Глава 7. Юго-западная окраина. Потеря экзархата. Революционное движение в Риме. Каролинги. Сицилия и Калабрия

В истории иконоборческого периода совсем отдельное место принадлежит вопросу, который нам предстоит развить в настоящей главе. Итальянские отношения при Константине V шли по тому направлению, какое им было дано иконоборческой политикой отца его Льва. В политическом смысле нигде иконоборческая система не принесла таких роковых для империи последствий, как на юго-западной окраине. Здесь греко-византийский мир стоял лицом к лицу с совершенно чуждым ему латино-германским миром, который заключал в себе более живучести, гибкости и приспособляемости к настоятельным жизненным запросам и успел воспользоваться прямолинейностью восточных императоров с таким искусством и дальновидностью, что произвел мировой переворот в истории в пользу романо-германского элемента и решил в пользу этого последнего спор о политическом и церковном преобладании.

Иконоборческие эдикты, конечно, не могли сами по себе произвести те исторические последствия, которые здесь подразумеваются. Они были непосредственным поводом, давшим содержание резкой переписке и подогревшим обнаружившиеся к тому времени недоразумения между Востоком и Западом. Главная причина споров лежала в политических, религиозных и национальных требованиях, которые неизбежно должны были привести к взаимному столкновению. Император стоял на стороне старых прав империи и держался обеими руками за свои итальянские владения, которые ускользали из его рук.

По смерти Льва III и двух пап, носивших имя Григорий и преследовавших одинаковую по отношению к империи политику (740–741), итальянские дела оставались в неопределенном положении, и ежечасно готовы были вспыхнуть вооруженные столкновения на границах с лангобардами. В Италии за империей оставались небольшие клочки и узкие полосы: Апулия и область Отранто, или прежняя Калабрия, Бруттия, Неаполь, Рим под именем дуката, Равенна с городским округом, пять приморских городов под наименованием Пентаполя и, наконец, Венеция²⁸⁷. Несколько раз в различных частях Италии составлялись соглашения между различными городами против византийского господства, в иных местах объявлялись самозванцы, принимавшие звание императора. Авторитет наместника или экзарха постепенно падал, и римский дукат приобретал с каждым годом более самостоятельности. Григорий III, по свидетельству местной папской хроники, занимается возобновлением римских укреплений, ведет переговоры с лангобардскими герцогами по политическим делам, заботится о путях сообщения между Римом и Равенной. Весьма вероятно, что к тому времени римский дукат уже вышел из-под непосредственной власти экзарха и получил самостоятельную организацию. Римский епископ начинает чувствовать себя государем, и Рим находится в периоде образования светского государства. Политический такт и опытность руководили наместником святого престола в его слишком смелом и до известной степени революционном решении – порвать связи с империей и искать союза и поддержки у христианнейшего народа франков²⁸⁸. Этот момент в истории имеет обширную литературу и разработан весьма подробно.

Союз Каролингов с папами дал новое направление европейской истории. Этим союзом, с одной стороны, положено начало объединения римско-германского мира в Священной Римской империи, с другой – в нем кроется основание духовного могущества папства и светской власти римского престола. В половине VIII в. франкские майордомы из дома Каролингов решились захватить королевскую власть и нуждались для того в содействии со стороны представителя церковной власти; с другой стороны, и римские папы, находясь в борьбе с лангобардами, искали себе военной поддержки вне Италии. Обстоятельства сблизили эти самые могущественные тогда силы, которые в тесном союзе произвели величайшую в мире революцию. Римский папа нашел возможным освятить церковным авторитетом замышляемую Пипином узурпацию, дав известный ответ на вопрос Пипина о том, кому называться королем, и фактически разрешив франков от присяги королю Хильдерику III²⁸⁹. Услуга, оказанная Римом Каролингам, обязывала этих последних принять участие в итальянских делах, которые без франкских походов в Италию складывались для папы весьма неблагоприятно.

Незадолго до венчания Пипина королевским венцом лангобардский король Айстульф занял Равенну и овладел Пентаполем. Смерть папы Захария, который дал Пипину знаменитый совет, и обычные при выборе нового папы смуты были благоприятным обстоятельством для Айстульфа, который вступил в римский дукат и в июне 752 г. начал угрожать Риму. Выбранный на престол св. Петра Стефан III сначала стал засылать посольства к Айстульфу с богатыми дарами и с просьбой дать мир Церкви, на которые лангобардский король или мало обращал внимания, или отвечал такими требованиями, какие не могли быть исполнены. Сношения с императором тоже не давали положительного результата, из Константинополя тоже получались уклончивые письма и предложения, как будто дело шло о самых обыкновенных и легко устранимых недоразумениях, а не о политической судьбе Италии и римского престола. Папа очень хорошо понимал серьезность положения, назначал в Риме религиозные процессии, в которых принимал сам участие, неся на руках икону Христа. Народ с посыпанными пеплом головами сопровождал церковную процессию. В этих трудных обстоятельствах Стефан III нашел случай тайно с одним пилигримом переслать письмо к Пипину, в котором просил оказать ему помощь, послав своих уполномоченных, которые проводили бы его во Францию, т. к. он желает видеться с королем франков.

Пипин одобрил желание папы и принял меры для безопасного путешествия наместника св. Петра. Это было в 753 г., через год после низвержения последнего Меровинга и перенесения королевской власти на Каролингов. Историк города Рима Грегоровиус говорит по этому поводу: «Узурпатор трона Хильдерика находил нужным успокоить смущение франков торжественным актом помазания от руки самого папы. Здесь и там сцеплялись отношения и разнообразные потребности людей. Папа, восставший против императора, и Пипин, похитивший корону у своего короля, устроили дальнейший ход истории народов. Из взаимных потребностей Рима, который нуждался во внешней помощи, и юной династии Каролингов выросла германо-римская империя. Постепенное происхождение этой церковно-политической системы из таких малых начатков и временных потребностей образует одну из поучительнейших глав всеобщей истории»²⁹⁰.

