора Фоку и самому занять его место.

Цимисхий происходил из родовитой армянской фамилии и по матери был в родстве с Никифором Фокой. Кроме того, тот и другой были братьями по оружию, так как оба приобрели известность и военный опыт на одном и том же театре военных действий. В последнем походе, столь прославившем имя Никифора, Цимисхий был под его непосредственным начальством и во многих случаях победы над арабами одержаны были именно Цимисхием. Но это нисколько не отразилось на их взаимных отношениях. И в настоящее время Цимисхий, в качестве стратига фемы Анатолики, находился в непосредственном подчинении Никифора. Вот почему, получив письмо Иосифа Вринги, предоставлявшее ему главное командование восточными войсками и обвинявшее Никифора Фоку в государственной измене, Цимисхий не решился стать на путь военной революции, указываемой ему паракимоменом, а, напротив, немедленно сообщил о положении дел своему начальнику и убедил его принять соответствующее обстоятельствам решение. Иоанн Цимисхий и другой стратег, Роман Куркуа, настойчиво советовали Никифору объявить себя императором и с преданным ему войском идти в Константинополь. Таким образом, 3 июля 963 г. в лагере под Кесарией Никифор был провозглашен императором при деятельном участии Иоанна Цимисхия, Романа Куркуа и Никифора Ексакионита.

«Зная непостоянство и неверность счастия, вражду и жестокость Иосифа, – говорит историк, желающий оправдать поступок Никифора, – он пренебрег прежнею присягою, предпочитая всему – безопасность».

Это замечание относится к данной присяге перед сенатом и патриархом, что он не будет иметь притязаний на царскую власть. После акта провозглашения новый император поспешил в соборную церковь Кесарии, где принял благословение от митрополита. Иоанн Цимисхий как верный союзник и преданный сотрудник в происшедшем перевороте награжден был саном магистра и званием доместика восточных схол, которым был облечен сам Никифор, другие стратиги фем также получили награды или повышения. В то же время были разосланы приказы всем стратигам фем и подчиненным им начальникам отдельных частей немедленно занять укрепления, защищающие вход в Черное море и Дарданеллы, дабы в Константинополь не могли быть доставлены ни военные подкрепления, ни продовольствие.

Приказав затем войску идти на Константинополь, он отправил вперед епископа Евхаитского Филофея с письмом к патриарху и паракимомену в котором, уведомляя их о провозглашении его царем восточными войсками и о скором прибытии в Константинополь, выражал намерение править государством именем наследников престола до их совершеннолетия и требовал признания совершившегося переворота, в противном же случае угрожал военными действиями. Хотя Иосиф Вринга поставил столицу в такое положение, чтобы она могла защищаться, призвав для этого бывшую в Константинополе гвардию и македонские фемы, но это не остановило Никифора, который 9 августа показался в виду Константинополя со своими передовыми отрядами. Заняв без сопротивления Хрисополь на азиатской стороне Босфора, он расположил свой главный стан в Иерии – летнем дворце императоров, построенном в местности нынешней Моды (Фенер-бакче), откуда начал сношения со своими приверженцами в Константинополе. В городе началась смута. Чтобы ослабить партию Никифора, правительство в лице паракимомена стало преследовать родственников его; большой вред правительственной партии нанесен был преследованиями престарелого отца Никифора, магистра Варды Фоки, который нашел убежище в церкви св. Софии и возбудил к себе общее сочувствие. В Константинополе началось народное движение, руководимое врагами правительства и приверженцами Никифора Фоки, между последними особенно важную услугу Никифору оказал евнух Василий, незаконный сын Романа Лакапина, занимавший важные государственные должности при Константине VII. Известный нам Вринга сменил его в звании паракимомена, отсюда объясняется его ненависть к тогдашнему правительству. Организовав вооруженный отряд, евнух Василий подверг грабежу и пожарам принадлежавшие Вринге имущества и приказал провозглашать на улицах города имя царя Никифора, Феофано и царевичей Василия и Константина. Затем, завладев флотом, стоявшим в Золотом Роге, Василий поспешил переправиться на азиатский берег, чтобы приветствовать Никифора, спокойно выжидавшего хода событий. В субботу, 15 августа, после окончательных переговоров со своими приверженцами Никифор нашел возможным назначить на следующий день вступление в столицу. Таким образом, состоялся триумфальный въезд Никифора, о котором легко составить себе понятие по данным, заключающимся в «Уставе» Константина⁴⁴³. Никифор ранним утром 16 августа переправился на царском дромоне из дворца Иерии на европейский берег и высадился в Эвдомоне, где состоялся прием его представителями сената и народа и патриархом. Отсюда торжественная процессия направлялась к Золотым воротам и потом главной улицей города до св. Софии. Определенное упоминание Эвдомона как предместья Константинополя, куда приставал царский корабль и откуда шествие направлялось к главным воротам города, дает достаточные основания к заключению, приобретающему господство в науке, что Эвдомон должен находиться в местности нынешнего селения Макрикей⁴⁴⁴.

В храме св. Софии патриарх Полиевкт совершил помазание Никифора на царство и венчал его царской короной. Новый император пожаловал щедрые награды наиболее близким лицам. Отца своего он возвел в сан кесаря, брата Льва Фоку наградил саном куропалата и магистра, Иоанн Цимисхий был назначен доместиком восточных схол со званием магистра, евнух Василий, столь успешно ведший интригу против Иосифа Вринги, получил звание проедра, или председателя сената. В то же время Никифор снисходительно отнесся к своим врагам и, вопреки господствовавшему в то время обычаю, не запятнал казнями и жестокими наказаниями свое торжественное вступление на престол, ограничившись ссылкой могущественного паракимомена Иосифа Вринги в отдаленную Пафлагонию, где он и умер в безвестности через 10 лет. Трудней выяснить его отношение к царице Феофано, вдове Романа II. Нельзя сомневаться, что переворот в пользу Никифора совершился не без ведома и согласия императрицы, но положительных известий об этом не сохранилось в летописи. Напротив, у позднейших, правда, писателей, как Зонар и Глик, выдвигается та мысль, что первым делом нового царя было распоряжение удалить царицу Феофано из дворца: ей указано было поселиться в замке Петрий, в нынешнем Фанаре, где она и содержалась в течение целого месяца. Все заставляет, однако, думать, что это была временная мера, вызванная желанием уступить общественному мнению, которое подозревало уже о заранее условленном соглашении между Никифором и царицей. Состоявшееся через месяц, именно 20 сентября 963 г., бракосочетание между царицей-вдовой и новым царем в знаменитой Новой церкви, построенной и богато украшенной основателем Македонской династии, показало, что предосторожности не были излишни. Патриарх Полиевкт, совершив бракосочетание, запретил императору на один год входить в алтарь под угрозой лишить его причащения. Это было весьма прискорбным и неожиданным для Никифора обстоятельством, тем более для него оскорбительным, что практически Церковь не относилась так строго ко второму браку, как это хотел показать патриарх. Пущен был, кроме того, слух, что этот брак и потому не может быть допущен Церковью, что Никифор был восприемником детей Романа и Феофано и находился, следовательно, в духовном родстве с царицей. Против этого нарекания, которое давало в руки патриарха весьма сильное оружие и даже налагало на него обязательство расторгнуть брак, Никифор защищался самым решительным образом. Он обратился к решению духовного суда, составленного им самим из нескольких епископов, бывших тогда в Константинополе, и из присоединенных к ним членов сената, и поручил ему разрешение дела о канонических правилах, препятствующих законности заключенного им брака. Суд нашел возможным вполне удовлетворить царя: с одной стороны, было им выяснено, что закон, воспрещающий браки между лицами, состоящими в духовном родстве, принадлежит еретику Константину Копрониму и, следовательно, может считаться необязательным для Никифора, с другой стороны – придворный священник Стилиан под клятвой заявил, что Никифор не крестил детей Романа и Феофано; эту клятву подтвердил и отец императора, кесарь Варда Фока. Рассказанные обстоятельства, хотя и не имевшие важных последствий благодаря принятым Никифором решительным мерам, все же не могли не оставить в нем неприятных воспоминаний и, может быть, имели свою долю влияния в дальнейшей его церковной политике.

