Статьи о приходе

Собрание статей, докладов и речей Дмитрия Федоровича Самарина будет состоять из двух томов. Первый том, издаваемый в настоящее время, посвящен исключительно крестьянскому делу; к печатанию его было приступлено еще при жизни Дмитрия Федоровича. В виду предпринятого Правительством пересмотра крестьянского законодательства, он еще в 1898 г. задумал собрать и издать отдельною книгою все, что им было написано в разное время по крестьянскому вопросу, и сам привел в порядок и приготовил к печати все свои прежние работы, при чем делал к ним в некоторых случаях необходимые пояснения и дополнения; под его же наблюдением приступлено было к печатанию книги. Но, к сожалению, болезнь, постигшая Дмитрия Федоровича в декабре 1899 года, помешала ему довести это дело до конца: печатание остановилось на 26-м листе. Остальные листы настоящего тома напечатаны уже после его кончины.

Большая часть того, что помещено в издаваемом теперь томе, появилась в свое время в различных периодических изданиях, главным образом в газетах «День» и «Русь», издававшихся И. С. Аксаковым, а также в «Новом Времени» и в «Московских Ведомостях». На ряду с этим однако значительное число трудов Дмитрия Федоровича издается теперь впервые: некоторые из них оставались до сих пор еще в рукописи, другие же предназначались для различных правительственных и земских комиссий и были напечатаны раньше в самом ограниченном числе экземпляров. А именно впервые появляется в печати следующее:

1) Написанная специально для настоящего издания статья под заглавием: «Закон 28 декабря 1881 года о понижении выкупных платежей» (стр. 142).

2) Мнение большинства земских экспертов, призванных Правительством на совещание в 1881 году по вопросу о понижении выкупных платежей (стр. 189)¹.

3) Мнение большинства тех же экспертов об отмене 165 ст. Положения о выкупе (стр. 214).

4) Письмо к H. X. Бунге по поводу преобразования оброчной подати государственных крестьян в выкупные платежи (стр. 221).

5) Доклад о мерах для подъема земледелия на общинных землях Московской губернии, представленный московскому губернскому земскому собранию в 1880 году (стр. 266)².

6) Главы IX и XI исследования о мерах против периодических голодовок (стр. 424 и 438), которые вместе с гл. X должны были составить начало новой серии статей по этому вопросу³.

7) Основные положения по вопросу о переселении крестьян – первая глава объяснительной записки к проекту Положения о переселении, выработанному в 1882 г. Совещанием сведущих людей.

Наконец, в приложении помещен нигде еще не изданный журнал заседания комиссии московского губернского земства по изысканию мер к улучшению крестьянского хозяйства. Этот журнал печатается здесь в виду того, что в обмене мнений между членами комиссии и приглашенными в нее крестьянами по вопросу о возможности улучшения хозяйства на общинных землях, Д. Ф. принимал живое участие, и мысли, высказанные им при этом случае, могут служить ценным дополнением и пояснением к докладу комиссии, им составленному и напечатанному в этом же томе.

Статьи и доклады, вошедшие в состав настоящего тома, расположены не в хронологическом порядке, а по содержанию. При таком порядке читателю легче составить себе понятие о главных темах, которые разрабатывались Дмитрием Федоровичем, и выяснить себе существенный черты того воззрения, которое он проводил в своих трудах. Может быть, при этом не бесполезно будет здесь указать хотя бы кратко главные мысли, которыми объединяются статьи, вошедшие в состав каждого отдела, и все отделы этой книги связываются в одно стройное целое.

Первое место отведено вопросу о земельном наделе и о повинности. В статьях, относящихся сюда, уясняется то, что было наиболее своеобразного в воззрениях Дмитрия Федоровича на крестьянское дело. Основная мысль, которая здесь проводится, состоит в том, что отношение крестьян к надельной земле никогда не определялось и не определяется теперь нормами частного гражданского права. Крестьяне и при крепостном праве не были простыми арендаторами помещичьей земли, и их право на пользование землею не основывалось на свободном договоре, а вытекало из всей совокупности крепостных отношений, которые сложились под господством понятия государственного тягла. Соответственно этому и повинность, которую отбывали крестьяне, не имела и не могла иметь характера арендной платы. Размер ее вовсе не определялся земельною рентою, а исключительно средствами крестьян, откуда бы эти средства ни получались, от земли или от промыслов. Словом, это не была плата за пользование чужою землею, а личная повинность, отбывавшаяся лишь отчасти с земли. Положение 19 февраля хотя приурочило эту повинность внешним образом к земле, но не изменило по существу ее основного характера. Оброк и барщина реформою 1861 г. вовсе не были приведены в соответствие с ценностью и доходностью надельной земли; закон ставил себе задачею только урегулировать и до известной степени облегчит существующие повинности. Поэтому и выкупная операция, в основу которой была положена капитализация оброка, никогда не была и не могла быть выкупом земли, а была выкупом повинности, ложившейся частью на землю, частью на лицо, и заменившие оброк выкупные платежи, хотя и платятся с земли, не могут однако считаться платою за землю. Таким образом, и в настоящее время право крестьян на земельный надел основывается не на покупке, а на отводе его властью государства, и надельная земля имеет характер собственности общественной. Этот взгляд, высказанный первоначально в двух статьях, появившихся в 1861 году, последовательно проводился и развивался затем во всех дальнейших работах Дмитрия Федоровича. Отсюда вытекало его отрицательное отношение к исследованию профессора Янсона о крестьянских наделах и платежах. Профессор Янсон исходил в своем труде из того убеждения, что выкупные платежи, как плата за землю, должны находиться в строгом соответствии с ценностью и доходностью надела, и с этой точки зрения подвергал критике земельное устройство, созданное Положением 19 февраля. Эту точку зрения Д. Ф. считал в основе неверной; он полагал, что она исходит не из существа отношений крестьян к земле, как они исторически сложились, а из той внешней формы, которую придало этим отношениям Положение 19 февраля, и которая не изменила существенным образом ни характера отбывавшейся крестьянами повинности, ни основания их прав на землю. Такая искусственная теория, в полноте своей неосуществимая, не могла дать, по мнению Дмитрия Федоровича, правильной основы для практических мероприятий по крестьянскому делу.

То же основное воззрение проведено и развито в работах Дмитрия Федоровича по вопросу об уменьшении выкупных платежей. Попытка привести выкупные платежи в соответствие с ценностью и доходностью земли представлялась ему неправильною в самом основании и неосуществимою. Если бы она задалась, то выкупная операция получила бы на деле то значение, которое она имела лишь по букве закона: она бы стала действительно выкупом земли, чем она по существу дела не была. При таком воззрении на выкуп не было бы никакого правового основания для понижения выкупных платежей в тех местностях, где они, хотя и находятся в соответствии с ценностью и доходностью земли, превышают однако средства крестьян. Между тем существование таких местностей – факт бесспорный; достаточно указать на среднюю черноземною полосу, где, при высокой ценности земли, выкупные платежи ложатся на крестьян гораздо более тяжелым бременем, нежели в промышленных местностях, в которых выкупной долг большею частью значительно превышал стоимость надела. Еще менее основания было бы с указанной точки зрения для совершенной отмены выкупных платежей до окончания срока выкупной операции. Напротив, если смотреть на выкупные платежи, как на повинность, вытекающую из крепостных отношений, то она должна соразмеряться с платежными средствами крестьян, откуда бы эти средства ни получались – с земли или от промыслов, и ее следует понижать повсюду, где она оказывается непосильною. Более того, государство не только может, но должно стремиться к постепенному упразднению этого последнего остатка крепостного права, принимая, в меру своих финансовых средств, все большее участие в погашении долга, вызванного прекращением обязательных отношений крестьян к помещикам. Окончательною целью явилось бы, таким образом, совершенное освобождение крестьян от бремени, лежавшего на них одних, и переложение его на всех вообще плательщиков казенных податей и налогов. Понижение выкупных платежей, предпринятое Правительством в 1881 г., представляло с этой точки зрения удобный, может быть даже единственный случай для того, чтобы дать выкупной операции ту принципиально правильную постановку, которой она по разным причинам не могла получить в 1861 году. В непосредственной связи с этим рядом соображений находится также мысль о необходимости отмены ст. 165 Положения о выкупе. Если крестьянский надел составляет не частную, а общественную собственность, на которую отдельные крестьяне имеют лишь право пользования, и если, с другой стороны, выкупная операция не может рассматриваться, как выкуп земли, то, очевидно, надельная земля не может подлежать раздроблению по требованию отдельных домохозяев. Предоставление отдельным членам общины такого права является нарушением прав собственника – мира; оно должно было привести, по мнению Дмитрия Федоровича, к разрушению того, что сделано государством для обеспечения быта всей массы народонаселения.

Наконец, тем же основным воззрением Дмитрия Федоровича на повинность определяется его отношение к закону о преобразовании оброчной подати в выкупные платежи. Оброчная подать, платимая государственными крестьянами, так же, как и оброк помещичьих крестьян – не арендная плата за землю, а повинность; прибегать к ее выкупу для ее упразднения столь же мало оснований, как заставлять крестьян выкупать подушную подать. Это– мера в финансовом отношении совершенно бесполезная (ибо никакой капитализации оброчной подати при этом не производится); она ведет только к установлению частного права собственности крестьян на земли, предоставленные им по владенной записи. Таким образом, преобразование оброчной подати в выкупные платежи не может не подействовать разрушительно на крестьянское общественное землевладение.

Второе место в настоящем издании занимают статьи по вопросу о крестьянской земельной общине. Высказываясь решительно против превращения крестьянской надельной земли из собственности общественной в частную, Д. Ф. вместе с тем был убежденным сторонником той формы землепользования, которая сложилась у нас в великорусских губерниях и которая основана на уравнительном распределении земли между домохозяевами. Каковы бы ни были хозяйственные неудобства, связанные с переделами земли и прочими особенностями мирского владения, в социальном отношении общинное пользование представляет, по мнению Дмитрия Федоровича, неоспоримые преимущества перед личною собственностью и перед участковым владением; к тому же и хозяйственные затруднения, им вызываемые, вовсе нельзя считать непреодолимым препятствием к улучшению техники земледелия; подъем и упадок крестьянского хозяйства зависит большею частью от причин, не имеющих никакого отношения к форме землепользования. Эти мысли были развиты Дмитрием Федоровичем в ряде статей, помещенных в газете „День“; они же легли в основу его работ по улучшению системы полеводства на крестьянских надельных землях. Задача этих работ состояла в том, чтобы показать возможность совершенствования земледельческой техники у крестьян при общинном землевладении.

Следующий отдел составляют две статьи по поводу пересмотра устава Крестьянского Поземельного Банка. С точки зрения Дмитрия Федоровича, выдача банковых ссуд под залог покупаемой крестьянами земли – способ совершенно непригодный для расширения площади надельной земли, ибо надел, как собственность общественная, имеющая целью обеспечить массу населения, должен быть навсегда закреплен за теми обществами, которым он отводится. Между тем, если земля покупается при содействии банка, то неисправность в платеже долга по ссуде ведет неизбежно к принудительной продаже земли, которая служит обеспечением долга. Такой порядок является вполне законным при покупке земли с промышленными целями, но он совершенно не целесообразен, когда требуется наделить крестьян землею, необходимою для обеспечения их существования. Поэтому, находя совершенно правильным, чтобы государство само покупало земли для расширения площади крестьянского надела в тех случаях, когда это требуется по местным условиям, Д. Ф. полагал, что дело это по самому свойству своему не может быть осуществляемо путем банковой операции, и потому не должно быть возлагаемо на Крестьянский Банк.

Четвертый отдел составляют статьи по продовольственному делу. Они написаны по поводу неурожаев 1891 и 1898 годов, и потому, конечно, в них много места уделено рассмотрению временных мер для борьбы с продовольственною нуждою, уже проявившеюся. На ряду с этим, однако, разработан и вопрос о том, что могло бы быть сделано для предупреждения хронических неурожаев и для подъема народного благосостояния. Поэтому эти статьи находятся в тесной связи с трудами Дмитрия Федоровича по вопросам об улучшении крестьянского хозяйства на общинных землях и об уменьшении выкупных платежей. Здесь Дмитрий Федорович возвращается опять к мысли о возможности перехода от трехпольного хозяйства к более совершенным системам полеводства и в связи с этим доказывает необходимость и возможность более ранней обработки парового поля. С другой стороны, здесь же Дмитрию Федоровичу пришлось снова выяснить необходимость понижения выкупных платежей. К сожалению, он не успел разработать этот вопрос до конца. В сохранившихся у него более или менее законченных статьях выясняется лишь юридическая сторона этого дела. Установивши снова то положение, что выкупными платежами выкупается не земля, а повинность, Дмитрий Федорович здесь доказывает, что принятая в Положении 19 февраля система выкупа повинности самими крестьянами без участия государства вовсе не есть единственно возможная; что она была принята лишь по финансовым соображениям, и что наше законодательство в других случаях, наприм., в 1864 г. в Царстве Польском, применяло систему вознаграждения владельцев за повинности из общих государственных средств с участием крестьян, освобождаемых от повинности. Эту систему Дмитрий Федорович считал более правильною в принципе и более выгодною для крестьян, ибо она дает возможность уменьшать оклад выкупных платежей без отсрочки и рассрочки в зависимости от средств государства и от экономического положения плательщиков. За этим должно было следовать, вероятно, указание на то, что после закона 28 декабря 1881 года выкуп у бывших помещичьих крестьян утратил в значительной мере свой первоначальный характер, ибо уплата части долга по выкупным ссудам была принята на счет государства, и выкупные платежи обратились на деле в специальную подать, платимую бывшими помещичьими крестьянами. Из этого Дмитрий Федорович сделал бы, надо полагать, тот вывод, что для облегчения податного бремени, лежащего на крестьянах, нет никакой надобности прибегать в настоящее время к отсрочке и рассрочке выкупных платежей. Подобные меры, вытекая из неправильного по существу взгляда на выкуп, не соответствуют и действительному положению дела. Следует вместо того принять ту точку зрения на выкуп, которая вытекает из существа дела, – признать выкупные платежи за подать и понизить их в той мере, в какой это возможно по соображениям финансовым и необходимо в видах подъема народного благосостояния. Такова, вероятно, была бы точка зрения, которую Дмитрий Федорович провел бы в своих статьях по этому вопросу, если бы он имел возможность их окончить.

Независимо от этого, в той же серии статей Д. Ф. предполагал остановиться еще на рассмотрении мер, посредством которых могли бы быть устранены некоторые неудобства, связанные с общинным пользованием землею в том виде, как оно существует в настоящее время. Его занимала мысль о том, что было бы желательно тем или другим путем восстановить в крестьянских обществах ту „тягловую“ разверстку земли, которая была принята у помещичьих крестьян до освобождения и которая во многих местах исчезла затем вследствие того, что надел в 1861 году отводился не по числу тягол, а по числу ревизских душ. Дмитрию Федоровичу казалось, что этим путем можно было бы предотвратить постоянное дробление земельных участков и тем самым устранить одно из существенных препятствий к улучшению сельского хозяйства на надельных землях. К сожалению, этого вопроса Д. Ф. совершенно не успел разработать.

Последний отдел этого тома посвящен переселенческому делу. Здесь помещен доклад, составленный Дмитрием Федоровичем во время работ комиссии сведущих людей по переселенческому вопросу. Доклад этот был включен в объяснительную записку к проекту означенной комиссии, как ее введение. В этом докладе развивается та мысль, что в основу всех мероприятий по переселенческому делу должно быть прежде всего положено признание за крестьянами права переселяться по своему усмотрению. Закон может в известных пределах нормировать это право, но не должен его отрицать или молчать о нем. Такое признание вытекает из дарованной крестьянам в 1861 г. свободы и вместе с тем является делом безусловной государственной необходимости, ибо только этим путем возможно освободить от избытка населения внутренние губернии и заселить окраины. Таким образом, настаивая на необходимости сохранить за надельной землей особый характер, восставая против попыток обратить ее в частную собственность и горячо ратуя за ее неприкосновенность, Д. Ф. высказывался вместе с тем за отмену всего того, что прикрепляет крестьянина к месту его приписки, к данному определенному обществу и стесняет свободу его передвижения. Для общей оценки воззрения, которое проводится в трудах Дмитрия Федоровича, эта сторона имеет существенное значение, и ее не следует упускать из виду.

Не находится в непосредственной связи с остальными трудами Дмитрия Федоровича лишь помещенная в приложении статья „Барон Шульц фон-Ашераден и доктор Меркель“. Это – первый труд, с которым Д. Ф. выступил в печати. Она была написана еще до открытия губернских комитетов по крестьянскому делу, и в ней нет еще следов того особенного воззрения на крестьянский вопрос, которое впоследствии выработалось у Дмитрия Федоровича и последовательно проводилось во всех его трудах; вместе с тем к предмету, которого она касается (история освобождения крестьян в Балтийских провинциях), Д. Ф. впоследствии никогда уже не возвращался. Она и помещена нами в приложении, как стоящая особняком среди прочих работ, входящих в состав этого тома.

По этому краткому обзору содержания настоящего тома можно до некоторой степени судить о характере трудов Дмитрия Федоровича по крестьянскому делу. Работы его появлялись в разное время с 1861 по 1899 год и по разным, часто случайным поводам; тем не менее в них нетрудно заметить внутреннее единство мысли. Под живым впечатлением реформы 1861 года, в подготовке и введении которой Д. Ф. принимал деятельное участие, у него сложился самостоятельный взгляд на дело, который он и применял к разрешению отдельных вопросов по мере того, как они выдвигались жизнью. Поэтому его статьи, при всем их, по-видимому, случайном происхождение и при отсутствии между ними внешней связи, представляют, будучи собраны воедино, нечто цельное и внутренне законченное, и между различными отделами этого собрания оказывается неразрывная связь, ибо они посвящены уяснению и разработке различных сторон одного воззрения.

Второй том настоящего издания приготовляется к печати и, вероятно, появится в будущем 1904 году. В него войдут статьи, доклады и речи Дмитрия Федоровича о приходе, о школе, о разных вопросах городского и земского хозяйства и проч. Всего этого сам Д. Ф. не имел намерения издавать, но мы полагаем, что многие из относящихся сюда работ его, напр., статьи о приходе, не утратили значения до сего времени и что собрать их полезно, ибо иначе они остаются недоступными большинству лиц, которые интересуются вопросами, в них возбужденными.

