Патриаршие певчие диаки и поддиаки и государевы певчие диаки

Церковное пение в Росси, – один из существеннейших и наиболее интересных вопросов истории русского музыкального искусства, основы которого долгое время оставались невыясненными, не разработанными, не имевшими ни строго-научной системы, ни серьезной, исследованной и подтвержденной фактическими данными, истории. Церковное пение до шестидесятых годов – занимало, с одной стороны, любителей этого пения и старины (ученые не отдавались ему всецело и лишь затрагивали этот вопрос в своих исследованиях); с другой стороны, оно представляло обширное поле борьбы и фантазии увлеченных, теми или другими последованиями, лиц духовного звания. В каждом монастыре, едва ли не в каждой церкви, вместе со своими уставами были и свои воззрения на церковное пение, свои напевы, свои особенные распевы, притом часто не древние и подлинные, а достаточно искаженные необразованными переписчиками церковных песнопений и, едва ли не еще больше, досужими выдумками искусных певцов-монахов. Не было строгого установленной системы, не было истории, а следовательно не знали, каково было пение древне-греческое, перешедшее к нашим предкам, не знали, какие напевы искажены и каково должно быть русское церковное пение.

Что касается до литературы по вопросу о русском церковном пении, то таковая, не смотря на то, что первые попытки к разработке этого вопроса относятся еще к началу нынешнего столетия¹ (а более серьезные к середине его), почти дальше исторических материалов, за редкими исключениями, не шла. Из музыкантов, серьезно интересовался церковным пением А. Ф. Львов, написавший несколько небольших статей по этому вопросу – «О пении в России» (1834), «О свободном или несимметричном ритме» (1858); но недостаточно-научная подготовка и дилетантизм автора отняла у них характер серьезных, научных трудов. Гораздо более значение имеют материалы, собранные Безносовым, Сахаровым и Ундольским. «Замечания для истории церковного пения» В. М. Ундольского напечатаны в «Чтениях Моск. Историч. Общ.», 1846 г.; статья второго из них – «Исследование о русском церковном пении», напечатана в журнале Министерства народ. просв. в 1849 г., а книга Безносова «О судьбе нотных певческих книг», издана в 1864 г. Затем можно упомянуть лишь имена кн. В. Ф. Одоевского, этого глубоко и всесторонне образованного любителя-ученого, который в своих разнообразных статьях отвел место и нашему вопросу (им написаны следующие статьи: «Об исконно русской музыки», «О пении в приходских церквах», «К вопросу о древнерусском пении» и др.) и отчасти, со стороны исторической, В. В. Стасова, напечатавшего в 1865 г. крайне любопытную статью – «Заметки по демественном и троестрочном пении».

Но, повторяю, все эти сочинения могут считаться лишь материалами подготовительной работы к будущему историческому и критическому исследованию русской церковной музыки. И первым историком церковного пения, первым ученым, серьезно и вполне справившимся со своей задачей, является покойный Дм. В. Разумовский.

Нельзя не признаться, что биографические сведения о Разумовском чрезвычайно скудны; скромный автор «Церковного пения в России» не позаботился оставить о себе хотя несколько подробные данные. За то лучшей характеристикой его деятельности служат его печатные труды.

Дмитрий Васильевич Разумовский родился 26 октября 1818 г., вероятно в Киеве, так как он поступил в тамошнюю Духовную Академию. Происходя из духовного звания он, разумеется, своими родителями, был направлен, в воспитании по тому же пути. Но его природная склонность и глубокое влечение к науке повели в другую сторону, в ученый мир, к научным изысканиям, хотя он все же оставался примерным священнослужителем, прослужившим много лет протоиереем церкви св. Георгия на Всполье, в Москве (на Малой Никитской), пользуясь симпатией и любовью своей паствы. Окончив в 1843 году, Киевскую духовную академию, о. Разумовский занял первоначально место профессора физики, математики и еврейского языка в Вифанской духовной семинарии. – В это время он, вероятно, выдержал экзамен на магистра богословия. Разумовский был серьезно образован, хорошо знал древние, и в том числе, еврейский, языки. Исследуя библейские древности, Разумовский, незадолго до поступления профессором в Московскую консерваторию, написал и стал печатать (в «Душеполезном Чтении» 1865 – 1871) любопытное сочинение: «Упоминаемые в Св. Писании – деревья, растения, овощи, горные травы, луговые травы, кустарники».

В 1850 г. Д. В. был рукоположен в священники. Когда в 1858 г. была учреждена комиссия для рассмотрения и исправления нотных церковных сочинения – Разумовский был назначен её членом. Наконец, по открытии в Москве Н. Г. Рубинштейном консерватории, в которой была учреждена первая в России кафедра истории церковного пения – выбор пал на Д. В. Разумовского, как на ученого, едва ли не единственного и законно имевшего возможность серьезно руководить этим делом. И эту профессорскую должность, Д. В. занимал до конца своей жизни; по смерти его не нашлось ему заместителя и эта кафедра теперь закрыта в Москве².

С первых же шагов своей научно-литературной деятельности, о. Разумовский указывал на все недостатки современной церковной музыки, строго разбирал существующие распевы, указывал, где находится истинное православное церковное пение, и, преимущественно перед другими, обращал особое внимание на столповой (или знаменный) распев, как самый подлинный и коренной русский. Знаменный распев получил свое название от знамен или нот; знаменное пение означает вообще пение нотное, в противоположность обыкновенному пению без нот, по наслышке³, как это в древности практиковалось при изучении церковного пения. Главное внимание в лучших и значительных работах Д. В. обращено именно на историю, значение и теорию знаменного пения. Первое исследование Разумовского, как и многие из последующих работ, было посвящено этому вопросу о «знаменном» пении – 26 сентября 1863 г. Д. В. читал в Моск. Общ. любителей духовного просвещения доклад «О нотных безлинейных рукописях церковного пения».

Серьезное образование и знакомство с древними церковно-славянскими языками уже говорили в пользу ученого археолога. Он много работал в казенных архивах и частных книгохранилищах. Изучив и разобрав целую массу старинных славянских рукописей, с одной стороны, и поддерживаемый любителями у лучшими знатоками русского церковного пения (кн. В. Ф. Одоевским, В. В. Стасовым и Н. М. Потуловым) с другой стороны – Разумовский мог действительно хорошо подготовиться к роли профессора церковной музыки в Московской консерватории. Здесь он в первый же год прочел целый ряд лекций по истории и теории церковного пения, и по окончании семестра (в 1867 г.) приступил к печатанию этих лекций, вышедших в 3-х выпусках (1867–69 гг.), озаглавленных: «Церковное пение в России». Это был первый значительный и серьезный труд Разумовского по этому вопросу. И с этих пор начинается его известность в ученом мире, с этих пор устанавливается его авторитет и в науке, и среди музыкантов.

Не смотря на некоторые невольные промахи и неточности, происшедшие от недостаточно полного знакомства с историей западной духовной музыки (на эти ошибки вполне справедливо указывает г. Ларош в своем разборе этого сочинения ⁴), не смотря также на ошибки, обнаруживавшие не вполне свободное мнение о деятельности некоторых русских духовных композиторов (Галуппи, Сарти, Бортнянского, Львова, Потулова и др.), – «Церковное пение в России» нельзя не признавать трудом первостепенной важности, по количеству и серьезности материалов, собранных и исследованных автором. Из числа прежних исследований о. Разумовский пользовался главным образом сочинениями митрополита Евгения, Безсонова и Ундольского, но помимо этих источников Разумовский отыскал еще много новых данных, изучил церковные напевы и превосходно исследовал эпоху борьбы знаменного периода с нотно-линейным, а также осветил время господства придворной капеллы, деятельность которой была далеко не безупречна. В 3-х отделах своего сочинения автор исследовал 1) богослужебное пение древней христианской церкви, 2) мелодическое пение православной греко-российской церкви (здесь особенно выдается изложение основ знаменного пения и его история) и 3) партесное пение нашей церкви. Кроме того очень большое значение имеет азбука столповой знамени, со сборником фитников и кокиз ⁵ и азбукой демественного пения, приложенные при 3-м выпуске. «Важность означенных приложений, говорит автор некролога Разумовского в «Церк. Ведом.», – особенно для того времени, была буквально незаменима». Автор иллюстрировал свой труд целой массой нотных примеров с древних рукописей, сравнительными таблицами церковных песнопений и т. д. Этот труд никогда не потеряет своего значения, а во время своего появления он исключительным и важным. Разумовский посвятил свое сочинение Русскому музыкальному обществу, «Открывшему первую кафедру истории церковного русского пения». За этот труд Д. В. была присуждена Археологическим обществом серебряная медаль. Ныне издание «Церковного пения» разошлось совсем и уже составляет библиографическую редкость.

В следующем 1868 г. появилось новое интересное исследование Разумовского – «Патриаршие певчие дьяки и поддяки», имеющее связь с другим исследованием – «Государевы певчие дьяки», печатающиеся ныне отдельным изданием.

Участвуя в 1-м археологическом съезде в Москве (1869 года), Д. В. читал, в 4-м и 5-м заседаниях съезда, свои рефераты: 1) Музыкальная деятельность кн. В. Ф. Одоевского (Одоевский умер в феврале 1869 г., незадолго до съезда), 2) Церковное русское пение и 3) Народное мирское пение и собственно музыка. В второй статье автор исследовал, главным образом, технику и историю нотного церковного пения и описал переход к нотно-линейным рукописям русской церкви второй половины XVII века. Последний реферат затрагивает русскую народную инструментальную музыку и дает краткое описание целого ряда народных «страментов» (инструментов). В этом отношении любопытно письмо Разумовского (от 3 мая 1887 г.) к Мих. Петузову, напечат. в «Русской Старине» 1889 г., где Д. В. сообщает каким путем он исследовал народную музыку. При этом следующее мнение покойного протоиерея, что «Гусли в оп. «Руслан и Людмила», без сомнения, сделаны единственно на основании воображения. В Россию принесены гусли из Греции: там их родина, а не в России» – совершенно ошибочно. Гусли встречались у Славян в глубокой древности; финское «кантелэ» – едва ли не прототип русских гуслей.