Нельзя сомневаться в том, что сношения папы с Пипином составляли тайну для императора, иначе в Константинополе не могли бы так безразлично относиться к происходящим в Италии событиям. Во всяком случае, Византия могла еще войти в соглашение с Айстульфом и сразу уничтожить поводы к вмешательству франков, но там были заняты в это время приготовлениями к иконоборческому собору! Из Рима нельзя было попасть во Францию, минуя лангобардские владения, поэтому папа, воспользовавшись приказанием императора вести с королем переговоры, отправился в Павию, сопровождаемый епископом Хродегангом и герцогом Отхаром, посланными к нему из Франции. Деловые переговоры в Павии не привели ни к какому результату. Айстульф не тронулся ни слезами папы, ни письмом императора и не соглашался уступить завоеванных областей. Что касается путешествия во Францию, король очень хорошо понимал могущие возникнуть из этого последствия, поэтому старался удержать папу от этого предприятия. Но когда Стефан III, поддерживаемый франкскими посланцами, не уступал королю, то 15 ноября, наконец, ему дано было разрешение, которым он поспешно воспользовался и в конце года благополучно миновал границу. Франкский король вполне оценил значение факта. Это было необычное посещение, это еще в первый раз глава Западной Церкви ступал на почву франкского государства, и притом с этим посещением соединялись весьма важные политические цели.

За сто миль до замка Понтиона, где находился тогда двор, папу встретил старший сын Пипина Карл, тогда еще мальчик. 6 января 754 г. была торжественная встреча в Понтионе. Король со всем семейством выехал ему навстречу, пал перед папой на колени и потом некоторое время шел пешком возле коня папы, исполняя должность маршала. С пением гимнов и псалмов приняли папу в королевском дворце. Зиму 754 г. папа провел в монастыре С.-Дени, который был ему назначен для пребывания. Здесь и должны были происходить переговоры между двумя гениальными заговорщиками. К сожалению, переговоры велись так, что до нас не сохранилось никаких письменных актов. Лишь на основании вероятных предположений и последующих событий, в особенности же на основании последующей переписки папы Стефана с королем Пипином, можно делать догадки о последовавших между ними соглашениях и взаимных обязательствах.

Предпринимая путешествие к франкам, папа должен был тщательно обдумать формальную сторону дела. Если он вступал в союз с франкским королем, то с этим вместе, в силу тогдашних государственно-правовых воззрений, ему необходимо было перенести на чужеземного государя звание патриция, с которым соединялись верховные права над Италией, воплощавшиеся в наместнике императора экзархе Равенны. Но папа не мог располагать правом, которое ему не принадлежало, а между тем это право нужно было создать, потому что иначе король и сам мог встретить непреодолимые затруднения для осуществления вмешательства в итальянские дела²⁹¹. Прежде всего предстояло выяснить вопрос об империи и о правах императора в Италии; его нельзя было совершенно игнорировать, но и поставить прямо не решались ни папа, ни король. Затем нужно было придать удобную форму военному вмешательству в итальянские дела. Это был громадной важности вопрос, и Пипин должен был решить его с согласия чинов франкского государства. Такое значение и имеет собрание государственных чинов в Кьерси, имевшее место весной 754 г.

В Кьерси решен был главный вопрос о походе в Италию, также был, по всей вероятности, составлен проект передачи Пипину экзархата и Пентаполя. Знаменитый дар церкви св. Петра, т. е. начало светской власти пап, относится также к этому времени. По словам жизнеописания папы Стефана, «когда в Кьерси собрались чины государства, Пипин сообщил им о желаниях папы и получил их согласие исполнить то, о чем он предварительно договорился со святейшим отцом»²⁹², т. е. сейм дал согласие исполнить договор с папой – идти в Италию с целью войны с Айстульфом из-за экзархата. Но прежде чем была исполнена эта статья соглашения, папа с своей стороны оказал громадную услугу новой династии: 28 июля 754 г. в церкви С.-Дени совершено было миропомазание над Пипином и его сыновьями Карлом и Карломаном. При этом папа под страхом отлучения заповедал вельможам и народу избирать себе королей только из этой освященной Церковью фамилии Каролингов. С другой стороны, Пипин дал торжественную клятву за себя и за свое потомство заботиться о Церкви и блюсти ее интересы. Таким образом, один папа три года тому назад разрешил Пипина и франкский народ от присяги Меровингу – законному государю, теперь другой папа закреплял духовным авторитетом своим светскую власть над франками за наследниками Пипина.

Подлинный документ дара Пипина утрачен, но содержание его до известной степени можно восстановить на основании переписки ближайших к этому времени пап, т. к. все притязания Римской Церкви к франкскому королю основывались в этом даре. Прежде всего, в этом знаменитом акте шла речь о вознаграждении убытков, понесенных Церковью вследствие лангобардских завоеваний. Т. к. патримонии Римской Церкви рассеяны были по всей Италии, то лангобардские нападения, в особенности же завоевание экзархата, нанесли большой ущерб папскому хозяйству. Эти именно земли и поместья, составлявшие действительную собственность Римской Церкви, нужно понимать там, где говорится об Justitia S. Petri. Пипин обещался возвратить эти имущества из благоговейного почтения к св. Петру, «реституировать блаженному Петру и святой Римской республике отнятые у нее владения». В этом смысле папа поручал Пипину все дела св. Петра, и Пипин давал обещание защищать права Церкви²⁹³.

Далее в разбираемом памятнике шла речь о римском населении и о жителях городов, непосредственно или посредственно зависевших от папы. Здесь нужно, конечно, понимать население Римского дуката, которое, по преимуществу, папа мог называть своим народом. Пипин давал обещание защищать не только Церковь, но и всех римлян дуката. Дар Пипина мог простираться только на Римский дукат, т. е. он обещал восстановить за Церковью ближайшую к Риму область, занятую лангобардами. Несколько труднее восстановить значение тех выражений, которыми обозначается возвышение, прирост церковной области (exaltatio, augmentum). Сюда, без сомнения, относятся спорные права на некоторые патримонии, находившиеся в лангобардском королевстве уже с первых лет поселения их в Италии. Ближайше определить такие местности было невозможно в предварительном проекте, исполнение коего зависело от успеха войны с лангобардами; можно было сказать лишь в неопределенном смысле: обещаемся уступить Церкви все, что предоставит нам военное счастье. Поэтому несправедлива мысль, что Карл В. в 774 г. только подтвердил за папой дар Пипина. Дар Карла В. сохранился в биографии папы Адриана, но он никак не может быть подтверждением договора в Кьерси, потому что Пипин не мог дарить и обещать того, что еще не было в его власти.