В заключение считаем долгом выразить благодарность заведующему херсонским опытным полем Ф. Б. Яновчику за разрешение воспроизвести рисунки, которые помещены были им в газете „Хозяин“ за 1899 год и на которые Д. Ф. ссылается в своих статьях о черном паре.

Федор Самарин.

16-го ноября 1903 г.

Издаваемый в настоящее время второй том „Собрания статей, речей и докладов“ Дмитрия Федоровича Самарина распадается на два отдела. Первый составляют статьи и речи по вопросу об организации прихода; во втором собраны статьи, доклады и речи, разнородные по своему содержанию.

Из всего, помещенного в этом томе, появляются впервые в печати: 1) речь, произнесенная в Московском Дворянском Собрании 11 января 1865 года и 2) доклад о привлечении крестьян к пересмотру Положения 19 февраля 1861 года. Затем речь о признании за приходом прав юридического лица была напечатана лишь в журналах Московского Губернского Земского Собрания, а „Особое мнение, поданное в совещание по пересмотру питейного устава“, было напечатано лишь в виде приложения к докладу этого совещания.

Вопросом об организации прихода Д. Ф. особенно заинтересовался в начале шестидесятых годов, вскоре после того, как в 1860 году он переселился из Москвы на житье в свою деревню в Самарском уезде. Занимаясь здесь главным образом хозяйством, Д. Ф. однако не мало времени уделял участию в местной общественной жизни. При введении Положения 19 февраля 1861 года он служил в своей местности мировым посредником, затем принимал участие в Дворянских и Земских собраниях, как гласный и член различных комиссий. В 1864 году, когда было обнародовано Положение о приходских попечительствах, при его содействии открыто было в его приходе при с. Спасском церковно-приходское попечительство, и он избран был его председателем. Занятия в попечительстве раскрыли пред ним то положение, в котором находится наша приходская жизнь. Под живым впечатлением всего, что ему пришлось при этом наблюдать, Д. Ф. взялся за перо, чтобы привлечь общественное внимание к ненормальным явлениям в жизни и деятельности приходской организации. Он поставил себе задачей выяснить причину этих явлений и вместе с тем заказать средство к их устранению.

Вот, что он писал по этому поводу брату своему Юрию Федоровичу в марте 1867 года. Сообщив ему об одном небольшом столкновении, которое у него произошло с самарской епархиальной властью по должности председателя церковно-приходского попечительства, Д. Ф. пишет: „Теперь я начал писать ряд статей для „Москвы“ под заглавием „Приход“. Смысл всех статей должен быть следующий. Духовенство, теснимое сверху, начало теснить книзу; чувствуя ограничение своих прав сверху, стало вознаграждать себя расширением своих прав книзу. Результатом этого вышло: утрата приходом всех прав, превращение прихода в безгласный сброд людей, исчезновение в приходе всякой жизни, отделение духовенства от народа и утрата влияния духовенства на народ и т. д. В подтверждение этого я подобрал много весьма любопытных фактов за последние 150 лет“.

Закончив вскоре после этого часть своих статей, Д. Ф, в другом письме к Ю. Ф–чу (в марте того же 1867 г.) так излагал план своей работы: „Посылаю тебе на предварительную цензуру две статьи, назначаемые мною для „Москвы“. Мне хочется знать твое мнение об них... Впрочем относительно главной мысли я уверен в твоем согласии. Но тут дело не в ней, а в том, как она разработана, облечена в плоть и кровь.... Я думаю, что все поместится в 8 или 9 статьях:

1. Значение прихода. Отчего приходские общины утратили у нас всякое значение? Утрачено право выбора священников.

2. Утрачено право заведывать церковными доходами. Борьба приходских общин с духовенством в прошлом столетии.

3. Idem. Отобрание всех наличных сумм церковных 1 января 1808 года. Протест приходских общин.

4. Отнят свечной сбор административным распоряжением Синода, вопреки закону. Результат – терпимое святотатство.

5. Почему право жалобы, данное прихожанам, на причт есть пустой звук. Отсутствие всякой организации у приходских общин. Церковный староста не есть представитель прихода.

6. Поворот в законодательстве. Изложение закона о приходских попечительствах.

7. Отчет о том, что сделало Спасское приходское попечительство.

8. Что необходимо для дальнейшего развития этого учреждения:

а) признать право собственности приходских церквей на их имущества и доходы;

б) все церковное хозяйство передать приходским попечительствам;

в) возвратить церквам свечной сбор и одновременно с этим возложить на приход обязанность обеспечить причт в материальном отношении.

„Это будет главная мысль, и ее можно будет развить весьма хорошо. Сложить с государства обузу, которую оно на себя берет и которая ему не по силам; уберечь духовенство от полного превращения в чиновников; восстановить апостольское правило, чтобы служитель алтаря питался от алтаря, – все это достигается предлагаемым средством. Взамен того миллиона свечного сбора, которого лишается Синод, он получает 4 миллиона, которые ныне отпускает казна на жалованье духовенству и которые пойдут на содержание семинарий. Одним словом, возложить обеспечение духовенства в материальном отношении на местные средства приходов и для этого передать в полное их заведывание свечной сбор, содержание же духовных учебных заведений отнести на государственные средства“.

„Я слегка начертил свою мысль. Все недоговоренное ты, конечно, сам поймешь“.

Пересылая в марте 1867 года свои статьи брату, Д. Ф. просил его поместить их в газете „Москва“, издававшейся И. С. Аксаковым. Случилось однако так, что „Москва“ была как раз в это время приостановлена на 3 месяца, и таким образом статьи Д. Ф–ча, начали появляться в печати лишь с августа 1867 года.

Статьи эти обратили на себя внимание и вызвали довольно оживленную полемику, особенно со стороны духовенства. Д. Ф. предвидел это и еще 22 марта 1867 года писал брату Ю. Ф–чу: „Я думаю, что духовные журналы поднимут сильную брань. Я наперед предвижу, что их возражения будут основаны на взаимном противоречии. Одни будут говорить: так и быть должно; по правилам каноническим все церковные суммы должны находиться в безотчетном распоряжении архиереев. Другие – что духовенство допускает участие прихожан в лице церковного старосты, как их представителя, следовательно признает недостаточность канонических правил. На все это придется отвечать, что церковный староста не есть представитель прихода, а даровой слуга, поставляемый приходом духовенству. Относительно же канонических правил придется отвечать вот что. 1. Это вопрос, касающийся не догмата, a управления церковного, следовательно подлежащий изменению. Изменения мы находим в постановлениях соборных: до IV века архиерей один самопроизвольно распоряжался церковным имуществом, а с конца IV века постановлено было, чтобы имуществом церковным заведывал эконом под руководством архиерея и чтобы у каждого епископа для этого непременно был эконом из духовенства. 2. В древности епархия была не то, что теперь, почти в каждом городе был архиерей, следовательно епархия соответствовала нашему приходу и даже называлась паройкиа (кажется так), т.-е. приход. 3. При нынешнем же административном устройстве архиерей фактически не в состоянии заведывать сам всеми церковными суммами. Стоя как будто за канонические правила, мы в сущности искажаем их, так как власть, данную архиерею, переносим на каждого сельского священника. 4. Еще вопрос не решенный, о каком церковном имуществе говорится в канонических правилах. Я не думаю, чтобы тут разумелись все вообще церкви, а кажется, что там разумеется только имущество и доходы кафедральной церкви. 5. В канонических правилах нет никаких указаний на то, чтобы областной епископ (которому соответствует наш Синод) имел право распоряжаться церковными суммами во всей области. Напротив, они запрещают это, предписывая, в случае смерти епископа, не вмешиваться в распоряжение суммами вдовствующей церкви. 6. Главное все-таки состоит в том, чтобы церковный деньги не грабились никем; вот главное каноническое правило; в чьем же заведывании они находятся – это дело второстепенное в смысле каноническом“.

Возражения на статьи Д. Ф–ча появились, главным образом, в „Самарских Епархиальных Ведомостях“⁴. По этому поводу Д. Ф. писал брату Ю. Ф–чу 16 апреля 1868 года: «„Самарские Епархиальные Ведомости“ напечатали еще возражения на мои статьи под заглавием: „Животворный дух церкви представительной“. Статья эта написана с притязанием на ученость, но тем не менее очень слаба. По всему видно однако, что статьи мои произвели в самарской епархии свое действие. Духовенство переполошилось и встрепенулось. Я получил на-днях письмо от знакомого священника в Николаевском уезде. Вот, что он мне пишет: „Ваша брошюра произвела в нашей благословенной епархии и в особенности в центре ее, Самаре, самое сильное и для некоторых лиц тяжелое впечатление, от которого и теперь еще не может освободиться наша почтенная аристократия“».

Статьи о приходе не были доведены до предположенного окончания. Из приведенной выше программы остались не выполненными два последних пункта; но вместе с тем некоторые отделы программы были развиты подробнее, нежели первоначально, по-видимому, предполагалось. Так, изложив закон о приходских попечительствах, Д. Ф. показал, как отнеслась к церковному учреждению церковная администрация. Это составило содержание последней, 8-й статьи; в следующей же статье он предполагал „определить, в какое отношение стало к учреждению приходских попечительств собственно приходское духовенство“. Однако эта статья уже не была написана. Произошло это, главным образом, вследствие прекращения издания газеты „Москва“, в которой статьи Д. Ф. печатались постепенно, по мере того, как они писались. Но главные мысли, которые должны были составить содержание дальнейших статей, Д. Ф–чу удалось вскоре после этого высказать на страницах „Современных Известий“ – газеты, издававшейся Н. П. Гиляровым-Платоновым. Две помещенные им в этой газете статьи – „По поводу определения св. Синода о суммах, какими могут распоряжаться приходские попечительства“ и „Сокращение приходов и обеспечение духовенства“ – являются, таким образом, продолжением и окончанием статей о приходе, печатавшихся в газете „Москва“.

Мысли, изложенные в статьях по вопросу о приходе, Д. Ф. проводил впоследствии в качестве гласного Московского Губернского Земского Собрания. Он старался здесь возбудить внимание общества и правительства к этому вопросу; ставил его в тесную связь, как с делом народного образования, так и с организацией общественного призрения; указывал на тот вред, который последует от производившегося в то время, согласно закону 16 апреля 1869 года⁵, сокращения приходов; высказывался за необходимость признания за приходом прав юридического лица. Эти темы послужили ему содержанием речей, произнесенных в Московском Губернском Земском Собрании в 1879 и в 1880 годах. Мысли, высказанный Д. Ф–чем, были сочувственно приняты собранием, и оно, согласно его предложению, постановило возбудить пред правительством соответствующие ходатайства, как по вопросу о сокращении приходов, так и по вопросу о признании за приходами юридических прав.

На первое из этих ходатайств, сколько известно, прямого ответа не было получено. Но через несколько лет церковная власть сама сознала несостоятельность меры, об отмене которой просило, по предложению Д. Ф–ча, Московское Губернское Земство. В 1885 г. было закрыто Высочайше учрежденное 28 июня 1862 г. Присутствие по делам православного духовенства, и епархиальным архиереям предоставлено было восстановлять, по просьбам прихожан и при наличности достаточных средств, самостоятельные причты, где таковые согласно закону 16 апреля 1869 г. были упразднены; вместе с тем все приходские церкви, вошедшие по новым штатным расписаниям в состав соединенных приходов, но имевшие при этом особых священников и причетников, были снова выделены из означенных приходов и признаны самостоятельными⁶. Таким образом, закон 16 апреля 1869 г., в силу коего производилось сокращение приходов, был отменен, и приняты были меры к восстановлению приходов в прежнем их составе.

Что же касается ходатайства об организации приходских обществ, то оно было передано министерством внутренних дел на распоряжение духовного ведомства и предложено было на рассмотрение Св. Синода. Состоявшееся по этому поводу определение Св. Синода имеет доселе важное принципиальное значение, так как в нем весьма обстоятельно изложен взгляд, которого держалась и доселе продолжает держаться наша церковная власть по вопросу об организации прихода. Считаем не лишним поэтому привести здесь дословно означенное определение, исключив из него лишь изложение дела.

„Святейший Синод, обсудив соображения Московского земского собрания, послужившие основанием к возбуждению настоящего ходатайства, с своей стороны нашел, что: 1) по внутренней связи, существующей между всеми сторонами народной жизни, дела всех особых ведомств, известных в порядке государственного управления под именем Министерств и Главных Управлений, необходимо соприкасаются одни с другими; дела же благотворения и призрения имеют и то особенное свойство, что применение их в том или другом виде не чуждо ни одному ведомству. Но едва ли было бы согласно с правильным строем управления, если бы в силу такой связи дел каждое ведомство могло выступать с предположениями об изменениях в ходе дел другого ведомства. Тем менее уместно вторжение сторонних ведомств в сферу церковного управления, которое, имея свое основание в законе Божием и в постановлениях св. Апостолов и соборов, сложилось у нас в течение тысячелетнего существования христианства в России, и в котором если и были допускаемы какие-либо изменения, то не иначе, как на основании вековых опытов и с особенно необходимою в делах веры осторожностью; 2) по мысли Московского губернского земского собрания каждый приход должен ведать и производить дела благотворения и призрения на средства не земства, но на свои собственные. Но в таком случае приходское общество, не представляя местного органа земства, само имеет надобность в каком-либо местном органе. Такому органу уже положено основание законом 2 августа 1864 г. о приходских попечительствах, которые составляются из председателя и членов по избранию общего собрания прихожан, кроме только местных священника и церковного старосты, состоящих непременными членами попечительства по своему званию, которые обязаны заботиться, между прочим, об изыскании средств для заведения в приходе школы, больницы, богадельни, устраивать их и заведывать ими и иметь вообще попечение об оказании приходским бедным, в необходимых случаях, возможных пособий, извлекая для сего материальные средства из добровольных пожертвований от прихожан и посторонних лиц, а при недостатке пожертвований – из определенного сбора с прихожан, назначаемого приговором общего собрания последних, которому попечительства по истечении года и отдают отчет в своих действиях и в употреблении сумм; 3) нельзя без явной несправедливости в отношении к нашему народу утверждать, что у нас приходская жизнь находится в упадке. Она наглядным образом проявляется в том, что самые беднейшие приходы не щадят никаких жертв на содержание своей церкви в должном благолепии, и что жители отдаленных от приходской церкви деревень, имеющие иноприходные церкви в близком от них расстоянии и при удобном сообщении, редко изъявляют, как показывает практика дел духовного управления, добровольное согласие на отделение от своего храма и от своих прихожан, даже при явной выгоде для них перечисления к другому приходу. Если же под упадком приходской жизни разуметь неимение в наших сельских приходах школ, больниц и богаделен, то явление это имеет особые причины, заключающаяся прежде всего в территориальном положении приходов. Не везде, так же, как в центральной и восточной полосах России, церкви устроены внутри многолюдных сел. В северо-западной окраине, со включением Смоленской и Псковской губерний, и во всей северной полосе, со включением Ярославской и частию Новгородской губерний, большинство церквей находится на погостах, не представляющих для богомольцев иного крова, кроме домов священника и причетника, а приходское население раскинуто в мелких поселках, иногда окруженных лесами и имеющих с церковью, за отсутствием проложенной дороги, только пешее или конно-верховое сообщение. Есть деревни, с которыми, по причине окружающих их болот, конное сообщение бывает возможно только по установлены зимнего пути, а во все остальное время года как местные жители, так и священники сообщаются при помощи шестов, делая скачки с одной болотной кочки на другую. В таких приходах устройство при церквах общественных богоугодных и благотворительных заведений крайне затруднительно. Второю причиною служат бедность и малолюдство большей части самих приходов. В многолюдных и богатых приходах и ныне учреждаются свойственные русскому народу заведения, напр., приходские школы. К сему присоединяется еще и то обстоятельство, что устройство общественных благотворительных заведений не везде вызывается экономическим бытом народа.

