Ярость

Всякий гневающийся, враждующий против своего брата и мстительно ярящийся подобен бесноватому, и поистине бывает бесноватым. Святой Златоуст вспоминает то, что видел своими очами: некто, разгневавшись, чрезмерно разъярился и от той чрезмерной ярости стал бесноватым. Также и древний врач Гален вспоминает, как он своими очами видел еще во время своего детства, что некий человек старался поскорее открыть ключом двери комнаты, но от большой поспешности не мог сделать этого. Долго ворочая ключом туда и сюда и будучи не в состоянии открыть, он так распалился гневом, что начал зубами кусать ключ и сильно толкать двери ногами, а потом в бешенстве упал, начал оцепеневать и истекать пеной. Видя это, отрок Гален положил себе законом никогда не гневаться и не яриться. Подобное этому вспоминает венгерский летописец под 1690 годом. Kнязь венгерский по имени Матфей Корвий в праздник Входа Господа в Иерусалим повелел принести на трапезу ему свежих фиников, доставленных из Италии. Когда же их не оказалось, ибо слуги домашние тайком их съели, то он распалился такой яростью, что тотчас постигла его болезнь апоплексия: он упал на землю, как бесноватый, и умер, издавая страшные крики. Слышите ли, до чего доводит человека гневная ярость? До смертельного беснования. Прекрасно сказал Елифаз, друг Иова: «Глупца убивает гневливость» (Иов. 5:2). Поистине, гневный человек подобен бесноватому: у него бывает страшный взгляд, изменяются очи, опухает лицо, он кричит ужасным голосом, сам кусает себе губы или пальцы, скрежещет зубами; все домашние боятся его, как бесноватого, убегают от него и скрываются. Кто и чем может изгнать гневного беса от такого яростника? Бесновался иногда царь Саул, и, как говорят о нем некоторые, эта болезнь беснования особенно находила на него в то время, когда он, разгневавшись на кого-либо, доходил до ярости. На кого же было ему столько гневаться, как не на безвинного Давида, которому он завидовал из-за его доброй славы? Ведь победа над филистимлянами приписывалась больше Давиду, нежели Саулу. Женщины ходили и ликовали, говоря: «Саул победил тысячи, а Давид тысячи тысяч» (1Цар. 18:7). Саул завидовал этому, и от зависти рождался в нем гнев. От гнева он приходил в ярость, а от ярости впадал в состояние беснования. Что же делал Давид? Он играл перед ним на гуслях и этими звуками отгонял от Саула нечистого духа (см. 1Цар. 16:23). Дивный был звук тех гуслей, чудесна музыка, которая могла отогнать от человека беса. В чем же заключалась таинственная сила тех гуслей, прогонявших беса музыкой? Беседовать об этом пространно теперь нам не хватит времени. Говорится только то, что музыка та была полна неизреченной сладости и какой-то великой, таинственной силы. Главная же причина заключалась в том, что святой Давид, будучи кроток нравом, не злобствовал в ответ на Саулову злобу, и чем большим незлобием наполнялось сердце Давида, тем более умиленно он играл на гуслях, и тем более сильны оказывались те звуки отогнать нечистого духа от полного злобы Саула. Знаем мы еще и то, что как музыка гуслей не может быть сладкой, если струны не будут согласованы, так никто не может и беса изгнать из своего недруга, если не настроит в себе с ним согласия. В гуслях струна под струной, располагаясь одна за другой взаимно и согласуясь, все вместе издают сладкие звуки. Подобно тому и люди, будучи один под другим и согласуясь один с другим, являют жизнь прекрасную и приятную Господу Богу, а бесам страшную, являют как бы музыку гуслей, которой Бог веселится, бес же прогоняемый убегает далеко. Поскольку же любящий своего врага подчиняется ему незлобием и смиренной кротостью и, являясь согласным с ним, подобно струне, настраивающейся под другую струну, издает сладкую музыку смиренных слов, считая себя таким же грешником, каким считает его и недруг, он таким смирением разрушает гнев недругов, говоря: «Я виноват», – и таким образом отгоняет от него гневную ярость (1).