После «Церковного пения в России», другим важным трудом Д. В. считается его книга «Богослужебное пение православной греко-российской церкви». Когда в восьмидесятых годах был возбужден вопрос о новом издании богослужебных певческих книг квадратной нотации, о. Разумовский не только принял деятельное участие в пересмотре, исправлении и дополнении книг, но был официально назначен наблюдать за печатанием их.

Кроме этих трудов, Д. В. напечатал в 1881 г. в журнале «Полярная Звезда» (январь) небольшое, но интересное и обстоятельно исследование: «Государевы певчие дьяки», служащее как бы дополнением к названному выше сочинению о Патриарших певчих. Автор живо излагает историю этих дьяков, их обычаи, быт и службу. Затем Д. В. принимал деятельное участие в трудах и изданиях Импер. Общ. любителей древней письменности; здесь между прочим, под его редакцией издан (1884 г.) «Круг древнего церковного пения знаменного распева», в 3-х томах; к этому чрезвычайно важному изданию было приложено новое исследование о. Разумовского о знаменном распеве, которое он в течении всей своей деятельности столь ревностно пропагандировал.

Помимо ученых трудов профессорской деятельности в Московской консерватории и исполнения обязанностей настоятеля церкви, Д. В. находил еще время участвовать в обществах, съездах, и даже читал иногда публичные лекции. Так, почти за год до смерти, о. Разумовский, в апреле 1888 г., на выставке «Общества Поощрения Трудолюбия» читал реферат о церковном пении ⁶, в котором наставал, во избежание искажений, на церковном пении по книгам, объяснял основы пения и существующие распевы и опять таки проводил главенство «знаменного», который существует 9 веков, с введения у нас христианства (другая особенность этого распева заключается в правильной передаче текста, без неудачных повторений). Дале он разбирал различные местные напевы монастырей и указывал на их недостатки. Лекция сопровождалась пением духовных песен, иллюстрировавших изложение о. Разумовского.

Эта лекция (едва ли не первая публичная лекция по вопросу о церковном пении) – была последним важным проявлением деятельности о. Разумовского. Через год его не стало. Он скончался 2-го января 1889 г. и похоронен 4-го января – на Ваганьковском кладбище в Москве. По окончании торжественного отпевания, гроб был вынесен и донесен до могилы на руках почитателями покойного протоиерея. Все с ним искренно прощались и чувствовали утрату – и прихожане, и вся консерватория, и еще больше ученый мир.

1) О нотных безлинейных рукописях церковного знаменного пения (1863 г.).

2) Упоминаемые в Св. писании деревья, растения, овощи, горные травы, луговые травы, кустарники. («Душеполезное чтение» 1865 г. – сентябрь, ноябрь, декабрь; 1866 г. – январь, ноябрь, 1867 г. – декабрь; 1870 г. – ноябрь; 1871 г. – сентябрь).

3) Об основных началах богослужебного пения православной Греко-Российской церкви (Сборник на 1866 г., изданный Общ. Древне-Русского искусства, Отд. І).

4) Церковное пение в России (опыт историко-технического изложения) В 3 выпусках (Москва 1867–1869).

5) Патриаршие певчие дьяки и поддьяки (Археологич. Вестник 1868 г. ноябрь – декабрь).

6) Музыкальная деятельность князя В. Ф. Одоевского. (Труды 1-го археологич. съезда в Москве, 1869 г.).

7) Церковное русское пение. Народное мирское пение и собственно музыка. – Историческая заметка о мирском пении русского народа. (Там же).

8) Какое значение имеет гармония Потулова для пения нашей православной церкви. (Труды 3-го археологического съезда в Киеве. Т 2).

9) Государевы певчие дьяки (Полярная звезда 1881 г. январь).

10)  Исследование о знаменном пении напеч. в 1 т издания «Круг древнего церковного пения знаменного распева» (1884 г. изд. Общ. Любит. древней письменности).

11)  Разбор рукописного сочинения З. Дурова «Опыт истории музыки в России». (Отчет о 27-м присуждении наград гр. Уварова. Спб 1885 г.)

Хор патриарших певцов, его численность, внутреннее устройство, одежда, пища, денежные доходы. Права и преимущества, патриарших певчих дьяков и поддьяков.

Всероссийские патриархи, во все время служения своего Русской церкви, постоянно имели при себе особый хор певчих, известных по летописям по именем Патриарших певчих дьяков и поддьяков.

Хор патриарших певчих дьяков и поддьяков, по своей численности, был очень значителен. Но численность Патриаршего хора никогда не была определена строго и точно. При первых Патриархах число певцов была гораздо менее, чем при Патриархах последующих, живших во второй половине XVII в. При патриархе Филарете Никитиче (1626 и 1627 г.) находилось только двадцать девять дьяков и поддьяков, а при последних Патриархах (1692 и 1698 г.) их считалось уже пятьдесят человек; следовательно почти вдвое более.

Патриаршие певчие дьяки и поддьяки составляли два отдельных класса. К первому из них принадлежали певчие дьяки, а ко второму – певчие поддьяки.

Собственно певчие дьяки, всегда почти в числе десяти человек, разделялись на две статьи, или станицы, по пяти человек в каждой станице. Такое разделение певчих дьяков определяло их служение в храме, где издревле находились, как и доселе находятся, два места для певцов: правая, десная, страна или правый клирос, и левая страна, или левый клирос. На правом клиросе всегда помещалась первая станица Патриарших певчих дьяков, а левый клирос занимала всегда вторая станица Патриарших певчих дьяков. Поэтому в летописях первая станица певчих дьяков называется большою станицею и певчими правого клироса; вторая же станица тех же дьяков именуется другою станицею, или, иначе, певчими левого клироса. При патриархе Филарете Никитиче первую станицу певчих дьяков составляли, т. е. на правом клиросе становились – Андрей Кузьмин, Иван Никитин, Димитрий Фалалеев и Богдан Иванов, а ко второй станице принадлежали, или становились на левом клиросе, Даниил Иванов, Савин Михайлов, Леонтий Михайлов и Тить Иосифов. Патриаршие, певчие поддьяки разделялись на шесть станиц также большею частью по пяти человек в каждой станице. Нередко к ним присоединялась еще седьмая станица, состоявшая из новоприбылых малых поддьяков. Из этих станиц первая и вторая станицы поддьяков назывались большими станицами, а третья и четвертая – меньшими станицами. В исходе же XVII в. только одна первая станица Патриарших певчих поддьяков называлась большею; прочие же жесть станиц известны были под именем рядовых. Все певчие дьяки и поддьяки, по возрасту своему, разделялись на больших или возрастных, и малых или недоростков. Возрастным певчим дьякам и поддьякам невозбранно дозволялось вступать в брак и проводить семейную жизнь. Новоприбыльные малые поддьяки всегда помещались в шестую и седьмую станицы, отчего седьмая станица Патриарших певчих дьяков была иногда менее, а иногда более пяти человек, и считалась как бы добавочною.

В Патриаршие певцы, без сомнения, поступали преимущественно такие лица, которые обладали естественным, сильным и чистым, голосом, к какой бы области они не принадлежали. Но естественное дарование и в то время, как ныне имело в певце второстепенное значение.

Достоинство певца главным образом определялось знанием того, что, когда и как надлежало петь или исполнять! Патриарховы певчие дьяки и поддьяки в совершенстве знали самый употребляемый и старый в русской церкви знаменный или столповой распев, а также большое и малое демественное пение, или просто демество. Кроме того Патриаршим певчим дьякам и поддьякам известно было пение трехстрочное, а со второй половины XVII века – греческий, больший и малый распев. В 1667 г. 7 марта, в субботу пятую святых постов, при торжестве в похвалу Пресвятыя Богородицы «певчие дьяки Патриарши пели на обеих клиросах Возбранной воеводе троестрочную, а по второй кафизме и по третей песни и по шестой пели греческую меньшую, а последнюю самую пели на сходе обе станицы – большу греческую» ⁷.

Прямая обязанность Патриарших певчих дьяков и поддьяков состояла в исполнении церковного пения при служении Патриаршем, за исключением однакоже Московского большого Успенского Собора. Здесь пение издавна исполнялось местными священниками и дьяконами. Поэтому при служении Патриарха в сем соборе пение исполнялось то исключительно патриаршими певчими дьяками и поддьяками, то совокупно и попеременно с соборными священниками, то единственно одними соборными священниками. В 1685 г., в неделю мясопустную, Патриарх указал петь всенощьную службу священникам, а на певцов гнев был за то, что не поспели к началу службы. Иногда Патриаршие певчие исполняли церковное пение совокупно с священниками и в других храмах. В 1666 г. Февраля 11-го, «Патриарх слушал литургию у себя на дворе, у Трех Святителей, и все власти, а пели знаменное на одном крылосе священник тое церкви со иными, а на левом Патриарховы певчие поддьяки».

Кроме того Патриаршие певчие принимали постоянное участие в пении во время крестных ходов, при торжестве новолетия, при погребении лиц царского дома, при совершении торжественных панихид и пр. Они также нередко ходили за Патриархом на богомолье. Патриарший певчий дьяк Федор Константинов под 1667 г. записал, что «апреля в 20-й день Вселенские Патриархи Паисий Александрийский, Макарий Антиохийский к живоначальной Троицы в Сергиев монастырь молиться; властей с ними были Газский Митрополит Паисий да Грузинский Митрополит, и иные Архимандриты и Игумены, да чудовской Архимандрит Иоаким, да Всемилостивого Спаса Нового монастыря Архимандрит Иосиф, да певчих дьяков Патриарховых станица левый клирос, да поддьякон с поддьяки с девятью человек, всех было четырнадцать человек» ⁸. В 1666 г., когда оба вселенские Патриархи ходили в Звенигород, в Саввин монастырь, с ними отпущены были левый клирос Патриарших певчих, да поддьяков большая и меньшая станица ⁹. Нередко Патриаршие певчие дьяки пели при столе, во дворе царя и при доме самого Патриарха. В 1666 г. в столе у царя пели стихи певчие государевы первая станица: «Ты царю сый и пребывай во веки», а потом пели Патриарховы певчие дьяки и поддьяки вместе, прежде седален Рождеству пречистыя Богородицы: возопий Давиде, да потом канон Пасце весь пропели ¹⁰.