„Посему, не усматривая достаточных оснований к предполагаемым Московским губернским земским собранием изменениям в устройстве городских и сельских приходов, Святейший Синод признал необходимым по изложенным выше четырем пунктам постановления сего собрания сделать следующие замечания. По 1 и 2 пункту⁷. В порядке духовного управления каждый приход и ныне составляет особую церковно-общественную единицу. Затем признание за приходами и в гражданском отношении прав юридического лица принесло бы только право прихода укреплять за собою недвижимые имущества и ограждать их в суде. В настоящее время, от кого бы и с каким бы назначением ни поступали в церковное ведомство недвижимые имущества, они укрепляются за церковью. Этому же порядку подлежат имущества, приобретаемые приходскими попечительствами для дел благотворения и призрения. Но так как, с одной стороны, в духовном ведомстве постоянно было наблюдаемо правило, чтобы доходы, как с движимых, так и недвижимых имуществ, которым жертвователями их дано особое назначение, употребляемы были согласно этому назначение, а с другой, укрепление имуществ не за церковью, представляющею собою неизменную единицу, а за приходами, нередко изменяющимися в составе по случаю образования новых приходов или перечисления деревень из одного прихода в другой, повело бы к трудным для решения спорам о разделе и переукреплении приходского имущества, – то существующий порядок не представляет никаких затруднений, которые вызывали бы его изменение. По 3 пункту⁸. Имущество каждой приходской церкви и ныне признается неотъемлемою ее собственностью; а относительно заведывания оным и его употребления, по особому Высочайшему повелению, составлен, по принадлежности, в духовном ведомстве и находится на рассмотрении Святейшего Синода проект правил, которыми, между прочим, предположено отвести известную долю участия в заведывании доходами и расходами церкви представителям от прихожан. Посему предположение Московского земства, изложенное в 3-м пункте, в настоящее время не требует обсуждения. По 4 пункту⁹. Основание для выбора лиц духовного сана положено в священном писании: „Руки скоро не возлагай ни на кого же, ниже приобщайся чужим грехом“ заповедал апостол Павел Тимофею (1-ое посл. гл. V, ст. 26). Ясно, что на¹⁰ этой заповеди избрание, как соединенное с нравственною ответственностью епископа, зависит от личного его усмотрения, Затем, седьмой Вселенский собор (прав. 3) признает избрание в священный сан, делаемое мирскими начальниками, недействительным, a Лаодикийский собор (прав. 12) воспрещает имеющих произвестися во священство избирать сборищу народа. У нас со времени введения христианства по примеру Восточной церкви, в которой в то время к восприятию священства подготовлялись при епископских кафедрах, церковная и государственная власть постоянно стремились к основанию с этою целию училищ. Сюда относятся: сказание летописей об основании великим князем Ярославом (1019–1054 г.) училища для детей пресвитеров и старейшин в Новгороде, постановления об учреждении в духовном ведомстве школ Московских соборов 1551 г. (ст. 26) и 1667 г. (Полн. Собр. Зак. т. I, № 412, ст. 29), предложения Петра Великого в духовном регламенте об основании при всех архиерейских кафедрах духовных школ и семинарий, а также академий, с тем, чтобы единых в школе архиерейской наставленных, когда уже за помощию Божию довольное число их покажется, производить на священство (Полн. Собр. 1721 г. янв. 25, № 3718 дел., епис. ст. 10), и наконец после многократных мер, в прошлом столетии к осуществлению мысли Петра I принятых, положившее прочное основание нынешним духовно-учебным заведениям начертание правил об образовании духовных училищ и о содержании духовенства 28 июня 1808 г. (Полн. Собр. Зак. № 23122), которыми было предположено, между прочим, ко всем приходам определять священников не иначе, как по классам их учения (ст. 139). Между тем духовные школы, по недостатку материальных средств, а еще более учебных сил, до того медленно развивались, что даже в 1764 г. было только 26 заведений с 6000 учащихся на стотысячный состав церковного клира. Необходимо было для комплектования последнего обращаться к рукоположению во священство грамотных людей, вовсе неизвестных епископам, что само собою указывало на необходимость в принятии мер удостоверения в благонадежности лиц, ищущих священства. С этою целию еще Владимирский собор, созванный в 1274 г. Всероссийским митрополитом Кириллом, установил требовать от ставленников, чтобы их соседи и знакомые засвидетельствовали их честность и добрые склонности. Такие свидетельства или одобрения с течением времени превратились в приходские выборы и породили злоупотребления, состоявшие: во 1-х в приобретении избирателей подкупом, на что указывал собору 1551 г. Царь Иван Васильевич утверждая, что уличане брали с избираемых ими в причт большие деньги, и на что обратил также внимание Московский собор 1667 г., выразив, что церкви Божии корчемствовали, разумея под сим избрание к церквам тех, кто давал избирателям больше выгод; во 2-х, в посягательстве на существенную принадлежность святительской власти поставлять того, кого сам епископ признает достойным, на что указывал царь Иван Васильевич, при том же случае изъясняя, что постановленного по собственному усмотрению владыки, хотя бы был грамоте горазд и чувствен, уличане не принимали; и в 3-х, во вторжении в причт людей несведущих, которые, по выражению собора 1667 года, ниже скоты пасти умеют, кольми паче людей (ст. 29). Для прекращения подобных злоупотреблений установлены были собором 1551 года и потом духовным регламентом для избрания прихожанами кандидатов священства правила, которые затем многократно подтверждались и дополнялись в последующих узаконениях. Но при этом постоянно выражаема была мысль, что от усмотрения епископа зависит рукоположить представляемого приходом, или иное лицо, что такой порядок определения в церковный клир составлял временную меру – впредь до приготовления достаточного для укомплектования причтов числа лиц, получивших богословское образование. Ныне, по случаю подготовления в духовно-учебных заведениях достаточного числа лиц, вполне известных епископу и малоизвестных или вовсе неизвестных прихожанам, означенный порядок ослабел в применении, а в некоторых местностях и вовсе вышел из употребления сам собою, в силу тех самых распоряжений, которыми он был установлен, хотя право прихожан, в смысле заявления ими епископу своего желания иметь преимущественно известное лицо, или в смысле свидетельства о добрых качествах лица, ищущего рукоположения, не было отменяемо, и, как показывают восходящие в Святейший Синод дела, нередко применяется и в настоящее время. Таким образом восстановление ныне права приходских выборов было бы, в сущности, поворотом к прежним временам невежества, из которого наше отечество вышло рядом многовековых усилий, и могло бы повести к прежним злоупотреблениям, так как восходящие на рассмотрение Святейшего Синода дела показывают, что к этой мере обращаются по преимуществу люди, удаленные из духовных училищ за леность, неспособность, а иногда и за неодобрительное поведение, а между тем прихожане, однажды ими склоненные тем или другим способом на свою сторону, домогаются определения их с противными церковным канонам настойчивостью и раздражением против своего епископа.

„В виду вышеизложенных данных и соображений Святейший Синод ходатайство Московского губернского земского собрания о предполагаемых им изменениях в устройстве городских и сельских приходов признал неподлежащим удовлетворению“¹¹.

Таким образом, Св. Синод, хотя и отнесся отрицательно к ходатайству Московского Губернского Земского Собрания, однако не столько по принципиальным основаниям, сколько по соображениям практического свойства, и в частности, по вопросу об участии прихожан в избрании кандидатов на священно-служительские места признал, что „право прихожан в смысле заявления ими епископу своего желания иметь преимущественно известное лицо, или в смысле свидетельства о добрых качествах лица, ищущего рукоположения, не было отменяемо“. Приведенное определение Св. Синода было объявлено Московскому Губернскому Земскому Собранию в заседании его 22 января 1885 г. Выслушав его, собрание решило „остаться при прежнем постановлении и дать делу законный ход“. Однако это постановление осталось неисполненным, и Губернское собрание уже не возвращалось к вопросу, возбужденному Д. Ф. Самариным¹².

Во втором отделе настоящего тома собраны, как сказано выше, работы Д. Ф–ча, разнородные по своему содержанию. Первою помещена здесь речь, произнесенная Д. Ф–чем в Московском дворянском собрании 11 января 1865 года по поводу предложения о поднесении всеподданнейшего адреса с ходатайством о созыве выборных людей для обсуждения народных нужд. Прения, происходившие на этом собрании, и принятые им постановления обратили на себя в свое время внимание, как общества, так и правительства, и возбудили не мало толков. Теперь этот характерный эпизод нашей общественной истории многим совершенно неизвестен или известен лишь в самых общих, неопределенных и часто неточных очертаниях. Поэтому считаем не лишним воспользоваться ненапечатанным еще письмом И. С. Аксакова к А. И. Кошелеву, чтобы дать читателям некоторое понятие о том, чем была вызвана речь Д. Ф–ча и при каких обстоятельствах она была произнесена. Письмо это написано 17 января 1865 г., тотчас по закрытии Дворянского собрания под живым впечатлением всего, что там происходило; оно ярко характеризирует ту политическую агитацию, под влиянием которой московское дворянство сделало постановление о представлении вышеупомянутого адреса¹³

Собрание открылось 3 января 1865 года. На другой же день „случилось такое обстоятельство, которому дворяне не придали большого значения, но которое подало правительству предлог к закрытию собрания. Депутатское собрате, изготовляя списки к выборам, возбудило вопрос о правах на участие в выборах тех дворян, у которых крестьяне выкупились и за выкупом осталось земли менее 3000 десятин, т.-е. установленного ценза. По букве закона, понимаемой совершенно отвлеченно от его духа и действительной жизни, – не могут, – решило Депутатское собрание... Еще до выборов у губернского предводителя возникла переписка по этому вопросу с министром. Министр давал самое широкое толкование и находил, что дворяне не могут быть лишены права участия в выборах.“ Вопрос этот был доложен Дворянскому собранию и оно „решило принять мнение Депутатского собрания... Результатом этого решения однако же было то, что до 70 (говорят) дворян было лишено значительной доли своих дворянских прав“.

„Еще задолго до выборов носился слух, что есть кружок дворян, заготовляющий к выборам проект адреса к Государю с просьбой о „конституции“. Так говорили, хотя это и оказалось не совсем верным. Этот кружок составляли: Голохвастов, известный вам¹⁴ по обществу сельского хозяйства, Наумовы, Пушкин, Уваров, Бобринский и проч. и проч. У них были частные собрания. На одно из них был приглашен Д. Ф. Самарин, с которым нам приходилось уже не раз советоваться вместе, какое положение занять ему – в собрании и мне¹⁵ – в литературе относительно этой агитации. Вопрос был довольно мудреный, ибо... le dessous des cartes¹⁶ было бы непременно скрыто. Это можно было предугадать заранее и выставлен был бы только один казовый либеральный конец, которому не сочувствовать было бы странно. Д. Ф. на этом частном предварительном собрании у Пушкина выразил свое недоверие к предпринимаемым затеям, основываясь главнейшим образом на том, что подобные затеи не сближают, а разъединяют нас с народом и компрометируют в его глазах. Таким образом, эта партия знала заранее, кто будет с нею и против нее, и приняла свои меры. Пред выборами прилетел в Москву и знаменитый Безобразов Н. А., „магистр законоведения“, фанатик дворянских прав... Я видел его у Бахметева вечером вместе с Голохвастовым. Они сначала, как борцы, оглядывали друг друга и схватывались во второстепенных вопросах, но не пускались тут в спор о главном; между тем, казалось, между ними было мало общего, ибо Голохвастов – партизан всесословного, а Безобразов – дворянского представительства. Обе партии однако успели согласиться еще до начатия выборов и начертали план действий, роздали роли, что все еще оставалось для публики тайной. Вскоре к ним (впрочем на другой или третий день выборов) присоединилсяи граф Орлов-Давыдов, приехавший нарочно из Петербурга. Итак Безобразов, Голохвастов и Орлов-Давыдов – вот три элемента дворянской политической программы, три вожака дворянского большинства“.

8 января „губернский предводитель объявил о том, что Подольский уезд, за подписью 18 дворян, представил предложение, которое тут же и прочел Наумов. Предложение заключалось в том, что необходимо подать Государю всеподданнейшее прошение, составление которого следует поручить комиссии и которого главные основания должны быть следующие. Он прочел 6 или 8 пунктов, в которых говорится о расстройстве помещичьих хозяйств о безденежье, о низком курсе, о коммерческом застое, о неуважении к закону со стороны властей, ослабляющих его циркулярами и сепаратными предписаниями (громкие рукоплескания), о бессудии, бесправии и бессилии административной власти, о том, что надо благодарить Государя за совершённые реформы и просить о созвании выборных от всех сословий. Это были только главные тезисы. Голохвастов объявил, что он берет на себя развить их, но сперва выслушает тех, которые объявили, что намерены возражать“.

Предложение это вызвало продолжительные и горячие прения. Против предложения высказывались Гончаров и Д. В. Давыдов, сущность речей которых заключалась „в том, что надо приобрести сначала народное доверие, показав себя народу в судах и земских учреждениях“. За предложение говорил Д. Д. Голохвастов, молодой, талантливый оратор, увлекавший собрание своим красноречием. „Голохвастов повел очень ловко свое дело. Конституционалист и аристократ – он все это припрятал сначала в своей речи. Он сказал, что интересы дворянства неразрывны с интересами прочих сословий, что оно не должно и не может отделять себя от них, что дело идет здесь о России, о всем русском народе, но что дворянство силою вещей поставлено одно в такое положение, что может и имеет право ходатайствовать пред Государем. Он сказал несколько слов про Государя, что мы имеем счастье иметь теперь такого Государя, которого не запомнит наша история, и эти слова были покрыты оглушительными рукоплесканиями. Он сказал, что и он, и все, подписавшие предложение, не думают ничего формулировать и устраивать, а пусть Государь даст устройство, какое Ему угодно: мы желаем только одного, чтобы дана была возможность народу русскому, Русской земле сказать правду, не более как правду, своему Государю, даже без всяких указаний и требований. Между Царем и народом, сказал он, стоить петербургская опричнина (взрыв рукоплесканий). Мы хотим только стать лицом к липу с Государем, мы хотим только, чтобы голос народа доходил до слуха Государева. Вся просьба заключается в словах: Государь! благодарим Тебя за Твои благодетельные реформы; но, Государь, они только на бумаге, знаешь ли это? Они не исполняются, они искажаются произволом чиновников и властей, они иной раз не могут быть исполнены, потому что голос местной жизни с ее местными условиями не доходит до Тебя и проч... Наконец, это ничему ни мешает: ни земским учреждениям, ничему; это не есть нововведение, ибо Русская история издревле представляет примеры таких созывов земских людей от всей земли русской. Самая дворянская грамота и все учреждения Екатерины внушены знаменитым собранием депутатов“.

„Признаюсь, – замечает Аксаков, – странное впечатление производили на меня эти слова, столь знакомые и близкие мне: „земля Русская, русский народ, выборные от всей земли, опричнина, собор“ – слова, произносимые вслух, громогласно, чуть не на площади; слова, некогда гонимые, осмеянные, а теперь потрясающие Собрание, слова, произносимые чужими устами. Невольно вспомнил я про брата, про Хомякова¹⁷. Я уже начал было себя упрекать в какой-то старческой ревности, начал говорить себе, что наше время прошло, nous sommes débordés¹⁸ волной времени и должны уступить место новым деятелям и т. д. Речи Голохвастова, взятой отдельно, нельзя не сочувствовать, но... но... чувствуешь в то же время, что это только слова и слова, взятые из славянофильского лексикона и что в самом ораторе сидит западник, да еще какой. Наконец, подозрителен мне был восторг публики, которая только перед этим выражала полнейшее сочувствие Безобразову с его сословным знаменем, восторг самого Безобразова, Орлова-Давыдова“.

Предложение подольских дворян о поднесении всеподданнейшего адреса в указанном смысле было принято и передано для выработки редакции адреса в комиссию. На другой день, 9 января, „Н. М. Смирнов прочел при рукоплесканиях предложение о том, чтобы в прошении Государю было выражено желание дворянства установить на прочных началах вотчинную полицию в лице помещика, распространить патронатство и патримониальное право не только на временно-обязанных, но и на крестьян собственников, и на казенных и т. д. в этом вкусе. Велено было передать в ту же комиссию, куда накануне передано было предложение Подольского уезда, для совместного обсуждения. Потом говорил почти целый час Безобразов. Он начал с комплиментов Голохвастову и дворянству и потом стал развивать свою мысль о необходимости особого дворянского представительства, центрального российского дворянского собрания, которое бы отряжало от себя депутатов в Государственный Совет и само бы обсуждало те меры, которые правительство предполагает принять касательно интересов дворянских“. Отвечая Безобразову, Голохвастов „старался доказать, что дело Безобразова и его дело, что проектируемый адрес не враждебен дворянским интересам... Одним словом, Голохвастов вдруг оказался в согласии с Безобразовым. Видно было, что они накануне вечером согласились. Это уже выходил не Земский собор, а собор с конституцией, с дворянским организованным представительством. Затем говорил приблизительно в том же смысле, как и Безобразов, граф Орлов-Давыдов, и, наконец, Голохвастов, высказавший в последней своей речи свое согласие с Орловым-Давыдовым.

Через день, 11 января, „прочтен был адрес при торжественном молчании публики. Адрес вы¹⁹ верно знаете²⁰. Он из рук вон плох, а главное бессилен. Поступок дворянства ничем не мотивирован; говорится о созвании всех сословий и потом об избрании лучших людей от дворянства, которые бы, не служа и не получая жалованья, окружали Престол и проч. Было сказано: из столбового дворянства и из рода в род наследственного, но эти выражения были вычеркнуты за четверть часа до торжественного чтения, ибо во многих уездах (адрес был роздан в копиях по столам) восстали против этих выражений. Жаль. Вычеркнуты ведь только слова, а не мысли. По прочтении адреса, встреченного рукоплесканиями, стал говорить некто Белого. Члены комиссии, составившей адрес, поместившись сзади губернского предводителя, старались всячески мешать ему говорить, прерывали, кашляли и т. п. Он говорил впрочем очень плохо. Фиаско полное. Затем встал Самарин²¹ и начал читать речь, написанную им ночью. Его попросили к столу. Потом в одном месте, где можно было опасаться выражения сочувствия, некто из членов комиссии обратился к губернскому предводителю с просьбою принять меры, чтобы присутствующие в галерее не выражали ни знаков порицания, ни знаков одобрения. Гагарин исполнил это требование. Это потом объяснилось мне тем, что распространился слух, будто „партия славянофилов“ стоит за колоннами. Вы верно знаете речь Самарина. Она очень хороша, но читанная речь всегда бессильна. Впрочем с его стороны это был только честный поступок, акт гражданского мужества. В том месте, где он говорить о недоверии народа, члены комиссии сказали: „неправда“, и вся зала стала кричать „неправда“, и продолжала... кричать даже и тогда, когда Самарин читал уже о великодушии дворянском при наделе крестьян землею²². Самарина речь закончилась шиканьем и гамом. Ему возражали Безобразов, Орлов-Давыдов и, наконец, Голохвастов“. В результате адрес был принят большинством 270 голосов против 36.

Однако это постановление не было приведено в исполнение, так как 16 января, еще во время сессии собрания „от генерал-губернатора пришла бумага с копией указа Сената по 1-му департаменту. Тот же Наумов²³ прочел их громогласно. Первый департамент Сената слушал рапорт министра внутренних дел от 8 января о том, что Депутатское собрание исключило столько-то дворян... Сенат признал, что толкование Депутатского собрания неправильно и что исключенные дворяне должны были принимать участие в выборах, а потому нашел все действия Депутатского собрания противозаконными и губернский съезд не полным, о чем дал знать указом московскому генерал-губернатору“. Во исполнение этого было приказано неполное губернское собрание закрыть, все распоряжения его признать недействительными, и было объявлено, что о созвании нового будет сделано особое распоряжение.