Зима 963–64 г. прошла в празднествах при дворе и в развлечениях, предоставленных народу в цирке. Но сам Никифор не оставлял без внимания государственные дела и готовился к новым предприятиям на Востоке, где, правда, стоял во главе византийских фем родственник Никифора и его будущий убийца Иоанн Цимисхий, но где важность событий требовала личного присутствия столь популярного на Востоке вождя, как Никифор Фока.

Сейф ад-Дауле, эмир Алеппо, и после нанесенных ему поражений не терял надежды на восстановление своего могущества. Он возвратился в опустошенный Алеппо и поспешил начать восстановление его укреплений, равно как завязал сношения с начальниками укрепленных мест в Киликии и Северной Сирии, чтобы приготовить вновь вторжение в византийские области. Несмотря на то, что против него восстал подчиненный ему военачальник Наджа; несмотря на то, что эмир аль омра Муиз ад-Дауле, имевший неограниченную власть в Багдадском калифате, как будто действуя в союзе с Никифором, решился наложить руку на самостоятельные владения Хамданидов в Алеппо и Мосуле, занятое киликийскими и сирийскими эмирами угрожающее положение на восточной границе не было еще поколеблено ни недавними победами Никифора, ни временными затруднениями, в которых находился Сейф ад-Дауле. Цимисхий, стоявший во главе войск, в течение зимы 964 г. должен был не раз выдерживать нападения со стороны мусульман и защищать занятые греками позиции. После похода Никифора мусульмане вновь овладели Мопсуэстом, находившимся в 20 километрах от моря, куда и направлены были бывшие под начальством Цимисхия силы. В связи с осадой этой крепости находится рассказ о геройской гибели 15 тысяч мусульман, посланных из Тарса на помощь осажденному Мопсуэсту. Весь этот отряд, захваченный на пути от Аданы к Мопсуэсту, погиб в борьбе с греками, предводимыми самим Иоанном Цимисхием. Холм, на котором пытались спастись окруженные со всех сторон арабы, получил наименование Холма крови.

Весной 964 г. император решился сам выступить в поход. Как особенное обстоятельство следует отметить, что Никифора сопровождали в походе царица и оба царевича, Василий и Константин, что, без сомнения, много влияло на всю обстановку походной жизни и так мало соответствовало обычным условиям суровых аскетических привычек царя. Впрочем, прежде чем перейти границу, отделявшую имперские владения от занятых мусульманами Киликии и Сирии, Никифор оставил свою супругу и детей ее в пограничной феме Каппадокии, в специально для того приготовленном укреплении, чтобы не подвергать их опасности в походе по неприятельской стране. В июле месяце, миновав Киликийские ворота, царь направил главные силы на юг, к нынешнему Александреттскому заливу, где были важные города и укрепления: Таре, Адана, Мопсуэст, принадлежавшие эмирам Алеппо и Мосула, которые в это время продолжали быть самыми сильными представителями мусульманской власти в Сирии и Месопотамии и от которых зависели полузависимые владетели Тарса и других пограничных укреплений. Хотя мы не имеем возможности проследить в точности события 964 и 965 гг., так как известия летописи Льва Диакона, современника и лучшего источника для второй половины X в., не сообщают необходимых подробностей, тем не менее общий результат военных действий был весьма удовлетворителен и приближал Византию к полному освобождению из-под власти мусульман этих исконных ее владений. В этот и ближайший поход отняты были у арабов Таре, Адана, Аназарв, Мопсуэст и приготовлен свободный путь к дальнейшему движению в Сирию и Палестину. Как далеко простирались в этом отношении планы царя Никифора и как искусно он воспользовался ослаблением и раздроблением Багдадского калифата, об этом свидетельствует литературный памятник на арабском языке, изображающий взаимное положение калифата и христианской империи в виде писем – от императора к калифу и от калифа к императору⁴⁴⁵. В то время как в 964 и 965 гг. царь Никифор был занят войной с восточными арабами, по его поручению предпринята была военная экспедиция на остров Кипр, которая была прекрасно выполнена патрикием Никитой Халкуца. Это было предприятие столь же необходимое для безопасности византийских городов, лежавших на северозападных берегах Средиземного моря, как экспедиция на Крит, выполненная перед тем за три года. Ясное дело, что, пока Кипр находился под властию арабов, империя не могла овладеть Сирией и Палестиной, которые всегда могли пользоваться сношениями с Кипром и получать оттуда военную помощь. Поэтому обращение Кипра в византийскую фему и снабжение острова византийским гарнизоном весьма облегчало для Никифора его дальнейшие здесь предприятия и входило как составная часть в проводимый им военный и политический план.

Главный противник империи на восточной границе Сейф ад-Дауле был тяжело болен и потому не принимал личного участия в защите Киликии и в отражении царских войск от своего обширного эмирата. Когда после тяжких усилий и продолжительной осады взят был наконец Таре, Никифор не хотел лишать его того первостепенного военного значения, какое он приобрел в войнах между империей и арабами, и, по свидетельству арабского историка ибн-ал-Атира, задумал даже сделать его своим обыкновенным местопребыванием, дабы быть близ театра военных действий против неверных и вместе с тем показать им, «что возвращение древних византийских областей, еще остававшихся под их властью, составляло для него главную заботу». Осенью 965 г. он возвратился в столицу и мог с полным удовлетворением смотреть на достигнутые результаты, следствием которых было открытие дороги в Сирию, и вместе с тем становилось ясным, что нанесен самый сильный удар главному неприятелю на восточной границе, Хамданиду Сейф ад-Дауле. Правая рука Никифора в описанном походе, доместик схол Иоанн Цимисхий, тогда же высказывал царю желание немедленно направить поход в самое сердце эмирата, в Алеппо и в верховья Тигра и Евфрата, откуда черпал главные военные средства «нечестивый» Сейф ад-Дауле. Но царь не принял во внимание представлений своего доместика, может быть, тогда уже он начал питать к нему подозрение.

Победы Никифора всколыхнули Месопотамию и Сирию и сопровождались ослаблением политической власти калифата на восточной границе. Сильное движение обнаружилось в Антиохии: жители города изгнали своего правителя и приняли к себе бывшего эмира Тарса, который изменил своему сюзерену, эмиру Алеппо, и вступил в сношения с византийским царем. В связи с этими событиями следует упомянуть о том, что тогдашний патриарх Антиохийский Христофор оставил Антиохию и нашел прибежище в монастыре Симеона Столпника, находившемся в расстоянии 30–35 верст от Антиохии⁴⁴⁶.