При отправлении своей прямой обязанности в храме, при служении Патриаршем, певчие дьяки и поддьяки Патриарха постоянно облачались в стихари то золотые, то серебряные белые, то черные, смотря по степени и значению духовного торжества. При поставлении царя Федора Александровича на царство (1676) патриаршие певчие дьяки и поддьяки были в золотых стихарях. Стихари надевали даже и малые певчие поддьяки, как это обыкновенно бывало в неделю цветоносия, когда малые певчие стояли в санях при украшении верб и пели стихиры. Церковное облачение Патриарших певчих дьяков и поддьяков было столь обыкновенным явлением, что сохранившиеся современные записи упоминают о пении без облачения, как о явлении необычном. Так напр. было в 1686 и 1695 гг.

В обыкновенное же, неслужебное, время, одежда Патриарших певчих дьяков и поддьяков нисколько не отличалась от одежды современных дьяконов. Она состояла из рясы и подрясника, перетянутого поясом. Все это было суконное. Патриаршие певчие дьяки получали сукна или от царя, или от русских епископов. Царские сукна назывались у певчих дьяконов причастными, когда выдавались по случаю причащения царя и царицы, милостинными, когда выдавались в награду или поощрение и при особенных церковных торжествах, на которых присутствовал царь. Сукна царские, разных цветов, выдавались по определенной мере, смотря по лицу, для которого назначались. Большею мерою сукна служило портище, т. е. четыре аршина без четверти. В расходной книге 1613 г. по случаю «пещного действа», под 21 декабря, записано «дано трем отрокам за пещное действо по три аршина сукна настрафилю вишневого, по 17 алтын 2 деньги за аршин. Да певчему дьяку Григорию Андрееву за пещное учение три с половиной аршина сукна светло-зелёного настрафилю, цена 2 рубли портнище; да певчим же дьякам четырем человекам за пещное действо четыре портища сукна настрафилю же. В том числе одно портище аглинского сукна вишневого цвета ценою два рубли, шесть алтын, четыре светлозеленого настрафиль цена два рубли и два портища лазоревых тоже ценою два рубли, каждая. Да двум человекам халдеям Степану да Саве лазореваго-же настрафилю по портищу ценою два рубли, четыре алтына, две деньги» ¹¹.

Патриаршие певчие дьяки и поддьяки получали сукна от русских епископов, во время поставления и в сан епископский. Поставление во епископа при Патриархах всероссийских всегда совершалось в храме Успения, или, как ныне принято называть, в Московском большом Успенском Соборе. При этом новопоставляемый, по существовавшему тогда обычаю, для большего благолепия и торжества в священнослужении, обкладывал сукном некоторые места в Соборе. Это-то сукно и оставалось в пользу Патриарших певчих дьяков и поддьяков. Все эти сукна, кажется, вполне обеспечивали годовое содержание певчих дьяков одеждою: поэтому нередко можно встретить просьбу Патриарховых певчих дьяков к царю о том, чтобы он вместо сукон, обычного дара в известных случаях, приказал выдать наличные деньги. Это просьба всегда удовлетворялась.

Патриаршие певчие дьяки и поддьяки имели постоянное пребывание в слободах Патриарших, на земле, принадлежащей в Москве Патриаршему дому. В половине XVII века велено было у Патриарха слободы взять совсем (Улож. гл. 19 ст. 1). Но Патриаршие певчие дьяки и поддьяки не остались без приюта. Около 1670 г. Патриарх купил землю для певческих дворов у князя Голицына. Эта земля находилась в Москве, в Китае городе, в смежности с землями Богоявленского монастыря, Новгородского Митрополита и Троицкого-Сергиева монастыря. На этой земле певчие дьяки и поддьяки Патриарха построили свои, вероятно, деревянные дворы. В 1684 году помещение певчих оказалось тесным, и потому Патриарх указал к певческой земле прирезать от соседней огородной земли Троицкого монастыря в длину полторы сажени, в ширину 18 сажень с полусаженью. Через шесть лет потом, Патриарх Иоаким решился заменить деревянное жилище певчих каменным строением и указал под жилье певчих вновь прирезать от огородной земли Троицкого монастыря в длину три сажени один аршин, а в ширину 18 сажень с полусаженью. Отчуждение огородной земли Троицкого монастыря совершилось по меновому акту. В грамоте Патриарха, писанной к властям Троицкого монастыря в 1690 г., говорилось: «в прошлом 191 г. (1684г.) по нашему указу было взято в дом Пресвятыя Богородицы и Московских Чудотворцев и нам Патриархам, на Москве в Китае городе, под дворы наших домовых певчих, дьяков и поддьяков, Троицкого Сергиева монастыря подворья огородной земли, от Митрополичья Новгородского подворья, подле нашей домовой певческой земли до улицы, что позади Богоявленского монастыря, из длинника полторы сажени, а из поперечника восемнадцать сажень с полусаженью. А в нынешнем 197 г. Октября в 20 день, по нашему-же Святейшего Патриарха указу, а с вами властьми по договору, пристроилось принять под дворье каменное строение их, домовых наших певчих дьяков и поддьяков, того же Троицкого подворья огородной же земли к прежней смежной из длинника три сажени один аршин, а из поперечника 18 сажень с полусаженью. А вместо той огородной Троицкого подворья земли, прежней и нынешней, дать в дом Живоначальныя Троицы наши Святейшего Патриарха церковные пустовые земли, которые пустуют из давних лет в Дмитровском уезде в вынебожском стану, в вотчинных землях Троицкого-же Сергиева монастыря церковную землю Николая Чудотворца, что было село Желтиково, да церковную-же землю Николая Чудотворца, что было село Лазарево с пашнею и с лесы и с сенными покосы и со всеми угодьи. А по писцовым книгам 135 и 136 годов в тех церковных землях пашни и перелесу и лесом поросли тридцать пять четей в поле, а в двух потому-же, сена двадцать пять копен; и на те наши вышеописанные церковные земли впредь для вотчинного владения дать в дом Живоначальныя Троицы меновую за нашею домовою казеною печатью и за руками казначеев наших, а Троицкого подворья на огородную вышеописанную, прежнюю и нынешнюю, землю взять в домовую нашу казну против того-ж меновую за вашими руками. И как к вам сия наша Святейшего Патриарха грамота придет, и вы бы, против нашего указу и своего договору, Московского Китайского Троицкого Подворья на прежнюю взятую нынешнюю огородную землю, которая пристоилась под дворовое каменное строение к домовой нашей певческой земле, прислали к Москве меновую за своими руками не мотчав, а на наши домовые вышеписанные церковные земли меновую велели у наших казначеев принять».

Стол Патриарших певчих дьяков и поддяьков, по записям XVII в., можно почитать, если не совершенно роскошным, то по крайней мере, достаточно полным. Все съестные припасы для стола певчих отпускались ежегодно с житного партиаршего двора. Зерновой хлеб, соль ¹², рыбные припасы выдавались в таком количестве, которое с избытком могло удовлетворять дневной потребности.

Выдача зернового хлеба певчим дьякам и поддьякам (или иначе, годовое хлебное жалование) производилось отдельно каждому певчему дьяку и поддьяку. Она соразмерялась с значением станицы, к которой принадлежал певчий дьяк и поддьяк. Каждый певчий дьяк первой станицы получал вдвое более зернового хлеба, чем певчий поддьяк первой станицы; точно также певчему дьяку второй станицы отпускалось вдвое более хлеба, чем певчему поддьяку второй станицы. Количество зернового хлеба, выдаваемого певчим поддьякам 1-й и 2-й станицы, в свою очередь было вдвое более количества того же хлеба, выдаваемого певчим поддьякам 5-й и 6-й станицы. Вот более подробный счет:

Если принять во внимание полное число Патриарших певчих дьяков и поддяьков, то окажется, что с Патриаршего житного двора выдавалось им ежегодно до 400 четвертей ржи и столько же овса.

В мясоястие Патриаршие певчие дьяки и поддьяки получали деньги на свиное мясо. В поденной обиходной книге 1700 года значится, что за годовое свиное мясо выдано из Патриаршей казны всем певчим дьякам и поддьякам 90 руб. 26 коп. В посты, строго соблюдавшиеся предками нашими, певчим Патриаршим выдавалось немалое количество рыбных припасов. Эти припасы состояли из осетрины, семги, белуги и икры. Выдача сих припасов, по количеству своему, сообразовалась не только с значением станицы, к которой принадлежал певчий дьяк, но и с различием семейных обстоятельств.

Женатые певчие дьяки получали более припасов, чем холостые. В 1700 г. было выдано тридцати семи женатым певчим дьякам и поддьякам, каждому на Филиппов и Петров посты – два осетра, две семги, икры армянской 10 фунтов, к сырной неделе – по белуге и семге и 6 ф. икры. Холостые же певчие дьяки, в числе 10-ти человек, получили в то же время на Филиппов пост – по полуосетру, и по семге и по 4 фунта икры; на Петров пост по целому осетру и по семге; и, наконец, к сырной неделе по полубелуге, по семге и по 4 ф. икры.

Вся эта пища находилась на обыкновенном, будничном, столе Патриарших певчих дьяков и поддьяков. В праздники являлись на столе их более разнообразные яства, отпускавшиеся также с Патриаршего двора. В воскресные и праздничные дни, а также в государские Ангелы, стол Патриарших певцов состоял из нескольких блюд, до десяти нарядов в блюдо. В эти дни с Патриаршего двора отпускалось певцам «по два хлеба с половиною, по десяти пирогов, по калачу хомутинному в блюдо, икры армянской пять футов, визиги пять пучков в наряд, щук десять колодок, ухи и варенчугу и штей с снетками по десяти нарядов, – звен белужных один пуд восемь фунтов, семги двенадцать фунтов с половиною, и рыба паровая. Кроме того, в Господние праздники поставлялись прибавочные блюда из полтора пуда осетрины, десяти кружков тельного и десяти блюд пряженых пирогов». При яствах во все воскресные и праздничные дни, и в государские Ангелы выдавалось еще, с расхожего погреба по кружке пива и по кружке меду на каждого певчего дьяка и поддьяка.

Патриаршие певчие дьяки и поддьяки нередко также имели особый стол у Царя и Патриарха, наравне с прочими духовными властями, эти обеды почитались торжественными. К Патриаршему столу для певчих дьяков и поддьяков до 1690 г. отпускалось с такого погреба «по ведру меда красного, да по ведру меда белого». При Патриархе Иоакиме стали выдавать еще вино церковное «по ведерному оловенику». Впоследствии дача питей усилена прибавкою пива простого по ведерному же оловенику. – По случаю молебнов и панихид Патриаршим певчим раздавали питья на расхожем Патриаршем погребе.