Итак собрание признано было несостоявшимся, и несколько дней спустя (29 января) обнародован был следующий Высочайший рескрипт на имя министра внутренних дел П. А. Валуева:

„Происходившее в начале сего января месяца в Московской губернии очередные губернские выборы не состоялись. Вследствие признанной Правительствующим Сенатом неправильности постановления собрания предводителей и депутатов относительно прав участия некоторых дворян в делах губернского собрания, все постановления сего собрания, до закрытия оного им принятая, не имеют законной силы. Но Мне не безызвестно, что во время своих совещаний Московское губернское дворянское собрание вошло в обсуждение предметов, прямому ведению его не подлежащих, и коснулось вопросов, относящихся до изменения существенных начал государственных в России учреждений. Благополучно совершившиеся в десятилетнее Мое царствование и ныне по Моим указаниям еще совершающиеся преобразования достаточно свидетельствуют о Моей постоянной заботливости улучшать и совершенствовать, по мере возможности и в предопределенном Мною порядке, разные отрасли государственного устройства. Право вчинания по главным частям этого постепенного совершенствования принадлежит исключительно Мне и неразрывно сопряжено с Самодержавною властью, Богом Мне вверенною. Прошедшее в глазах всех Моих верноподданных должно быть залогом будущего. Никому из них не предоставлено предупреждать Мои непрерывные о благе России попечения и предрешать вопросы о существенных основаниях ее общих государственных учреждений. Ни одно сословие не имеет законного права говорить именем других сословий. Никто не призван принимать на себя перед Мною ходатайство об общих пользах и нуждах государства. Подобные уклонения от установленного действующими узаконениями порядка могут только затруднить Меня в исполнены Моих предначертаны, ни в каком случае не способствуя к достижению той цели, к которой они могут быть направляемы. Я твердо уверен, что не буду встречать вперед таких затруднений со стороны русского дворянства, вековые заслуги которого пред Престолом и Отечеством Мне всегда памятны и к которому Мое доверие всегда было и ныне пребывает непоколебимым. Поручаю вам поставить о сем в известность всех генерал-губернаторов и губернаторов тех губерний, где учреждены дворянские собрания, или имеют быть учреждены собрания земские“.

В некоторой связи по содержанию своему с речью, сказанной Д. Ф–чем в 1865 году в дворянском собрании, находятся помещенные вслед за нею статьи: „Два слова о совещаниях с участием сведущих лиц“ (1882 г.) и „О привлечении крестьян к пересмотру Положения 19 февраля 1861 года“ (1895 г.). Здесь, хотя кратко, но определенно высказана мысль, что законодательная деятельность в России уже не может более идти тем канцелярским путем, как до сих пор; что необходимо участие в этом деле местных общественных земских сил, но что в основу такого участия должен быть положен не принцип представительства, а принцип службы государственной и старинное русское понятие о лучших людях.

Наиболее крупной работой из числа помещенных во втором отделе является статья „Поборник вселенской правды“, представляющая разбор сочинения В. С. Соловьева: „Очерки из истории русского сознания“. В этих „Очерках“ Соловьев пытался, как известно, установить логическую преемственность между славянофильством 40-х и 50-х годов, политическими воззрениями Каткова и учением националистов конца 80-х годов. Это были, доказывал Соловьев, лишь три ступени в развитии одного и того же направления, именно русского национализма, причем в славянофильстве национализм, составляя действительное „основание доктрины“, был прикрыт различными „мистическими и либерально-демократическими украшениями“. Впоследствии же „эти искусственные прикрасы и усложнения“ отпали, „как шелуха“, как „краски чуждые“, и в учении позднейших националистов обнаружилось „настоящее зерно доктрины, именно преклонение перед татарско-византийской сущностью мнимого русского идеала“²⁴. Не входя в критику всего этого построения, Дмитрий Федорович поставил себе задачей лишь рассмотреть, как изложена у Соловьева сущность учения славянофилов и указать на те натяжки и ошибки, вследствие коих учение это представлено у него в совершенно неверном освещении.

Печатаемое далее „Особое мнение, поданное в совещание по пересмотру питейного устава“ должно было бы по своему содержанию войти скорее в состав первого тома собрания статей Д. Ф–ча, но к сожалению было отыскано в его бумагах уже после того, как первый том был издан.

Последняя статья этого отдела „Каким путем привести в порядок расстроенное хозяйство помещиков“ также имеет связь с работами Д. Ф–ча по крестьянскому делу. Она относится к тому времени, когда землевладельцам, а в том числе и Дмитрию Федоровичу, приходилось перестраивать свои хозяйства на новых началах вследствие коренного переворота, произведенного в сельско-хозяйственных условиях реформою 1861 г. В то время этот вопрос обсуждался, как в периодической печати, так и в сельско-хозяйственных обществах и съездах²⁵. При этом многими известными публицистами и хозяевами высказывалось мнение, что причина затруднительного положения помещиков заключалась в отсутствии у нас в то время достаточного количества безземельных сельских рабочих. Защитники этого взгляда (проводившегося, между прочим, „Московскими Ведомостями“) восставали во имя экономической свободы против земельной общины и неотчуждаемости крестьянской надельной земли. В упразднении мирского владения и в предоставлении крестьянам полной свободы распоряжаться землею они видели необходимые условия для процветания сельского хозяйства вообще и для устранения затруднений, на которые жаловались в те время землевладельцы. Дмитрий Федорович в упомянутой выше статье своей высказывается решительно против этого воззрения, которое шло вразрез с его основными убеждениями по крестьянскому делу. Указывая на то, что сторонники этого воззрения неизбежно должны прийти к необходимости полного обезземеления крестьян, Д. Ф. с другой стороны проводил в своей статье ту мысль, что обработка земли наемными рабочими и батраками, сама по себе, вовсе не может считаться наиболее совершенною системою хозяйства и что для других хозяйственных систем (отдача земли исполу и в аренду), напротив, существование рядом с помещичьими самостоятельных и хорошо оборудованных крестьянских хозяйств является необходимым условием.

Этим исчерпывается все то, что предположено было напечатать в собрании статей Дмитрия Федоровича. Среди его бумаг сохранилось кроме того не мало работ, исполненных им в то время, как он, состоя гласным Московской Городской Думы и Московского Губернского Земского Собрания, принимал живое участие в деятельности этих учреждений. Труды эти, иногда довольно значительные (напр., доклады совета попечителей и попечительниц городских училищ, председателем которого он состоял целый ряд лет; обширный доклад комиссии по устройству в Москве водопровода и т. п.), не представляют однако по своему содержанию того общего интереса, который давал бы основание для помещения их в настоящем издании. Может быть, если когда-нибудь удастся составить биографический очерк Д. Ф–ча, отдельные выдержки из этих трудов найдут себе в нем место.

Следует, наконец, упомянуть о том, что Д. Ф–ч, издавая сочинения брата своего Юрия Федоровича, написал для многих из томов этого издания обширные вводные статьи по преимуществу биографического содержания и составил биографический очерк Юрия Федоровича, помещенный в IX томе его сочинений.

Приложенный к настоящему тому портрет Д. Ф–ча относится к первой половине семидесятых годов, когда ему было около 43 лет.

(По поводу определения Св. Синода о суммах, какими могут распоряжаться приходские попечительства)²⁶

Состоявшееся недавно и напечатанное в № 350 «Современных Известий» определение Св. Синода о суммах, какими могут распоряжаться приходские попечительства, так важно для этого учреждения, что мы считаем необходимым обратить на него внимание читателей и уяснить его значение.

Из этого определения видно, что многие земские собрания и приходские попечительства входили к г. обер-прокурору Св. Синода с ходатайствами «о предоставлении в их распоряжение всех церковных сумм, собираемых в православных церквах». Этот факт означает, что вопрос об участии прихожан в заведывании имуществами приходских церквей выдвинуть самым делом, и что прихожане не равнодушно относятся к существующему ныне порядку заведывания. Нельзя не порадоваться этому явлению и не желать, чтобы участие, которое показали к этому делу земские собрания и приходские попечительства, не только не охладело, а напротив еще более усилилось.

Все ходатайства, поступившие к г. обер-прокурору, были переданы им в Св. Синод для соображения: в какой мере удовлетворение их соответствует цели учреждения приходских попечительств и согласуется ли с существующими гражданскими и церковными постановлениями?–Вопрос, как видит читатель, чисто юридический. С этой, т.-е. с юридической, точки зрения рассмотрим состоявшееся определение Св. Синода. Оно признало, что ходатайство приходских попечительств несогласно: 1) с самым положением об этих учреждениях, 2) с действующим русским церковным законодательством и 3) с каноническими правилами.

Шестая статья Положения о приходских попечительствах указываешь на средства, предоставленные в их распоряжение – «добровольные пожертвования», и на предметы назначения сих средств – «в пользу причта, школы и благотворительных учреждений». – Так гласит Синодальное определение. Нельзя не пожалеть, что в этом перечислении предметов, подлежащих ведению приходских попечительств, опущен один, весьма существенный, указанный однако в Положении. В 6-й статье сказано так: «сбор пожертвований производится отдельно: 1) в пользу церкви, 2) в пользу причта и 3) для школы и благотворительных учреждений». В предыдущей 5-й статье точно так же говорится, что приходские попечительства «обязаны заботиться: 1) о содержании и удовлетворены нужд приходской церкви и об изыскании средств для производства нужных исправлений в церковных строениях и для возведения новых в замен пришедших в упадок». Рассматриваемое определение Св. Синода само в заключении говорить, что «цель учреждения сих попечительств состоит в воспособлении правительству и святой церкви в поддержании благолепия церковного». Не подлежит, следовательно, сомнению, что забота о храме приходском возложена на попечительства, и притом как главная их обязанность. А если это так, то главной обязанности попечительства никак нельзя опускать из внимания при рассмотрении вопроса: согласно ли их ходатайство с Положением 2 августа 1864 года? Заключение при этом опущении едва ли выйдет правильное.

Действительно, если бы на попечительства не было возложено обязанности заботиться о храме приходском, цель их учреждения не давала бы им права вмешиваться в заведывание суммами церковными, ни даже ходатайствовать. Но иначе представляется то же ходатайство, когда забота о приходском храме поставлена главным предметом деятельности попечительств.

Затем в определении говорится, что «разрешение, данное попечительствам выставлять и обносить в церквах кружки, а также получать от епархиальных архиереев сборные книги, достаточно указываешь, что сии кружки и сии книги суть отдельные от кружек и сборных книг, назначенных на суммы собственно церковные». Что в настоящее время суммы церковные отделены от попечительских, это совершенно справедливо. Но вопрос состоит не в том, отделены ли теперь суммы церковные от попечительских или нет, а в том, есть ли основание для дальнейшего отдельного их существовала? Если бы у каждой из них было свое особое назначение, то и сливать их конечно было бы нельзя. Так, например, если бы церковная сумма назначалась на расходы по содержанию храма Божьего, а попечительская не имела этого назначения, тогда было бы конечно полное основание для отдельного существования этих двух сумм. Но мы уже видели, что подобное предположение было бы несогласно с законом. Кроме того, если бы и оказалось препятствие слить обе суммы вместе, разве нельзя, не производя этого слияния, предоставить, однако, обе суммы в ведение попечительств, только на различных основаниях?

Ходатайство попечительств признано несогласным и с действующим церковным законодательством на том основании, что в настоящее время установлен различный порядок заведывания и распоряжения суммами церковными и суммами попечительств. В чем же заключается это различие? Суммы церковные, говорит определение, лежат на отчетности церковных причтов, помимо всякого вмешательства светского ведомства. Распоряжается ими непосредственно ведомство духовное, а староста церковный не имеет никакого права непосредственно ими распоряжаться. Ответственность в расходовании их лежит на причте, а из мирян только на одном лице, на церковном старосте. Значение старосты церковного относительно сумм церковных ограничено тем, что он отвечает за целость их, a участие прихожан – тем, что они допускаются к присутствованию при ежемесячном свидетельстве сих сумм. О порядке же заведывания суммами попечительскими определение говорит: «напротив, к распоряжению суммами приходского попечительства призываются те лица, которым будет сие поручено прихожанами, а из причта обязательно в сих распоряжениях участие только одного приходского священника». В этом противоположении одного другому порядка в заведывании суммами ясно проводится мысль, что церковными суммами распоряжается духовное ведомство, а прихожане, как миряне, не в праве вмешиваться; суммами же попечительства распоряжаются сами миряне, т.-е. прихожане, с участием одного духовного лица – священника. Согласно ли однако будет такое описание порядка в заведывании церковными суммами с действующим церковным законодательством?

Обратимся к инструкции церковным старостам. По §§ 4, 9, 15 и 17 инструкции, отчетность в суммах церковных возложена не на один причт, а на старосту церковного вместе с причтом. Поэтому опись церковного имущества и приходорасходная книга должны находиться у старосты, который и обязан записывать в них деньги и имущество церковные на приход и в расход. Отчеты из книг по закону должны «составляться старостою обще со священно- и церковно-служителями», и представляться за «общим их подписанием». Относительно распоряжения церковными суммами в § 12 той же инструкции установлен следующий порядок: «на старосту возлагаются покупки нужных для церкви вещей, подряды, починки и пристройки; но производить сие ему надлежит не иначе как с предварительного согласия священно-служителей и почетнейших прихожан. В случае же значительных издержек и починки внутри алтаря церкви, староста и священно-служители имеют испрашивать на сие благословение архипастыря». Для ежемесячного свидетельства церковных сумм §§ 9-м и 10-м установлено, чтобы оно производилось «в присутствии священно- и церковно-служителей и почетнейших из прихожан, буде они от того не отрекутся». Самый акт свидетельства «должен быть подписываем всеми особами при сем находившимся, т.-е. прихожанами, старостою и священно- и церковно-служителями». Итак по закону, действующему ныне, 1) почетнейшие прихожане не только допускаются присутствовать при ежемесячном свидетельстве церковных сумм, но имеют право голоса в распоряжении суммами, так как „без их согласия“ староста церковный не должен производить никаких расходов по церкви. 2) церковный староста не только есть хранитель или казначей церковного имущества, но имеет голос в распоряжении имуществом и исполняет все постановления на счет этого имущества, состоявшиеся с общего согласия. Словом, заведывание церковным имуществом предоставлено законом старосте церковному, причту и почетнейшим прихожанам, иначе сказать – приходу, а не исключительно духовному ведомству. Следовательно, и разницы в отношении мирян к заведыванию имуществом церковным и имуществом попечительств, по закону существовать не должно. А если этой разницы быть не должно, то почему казалось бы, и не удовлетворить ходатайства приходских попечительств?

Ходатайство признано несогласным с каноническими правилами. «Домогательства», говорить определение Св. Синода, о предоставлении в распоряжение приходских попечительств сумм, принадлежащих церквам, противны каноническому правилу: никто да не присвояет церковного достояния (преподоб. Феофила Александрийского пр. 11) и заключает в себе «воспрещенное канонами церкви посягательство на ее достояние». Присвоять в свою пользу достояние церкви, конечно, весьма предосудительно, и притом одинаково предосудительно, делается ли оно попечительством или старостою церковным, или причтом. Поэтому должно всеми мерами стараться оградить имущество церковное от посягательства с чьей бы то ни было стороны. Нынешний порядок заведывания церковным имуществом недостаточно ограждает его от присвоения его тем или другим лицом. Поэтому-то попечительства и ходатайствовали об изменении этого порядка и о предоставлены сумм церковных в их распоряжение. Исполнимо ли или нет их ходатайство, это другой вопрос, но несомненно одно, что цель, которую имели в виду земские собрания и попечительства, состояла в том, чтобы лучше оградить церковное имущество от посягательства на него и от присвоения его тем или другим лицом. Мы недоумеваем поэтому: каким образом попечительства могут быть сами обвиняемы за подобное ходатайство в посягательстве на церковное достояние? Если бы даже ходатайствовано было о том, чтобы суммы церковные были присоединены к суммам попечительским и предоставлены в их полное и безотчетное распоряжение, то и тогда не было бы с их стороны посягательства на церковное достояние. Попечительства в праве расходовать собираемые ими суммы только: 1) на содержание своего приходского храма, 2) для улучшения материального быта причта и 3) для устройства школы, больницы, богадельни, приюта и вообще для оказания пособия бедным людям прихода. Что суммы церковные могут быть употребляемы на храм Божий и в пользу причта, в этом нет ни малейшего сомнения. А если бы кто усомнился, можно ли суммы церковные употреблять на школы, больницы, богадельни, приюты и вообще в пользу бедных, то достаточно в разрешение сомнения указать на подобные благотворительные учреждения, которые устраиваются при монастырях и некоторых приходских церквах. Наконец, из множества канонических правил, вполне оправдывающих в этом отношении практику церковную, приведем одно правило, то самое, на которое сделана ссылка в определении Св. Синода. В 11 правиле препод. Феофила Александрийского сказано: «вдовцы и убогие и странствующие пришельцы да получают всякое успокоение, и никто да не присвояет церковного достояния». Итак если бы суммы церковные были даже слиты с суммами попечительств в одно, они стали бы расходоваться только на такие предметы, на которые каноническими правилами употреблять имущество церковное дозволено.

Словом, цель учреждения попечительств, права участия мирян в заведывании церковным имуществом, современное русское церковное законодательство и канонические правила – все это одинаково не противоречит ходатайству попечительств к заведыванию церковными суммами.

Удовлетворению этого ходатайства в настоящее время представляется препятствие другого рода. Власть епископа над этими суммами теперь не одинакова. О суммах церковных по закону обязаны староста церковный и причт представлять епископу отчеты, а в случае значительных расходов, испрашивать на них разрешение. Сверх того, на практике власть епископа над этими суммами оказывается ничем не ограниченной. Попечительства же, напротив, распоряжаются своими суммами самостоятельно, обязаны отдавать в них отчет только общему собранию прихожан; епископам же не предоставлено никакого права над этими суммами. Поэтому они и не имеют теперь характера вполне церковного. А при таком условии присоединить суммы церковные к попечительским значило бы отнять у епископа всякую власть над церковными суммами, что было бы конечно несогласно с каноническими правилами и с существом власти епископа. Если же суммы попечительств присоединить к церковным, чтобы эти суммы стали к епископам в такое отношение, в каком стоят ныне к ним суммы церковные, на это, конечно, попечительства не согласятся. Если бы соединение последовало на таком основании, попечительства несомненно предпочтут прекратить свою деятельность, чем продолжать ее при условиях невозможных.

Вот причина, по которой в настоящее время нельзя слить двух сумм. Но это препятствие временное, условное. В существе дела, попечительства, конечно, учреждения церковные, и суммы их тоже церковные, поэтому есть полное основание признать и власть епископа над этими суммами. Вопрос лишь в том: какая это должна быть власть? Требуется ли существом епископской власти, чтобы она ничем не была ограничена, или же она должна быть подчинена известным правилам, не превращаясь на деле в произвол? Не было ли бы согласно с каноническими правилами, чтобы периодически, один или два раза в году, собирались в разных местах церковной области, т.-е. России, местные (по митрополиям) соборы, которые бы рассматривали действия епископов, восстановляли происшедшие уклонения от правил и вообще имели умеряющее влияние на власть епископов? Когда за каждым монастырем признается право собственности на его имущество, требуется ли существом церковного имущественная права, чтобы отрицалось право собственности каждой приходской церкви на принадлежащее ей имущество? Есть ли действительная необходимость в том, чтобы все доходы приходских церквей отвлекались от них, сливались в общую массу и чтобы из них почти ничего не было оставляемо для удовлетворения местных потребностей? Требуется ли существом понятия о церкви, чтобы голос мирян не был слышим в делах церковных, чтобы признавались они неправоспособными, или же они, как члены церкви, могут быть допускаемы к участию в делах церкви? Не должна ли словом, церковь представительная составлять с церковью народною одно тело, живущее одним духом, и не нужно ли чтобы церковь народная актом избрания постоянно скрепляла свою связь с церковью представительною?