До половины VIII в. при всем богатстве и влиянии папы были только богатыми землевладельцами; новое пожалованье Пипина закрепляло за ними верховные политические права над Римским дукатом²⁹⁴. С тех пор римское население должно было давать присягу на верность папам как своим государям. В спорах своих подданных с лангобардами папа посылает уполномоченных к лангобардскому королю для совместного разбора дел; назначает судей и других чиновников для управления городами. Римское войско повинуется папе; когда угрожает Риму опасность, он стягивает военные отряды из Тусции и Кампании, Перуджии и Пентаполя. В случае нужды направляет военную силу и для внешней войны, например, против герцога Беневента. На папской службе появляются герцоги (duces) и др. светские и духовные чины, составляющие его совет (optimates)²⁹⁵. Судебные приговоры папы имели значение высшей инстанции, его чиновники имели власть судить, лишать свободы и наказывать преступников.

Ограничение верховных прав папы состояло в особых отношениях папской области к франкскому королевству. Отнятые у лангобардов земли переходили сначала к франкским королям, а от них уже к папе; вновь образующееся государство нуждалось в постоянной защите против неожиданных нападений. Таким образом, папская область должна была встать в некоторые зависимые отношения к франкскому королю. Римляне приносили присягу на верность папе и королю, составляли как бы одно с франками государство, видимым выражением чего было то, что Пипин и его сыновья назывались королями франков и патрициями Рима. В перенесении патрициата на франкских королей выражалась дань традиции: во все время греческого господства в Италии принцип императорской власти воплощался в равеннском патриции или экзархе. И теперь папа обязан был доносить королю, новому патрицию, о важнейших событиях в своем государстве; политические сношения с лангобардским королем и другие внешние дела папа не мог вести без согласия короля франков. И тем не менее, существование папской области было обеспечено²⁹⁶.

Возвращаясь к изложению ближайших событий, последовавших за переговорами папы с Пипином, мы должны сказать, что об уничтожении лангобардского королевства тогда еще не было мысли. Уже франкское войско, среди которого находился и папа, шло походом в Италию, когда Пипин еще раз отправил посольство к Айстульфу, предлагал ему без пролития крови отказаться от занятых областей. И сам папа просил о том же лангобардского короля, обещая выдать ему сумму в 12 тыс. солидов за возвращение занятых мест. Но Айстульф не хотел и слышать об отступлении. Предпринятый в Италию поход окончился скоро. После одной битвы, проигранной лангобардами, Айстульф был заперт в Павии и должен был согласиться на предложенные ему требования. По заключенному с Пипином договору он обязался уступить Равенну и другие недавно занятые города, сделать удовлетворение церкви св. Петра и признать свою зависимость от франкского короля. Он дал клятву в исполнении заключенного договора, выдал заложников и, наконец, выплатил Пипину и его приближенным значительные суммы. Пипин удалился из Италии, а папа с торжеством вступил в Рим.

По удалении короля Пипина папа Стефан III стал ждать уполномоченных от лангобардского короля, с которыми он должен был договориться о передаче городов. Но Айстульф в начале 755 г. со всем своим народом вторгся в Римский дукат и оцепил самый Рим. Если и не давать полной цены описанию бесчеловечных поступков лангобардов по отношению к осажденным, потому что это описание принадлежит самому папе, то все же можно предполагать, что коварная политика папы возбудила в Айстульфе и лангобардах самое сильное раздражение. К этому времени относятся любопытнейшие письма папы Стефана к Пипину, которыми уже мы частью пользовались, говоря о даре Пипина. Как скоро узнал папа, что лангобардский король не хочет исполнить договора, сейчас же известил об этом Пипина и потом, во время осады Рима, пользовался всяким удобным случаем, чтобы напомнить франкскому королю о принятых им на себя обязательствах относительно престола св. Петра. «Заклинаю вас Господом Богом и Девой Марией и Петром, верховным апостолом, который помазал вас на царство – порадейте за св. Церковь и постарайтесь исполнить обещание, которое вы дали св. Петру, поспешите воздать ему, что обещали по записи, скрепленной вашей рукой, на пользу души своей. Мы поручили вам все дела св. Церкви, и вы отдадите Богу и блаженному Петру в день страшного суда отчет в том, как вы старались о пользе его и что предпринимали для возвращения ему мест и городов. Вам предоставлено такое высокое счастье – способствовать приращению Церкви и ратовать о восстановлении прав верховного апостола. Ни один из ваших предков не заслужил такого блистательного поручения, но вас предызбрал и предопределил Бог в вечные времена».

Пипин почему-то медлил ответом и не предпринимал решительных мер. Папа снова обращается с отчаянным воплем к патрициям римским. «Спаситель наш мог и иными путями, по своему изволению, защитить св. свою Церковь и восстановить права верховного апостола. Но, одобрив для этого ум и совесть вашу, побудил нас отправиться к вам. Имея к вам сильное доверие и побужденные волею Божией, мы вверили трудному и отдаленному путешествию наше тело и душу, отягощенную скорбями, терпели от снега и холода, от жару и разлива рек, подвергались крайним опасностям при переправе через реки и при переходе через горы²⁹⁷. Умоляю вас, порадейте за св. Церковь и за дело св. Петра; что обещано вами св. Петру, должны передать ему во владение. Помните и никогда не выпускайте из вашей памяти, какой обет дали вы привратнику небесного царствия, знайте, что он строго блюдет свои права, и сообразите это. Спешите возвратить ему, что обещали в форме дара, да не преследует вас вечное раскаяние и не угрожает осуждение, в будущей жизни. Ибо знайте, верховный апостол крепко держит вашу дарственную запись²⁹⁸… на страшном суде он предъявит ее Праведному Судье, и тогда вам трудно будет вести с Ним счеты». От страшных угроз переходя к ласкательству, напоминает папа и о заслуге св. Петра по отношению к Пипину, т. е. что Пипин помазан в короли, будучи возлюблен верховным апостолом и превознесен над всеми другими. 55 дней продолжалась тесная осада Рима; окрестности были опустошены, сношения осажденных прерваны. Крепкие стены еще защищали город, но Айстульф готовился на приступ, если римляне не выдадут ему своего епископа.

От 24 февраля 756 г. сохранилось три письма папы, отправленных во Францию морским путем. В особенности любопытно одно из них; в нем поражает крайняя бесцеремонность, с которой папа отожествляет свои личные интересы с волей св. Петра, и та фамильярность, с какой он обращается с божеством для подкрепления своих далеко не благочестивых пожеланий²⁹⁹. Письмо, о котором идет речь, представляет собою в своем роде неподражаемый образец самого постыдного злоупотребления высшими принципами веры и насилия немощной совести. Уже несколько писем отправил Стефан III к Пипину; все, что могла подсказать ему угрожающая опасность, чувство самосохранения, политическая опасность, все это было красноречиво высказано с авторитетом наместника св. Петра и с указанием на награду или наказание от самого ключедержца небесного царства.