Почти вполне обеспеченное Патриарших певчих в одежде, доме и пище, значительно улучшалось денежными средствами. Эти средства получались из разных источников, постоянных и изменяющихся.

Единственным постоянным источником денежных певческих средств служила Патриаршая казна, производившая Патриаршим певчим дьякам и поддьякам годовое жалование. Оно, если судить по современной стоимости монеты, было не мало. В 1626 и 1627 годах Патриаршая казна выдала 186 р. 5 коп. на 29-ть человек. Певчие дьяки и поддьяки получали неодинаковое жалование: дьяки – большее, поддьяки – меньшее. Притом певчие дьяки первой станицы получали более жалование, чем певчие же дьяки второй станицы. Точно такая же постепенность в распределении годового жалования соблюдалась и между Патриаршими певчими поддьяками: более годовое жалование выдавалось певчим поддьякам первой станицы, и самое малое – певчим поддьякам последней, седьмой, станицы. Все различие в денежном жаловании каждой станицы яснее можно видеть из табели 1710 г., утвержденной Святейшим Синодом. В это табели годовое жалование между певчими дьяками и поддьяками распределено почти также, как оно выдавалось им при самих Патриархах.

Неодинаковое распределение годового жалования между станицами Патриарших певчих дьяков и поддьяков побуждало певцов низших станиц поступать в станицы высшие, на оклад больший. Оно же, в управлении Патриаршего дома, служило довольно удобным средством награждать певчих исправных и наказывать нерадивых и непокорных. Второстепенные, изменяющиеся, источники певческих доходов оказывались источниками более существенными. Они замечательны по своему разнообразию. Патриаршие певчие дьяки п поддьяки получали деньги славленные, служебные, пошлинные, милостынные или наградные.

В праздник Рождества Христова Патриарх, во время благовеста к Литургии, ходил славить Христа в хоромы Царя. «Певчие в стихарях идучи пели стихиры празднику, и пришед в хоромы певчие пели: Рождество Твое, Христе Боже наш, и, слава ныне, Дева днесь, потом – Господи помилуй, трижды, Владыко благослови. Патриарх говорил отпуст и потом певчие пели многолетние благоверным царям». Царь всегда приказывал выдавать славленое. Певчие славили Христа в доме Патриарха и Патриарх также имел обычай выдавать славленое из своей домовой казны. В 1627 г. Патриарх жаловал на всех певчих дьяков и поддьяков пять рублей десять копеек, а в 1698 г. Патриарх Адриан давал славленого десять рублей, без пятака. Без сомнения славленое певчих дьяков и поддьяков не ограничивалось хоромами царя и домом Патриарха, а совершалось и по другим местам в Москве. Отовсюду собиралось славленое в неопределенном, более или менее значимом, количестве, смотря по значению и щедрости принимавшего певчих с славленым. К тому же празднику Рождества Христова, по указу «великих Государей и по благословению святейших Патриархов», русские архипастыри ежегодно присылали в Москву со иконы и со святыми водами, а из монастырей архимандриты, игумены, строители и келари, и казначеи, со иконы и со святою водою в приезда сами бывали. Все эти лица славленые деньги дьякам певчим и поддьякам платили по вся годы. Большее число славленого присылали Митрополиты Новгородский и Казанский. Но в 1690 г. «по указу великих Государей и святейшего Патриарха» присылка от архиереев и приезд начальников монастырей в Москву к празднику Рождества Христова прекратились. «Того ради Патриарховым дьяками певчим и поддьякам учинилась скудность». По этому случаю Патриарх Иоаким установил роспись славленым рождественским деньгам, и повелел «из Патриаршего казенного приказу 1) послать к архиереям грамоты, велеть им деньги по росписи из их архиерейские домовые казны и с монастырей своея епархии собрать и присылать к Москве ежегодно непременно на 198 год и впредь по вся годы, не мотчавь, Декабря к двадесять пятому числу; 2) а святейшаго Патриарха Епархии в города послать грамоты к закащикам и велеть им с монастырей собрать и присылать к Москве с старостами поповскими потомуж».

По этой росписи все архиерейские кафедры и монастыри разделены были на 11-ть категорий. Самый большой взнос славленых денег, 15 руб., назначен был с Троицкого Сергиева Монастыря. За тем ежегодно должны доставлять славленого:

Семь рублей – Митрополиты: Новгородский, Казанский, Сибирский, Ростовский, Рязанский. Монастыри: Ипатьевский Костромской, – Кирилов Белозерский и Спасский Ярославский.

Пять рублей – Митрополиты: Крутицкий, Нижегородский, Белгородский, Суздальский, Вологодский Архиепископ и Монастыри: Московский Чудов, Новоспасский, Симонов, Богородицкий Свиажский; Спасский Евфимиев Суздальский, и Псковско-Печерский.

Четыре рубля – Митрополиты: Псковский и Смоленский; Архиепископы: Тверский, Коломенский, Вятский; Монастыри: Савин-Сторожевский, Воскресенский, Иверский-Новгородский, Печерский, Новгородский, Богоявленский-Костромский, Пафнутьев-Боровский, Соловецкий, Покровский девичий Суздальский.

Три рубля – Астраханский митрополит; Архиепископы: Холмогорский и Устюжский; монастыри: Владимирский. Рождественский; Преображенский, Казанский; Иосиф-Волоколамский; Макарьев-Желтоводский; Тихвин-Новгородский; Калязин-Кашинский и Московские Девичьи Вознесенский и Новодевичий.

Два рубля с половиною – Епископы Тамбовский и Воронежский; монастыри: Горицкий-Переяславский; Каменный-Вологодский; Николаевский и Пешношский.

Два рубля – Монастыри: Макаревский-Унфенский, Прилуцкий-Вологодский.

Троицкий-Астраханский. Антониев-Николаевский. Бежецкого верху, Крестный, Антониев-Сийский и Рязанские – Спасский, Солотченский и Богословский.

Полтора рубля – монастыри – Московские: Андрониев, Петровский, Николаевский-Угрешский; Новгородские: Антониев, Вяжицкий и Александро-Свирский, Вологодские: Павлов и Корнильев; Переяславский-Данилов.

Один рубль – монастыри – Московские: Донский, Данилов, Златоустовский, Богоявленский, Знаменский, Новинский, Высоцкий-Серпухов, Лужецкий, Можайский, Возмицкий, Волоколамский, Борисоглебский-Дмитровский; Ростовские – Богоявленский и Борисоглебский; Отрочь-Тверской; Духов-Новгородский; Переяславский-Никитский; Глушицкий, Вологодский и Ферапонтов-Белозерский.

Полтину – Воздвиженский-Московский на Арбате, и Колоцкий-Можайский.

Росписи славленых денег, за собственноручною подписью Патриарха Иоакима, доселе хранятся в Можайской Синодальной (Пархиаршей) Библиотеке.

Современники остались довольны расписанием славленых денег. Патриаршие певчие дьяки и поддьяки оставались довольны потому, что иссякший источник денежных доходов открывался для них снова. Плательщики славленых денег не могли не утешаться умением их в росписи Патриарха. Так напр. Новгородский Митрополит ежегодно плати славленого добровольного вместе с поддьяками одиннадцать рублей, а по росписи Патриарха обязывался представлять вперед всего только семь рублей. О Киевском же Митрополите Патриарх заметил посему случаю, что «когда будет на Москве, тогда и дачу учинить за честь свою» и потому не разрешал посылать к нему грамоты о славленых деньгах. Таким образом в 1690 г. с 21 архиерейского дома и 69 Патриаршей области и степенных монастырей собрано было славленого для певчих дьяков и поддяьков 278 рублей.

Собранные славленые деньги поступали в разделе певчим дьякам и поддьякам. Патриарх Иоаким предписывал «дьякам певчим двум станицам брать по рублю на станицу, – поддьякам первой и второй станиц – по рублю же на станицу, – поддьякам же третьей и четвертой станицы по тридцать алтын на станицу, – поддьякам же пятой и шестой станицы по двадцати пяти алтын, по четыре деньги на станицу.

С прекращением Патриаршества, этот источник певческих доходов прекратился не вдруг. Расписание славленых денег «имянным блаженыя и вечной славы достойныя памяти Государя Императора Петра Великого 1703 г. 14 марта указом было утверждено и повелено иметь славленыя деньги от архиереев и монастырей давать по прежнему».

Другим источником денежных доходов для патриарших певчих дьяков и поддьяков служило пение в храмах, куда по особому случаю приглашали самого Патриарха на служение. Певчие дьяки и поддьяки получали при этом за свое пение особые деньги. Это – деньги, так называемые, служебные. За отправление каждой панихиды по представившихся государях царях, царицах и всей высочайшей их фамилии из дворцовой канцелярии постоянно выдавалось патриаршим певчим по 1 руб. 80 коп.¹³ Плата от других мест и лиц за пение патриархи дьяков и поддяьков была условна и зависела более всего от щедрости производившего ее. Впрочем, при совершении погребения производилась певцам определенная плата. Эта плата имела три статьи и различия. Она была или большая, когда деньги за пение выдавались по большей статье, или средняя, когда деньги за пение платились по средней статье, или малая, когда деньги за пение выдавались по меньшей статье. При плате по большей статье следовало давать каждому певчему дьяку большей станицы, два рубля, а другой станицы – полтора рубля; поддьякам большей станицы один рубль, второй станицы девяносто копеек, третьей – восемьдесят копеек, четвертой – семьдесят копеек, пятой – шестьдесят копеек, шестой – пятьдесят копеек, и двум станицам новоприбыльным малым поддьякам десяти человекам по сорок копеек человеку.¹⁴ Таким образом за пение патриарших певцов плата по большей статье, в общей сложности, простиралась до 44 р. Не приводим далее платы за пение по средней и малой статьям. Эти платы – несколько менее платы по большей статье. Следует однако же заметить, что вся совокупность служебных денег, получавшихся патриаршими певчими, должна представлять довольно значительную годовую цифру.