Если бы была возможность установить на подобных основаниях власть епископов над приходскими попечительствами и над принадлежащими им суммами, конечно, упразднилось бы тогда само собою и то временное препятствие, которое представляется теперь окончательному слиянию двух сумм в одну сумму церковную, которая была бы тогда собственностью каждой отдельной приходской церкви. А теперь, как мы уже сказали, полное слияние сумм невозможно, покуда попечительствам приписывается Святейшим Синодом в одно и то же время, двоякое и притом противоположное значение. С одной стороны они признаются за учреждения «не имеющие ни по цели, ни по составу своему значения самостоятельного, т.-е. особого от прихода или приходской церкви установления»²⁷, следовательно признаются за учреждения церковные; а с другой стороны, за ходатайство свое о предоставлении в их распоряжение сумм церковных, обвиняются в «посягательстве на церковное достояние». Впрочем, земские собрания и попечительства, сколько можно судить по определению св. Синода, по-видимому и не ходатайствовали о том, чтобы предоставить суммы церковные в полное и безотчетное распоряжение попечительств. Они просили, чтобы им предоставлено было только распоряжение этими суммами. И удовлетворение этого ходатайства по-видимому ничем бы не нарушило теперешнего порядка в заведывании суммами церковными, если бы попечительства поставлены были на правах старость церковных.

Ходатайство отвергнуто, и, конечно, определение, состоявшееся в этом смысле, безусловно обязательно для приходских попечительств. Но не в праве ли однако попечители, хотя в качестве почетнейших прихожан и на правах, которые предоставлены таковым прихожанам инструкциею церковных старость, принимать участие по-прежнему в ежемесячном свидетельстве церковных сумм и подписывать акт свидетельства? Не в праве ли они, по силе той же инструкции, изъявлять свое согласие или заявлять несогласие на производство расходов из церковных сумм? Не осталась ли в силе обязанность, возложенная на церковных старость, производить расходы из церковных сумм не иначе, как с согласия почетнейших прихожан? Едва ли в этом может быть сомнение. Право, предоставленное законом почетнейшим прихожанам, осталось в полной силе, так как определение Св. Синода не отменило и не видоизменило ни одного из прежних законов, а оставило заведывание и распоряжение церковными суммами на прежнем основании. Этим правом «почетнейших прихожан», конечно, имеют полное право пользоваться попечители, как лица, избранные приходом и пользующиеся его доверием.

8 января 1869 года.

Спасский приход, Самарской епархии.

(Сокращение приходов и обеспечение духовенства)²⁸

Почти четыре года прошло уже с тех пор, как было обнародовано Высочайше утвержденное 16 апреля 1869 года постановление главного присутствия по делам православного духовенства о сокращении приходов и состоящих при них причтов. В это время уже все успели достаточно приглядеться к этой правительственной мере, так что теперь представляется возможность беспристрастно оценить ее. Большая часть духовных и светских журналов отнеслась с сочувствием к ней и старалась уяснить читателям своим всю благодетельность предпринятой реформы. Но в то время, как в журнальной литературе воспевался этот хвалебный гимн, в народе и в обществе слагался другой взгляд. На благочиннических съездах, составлявших предварительные соображения о том, как привести эту меру в исполнение, народ с удивлением узнал, что предполагается приступить к сокращению приходов и для этого закрыть некоторые церкви. На этих съездах произошло первое столкновение между официальными защитниками и проводниками этой меры (благочинными и духовенством) и прихожанами, отстаивавшими свои приходские храмы. Прения эти не только не убедили народа, а даже породили в нем всеобщее неудовольствие, так что «Правительственный Вестник»²⁹ счел нужным напечатать статью, имевшую целью успокоить встревоженное общественное мнение. Цель эта была достигнута: официальная статья «Правительственного Вестника» дала надежду, что мера эта или вовсе не будет приведена в исполнение, или коснется только таких церквей, которые можно будет закрыть, не нарушая ни нравственных, ни материальных интересов прихожан.

Но в настоящее время приходится, к сожалению, разочароваться в этой надежде. Губернские присутствия по делам православного духовенства, как оказывается, намерены произвести и отчасти производят сокращения приходов в таких размерах, которые далеко оставляют за собою пределы, указанные в официальной статье «Правительственная Вестника». Одобрительна ли такая мера? Мы ее не находим одобрительною ни в каком отношении.

1. Она ставит духовенство в неправильное отношение к народу и к тому делу, на служение которому оно призвано. Духовенству приходится угрожать закрытием церквей, а народу отстаивать свои церкви. До сих пор народ привык слышать от духовенства слово убеждения к устройству новых церквей; построение храма Божьего признавалось у нас до сих пор делом душеспасительным. Невольно удивляется поэтому народ, когда видит в своей среде благочинного являющегося не с словом убеждения о построении вновь церкви или о возобновлении существующей, а в качестве исполнителя определения об упразднении и закрытии церквей, издавна существующих. Казалось бы, что такая обязанность должна бы быть до крайности тяжела для духовенства. Во всяком случае нельзя не признать, что мера эта не может вести к улучшению существующих отношений между духовенством и народом и к укреплению в народе чувства уважения к духовенству.

2. По законам нашим земля церковная, при упразднении прихода, не возвращается прихожанам, а передается той церкви, к которой приписывается упраздняемый приход. Точно так же поступается и со всем имуществом упраздняемой церкви. Поэтому закрытие прихода, вопреки желанию прихожан, равносильно насильственной экспроприации прихода. Все то, что прихожане в продолжение многих лет жертвовали в свою церковь, все то, что они расходовали из своих трудовых денег для устройства и поддержания своего приходского / храма и домов причта, все это, при закрытии прихода, у них отбирается и передается в другую церковь. Полагаем, что никого из прихожан не успокоит в этом случае софизм, которым обыкновенно оправдываются такие действия. Говорят: так как земля церковная и все имущество, жертвуемое в церковь – церковное, то церковь-де вправе распоряжаться этим имуществом и передавать его из одного храма в другой; от этого ни земля, ни имущество не теряют-де своего характера церковного, и самая воля жертвователя, передавшего имущество в церковь, не нарушается чрез это. Не подлежит сомнению, что в настоящее время чувствуется потребность положить конец опирающемуся на этот софизм произволу в распоряжении церковным имуществом и признать неотъемлемое право собственности каждой отдельной приходской церкви на принадлежащее ей имущество; между тем, Положение 16 апреля 1869 года не только идет наперекор этой сознанной потребности, а даже окончательно подрывает доверие прихожан к власти по заведыванию имуществом церковным. Вот почему уже обнародование такой меры, не говоря о приведении ее в исполнение, не может не колебать в сознании народном самых основных начал общественного устройства и не возбуждать в нем неудовольствия к власти.

3. Если смотреть на эту меру как на средство понудить прихожан к обеспечению приходского духовенства, то трудно согласиться, чтобы можно было закрывать церкви или даже угрожать закрытием их для достижения означенной цели. Что духовенство должно быть обеспечено – это не подлежит сомнению; но едва ли даже самые горячие защитники этого вопроса решатся сказать, что духовенство должно быть обеспечиваемо в ущерб удовлетворения религиозной потребности народа. Последнее дело важнее, чем первое; приносить его поэтому в жертву для улучшения материального быта духовенства едва ли кто решится. А между тем в той мере, которая известна под названием „сокращения приходов и причтов“, вопрос ставится именно так, что религиозная потребность народа приносится в жертву улучшению материального быта духовенства. Вот почему нам кажется, что соединять неразрывно эти два вопроса, подчинять один из них и притом важнейший, другому, менее важному, делать из одного из них, и притом важнейшего, средство для решения другого едва ли правильно. Предлагать закрытие церквей для улучшения быта духовенства, – значить предлагать улучшение материального быта его ценою лишения народа такой потребности, какой он не может быть лишен. Религиозная потребность народа должна быть удовлетворена во что бы то ни стало; если у народа отнимут приходскую церковь и не дадут ему священника, то через это проложат только другой путь для удовлетворения религиозной потребности его. Поэтому сокращение приходов, как средство улучшения материального быта духовенства, есть дело ложное и весьма предосудительное в самом основании своем. Последствием этой меры было бы отпадение значительной части народа из православия в раскол.

4. Положение 16 апреля 1869 года дозволяет оставлять самостоятельными предназначенные к закрытию приходские церкви в том случае, если прихожане назначать от себя достаточные средства к содержанию причта. Не подлежит сомнению, что прихожане многих приходов вынуждены будут прибегнуть к этому средству, чтобы отстоять свои приходские храмы. Какое же будет отсюда последствие? Положение нигде не высказывает ясно, какими средствами предполагается обеспечить духовенство тех приходских церквей, которые войдут в росписание, но можно догадываться, что предполагается обеспечить его казенным жалованьем. К такой догадке представляются следующие основания: Положение говорить о штатном комплекте причта тех церквей, которые войдут в росписание, и под именем штатных членов разумеет, конечно, тех, которые будут получать жалованье от казны, так как под именем не штатных членов причта (диаконов) оно разумеет тех, которые будут содержаться на счет самих прихожан. Сверх того приходы, которые сохранять самостоятельность лишь в силу обязательства, принятого на себя прихожанами обеспечить причет, рассматриваются, относительно способа обеспечения причта, как нечто противоположное тем приходам, которые прямо будут занесены в росписание в виде самостоятельных приходов; из этого можно тоже вывести заключение, что причет церквей, которые войдут в росписание, предполагается обеспечить жалованьем от казны. Если так, то по введении в действие Положения 16 апреля 1869 года, у нас водворится следующий порядок. Приходы малолюдные, бедные, которые по росписанию будут предназначены к приписке, но сохранять самостоятельность вследствие обязательства, принятого на себя прихожанами, обеспечить причет, не будут получать никакого пособия из сумм, ассигнуемых казною на жалованье духовенству; в них причет будет содержаться исключительно на средства прихожан. Но приходы большие, многолюдные, богатые, которые войдут в росписание, будут получать пособие из казны; причет этих приходов будет получать жалованье из отпускаемых на этот предмет из казны сумм, и прихожане чрез это самое будут избавлены от необходимости назначать от себя какое-либо определенное окладное содержание причту. Если при таком порядке не произойдет, может быть, неуравнительности для причта, то несомненно будет поступлено неуравнительно и несправедливо относительно прихожан. Казалось бы, что если уже отпускать какие либо суммы из казны на жалованье приходскому духовенству, то справедливость требовала бы, чтобы вспомоществование это шло преимущественно в пользу бедных приходов, а не богатых. И это-то условие, требуемое справедливостью, прямо будет нарушено устройством приходов, как оно предначертано в Положении 16 апреля 1869 года.

На это могут возразить, что несправедливости никакой нет, так как приходы, которые строят новую церковь, или которые изъявляют согласие сохранить свою церковь, как самостоятельную, добровольно принимают на себя содержание причта. Но ведь если в городах есть примеры постройки церквей не вследствие действительной в них потребности, а по разным другим побуждениям, то в селах это встречается только как редкое исключение. В селах новые церкви устраиваются только вследствие действительной необходимости. Следовательно то, что при означенном возражении выдается за добровольное согласие прихожан, есть в сущности согласие, вынужденное необходимостью, а оно отнимаете всю силу у возражения.

5. Положение 16 апреля 1869 года едва ли улучшить материальный быт духовенства. Понятно, что цель эта могла бы быть достигнута без увеличения отпускаемой из казны суммы только посредством сокращения числа церквей, между которыми сумма эта делится. Но если даже некоторая часть приходов малолюдных и будет обращена в приписные, и содержание духовенства в них будет отнесено на средства прихожан, то ведь зато в число приходов самостоятельных войдет много таких церквей, которые в настоящее время не участвуют³⁰ в пособии, отпускаемом из казны, так что в окончательном результате число церквей, между которыми должно будет распределиться это пособие, не уменьшится, а увеличится. А если так, то естественно, что доля отпускаемой из казны суммы, которая по раскладке придется на каждую церковь, не увеличится, a скорее уменьшится, и следовательно так-называемое сокращение приходов далеко не исполнить ожиданий духовенства по улучшению материального его быта.

6. Если возбужденный уже несколько лет тому назад, но до сих пор не приблизившейся к решению вопрос об обеспечении приходского духовенства весьма важен сам по себе, то нельзя отрицать, что не менее важны и другие вопросы, касающиеся организации прихода. Мы разумеем: вопрос о праве прихожан выбирать и представлять кандидатов на места священника и причетников к их приходскому храму, вопрос о признании права собственности каждой отдельной приходской церкви на все принадлежащее ей имущество и о праве прихожан участвовать в распоряжении этим имуществом. Все эти вопросы весьма важны, решение их неотложно-нужно; все они, вместе взятые, составляют в сущности один вопрос об организации прихода. Нельзя выделять из этого общего вопроса один частный вопрос, хотя бы об улучшении материального быта духовенства, и предлагать отдельное решение его без всякого соотношения к другим вопросам, с которыми он состоит в неразрывной связи. Постараемся указать эту связь на деле. Положение 16 апреля 1869 года признает за прихожанами право ходатайствовать об оставлении их церквей самостоятельными в том случае, если они примут на себя содержание причта; сверх того, упраздняя вообще штатных диаконов, оно дозволяет прихожанам просить об определении особого диакона в их церковь, под условием назначения ему от себя отдельного содержания. Понятно, что и в том и в другом случае трудно допустить, чтобы прихожанам было предоставлено только обязываться выдачею содержания причту и чтоб они были лишены всякого голоса в выборе лица, которого они обязываются принять на свое содержание. Прихожане желают, например, иметь диакона не только для того, чтобы богослужение в их храме совершалось с большим благолепием, но и с тою целью, чтоб иметь у себя в приходе человека, который бы мог либо обучать желающих пению церковному, либо исполнять должность учителя в сельской школе. Ясно, что во всех этих случаях для прихожан не все равно, кто будет призван для занятия должности священника или диакона в их приходе, что самое обязательство, принимаемое на себя прихожанами, зависит от того, каким именно лицом будет замещено место священника, диакона или псаломщика. Таким образом вопрос об обеспечении причта на счет прихожан неразрывно связан с вопросом о праве представления прихожанами кандидата на означенные должности. Что же касается вопроса об имуществе церковном и о праве участия прихожан в заведывании им, то связь этого вопроса с вопросом об обеспечении приходского духовенства уяснится из дальнейшего изложения нашего. Между тем Положение 16 апреля 1869 года не только не решает этих вопросов, а совершенно обходит их, как будто бы они вовсе не существуют, и предлагает к решению только один вопрос об обеспечении приходского духовенства. По при такой постановке этого вопроса решение его едва ли возможно и едва ли желательно.

Сомневаясь, по всем этим причинам, в благотворности меры, известной под названием сокращения приходов и причтов и в том, чтобы помощью ее можно было решить вопрос об обеспечении приходского духовенства, я постараюсь поставить вопрос на надлежащую почву и чрез это самое, если не решить его окончательно, то по крайней мере приблизить его к решению. Полагаю, что если бы даже мое предположение оказалось неосуществимым, то во всяком случае не бесполезно будет. вероятно, выслушать голос, хотя бы и слабый, прихожанина о тех интересах, которые мало или, правильнее сказать, почти вовсе не принимаются в соображение при рассмотрении этого вопроса.

Около тридцати лет тому назад, правительство положило начало обеспечению приходского духовенства на счет казны. С тех пор, ассигнуемая на этот предмет в государственной росписи сумма быстро увеличивалась и достигла теперь довольно значительного размера. На городское и сельское духовенство было ассигновано:

Мы не можем наверное сказать, вся ли эта сумма назначается на жалованье приходскому духовенству, или из нее покрываются и некоторые другие потребности церковные. Должно думать, однако, что если не вся эта сумма, то, конечно, самая значительная часть ее идет именно на жалованье духовенству; на это указывает самое заглавие этой статьи в росписи и то обстоятельство, что, например, на одну Самарскую епархию отпускается ежегодно из казны на производство жалованья духовенству 84.676 р. 85 к.³¹

Рассматривая приведенные цифры за последнее десятилетие, нельзя не заметить, что в первые пять лет сумма эта увеличилась на 1½ миллиона, а в последние пять лет только на 500.000 р. Мы не думаем, чтобы это было явление случайное. По некоторым данным можно, кажется, заключить, что сумма эта, если и не остановится навсегда на той цифре, до которой она теперь дошла, то, во всяком случае, уже не будет увеличиваться в такой же прогрессии, как прежде. Так, из указа св. Синода от 26 ноября 1868 года видно, что на ходатайство преосвященного костромского, о назначении жалованья причтам вновь устроенных церквей, последовало следующее заключение св. Синода: «Принимая во внимание, что сумма, назначенная на содержание городского и сельского духовенства, разассигнована и нового назначения не имеется, сообщить преосвященным, чтобы при открытии новых приходов они имели в виду обеспечение причтов собственными средствами прихожан и не рассчитывали на жалованье из государственного казначейства и чтобы самое разрешение постройки церквей производилось не иначе, как по получении формальная условия о будущем обеспечении причта»³². Сверх того, постановлением главного присутствия по делам православного духовенства от 16 апр. 1869 г. предоставлено прихожанам назначать от себя вполне достаточное содержание для причта, «если они пожелают оставить самостоятельною церковь свою, которую будет предположено обратить в приписную». Наконец, из опубликованного в «Правительственном Вестнике» разъяснения этого постановления видно, что оно состоялось вследствие ответов, полученных на предложенный главным присутствием вопрос: «нет ли каких-либо местных способов к улучшению материального положения причтов, так как требовать усиленного назначения денег из государственной казны не представляется возможности?» Из этих указаний можно вывести заключение, что если сумма, ассигнуемая по государственной росписи на городское и сельское духовенство, в последние пять лет почти не увеличивается, то это происходить не от случайной причины, а от перемены во взгляде правительства на вопрос об обеспечении приходского духовенства. Если, в течение двадцати пяти лет, правительство думало решить этот вопрос назначением духовенству жалованья от казны, и постоянно увеличивало поэтому ассигнуемую на этот предмет сумму, то в последние пять лет оно как видно, не намерено уже идти далее по этому пути и склоняется к другому способу решения этого вопроса, к обеспечению приходского духовенства самими прихожанами на их собственный средства. Таким образом, в настоящее время, по вопросу об обеспечении приходского духовенства, правительство руководствуется, как будто одновременно, двумя началами. С одной стороны, оно не отказалось от прежнего начала, которого оно исключительно держалось в продолжении двадцати пяти лет, и, в силу его, продолжает ежегодно отпускать из казны на жалованье духовенству значительную сумму. С другой же стороны, в силу нового начала, оно отказывается увеличивать эту сумму, и заявляет требование, чтобы прихожане обеспечивали на свои собственный средства приходское духовенство своих церквей. На этом двойственном взгляде основано и положение 16 апреля 1869 года.