Но Стефану казалось, что Пипина не трогают его письма, что он не спешит на помощь. Он сочиняет письмо от апостола Петра и отправляет его вместе с двумя своими. «Я, апостол Петр, предызбранный по милости Божией просветитель всего мира, получил от Бога власть вязать и разрешать людей. Посему все повинующиеся мне да будут совершенно уверены в разрешении их грехов. Я, апостол Божий Петр, взываю к вам, как к моим сыновьям, защитите от руки врагов Рим и народ, Богом мне вверенный, и не допустите до осквернения дом, в котором покоится мое тело… Будьте уверены, я стою перед вами как живой и мое воззвание подкрепляю сильными обязательствами… И госпожа наша, Матерь Божия, Приснодева Мария, вместе со мною увещевает вас и повелевает вам, также и престолы, и господства, и все небесное воинство, и мученики, и исповедники, и все угодники Божии… Защитите и освободите со всею поспешностью св. Церковь от руки лангобардов… тогда и я в сей жизни и в день воздаяния буду вам покровительствовать и приготовлю вам в царстве Божием светлые и прекрасные обители, где вас ожидает награда вечного воздаяния и бесконечные райские увеселения… Заклинаю вас, возлюбленные, Богом живым: не дозволяйте лангобардам терзать мой Рим и обитающий в нем народ, иначе ваши души и тела будут мучиться и терзаться в вечном тартаре вместе с дьяволом и его слугами; не допускайте расхищать божественное стадо, Богом мне вверенное, да и вас не рассеет и не попустит расхитить Господь. Известно уже, что изо всех народов под небом франки по преимуществу любезны мне, апостолу Божию Петру. И потому я руками наместника моего поручил вам освободить из рук неверных Церковь Божию. Твердо держите в памяти, сколько я, раб Божий, званный апостол, помогал вам, когда вы просили меня: я давал вам победы над врагами, верьте, что и впредь буду помогать, если со всею поспешностью вы пойдете для освобождения моего Рима… Если же вы умедлите и не так скоро соберетесь исполнить мою волю, то да будет вам известно: властию святой и нераздельной Троицы по благодати апостольства, данной мне Христом, я отчуждаю вас от царства Божия и вечной жизни».

Приведенное письмо получено было Пипином во второй половине марта, 1 мая состоялось собрание государственных чинов, и непосредственно затем Пипин предпринял в Италию второй поход. Между тем Айстульф снял осаду с Рима и в начале апреля был уже в Павии. Узнав о приближении франков, он вышел им навстречу к Альпам, но не устоял против сильного натиска и снова поспешил к Павии. Находясь в тесной осаде, он обратился к Пипину с просьбой о мирных переговорах и заявил согласие принести полное удовлетворение как за нарушение договора, так и за ущерб, нанесенный Церкви. Само собой разумеется, на него возложено было обязательство в точности исполнить прежний договор и, кроме того, выдать Пипину и его воинам треть всех сокровищ, собранных в Павии. Лангобардское королевство признало зависимость от Пипина и обязалось выплачивать ежегодную дань. Нарни, Комачио и другие города экзархата, которые Айстульф занял и которые должен был возвратить уже после первого похода Пипина, были теперь с соблюдением всех форм переданы папе³⁰⁰. Ключи этих городов вместе с заложниками от каждого из них представлены были в Рим, и здесь акт передачи вместе с ключами положен у арки св. Петра. Это было началом территориального владения, фундаментом папской области. Чрезвычайно важные события происходили в Италии, устанавливался в стране новый политический порядок, и делились области, находившиеся во власти империи. Как же относился ко всему этому император Константин V, так ревниво оберегавший восточную и западную границы?

По отношению к своим итальянским владениям Константин не обнаружил той энергии и предусмотрительности, какая его отличала в сношениях с арабами и болгарами. Весьма вероятно, что как Лев III, так и Константин V, слишком убаюканные достигнутыми ими успехами в борьбе с арабами и вследствие перенесения центра политической силы мусульманства из Сирии и Египта в Месопотамию, перестали обращать внимание на поддержание военного флота, которым должны были оберегаться заморские владения. Не имея же в достаточном количестве морских судов³⁰¹, Византия не могла с успехом отстаивать свой интерес в Италии. Так, по крайней мере, можно объяснять себе те события, которые развивались в Италии в занимающее нас время. Во время второго похода Пипина Византия обнаружила некоторое беспокойство. В это время в Рим прибыл императорский протасикрит Георгий и силенциарий Иоанн, имевшие поручение устроить итальянские отношения. Но из того, что они встретили здесь, было ясно, что в Константинополе не были хорошо осведомлены об истинном положении дел. Прежде всего, для послов было совершенной новостью, что Пипин предпринял уже второй поход. По-видимому, не имея сведений о тайном договоре между папой и Пипином и надеясь еще уладить дело личными переговорами с Пипином и объявлением ему воли императора, они поспешили морским путем в Марсель в сопровождении доверенного лица папы, который должен был следить за действиями императорского посольства. Здесь только осведомились греческие послы о действительной цели похода Пипина.

Оставив в Марселе своего товарища вместе с папским уполномоченным, протасикрит Георгий поспешил на встречу Пипина и нашел его уже близ Павии. Здесь произошло свидание его с королем франков, причем разъяснилось совершенно неожиданное обстоятельство. Когда посол стал именем императора требовать восстановления нарушенных прав Византии и возвращения под руку императора городов экзархата, обещая за это большие денежные выдачи в виде удовлетворения, то франкский король весьма решительно отклонил требования посла, причем в последующих объяснениях указал свою точку зрения. «Никогда, – говорил он, – я не соглашусь – и ни в чью пользу – располагать землями и городами, предоставленными св. Петру и Римской Церкви; не ради какого-либо лица, но единственно из любви к св. Петру и ради прощения моих грехов предпринимал я походы в Италию». Послу не оставалось ничего более, как донести императору о положении дел в Италии, сложившихся весьма неблагоприятно.

Айстульф недолго пережил постигшие его политические неудачи. Он умер в 756 г. после несчастного падения с лошади на охоте. Еще не разрешен был окончательно лангобардский вопрос, еще не совсем выяснились дальнейшие стадии образования папской области; но нельзя было сомневаться в том, что дальнейшая роль в мировых событиях Западной империи будет принадлежать не Византии, а другим политическим силам. Извещая Пипина о неожиданной смерти короля лангобардов, которая так кстати развязывала затянувшийся узел, папа писал: «Божественным ударом поражен и низвержен в глубину ада этот тиран, последователь дьявола, пожиравший христианскую кровь и истреблявший христианские церкви». Но в начале следующего года умер и папа, столько сделавший для возвеличения престола св. Петра.

