О современном русском сектантстве протестантского характера

(о новых сектах, так называемых, рационалистических¹)

В наше время замечается особенный подъем религиозно-церковной жизни русского народа. Повсеместное открытие церковно-приходских школ, приближающих народ к церкви, учреждение православных церковных братств, поставляющих главною своею заботою народное просвещение в духе православной церкви, устройство религиозно-нравственных собеседований, основание церковно-приходских попечительств, заведение читален при церквах и т.п. – все это несомненные признаки развития религиозно-церковной жизни. Но, наряду с этими отрадными явлениями, в той же религиозно-церковной жизни нашего народа весьма заметны явления и противоположного характера. В то время как громадное большинство русского люда все более и более начинает относиться к церкви с разумным пониманием ее учения и духа, освобождаясь от тьмы предрассудков и суеверий, другая часть его (и к сожалению, немалая) становится к ней во враждебные отношения, уходит от нее в страну далечу. Мы разумеем здесь современное сектантство протестантского характера. Известно, что два внутренних недуга постоянно беспокоят и озабочивают нашу русскую православную церковь: старообрядческий раскол и протестантствующее сектантство. Что касается первого из них, то оно становится все менее и менее опасным для церкви: симпатия к нему народа, с проникновением в среду его просвещения, охладевают. Но протестантствующее сектантство становится зато более опасным и дерзким врагом, который лукаво пользуется во вред церкви распространяющимся образованием народа. – Предметом нашего чтения будет одно только последнее проявление религиозного разномыслия русского народа. Но так как для объяснения современных явлений принято наводить исторические справки во временах отдаленных, с целью расследовать, – не было ли в истории явлений, подобных современным, и не есть ли то или другое современное явление русской действительности продолжение или, так сказать, доразвитие прежних подобных явлений, то и мы, держась этого, несомненно разумного, исторического правила, заглянем в прошлое нашей церковной жизни и сделаем хотя самый краткий обзор сектантских брожений на Руси.

Господи! Не доброе ли семя сеял ты на поле своем, откуда же на нем плевелы (Мф. 13:27)? Так, по одной притче Спасителя, слуги спрашивают своего господина, когда увидели на поле вместе с колосьями пшеницы много плевел. Так спросим и мы, приступая к обозрению разнообразных русских сект – этих плевел на ниве Христовой. Не чистая ли православная вера насаждена была на Руси св. Владимиром и его сподвижниками?! Тихо, без сопротивления русский народ воспринял эту св. веру и все ее святые обычаи и настолько глубоко проникся ею в своей душе, что православие долгое – долгое время служило исключительным началом русской мысли и жизни, а церковь православная признавалась главнейшим основанием единства общественного. Но разномыслие в деле веры, как свидетельствует Слово Божие и история церкви, является неизбежным: «ибо надлежит быть и разномыслиям между вами», говорит апостол. Поэтому-то и среди русского народа весьма рано обнаружились сектантские плевелы, весьма рано появились разрушительные противоцерковные идеи. Первыми врагами русской церкви считаются волхвы, по происхождению – финны, которые в XI веке смущали немало верующих. Но мы не назовем учение волхвов сектантским в современном смысле этого слова. Их учение представляет собою странную смесь христианства и язычества, выразившуюся в дуализме: два мира – небесный и земной управляются двумя различными и самостоятельными силами, – Бог христианский есть Бог небесный, в Его власти находятся небо и души людей, а языческие боги управляют землею и земной судьбой человека, его телом при жизни и по смерти. Волхвы, таким образом, не были христианами. Но в собственном смысле сектантство обнаружилось на Руси только в половине XIV в. Сначала в Пскове, а затем скоро занесено было в Новгород. Здесь появилась ересь с оригинальным названием стригольников. Ересь эта шла в народ сверху – от людей, начитанных и стоявших близко к церковным делам. Основателем ее был один псковский диакон Карп, который был «художеством стригольник». «Художество» диакона Карпа состояло в стрижении новопоставленных дьяков. Эта выстрижка (так называемого гуменца), обязательная для духовенства при произведении в первую церковную должность писца или дьяка, совершалась тотчас после посвящения.

По своей должности имея много случаев наблюдать за злоупотреблениями при посвящениях, именно поставление на мзде, диакон Карп прежде всего начал с отрицания пастырей церкви, а потом последовательно дошел до отрицания их священнодействий, проповедуя народу, что не нужно принимать от священников ни крещения, ни покаяния, ни евхаристии, что каяться можно без священства, припадая к земле, что другие таинства вовсе для спасения не нужны. Крайние стригольники с логическою последовательностью довели до конца начало отрицания, положенное в основу секты: они отрицали решительно все внешнее в христианстве, не желая признавать никаких – даже апостольских–писаний, отвергали воскресение мертвых и будущую жизнь и даже, кажется, потеряли самую веру в Божественного Искупителя человечества, полагая, что для спасения достаточно молиться на небо, призывая в молитвах Отца небесного, дойдя, таким образом, в своем отрицании до некоторого деизма².

В таком своем виде секта стригольников перешла из XIV века в ХѴ-й. Хотя основатели и вожаки этой секты были потоплены народом в реке Волхове, однако семена их лжеучения продолжали произрастать; в Новгороде и в половине XV века оставалось много сочувствовавших стригольничеству. Таковыми были большею частью люди духовного сана. Но стригольничество XV века, не теряя своего основного рационалистического характера, под влиянием весьма сложных причин, восприняло в себя новые элементы, которые заимствованы были, главным образом, из либерального иудейства караимского направления, заключающегося в критическом отношении к вере отеческой и в глубоком уважении к научному образованию. Привнес эти элементы в стригольничество один ученый еврей Захария Скара, прибывший в Новгород по торговым делам, почему и секта, им основанная, получила впоследствии название «ереси жидовствующих». Караимское еврейство либерально-философского направления встретилось с крайним отрицательным стригольничеством, каковым оно заявило себя в XV веке, и из смешения их образовалась новая секта, известная под названием жидовствующих. Эта новая секта скоро привлекла к себе симпатии высшего общества и охватила значительное пространство. В числе поклонников своих она имела прежде всего лиц духовных, каковы были протопоп софийский Гавриил, священники новгородские Дионисий и Алексей, а перенесенная в Москву–она привлекла к себе образованных придворных дьяков, каковы были Федор Курицын, его брат Иван Волк и др., некоторых бояре, – и даже проникла в царскую семью, где последовательницею ее была невестка великого князя Иоанна III, покровительством которого сектанты лукаво пользовались. В конце концов дело дошло до того, что на митрополичий престол был возведен тайный приверженец секты, Симоновский архимандрит Зосима. Принявши такие размеры, секта жидовствующих грозила весьма серьезною опасностью для церкви. Учение жидовствующих было крайне разрушительно и выражалось в следующих главных пунктах: I) они отрицали догматы воплощения и Божества И. Христа, 2) признавая сходство Господа И. Христа с Моисеем и другими пророками, они считали Ветхий и Новый Заветы одинаково обязательными и в практической жизни стремились примирить предписания того и другого, 3) отвергали поклонение иконам и др. священным предметам православной церкви, почитание святых и мощей, 4) критически относились к Св. Писанию, преданию и святоотеческим творениям, 5) некоторые из них отрицали бессмертие душ, воскресение мертвых и будущую жизнь и, наконец, 6) отвергали монашество.