Если однако правительство находит невозможным увеличивать сумму, отпускаемую на жалованье духовенству, и вместе с тем видит недостаточность ее для обеспечения духовенства, то из этого самого обнаруживается, кажется, и несостоятельность самого принципа обеспечения духовенства посредством назначения ему жалованья от казны. Казалось бы поэтому, что следовало бы прямо отказаться от него и признать за правило, что приходское духовенство должно быть обеспечено, не на счет казны, а самими прихожанами на собственный средства. В силу этого правила следовало бы: 1) отменить совершенно выдачу из казны жалованья приходскому духовенству, дав ассигнуемой на этот предмет сумме другое назначение, 2) возложить обеспечение причта во всех приходах на прихожан и 3) отступление от этого принципа допустить в тех местностях России, где это окажется нужным по особым государственным соображениям, как например в Балтийском и в Западном крае, и только в тех приходах великороссийских, которые по исключительной бедности своей, не в состоянии будут сами обеспечить причтов своих. Одним словом, в настоящее время за основаное правило признано, что духовенство должно быть обеспечено от казны, и в виде изъятия допускается обеспечение духовенства на счет прихожан. По нашему же мнению, следует признать принципом обеспечение духовенства прихожанами на их собственный средства и изъятием из этого правила обеспечение духовенства на счет казны.

Затем является, разумеется, вопрос: каким путем достигнуть осуществления этого начала? Каким образом возложить на прихожан эту новую, довольно значительную повинность, когда всем известно, что крестьяне обременены налогами, и что правительство озабочено в настоящее время изысканием средств для уменьшения податей?

На этот вопрос мы могли бы ответить следующее: 1) если находят возможным возложить повинность содержания духовенства на бедные, малолюдные приходы, то тем возможнее распространить эту меру и на приходы богатые, многолюдные; 2) будет ли обеспечено духовенство от казны, или непосредственно самими прихожанами, средства для этого обеспечения даст как в том, так и в другом случае – народ. Разница будет в том только, что при обеспечении духовенства от казны, потребные на это суммы пройдут разные инстанции прежде чем снова возвратятся, в виде жалованья духовенству, в те приходы, в которых они собирались в виде подати. При обеспечении же духовенства самими прихожанами, потребные на это суммы будут собираться самими прихожанами-распорядителями, притом только в редких случаях в виде обязательного сбора, а преимущественно в виде доброхотных подаяний и пожертвований, и потом, не выходя из пределов прихода, будут передаваться теми же прихожанами-распорядителями местному причту. Какой же из этих двух способов удобнее для причта и для народа? Чем проще механизм финансовый, тем он удобнее как для правительства, так и для народа, и тем меньшим бременем ложится он на него.

Но, возлагая на народ обязанность обеспечить духовенство, необходимо, конечно, оказать ему значительное пособие для исполнения этой повинности. Это может быть достигнуто следующим образом.

Известно, что Петр Великий, в 1721 году, предоставил в пользу церквей монополию по свечной торговле, и «понеже церковные имения нищих имения суть», установил, чтобы на церковные суммы были построены при всех церквах богадельни для призрения нищих и больных. Однако, в продолжение всего прошлого столетия монополия эта не утвердилась за церквами, и богадельни не были устроены. Исключительное право на продажу свеч было окончательно утверждено за церквами собственно в 1808 году. Комитет, носивший название «о усовершении духовных училищ», в котором главным деятелем был Сперанский, представил доклад об основаниях, на которых, по его мнению, следовало бы преобразовать духовно-учебные заведения, и о средствах, которыми можно обеспечить содержание духовных училищ и самого духовенства. Средства эти состояли в следующем: 1) предположено было отобрать у церквей все накопившееся от прежнего времени капиталы, составлявшие к 1 января 1808 года 5.600.000 руб. асс., из коих одну пятую часть (1.120.000) отчислить в основной капитал на устройство училищ, а на доход с остальных четырех пятых этой суммы (4.480.000) постепенно устраивать дома священно- и церковно-служителей; 2) предположено было «обращать на содержание духовных училищ и причтов остатки от ежегодного церковного дохода за внутренним его на потребности церковные употреблением». Но так как остатки эти были бы незначительны, то комитет и нашел нужным «обратиться прежде всего к способам усилить церковные доходы». Для этого комитет предлагал восстановить данное Петром Великим церквам право на исключительную продажу церковных свеч, и рассчитывал, что при этом условии «от ежегодного отделения доходов церковных, за внутренним их употреблением» может поступать до 3.000.000 р. асс. в год.

Доклад этот был Высочайше утвержден 26 июня 1808 г. и имел силу закона до 1871 года. Для нас важны следующие, вытекающие из этого законодательного акта, выводы: 1) правительство предоставило монополию свечной торговли не духовенству, а церквам, и поэтому свечная сумма принадлежит не духовенству, а церквам, наравне со всеми другими суммами; 2) никаким законодательным актом не было никогда дано свечному сбору специального назначения на содержание духовно-учебных заведений; 3) на ежегодные остатки от церковных доходов, в том числе и от свечного сбора, отнесено содержание не только духовно-учебных заведений, но и приходского духовенства.

Дальнейшая судьба свечного сбора достаточно известна. С самого начала попытка экспроприации церквей, произведенная в 1808 году, удалась только на половину. Высшее духовное начальство, несмотря на все свои старания, не могло достигнуть того, чтобы церкви отсылали сполна свечные сборы, и в последнее время оно вынуждено было сделать в этом деле уступку. В сметы специальных средств Св. Синода свечной доход стал вноситься постоянно в одном и том же размере, а именно в сметном размере 1866 года, затем излишки, которые получались сверх означенного сметного назначения, предоставлены были в ведение епархиальных начальств, для содержания местных духовно-учебных заведений.

Наконец, Высочайше утвержденным 21 декабря 1870 года положением Св. Синода введены с 1 января 1871 года новые правила относительно свечного сбора: он слит вместе с кошельковым и кружечным сбором в общие церковные доходы и, взамен существовавшего дотоле свечного сбора, велено, для удовлетворения потребностей по учебной части духовного ведомства, отчислять в распоряжение св. Синода с кошельковых, кружечных и свечных доходов 20% по всем епархиям, за исключением шести, в которых отчисляются только 10%. Так как по этому расчету, установлено к ежегодному отпуску в св. Синод 1.281.450 р., и эта сумма составляет по расчету св. Синода, 20% всех церковных доходов, – значит доходы эти исчисляются приблизительно в 6 миллионов. Несомненно, что самую главную часть церковных доходов составляет свечной сбор, а кошельковый и кружечный сборы так незначительны, что не могут даже покрывать текущих расходов по церквам.

Полагаю, что никто не признает противным ни каноническим правилам, ни существу дела, если доходы, поступающее в приходские церкви под видом свечного, кошелькового и других сборов, будут употребляемы, с ведома прихожан, на обеспечение причтов. Мы уже видели, что при организации свечного сбора в 1808 году, Высочайше утвержденным журналом комиссии «о у совершены духовных училищ» было заключено отнести на церковные доходы не только содержание духовно-учебных заведений, но и причтов. Хотя, вследствие незначительности церковных доходов, отчислявшиеся от них суммы употреблялись почти исключительно на содержание духовно-учебных заведений, но из сказанного ясно следует, что этот источник был предназначен и на содержание причтов. К сожалению, в то время увлеклись мечтою слить церковные сборы всей России в один общий для всей России свечной сбор, из которого удовлетворялись бы расходы по содержанию духовно-учебных заведений и производилось бы жалованье причту. Такая централизация церковных сборов равносильна экспроприации церквей, что, конечно, не может быть оправдано, и, как показал 60-летний опыт, даже невыполнимо. Этих неудобств не имеет тот способ, который мы предлагаем; мы думаем, что возлагая на прихожан обязанность обеспечить причет, следует одновременно с этим признать и право собственности каждой отдельной церкви на все поступающие в нее суммы (не исключая и свечного сбора) и предоставить приходским попечительствам право заведывать этими суммами и расходовать их как на церковь, так и на производство жалованья причту. При означенном пособии, прихожане будут иметь возможность, без особого обременения, исполнить возлагаемую на них обязанность обеспечить причет. Конечно, денег этих будет еще недостаточно для удовлетворения всех потребностей по церкви и по обеспечению причта, но мы твердо уверены, что, при таких условиях, хозяйство церковное получит значительное приращение, добровольные пожертвования прихожан усилятся и только в редких случаях прихожанам придется прибегать к раскладке между собою обязательного сбора на этот предмет. Доказательством тому служат приходские попечительства, которые изыскивают средства для исполнения подлежащих им расходов, не прибегая к раскладкам. Но само собою разумеется, что при этом необходимо упразднить так называемые епархиальные свечные заводы, которые, впрочем, даже помимо означенных соображений, едва ли могут рассчитывать на продолжительное существование.

Итак, второй вывод наш состоит в следующем: возлагая на прихожан обязанность обеспечить причет, следует признать право собственности каждой отдельной церкви на все поступающие в нее суммы, предоставить приходским попечительствам заведывание этими суммами и право расходовать их как на церковь, так и на обеспечение причта.

Теперь понятно является вопрос: на какие же суммы отнести содержание духовно-учебных заведений, если будут отвлечены от этого назначения те церковные суммы, которые до сих пор уделялись на этот предмет?

С начала нынешнего столетия до 1867 года духовно-учебные заведения содержались исключительно на доходы церковные, которые высылались из приходских церквей, сверх того, на проценты с духовно-учебного капитала и на некоторые другие источники, состоящие в распоряжении св. Синода. Правительство не отпускало никаких сумм казенных на содержание этих заведений. Но так как необходимость заставила значительно увеличить расходы по содержанию этих заведений, суммы же, поступавшие из церквей, не увеличивались в той мере, как росли потребности, то правительство вынуждено было оказать пособие духовно-учебным заведениям. Вследствие этого, в марте месяце 1866 года, последовало Высочайшее повеление о назначении из сумм государственного казначейства 1.500.000 руб. в год на усиление средств духовно-учебных заведений. Впрочем, в первые пять лет повелено было отпускать эту сумму постепенно, начиная с 300.000 р. Вследствие этого в сметы государственных расходов постоянно вносится, начиная с 1867 г., сумма на усиление средств духовно-учебных заведений в следующем размере:

Итак, оказывается, что в вопросе об обеспечении приходского духовенства правительство как будто отступается от того пути, по которому оно шло в течение 25 лет, и поэтому не намерено более увеличивать сумму, ассигнуемую на жалованье духовенству; в вопросе же об обеспечении духовно-учебных заведений оно стало так же на новый путь, но совершенно в обратном смысле, чем по первому вопросу. Прежде правительство не оказывало никакого пособия из своих сумм на духовно-учебные заведения, в последние же семь лет оно стало уделять на них довольно значительные суммы. Такой поворот во взгляде правительства на оба эти вопроса нельзя не признать совершенно правильным и нельзя не пожелать, чтобы оно еще более усилило пособие, оказываемое им духовно-учебным заведениям, и даже, пожалуй, чтоб оно сполна приняло на свой счет содержание их, если бы в том встретилась надобность.

Весь ежегодный расход на духовно-учебные заведения, содержимые на средства казны и Св. Синода, но не епархиальные, составлял в 1870 году 4.184.486 руб. 83 к. Не думаем, чтобы бюджет всех духовных училищ, содержимых теперь на средства епархиальные³³, превышал 2.000.000 руб. Таким образом сумма, потребная на содержание всех духовно-учебных заведений в России, должна составлять около 6.000.000 рублей. Полагаем, что с финансовой точки зрения правительству выгоднее было бы принять на себя весь расход по содержанию духовно-учебных заведений, чем по обеспечению приходского духовенства. Полагаем далее, что подобным обязательством государство сполна уплатило бы долг свой церкви по совершенной им в прошлом столетии секуляризации церковных имуществ без достаточного вознаграждения за оные. С другой стороны, едва ли можно что-либо сказать в принципе с церковной точки зрения, против отнесения расхода по содержанию духовно-учебных заведений на счет казны, тогда как против назначения духовенству жалованья от казны можно возразить и было говорено много весьма существенного и справедливого. Не вдаваясь здесь в подробное рассмотрение этого вопроса, уже исчерпанного в журнальной литературе нашей, припомним только, что по основному каноническому правилу «служащие алтарю должны питаться от алтаря»; что если бы духовенство состояло на жалованье от казны, то зависимость церкви от государства еще более бы усилилась. Желательно ли это? Не должно ли напротив стараться о том, чтобы церковь освободилась от этой зависимости и снова приобрела ту свободу, отсутствие которой так сдерживает, стесняет и останавливает жизнь церковную? Никаких неудобств подобного рода не представляет отнесение расхода по содержанию духовно-учебных заведений на счет казны, если при том заведывание оными останется за духовенством. Итак, по вопросу об обеспечении духовно-учебных заведений у нас держатся в настоящее время принципа, что они должны содержаться на счет церковных доходов, и, в виде изъятия из этого правила, допускается пособие из сумм государственного казначейства; по нашему же мнению, следует, наоборот, признать за принцип, что содержание духовно-учебных заведений, за неимением у церкви средств принять его на свои средства, должно быть отнесено на счет казны.

За сим остается рассмотреть вопрос: каким образом можно было бы, не увеличивая бюджета государственного, отнести на счет казны содержание духовно-учебных заведений? Вопрос этот решается весьма просто, если бы даже пришлось отнести этот расход сполна на счет казны. На духовно-учебные заведения, содержимые как на специальные средства Св. Синода, так и на местные епархиальные суммы, потребно, как мы видели, около 6.000.000 руб. Казна уже отпускает в настоящее время на этот предмет 1.539.225 руб. За сим, недостающие 4.460.775 руб. с излишком покрываются теми 5.701.567 рублями, которые ассигнуются теперь государством на городское и сельское духовенство и которые останутся свободными, если обязанность обеспечить приходское духовенство будет возложена на прихожан. Но относить сполна на счет казны содержание духовно-учебных заведений не предстоит и надобности, так как нужно найти средство заменить только те суммы, которые идут теперь из приходских церквей на содержание духовно-учебных заведений и которые предлагается оставить церквам, чтоб оказать прихожанам пособие для обеспечения причта. В настоящее время церкви отпускают эти суммы в следующем размере: в Св. Синод 1.281.450 руб. и на содержание местных епархиальных духовно-учебных училищ и параллельных классов при семинариях, вероятно, около 2.000.000 р., итого 3.281.450 руб.

Следовательно, надобно найти в пользу духовно-учебных заведений только от 3 до 4 миллионов, которых заведения эти лишились бы, если бы церковные доходы были представлены церквам для обеспечения духовенства. Поэтому на содержание духовно-учебных заведений следовало бы обратить не сполна всю сумму, которую казна отпускаешь теперь на содержание городского и сельского духовенства, 5.701.567 р., а только часть оной, именно от 3 до 4 миллионов; затем от 1 до 2 миллионов могло бы быть по-прежнему назначаемо для производства пособия приходскому духовенству в тех местностях России, где бы это оказалось нужным по государственным соображениям, и в тех приходах, в которых представилась бы необходимость оказать пособие прихожанам по бедности их.

Из всего сказанного вытекают следующие положения:

1. Приходское духовенство должно быть обеспечено не от казны, а самими прихожанами.

2. Духовно-учебные заведения, как содержимые на специальные средства Св. Синода, так и на епархиальные средства, должны быть обеспечены на счет казны.

3. Все сборы и пожертвования, поступающие в церкви, в том числе и свечной и венчиковый сбор, должны быть признаны собственностью тех церквей, в которые они поступают, и могут быть употребляемы прихожанами для обеспечения причтов. Необходимо также дозволить совершение дарственных, купчих и других актов на имя приходов, для этого признать приход за юридическое лицо³⁴.

4. За приходом должно быть признано право представлять местному епископу кандидатов на должности священника и причетников.

5. Суммы, отпускаемые из казны на производство жалованья городскому и сельскому духовенству, должны быть обращены на содержание духовно-учебных заведений в том размере, в каком заведения эти лишатся пособия от церквей. Остальная затем сумма может быть употребляема на оказание пособия духовенству в тех местностях России, где в этом окажется надобность по государственным соображениям, и в самых бедных приходах.

(Вопрос о сокращении приходов и о вознаграждении законоучителей начальных училищ в Московском Губернском Земском Собрании 8 и 17 декабря 1879 г.)

В заседании Московского Губернского Земского Собрания 8 декабря 1879 года, при обсуждении доклада о летних учебных курсах, Д. Ф. Самарин обратился к собранию³⁵ со следующей речью:

«Доклад о летних учительских курсах, который представлен на наше обсуждение, заключает в себе два отчета руководителей этих курсов. Один составлен руководителем по предмету Закона Божия, другой – руководителем по предмету родного языка. И тот и другой, по моему мнению, заслуживают внимания.