Айстульф не оставил наследника. Вопрос о престолонаследии и в спокойное время у лангобардов всегда вызывал внутреннюю смуту, теперь же в особенности он представлял затруднения. Большинство склонялось к избранию в короли герцога Тусции Дезидерия, который имел опору и в преданном ему ополчении Тусции, и в высших церковных кругах. Папа заблаговременно заручился важными обещаниями со стороны Дезидерия. С него взята торжественная клятва, что он не замедлит выдать папе остающиеся еще за лангобардами города и что будет жить в мире с Церковью и в верности королю франков. Такими обещаниями Дезидерий обеспечил себе поддержку со стороны папы и Пипина. В марте 757 г. он объявлен королем. Предстояло прежде всего выдать папе те города, от которых лангобарды отказались по договору с Пипином. Если бы действительно договор вступил в силу, то лангобардское королевство возвратилось бы к тем границам, в каких оно было до Лиутпранда³⁰². Но папа получил только Фаенцу и Феррару.

Смерть папы Стефана III в апреле того же года и избрание нового папы Павла I вызвали некоторую перемену в политических отношениях. Чувствуя свое положение на престоле упроченным, Дезидерий не спешил более с выражениями своей преданности Церкви и не заявлял желания выдать папе те города, о которых шла выше речь. Напротив, он желал воспользоваться наступившим роздыхом для приведения в порядок нарушенных военным временем дел. Так, герцогства Сполето и Беневент во время смуты перешли в зависимость «патриция», или франкского короля. С точки зрения лангобардского короля, это был акт возмущения, и он спешил наказать герцога Альбоина. Еще более поводов к беспокойству представляли тайные сношения Дезидерия с византийским императорским послом Георгием. Как можно судить на основании донесений папы Павла I королю Пипину, речь шла ни более ни менее как о восстановлении византийской власти в экзархате и о взаимном военном союзе между лангобардами и империей для совместных действий против папы. Трудно, конечно, предполагать, чтобы император Константин был тогда в состоянии сделать поход в Италию, но папа верил в возможность этого и передавал свои опасения Пипину. Последний, однако, не придал большой цены сообщениям из Рима и предоставил папе добиваться уступок со стороны Дезидерия мирными переговорами и соглашениями. Король франков был отвлечен от внешней политики внутренними делами, и в течение целых десяти лет лангобардский король Дезидерий мог укреплять свое положение, не опасаясь нападений ни с севера, ни с востока. Ход событий даже открывал ему широкие виды по отношению к ближайшему сопернику, папе.

Итальянские дела, казалось, начали устраиваться без посредства франкских королей. Дезидерий, оказывая услуги папскому престолу, не терял из виду и собственных выгод и постепенно усиливал свое влияние в стране. В особенности важны были завязавшиеся у него сношения с семейством Карла. В 770 г. мать королей Берта была проездом из Рима в Павии и заключила проект родственного союза между домом Дезидерия и Каролингами. Предполагалось, что сын лангобардского короля Адельхис вступит в брак с сестрой Карла Гизелой, а один из молодых королей женится на лангобардской принцессе. Этот союз мог изменить в самом корне франко-итальянские отношения и совершенно ниспровергнуть так искусно построенное папами здание. Понятно поэтому, как встревожен был папа этим союзом и как желал он помешать осуществлению проекта.

Вот что писал Стефан IV к Карлу: «До нашего слуха дошло нечто такое, о чем мы не можем говорить без душевного сокрушения: будто бы Дезидерий убедил ваше величество вступить в брак с его дочерью. Если так, я почитаю это за дьявольское наваждение, ибо это не будет супружеское соединение, но самое позорное сожительство. Мы знаем из истории и Божественного Писания, как тяжко грешат те, которые вступают в брак с иностранками. Я не могу допустить, чтобы такое дело могло совершиться без участия дьявола. Как знаменитый народ франков, превосходящий славою все другие, блестящий и знаменитейший род вашего величества… смешивается с вероломным и паршивым племенем лангобардов! Да лангобардов никогда и не считали народом, от них происходит какое-то прокаженное отродье! У кого есть здравый смысл в голове, тот и помыслить не может, чтобы такие именитейшие короли позволили себе столь отвратительное и ужасное смешение. Ибо какое общение света с тьмой и какая часть у верного с неверным? Вы уже имели жен из вашего почтенного племени, следует любить их, а не искать чужеземных связей. И то следует помнить вам, что вы обещались блаженному Петру и его наместнику быть друзьями друзей и врагами врагов наших. Как же теперь замышляете погибель душам вашим, вступая в союз с нашими врагами: клятвопреступный народ лангобардов продолжает притеснять Церковь Божию и нашу римскую провинцию». Очень длинное письмо, в котором ласкательства сменяются угрозами, заканчивается следующим: «Эту нашу просьбу и увещание мы возложили на раку св. Петра и совершили над ней бескровную жертву и со слезами посылаем ее прямо из церкви. И если кто, чего да не будет, преступит это увещание, да будет ему известно, что силою власти господина моего, блаженного Петра, ему угрожает отсуждение от царства Божия и вечные муки вместе с диаволом»³⁰³.

Известно, что папские угрозы не подействовали на Карла: он развелся со своей женой и взял за себя дочь Дезидерия (Дезидерату). Этот брак имел, однако, роковое значение для лангобардского королевства. Не прошло и года после женитьбы Карла, как он отверг Дезидерату и отослал ее назад к своему отцу. Причины расторжения супружества неизвестны, но несомненно, что Карл действовал по внушениям папы³⁰⁴. Король Дезидерий был весьма оскорблен таким поступком Карла и перестал следовать осторожности и уступчивости в сношениях с ним. Обстоятельства дали ему в руки весьма сильное оружие против Карла. В 772 г. к нему прибыла вдова Карломана Гельберта с детьми; она искала у лангобардов защиты, потому что Карл присвоил себе удел своего умершего брата и лишил прав наследства племянников. Принимая у себя вдову-королеву, Дезидерий имел основания ожидать смуты во франкском государстве и надеялся выставить соперников Карлу.