В XVI веке русское вольнодумство еще раз потерпело видоизменение – и опять-таки в сторону крайнего развития отрицания. Известно, что ХѴI-й век был веком крайнего развития обрядоверия, что особенно выразилось в постановлениях Стоглавого собора; как-бы в противовес этой крайности, обнаружилась другая: с особенною силою ожило сектантское вольнодумство. Главными вольнодумцами того времени были некто Матвей Бакшин и монахи Феодосий Косой и Игнатий; они имели много последователей. В то время как лжеучение жидовствующих заключало в себе хотя незначительную иудейскую подкладку, лжеучение Бакшина, наоборот, было уже христианско-рационалистическою ересью, не имевшею ничего общего с иудейством, хотя и находившеюся в прямой связи с прежним жидовством³. Бакшин и его последователи были такие же вольнодумцы и неверы, какими заявили себя в наши дни последователи, например, графа Толстого и т. п. Отрицательные пункты учения вольнодумцев XVI века состоят в следующем: 1) они отрицали божественность И. Христа, 2) не признавали догмата искупления 3) отрицали бессмертие человеческой души, почитание икон, которые называли идолами, храмы, посты, чудеса, мощи и внешние обряды, как человеческие предания, которые введены духовенством.

Итак, мы видим, что рационалистическое сектантство, зародившись у нас в XIV веке, не прекращалось и в XVI в., – веке крайнего развития обрядоверия: оно только видоизменялось. Каждый из трех веков отмечается в церковной истории очень сильными сектантскими брожениями. «Печальною сектою стригольников, –говорит проф. Малышевский, –началось у нас, т. е. в некоторой части русского народа, то религиозно-рационалистическое движение, которое перешло в следующие десятилетия и века. Не более, как чрез 35-летие после нее началось и опять в Новгороде новое тайное движение, известное под именем ереси иудействующих. Иудейство участвовало в нем в виде случайного, внешнего возбуждения, преследуя здесь не столько цели чисто-религиозной пропаганды, к которой, с появлением христианства, иудейство утратило и способность, и желание, сколько цели материальные, торгово-промышленные. Но движение это сильнее питалось самородными элементами религиозного своемыслия, в ряду их и укрывавшимися остатками ереси стригольников ⁴), а потом, прибавим мы, освободившись от элементов иудейских, сделалось крайнею рационалистическою христианскою сектой.

Что касается, далее, XVII века, то век этот ознаменован прискорбным отпадением массы русского народа от православной церкви в раскол. Этот, важный факт церковной жизни поглотил тогда все внимание гражданского и церковного правительства и затмил собою все другие отрицательные религиозные движения русской мысли. Но, несомненно, рационалистическая мысль жила и тогда, а к концу этого века обнаружилось еще довольно сильное мистическое брожение, представителями которого были Кульман и Нодерман. Впрочем, несомненно, что XVII век не отмечен какими-нибудь крупными или выпуклыми явлениями в религиозно-рационалистическом движении. Зато следующий ХVIII – й век был особенно благоприятен для развития всякого рода сектантских бредней, как характера рационалистического, так и мистического. Известно, что при Петре и преемниках его протестантские идеи получили полное право гражданства. Еще один из первых вольнодумцев Петровского времени Дм. Тверитинов говаривал: «ныне у нас слава Богу, вольно всякому–кто какую веру изберет, в ту и верует». Немецкое влияние сменилось затем во второй половине ΧVIII века не менее опасным французским. Легкомысленные помещики, воспитавшиеся на французской философии, поклонявшиеся Вольтеру, как ныне поклоняются Льву Толстому, рассеянные по всем уголкам России, могли влиять на народ только в худом смысле. Таким образом, почва для всяких отрицательных учений была подготовлена. И вот появляется целый ряд всякого рода сект в виде духоборцев, молокан, субботников, хлыстов, скопцов и т. п. с их разветвлениями и подразделениями. Не имея возможности установить и выяснить генетическую связь этих сект с сектами XIV–ХVI вв., мы, однако, должны сказать, что в них развивались те же противоцерковные и отчасти противогосударственные идеи, какие и в сектах прежнего времени. Что касается в частности секты духобордев и молокан, то они являются отголоском секты Бакшина и Косого и доразвитием идей Тверитинова, а секта субботников представляет собою продолжение секты жидовствующих.

Жизнь русского сектантства первой половины XIX века выражалась, главным образом, в тех или иных брожениях в сектах, народившихся в ХVIII веке, в их взаимной борьбе между собою, в выделении из них новых толков, удерживавших, однако, основной характер сектантства ХVIII века. Если и появлялись тогда какие-нибудь новые секты вроде Сионской вести, то они были или очень незначительны, или же недолговечны и не вызывали в русском народе массового движения в их пользу. Совсем другое мы должны сказать, приступая к обозрению современного сектантства, народившегося во второй половине нашего века и доселе приковывающего к себе неослабное внимание как со стороны церкви и государства, так и со стороны общества и печати.

Современное русское сектантство обнаружилось в трех главных видах, имеющих между собою близкое соотношение. Каждое из последних трех десятилетий отмечено появлением особой секты: в 60-х годах в южной России появился всем известный штундизм, в 70-х в северной столице проявилась не менее известная пашковщина, а в 80-х еще более известное толстовство, как богословско-философская доктрина, стало перерождаться в секту. Все эти три ветви сектантства как бы дополняют и доразвивают одна другую и появились они в естественном порядке развития их принципов.

Возникновение первой из указанных сект относится, как сказано, к 60-м годам. Это обстоятельство обращает на себя особое внимание. Шестидесятые годы оставили по себе, можно сказать двоякую память. С одной стороны, они памятны нам тем, что тогда сильнее, чем когда-либо, пробудилось в обществе стремление к знанию и просвещению, а народ из раба сделался свободным. Но, вместе с просвещением и наукой, проник тогда к нам и с особенной силою заявил о себе ложный либерализм, как общественная язва. Это, как нельзя более, способствовало развитию рационализма, колебания и сомнения в отношении к вековым устоям и авторитетом и в обществе, и в народе. С этой стороны– резко всюду начинают распространяться притязания на право каждому иметь свое суждение о предметах веры и учение о мнимой свободе совести, под которой разумеется неограниченное право верить во всякую ложь и распространять всякое заблуждение. Таким возбужденным стремлением народного сознания к свободе и знанию воспользовались наводнившие юг России проповедники немецких сект–пиетистов, меннонитов и баптистов, а также агенты заграничных миссий в лице книгонош британского библейского общества, сколько с целью религиозного, столько и даже более – с целью чисто политическою, с целью мирного завоевания южнорусского края. Трудно сказать, как бы пережиты были в народе все эти искушения, но с уверенностью можно утверждать, что штунды он не создал бы, если бы немецкие проповедники не преподали ему этих чуждых мировоззрению русского человека доктрин⁵. Кроме этого, говоря о почве и условиях, при которых возник и окреп штундизм, нужно упомянуть об особенном тогда религиозном брожении и возбуждении на юге России, при которых легко возникают сектантские движения, если вовремя это возбуждение не найдет должного руководства в лице пастырей, а такое руководство на юге России в то время отсутствовало. Явившись на такой почве, русский штундизм быстро окреп и стал распространяться. Беспрепятственному распространению его благоприятствовали весьма многие обстоятельства: во-первых, его очень долго не замечали и на него поэтому не обращали внимания; во-вторых, когда он был замечен, то многие– одни по неведению, другие по либеральничанью, третьи, наконец, по вражде к церкви – отнеслись к нему сочувственно; так, сочувственно отнеслась к нему вся, так называемая, либеральная печать: она усмотрела в штундизме явление «отрадное, светлое, желательное» среди будто бы совершенно «темного народа»; в-третьих, много ободрили штундистов первые оправдательные приговоры Окружного Суда, когда они привлечены были к ответственности за возмутительное кощунство; наконец, неподготовленность тогдашнего духовенства к борьбе с новым врагом церкви была новою причиною свободного распространения штундизма. – Мы не имеем возможности в этом кратком очерке излагать историю штундизма⁶, но укажем только на то, что в ней доселе можно различить три периода: первый до 70-х годов, когда штундисты, по-видимому, еще не порывали связи с церковью, второй–с 70-х годов и до половины 80-х Этот период характеризуется наибольшим расцветом штундизма, когда он успел охватить своим пожаром чуть не весь юг России, пользуясь свободою, когда не десятками и сотнями, а целыми тысячами совращались православные в штунду; – третий период – с половины 80-х годов и до настоящего времени, когда штундизм стал не так смел и дерзок и стал даже разлагаться. Прошлое благотворное царствование коснулось и штундизма, придя на помощь миссии в борьбе с ним. В этом периоде штундизма важнейшим моментом является издание закона 1894 года, по которому секта признана «особенно вредною» и для церкви, и для государства, и потому им (законом) запрещены всякие собрания штундистов.