Пошлинные деньги собирались патриаршими певчими дьяками и поддьяками из двух источников: с Московских приходских церквей и с ставленников. Сбор денег с приходских Московских церквей был, сравнительно, очень незначителен. На содержание патриарших певчих дьяков и поддяьков отделено было только для сорока Московских церквей.

Каждая церковь платила ежегодно по 50 копеек, и следовательно певчим дьяками и поддьяками «в раздел здву сороков збиралось» всего в год тридцать рублей пятьдесят копеек.

Гораздо значительнее был сбор ставленнических пошлин. Патриарх имел в своем иерархическом ведении особую область, точно также, как и всякий русский епископ имел свою отдельную епархию. Область исключительно патриаршего управления не составляла какую-либо определенную местность; эта область была рассеяна по всей тогдашней России. Храмы и приходы, принадлежавшие к патриаршей области, почитались лучшими местами. Кто желал занять одно из таких мест, обыкновенно обращался с просьбою к самому Патриарху. Так начинались дела, производством которых преимущественно занимались патриаршие поддьяконы, а также певчие дьяки и поддьяки. Эти лица, вероятно, не получали от Патриарха никакой платы за свой письменный труд. Поэтому до 1675 года каждый искатель места в патриаршей области, или иначе ставленник, должен был давать делопроизводителям условные, более или менее значительные, суммы. Но условия не всегда выходили обоюдно выгодны; нередко даже представлялось затруднение достигнуть удовлетворительного взаимного соглашения между просителем и делопроизводителем, отчего происходило не мало волокит и убытков. Патриарх Иоаким, в предотвращение многих затруднений, установил определенную плату со всех ставленников. По сему установлению, каждый ставленник обязан был выдавать певчим дьякам правого клироса десять копеек и столько же певчим дьякам левого клироса; певчему дьяку Федору Константинову за подьяческое учение три копейки; поддьякам первой, второй и третьей станиц по девять копеек на станицу, а четвертой, пятой и шестой станице по пять копеек на станицу». ¹⁵ По сему расчислению, каждый ставленник платил патриаршим певчим дьякам и поддьякам до шестидесяти копеек пошлины. В последствии эти пошлины несколько возвысились. Поставляемый в дьякона платил певчим дьякам пятьдесят четыре копейки, а поставляемый во священника – девяносто одну копейку. Акты, относящиеся к началу Синодального управления, справедливо находили сбор ставленнических пошлин не малым. В 1842 г. певчими дьяками и поддьяками собрано ставленнических пошлин 788 р. 16 ½ к., – в 1743 году – 632 р. 38 ½ к., – в 1744 году – 653 р. 72 к. Весь этот доход патриарших певчих дьяков и поддьяков совершенно прекратился в 1751 году, потому что в это время все храмы бывшей патриаршей области были причислены к тем епархиям, среди которых они находились. Патриаршие области, оставшиеся в ведении Московской епархии, также не доставляли никаких денег бывшему патриаршему хору, жившему еще в Москве в полном составе.

Причина такого обстоятельства заключалась в том единственно, что в Московской епархии в то время были учреждены свои певчие.

Милостынные, или наградные, деньги составляли также нередкое явление в жизни патриарших певчих дьяков и поддьяков. Разные радостные и печальные события в семействе царском всегда почти сопровождались усердною милостынею. В 1649 году, по случаю крещения князя Дмитрия Алексеевича, и в 1650 году, по случаю крещения великой княжны Евдокии Алексеевны, выдано было из дворцовой казны патриаршим певчим дьякам первой станицы – сорок рублей. В первой станице патриарховых дьяков числилось тогда пять человек: Богдан Иванов, Федор Константинов, Иван Никитин, Иван Матвеев, Иван Трофимов, Семен Михайлов. Следовательно каждый из них, в указанные два года, получили от царя десять рублей. Нередко также патриаршие певчие дьяки и поддьяки получали наградные деньги из сумм домовой казны патриарха. По кончине патриарха Иосифа, царь Алексей Михайлович из суммы, оставшиеся после патриарха, собственноручно раздал каждому из патриарших певчих дьяков по десять рублей милостыни.

Таким образом хор патриарших певчих дьяков и поддьяков, несмотря на свою значительную численность, во все время патриаршества, пользовался вполне удовлетворительными средствами к жизни.

Великое значение патриарха в церкви Русской отражалось в немалой степени и на самом хоре патриарших певчих дьяков и поддяьков. Патриаршие певцы всегда при исполнении богослужебного пения первенствовали пред хорами певчих великокняжеских, а тем более перед певчими митрополитов, архиепископов и епископов. При совместном пении этих хоров во храме с патриаршими певцами, всегда патриаршие певчие занимали правый клирос, а митрополичие – левый. Так было на память Алексея Митрополита, 20 мая 1687 г. в Московском Успенском соборе. Но независимо от иерархических преимуществ, самые гражданские права патриарших певцов были значительнее, чем прочих епархиальных певчих. Тогда как митрополичие и прочие епархиальные певцы сравнивались вообще с причетниками приходских церквей, патриаршие певчие дьяки имели права монастырских казначеев, а поддьяки – права старцев всех монастырей. Уложением царя Алексея Михайловича (гл. 10, ст. 95) предписывалось: «а будет, кто-нибудь, обесчестить патриарших и митрополичьих и архиепископских и епископских дьяков, или детей боярских, или иного чину домовых людей, и на тех правити бесчестие. Патриаршим певчим: 1-й станицы по семи рублев человеку; 2-й станицы по пяти рублев человеку. Поддьякам больших станиц по пяти же рублев человеку; а меньших станиц по три рубли человеку».

Но и патриаршие певцы всегда уступали первенство государевым певчим дьякам и поддьякам. В крестных ходах и вообще в торжественных случаях, когда соблюдается особый черед или постепенность, патриаршие певцы постоянно шли прежде певчих государевых. При погребении царевны Ирины Михайловны и царя Федора Алексеевича, патриаршие певчие дьяки и поддьяки шли перед иконою, а государевы певчие дьяки и поддьяки шли и пели за патриархом перед гробом. Когда богослужебное пение в храме должны были исполнять и певцы государевы, и певцы патриаршие: то государевы певцы помещались на правом клиросе и предначинали пение, а патриаршие певчие дьяки занимали левый клирос. Эти видимые преимущества государева хора певчих в совокупности со многими другими обстоятельствами, подавали нередко повод к тому, что патриаршие певчие почитали особенным счастьем перейти в хор государевых певцов. Некоторым это удавалось. Федор Константинов и Богдан Иванов в 1652 году поступили в государевы певчие дьяки.

Православная церковь, для исполнения богослужебного пения, всегда имела особых певцов при каждой епископской кафедре и при каждом соборном или приходском храме. Эти певцы принадлежали к сословию священнослужителей и поставлялись иерархической властью, от которой они, по каноническим правилам, находились в зависимости.

Древний обычай православной церкви дозволял петь в храме вместе с клиром народу. На этом основании в русской церкви, с самых первых времен её, православный народ часто упражнялся в пении, любил его и вместе с клиром участвовал в исполнении при общественном богослужении. Так в православных храмах образовались певцы-любители, не имевшие никакого иерархического поставления. По любви к церковному пению, по ревности к благолепию в богослужении, певцы-любители нередко соединялись между собою в большие или меньшие группы, и приблизительно составляли то, что ныне известно под именем частного или вольного хора.

С утверждением русской столицы в Москве такой отдельный хор церковных певцов встречается первый раз при дворе великокняжеском, не ранее впрочем XV века. Великокняжеские певцы считались в придворной службе – дьяками и пользовались от двора определенным содержанием. Во второй половине XVI века содержание царских дьяков представляется уже в довольно правильной системе. Царь Иоанн IV отличался особенною любовью к церковному пению ¹⁶ и содержал при себе довольно значительное число дьяков. Он часто, «за свое царево и великого князя казенное жалование», награждал своих певчих дьяков данным приставством над монастырями. Более полное развитие хора государевых певчих дьяков совершилось в XVII веке. К этому времени относятся довольно подробные сведения о внутреннем устройстве хора, а также о его содержании и значении. Они находятся в рукописных памятниках (столбцах), хранящихся в архиве Московской оружейной палаты, которыми мы и воспользовались для настоящего изыскания.

Действительное число государевых певчих дьяков следует строго отделять от крестовых дьяков и от певчих, взятых в прибыль. Крестовыми дьяками в XVII веке обыкновенно назывались псаломщики придворных храмов, принадлежащие к штату придворных церковнослужителей. Они, по своему значению, были выше певчих дьяков, потому что имели на себе иерархическое поставление, и потому, что получали высшее, сравнительно с певчими дьяками, содержание. Им выдавались деньги окладные, кормовые, славленые, причастные и молебенные, а также причастные сукна, на великий и на успенский посты. Поэтому в крестовые дьяки обыкновенно поступали только лучшие по голосу певчие дьяки, много уже времени послужившие в хоре.

Певчие дьяки, взятые в прибыль, были ниже действительных государевых певчих дьяков: они не значились в окладных книгах, потому что не были верстаны окладом. В 1668 г. певчий дьяк Василий Ярославец писал: «взят я в певчие дьяки, а окладу мне ничего не учинено, а которые моя братия певчие дьяки окладом не поверстаны, и им дают из мастерской палаты по шести рублей денег человеку, да с казенного двора делают платье годовое, а мне против моей братии денег и платья на три года ничего не делывано». Число неокладных певчих дьяков простиралось от 70 до 100 человек. Цель, с какою положено было иметь таких певчих в хоре, очевидна: ими легче было заменять недостаток голосов, происходящий в хоре и таким образом иметь хор постоянно в полном составе обученных голосов. Певчие, не в окладе, своею безвозмездною и иногда довольно продолжительною службою, приобретали себе право занять первое убылое место штатного певчего.

Собственно же государевы певчие дьяки составляли собою первоначально небольшой хор от 30 до 38 человек. Но этот хор постоянно увеличивался в своем составе. Около последней четверти XVII века хор государевых певчих дьяков увеличился вдруг и вместе с тем изменился в своем составе, так что из прежних певчих едва ли осталась одна третья часть. В это время число государевых певчих дьяков простиралось от 50 до 60, а к концу века достигло до 70 человек. Такое быстрое увеличение хора объясняется сильным развитием гармонического пения в хоре, а также увеличением числа придворных храмов.