В событиях 773/74 г., имевших последствием падение лангобардского королевства, принимают участие, с одной стороны, Дезидерий с вдовой и сыновьями Карломана, с другой – Карл и папа Адриан I (772–795). Адриан сразу изменил колеблющуюся между лангобардами и франками политику римского двора, направив все свои силы на усиление связей с Карлом. Дезидерий же стал его принуждать помазать на царство детей Карломана и угрожал нападением на римскую область, если папа не согласится исполнить его желание. Так началась последняя ссора лангобардов с папой, вызвавшая в третий раз вмешательство Каролингов. Чтобы замедлить наступательное к Риму движение Дезидерия, Адриан не делал решительного отказа помазать франкских королевичей и обменивался посольствами с лангобардским королем. Но в то же время под тем или другим предлогом удалял из Рима влиятельнейших лангобардов, лишая тем Дезидерия последней опоры. Дезидерий, не сомневаясь более в обманных действиях папы, направился к Риму, опустошая папские патримонии. Адриан отправляет посольство к Карлу, просит у него защиты и особенно резко выставляет то обстоятельство, что Церковь терпит притеснения именно вследствие соблюдения интересов Карла. В ожидании помощи папа собирает в Рим милицию верных ему городов дуката и Пентаполя и посылает навстречу лангобардам посольство – уже не мирного и не уступчивого свойства. Послы должны были передать лангобардскому королю, что папа уже заготовил церковное отлучение на лангобардов, которое возымеет свою силу, как только король вступит в папскую область, т. е. в Римский дукат. Угроза ли подействовала, или, что вероятнее, опасность со стороны франков, только Дезидерий прекратил движение к Риму и возвратился на север. Карлу заметно не хотелось идти в Италию, он предлагал даже Дезидерию значительную отступную сумму, если он откажется покровительствовать его племянникам и уладит отношения с папой. Но эти предложения были отвергнуты Дезидерием.

Третий поход франков в Италию состоялся в сентябре 773 г. Рассматривая обстоятельства этого похода, нельзя не удивляться той легкости, с которой совершено завоевание Италии. Дезидерий со всеми силами лангобардов направляется к Альпам, чтобы запереть горные проходы; и, несмотря на это, Карл не только без урона провел войска, но одним появлением своим произвел общее замешательство в лангобардском войске и бегство сына короля Дезидерия Адельхиза. Есть указание, что папа успел посеять измену как в войске короля лангобардов, так и в его владениях, что именно это обстоятельство и было причиной весьма слабого сопротивления³⁰⁵. С частью верных ему лангобардов Дезидерий заперся в Павии, сын его со вдовой и детьми Карломана – в Вероне. Сам Карл приступил к осаде Павии, другой отряд расположился под стенами Вероны. Столица лангобардов не сдавалась более 8 месяцев, Верона же скоро была взята, и Карл имел удовольствие овладеть племянниками, которыми так пугал его Дезидерий. Летом 774 г. сдался на всю волю Карла и Дезидерий. Так пало королевство лангобардов, последний король их отведен был пленником во Францию, сын его бежал к византийскому императору, чтобы оттуда предъявлять свои притязания на Италию. Приняв титул лангобардского короля, Карл начинает вводить в Италии франкское устройство и соединяет Францию и Италию в одно государство.

Продолжительным пребыванием в Италии Карл воспользовался и для того, чтобы определить свои отношения к папе, который питал самые широкие надежды на увеличение своей власти и влияния в Италии с падением лангобардского королевства. Затянувшаяся осада Павии позволила Карлу удалиться из лагеря и отправиться в Рим на Пасху 774 г. Жизнеописатель Адриана подробно описывает приготовленную в Риме встречу Карла³⁰⁶. Уже самая подробность рассказа свидетельствует, сколько значения приписывали в Риме этому посещению. Карл должен был высказать папе, как он понимал свои обязанности патриция по отношению к Риму и какие права соединялись в его представлении с этим званием. С своей стороны Адриан, напомнив о даре Пипина и правах св. Петра, хлопочет о подтверждении за римскою областью поземельных владений (по дару Пипина). С этой целью был вновь составлен список городов, подаренных Пипином за 20 лет назад. Карл подтвердил его своей подписью. Немецкие ученые защищают подлинность акта, записанного в биографии Адриана, и говорят, что Карл мог подписать его, но не имел намерения приводить в исполнение и только, уступая усиленной настойчивости папы, время от времени исполнял некоторые его части. До нас не сохранился акт дара Карла, – в биографии Адриана он составлен на память и притом назван не даром, a Promissio donationis. Между тем, как в Риме льстили себя надеждой, что Карл передаст престолу св. Петра экзархат, Венецию, Истрию, Сполето и Беневент, Парму, Региум, Мантую, Корсику и еще некоторые места, ибо в таких размерах понималось там Promissio donationis³⁰⁷; сам Карл занялся введением в Италии франкского устройства. Именно, назначил своих графов для управления, поставил по городам гарнизоны и послал своих уполномоченных (missi) для принятия под франкскую власть лангобардских городов. Хотя папа жаловался на королевских миссов, «которые передавали ему только епископии и монастыри, да ключи от городов, не передавая власти над населением», но Карл, совершенно иначе понимая свои задачи относительно Италии, не обращал внимания на домогательства папы. По его взглядам, он стал наследником лангобардских королей и светским властителем Италии, между тем как его отец считал себя лишь защитником Церкви и предпринимал походы в Италию в интересах папы.

Дальнейший ход событий направлялся здесь по такому пути, какой не был предусматриваем ни королем Пипином, ни папами. После пленения Дезидерия и принятия на себя титула лангобардского короля Карл (774) на некоторое время оставляет итальянские дела и сосредоточивает свое внимание на Германии, где, между прочим, вел 30-летнюю войну с саксами. Между тем как Рим и часть Италии, фактически освободившись из-под власти византийского императора, начали жить самостоятельными интересами и сознавать себя как нечто отдельное от империи и не находящееся с ней в неразрывной связи³⁰⁸, широкий размах внешней политики Карла и его завоевания в Восточной Европе привели его к мысли о высочайшей в мире узурпации – о перенесении титула императора, носителем которого были византийские цари, на короля франкского. Это событие, подготовленное тайными переговорами и сношениями с Римом, совершилось в 800 г. и будет изложено в своем месте.