Что-же такое штундизм, что он представляет собою в религиозном отношении и какие его социальные и государственные идеалы?

Немецкое название штундизма показывает, что он и по духу, и направлению своему есть, так сказать, неметчина, но неметчина, переделанная простым русским умом по-своему. Отвлеченное протестантское учение не по силам было усвоить простому русскому уму, –и вот оно усвояется в тех своих частях и с теми видоизменениями и, наконец, в той форме, какие наиболее русскому уму доступны. В секте штундистов, поэтому, мы находим самые разнообразные элементы, из которых каждый имеет свой источник, именно: частью в чистом протестантстве, частью в мистическом анабаптизме, частью в невежественном рационализме, выродившемся из рационализма южнорусской интеллигенции, но при этом составные элементы ее до такой степени неразвиты и случайны, что трудно отыскать логическую связь отовсюду нахватанных воззрений и взглядов, которые один другому противоречат, один другой исключают. Это обстоятельство всегда затрудняло и затрудняет исследователей более или менее систематично изложить учение штундистов. Мы остановим свое внимание только на некоторых пунктах штундитского учения.

Штундисты, как и другие сектанты рационалистического направления, начали с грубого отрицания и поругания православных обрядов, святых, мощей, православных праздников и постов и т. п. Это психологически вполне понятно. Восприятие рациональной мысли массой, равно как и отдельным лицом– необходимо требует низведения с пьедестала всего того, что было окружено ореолом святости. Но так как учение церкви о вышеупомянутых предметах в своей основе имеет священное предание, то само собою нужно было отвергнуть последнее, как выдумку человеческую. Как известно, лютеранство также отвергает предание, но оно отвергает его принципиально, выходя из догмата об оправдании человека одною верою. Штунда же беспринципна. Ей нужно только достигнуть одной цели – расшатать окончательно религиозно – нравственные устои простого народа, которые коренятся у него более в знании внешней обрядовой стороны религии, чем в понимании догматических тонкостей. Выходя из этой практической цели, руководители штундизма так аргументируют свое отрицание предания: «В слове Божием, –говорят они, – мы находим все нужное для спасения, так как записано было то, что нужно, а что лишнее, о том и писать не было необходимости», –или: «ненаписанное в Евангелии–предание церковное мы не принимаем и не признаем». Окончательный вывод отсюда делает один из вожаков штунды – Балабан: «православные обряды, – говорит он, – театры; предание – пустая выдумка». Раз так, остается хулить все, что православие чтит, издеваться над всем, пред чем православный человек преклоняется. И действительно, в издевательстве и хуле на все церковное штундисты перешли все возможные границы. Прежде всего, всю церковь православную они называют блудницею, сидящею на водах многих, дочерью Вавилона. Членов священной иерархии обзывают всевозможными оскорбительными именами. Православные священники – это жрецы, ненавистные обманщики, которые принадлежат к числу тех самых архиереев, которые распяли Христа, – затем: дармоеды, вымогатели, лентяи, лжепророки. Православных архиереев называют саранчой род свой они ведут будто бы еще от царя Ирода. Был случай, что один штундист назвал священника патлатым чертом. Дальше, кажется, идти некуда. Рядовых членов церкви они б. ч. называют, несчастными, погибшими язычниками. Далее, естественно ожидать, что наибольшей хуле штундистов должны подвергнуться те святые, которые в наибольшем почитании в православной церкви. Так и случилось. По сообщениям миссионеров, они «Матерь Божию хулят самыми скверными названиями, называют именами, возмущающими душу верующего до самого основания». Из св. угодников Божиих злоба и ненависть сектантов всего более изливается на святителя и чудотворца Николая: от него все в церкви Божией пошло не по закону; имя этого святителя у них играло и играет такую же роль, как у раскольников имя патр. Никона. По имени этого святителя они называют православных еретиками – николаистами, а Пергамская церковь (о которой упом. в Апокалипсисе) означает, по их мнению, Петербург. Что касается икон, то известно, что штундисты называют их кумирами, идолами, болванами. Рубят иконы, как дрова, бросают их в печь, варят на них пищу, топчут ногами, выкалывают глаза и т. п., о чем грустно даже входить в подробности. Даже крест Христов они называют дьявольским знаком, печатью Ирода, начертанием антихриста. Итак, в целях подрыва церковных установлений, дисциплины, права пастырей управлять, штундисты отвергли свящ. предание, признавая единственным источником вероучения свящ. писание. Но и свящ. писание сделалось в руках штундистов, если позволительно так выразиться, игрушкой, которую они употребляют тогда и так, когда и как им нравится. В толковании его они руководятся, по их словам, «благодатью, которая дарована всякому», и, следовательно, всякий имеет право по-своему понимать то или другое место св. писания; очевидно, здесь полный простор произволу. Примеров страшных толкований у штундистов многое множество. Вот некоторые из них: «хранилища свои», по штундовому определению – «постройки, в которых хранится имущество», «воскрылия одежды» – полы и рукава рясы – «возлагать руки» – бить. Поэтому, вполне справедливо один исследователь штундизма произвольное толкование писания ставит в числе существенных признаков его, говоря: тот, кто отвергает необходимость православной религии со всеми таинствами, обрядами и иерархией, держится девиза: толкуй евангелие, как хочешь, и живи, как знаешь, и будет штундист.

Свящ. писание, насколько можно понять, является для штундистов источником истин полемического характера, а источником истин положительных они указывают духовное озарение, которое может быть доступно каждому штундисту. Путем нравственной подготовки штундист может дойти до такого состояния, что в его душу вселяется Бог, становится ему видимым, совершает в нем свои дела, даже действует за человека.

«Ты не бачил своего Бога, – говорит штундист православному – а я, як закрою очи, то и бачу». Но понятно, что озарение – такое субъективное состояние, о котором должен знать переживающий его, потому могли выдавать себя за озаренных по произволу тот или другой штундист. Так, действительно и бывало. Рассказывают, что один штундист, напившись до безумия, ворвался в собрание «братьев» и стал бить сперва публику, потом стекла в окнах. Когда его вздумали уговаривать, – он кричал, бранился и категорически утверждал: мне дух велит делать это.

Таинств в православном смысле штундисты не признают; они, подобно лютеранам, отождествляют таинство со словом, отрицают в нем существенную сторону–благодатное воздействие Св. Духа на личность и высоко ставят в нем субъективный нравственный момент. Поэтому, крещением они называют внутреннее превращение грешника в праведника путем покаяния, что на языке штунды означает переход православного в штундизм.