Человек не возбуждается гневом и яростью сам собой, если кто-нибудь не прогневляет его, а побуждается к этому или лицемерными друзьями, или явными своими недругами, оскорбляющими и преследующими его, которые или обижают его словом, осуждают и опорочивают, или же делом его оскорбляют. Из-за этого в человеке естественно вызываются гнев и ярость, и он в свою очередь платит жестокими словами и мстительными делами. Они становятся зверями по отношению друг к другу: и обижающий терзает, как бы зубами, злыми словами и делами, и мстящий терзает, воздавая злом за зло и обидой за обиду. И тот, кто может с Божией помощью укротить этого зверя, гневную, говорю, ярость, как в себе, так и в ближнем своем, тот добрый подвижник и храбрый борец. Но для укрощения этого лютого зверя, природной, говорю, ярости и гнева, необходима великая сила, великая крепость, которая содержится не в волосах Сампсоновых и не в бронях и оружии, а в самом кротком и незлобивом терпении: терпя победишь, не злобствуя укротишь. Спросим премудрого Соломона, кого он назовет самым крепким и сильным? Он же отвечает нам, что нет никого крепче и сильнее, чем кроткий и терпеливый человек: «Долготерпеливый муж лучше, – говорит, – храброго, и сдерживающий гнев лучше завоевателя городов» (Притч. 16:32), – то есть терпение и укрощение гнева сильнее, чем храбрость витязей. Почему же долготерпеливый лучше и сильнее, чем крепкий, и укрощающий гнев лучше овладевающего городами? Потому, что терпеливый укрощает в себе и в ближнем своем зверя, сугубую, говорю, ярость. Сначала в себе, а потом в ближнем, ибо никто не может укротить ярящегося противника своего, прежде чем не укротит самого себя, никто не может уничтожить чужую гневную страсть, прежде чем сам не искоренит ее в своем сердце, и не одолеет ничьей злобы, если прежде всего сам не сделается незлобивым. Но гораздо труднее борьба и подвиг – усмирить своего зверя, свою ярость, чем чужую. Укрощение чужой ярости есть дело искусства, а укрощение своей – дело крепкой и сильной души. Чужая ярость возбуждается случайно, своя же – природна, естественна, а для того чтобы преодолеть что-либо естественное, необходима несравненно большая сила, чем для того чтобы победить какого-либо врага. Многие победили целые царства, а себя одолеть не могли. Достоин всякого посмеяния Александр Великий, который, завоевав столько царств, покорив Азию и Африку, не только не мог укротить во гневе ближайших и расположенных к нему друзей: Филота, Kлита и Kалисфена. Потому муж долготерпеливый лучше храброго и сдерживающий гнев лучше завоевателя городов, что он прежде всего побеждает в себе страсть гневную, а затем и укрощает ярость ближнего своего кротостью (2).

Ярящийся и беспамятно гневающийся на кого-либо не ведает, что творит, ибо если когда-либо выскажет что с яростью и гневом, то потом, рассмотрев сказанное, со стыдом берет свои слова обратно. Многие, сотворив когда-либо что-то с яростью и гневом, потом сильно о том раскаивались, ибо попущенная ярость помрачает разум, опечаливает душу, губит рассуждение и память, и что потом будет, о том не помышляет. Ярящийся и беспамятно гневающийся слеп во всем, удерживающий же гнев и ярость легко воздерживается от всего злого. Поэтому, если случится тебе когда-либо раздражаться и разгневаться, то особенно старайся не говорить ничего, но или отойди, или затвори уста свои, да не изойдет яростный пламень, не опалит душу и пребывающим с тобой не сотворит напрасное смятение. Но когда угасишь яростный пламень и мирным станет сердце, тогда с миром твори то, что служит к исправлению. Одно твое слово, сказанное в кротости, благоприятнейшим будет, нежели тысяча сказанных в ярости. Гораздо больше исправишь кротостью, нежели ярясь и раздражаясь: и другого благоразумно вразумишь, и себе самому сотворишь полезное (3).

Храни себя от ярости, запальчивости и ссоры, в гневе же будь сдержанным (3).