Весь хор государевых певчих дьяков разделялся в XVII веке на станицы, которых бывало и шесть и семь. В каждой станице числилось обыкновенно пять певчих. Увеличение станицы допускалось только в виде особого исключения. Деление певчих на станицы имело чисто административное значение и тесную связь с продолжительностью службы певчего, с его голосовым совершенством и искусством в исполнении. Поэтому первые две станицы всегда состояли из певчих, долго служивших в хоре, и искусных исполнителей богослужебного пения. В этом же заключается главная причина и того, что каждая из этих двух станиц составляла отдельных хор: при исполнении богослужебного пения, первая станица государевых певчих дьяков всегда становилась на правый клирос, а вторая на левый. Такое-же церковное значение могли иметь третья и четвертая станицы. Но его нельзя усвоять пятой и шестой станицам, потому что к ним принадлежали новые, молодые, неопытные певчие, которые ни по совершенству голосов, ни по искусству в исполнении не могли составить никакого отдельного хора и составляли только полезное дополнение опытного хора первых станиц. Таким образом, в общем смысле станица имела ни более, ни менее как одно административно-экономическое значение и определяла только содержание, какое полагалось всякому певчему, состоявшему в окладе. Самыми почетными станицами считались первая и вторая и потому назывались большими станицами. Молодой певчий поступив в царский хор, зачислялся первоначально в низшую, седьмую или шестую станицу и получал обыкновенно небольшое содержание; по мере же службы своей и усердия к ней, певчий постепенно переходил из низшей станицы в высшую, более почетную, и, подвигаясь таким образом по установленной лестнице станиц, достигал наконец до станиц почетных и до высшего содержания. Единственное повышение певчего первой станицы состояло в награждении его чином уставщика, или даже крестового дьяка. В уставщики обыкновенно избирался певчий первой станицы, который обладал твердым голосом, большею частью баритоном, имел опытное знание церковного пения и всего порядка в церковном богослужении. Под ведением и управлением уставщика находились все станицы государевых певчих дьяков. Он, как полный начальник хора собственно в художественном и церковном смысле, обучал певчих нотному пению, управлял им, наблюдал в нем порядок, указанный церковным уставом. Таким образом хор государевых певчих, с своим уставщиком или начальником, не смотря на видимое деление на станицы, представлял собою одно целое.

Разделение полного хора государевых певчих дьяков на станицы продолжалось до последней четверти XVII века. В это время государевы певчие дьяки получили новое деление, которое, уничтожая собою давний административный порядок, вводило в управление хором не внутреннее административное, но общее церковное правило. Сообразно с ним весь хор певчих дьяков был расчислен по придворным храмам, так что из одного хора составилось столько отдельных певческих хоров, сколько находилось тогда придворных храмов.

По этому случаю образовалось звание крестового певчего дьяка и явились крестовые певчие Спасского собора или Спаса Нерукотворенного Образа, – певчие церкви Иоанна Белоградского или, впоследствии, церкви св. Пророка Иоанна Предтечи, – певчие Собора живоносного Христова Воскресения, – певчие церкви проподобномученицы Евдокеи, что у него великого государя вверху на сенях. Каждый отдельный хор состоял из 28, 12 и 13 человек, имел своего особого уставщика, и при исполнении богослужебного пения, сообразно требованиям церковного устава, разделялся на две части, т. е. становился или на правом, или на левом клиросе.

Вместе с сим каждый особый хор, причисленный к известному придворному храму, получил и усвоил себе его значение, так что чем выше был придворный храм в придворной иерархии, тем большим почетом пользовался и приписанный к нему хор. Таким образом во взаимных отношениях между частными придворными хорами образовался, соответственно значению придворных храмов, особенный чин или порядок. Первенствующее место между всеми придворными хорами принадлежало певчим дьякам спасским. Эти степени разных, ныне почти неуловимых, прав и преимуществ, усвоенных каждому придворному хору, создали между певчими систему переходов из одного придворного хора в другой. Певчие принадлежавшие к хору с меньшим значением, естественно стремились принадлежать к хору с большим значением в придворной иерархии.

Отдельные придворные хоры, приписанные к отдельным придворным храмам, очень скоро получили прочную самостоятельность и стали называться по лицам царствовавшего дома. В актах, относящихся к 1684 г., можно находить уже – певчих дьяков государыни царицы Наталии Кирилловны и государыни царицы Марфы Матвеевны, а также певчих дьяков великого государя Ионна Алексеевича, – певчих дьяков великого государя Петра Алексеевича, – певчих дьяков великой княжны Евдокии Алексеевны. Частные названия придворных хоров несколько позднее получили большую силу и оставались за певчими даже в начале XVIII века. Каждый частный хор придворных певчих состоял ил 20 человек. Собственно государевы певчие были лучшими по своим голосам и по искусству в исполнении, и потому в среде прочих придворных певцов считались самыми почетными.

С государевыми певчими дьяками в церковном отношении мог соперничать только хор патриарших певчих дьяков, потому что только этот хор стоял во главе всех прочих церковных хоров, существовавших в XVII веке. Действительно, хор государев и хор патриархов, во все продолжение XVII века, находился в постоянном между собой соприкосновении, и несмотря на свою взаимную независимость, в самых близких отношениях. Оба эти хора неоднократно и без всякого препятствия менялись своими членами. Переход из патриарших певчих в государевы певчие считался выше и почетнее. Государевы певчие при исполнении богослужебного пения вместе с патриаршими певчими всегда имели перед ними особенное преимущество. Оно состояло в том, что государевы певчие в храме всегда занимали правый клирос и предначинали пение, а патриаршие певчие при этом становились на левом клиросе, т. е. на менее почетном месте. В крестных ходах и вообще в торжественных случаях, когда соблюдался особенно строгий порядок, государевы певчие, как старшие, всегда шли после патриарших певчих, как младших. При погребении царевны и великой княжны Ирины Михайловны и царя Федора Алексеевича пред иконою шли патриаршие певчие дьяки, а пред гробом за патриархом шли и пели государевы певчие дьяки.

В гражданском отношении государевы певчие дьяки пользовались всеми правами преимуществами лиц, состоящих на службе при царском дворе. Они принадлежали к придворным чинам, так что в современных указах о том, кому из придворных чинов и сколько давать жалования, всегда упоминались певчие дьяки и «наречного пения певцы». Жалование государевых певчих дьяков причислялось к дворцовым расходам. Такое значение певчих дьяков при царском дворе совершенно ограждало личность каждого певчего дьяка, ибо общий гражданский закон повелевал «за безчестье разных чинов платить им против их окладов, что кому государева жалованья». Вместе с тем государевы певчие дьяки, пока находились в хоре, постоянно сохраняли за собою права, принадлежащие им по рождению, или по государственной службе. Певчие из дворян пользовались правом иметь поместья и крепостных людей, а также принимать на них служилые кабалы. В 1679 году стремянный конюх Матфей Полянинов пожалован был в певчие дьяки, но не лишен был права на поместье, которое по уложению соединялось со званием стремянного конюха. При царях Иоанне и Петре Алексеевичах, права на холопство распространены были на всех государевых певчих дьяков. В это время состоялось дозволение певчим дьякам иметь при себе холопство из вольных людей, кто к ним «станет в холопство бить челом». Холопство при певчих дьяках закреплялось служилыми кабалами, которые выдавались в Приказе холопья суда, «и в городех, и в съезжих избах». Для государева певчего, состоявшего не в окладе, было великим торжеством, когда он получал известие о пожаловании его в певчие дьяки, т. е. о назначении ему определенного содержания. Содержание певчего дьяка, по современным хозяйственным соображениям представлялось содержанием вполне удовлетворительным даже для семейной жизни.

Государевы певчие дьяки имели свои собственные дома и дворы, которые находились в разных местностях столицы и иногда в значительном расстоянии от царского дворца. Тогда как одни певчие дьяки жили меж Тверской и Никитской улиц, или за Пречистенскими воротами – другие находились за Москвою рекою, т. е. отстояли от места службы певчих, Кремля и дворца, по крайней мере версты на две, если не более. Собственные дома государевых певчих дьяков не отличались ни своею обширностью, ни своею ценностью, – нередко находились на белой или тяглой земле и в последнем случае оплачивались еще довольно высоким ежегодным оброком. Само собою разумеется, что государевы певчие дьяки могли иметь собственные дома и дворы только тогда, когда получали их по наследству или приобретали покупкою. Немногие из них могли признать Москву своею родиною; немногие также являлись в Москву с достаточными денежными средствами. Большая часть государевых певчих дьяков приходила в Москву из разных, более или менее отдаленных мест, и притом с крайне ограниченным достатком. Такие певчие, по издавна заведенному порядку, получали для жительства своего или порожнее дворовое место или совсем готовый двор и дом.

На данном дворовом месте, которое ничем не было занято и лежало пустырем, государевы певчие дьяки строили дома единственно на собственные средства, или с небольшим пособием от государевой казны. Готовые дома для государевых певчих дьяков находились в ведении Приказа большого дворца и Приказа тайных дел. Они были старые и новые. Старые дворы оставались после певчих и крестовых дьяков; эти дворы, вероятно, не отличались особенною прочностью. Покупка готовых домов для певчих дьяков производилась приказом тайных дел, большею частью по низкой, а иногда и по довольно высокой цене. Дворы, данные государевым певчим дьякам, были не очень обширны, от 25 до 70 кв. сажень. понятно, что на таком ограниченном пространстве не могло быть значительных построек. В каждом данном доме обыкновенно помещался один государев певчий дьяк; но бывали примеры, что временное владение одним домом предоставлялось двум и трем певчим дьякам вместе. Передача домов от одного певчего к другому, не только по смерти, но даже еще при жизни старого владельца, составляла очень обыкновенное явление в XVII в.