Водное крещение есть уступка простецам, для которых необходимо же чем-нибудь ознаменовать их вступление в общество «братьев», и штундизм, допуская крещение водою, сейчас же противоречит себе, замечая, что можно обойтись и без крещения, так как оно–простой обряд, наружный знак, и не в нем сила. Итак, крещение есть знак внутренней перемены. Подобное же учение содержат штундисты и о таинстве причащения. Возможное для верующего причащение Тела и Крови Христовых есть только причащение словом. «Мы принимаем ясные слова Спасителя», – говорит один из вожаков штундизма, – и приобщаемся Его плоти и крови, как Сам Он говорит: слушающий слова Мои... имеет жизнь вечную. Вкушение хлеба и вина – уступка простецам, как в крещении употребление воды, след., обряд, допускаемый по нужде. Заключая религиозное учение штундизма, которое, повторяем, отличается крайнею запутанностью, мы должны заметить особенно их крайне неопределенный, а в некоторых случаях прямо богохульный взгляд на центральное лицо в христианстве–на Господа Иисуса Христа. Казалось бы, в этом пункте не должно быть колебания и неопределенности. И однако же у штундистов, наряду с учением об И. Христе, как Единородном Сыне Божием, Спасителе, Который вочеловечился и пострадал спасения нашего ради, мы встречаем – учение о Иисусе-человеке. Позволим себе привести несколько буквальных выражений штундистов об И. Христе. Одни говорят: «И. Христос есть Единородный Сын, Слово, Спаситель, превознесенный выше всякой власти и могущества, Отец семейства; Он сделался причастником всех пророков и апостолов, причастником Св. Духа». Уже и в этом взгляде на лице Господа И. Христа усматривается странная, еретическая мысль, что И. Христос – есть только причастник Св. Духа. Но другие представители штундизма – и таких не мало–прямо называют И. Христа простым человеком. Вот сообщаемые миссионерами некоторые выражения сектантов о лице Господа И. Христа: «Христос был такой же человек, как вот мы все, но никак не Бог, ибо Он был сын плотников и у него были братья и сестры, вот так, как и вообще у всех нас»; «Апостолы пребывали не с Матерью Божией, а с Мариею, матерью Иисусовой и с братьями Его. Следовательно, Иисус не был Бог, а человек, вот такой же, как и мы теперь стали все Иисусы»; «Христос теперь (когда вы православные сделались штундистами) стал уже вам брат, только старший, и вы теперь стали такие же, как и Он пред Богом, святые и безгрешные дети Его»; «Христос – не Бог, а только посредник пред Богом, как были мировые посредники», а по другим – «защитник», «вот как в Окружном суде защитник». А один штундист назвал И. Христа – «политиканом». Наконец: «Христос – не Бог, а умный человек, набрался мудрости в Египте, но был невоздержан, указывал народу на неправды фарисеев и саддукеев и за то был распят губернатором Пилатом и царем Иродом». Вот целый ряд буквально выписанных штундистских взглядов на лице И. Христа, как простого человека. В виду того, что мнение и воззрение всех представителей штундизма должны иметь для нас одинаковую ценность, да и с точки зрения самих штундистов иначе быть не может, мы не можем не признать, что в штундизме учение ο И. Христе, как простом человеке, достаточно распространено.

Кроме религиозной стороны, в учении штундистов есть сторона социально-политическая, – и последняя находится в тесной связи с первой. Устранив церковь с ее пастырями, штунда стремится к упрочению у себя демократического элемента, ставя народ в исключительное положение организма, который самоуправляется в духовно-религиозной жизни, не имея головы. Для штундизма нет пастырей и нет учителей ни в православном, ни даже в протестантском смысле. Но самую идею церкви штундисты не отрицают, а поэтому они немало говорят о реализации нового союза, новой истинной церкви святого соединения, в котором все члены должны быть равноправны. Такая истинная церковь, по их мнению, существовала всегда среди избранных. Хотя в штундистских обществах есть пресвитеры и диаконы, однако они свое полномочие получают только от общества и избираются только на определенный срок. Впрочем, нельзя не заметить, что существование этого института в штундизме есть нарушение их принципа.

Учение о новом духовном союзе, в котором все должны быть равноправны, в связи с учением об озарении, которое доступно всякому, легло в основание учения штундистов о новом государственном и общественном устройстве. Иначе говоря, отрицая православную церковь, составляющую оплот нашего государственной и общественной жизни, штундисты отрицают и все существующие формы общественной жизни. Русское общество, по учению сектантов, стоит в настоящее время на последней ступени разложения. И вот, штунда, ратуя против гражданского порядка, предъявляет обществу альтернативу: или оно должно признать, что, кроме власти Божией, никакой другой власти нет, и пересоздаться по браку, предлагаемому штундизмом, или должно исчезнуть с лица земли. Отрицая существующие формы общественной жизни, они, и между прочим говорят: теперь существуют в обществе суды, но суды эти убивают человека духовно; след., более существовать не могут. Общество должно «признать судьей совесть, а братья не то должны решать, виновен или нет совершивший преступление, а то, почему он это сделал. Теперь повсюду остроги, за тяжкие преступления ждет каторга и даже смертная казнь. Но преступник – потому и преступник, что «творит по неведению». Теперь война благословляется, воинство называется христолюбивым: «братья» не знают войны, – она –зло. Даже условно нельзя признать за обществом права оружия: бьющий мечем должен погибнут от меча. Равным образом не должны существовать клятва, договоры, присяга: они в обществе «святых братьев» – contradictio in adjecto, – места не имеют.

Но что же, однако, штундизм предлагает на место этих отрицаемых форм общественной жизни? Ничто иное, как коммунизм и социализм: если будут проведены в жизнь эти два начала, тогда «новый союз» братьев будет фактом. Еще при самом возникновении штундизма люди дальновидные выражали опасение, что штундизм, начав с отрицания церкви и всего святого для русского народа, может последовательно дойти до отрицания и власти, освященной церковью, и говорили: «здесь есть над чем призадуматься»! Один исследователь сектантства – также очень давно (лет 30 назад) писал: «коммунизм есть та удочка, на которую штундовые удят неофитов. Вот ряд выводов, по коим штундовые объясняют коммунизм. 1. Христос, говорят они, пострадал за весь род человеческий; след., и любовь Его ко всем людям равна; если любовь И. Христа ко всем одинакова, то и блага мира сего должны быть разделены между людьми тоже поровну; а как состояние и земля суть блага мира сего, то след., как первое, так и вторая должны быть разделены поровну между всеми живущими людьми». Это было сказано слишком 30 лет тому назад, в настоящее же время штундисты вполне оправдывают такой отзыв об них: они, действительно, коммунисты и социалисты, так что, по общему отзыву миссионеров, современный штундизм – секта столько же антицерковная, сколько антигосударственная с социальной немецкой подкладкой. Что все это так, можно усматривать из следующих открыто высказываемых штундистами мыслей (мы опять приводим слова штундистов буквально): «попы проповедуют веру, эта вера – не та, которую нам нужно, эта вера – языческая, и мы ее отвергаем; наша вера будет вот какова: свобода, равенство и братство». В 1889 г. южнорусская печать сообщала о существовании среди штундистов целой теории будущего гражданского устройства Новороссии, причем теория эта отождествляет пропаганду штунды с пропагандой немецкого социализма. Штундизм откровенно заявляет: «теперь нас 50, может быть, тысяч, чрез 5–10 лет нам полгосударства отойдет»; «теперь молчим и подати платим и все казенные повинности исправно выполняем, а скоро наступит такая пора, когда и патлатым и тому, кто ими командует, скажем: «молчать»! «Ныне, – говорит еще штундизм, – воскрес дух Христа в сердцах Его братьев, открылось Слово Божие, сокровенное от веков и родов: ныне будет отнята сила у всякого начальства; оно будет подвергнуто позору, фарисеи (т. е. священники) и саддукеи (т. е. чиновники) – солома, солому эту сожгут, когда народ освободится от рабства и станет пшеницей Божией», т. е. когда поголовно перейдет в штундизм. В своем настроении против власти штундизм доходит до фанатизма. Так рассказывают, что одна штундистка Анна Ганичева решила «идти в Петербург, чтобы землю скорее разделили и правильнее разложили подати». Случаев действительного сопротивления штундистов властям известно очень много. Когда сельские власти, желая заставить того или будущего штундиста исполнить законное требование, напоминали об исправнике или становом, то обыкновенно слышали от него ответ: «я знать не хочу ни станового пристава, ни исправника, ни губернатора». В конце нашего очерка мы еще раз будем иметь случай коснуться вопроса об отношении штундистов самого последнего времени к властям и увидим, что штундизм продолжает в этом отношении не только быть верным себе до сего дня, но и доразвивает свои разрушительно-отрицательные начала.