В то же время, пользуясь разложением эмирата и отсутствием Сейфа ад-Дауле, бывший эмир Тарса Расик-Насими овладел Алеппо, и, хотя погиб в начале 966 г. при осаде укрепленного замка, в котором заперлись защитники города, тем не менее указанное сейчас революционное движение против власти Хамданидов продолжалось как в Антиохии, так и в других городах эмирата. На короткое время удалось больному и ослабленному эмиру снова восстановить свою власть в Алеппо и Антиохии, но неутомимый его противник, византийский царь, предпринял в 966 г. новую экспедицию, имевшую ближайшей задачей северные владения эмира и Сирию. На этот раз византийское войско доходило до старых границ Персии. Дара, Нисиби и Амида видели под своими стенами отряды Никифора. Но по невыясненным причинам дальнейшее движение направилось не в Месопотамию, а в Сирию, где доживал последние дни в своей столице Сейф ад-Дауле. Он умер в начале 967 г., и его обширные владения начали постепенно распадаться и сделались легкой добычей византийского императора.

Нам остается сделать несколько замечаний насчет дальнейших событий в Сирии, завершивших поступательное движение империи после смерти алеппского эмира. Наследником всех его владений был сын его Саад ад-Дауде, которому предстояло, однако, препобедить чрезвычайные затруднения, чтобы закрепить за собой сильно пошатнувшуюся власть над случайно соединенными городами Сирии, Месопотамии и Киликии. Прежде всего затруднения ожидали его в самой семье Хамданидов, так как его двоюродный брат, Абу-Таглиб, сын мосульского эмира, получил от калифа право на наследство, оставшееся как после его отца, так и после дяди, т. е. соединил все владения Алеппо и Мосула. Хотя начатое им движение против Саада не увенчалось успехом, ибо жители Алеппо не хотели поддержать его притязания и защищали права своего законного эмира, но вслед за отступлением Абу-Таглиба началась война с правителем Эмесы, другим двоюродным братом Саада, известным поэтом того времени Абу-Фирасом. Одержав над последним победу и захватив Эмесу, эмир Саад вскоре затем должен был вступить в отчаянную борьбу с царем Никифором, который в 968 г. предпринял на Восток новую военную экспедицию.

Несмотря на весьма неблагоприятные условия, отвлекавшие внимание Никифора на запад и на север, вследствие обострившихся отношений в Южной Италии и в Болгарии события на восточной границе составляли главную заботу правительства империи, и царь Никифор не мог не воспользоваться смутами в Алеппо и в других городах, подчиненных Хамданидам. На этот раз целью Никифора были города Алеппо и Антиохия. Как и всегда в своих походах на Восток, Никифор поражал неприятеля быстротой своих движений и неожиданностью. Нанеся сильный удар, неподалеку от Алеппо, войскам эмира, во главе коих стоял известный в истории того времени Каргуйя, занимавший в эмирате всесильное положение, Никифор, однако, не приступил к осаде Алеппо, а начал опустошительные набеги на окрестности больших городов, разоряя незащищенные места и забирая в плен население; при этом были разрушены города Гама, Гомс и другие. В первый раз, после длинного ряда лет, имперские отряды появились в приморских областях Сирии и дошли до Триполи и Лаодикеи. Весьма любопытно, что при подчинении последнего города мусульманский губернатор, зависевший от эмира Алеппо, остался у власти и после подчинения города византийскому императору и стал именоваться стратигом как военный и гражданский начальник византийской фемы. Приведя к подчинению приморские города Сирии, осенью того же года император возвратился на север и приступил к осаде Антиохии. По словам арабских историков, этот поход сопровождался жестоким разгромом Сирии, было взято или разрушено до 18 городов и попало в плен до 100 тысяч населения.

Позднее ли время года или другие обстоятельства заставили Никифора ограничиться лишь начатием обложения Антиохии, мы не можем сказать этого за недостатком известий. И тем более должны были влиять на решение царя важные причины, что необходимость завладения Антиохией вполне сознавалась им и он только откладывал это предприятие до похода, предположенного на следующий год. Это намерение очень определенно выражено было в сделанном им распоряжении оцепить доступные части Антиохии и выстроить вблизи ее укрепление, из которого бы византийский отряд, оставленный им под Антиохией, мог держать осажденный город в тесной блокаде и лишить его сношений с морем. Сделав нужные распоряжения насчет осады и поставив над оставленным им отрядом патрикия Михаила Вурцу, царь вверил главное командование в подчиненной области племяннику своему стратопедарху Петру Фоке, сыну брата его, магистра Льва Фоки, и в начале следующего 969 г. был уже в столице, где ожидал его торжественный, но не столь, как прежде, единодушный прием. Мы будем иметь случай объяснить ниже, что военные успехи Никифора и решительное преобладание империи над калифатом – в особенности на восточной границе – сопровождались обстоятельствами, вызвавшими понижение популярности Никифора и ослабление его авторитета, в особенности среди монашествующего духовенства и народа.

Вследствие начавшейся усобицы из-за обладания Алеппо самозваный эмир Каргуйя обратился с просьбой о помощи к названному выше стратопедарху Петру Фоке, который охотно отвечал на его предложение и уже начал движение к Алеппо, когда события в лагере под Антиохией побудили его возвратиться назад. И в Антиохии, как и в Алеппо, образовалось враждебное Хамданидам движение. Вместо назначенного эмиром наместника антиохийцы избрали своим вождем курда Алуха, который вскоре был убит; этим воспользовался патрикий Михаил Вурца и завязал сношения с многочисленными в городе греками, которые с большими надеждами смотрели на христианское войско и расположены были всеми мерами содействовать его торжеству над мусульманами. Они давали точные сведения как о царствовавшей в городе анархии, так и о недостатке в съестных припасах и о полном небрежении защитой городских стен.

Как раз в то время, как стратопедарх пошел в Алеппо, начальник осадного отряда Вурца решился взять Антиохию приступом. Подступив темной ночью к одной башне, которая ему заранее была указана, как лишенная защиты, он приставил к ней лестницы и без всякого затруднения взобрался в город с небольшим своим отрядом. После того как греки овладели двумя башнями, мусульмане увидели опасность, начали бить тревогу и собираться к угрожаемой части города. Так как горсть греков не могла долго сопротивляться значительному антиохийскому гарнизону, то положение Вурцы скоро оказалось весьма критическим. Прижатый к стенам, Вурца решился, однако, защищаться до последней крайности и успел в то же время сообщить о ходе дел стратопедарху Петру. Вот почему этот последний так поспешно прекратил движение на север и поспешил к Антиохии, где византийский отряд едва держался против окруживших его врагов. Прибытие Петра Фоки неожиданно изменило положение дел: греки ворвались в город через морские ворота, открытые им их единоверцами, и начали беспощадное истребление жителей. Так была возвращена под власть империи великая Антиохия 29 октября 969 г., после двухсоттридцатилетнего пребывания под господством магометан. Это, конечно, было самое крупное приобретение царствования Никифора Фоки, которым увенчивались его походы на Восток и систематически веденная борьба против мусульман. Как было в обычаях времени, город предан расхищению и грабежу. Войско обогатилось громадной добычей, собранной в городе. Из множества пленных выделено было 10 тысяч из самых молодых и красивых того и другого пола, они отправлены были в столицу для продажи и зачисления в разные службы, по усмотрению правительства. Сильный гарнизон оставлен для охраны города, который должен был составить защиту византийской власти на этой отдаленной окраине. Антиохия получила особенное устройство, в отличие от других городов правитель области имел титул дуки. Первым дукой Антиохии был патрикий Вурца.