Временные владельцы не имели права продавать данный дом и закладывать его. Во всех же других случаях певчие дьяки распоряжались данным домом, как полные хозяева – собственники, заботились об улучшении и поддержке своего жилища, производили в нем необходимые перемены и исправления, пользуясь иногда небольшим пособием от царской казны. В 1680 г. «великий государь указал Собора Спаса Нерукотворного образа да церкви преподобномученицы Евдокии и Иоанна Белгородского, что у него в верху, протопопу, священникам и дьяконам крестовым и певчим дьякам 74 человекам из приказа каменных дел дать своего государева жалования кирпичу певчим дьякам по 500 кирпичей человеку, а деньги: за тот кирпич указал из приказа своей мастерской палаты в приказ каменных дел взять по своей государевой цене, по 26 алтын по 4 деньги, т. е. по 1 р. 80 к.». После пожаров, которые в XVII в. были очень нередки в Москве, певчие дьяки, лишившиеся данного дома, на месте его строили себе новое жилье на собственные деньги.

Суммы, которые выдавались певчим дьякам, составляли жалование окладное, хлебное и славленое. В 1671 г. государь царь Алексей Михайлович указал «певчему дьяку Прокофию Никитину быть в 3-ей станице в путниках и в годовом денежном и в хлебном жаловании, в славленых деньгах». Годовое денежное жалование, или денежный оклад, выдавался певчим дьякам из казенного приказа, в разных размерах, соответственно станице и значению певчего в станице. Певчие дьяки первой станицы получали большее денежное жалование, последней станицы – меньшее. количество большего и меньшего жалования в XVII веке также было различно. В 1659 году больший оклад не превышал 6 р., а меньший – 3.; но, в продолжение всего полувека постоянно и постепенно возвышаясь, в 1701 году больший денежный оклад достиг до 100 руб., и меньший до 28 р.

Хлебное жалование первоначально состояло из определенного количества ржи и овса. Но в 1692 году состоялось повеление выдавать певчим дьякам за хлеб деньгами. Эти деньги назывались иногда кормовыми и выдавались по окончании года.

Славленные деньги собирались певчими дьяками в праздники Рождества Христова и Пасхи. Накануне Рождества Христова дьяки приходили к Государю царю, часу в 3-м ночи, вместе с патриаршими певчими дьяками, и «государь жаловал их питьем ковшами». На другой день Пасхи певчие дьяки приходили к Царю вместе с причтами придворных храмов, и после славления, «государь жаловал к руке и яйцы и уставщиков, и певцов и крестовых дьяков». Вместе с теми певчий получал славленое. В первую половину XVII в. каждый певчий получал славленое особо и в количестве, которое соразмерялось с большим или меньшим искусством в пении. «Царь давал им иногда по 5 р. человеку, а иногда по полтине, и сверх того жалования иному, даже из собственных рук рубли или два, если какой вспевак особенно отличился» ¹⁷. В последствии дача славленого по рукам заменена была постоянною и определенною выдачею славленых денег из Приказа большого дворца. После государя царя, певчие его ходили славить Христа к царице, царевичам, царевнам и к патриарху: отвсюду выдавались им славленые деньги, которые с точностью записывались в расходных книгах. В 1697 г. «26 декабря после литургии благоверная государыня царица великая княгиня Прасковья Федоровна выдала славленого уставщику Федоту Ухтомскому один рубль, певчим дьякам 2 р. 16 алт. 4 деньги, крестовым дьякам один рубль пятьдесят копеек». Кроме того государь назначал своим певчим дьякам славить Христа у дьяков, служивших в разных современных приказах. В 1677 г. некоторые из дьяков не пустили было к себе государевых славильщиков; по этому случаю велено было сказать им, что они «учинили то дуростью своею не гораздо, и такого бесстрашия никогда не бывало, что его государевых певчих дьяков, которые от него великого государя славить ездят, на дворы к себе не пущать; и за такую их дерзость и бесстрашие быть им в приказе бескорыстно, и никаких почестей и поминков ни у кого ничего ни от каких дел не имать. А буде кто, чрез сей его государев указ объявится в самом малом взятке, или корысти, и им за то быть в наказаньи». Попечение о числе мест, где бы могли славить государевы певчие дьяки, а равно и о количестве выдаваемого им славленого не прекращались и не оставались бесплодными и в последующие ближайшие времена. Одежда государевых певчих дьяков, покроем своим, а также по материалам, из которых она изготавливалась, имела весьма заметное однообразие, так что составляла как бы определенную форму для всех певчих дьяков, служивших при царском дворе. Государевы певчие дьяки, кроме белья, постельного прибора и сапогов, получали платье прихожее, ходильное, доброе и проезжее.

Платье прихожее выдавалось певчему из мастерской палаты немедленно по вступлении его в Государевы певчие. Оно состояло из четырех кафтанов, шапки, рукавиц и суконных аглицких штанов.

Одна пара кафтанов (однорядок) была верхнею, а другая исподнею. Верхние кафтаны были суконные, один подкармазиновый с беличьим хребтовым исподом и шестью серебряными, иногда вызолоченными, пуговицами, другой – суконный аглицкий с русачьим исподом.

Исподние кафтаны были матерчатые: тафтяный с шестью серебряными пуговицами, и киндячный с пуговицами шелковыми.

Шапка и рукавицы делались из сукна; на шапку нашивался соболь, а рукавицы были с песцовым исподом и бобровою по краям опушкою. Все прихожее платье обходилось, по тогдашнему в 20 р. и выдавалось или в готовом виде, т. е. уже сшитым, или в ту же цену одними материалами. Платье ходильное или носильное выдавалось обыкновенно для ежедневного употребления. Оно состояло из однорядки, двух ферязей, двух кафтанов, штанов, шапки и рукавиц. Ходильная однорядка изготовлялась из сукна вишневого или полукармазина, с хомзянною нашивкою, серебряными пуговицами и подпушкою из дорог (материи). Ходильные ферязи, холодная и теплая, были из киндяка. Холодная ферязь – с шелковыми нашивками, подкладывалась крашенною. Теплая ферязь, с шелковыми завязками, подкладывалась мехом или просто русачьим (заячьим), или белым хребтовым с черевьими рукавами и бобровою выпушкою.

Кафтаны, которые иначе назывались зипуном и полукафтаньем, холодный и теплый, делались из дорог с пуговицами, обшитыми золотом. Теплый доригильный кафтан, кармазинового цвета, настилался хлопчатою бумагою, подкладывался крашениною с выпушкою из киндяка. Штаны изготовлялись из аглицкого сукна, багрецового или красного цвета. Шапка ходильная была суконная, с бобровыми или собольим околом и камчатною тульею. Рукавицы делались из сукна, с лисьими исподами и бобровыми обочинами. Все ходильное платье обходилось обыкновенно в 17 рублей и 19 алтын, т. е. 17 р. 57 коп.

Доброе платье выдавалось дьякам для употребления его в праздничные и торжественные дни. Певчие дьяки надевали его только в господские праздники и в государские именины. Доброе платье состояло из однорядки, двух ферязей, двух полукафтаньев и шапки. Добрая однорядка строилась из сукна вишневого и светло-вишнёвого, кармазина доброго. Она имела завязки (плетешек) шелковые, в столбцах и в кистях золото; тафтяную нашивку (торочек), 14 пуговиц серебряных, золоченых или из финифты, обшита была 12 арш. золотного галуна, подпушивалась камчаткою, зеленою камкою или атласом. Добрые ферязи, – холодная или теплая – изготовлялись из кармазина. Исподы теплой ферязи – белые хребтовые с пухи. У обеих ферязей – завязки шелковые и кисти шелковые с золотом, около шеи – плетешок золотной, подкладка крашенная. Полукафтанье доброе, или иначе кафтан, из камчатки, тафты и атласа, подкладывалось крашениною или киндяком, подпушивалось дорогами или тафтою, обшивалось 12 арш. галуна – золото с серебром и узлами – снурок золотной, с пуговицами или серебряные или обшивные золотом. Бархатная червчатая шапка имела околы собольи, тульи дорогильные. Все устройство праздничного платья с материалом и работою обходилось в 23 и 24 тогдашних рубля.

Проезжее или походное платье устроялось певчим дьякам для путешествий с царем, довольно частых в XVII в. Царские походы, или объезды, летние и зимние, были близкие и дальние. К близким походам должно отнести походы в село Коломенское и на Воробьевы горы. В 1675 г. 8-го июля, великий государь праздновал Пречистой Богородицы Казанской в селе Коломенском, а 27 августа слушал обедню на Воробьевой горе в полотняной церве, и в оба эти дня пели певчие великого государя, на оба клироса. Дальние походы совершались государями в Переславль, Колязин, Кашин, Соловецкий монастырь, в Азов, Дербент и на Воронеж. Но чаще всего царские походы предпринимались в Троицкий Сергиев монастырь. Во всех этих походах участвовали и певчие дьяки в количестве 12 и 25 человек. Некоторые из троицких походов начинались торжественным всеобщим выездом. В 1680 г. 21-го сентября царь Федор Алексеевич пред самым отъездом в Троицкий монастырь ходил на молитву в Успенский собор. «А с его государева двора в то время ехали Кремлем в Спасские ворота уставщик Павел Михайлов, за ним певчих дьяков 10 человек по 3 человека в ряд в греческом платье; затем везли крестовый возок; за возком ехали певчие же дьяки Осип Седой с товарищами; за ним ехали певчие по 2 человека в ряд, в греческом платье; за ними ехали Спасского собора Нерукотворного образа, что у него, великого государя, вверху, протопоп Иван Лазарев, того ж собора священники и дьяконы в карете, а за каретою певчих три человека». По случаю походов, певчим дьякам выдавались на дорогу деньги и дорожное платье, которое в сохранившихся записях известно под именем платье проезжего или на проезд. Оно состояло из доломана, курты да полукурты, епанчи, кафтана и рукавиц.

Сроки для каждого платья сообразовались с более или менее частым употреблением его. Ходильное платье должно было служить два года, а праздничное – четыре года. Практика вполне оправдывала положение сроков. Многие певчие, по миновании сроков, часто вовсе не брали нового платья или брали его не вполне, и за то получали или деньги или другие товары. Довольно редки примеры того, когда певчие поставлены были в необходимость говорить, что они одеженкою обносились и выбрести им стало не в чем. В таком случае нередко старое платье для певчих чинили, расставляли и подставляли. Главным пособием к содержанию одежды в должном порядке служили певчим, так называемые, годовые сукна. Годовое сукно выдавалось певчим дьякам с казенного двора погодно или «по все годы». Оно было аглицкое разных цветов, смотря по тому, какие были в привозе.