В отчете руководителя курсов по родному языку находится беседа его с учителями о наглядном обучении, в которой он старается разрешить вопрос: следует ли вводить в народную школу наглядное обучение с целью изучения природы как самостоятельный предмет или его нужно соединять с объяснительным чтением? По его мнению, наглядное обучение должно составлять отдельный, самостоятельный предмет обучения. Я не разделяю этой точки зрения, но не считаю нужным и возможным входить в пререкания по вопросу педагогическому. Я обращаю внимание только на прием, употребляемый руководителем курса, чтобы доказать справедливость своей точки зрения. На беседе, которую он вел с учителями, он взял статью из педагогического журнала и вступил в полемику с автором этой статьи, стал доказывать, что эта статья несостоятельна, что, ставши на точку зрения автора, пришлось бы признать истину за абсурд; одним словом, он превратил педагогическую беседу с учителями в журнальную полемику. Этот прием неуместен и нежелательно, чтобы подобные беседы были выдаваемы за образцовые. Впрочем, ошибка эта несущественна; но я счел долгом обратить на нее внимание потому, что и незначительная ошибка в деле народного образования, если она исходить из земства, должна быть указана в самом же земстве. Вообще курсы идут успешно, и я вовсе не намерен порицать дело земства.

На более существенные соображения наводит другой отчет, составленный руководителем курсов по Закону Божию. Мы видим из этого отчета, что руководитель поставлен был в затруднительное положение тем, что имел дело не с учителями Закона Божия, а с учителями арифметики и русского языка. Однако он вышел из этого затруднения, как мне кажется, вполне правильно. Он принял во внимание, что эти учителя все-таки часто бывают преподавателями Закона Божия, хотя обязанность эта лежит не на них. В своем отчете он говорить, что хотя официальными преподавателями Закона Божия состоять священники, но частью вследствие того, что они обременены исправлением треб, частью но другим причинам они весьма часто не в состоянии исполнить свою обязанность, и учителям русского языка и арифметики приходится заменять их и не только повторять уже пройденное, но и проходить самый предмет. Вот обстоятельство, по моему мнению, чрезвычайно важное, на которое указывает руководитель курсов по Закону Божию. Оказывается, что в наших школах два лица преподают этот предмет: одно официальное – местный священник и другое неофициальное– учитель русского языка и арифметики. Если, господа, вникнуть в это дело, то едва ли можно признать подобную постановку правильною и желательною. Я думаю, что предмет, о котором идет речь, составляет самый главный предмет учения в сельской школе и что его преподавание должно быть так поставлено, чтобы оно не могло подвергаться колебаниям и случайностям. Я полагаю, что весьма желательно, чтобы то лицо, которое является теперь официальным преподавателем, обратилось в действительного преподавателя. Вообще я исхожу из той точки зрения, что учителем Закона Божия должен быть священник. Не потому я думаю так, что самое право разъяснения божественная учения принадлежит, как думают некоторые, исключительно священникам. Всякий отец-мирянин имеет на это полное право и даже обязанность относительно своих детей, и в этом деле нельзя, конечно проводить резкой черты между священником и мирянином. Но если я не признаю преподавания Закона Божия за исключительное право священников, то нахожу однако более чем желательным, чтобы этот предмет преподавался священником. Входить здесь в подробное разъяснение своей мысли я считаю крайне трудным. Сошлюсь для подтверждения ее на прекрасные замечания, высказанные вчерашний день гласным А. А. Олениным и скажу, что я вполне присоединяюсь к его мнению³⁶. Но если действительно это желательно, то спрашивается: что же следует сделать, чтобы это не оставалось одним желанием, чтобы оно перешло в действительность, чтобы официальное лицо превратилось в действительного преподавателя? Мне кажется, что одним из первых условий для этого является лучшее обеспечение законоучителей. Мы как-то привыкли смотреть на священника и вообще на духовенство как на тружеников, которые должны даром посвящать все свои силы на пользу общества в силу того высокого служения, на которое они себя посвятили. Мне кажется, что подобный взгляд не совсем верен. Я думаю, что общество обязано вознаграждать священника за тот труд, который он несет; и если он не исполняет своей обязанности, то не имеет и нравственного права обращаться с укоризной к духовенству за плохое исполнение лежащей на нем обязанности. Поэтому нам прежде всего нужно снять с своей совести упрек, который нам вправе сделать. Священники получают самое ничтожное вознаграждение в 30, 40, максимум в 60 р. и, как исключение, в одном московском уезде 75 рублей в год за преподавание Закона Божия в народной школе. Прямо можно сказать, что это – совершенно нищенское вознаграждение, недостойное учреждения, которое его назначает. На мой взгляд вознаграждение должно быть по 1 рублю за часовой урок, значит 6 рублей за 3 двухчасовых урока в неделю, а в год 120–140 рублей. Такой способ вознаграждения начинает вводиться в других губерниях, и мне кажется, что поурочная плата лучше, чем годовой оклад жалованья. Но если бы, господа, это вознаграждение всецело легло на обязанность губернского земства, то оно было бы ему не по силам, так как всех земских школ до 400. Следовало бы разделить эту обязанность между губернским и уездными земствами так, чтобы губернскому земству пришлось приплачивать половину, т.-е. 60 рублей на школу. Но и при этом условии потребовался бы ежегодный расход в 24 тысячи. Поэтому я и не решаюсь предложить теперь внести эту сумму в смету. Но я позволю себе обратить внимание собрания на то, что в будущем году предполагается праздновать юбилей двадцатипятилетнего царствования Государя Императора. Земство намерено ознаменовать это событие каким-либо делом действительно полезным, удовлетворяющим какой либо существенной потребности общества. Нельзя ли было бы связать вместе эти две задачи? Не было ли бы обеспечение законоучителей начальных школ действительно ознаменованием этого события? Если мы недавно слышали державное слово, которое призывало общество и частных лиц, всех благомыслящих и отцов семейств обратить внимание на воспитание юношества, содействовать подъему народной нравственности, то не было ли бы такое постановление собрания прямым ответом на этот державный призыв к деятельности? Я высказываю это как свое личное мнение; но мне кажется, что обстоятельства дают нам возможность двинуть это дело быстро. Обеспечение священников за их труды есть обязанность неотложная. Но этим средством мы устраним лишь главное препятствие для достижения предположенной цели. Без этого и другие меры ни к чему не поведут. Но является вопрос: нет ли еще других препятствий, которые все-таки помешают успешному ходу нашего дела? Действительно, они есть, и как на одно из подобных препятствий могу указать на ту меру, которая утверждена правительством 10 лет тому назад: это – сокращение приходов, вводимое теперь в московской епархии. Несомненно, что сокращение числа приходов, если оно будет приведено в исполнение действительно, а не номинально, поведет к увеличению приходов в их объеме, а следовательно к увеличению обязанностей, которые лежат на священниках, как на настоятелях местных церквей. Между тем и теперь, как это видно из отчета руководителя курсов, священники часто пропускают уроки, будучи слишком обременены исполнением треб. Что же будет, когда обязанности, лежащие на священниках, еще увеличатся вследствие увеличения приходов? Кажется, не может подлежать сомнению, что тогда священники еще менее будут иметь возможность исполнять обязанность законоучителей, еще чаще будут пропускать уроки. И неофициальный преподаватель Закона Божия будет все более и более обращаться в законоучителя, пока, наконец, силою вещей, предмет этот всецело не перейдет в его руки. Вот результат, которого можно опасаться для хода народного образования от сокращения приходов. Но нельзя не предвидеть и других, еще более сильных и гибельных последствий для нравственного и духовного развития народа. Мы слишком склонны думать, что, учредивши школы, этим вполне удовлетворили все духовные потребности народа. Мне кажется, что школами достигается только умственное развитие. Я не буду говорить об этом принципиально, не стану доказывать, что иначе и быть не может, так как школа изощряет известные способности, почти совершенно забывая о другой стороне человеческой природы. Скажу даже более того: очень может быть, что школа в дальнейшем будущем найдет средства достигнуть иного, более полного развития, чем то, которое достигается ею теперь. Но я говорю о школе нынешнего времени и, не вдаваясь в рассмотрение педагогической стороны вопроса, утверждаю, что эта школа едва ли может оказать существенное влияние на подъем нравственного уровня.

Я не сомневаюсь в пользе народной школы, знаю, что она поднимает уровень умственного сознания народа, думаю, что этот подъем необходим, а потому необходимо и дальнейшее распространение школ, и не желал, чтобы, моим словам придавали несколько иное значение, чем то, какое я им сам придаю. Но, повторяю, что настоящая наша школа едва ли может содействовать подъему нравственного развития народа и вот почему: наша школа есть снимок, даже рабский снимок с германской школы. Какие же результаты мы видим от народных училищ в Германии? Мы знаем, что вся Германия покрыта целой сетью школ, что неграмотных там почти нет. Статистика выставляет, как блистательный результат школ, то, что, в числе поступающих в военную службу, неграмотных оказывается сравнительно ничтожный процент. Все это несомненно справедливо. Но с другой стороны несомненен и другой факт, который подтверждает другая статистика, статистика уголовная. Она показывает, что число преступлений постоянно увеличивается, а уровень нравственности быстро падает в той же Германии, где так распространяется грамотность. Знаете ли, что в 1871 году в Вюртембергском королевстве был возбужден на конференции учителей вопрос: не идет ли параллельно с подъемом народного образования и упадок народной нравственности? На этой конференции дан был на этот вопрос ответ положительный. Конечно, это возбудило ропот; несочувственно отнеслась к этому решению педагогическая литература; она признала, что нет причинной связи между этими фактами, что школа здесь ни при чем. Все это так, и я готов согласиться, что причинной связи здесь нет; но тем не менее, факт остается фактом. Упадок нравственности в народе и бессилие школы оказать противодействие этому упадку, хотя он и происходить не от школы, а от многих и многих причин – эти результаты признаны уже в Германии. В настоящее время уже не говорят, как утверждали не так давно, что где сильнее необразованность, там больше и преступлений. Эта аксиома оказалась неверною; а говорят, что образование есть орудие обоюдоострое, которое можно употреблять как на зло, так и на добро, смотря по нравственным началам, которыми руководствуется человек в своей жизни. Когда это было сознано, возбудился в Германии вопрос: что же делать со школами? как противодействовать упадку нравственности? Обратились к церкви, но увидали, что на нее мало надежды. Католицизм увлечен борьбой с одной стороны с протестантизмом, с другой – с государством; протестантизм является более наукою, чем религиею, церковью. Тогда стали искать спасения в самой школе и нашли, что образование, которое она дает, недостаточно; что надо школьную организацию дополнить новыми школами и учреждать общества (Bildungsvereine), куда бы входили кончившие курс ученики для дальнейшего своего образования. Итак, господа, я полагаю, что если Германия путем грамотности не могла достигнуть нравственности в народе и не могла оказать противодействия упадку ее, то едва ли мы, пересадивши немецкую школу к себе, можем ожидать от нее больших результатов, чем те, которые достигнуты ею в Германии. Мы слышим с высоты церковных кафедр упрек, обращенный к обществу за равнодушие, с каким оно относится к вредным учениям, которые стараются распространить в народе; мы слышим призыв к обществу, чтобы оно оказало отпор этим учениям. Нельзя не признать, что и упрек справедлив и призыв своевременен. Но как же можно в это время приступать к закрытию церквей (верно! верно!)? Если сокращение приходов будет приведено в исполнение не на бумаге, а действительно, то несомненно последует закрытие церквей. Я мог бы указать в этом отношении на крупные факты, мне известные, но не смею утруждать собрания подтверждением того, что говорю. Итак, господа, если мы можем рассчитывать на то, что, благодаря заботам земства, школы наши будут все более и более распространяться, то мы можем рассчитывать и на подъем умственного развития народа. Но не будет ли с другой стороны сокращение церквей, этих рассадников нравственности, задерживать то нравственное развитие, которое совершалось до сих пор? Если древняя Россия, при всей своей бедности, могла найти средства построить церкви почти во всех селах, то неужели новая Россия не найдет средств поддержать эти церкви (верно! верно!)? Неужели новая Россия, исполняя свою задачу, сооружая в каждом селе школу, будет в то же время упразднять церкви и разрушать то, что сделано было древнею Россиею для духовного просвещения народа? Поэтому я решаюсь сделать собранию два предложения: 1) поручить губернской управе рассмотреть, каким образом усилить вознаграждение преподавателей Закона Божия за уроки, которые они дают в земских начальных школах, и 2) представить правительству, что сокращение приходов может, по мнению московского земства, иметь пагубное влияние: а) на ход народного образования, так как, при увеличении приходов в их объеме, священники будут обременены исполнением обязанностей на них лежащих, как на настоятелях местных церквей, а это может вредно отразиться на исполнении ими обязанностей своих, как законоучителями начальных народных училищ; последствием этого может оказаться постепенный, но вовсе нежелательный переход преподавания Закона Божия в означенных училищах из рук священников в руки сельских учителей; б) на нравственное и духовное развитие народа, так как при подъеме умственного развития народа, достигаемого начальными училищами, число которых должно постоянно возрастать, стало бы сокращаться число церквей – истинных рассадников нравственности, в которых народ находит удовлетворение своей духовной потребности».

По окончании этой речи собрание, по предложению председателя, выразило Д. Ф–чу благодарность за выраженные в ней мысли и единогласно приняло оба его предложения, дополнив лишь, что исполнение поручения, изложенного в первом пункте, возлагается на комиссию совместно с управой. Так как Д. Ф–ч предлагал связать вопрос о лучшем обеспечении законоучителей с вопросом об ознаменовании московским губернским земством двадцатипятилетия царствования Императора Александра II, то оба эти вопроса были переданы собранием на рассмотрение одной комиссии, избранной для последней цели в заседании 4 декабря того же года. Состав этой комиссии был следующий: председатель Д. Ф. Самарин, члены: князь А. А. Щербатов, князь П. П. Трубецкой, А. А. Оленин, П. И. Санин, К. В. Рукавишников, П. В. Бахметев, В. А. Шереметев, В. Ю. Скалон.

Во исполнение этого поручения собрания Д. Ф–чем в заседании 17 декабря прочитан был от лица комиссии следующий написанный им доклад:

«По обсуждении переданного собранием на рассмотрение комиссии вопроса, каким общеполезным земским делом можно было бы ознаменовать двадцатипятилетие благополучная царствования Государя Императора, которое предполагается праздновать в будущем году, комиссия остановилась на следующей мысли. В последний свой приезд в Москву Государь признал нужным обратиться ко всем «благомыслящим и в особенности к отцам семейств, чтобы своим влиянием на увлекающуюся молодежь они старались направлять ее на путь истины и сделать из нее полезных для России деятелей». В этих словах Государя комиссия усматривает указание более на среднее и высшее образование, чем на низшее; тем не менее она полагает вполне благовременною всякую меру, клонящуюся к достижению означенной цели. Сверх того самое участие земства в деле народного образования ограничивается почти исключительно первоклассной народною школою, заботы же об образовании среднем и высшем возложены не на земство. Поэтому ограничение одними начальными училищами такой меры, которая служить ответом на призыв Государя, по мнению комиссии, имеет вполне законное основание. Наконец губернское собрание в заседании 8 декабря уже поручило губернской управе изыскать средства для увеличения вознаграждения законоучителей в начальных народных училищах. Казалось бы поэтому, что удовлетворением этой потребности можно было бы московскому губернскому земству ознаменовать двадцатипятилетний юбилей царствования Государя Императора, так как дело это уже признано собранием неотложным и общеполезным; вместе с тем подобное решение докажет полную готовность земства идти по тому пути, на который его призывает Государь. Входить в настоящее время в подробную разработку вопроса о способе приведения в исполнение меры, клонящейся к достижению указанной цели, комиссия считает невозможным по недостатку времени. По ее мнению следовало бы ограничиться теперь постановлением об ежегодной ассигновке, начиная с 1881 года, 30.000 руб. для усиления преподавания Закона Божия в земских школах и для лучшего обеспечения законоучителей. Затем можно было бы поручить управе представить к будущему очередному земскому собранию доклад о способе исполнения этой меры. Необходимо однако теперь же постановить, что могущие быть на первое время остатки от 30.000 рублей следует отчислять в особый земский фонд, проценты с которого должны быть употребляемы на тот же предмет или причисляемы к капиталу. Чтобы еще ближе связать это дело с празднованием двадцатипятилетнего юбилея Государя Императора и чтобы учреждаемый земством фонд служил и на будущее время памятником этого исторического события, следовало бы ходатайствовать о присвоении этому фонду наименования «Александровского земского фонда».

«На основании этих соображений комиссия имеет честь предложить собранию сделать следующее постановление:

1. В ознаменование двадцатипятилетия прославленная столь великими делами царствования Государя Императора вносить ежегодно в губернскую земскую смету 30.000 рублей для усиления преподавания Закона Божия в земских начальных народных училищах и для лучшая обеспечения законоучителей.

2. Могущие быть на первое время остатки от этой суммы причислять к особому земскому фонду, проценты с которого употреблять на тот же предмет, или причислять к самому капиталу.

3. Ходатайствовать о дозволении присвоить этому фонду наименование: «Александровского земского фонда».

4. Поручить губернской управе представить к будущему очередному земскому собранию доклад о способе приведения в исполнение меры, указанной в первом пункте.

5. Первые три пункта этого постановления включить в адрес, который поднести Государю Императору чрез избранную для сего депутацию в день празднования юбилея.

6. На изготовление переплета для адреса открыть управе кредит до 2.000 рублей из остатков от сметных назначения сего года».

Затем Д. Ф-ч прочел следующий, составленный им проект всеподданейшего адреса Государю Императору:

«Всемилостивейший Государь!

Московское Земство с тех пор, как оно было вызвано к жизни державным словом Вашим, Государь, постоянно заботилось о распространении начальных народных училищ и о лучшем их устройстве. Оно видело в этом прямой долг свой и старалось исполнять его по мере своих средств и сил. Народ, освобожденный Вами, Государь, и призванный принять участие в улучшении земского строя России, не мог оставаться во тьме неведения; свет учения должен был воссиять над ним и вывести его из мрака. Но, стремясь к открытию школ почти в каждом селе, исполняя этим задачу новой России, московское земство не теряло из виду, что вместе с развитием умственным должен совершаться и подъем и нравственности в народе. Оно всегда признавало высокое воспитательное значение церкви и ценило заслугу древней России, сумевшей при всей своей сравнительной бедности воздвигнуть Божий храм почти в каждом селении. Сохранить то, что сделано древнею Россиею для духовного просвещения народа и на незыблемых основах веры православной созидать и самое образование народа московское земство считает прямою своею обязанностью.