Падение Антиохии произвело громадное впечатление во всем мусульманском мире. В самом деле, никогда еще не подвергался такому унижению мусульманский Восток, как теперь вследствие побед Никифора, и редко открывались перед христианской империей такие новые и широкие перспективы. Вместе с завоеванием Антиохии империя получала решительное преобладание в Сирии и Палестине и могла угрожать самым очагам магометанской власти в Египте и Месопотамии. Падение Антиохии немедленно отразилось и на судьбе Алеппо. Сюда направился стратопедарх Петр и побудил эмира Саада ад-Дауле снять осаду. Хотя он явился в качестве союзника самозваного эмира Каргуйя, который в действительности и властвовал в городе, но на самом деле византийский отряд приступил к осаде Алеппо и взял его после 27-дневной осады, т. е. в конце ноября 969 г. Сдача города была, впрочем, условная. Византийский вождь заключил род соглашения с мусульманским владетелем города, по которому Каргуйя, приняв обязательства вассальной зависимости от императора, оставался правителем Алеппо и принадлежавшей к нему территории. Чтобы составить приблизительное понятие об этих новых отношениях в истории империи, мы можем сослаться на историка Кемаля ад-Дина, дающего самый текст упомянутого соглашения.

Согласно этому документу, в пользу императора установлена была подать с каждого обитателя Алеппо и подчиненной ему территории, за исключением всех христиан; кроме того, обложена была податью вся земля, приносившая императору доход в 44 тысячи золотых. Кроме того, император имел право назначать в Алеппо своего чиновника для наблюдения за сбором таможенных пошлин с товаров, приходящих в Алеппо. В документе названы следующие города, составлявшие часть вассального владения: Гомс (Эмеса), Гузия, Селлиэ, Гама (Епифания), Хайзар (Ларисса), Кефер-таб, Апамея, Маарет, Алеппо, Джебель-ее-Суммак, может быть, нынешний монастырь Симеона Стилита, и некоторые другие. Весьма важна одна статья в этом документе, которая может служить до известной степени объяснением весьма либеральной меры императора. Вассальный князь давал обязательство оберегать собственными силами всю эту территорию против нападений мусульман и в случае, если его силы окажутся слабыми, требовать помощи от византийского стратига. Он обязывался сообщать грекам обо всем, что делается на границе мусульманских владений. В случае военных действий имперских войск на границах вассального княжества вассал обязывался соединить свои войска с имперскими и доставлять имперской армии все необходимые предметы за определенное денежное вознаграждение. Греческие купцы пользуются покровительством в княжестве; христианские церкви должны быть восстановлены. На всем пространстве вассального княжества нельзя было строить новых крепостей, лишь позволено было возобновлять старые и полуразрушенные укрепления.

Из рассмотрения этого любопытного документа нельзя не выводить заключения, что он был прекрасно приспособлен к политическим условиям времени и хорошо обеспечивал интересы империи, представляя в то же время достаточно простора собственной инициативе вассального князя⁴⁴⁷.

Хотя восточные походы Никифора имеют слишком крупное значение в истории отношений между калифатом и христианской империей, но ими не исчерпывается роковая трагедия непрерывной и беспощадной борьбы между двумя самыми могущественными мирами. Упорство, систематичность и последовательность, с которой Никифор преследует в Азии и на островах Средиземного моря наступательную против мусульман политику, может служит прекрасным свидетельством его глубокого понимания насущных государственных интересов Византии и оправданием тех громадных материальных жертв, каких требовали эти походы. Во все времена существования империи со столицей на Босфоре жизненные интересы ее сосредоточивались в восточных провинциях, и величие ее зависело от того положения, какое она занимала именно на Востоке. Никифор Фока оценивал это положение дел; возвращаясь в столицу в конце 969 г., он уже имел в виду определенный план на будущую весну – снова идти в Сирию, чтобы распространить еще далее сферу непосредственного влияния империи. Припомним, однако, что в это же самое время интересы империи весьма глубоко были затронуты на Западе, в Южной Италии и в Сицилии. Не далее как летом 968 г. Никифор принимал в последний раз посла Оттона епископа Лиудпранда, и хотя наговорил ему много горьких истин и почти выходил из себя при воспоминании о неосновательных, с его точки зрения, притязаниях германского императора, но все же в это время он готовил поход на Восток, а не на Запад⁴⁴⁸.

Переходим к западной границе⁴⁴⁹.

Как ни дорого оплачивались притязания империи на господство в Южной Италии и как реальная жизнь ни разоблачала непрочность положения византийских владений в этой отдаленной стране, императоры тем не менее ставили существенным для себя обязательством и делом чести всеми средствами защищать в Италии политические и церковные права и территориальные границы Восточной империи. Так как преимущественно своими итальянскими владениями империя наиболее соприкасалась с Западом и главным образом именно этим путем шел обмен взаимных влияний и воздействий, то необходимо войти в обстоятельное изложение относящихся сюда фактов, которые в конце X в. приобретают высокий исторический интерес. Византия в Италии фактически опиралась как на непосредственно подчиненные империи владения, так и на местные княжества в Средней Италии, находившиеся в сфере ее влияния. Непосредственно подчиненные области входили в фемы Лангобардию и Калабрию с городами Бари, Отранто, Галлиполи, Россано, Сорренто (Лангобардия), Региум, Жераче, Сайта Северина, Кротоне (Калабрия). Но сфера византийского влияния распространялась далее. Вот вассальные государи в Средней Италии, к которым по «Обряднику» империи должно писать по формуле: «приказ (κελευσις) христолюбивых владык». Такими приказами происходили сношения: 1) с архонтом Сардинии, 2) с дукой Венеции, 3) с князем (принкип) Капуи, 4) с князем Салерно, 5) с дукой Неаполя, 6) с архонтом Амальфи, 7) с архонтом Гаэты. Из всех вассальных государств в X в. приобрела наиболее важное значение Венеция как по своему политическому, так в особенности по торговому значению, тогда уже начавшая устраивать торговые конторы и получать торговые привилегии в приморских владениях империи. Нигде не выразилось в такой сильной степени влияние византийского искусства и культуры, как в Венецианской республике, которая, с своей стороны, в XI в. начинает оказывать на империю громадное влияние благодаря своей обширной торговле, морскому флоту и военному могуществу. Желание охранить свои южноитальянские владения и поддержать сферу политического влияния среди вассальных княжеств ставило империю в постоянное соприкосновение с Римом, а так как Рим в средние века был центром европейской политики, то византийские императоры через Среднюю Италию вовлечены были в события, имевшие местное значение для Северной Италии и Германии. Современниками Константина VII в Германии были императоры Саксонского дома Генрих I и Оттон I. Как в Германии, так и в Италии в это время обнаруживают крайнее преобладание в сфере политической местные и племенные интересы, но нигде они так не были выражены, как в Италии. Здесь, не говоря о самостоятельных лангобардских герцогствах, как Беневент, Сполето, которые стояли на границе сферы византийского влияния и попадали попеременно в противоположные политические течения, то в вассальную зависимость от западного императора, то склонялись к поддержанию местных сепаратных интересов и иногда переходили на сторону Восточной империи, – находим еще отдельные и самостоятельные организации в Северной Италии: герцогства фриульское и иврейское. На севере Италии выражена идея образования уместной императорской власти после окончательного ослабления Каролингов и замечаются попытки сделать из своих местных королей западных императоров. Таковы в занимающее нас время Беренгарий – дука Фриуля, Гвидо и Ламберт – дуки Сполето, Рудольф – король Бургундский, Гуго Прованский и его сын Лотарь, Беренгарий II – маркграф Иврейский – все эти североитальянские князья были носителями итальянской короны, и некоторые из них венчались в Риме императорским венцом, становились то соперниками, то друзьями византийского императора и должны были вступать с ним в разнообразные сношения.