Итак, «новый союз братьев», «истинная церковь», «святое соединение», о которых так много говорят штундисты, есть ни что иное, как осуществление начал коммунизма и социализма с признаками анархии. Наш простой народ, лукаво отторгнутый от церкви, от которой он получал искони все свое духовное достояние, легко уже далее поддается всякому ветру учения, и в том числе и коммун и социализму. Итак, повторяем: штундизм есть секта не только антицерковная, но и антигосударственная.

В. Пашковщина. Обстоятельства возникновения пашковщины в Петербурге, с выяснением условий, благоприятствовавших ее развитию. – Краткая первоначальная история пашковщины. – Пересаждение пашковщины из высшего аристократического круга в народ. – Как верования пашковцев отразились на народе? – Краткое замечание об отличии пашковщины от штунды. – Взаимоотношение интеллигентного сектантства с народным.

В то самое время, когда на юге России расцвела народная штунда и вспыхнула, по выражению преосвящ. Амвросия, «нравственно – политическим пожаром в нашем отечестве», в северной столице зарождалась также своего рода штунда, –только аристократическая. Говоря это, мы разумеем пашковщину, которая во многих отношениях имеет сходство со штундою. О взаимном отношении пашковщины со штундою будет речь ниже; теперь же позволим себе припомнить те обстоятельства, при которых возникла пашковщина в Петербурге. Если для народной южной штунды нашлась благоприятная почва, то еще более благоприятная почва оказалась в Петербурге для пашковщины. Шестидесятые года почти совершенно разрушили веру в некоторой части нашего общества. На все стороны общественной жизни были усвоены либеральные воззрения; жизнь со всеми своими мелочами текла вполне согласно с этими воззрениями. Либеральная западная наука и цивилизация, так сказать, насквозь пропитала русскую жизнь. Оставалась только непоколеблемою и неизменною наша православная церковь, которая никак не мирилась с такою наукою и жизнью. Очевидно, обществу оставалось одно из двух: или отречься от западной цивилизации и от всего, что чрез нее привнесено в жизнь противного духу православной веры и церкви, или же изменить самую веру, так чтобы она не стояла в резком противоречии с жизнью. Для того, чтобы решиться на первое – нужен был подвиг, нужно было зараз отказаться от множества вошедших в жизнь привычек, нравов и обычаев.

Но и без веры общество жить не может. Среди всех роскошей жизни, среди всех наслаждений света не всякий способен закружиться до того, чтобы атрофировать в себе потребность религии; время от времени она сказывается невыразимой тоской. Особенно неспособна отрешиться от этой потребности женщина, в самой природе которой избыток религиозного элемента. Между тем от православной церкви зараженные западным либерализмом успели отвыкнуть, глубокий смысл учения ее перестали понимать, требований ее не в силах были исполнять. Таковые, из общества томимые неудовлетворенностью главной потребности духа обыкновенно кидаются на призыв первого пришельца, который сумеет заговорить языком доступным их разумению, сумеет затронуть их чувства предложением доступной им формы религии, которая давала бы им возможность успокоиться без особенной борьбы со своими нравственными недугами.

Когда в Петербурге подобным образом были настроены очень многие из высшего круга, тогда и явился туда оригинальный проповедник английский лорд Гренвиль Редсток. Вследствие разных жизненных обстоятельств проникнутый страстью к миссионерству и пропаганде своих воззрений, этот лорд, кроме Англии, в продолжение долгого времени проповедовал во Франции и в Швейцарии, пока не достиг и пределов России. Оригинальный способ проповеди, состоявший в безыскусственном, импровизированном объяснении Свящ. Писания, сопровождаемом коленопреклонёнными, также импровизированными, молитвами, пением особых стихов и т. п., везде привлекал к нему немало слушателей. Слух о новом проповеднике быстро распространялся по Петербургу и заставил встрепенуться сердца той части Петербургского общества, которая падка до всяких новинок. А в данном случае новинка была немалая: английский лорд в роли проповедника, миссионера в статском платье – как хотите –редкость! А когда пронеслись слухи об особенных приемах проповедника и о содержании его проповедей, то интерес петербуржцев к этой новинке удвоился. Поэтому нечего удивляться тому, что скоро же в проповедническую залу лорда стало стекаться многочисленное аристократическое общество, из которого многие сделались ревностными последователями Редстока и образовали из себя секту редстокистов. Между тем, самое содержание проповедей Редстока, хотя оно представляло собою не что иное, как только развитие идей протестантства с примесью методизма, для русских было ново и привлекательно. Главным пунктом его проповедничества был вопрос об оправдании одною верою; добрые же дела в этом случае могут служить только тормозом, задерживающим человеческое спасение; отсюда у Редстока вытекало отвержение таких вспомогательных и необходимых средств нравственного преуспеяния и спасения человека, как обряды и таинство, – и самой церкви. По словам самого Редстока «он понял, что прощение грехов за добрые дела невозможно; что грехи могут быть омыты только кровью Христа, а эта кровь уже пролита и омывает всякого чувствующего свою немощь и принимающего Христа, как единого Спасителя и единого Ходатая между Богом и человеком, – след. все принявшие Христа спасены, и им нечего беспокоиться за себя и плакать: сердце их полно радости всесовершенной». Не место здесь подробно разъяснять– чего не понял Редсток, вследствие чего его учение «об оправдании» есть отрицание самых существенных требований христианства, без выполнения которых и кровь Богочеловека может не быть спасительною для человечества, вследствие чего и радоваться пока еще нечему. Заметим только, что подобное учение самым прямым путем ведет ко всем крайностям нравственной распущенности, успокаивая совесть человека тем, что дело сделано, и с его стороны не требуется никакой борьбы со злыми влечениями ради нравственного самоусовершенствования. Такое учение мы назвали привлекательным, и не без основания: освобождение человека от многих сложных обязанностей, возлагаемых на него христианством, как нельзя более желательно в том классе общества, где за ежедневной суетою, погонею за удовольствиями, мало остается времени заглянуть внутрь себя и подумать о своем спасении.