Походы Каролингов в Италию сопровождались громадными последствиями, которые должны оцениваться не только с точки зрения местной итальянской, но и общеевропейской истории. Пробудив освободительное движение и вызвав в городах и в Церкви стремление к организации местных сил и к борьбе с чуждыми элементами, эти походы вместе с тем должны были вызвать реакцию в тех провинциях, которые подверглись к тому времени уже значительной эллинизации. Господству Византии в Италии нанесен был сильный удар в половине VIII в., но сфера ее политического и культурного влияния в Южной Италии нисколько не ослабела, и в IX в. византийские императоры снова выступают с притязаниями на господство в Средней и Северной Италии. Таким образом, с потерей экзархата Византия далеко не утрачивала своих владений в Италии, а, напротив, продолжала владеть на юге двумя территориями, организованными в фемы по образцу других провинций, и, кроме того, на севере удерживала за собой береговую область с городом Венецией. Отношение императора Константина V к тем событиям, с которыми мы ознакомились, было бы совсем не понятно, если бы мы не обратили внимания на те области, на которые после потери экзархата усилилось политическое и культурное влияние Византии.

После похода Карла Италия представляла собой, за исключением областей франкских и церковных, еще две лангобардские области: герцогства Сполето и Беневент. Первое, правда, скоро подчинилось Каролингам, но Беневент, защищенный горами Абруццо с севера, мог долее удерживать самостоятельность. Собственно византийские владения после 754 г. представляли собой две группы земель: береговая полоса с Неаполем в центре и две южные оконечности полуострова, Калабрия и Отранто, или герцогство Калабрия. Последнее, несмотря ни на какие политические превратности, остается верным Византии и сохраняет свою особность по языку и обряду, как принадлежащее к Восточной империи и к Церкви. Хотя беневентские герцоги, расширяя свои владения к югу, в конце VII в. отняли у Византии Бриндизи, Тарент и Отранто, но за империей оставался еще город Галлиполи, которым и ограничивались здесь ее владения. Но зато в нынешней Калабрии они владели всей гористой местностью у Мессинского пролива. Стоит заметить здесь, что именно с этого времени имя Калабрии стало употребляться в новом значении, будучи перенесено с восточной оконечности полуострова на западную и заменив прежнее имя Бруттии. Византийская фема Калабрия обозначала, таким образом, совокупность владений империи у Тарентского залива. В административном отношении византийское герцогство, или дукат Калабрия, было в зависимости от фемы Сицилия. После падения экзархата главным представителем византийской власти на Западе был стратиг Сицилии, и Сиракузы рассматривались как столица всех южноитальянских владений Византии. Со времени Константа II, который сам прожил в Сиракузах шесть лет с целью организовать администрацию и защиту Южной Италии, Сицилия и Калабрия составляли одно неразрывное целое в административном и финансовом отношении. Во время иконоборческой борьбы Калабрия присоединяется к Сицилии и не разделяет оппозиции против иконоборческих императоров остальной Италии. В административном «церковном» отношении она введена в зависимость Константинопольского патриархата, будучи по языку и богослужению страной греческой.

В Средней Италии влияние греческого языка было далеко не так сильно. Хотя в VIII в. произошла большая эмиграция в Италию греческих монахов, но в большинстве это были люди, стоявшие во вражде к византийскому светскому и духовному правительству, и потому влияние их не могло быть продолжительным и устойчивым. Между тем южноитальянское и сицилийское духовенство сохраняет все связи с Константинополем и играет в этом отношении деятельную роль на соборе 787 г. Твердое положение, занимаемое в Сицилии и Калабрии, позволяло императору не покидать надежды на возвращение экзархата и на завоевание церковных владений. Пока не наступила пора начать серьезную войну на юго-западной окраине, защита этих отдаленных владений лежала на стратиге Сицилии. Нужно думать, что в его распоряжении были значительные военные силы. Патрикий и стратиг Сицилии не раз объявлял себя императором, таков Сергий в 718 г., таков Елпидий в 781 г.

В истории борьбы за итальянские владения важное значение принадлежит также дукам Неаполя. Под властью их была береговая полоса от Палермо до Террачины. После падения экзархата в Неаполе находим дуку Григория в чине спафария, который управляет своей областью в зависимости от патрикия – стратига Сицилии. Неаполитанское духовенство то стояло на стороне папы и под его духовной властью, то склонялось к константинопольскому патриарху. К концу VIII в. Неаполь стремится к независимости, первым автономным дукой был Стефан, соединивший потом в своих руках и церковную власть. По его смерти власть над Неаполем перешла к его сыну, а потом к зятю. Номинально признавая власть императора, неаполитанский дука, тем не менее, преследует задачи политического отделения от Византии. Так постепенно исчезает на монетах изображение императора и заменяется патроном города св. Ианнуарием. Политическая судьба Неаполя зависит от его северного соседа, беневентского герцога; в борьбе с Беневентом выработался у неаполитанцев местный патриотизм. Ввиду постоянной опасности с севера беневентские дуки дорожили своими отношениями к Византии и нередко искали союза и помощи у сицилийского стратига. Такие отношения продолжались здесь до начала IX в., когда арабы начали делать высадки и завоевания в Сицилии и Южной Италии.

Падение лангобардского королевства в 774 г. не сопровождалось непосредственными последствиями для Южной Италии, хотя она находилась под властью лангобардов. Главнейше здесь господствовал герцог Беневента, владения которого после каролингских походов нисколько не сократились, и сам герцог, приняв титул князя, продолжал быть представителем лангобардского независимого народа в Италии. На северо-западе это княжество граничило с Римским дукатом, причем лангобарды господствовали долиной р. Лирис и владели городами Сора, Арпино и Арче; к северо-востоку, к Адриатике, граница поднималась еще более к северу и шла несколько выше Ортоны по р. Пескара, соприкасаясь здесь с герцогством Сполето. Обнимая собой владения Неаполитанского дуката в Кампании, Беневентское герцогство на юге граничило с византийским дукатом Калабрия и с фемой Сицилия³⁰⁹. Здесь граница между византийскими и лангобардскими владениями от В. к 3. шла немного северней Amantea и затем по Тарентскому заливу до Бриндизи. Положение Беневента и всегда было несколько исключительное, т. к. Беневент был почти недоступен для лангобардского короля, пока пути сообщения между Равенной и Римом были во власти Византии. Вследствие этого герцогская власть была в Беневенте наследственная в одной семье, между тем как на севере герцоги назначались королем, в Беневенте все административные чины зависели от герцога, между тем как на севере они назначались королем и ему давали отчет в своей деятельности. Политическая борьба из-за преобладания, начавшаяся между римским престолом и империей, давала герцогу Беневента полную возможность воспользоваться этой борьбой в интересах своего герцогства.