Чтобы представить картину положения дел в Северной и Средней Италии, не останавливаясь вместе с тем на мелочах и постыдных фактах нравственного падения, открытого разврата и издевательства над религией и обязательствами чести, мы бы должны были несколькими чертами обрисовать борьбу за власть между светскими и духовными владетелями Италии в X в. и ознакомить с характером замещения папского престола креатурами влиятельных женщин, продолжавшими связь со своими ставленниками на кафедру св. Петра и распоряжавшимися по произволу епископскими местами и церковными имуществами. Но это бы отвлекло нас от того, что имеет прямое отношение к предмету наших занятий и едва ли бы обогатило историю Византии, в которой и без заимствований извне нет недостатка в мрачных картинах и в злодеяниях, пятнающих одинаково как церковных, так и гражданских деятелей. Мы ограничимся в этом отношении лишь самыми необходимыми указаниями, касающимися занимающего нас времени. С прекращением мужской линии Каролингов в Италии пытаются утвердить свою власть, опираясь частию на родство с Каролингами по боковым линиям, короли и князья Южной Франции и Северной Италии. Таков был герцог фриульский Беренгарий, итальянский король и впоследствии император (916), ослепивший Людовика III и оставивший его 20 лет влачить жалкое существование. Против него недовольными вассалами выдвинут был Рудольф II, король Верхней Бургундии, который, после того как Беренгарий был убит в Вероне, принял достоинство Ломбардского королевства и затем венчался в Риме императорской короной. По смерти Беренгария, последнего национального владетеля итальянского происхождения, носившего императорский титул, ломбардские чины (в 926 г.) предложили корону Италии Гуго, королю Прованскому. Продолжительное правление Гуго, умершего в 947 г., представляет для нас значительный интерес и с точки зрения отношений к Восточной империи. Кроме того, история этого царствования весьма выгодно освещена прекрасным историческим трудом Лиудпранда, который притом же имел как личные, так и фамильные связи с Византией и для X в. имеет непосредственное значение как важный источник для Византии.

«Гуго, – говорит Лиудпранд⁴⁵⁰, -разослал послов во все страны, чтобы снискать дружбу королей и князей... он позаботился сделать свое имя известным даже отдаленным ахейцам⁴⁵¹. У них правил в то время император Роман. К нему Гуго отправил послом моего отца как человека честного и красноречивого. Мой отец привез между прочими подарками от короля Гуго императору Роману двух собак, каких в той стране никогда не видали. Когда они были представлены, то несколько человек должны были крепко держать их, чтобы они не бросились на царя и не растерзали его зубами. Я думаю, что собаки, увидав Романа, приняли его за пугало, потому что он был одет в какой-то женский плащ». По этому случаю историк сообщает любопытное известие о славянах. «Когда мой родитель, по дороге в Грецию, прибыл в Солунь, на него напали славяне, возмутившиеся против Романа и сделавшие набег на его страну. Но с помощью Божией мой отец разбил их и взял в плен двух предводителей. Когда он представил пленных императору, радость последнего была так велика, что он дал отцу значительный подарок». На этот раз сношения с империей не сопровождались важными последствиями, но Гуго возобновил их через несколько времени.

Современный королю Гуго Рим был ареной всяческих интриг и беспутства, в восемь лет было назначено восемь пап. Это была пора разнузданности грубых и буйных князей и римской аристократии. Преемник папы Сергия III Иоанн X (914–928) возведен был на престол сенаторшей или патрицианкой Феодорой, женой вестиария Феофилакта, который именуется также дукой и magister militum и сенатором. Эта Феодора была настоящей вершительницей всех политических и церковных дел, в устройстве которых она обнаружила недюжинные способности и твердость характера. У ней было две дочери: Феодора – младшая, вышедшая потом замуж за одного вестиария, и знаменитая Марозия, о которой рассказывается, что она была в связи с папой Сергием и прижила от него мальчика, впоследствии носившего имя папы Иоанна XI. В первом браке она была за маркграфом Альбериком сполетским, самым крупным в то время политическим деятелем в Италии; во втором браке – за Видо, маркграфом Тусции. Папа Иоанн, несомненно, разделяет ответственность за интриги и злодейства этих женщин, но все же нужно приписать его настойчивости и самопожертвованию успешный поход итальянских князей на арабов и нанесенное им поражение при Гарильяно. Победитель в этом деле Альберик был предметом народных похвал и национальной гордости. Он носил вновь вошедший в употребление титул princeps atque omnium Romanorum senator, но впоследствии его стали ненавидеть за деспотизм и убили в его собственном замке. Тогда Марозия, чтобы не выпускать из своих рук влияния, предложила господство в Риме маркграфу Видо и вступила с ним в брак.

С этого времени вся власть сосредоточилась в руках Марозии, которая, приняв звание патриции, стала бесцеремонно распоряжаться и судьбами Церкви. Папа Иоанн X посажен в темницу и там был задушен, за ним один за другим еще были избраны и низложены два папы, наконец, папское достоинство передано ее незаконному сыну, принявшему имя Иоанна XI. Когда умер ее второй муж, она предложила свою руку, а вместе и власть над Римом королю Гуго. Но представлялось весьма важное препятствие в том, что Видо и Гуго были братья по матери и что церковные правила не допускали подобных браков. Тогда Гуго стал утверждать, что его мать Берта не имела детей от своего второго брака с Адальбертом, графом Тусции, и что Видо и Лимберт приемыши, – таким путем устранялись, по-видимому, препятствия, и брак был торжественно совершен в замке св. Ангела в Риме. Но надежды Гуго на императорское коронование не осуществились, так как против него поднято было движение Альбериком II, сыном Альберика и Марозии, который запер в темницу папу Иоанна XI и свою мать Марозию. Гуго спасся бегством в Павию. Альберик принял титул princeps atque omnium Romanorum senator и старался утвердить свое положение в Риме как привлечением на свою сторону представителей римской аристократии, так и внешними сношениями. Весьма любопытны переговоры его с византийским двором, которым благоприятный повод давало дело о признании со стороны папы вновь избранного патриарха в Константинополе, Феофилакта (933). Эти сношения начались еще до свержения Марозии и продолжались при Альберике, который имел все основания заручиться расположением Романа Лакапина и легко согласился на посылку паллия Феофилакту от имени папы, бывшего в полном подчинении Альберика. Он деятельно поддержал также план Марозии вступить в родственные отношения с царским домом, сосватав свою дочь за одного из царевичей царской семьи. Возбуждался уже вопрос о том. чтобы Марозия со своей дочерью прибыла в Константинополь для совершения бракосочетания. Хотя неожиданное свержение Марозии помешало осуществлению этого проекта, но Альберик не отказался от переговоров о браке и просил руки одной из византийских принцесс. По всей вероятности, этому помешали донесения со стороны короля Гуго, который не терял надежды на завладение Римом и в качестве короля Италии пытался поддерживать сношения с Константинополем.

В 935 г. сношения Гуго с империей выразились в любопытном плане организовать при его содействии движение против князей Беневента, Капуи и Салерно и принудить их возвратить стратегу фемы Лангобардия города и крепости, постепенно ими присвоенные. С этой целью в Южную Италию отправлен был вспомогательный отряд из 1500 конных воинов, значительные денежные суммы для самого Гуго и богатые подарки для его союзников и дружинников. В 941 г. Гуго предложил империи план совокупного движения против испанских арабов, утвердившихся в Фраксинете, занявших альпийские проходы и делавших хищнические нападения на Северную Италию.