Одним из самых усердных посетителей и слушателей проповедей Редстока был весьма богатый помещик, полковник Василий Александрович Пашков, которому и суждено было получить печальную известность основателя секты, почему она стала называться по его фамилии, хотя в сущности он был только продолжателем дела Редстока. До своего увлечения редстоковским учением Пашков был самый обыкновенный аристократ – богатый помещик, проводивший время среди разнообразных светских удовольствий и развлечений, к религии он относился холодно и даже пренебрежительно. На проповедь Редстока он пошел, вероятно, как и большинство, ради новинки, ради новости развлечения. Не решаемся брать на свою совесть решения вопроса, – действительно ли проповедь Редстока произвела на Пашкова такое могучее впечатление, что пересоздала его внутренний мир и образовала решимость жить по духу, или же просто ему понравилась в Редстоке роль проповедника, которого все так слушают, который в продолжение долгих часов является предметом общего внимания – и Пашкову захотелось самому пережить тоже состояние и сделаться проповедником. Как бы то ни было, Пашков сделался усерднейшим продолжателем дела Редстока: благодаря ему, семена, посеянные лордом – проповедником, дали хороший всход на русской почве. Открывши проповеднические собрания в своих обширных петербургских домах, Пашков постарался расширить круг своих слушателей: кроме аристократии, ему хотелось привлечь на свои беседы и простой народ; это скоро ему удалось, благодаря, вероятно, особенно тому обстоятельству, что более бедным посетителям он после беседы оказывал вспомоществование то деньгами, то одеждой. Но Пашкову хотелось еще шире поставить дело своей пропаганды среди народа. С этою целью он вместе с некоторыми другими влиятельными лицами г. Петербурга образовал «Общество поощрения духовно-нравственного чтения», которое, по видимой его полезности и благонамеренности, было утверждено министром Внутр. Дел 4 ноября 1876 г. На самом же деле задачею этого общества было распространение среди народа брошюр с протестантскими тенденциями, изложенными в популярной форме: брошюры эти с одной стороны были переводные, а с другой представляли собою искусственный подбор текстов из Свящ. Писания и святоотеческих творений, благоприятствующих пашковскому учению; цена этих брошюр была назначена весьма низкая: 1 к. – 1 ½ к., благодаря чему они распространялись в народе весьма быстро и, конечно, производили свое влияние. Той же цели, т. е. пропаганде протестантских идей, служил еще иллюстрированный журнал «Русский рабочий». Помимо всего этого, Пашков и его сотрудники для распространения своих заблуждений употребляли следующий довольно своеобразный способ. Новый Завет (а иногда и всю Библию) на русском языке они испестрили многочисленными отметками, – подчеркнули в ней все те места, которые известным образом могут быть истолкованы в пользу протестантского учения. В данном случае, понятно, они руководились тем психологическим соображением, что человеку свойственно во всякой книге обращать преимущественное внимание на те места ее, которые так или иначе отмечены. Наконец, говоря о средствах пропаганды Пашковым и К°, нельзя пройти молчанием материальных средств. Располагая огромным состоянием, Пашков и некоторые его сотрудники не щадят его на излюбленное дело, чем весьма и весьма сильно поддерживают секту. Между прочим, Пашков в Петербурге устроил дешевую столовую, чрез которую довольно широко ведется дело пропаганды.

Все изложенные обстоятельства первоначального возникновения секты пашковцев и затем довольно быстрого ее распространения не могли, конечно, не обратить на себя внимания гражданской и церковной власти. Когда беседы Пашкова в Петербурге приняли очень широкие размеры и когда с другой стороны сделалось известным, что Пашков проповедует на этих беседах, – тогда последовало воспрещение ему устраивать как в своем доме, так и в других частных и общественных зданиях религиозно-нравственные собрания. Это было в 1877 г., т. е. спустя целых три года после приезда в Петербург Редстока. Употребив эту наиболее действительную, меру для ограничения пашковской пропаганды, Правительство в следующем 1878 г. поручило церковной власти увещевать Пашкова и его единомышленников оставить свое заблуждение и присоединиться к церкви. Затем, столичное духовенство и по собственной инициативе стало устраивать беседы с народом в строго православном духе в противовес пашковскому протестантизму, стало избирать предметом своих проповедей разбор и обличение нового лжеучения. Не ограничиваясь всем этим, столичное духовенство в 1880 г. образовало еще особое общество, которое главною задачею своею поставило борьбу с вновь появившимся лжеучением. Между тем в том же 1880 г. последовало еще раз воспрещение Пашкову устраивать воскресные беседы. В виду, несомненно, всех этих ограничений, Пашков на время счел лучшим оставить Петербург и перенести свою деятельность во внутренние губернии: это для него было очень удобно, так как в нескольких губерниях Пашков имеет богатые поместья. И вот заносятся семена пашковского лжеучения в губернии Московскую, Нижегородскую, Тамбовскую, Тульскую и др. Но перенося деятельность в свои поместья, Пашков не забывал и Петербург: по временам он приезжал сюда и открывал беседы, чем, конечно, воодушевлял своих последователей, остававшихся в Петербурге. Когда же, вероятно, газетные толки о пашковщине попризамолкли, и сам Пашков перестал быть предметом этих толков, он возвратился в Петербург, где снова начал устраивать религиозно-нравственные собрания. К этому времени относится выступление в роли борца за православие против пашковцев г. Богдановича (старосты Исаак. собора), который написал «Открытые письма к г. Пашкову»: в них автором кратко изложено вероучение пашковщины и указана неблаговидность средств, какими Пашков завлекал в свою секту православных, а затем сделан вывод о вреде секты. Эти письма, а также начавшие мало-помалу появляться газетные заметки о новых проявлениях сектантской деятельности Пашкова и К° снова заставили Правительство обратить серьезное внимание на сектантов. Оно решило принять более энергичные меры против зла. 24 мая 1884 года последовало такого рода Высочайшее повеление: закрыть общество поощрения духовно-нравственного чтения и принять меры к прекращению дальнейшего распространения учения Пашкова на всем пространстве Империи. После этого, Св. Синод предписал епархиальным архиереям, а Министерство Внутр. Дел – губернаторам – следить за распространением лжеучения и немедленно доносить высшему начальству. После такого рода правительственного распоряжения, Пашкову не только неудобно, но почти что невозможно было оставаться в Петербурге: он уехал за границу.

Пока пашковское учение было достоянием лиц из интеллигенции, особенно высшего круга, до тех пор оно выражалось в свойственной им приличной форме. Но лишь только оно стало прививаться народу, как обнаружилось, что оно носит в себе те же разрушительные элементы, как и южная штунда. Прежде всего пашковщина, так сказать, народная отличается такими же дерзкими хулами на православную церковь и ее святыни, как и штунда. Из судебных процессов о тверских пашковцах–крестьянах обнаружилось, что последние, также как штундисты, надругаются над иконами, мощами, святыми, праздниками, постами и т. д. Так, по показанию свидетелей по делу одного крестьянина Тверской губернии Орехова, пашковца, о священных предметах православной церкви отзывались так, что «сказать нехорошо»; святых они называют уменьшительными именами, например, Николкой, Нилкой и т. п. Излишне приводить еще примеры подобного отношения сектантов к православной святыне, потому что оно было бы повторением того, что было сказано об этом раньше. Что касается политических и социальных воззрений крестьян-пашковцев, то они не разработаны и не развиты так подробно и обстоятельно, как у штундистов, но несомненно, что в сущности эти взгляды те же самые (за исключением, впрочем, некоторых штундистских крайностей, например, о штундовом немецком царе). Так, нам известны из судебных процессов о тверских пашковцах такие выражения их о властях. Один пашковец Воробьев, на основании 2-го псалма ст. 2 и 3, говорил: «кроме Бога, нами никто не управляет», а жена его прибавила: «начальство учреждено для дураков, а для людей, ищущих правды, оно не нужно».

Указывая на общие черты пашковщины со штундизмом, мы, однако, не смешиваем их между собою. При выяснении характера штундизма мы видели, что ему в значительной степени, наряду с рационализмом, сродни и мистицизм, что особенно ясно видно из учения его о духовном озарении. Рационализм же пашковцев в области веры пошел дальше. Религиозная мысль штундиста занимается еще многими религиозными вопросами, так или иначе еще решает эти вопросы. В пашковщине же все эти вопросы считаются лишними, кроме одного – о вере в свое спасение, так что, по замечанию г. Богдановича, вся догматика пашковцев может быть выражена словами: «мы спасены». И еще одна черта довольно определенно отличает пашковцев от штундистов: последние очень много говорят о добрых дедах, признавая их необходимыми для спасения, первые же (т. е. пашковцы) добрым делам не придают никакого значения для спасения, говоря, что довольно проникнуться мыслью о Христе и кресте, чтобы из грешника сделаться святым без всякого духовно-нравственного подвига.