«Внимая державному слову Вашему, Государь, обращенному к представителям Москвы, о необходимости оградить частное и общественное воспитание от пагубных уклонений с пути истины, московское губернское земство постановило: в ознаменование двадцатипятилетия прославленного столь великими делами царствования Вашего Императорского Величества вносить ежегодно в смету своих расходов 30.000 рублей для усиления преподавания Закона Божия в земских начальных училищах и для лучшего обеспечения законоучителей; могущие быть на первое время остатки от этой суммы причислять к особому земскому фонду, проценты с которого употреблять на тот же предмет, и ходатайствовать о дозволении присвоить этому фонду наименование «Александровского».

«Верьте, Государь, что московское земство всегда готово отвечать делом на Ваш призыв и оказывать полное содействие всякому благому начинанию Вашему на пользу и славу России».

По прочтении доклада и адреса, гласный В. Ю. Скалон, возражая на речь Д. Ф-ча, сказанную 8 декабря, и ссылаясь на сравнительную статистику Кольбе, высказал, что вопрос о влиянии школы на количество преступлений – вопрос спорный, еще не решенный наукой. Кроме того гласный Скалон высказался против предоставления преподавания в начальных школах Закона Божия исключительно священникам, считая полезным предоставить это право и светским законоучителям.

Гласный Н. П. Ланин, указывая на пример Америки, высказал, что для того, чтобы духовенство имело нравственный авторитет оно не должно получать пособия от правительства. Затем тот же гласный высказал, что нравственность вовсе не непременно связана с религией: есть люди религиозные и в то же время безнравственные и наоборот.

В своем ответе обоим этим гласным Д. Ф-ч высказал следующее:

«Гласный Скалон, возражая на то, что я имел честь говорить 8 декабря, между прочим высказал, что для него не вполне доказано, чтобы в настоящее время совершался вообще упадок нравственности в народе в Западной Европе. Он говорил, что это положение вовсе еще не доказано наукой; что действительно есть некоторые представители науки, которые высказывают это мнение, но есть и другие, которые держатся противоположной точки зрения. Поэтому вопрос нельзя считать решенным: он спорный. В подтверждение своего взгляда В. Ю. Скалон указываешь на процентные отношения числа грамотных людей к числу преступников во Франции и Англии. Для меня было бы вполне достаточно и одного признания, что не доказано, что образование ведет к подъему нравственности в народе. Но я не ограничусь тем, что вопрос не решен и укажу, что в тех словах, которые обращены были мною к собранию, я указывал только на Германию, а не на Францию и Англию. Я указывал на Германию потому, что наша школа есть снимок со школы германской, а не с французской и английской. Поэтому, чтобы, так сказать, судить, к чему может повести наша школа, я считал своевременным привести справку, к чему привела школа в Германии, каких результатов достигла и каких не могла. Я не имею возможности отвечать цифрами, но могу сказать, что не только не отступаю от того, что сказал об упадке нравственности в Германии, но скажу больше: я значительно смягчил. Что, если бы мне пришлось употребить то выражение, которое употребляется в педагогических журналах, всей прессой и правительственными органами, когда касаются этого вопроса? Они говорят не об упадке нравственной, а об одичании народа; они употребляют слово Verwilderung. Мне кажется, что, когда представителями правительства употребляются о народе подобные выражения, то никакие цифры не в состоянии опровергнуть этого положения. Затем было указано на то, что нет ни малейшего сомнения, что Закон Божий может содействовать и должен содействовать улучшению воспитательного значения школы. Я был уверен, что в этом одном не подам повода к возражению, но оказывается, что этой цели можно достигнуть и несколько другим путем: можно предоставить преподавание Закона Божия не одним священникам, но и сельским учителям. Оказывается, что законоучители-священники, преподавая только два часа каждую неделю, не в состоянии много сделать. Другое дело сельские учителя, которые постоянно находятся в школе. Оказывается, что священники обременены многими обязанностями, которые отвлекают их от преподавания Закона Божия. Я не вполне соглашаюсь с этим образом мыслей. Я думаю, что и в это ограниченное число часов священник может много и много сделать в начальной школе. Опыт показывает полную возможность достигнуть благоприятных результатов и в это число часов. Я никогда не думал, предлагая возложить преподавание Закона Божия на священников, отстранить сельских учителей, ибо у тех и других та же самая задача – развитие учеников. Я думаю, что это есть задача не исключительно преподавателей Закона Божия, но и преподавателей родного языка. Думаю, что учитель, при желании всегда найдет достаточно времени, чтобы направлять мысли учеников к той же цели, которую должен иметь священник. Я думаю, напротив, усилить школу привлечением священников – лиц более или менее окрепших в преподавании Закона Божия. Что же касается до возражения о недостатке времени, что священники обременены требами, то именно в этих видах я и предложил и собрание согласилось, представить правительству, что сокращение приходов может отразиться пагубно на ходе народного образования. Я именно считал необходимым не возлагать на священников больше обязанностей, чем лежит на них в настоящее время. Особенно в Московской губернии они имеют полную возможность совместить обязанности служителей алтаря и учителей.

Затем обращаюсь с некоторыми разъяснениями и к тем словам, которые были сказаны гласным Ланиным; остановлюсь на двух указаниях, им сделанных. Гласный Ланин говорить, что для того, чтобы образование и нравственность могли действительно преподаваться в школе с должным успехом, нужно, чтобы священники не рассчитывали ни на какую поддержку со стороны правительства. В этом отношении было указано на Америку. Я позволю себе сказать, что эта мысль не только не идет в противоречие с тем, что я говорил, но положительно прямо вытекает из моего предложения. Я ведь, господа, предлагал обеспечить законоучителей на счет общества – именно на счет того источника, о котором упоминает гласный Ланин. Я полагаю, что, высказываясь против системы, принимаемой правительством с целью увеличения содержания духовенства, я присоединяюсь к той точке зрения, что духовенство должно быть обеспечено самим обществом. Затем было говорено, что нравственность и религия не имеют безусловной связи между собою. Я, конечно, не позволю себе вдаваться в какие-либо богословские прения, полагая это неуместным в земском собрании и не считая себя подготовленным, чтобы говорить по такому вопросу, который слишком закрыть для каждого из нас. Но я коснусь этого с другой стороны, которая должна быть указана в собрании. Я поставлю вопрос такого рода: положим, что нравственность может быть преподаваема и в непосредственном сведении, и в религии. Но как мы – гласные собрания– как мы должны смотреть на это дело? Когда мы говорим о нравственности в народной школе, должны ли мы в этом случае задаваться какими-нибудь учеными теориями, которым мы, может быть, лично сочувствуем, но которым не сочувствует народ (верно! верно!)? В праве ли мы преподавать какую-либо другую нравственность кроме той, которая основана на православной вере (верно! верно!)? Я полагаю, господа, что мы, – члены общества, и обязаны содействовать тем идеалам, которые живут в тайнике народного духа. Если, господа, мы позволим себе поступить иначе, то я бы сказал, что это такой деспотизм разума над жизнью в образе либерализма, что я бы никогда не помирился с тем либеральным направлением, из которого вытекают эти возражения. Я полагаю, что мы никогда не должны терять из виду этой точки зрения: она должна быть присуща нам всегда при выборе тех мер, которые клонятся к благу народа. Мне следует теперь припомнить сказанное 250 лет тому назад в смутное время в России, когда города рассылали грамоты и созывали всех, кто крепок вере и отечеству. В одной из таких грамот читаю такие слова: «только коренью основанье крепко, то и древо неподвижно; только коренья не будет, к чему прилепиться?» Я думаю, что мы в своих суждениях о народной школе должны иметь это в виду. Только та школа будет крепка, которая коренится в основах народного духа».

Затем, после нескольких еще замечаний, все предложения комиссии были приняты, и ей была выражена собранием благодарность.

(Речь об организации приходских обществ, сказанная в заседании Московского губернского земского собрания 18 декабря 1880 года)³⁷

Вчера в конце заседания, при обсуждении вопроса о народном продовольствии, один из гласных возбудил вопрос о благотворительности со стороны земства в виду того экономическая кризиса, в котором мы находимся. Было сделано предложение об ассигнованы денег для выдачи безвозвратных пособий нуждающимся крестьянам. Большинство собрания отклонило это предложение. Я принадлежал к большинству и полагаю, что не слишком смело будет с моей стороны, если я позволю себе сказать за большинство, что, отклоняя это предложение, оно отнюдь не думало высказываться против благотворительности вообще. Оно, конечно, находило, что предложение не было обставлено достаточными гарантиями в том, что деньги будут распределены только между действительно нуждающимися. Относительно благотворительности в самом принципе едва ли может быть спор, едва ли может быть какое-либо сомнение. Все согласны, что какие бы ни были предприняты и совершены экономические и социальные реформы, всегда останется широкое поле для благотворительной деятельности. Говорить ли о городах с массою бедных и нищих? Говорить ли о селах со множеством нуждающихся, действительно нуждающихся? Укажу для примера на то, что в Московской губернии находится 20.000 дворов безземельных крестьян. Большинство из них состоит из бобылей: это одинокие старики и старухи, которые по преклонности лет не имеют даже возможности добывать себе хлеб, дабы обеспечить свое существование. Но, сверх того, разве не повторяются весьма часто такие бедствия, которые до конца разоряют крестьянское хозяйство? Бедствия эти являются то в виде пожаров, наводнений, то в виде эпидемических болезней, поражающих и людей, и животных. Во всех таких случаях благотворительность является мерою неотложною, неизбежною, так как таких бедствий никакими экономическими реформами предотвратить нельзя. Но если все согласны в том, что благотворительность необходима, то является вопрос об ее организации; без надлежащей организации и дело благотворения не может идти успешно. Оно требует не только правильной, но и постоянно действующей организации: во-первых, потому, что бедные имеются всегда и всегда будут; следовательно, всегда есть поле для этой деятельности; во-вторых, потому, что не время задумывать и учреждать какую-либо организацию, когда ту или другую местность неожиданно поражает какое-либо бедствие. Эта организация должна быть на лицо, чтобы можно было немедленно приступать к действию. Нельзя отрицать, что земские и городские учреждения в значительной степени могут удовлетворить этой потребности, учреждая богадельни, больницы для неизлечимых и т. д.; но все-таки задача земства – по существу своему более экономическая и хозяйственная, чем благотворительная. Нужно найти для организации благотворительной деятельности такое учреждение, которое бы стояло близко к самому народу и населению, нуждающемуся в помощи, и для которого дело благотворения не было бы делом второстепенным, а вытекало бы из самой идеи, лежащей в его основе. Этим условиям по моему мнению удовлетворяешь только одна единица общественная, именно та, которая называется приходом. Словом этим нередко злоупотребляли, и потому я считаю необходимым оговориться. В последнее время было не мало предположений о приурочении к приходу того или другого общественная дела. Не далее как в нынешнем году мы слышали проект о том, чтобы волостные суды были учреждены по приходам. Всем нам, жителям Москвы, хорошо известно предложение о том, чтобы городские выборы производились по приходам; наконец, возникала мысль о приурочении к приходам волостных ссудных касс. Ни одного из этих предложений я не разделяю, и не намерен предлагать вам приурочить к приходу что-либо новое, не входящее уже теперь в область приходскую. Но что же это за единица общественная? Имеет ли она значение только территориальной единицы, т.-е. определенной известными географическими границами? Если бы приход был единицею только территориальною, то едва ли можно было бы возлагать надежду на то, чтобы то или другое учреждение, которое требуется вызвать к жизни, было поставлено в более благоприятные условия для развития от перенесения его в эту новую единицу. Очевидно, не это разумеется под словом «приход». Я разумею (и вероятно большинство разумеет) под приходом известный общественный союз людей, связанных между собою единством мысли и убеждения и стремящихся к известной духовно-нравственной цели, одним словом – единицу не только территориальную, но вместе с тем и юридическую. К какой же сфере принадлежишь эта единица? Она принадлежит к сфере церковной и имеет в ней то же значение, какое в сфере государственной имеет сельское общество. Очевидно, что правильное развитие жизни церковной в этой первой единице церковной должно отражаться на жизни всего организма, который мы называем церковью. Если жизнь в этой первой единице имеет ненормальное течение, то это должно отражаться на всем организме церковном. В какие же условия поставлена у нас в настоящее время эта церковная единица? Скажу прямо, что она поставлена в условия весьма неблагоприятные. Приход, в смысле церковного общества, в смысле юридического лица не признан законом. Закон признает приход только в смысле округа территориального. Действительно, имеет ли в настоящее время приход право приобретать и укреплять за собою какое-либо имущество?– нет, не имеет. Всякий прихожанин может жертвовать в церковь; но церковь и приход – два понятия хотя и близкие, но тем не менее различные. Даже закон, предоставляя право жертвовать в церковь, не признает при этом права приурочивать пожертвование к известной определенной церкви; все, пожертвованное в какую бы то ни было церковь, признается достоянием, не прихода, а всей церкви русской. Правда, что приход имеет право избирать церковного старосту. Но это лицо, хотя и избранное приходом, не имеет с ним никакой связи; оно не обязано ему никаким отчетом, а, как лицо чиновное, обязано отчетом только перед начальством епархиальным. Имеет ли наконец в настоящее время приход право предлагать на должность священника, настоятеля своего храма, лиц достойных и честных? Это право, исстари признанное за приходом, в настоящее время отрицается безусловно. Я говорю, что это право признавалось исстари: в том свидетельствует вся история русской церкви даже до начала нынешнего столетия. В подтверждение своих слов позволю себе прочитать несколько строк из инструкции благочинным, написанной митрополитом Платоном в начале нынешнего столетия. «Если где священник или диакон, или церковник умрут, тебе благочинному за известие немедленно репортовать в консисторию и о священниках представлять его преосвященству; а между тем прихожанам предлагать, чтобы немедленно избирали достойного и заручные тобою благочинным засвидетельствованные прошения присылали. А если бы избранию священника через месяц, a диаконов и церковников через два месяца не приступят, о том представлять незабвенно». Следующая статья определяет самый порядок избрания. «При избрании священника должно быть тебе, благочинному, неотменно. Избранию же быть в церкви при собрании священно- и церковнослужителей и лучших прихожан, и по молитве и по призывании Божией благодати избрать достойного таковые должности честного житием и постепенно и предпочтительно из ученых, почему тебе благочинному и представлять прихожанам, чтобы избрали таковых качеств человека. А если бы при той совершенно достойного не оказалось, то избирать от других церквей достойного, или отдавать на благоусмотрение архиерейское. И для того тебе благочинному на тех заручных прошениях подписывать как в несумнительном подписании приходских рук, так и в том, что избрание происходило настоящим порядком».

Вот правила, которые даны были в начале нынешнего века и исходили от лица, на которого смело можно ссылаться, когда идет речь о подобного рода вопросах. Кроме того, позволю себе указать на тот факт, что на всем востоке право прихожан выбирать священников признано безусловно. Все, бывшие в прошлую войну в Болгарии, могут подтвердить, что там нет ни одного священника, неизбранного приходом. Если, господа, все эти права безусловно отрицаются и не признаются за приходом, то понятно, что это не может не отражаться неблагоприятно на всей жизни церковно-приходской. Очевидно, для того, чтобы жизнь могла снова возникнуть в этом обществе и получить правильное течение, приходы должны быть поставлены в благоприятные для сего условия, а именно, они должны быть признаны за лица юридические, имеющие право приобретать и укреплять за собою имущество и право представлять кандидатов на должность священника. Пока этого не будет – до тех пор будут повторяться все те грустные явления, которые нам всем известны, и о которых я не считаю нужным распространяться. Где священники стоят вне всякого нравственного воздействия той среды, в которой они служат, там не может быть и нравственного воздействия священника на его паству, там водворяется беспорядок в церковном хозяйстве, борьба священника с церковным старостой и т. д. Но, господа, если бы даже приход и был признан за церковную общину и был поставлен в те условия, которые необходимы для проявления в нем жизни, – и тогда едва ли можно было бы приурочить к нему такие учреждения, которые не имеют ничего общего с церковью. Иначе представляется для меня дело благотворения. Благотворительность по существу своему есть дело церковное, и церковь всегда признавала прямою своею обязанностью призревать нищих и помогать бедным. Следовательно, приурочивая благотворительную деятельность к приходскому обществу, мы ничего не навязываем ему нового, чуждого области церковной. Но для того, чтобы благотворительная деятельность, для которой мы изыскиваем организацию, могла проявляться в приходском обществе, для этого приход должен быть вызван к жизни. А вызван к жизни он может быть только в том случае, если будет поставлен в такие условия, о которых я говорил, если он будет признан за лицо юридическое, полноправное в известных пределах. Только при этих условиях и церковь, которую мы исповедуем как церковь соборную, действительно получит значение церкви полной единодушия и свободного единомыслия, что и составляет сущность соборного начала. Изо всего мною сказанного вытекает следующее предложение, которое я и имею честь представить на обсуждение собрания. Имея в виду, 1) что для дел призрения и благотворения, возложенных Положением 1 января 1864 года на земство, необходимы, кроме губернских и уездных учреждений, еще органы местные, близко стоящие к народонаселению и могущие отличить в массе просящих помощи действительно нуждающихся в оной и наблюсти за правильным употреблением сумм, отпускаемых на этот предмет; 2) что церковь всегда признавала дела призрения и благотворения входящими в ее область, а потому они могут быть приурочены к приходам в смысле церковных обществ; 3) что приход, как единица местная и обнимающая лиц всех сословий, представляется наиболее целесообразною для возложения на нее дел призрения и благотворения; 4) что для того, чтобы деятельность благотворительная могла проявиться и укорениться в приходских обществах. надобно, чтобы они были поставлены в такие условия, при которых жизнь могла бы снова проявиться в них, – московское губернское земское собрате постановляет ходатайствовать о том: 1) чтобы приходы в смысле церковных обществ были признаны за юридические лица; 2) чтобы было восстановлено древнее право приходов выбирать людей честных и достойных на должность священников-настоятелей к их церквам и представлять о том заручные прошения местному епископу; 3) чтобы за приходом признано было право всякими законом дозволенными средствами приобретать и укреплять за собою имущества как движимые, так и недвижимые; 4) чтобы имущество каждой приходской церкви было признано за неотъемлемую ее собственность и чтобы оно находилось в заведывании местного приходского общества; 5) чтобы в этом смысле дарована была организация приходским обществам, как городским, так и сельским³⁸.