«Так как горная часть Италии была снова жестоко опустошена сарацинами, живущими в Фраксинете, Гуго возымел намерение отправить послов в Константинополь, прося у императора Романа прислать ему кораблей, которые греки на своем языке называют хеландиями, и греческого огня. Цель его состояла в том, чтобы, пока он будет стараться разрушить Фраксинет с сухого пути, греки обложили бы это укрепление с моря, сжигали их корабли и тщательно наблюдали за тем, чтобы не было подвоза съестных припасов и новых войск со стороны Испании».

В Константинополе дали согласие на это предложение, и вместе с тем император Роман предложил скрепить союз брачными узами между императорским и королевским домом. Таким образом, сын Константина Порфирородного Роман II был помолвлен с дочерью Гуго от его наложницы, Бертой. В сопровождении епископа Сигфрида она была препровождена в Константинополь, где вступила в брак с царевичем Романом, получив имя Евдокии. По этому случаю епископ Лиудпранд замечает:

«Король Гуго объяснил императору, что у него нет законных дочерей, но что если он согласится принять одну из дочерей от его наложниц, то он может прислать весьма красивую девушку».

Так как в этом деле вел переговоры и был послом отчим писателя, из которого мы должны заимствовать весьма много сообщений в настоящей главе, то легко понять, что сведения Лиудпранда отличаются значительной свежестью и точностью⁴⁵².

Еще не окончились переговоры о браке, как византийский флот появился в Тирренских водах в виду гавани Фраксинета. Греческий огонь рассеял арабский флот и отрезал Фраксинет от сношений с метрополией, а король Гуго напал на арабское гнездо с суши. Все благоприятствовало счастливому исходу предприятия, но Гуго из боязни северных врагов, в особенности опасаясь нападения Беренгария, заключил с сарацинами мир и отпустил греческий флот. Вследствие того арабы еще несколько времени безнаказанно грабили Северную Италию и окончательно были изгнаны лишь в конце X в.

Еще посольство короля Гуго оставалось в Константинополе, когда там произошли события, совершенно изменившие внутреннюю политику империи. Но вместе с падением Романа Лакапина произошел переворот и в Италии. В 946 г. Гуго должен был уступить своему северному врагу Беренгарию Иврейскому, отказаться от всех своих планов и удалиться в Прованс. Итальянское королевство и притязания на императорский титул и господство в Риме перешли к его сыну Лотарю, который, впрочем, умер в 950 г. Через несколько недель Беренгарий короновался ломбардской короной. Чтобы примирить с собой приверженцев прежнего правительства, он предполагал женить своего сына Адальберта на вдове Лотаря, но из этого вышли для него лишь новые затруднения, так как Адельгейда, не желавшая вступить в брак с непримиримым врагом Бургундского дома, подверглась преследованиям и истязаниям со стороны Беренгария и возбудила к себе общее сочувствие за Альпами, в особенности в Баварии и Швабии.

Беренгарий, как и его предшественники, желал поддержать сношения с византийским правительством. С своей стороны Константин Порфирородный не хотел терять своего влияния в Италии и поощрял Беренгария отправить в Константинополь посольство, «чтобы царь мог доказать ему свое расположение». Таковы были взаимные отношения около 948 г., когда из Константинополя был отправлен в Италию некто Андрей, комит царского двора, имевший целью, между прочим, поддержать Лотаря перед всесильным тогда Беренгарием. В это время выступает на сцену Лиудпранд, которому суждено было впоследствии играть выдающуюся роль в итальянско-византийских отношениях.

«Тогда Беренгарий, – читаем в его истории, – с свойственным, ему коварством обратился к моему отчиму, под кровом которого я тогда жил, со следующими словами: «Сколько бы я дал, чтобы твой пасынок знал греческий язык. Константинопольский император просит меня отправить к нему посланника, и я не могу найти для того никого другого, кто бы лучше твоего пасынка был для того пригоден как по твердости характера, так и по дару красноречия. Он легко там научится греческому языку; ты сам знаешь, с какой легкостью он успел изучить латинский язык еще в отроческие лета».

Так решена была дипломатическая миссия Лиудпранда, который много еще в детстве слышал об византийском дворе от своего отца и отчима и который хорошо был подготовлен семейными традициями к путешествию в Константинополь. В августе он отправился из Павии в Венецию, а в сентябре прибыл в Константинополь, поразивший его своей оригинальностью, роскошью и неслыханными диковинками. Он описал весьма подробно свое пребывание в Константинополе⁴⁵³, причем весьма живыми красками изобразил великолепный прием, сделанный тогда же прибывшим послам Оттона I и короля испанского. Рядом с ними скромный представитель итальянского короля, который пожалел необходимых и обычных в таких случаях подарков для императора и придворных чинов, играл весьма незначительную роль. Тем не менее он с любопытством подмечал особенности константинопольского быта и отметил в своем описании и золотое дерево перед троном с летающими по ветвям золотыми птицами, и золотых львов, и чудесное переодеванье царя в тот момент, когда послы склонились перед ним на землю. Пребыванием в Константинополе Лиудпранд хорошо воспользовался для изучения греческого языка и для ознакомления с учреждениями империи и с нравами жителей. Он при этом завязал дружбу и отношения со многими лицами в столице. Но что касается дипломатической цели его пребывания в Константинополе, она не была достигнута. Во всяком случае, после того как Беренгарий совершенно устранил от дел Лотаря и последний умер в 950 г., Византия мало интересовалась сношениями с итальянским королем. С тех пор в глазах византийского правительства приобретает больше значения соперник Беренгария, немецкий король Оттон, который постепенно входит в интересы североитальянской политики.

Но прежде чем говорить о столкновении Восточной и Западной империи из-за южноитальянских интересов, необходимо бросить взгляд на отношения к Фатимидскому калифату.

В Сицилии в это время складывались дела весьма неблагоприятно. В горных областях на юг от Мессины было еще несколько укрепленных мест, не признававших над собой власти сицилийского эмира, который зависел от фатимидского калифа в Кайруане. Византия была в занимающее нас время обязана к уплате ежегодной дани в пользу египетских Фатимидов, сначала в 22 тысячи номисм, а при вступлении на престол Никифора – вполовину этой суммы. После одержанных над восточными мусульманами побед Никифор нашел унизительным уплату этой дани и, полагаясь на вполне понятные симпатии христианского населения на острове, не прочь был вступить в открытую войну с сицилийскими арабами. Но враждебные здесь отношения сопровождались потерями для византийского стратига: арабы отняли Таормину и почти лишили греков прочных позиций на острове. Оставалась теперь лишь пользовавшаяся недоступным положением крепость Раметта, расположенная в гористой местности в небольшом расстоянии от Мессины. Арабы решились завладеть и этим последним убежищем греческой свободы, где нашли себе приют и многие христиане после взятия Таормины. Гассан ибн-Амар осадил Раметту в августе 96З г., т. е. почти в то самое время, как Никифор Фока вступил на престол. Не желая допустить окончательного торжества мусульман на острове, царь снарядил флот и снабдил его достаточными военными средствами. Во главе экспедиции поставлен был патрикий Мануил Фока, дядя Никифора, но в качестве начальствующего морскими силами к нему был присоединен протоспафарий евнух Никита. Оба эти командира оказались весьма неспособными для исполнения возложенной на них задачи, и остается до сих пор непонятным, как мог им доверить Никифор, имевший у себя немало опытных и испытанных уже в войне с восточными мусульманами вождей, столь важное и ответственное дело. Таким образом, весной 964 г. из Константинополя был отправлен значительный военный отряд, в котором считали до 40 тысяч пехоты и конницы, для освобождения осажденной Раметты и вместе с тем для усиления греческого влияния в Сицилии. Но византийскому отряду предстояло здесь бороться с крайними затруднениями, столько же зависевшими от количества военных сил, выставленных против него по приказанию калифа, сколько от условий местности, где находилась Раметта. Прежде всего можно заметить, что евнух Никита и патрикий Мануил действовали как будто независимо один от другого. Первый быстро овладел Мессиной, Таорминой, Леонтини и Сиракузами и везде должен был оставить небольшие гарнизоны, чем ослабил свои силы. В это же время патрикий Мануил во главе конного отряда поспешил на выручку Раметты, которая хотя и находилась вблизи Мессины, но отделена была высокими горами и находилась в местности, почти недоступной для конницы. Здесь 25 октября Гассан ибн-Амар нанес грекам страшное поражение, в котором погиб и сам предводитель их патрикий Мануил. Следствием этого было, что Раметта не могла дольше держаться и сдалась арабам; скоро затем греки были вытеснены и из других городов, занятых в начале осени. Единственным прибежищем для греческого населения, теснимого со всех сторон, оставался флот, который держался некоторое время в Ретиуме. Но когда византийский флот начал отступление, на него напали арабы в Мессинском проливе и истребили его без остатка. Таким образом, первое предприятие Никифора против западных мусульман окончилось полной неудачей: последняя защита греческой независимости на острове Сицилии пала и арабы в сознании своей блестящей победы на суше и на море начали еще смелей тревожить своими набегами византийские города и селения в Южной Италии. Несмотря на испытанное поражение, к которому привыкший к победам царь Никифор не мог относиться с равнодушием, он не продолжал войны из-за Сицилии, напротив, употреблял все меры к тому, чтобы посредством мирных соглашений и всяческих уступок привлечь на свою сторону египетского калифа и обезопасить себя на некоторое время со стороны африканских арабов. Это была политическая необходимость, которая находит себе объяснение в германском движении в Южную Италию или в политике Оттона I.