Говоря о пашковщине, должно обратить особенное внимание на ее развитие среди аристократии и интеллигенции. Это обстоятельство придает ей особенно важное значение среди всего протестантствующего сектантского мира. Достоверно известно, что многие петербургские пашковцы и особенно пашковки из высшего круга имеют сношение с штундистами, поддерживают их, ободряют и, так сказать, доразвивают их отрицательные религиозно-политические воззрения. В руках пашковцев–интеллигентов находится очень много разнообразных средств пропаганды. Выше мы уже упомянули об устройстве проповеднических собраний, об издании брошюр и журнала, о благотворительности, как о способах привлечения народа в пашковскую секту. Но, кроме этого, пашковцы – интеллигенты в последнее время стали совершать «поход» в народ, подобно тому как совершали его наши либералы в 60-х годах. Но в 60-х годах поход в народ был неудачен вследствие того, что тогда «интеллигенция» «подходила к народу очень грубо и слишком прямо обнажила свое нигилистическое миросозерцание, диаметрально противоположное миросозерцанию набожного народа. Теперь же эта пропаганда начинает принимать более тонкие и более обманчивые формы, являясь, по выражению одного из последователей современного сектантства, «в библейской оправе рационалистического сектантства». По сообщению специального органа, о современном сектантстве (Миссион. Обозр.), в настоящее время народился особый тип странников-пропагандистов. «Известно, говорится в этом органе, что народ наш искони любит странничков Божиих и относится к ним с полным доверием. И вот в последнее время иногда появляются странники, по внешнему своему виду ничем не отличающиеся от традиционного типа странников. Тот же длинный кафтан, отращенные волосы, котомка за плечами, посох в руке. Появляются они в монастырях, заходят в церковь и по-видимому молятся, крестятся. Затем, без всякого труда сходятся с простым людом, с богомольцами, которые всегда не прочь послушать интересного рассказчика, много на своем веку исходившего по св. местам. И вот тут-то начинается пропаганда сектантства, пропаганда осторожная, ловкая, замаскированная, медленно вливающая яд духовного растления в раскрытое доверием сердце простолюдинов, особенно из богомольцев». По удостоверению того же органа, странники-сектанты бывают чаще всего из фанатичных добровольцев-интеллигентов, чем из простолюдинов. Так, в 1894 году в Киевских обителях появился из далекого Севера (Архангельска) такой интеллигент, проповедник пашковщины: молодой человек занимал хорошо обеспеченное место (в 1200 руб. жалованья); совращенный теперь петербургскими «дамами большого света» в пашковскую секту, он оставил дом, родную семью, старика-отца и, одевшись в подбитый ветром полукафтан, пошел странствовать по белу свету с проповедью о спасении одною верою без церкви, таинств, без креста, поста и попа. В Курске пристал к сектанту-пилигриму какой-то недужный шальной купеческий сын. Самозваные учители сняли в Киеве квартиру, туда зазывали из ночлежных домов и монастырских странноприимниц слушателей и слушательниц из простого народа и вели с ними беседы о вере по целым ночам, пели и пили чай (Мисс. Обозр. 1896 год, февраль стр. 38–39). Пашковцы и пашковки из интеллигенции, стараясь лично пропагандировать излюбленное ими учение среди народа, еще более заботятся о том, чтобы из самого народа подготовить надежных и убежденных проповедников, которые бы, выйдя из парода, могли говорить с ним о вере на вполне понятном для него языке. И в этом отношении они достигли немалого успеха. Теперь не редкость встретить мужика или рабочего–проповедника, которые, под руководством продолжателей дела Пашкова, до того изучили библию, что без затруднения приводят десятки нужных им текстов, которые все подобраны искусно для доказательства их сектантского учения! Мы лично имели случай неоднократно беседовать с такими мужиками – пропагандистами и можем засвидетельствовать, что знание ими нужных текстов замечательно, – но только именно в этих текстах они сильны и находятся среди них, как в каком- то заколдованном круге.

Итак, нам представляется, что деятельное участие пашковцев и пашковисток из высшего круга в пропаганде сектантства, их сочувственное отношение к сектантству народному, вливает во все русское сектантство свежую струю, даст ему новые силы, делает его более смелым и дерзким. Известно, что штундисты весьма гордятся тем, что в Петербурге у них есть сильные и образованные покровители. Мало этого, делая заключение от частного к общему, мы нередко высказывали мысль, что их сторону держит большинство лиц, власть имущих. Отсюда проистекали их дерзкие попытки получать полную религиозную свободу; отсюда их многочисленные депутации в Петербург и прошения даже на имя самого Государя Императора.

С) Толстовство, как секта. – Тяготение современного сектантства к толстовству, представляющему собою завершение политических упований рационалистических сект. – Что такое толстовство с религиозной стороны и со стороны социально-политических воззрений; вывод: толстовство – секта не религиозного, а политического характера.

Наряду со штундою и пашковщиной, в самое последнее время нарождается и развивается новая секта, которая грозит быть самым опасным врагом церкви и государства и объединить в себе все крайне рационалистические движения в русском народе. Мы разумеем толстовство. У нас все образованные люди знают Толстого, как писателя–художника, знают его, как богослова–философа; но далеко не все знают его, как основателя сектантского толка, самого крайнего рационалистического по своему направлению и самого вредного в церковном и государственном отношении. Обзор штундизма и пашковщины нам показал, что как тот, так и другая, при всех своих крайностях и заблуждениях, удержали учение о личном Боге и об известных отношениях человека к Нему, удержали, так сказать, то, что составляет сущность, зерно всякой религии, – и потому не впали в безбожие. Толстовство же, наоборот, проповедует полное безбожие, хотя и говорит немало о Боге. Пока толстовское мировоззрение не прививалось к народу, оно было ни более, ни менее, как богословско-философской доктриной, но с половины 80-х оно начинает быть сектантским народным движением. Оно успело привиться в губерниях Харьковской, Воронежской, в кавказское духоборчество, и имеет немалый успех среди штундистов. Не имея времени говорить о постепенном росте и развитии толстовства, мы остановимся только на общей характеристике его со стороны религиозной и политической. Рассматриваемое с религиозной стороны, толстовство должно быть названо неверием в Бога личного, пантеизмом или даже атеизмом. В самом деле, разве не есть атеизм учение о том, что личного Бога нет, а Бог есть только премирный разум, сотворивший видимый мир, который, как получивший оn Бога свое бытие, и есть истинный Сын Божий? отсюда отрицание Второго Лица Пресв. Троицы и непризнание за И. Христом богочеловеческого достоинства. Не нужно, кажется, говорить о том, что толстовство отрицает все, что нашею церковью признается, не только ее установления, таинства и обряды, но даже и все основные догматы христианства; довольно заметить, что со стороны крайнего отрицания эта секта опередила все доселе известные в истории нашего сектантства толки. Но суть толстовства заключается не в его религиозном учении, которое очень несложно, а для народа и мало понятно, а в его социально-политических воззрениях, развиваемых хотя и на почве религиозной, но в духе анархии и прямого социализма. Толстовство сулит своим последователям «царство Божие» на земле. Но что оно разумеет под таким царством? Такое устройство человеческого общества, чтобы все были равны, чтобы не было ни начальства, ни подчиненных, ни бедных, ни богатых, отсюда– отрицание власти, как насилия, как зла; уравнение бедных и богатых, по учению последователей толстовства, должно произойти чрез отобрание у богатых их имущества, и землевладельцев их земли, и через раздел всего поровну между всеми способными к физическому труду. Корень всякого зла, по учению толстовства, – идея ассоциирования и всякая ассоциация – зло. Церковь – не христианское учреждение, а ведомство православного исповедания; она якобы развращает людей, служа грязным целям ассоциации. Такое-то учение представители толстовства, в роде князя Хилкова в Харьковской губернии, стали прививать народу. Что касается метафизической стороны этого учения, то она по своей отвлеченности плохо усвояется простецами; но с своей отрицательной религиозной стороны, которая, кстати сказать, совпадает с учением штундистов и пашковцев, оно нравилось им, так как обещает спасение без всяких подвигов и нравственных усилий со стороны человека, не требуя от него ни молитвы, пи поста, ни соблюдения обрядов, ни совершения таинств и т. п. Поэтому, нередко крестьяне, отзываясь о штундизме, говорят: «уж очень легкая эта вера». Но особенно привлекательным и заманчивым для неразвитого крестьянина, живущего в тяжелых условиях, является социалистическое учение толстовства, как оно пропагандировалось в Харьковской и Воронежской губерниях: «Податей не платить, детей в военную службу не отдавать, землю у землевладельцев отнять, стать богатым без труда, с полицией и судами никакого дела не иметь, никому не кланяться, не повиноваться, никаких законов и правительственных распоряжений не исполнять, быть всегда и везде полным и самовластным хозяином и т. п. (Деян. 3 Миссионер. съезда, стр. 162). Да не рай ли это земной для крестьянина?! А толстовцы и говорят, что должно наступить царство Божие на земле.