Неаполитанский дукат и княжество Беневент имели важное значение в истории византийского господства в Италии как области, на которые империя могла обнаруживать непосредственное влияние. Как известно, герцог Беневента Арихис имел в замужестве дочь короля Дезидерия и поэтому считал себя единственным наследственным представителем прав лангобардов. В особенности с тех пор, как королевич Адельхис, сын Дезидерия, нашел себе прием в Константинополе и получил здесь сан патрикия, сношения Беневента с империей и образование здесь византийской партии были весьма естественными. Стоит обратить внимание на то, что после падения Павии Арихис принимает ряд особенных мер, чтобы возвысить свое положение. Не только он принял новый титул князя, но и короновался, и был помазан от руки своих епископов, и вообще придал своему герцогству такое положение, которое как будто равнялось королевскому. Издаваемые им акты стали помечаться как королевские: «Издан в нашем священном дворце».

Выяснить политическую роль беневентского князя Арихиса, который в течение 30 лет был почти неограниченным властелином Южной Италии, столько же важно с точки зрения местной итальянской истории, сколько и со стороны политических притязаний Византии. По свидетельству местной хроники, Арихис был далеко недюжинный человек³¹⁰. Он отличался приверженностью к Церкви и старался украсить Беневент новыми церковными зданиями и мощами мучеников и святых, которые он разыскивал по всей Южной Италии. Главным его сооружением был храм св. Софии, сделавшийся национальным святилищем. Уже одного наименования храма достаточно, чтобы судить, под какими влияниями происходила строительная деятельность Арихиса. Желая иметь в своем княжестве более защищенное место на случай борьбы с франками, Арихис построил укрепления в Салерно и сделал из этого маленького селения свою вторую столицу, укрепив ее стенами и перенеся сюда свои сокровища. Салерно впоследствии будет играть большую роль в судьбах Южной Италии. Двор беневентского князя отличался необыкновенным блеском и роскошью. В торжественных выходах и церемониях князь был окружен своими вельможами и военными людьми, носившими пышные звания; иностранных послов он принимал, сидя на золотом троне.

Можно понять, до какой степени трудно было Арихису сохранить независимое положение после того переворота в Северной Италии, который был произведен походами Каролингов. Самым непримиримым для него врагом был папа, который пользовался всяким случаем, чтобы возбуждать против него подозрения у Карла; по словам папы Адриана I, Арихис замышлял присоединить к своим владениям римскую Кампанию и имел тайные сношения с константинопольским двором³¹¹. Очень любопытны те известия, которые касаются союза между беневентским князем и императором с целью возвращения экзархата и восстановления нарушенного политического строя в Средней Италии. Самого высокого напряжения положение дела достигло к 781 г., когда Карл считал полезным войти в прямые сношения с Константинополем, чтобы предупредить вмешательство империи в итальянские дела. Под влиянием настойчивых донесений папы Адриана, что Арихис находится в постоянных сношениях с патрикием сицилийским и замышляет поход на Италию, Карл сам прибыл в Рим, чтобы на месте выяснить, насколько серьезна опасность. В действительности положение дел не было тревожно. Напротив, весной 781 г. происходили в Риме переговоры о брачном союзе между Каролингами и императорским домом, и вообще с этого времени до 787 г. установились доверчивые отношения между франками и Византией. Кризис наступил в 787 г., когда Карл вновь по настояниям папы явился в Италию. На этот раз жалобы Адриана I имели основание, т. к. действительно Арихис не только сносился с Константинополем, но и подготовил высадку византийских войск в Южную Италию. Заметим кстати, что сношения Арихиса с византийским двором засвидетельствованы, между прочим, в недавно изданном житии Филарета Милостивого³¹², где идет речь о проекте брака Арихиса с сестрой императрицы Марии, супруги Константина VI.

Прибыв в Капую, Карл пригласил к себе для переговоров беневентского князя, который между тем заперся в укрепленном Салерно и отправил к Карлу своего сына Ромуальда. На вторичное приглашение явиться лично Арихис отправил с знатным посольством второго своего сына, Гримоальда. Карл, очевидно, не желал резкими мерами возбуждать Арихиса и ограничился тем, что удержал у себя заложником одного из беневентских принцев. В это же время произошел разрыв между Карлом и царицей Ириной по делу о брачном союзе Константина VI с дочерью Карла Ротрудой. Вследствие каких причин прерваны были переговоры о браке, в настоящее время судить трудно, но важно то, что непосредственно затем обнаружены были секретные переговоры Арихиса с царицей Ириной. Именно: из донесения папы Адриана Карлу³¹³ видим, что Арихис хлопотал перед византийским двором о пожаловании ему сана патрикия и права на управление Неаполитанским дукатом. С своей стороны он готов был признать над собой верховную власть императора и – что в особенности любопытно – принять у себя византийские обычаи в стрижке волос и в одежде. Предполагалось, кроме того, что шурин его, Адельхис, выступит на помощь ему со вспомогательным византийским отрядом. Из того же письма папы видно, что из Константинополя отправлены были два спафария, которым было поручено доставить Арихису пожалованные знаки его достоинства: расшитые золотом одежды, шпагу и грамоту на звание патрикия³¹⁴.

Нужно согласиться, что Арихис ставил большую ставку: он становился с пожалованьем ему патрикийского звания представителем политических интересов Византии в Южной Италии и достигал посредством соглашения с Византией того, чего не удавалось достигнуть в союзе с Каролингами. Что же касается Византии, то в беневентском князе и вместе римском патриции она приобретала прекрасное средство вновь поставить вопрос об экзархате и об утраченных владениях в Средней Италии. Так, по крайней мере, рисуется положение дел в глазах папы, который передает похвальбу Адельхиса, что он двинется с войском в Равенну. Фактически греко-лангобардский союз не имел положительных результатов. Арихис умер в августе 787 г., не дождавшись прибытия византийского посольства. Что же касается военной высадки, то она, не будучи поддержана со стороны Беневента, окончилась постыдным поражением Адельхиса и бывших с ним греческих вождей.

Немного выступив из границ занимающего нас царствования, мы надеемся найти для себя оправдание в чрезвычайной важности событий, которые предстояло нам выяснить. Было бы трудно понять, как мог Константин V Копроним и его ближайшие преемники помириться с потерей экзархата и с утратой влияния в Италии. Рассмотрение положения дел в Неаполитанском дукате и в Беневенте убеждает, что Византия не теряла надежды на восстановление утраченного влияния, и что в самой Южной Италии были такие элементы, на которые она в нужное время могла опереться.