Немецкий король Оттон I приведен был в Италию вследствие особого рода протектората, который принадлежал немецкому королю над детьми Рудольфа II Верхнебургундского. Когда Беренгарий Иврейский по смерти Лотаря объявил себя королем и, устранив права вдовы Лотаря Адельгейды, подверг ее заключению, в Германии началось сильное движение в пользу итальянских дел. Мысль об освобождении Адельгейды и подчинении Северной Италии была первым побуждением для похода Оттона I в Италию. Короновавшись в Павии ломбардской короной, Оттон женился на вдове Логаря Адельгейде и тем утвердил свои права на господство в Северной Италии. Между тем в Риме положение полигических партий необходимо требовало постороннего вмешательства. По смерти Альберика, управлявшего духовными и светскими делами в качесгве «князя и сенатора Рима», во главе стал сын его Октавиан, который в 955 г. вступил на папский престол под именем Иоанна XII. Этот князь-папа, при всем своем нравственном ничгожестве и склонности к распутной жизни, не был чужд честолюбивых притязаний и стремился к осуществлению старых прав Рима на основании мнимого дара Пипина. На севере его планы встретили отпор в Беренгарии, который не только не соглашался уступить ему провинции Романию и Эмилию, но, напротив, угрожал ему нападением на Рим. Тогда папа обратился за помощью к Оттону, обещая ему вместе с тем разрешение вопроса об императорской короне, к которой так страстно стремился Оттон I. В 962 г. Оттон вступил в Рим и 2 февраля торжественно короновался императорским венцом в храме св. Петра. Этим восстановлением Священной Римской империи германской нации начинается непрерывная связь Германии с Италией и вместе с тем столкновение интересов Восточной и Западной империи. Ожесточенная борьба, которую должен был выдержать новый римский император с римской аристократией, в течение шести лет не позволяла ему достигнуть осуществления его заветных планов в Риме. Наконец, в 966 г., в четвертый раз пришедши в Рим, он восстановил на папском престоле Иоанна XIII и подверг суровой каре виновников постоянной смуты. Недовольные распоряжениями Оттона, папа и римские знатные дворяне сносились с византийским императором и подстрекали его к решительным мерам. Уже папа Иоанн XII снарядил подозрительное посольство в Константинополь, которое, однако, было остановлено в Капуе. В этом посольстве главная роль принадлежала епископу Закхею и болгарину Залеку. По донесению приверженцев немецкой партии, это посольство имело целью поднять против Германии греков и угров. Больше успеха имело посольство, отправленное Адальбертом и имевшее предметом предложить византийскому императору союз для борьбы с Оттоном. Но в Константинополе имели основание не доверять Адальберту; и притом в архивах империи хранились следы недавних мирных сношений с германским королем⁴⁵⁴. Взгляды на итальянскую политику Оттона, однако, должны были измениться в Константинополе, когда Оттон настойчиво стал домогаться преобладания в Италии и когда стал угрожать вассальным княжествам, зависевшим от восточного императора. В Константинополе не могли не понять серьезной опасности, в особенности тогда, когда Оттон возобновил традиционные притязания Каролингов.

Три большие нации: греки, сарацины и немцы – встретились на почве итальянского полуострова. Южная Италия, северней Апулии и Калабрии, занята была лангобардскими княжествами, между которыми Беневент играл первостепенное значение. Разделение этого княжества на части сопровождалось соперничеством между ними (Беневент, Салерно, Капуя), когорое вызвало утверждение в Средней Италии сарацин. Опустошения сарацин вызвали первые попытки к соглашению между восточным и западным императором. Но слишком была ненадежна устойчивость и продолжительносгь возникавших на этой почве соглашений, так как на место ослабевшей власти сарацин неминуемо усиливалось или греческое, или немецкое влияние в Италии. И взаимодействие двух империй нарушалось всякий раз, когда одна из них казалась другой более опасной, чем сами сарацины. В X в., несмотря на скупые средства, отпускаемые на войну с арабами, и на слабое действие флота, все же Византия значительно окрепла в Южной Италии. Республика Амальфи и Неаполь пользовались полной независимостью, Беневент, Салерно и Капуя были в вассальных отношениях к Византии. Опираясь на укрепление города Бари, владея флотом, какого Западная империя не имела, Византия ревниво оберегала в Италии свои интересы и всегда готова была приостановить успехи германского императора, если они угрожали ее исконным пригязаниям, которые простирались на Беневент и Капую. Между тем с точки зрения каролингских взглядов, которые воспринял Оттон, в понятие «regnum italicum» необходимо входит вся итальянская территория⁴⁵⁵. С тех пор как Римский папа и князья Северной и Средней Италии признали свою зависимость от римского императора германской нации, герцоги Беневента и Капуи (Пандульф) и Салерно (Гизульф), пользуясь соперничесгвом двух империй, постепенно освободились из-под влияния восточного и западного императоров и утвердили свою власть в стране при помощи богатых и могущественных монастырей Монте-Кассино и Вольтурно, которым в свою очередь они давали земельные пожалования и привилегии. Но, с другой стороны, постепенное усиление германской партии в Средней Игалии и соперничесгво между среднеитальянскими герцогами должно было естественно вовлечь их в политический переворот, вызванный походами в Италию Оттона I. Герцог Пандульф IIереходит на сторону германской партии и становится приверженцем римского императора. Когда в начале 967 г. Оттон прибыл в Рим, герцог Беневента и Капуи был в числе князей, давших западному императору присягу на верность, и император с своей стороны щедро вознаградил Пандульфа, пожаловав ему маркграфсгво Камерино и Сполето. Таким образом, вследствие искусного применения к обстоятельствам герцог Беневента соединил в своих руках Капую и Сполето и сделался самым могущественным государем в Средней Италии.