Изложенное учение толстовства довольно скоро и прочно прививается в тех местах, где прежде существовали какие-нибудь рационалистические секты, – особенно, напр. штундизм, пашковщина и духоборчество. По замечанию одного исследователя, «оно незаметно ассимилируется с ними и затем уже, как более свежее и более богатое умственными силами, начинает постепенно подчинять себе все другие сектантские лжеучения». А вот отзыв харьковского духовенства о пропаганде толстовства среди сектантов. «В последнее десятилетие многочисленные агенты графа Л. Толстого с особенною ревностью и энергией начали стремиться к тому, чтобы слить все разнообразные учения рационалистического сектантства с учением своего лжеучителя. С этою целью они распространяют среди штундистов составленный Толстым «катехизис братства Иисуса» (штунды), по внешнему своему плану напоминающий катехизис православной церкви м. Филарета. В катехизисе этом, однако же, сектантские учения и в частности учение штундизма почти совсем не затрагиваются, но зато со всею ясностью и полнотой излагается лжеучение Толстого. Стремления агентов его в значительной степени начинают уже находить свое осуществление. Сектантские лжеучения мало-помалу теряют свою самостоятельность и оригинальность, объединяясь с учением Толстого. Под влиянием последнего, сектанты охладевают к чисто религиозным вопросам и становятся на почву социалистическую и даже нигилистическую». Плоды толстовства успели уже печально сказаться и в действительной жизни. Так некоторые толстовцы в Харьковской губернии отказываются от уплаты податей и поступления в военную службу. Понимая, что в учении православной церкви лежит могущественная православная нравственная опора существующего государственного порядка, харьковские толстовцы говорят: «як бы не було попив, то ни було б и царив, не було б ни войска, ни судив, ни справников, ни губернаторов; не дралы б з нас и грошей на подати». Как следствие таких воззрений, было то, что некоторые толстовцы Харьковской губернии отказались принять присягу на верноподданичество Государю Императору Николаю Александровичу. Подобные воззрения толстовцев, как сказано выше, проникают и в южнорусский штундизм. Так один штундист, беседуя с православным, имел дерзость сказать: «вот как-бы наша сила набралась, как бы были все штундовые, то нам никого бы тогда не надо было, мы бы «стасовали» (упразднили) и церковь, и правительство и царя» (М. О. 1897 г. февр. кн. II, стр. 177).

Но не довольно ли нам приводить доказательств того, что толстовство является не столько сектою религиозною, сколько социально-политической, и не пора ли заключить свою речь об нем словами одного исследователя, близко знающего интеллигентных последователей толстовщины: «эта новейшая форма вашего сектантства укрывает под своею ферулою интеллигентов социалистического образа мыслей, которые в свою очередь, начали безнаказанно посевать семена безбожия и анархии и в среде народной, маскируя религией в глазах правительства, и пред народом свои противогосударственные затеи» (Деян. 3 Мисс. Съезда, стр. 191).

Все рассмотренные нами секты называются общим именем рационалистических. Но что такое сектантский рационализм? Это вовсе не то, что рационализм, так сказать, философский, отрешенный от религиозной основы. Поэтому рационализмом в сектантстве мы называем своевольное построение своего веро- и нравоучения, искусственно обосновываемого теми или другими источниками христианского вероучения, при чем оно прежде всего выражается в грубом отрицании прежних форм религии, – у нас на Руси – православной. Если рационализм философский может быть свойствен только людям более или менее развитым, то рационализм сектантский одинаково может быть присущ даже невеждам, что с ясностью и подтверждает история сектантства. Кроме сект рационалистических, существуют еще секты, известные под общим названием мистических. Но такое подразделение всех русских сект на два разряда нельзя назвать строго определенным и ясно характеризующим народное сектантство.

В основании такого деления русских сект лежит то положение, что одни из них ищут разрешения тревожных религиозных вопросов и недоумений, ищут «правого пути ко спасению» под руководством своего ума, а другие следуют голосу сердца, чувства. Но мы сказали бы неправду, если бы провели резкую грань между сектами рационалистическими и мистическими. Большая часть так называемых рационалистических сект заключает в себе очень много элементов мистических, – и нельзя указать ни одной такой секты, в учении которой был бы один чистый рационализм и совершенно отсутствовал мистицизм. Поэтому, по отношению к большинству русских сект протестантского характера приложимо название мистико-рационалистических сект. Да и по самому существу дела, религиозная секта, пока она остается таковою, не может быть свободна от элемента мистического, потому что в основе каждой религии лежит известное отношение конечного к бесконечному, человека к Богу, – живой союз их, который не может ограничиваться холодным познанием, а должен обнимать собою все силы души человека–преимущественно же сердце. Там же, где этот союз порывается, где человек хочет не верить, а только знать, логически понимать все сверхчувственное, кончается религиозное отношение к Богу и, вместо его, начинается философское объяснение всего миросоздания. Устранение из религии веры и известного отношения верующего к Богу равносильно уничтожению самой религии. Что сказано вообще о религии, то же должно сказать и о всякой религиозной секте какого угодно направления и характера. Поэтому, и все наши так называемые рационалистические секты, при всем своем грубом отрицательном направлении, так свойственном всякому рационализму, непременно заключают в себе элементы мистические, заключающиеся в известном внутреннем отношении сектанта к Богу, не поддающемся обыкновенному постижению и объяснению умом. Поэтому же, далее, те секты, которые по пути отрицают и стремления объяснить все в религии своим умом, так чтобы не оставалось ничего для веры, секты так называемые крайне – рационалистического направления, весьма близки к вырождению их сект религиозного характера в отрицательные атеистические системы, где на место живого Бога, к Которому тяготеет всякий верующий, поставляется безличная божественная сила, разлитая в мире и управляющая им, а вместо духовного небесного царства с сонмом небожителей–царство земное с известным устройством, которое придумывается согласно с мечтами сектантов о свободе, равенстве, всеобщем довольстве и т. п. Это последнее приводит сектантов к отрицанию современного государственного строя и к стремлению на место его основать на земле такое царство, в котором не было бы ни властей, ни стеснений, ни судов, ни бедных, ни богатых и т. п. Таким образом, здесь уже ясны элементы как атеистического, так и антигосударственного характера. Устранив христианского личного Бога, сектанты начинают мечтать не о будущей блаженной жизни, которой не должно быть (так как, по их мнению, и Бога нет), а о возможно-полном благоденствии на земле–о полной свободе, равенстве, братстве и, таким образом, сделались отрицателями христианского Бога, становится во имя отвлеченных идей, не имеющих своей основы в Боге, в оппозицию государству, делаются его врагами. При обзоре современного русского сектантства мы видели, что несли крайние рационалистические секты на пути к подобному вырождению, которое может совершиться под влиянием все более и более проникающего в среду сектантства толстовства.

Но дай Бог, чтобы этого не случилось, дай Бог, чтобы заблуждающиеся шли не далее по пути отрицания, не уходили от Церкви во страну далече, а, чтобы напротив, вразумились ясным божественным благоволением к нашей православной церкви, проявляемым в последнее время в особенных знамениях и чудесах, каково, например, недавнее поразительное чудо в Курске!