Хотя Никифора Фоку слишком занимали восточные дела, но он не мог не оценить значения подготовлявшихся событий и отправил к Оттону посольство с предложением союза и дружбы. Это посольство представилось западному императору в Равенне и принято было в торжественной обстановке. Трудно судить о том, в чем состояли поручения Никифора к императору Оттону: судя по ходу обстоятельств, можно думать, что восточный император тогда был занят мыслью о заключении тесного союза с Фатимидами и что вообще в данный момент он не мог создавать себе затруднений на западной границе⁴⁵⁶. Лишь в течение 967 г. в Константинополе могли быть получены точные сведения об окончательной победе Оттона над революционной партией в Риме и в особенности – к чему не должен был оставаться равнодушным царь Никифор – о движении Оттона в Беневент. Точно так же не раньше лета 967 г. Никифор мог получить сведения об измене герцога Беневента и Капуи и об увеличении его владений насчет соседних княжеств. Именно известия об этих событиях заставили его отменить поход на Восток и предпринять движение в Македонию, где им и был принят посол Оттона венецианец Доминик.

Получив через посредство Доминика заверения, что Оттон не намерен вносить войну в провинции, принадлежавшие в Италии византийскому императору, Никифор возвратился в столицу и отправил в Италию второе посольство, которое встретило Оттона в январе 968 г. в Капуе. Ближайшим предметом переговоров был теперь вопрос о брачном союзе между сыном Оттона I и византийской принцессой Феофано, дочерью Романа II. Как новый носитель короны римского императора, Оттон приписывал большое значение этому союзу, надеясь таким образом устранить как подозрения со стороны Никифора, так и могущие встретиться затруднения в Италии. Но нужно признать, что избранный Оттоном способ скорей достигнуть предположенной цели оказался далеко не удачным. Весьма возможно, что послы Никифора ставили некоторые условия для заключения брака и, во всяком случае, не давали решительного согласия на это, но император Оттон пришел к мысли принудить Никифора к уступчивости угрозой напасть на византийские владения в Южной Италии. И пока еще переговоры продолжались с той и другой стороны, германское войско из Беневента направилось к главному городу фемы Лангобардии, к Бари. В марте 968 г. Оттон был уже под стенами Бари, но, не приступая к серьезным мерам против этого города, поспешно отступил назад. Оказалось, что без флота нельзя надеяться на успешную блокаду Бари и вообще предприятие, на которое так неосторожно пошел Оттон, было сопряжено с такими трудностями, о которых он не имел представления.

При подобных обстоятельствах, которые не могли не раздражить царя Никифора и не поселить в нем основательных подозрений в искренности Оттона I, выступает посредником между восточным и западным императором епископ Кремонский Лиудпранд, назначенный во главе германского посольства возобновить переговоры о брачном союзе.

Лиудпранд происходил из лангобардской семьи, которая занимала довольно важное служебное положение. Отец его был на службе у короля Гуго (926–947) и раз исполнял дипломатическое поручение в Константинополе (927). По смерти отца Лиудпранд состоял в капелле короля, где получил школьное образование. Когда Гуго потерял престол, Лиудпранд перешел на службу к Беренгарию, у которого пользовался большим доверием в качестве его секретаря. В 949 г. он отправлял по поручению своего короля посольство в Константинополь. Вследствие неизвестных причин около 956 г. Лиудпранд оставил Беренгария и перешел на службу к Оттону. Как знаток греческого языка, которому он научился во время пребывания в Константинополе, и как единственное, может быть, лицо, которое имело между греками личные связи, Лиудпранд был самым подготовленным и наиболее способным человеком для исполнения весьма деликатного поручения при константинопольском дворе⁴⁵⁷. Сделанный Лиудпрандом доклад об его миссии в Константинополе составляет беспримерный исторический источник, с которым ничто не может сравниться по реальности, остроумию и широкой осведомленности по вопросам, которых он касается⁴⁵⁸.

Переговоры, ведение которых принял на себя Лиудпранд, не привели к желанным результатам. Причиной этого был частию неверный тон, принятый германским послом по прибытии в Константинополь, частию допущенные самим Оттоном ошибки. В то время как Лиудпранд уверял Никифора в дружбе и преданности к нему его августейшего повелителя, сам Оттон, не получая никаких известий о ходе дел в Константинополе, продолжал поход в Апулии и Калабрии. Весьма поэтому возможно предполагать, что царь Никифор недоверчиво относился к миссии Лиудпранда, подозревая, что он или не имеет достаточных полномочий, или желает выиграть время. Между тем как Лиудпранд, униженный и оскорбленный своей неудачей, томился в ожидании разрешения возвратиться на родину, император Оттон осенью 968 г. предпринял новое движение в Апулию, с тем чтобы, как он выражался, «воссоединить с нашим итальянским королевством эту страну, отнятую греками». Герцог Беневента и Капуи Пандульф IIринимал участие в этом походе, на него даже возложена была обязанность главнокомандующего всем отрядом немцев и лангобардов, приступившим к осаде города Бовино. Нельзя сказать, что немцы нашли беззащитной Апулию. Занимая внутренние города и селения, они должны были оставлять за собой береговую полосу, защищаемую флотом. Независимо от того из Константинополя посланы были подкрепления, о чем и до Лиудпранда дошли слухи, как видно из его доклада. Как опасна была для немцев Южная Италия, видно из того, что смелый удар Оттона в 969 г. окончился полным поражением немецкой партии. При Бовино германский отряд и союзники Оттона были разбиты византийцами, сам Пандульф IIопался в плен и в цепях был отправлен в Константинополь. Не должно считать отсутствие флота главной причиной этого поражения германцев. Несомненно, Византия опиралась на симпатии местного населения, которое за ней признавало законные права на господство в Южной Италии и за византийским царем неотъемлемое право на императорский титул. После поражения немцев при Бовино византийский стратиг Евгений идет на север, где ему был выдан Сикенольф, и затем осадил Капую. На сторону греков становится неаполитанский герцог, и, таким образом, в Средней Италии снова усиливается влияние Византии: герцоги Неаполя и Салерно признали себя вассалами Византии, области Беневента и Капуи подверглись опустошению. Оттон в 970 г. повторил поход в Южную Италию, но в северной Апулии снова встретил сопротивление под стенами Бовино. Смерть Никифора в декабре 969 г. и вступление на престол Иоанна Цимисхия дали новое направление так неблагоприятно складывавшимся отношениям между двумя империями. Новый император не хотел обременять свое и без того нелегкое положение такими затруднениями, которых можно было избежать. Дела в Сирии принимали серьезный оборот, на севере угрожал русский князь Святослав, внутри страны было большое недовольство и раздражение, вызванное голодом.

Ввиду всех этих обстоятельств Иоанн Цимисхий взглянул совершенно иначе на южноитальянские дела, чем его предшественник: он дал свободу Пандульфу и поручил ему возобновить переговоры с Оттоном насчет брачного союза, поставив свое согласие на брак в зависимость от немедленного очищения немецкими войсками Апулии и Калабрии. Это было желанным для обеих сторон исходом из затруднительного положения. Узнав о возвращении Пандульфа в Италию и о задержании в Бари у стратига Абдилы, Оттон выразил желание вступить в переговоры, если дана будет свобода его вассалу герцогу Пандульфу. Под стенами Бовино, где Оттон продолжал стоять лагерем, Пандульф изложил германскому императору данное ему поручение и легко склонил его на предложение Иоанна Цимисхия. В конце лета 970 г. немецкое войско сняло осаду с Бовино и пошло на север. О браке Оттона II с царевной Феофано будем говорить ниже.