Независимо от того содержания, какое певчие дьяки получали как бы по штату, в самом определенном количестве, они весьма часто имели случай пользоваться от царя содержанием приказным, т. е. таким, которое назначалось единовременно, в приказе, или, что тоже, в виде награды.

В 1683 г. «великие государи указали дать певчему дьяку Лариону Бурмистрову в приказ 10 аршин камки жаркой, а иному никому та дача невобразец».

Такие подарки или награды «невобразец» бывали для певчих дьяков не редки. В 1678 г. «царь Федор Алексеевич пожаловал певчего дьяка Никифора Симонова, велел ему дать из своей великого государя седельной казны седло в войлоки».

Различные царские награды, раздававшиеся певчим дьякам, всегда имели какой-либо повод, в связи с которым самые награды делались для певчего дьяка более памятными и дорогими. Современный строй жизни представлял не мало поводов к наградам.

Когда при царском дворе часто совершались различные торжества, то радостные, то печальные, как напр.: рождение, крещение или погребение особ царского семейства, певчие дьяки являлись участниками царского торжества собственно со стороны церковно-обрядовой. Часто это выходило за пределы прямых обязанностей певчего дьяка и потому давало царю повод наградить своих певчих, выдать им подарок в приказ, а не в оклад, т. е. не в счет окладного определенного жалования. По кончине государей и прочих лиц царского семейства, певчие дьяки, вместе с дьяками крестовыми, в продолжение 40 дней читали псалтирь. «В 1678 г. июля 30 дня, по указу великого государя царя Федора Алексеевича, розданы великого государя жалования за говоренье псалтири уставщику и крестовым певчим дьякам, которые в соборной церкви Архангела Михаила говорили псалтирь по отце его государеве блаженной памяти по великому государе царе и великом князе Алексее Михайловиче». Царь, немедленно по кончине каждого патриарха, «своего отца и богомольца», имел обычай посылать первую и вторую станицу, т. е. лучших своих певчих на вынос и отпевание патриарха. Этим оказывался последний долг почтения и уважения к почившему иерарху русской церкви. Певчие же государевы в этом случае удостаивались получать награду, источником которой служила казна, оставшаяся после патриарха. На выносе тела патриарха Иосафа, 29 ноября 1640 г., была первая станица государевых певчих дьяков и получила 1 р. 50.; на погребение того же патриарха были две станицы государевых певчих дьяков и получили первая станица три рубля, а вторая два рубля пятьдесят копеек. Все подобные награды выдавались, как-бы должные вознаграждения, частную службу дьяков и представлялись тогда столь естественными, что сами дьяки осмеливались просить о них. В челобитной 1650 г. к Государю Царю певчие писали: «как Бог даровал царевича Дмитрия Алексеевича и нам за крещение дано против прежних дач, пожалуй и ныне нас для своего многолетнего здравия и для царевны Евдокии Алексеевны за крещение, как тебе Бог известит».

Таким образом ни один труд певчего дьяка, не имевший, по-видимому, прямой связи с исполнением богослужебного пения в придворных храмах, не оставался без награды от царя. Примеры этого, в разных видах, принадлежали к самым обыкновенным явлениям в XVII в. В 1659 г. велено было «дать из Мастерских палат государева жалования его государевым и певчим дьякам за то, что они встречали Образ Спасов, что был с боярином князем Юрием Алексеевичем Долгорукова стоварищи; да Образ Пречистой Богородицы, что была на свейском посольстве с боярином со князем Иваном Семеновичем Прозоровским стоварищи, и Образ Пречистой Богородицы Владимирской полоцкие провожали с Москвы». В том же году царь Алексей Михайлович «пожаловал певчего дьяка Ивана Никифорова с казенного двора пять аршин тафты для того, что он поднес ему св. мучениц Софии, Веры, Надежды и Любви праздник», т. е. праздничную икону.

Вместе с сим дьяки пользовались от Царя такими наградами, которые могут быть объяснены единственно только царскою милостью. При этом не забывались даже ближайшие родственники, которые сами лично никогда не принадлежали и не могли принадлежать к хору певчих дьяков. Тот же самый вид царской милости, выражавшийся в разных наградах и поощрениях, принимал по кончине певчего особенное значение благотворительности. Вдовы певчего дьяка, вскоре по кончине его, получали все заслуженное и еще не принятое им денежное и хлебное жалование и годовое сукно, а не редко также особые деньги на необходимые расходы при погребении умершего.

Сироты государевых певчих дьяков попечением власти распределялись по разным местам. Так напр., сын певчего дьяк Луки Алексеева, несмотря та но, что был еще «в малых летах и ни в какой чин не пожалован», определен был «в Мастерскую палату, в молодые подъячишки». Но как грамотность в то время не особенно была развита, то дети певчих дьяков причислялись только по царским богомольцам на полное содержание Царя. Сын певчего дьяка, сирота Сенька Иванов в 1687 г. пожалован был в царские богомольцы и велено ему быть верху. Ему дали кожаный тюшак, набитый оленью шерстью, потому что он жаловался, что ему «постлать и одеться нечем».

Государевы певчие дьяки избирались большею частью уже из певчих, много времени служивших в других современных хорах и прославившихся своим голосом и знанием церковного пения. Хор святейшего патриарха нередко уступал свои лучшие голоса хору государевых певчих. Примеру патриаршего хора подражали и прочие хоры русских митрополитов, архиепископов и епископов, так что в хоре Государевых певчих всегда можно было встретить отборные голоса из всей России.

В это время все значительные области и города имели своих родичей в Государевом хоре. Государев певчий дьяк Максим Афанасьев происходил из Сибири и принадлежал к хору сибирского архиепископа. «В прошлом 1691 г., писал он в своей челобитной к государю, волочился я в Сибирь, по твоему указу, по женишку и по детишек больше года, и без меня моей братье молодым певчим дьякам делано платье ходильное, а я, волочася в Сибирь, что было деньжонок и платьишка, и то все изпроехал и обдолжал великими долгами, а указано было на подъем денег дать сибирскому архиепископу Симеону, и мне денег не дано ничего, а приедучи к Москве четвертой год скитаюсь меж двор. Пожалуй, для своего царского многолетнего здоровья и для ради своего ангела Алексея человека Божия, вели против моей братьи мне сделать платье для моей скудости».

О качестве голосов в хоре государевых певчих современные акты упоминают очень кратко; но и эти сведения, при всей своей краткости, становятся довольно ясными, когда они будут надлежащим образом сопоставлены с самыми нотными книгами, по которым государевы певцы исполняли свое пение в храме. В первую и отчасти вторую половину XVII в. в хоре государевых певчих дьяков находились уставщики, демественники, вершники, нижники, путники. Название уставщика, как мы уже видели, принадлежало главному и начальному певчему и означало более его обязанность руководить хор во время пения; он всегда избирался из твердых голосов, большею частью баритонов. Прочие же названия даны певчим дьякам от их умения петь по строчным безлинейно-нотным книгам, т. е. таким, где над одною строкою текста находилось две, три а иногда и более строк безлинейных нотных знаков. Певчий, исполнявший верхнюю строку, назывался вершником, среднюю – путником, а нижнюю – нижником. Нередко певчий знал только свою строку или голос и не мог петь другие строки, а между тем существовавший обычай требовал, чтобы каждый певчий знал все строки, находившиеся в строчной нотной книге. Такой певчий, который путем долгого изучения и естественной способности своего голоса, достигал возможности исполнять с одинаковым удобством все три строки и умел еще петь четвертую, известную под именем «демества», назывался демественником. Демественник поэтому почитался выше путника, вершника и нижника. В последней четверти XVII в., когда пение по партесам значительно усилилось в хоре и почти вполне заменило собою старый вид строчного пения, в хоре государевых певчих дьяков встречаются названия бас, альт, тенор, дискант. Эти голоса первоначально выбирались в Киеве и других южных и юго-западных нынешних губерниях, а потому по преимуществу из епархии Новгородского Митрополита. Частые требования голосов из одной Новгородской епархии не всегда, впрочем, удовлетворялись вполне. Новгородский Митрополит Иов в 1713 г. писал: «нынешнего года, по указу царского величества, велено нам выслать из певчих и из поддяьков тенористов четырех, басистов двух, алтистов двух и дишкантистов двух человек: и толикого многого числа выслать им невозможно, понеже из них иные в дьяконы и в иереи посвящены, а иные померли, а другие, после бывшего в Пскове моровго поветрия, посланы на умерших места к тамошнему архиерею, а иные из средней и из меньшей станицы поддьяки, пользы ради святыя Хтистовы церкве, упражняются всегда в эллино-греческой школе уже седьмое лето, в научении грамматического и риторического художества; обаче и из того числа, из певчих и поддьяков, избрав с нуждою точию послах седмь человек, и отписку велел подать в Санктпетербургской канцелярии, а им, певчим и поддьякам, с сим письмом явиться вашей господской милости».

Хор певчих дьяков, при полноте голосов, обладал совершенно полным знанием современного церковного пения.

Мелодическое богослужебное пение в XVII в. было довольно разнообразно по своему техническому устройству. Каждый мелодический вид известен был под именем распева. Таким образом в XVII веке существовали распевы знаменный, греческий, киевский, болгарский, – со всеми их частными подразделениями.

Знаменный, или столповой распев был самым употребляемым распевом при церковном богослужении. Певчие дьяки знали его первоначально как пение раздельноречное или холюначально как пение раздельное или хомовое, а потом ка пение истинноречное, или просто наречное. В Московской оружейной палате доселе хранятся несколько безлинейных книг знаменного распева в его раздельноречном и истинноречном виде. Эти книги, несомненно бывшие в церковном употреблении певчих дьяков, служили свидетельством того, что дьяки знали знаменный распев во всех его частных видах (большой распев, ин распев, ин перевод, путь и пр.). Демественное пение ¹⁸ также известно было певчим дьякам в той мере, как оно употреблялось тогда в храмах при богослужении. Оба эти вида мелодического пения, дошедшие к певчим дьякам от их предков, хранились ими, как святыня.

Однако же, певчие дьяки были не только певцами-хранителями древнего пения, но и певцами, следившими за современным движением пения, и усвоявшими себе все, что было нового. Около половины XVII в. появилось немало новых распевов восточногреческих и своих монастырских. Киевский распев, сделавшийся известным Великой России одновременно с греческим распевом, усвоен был государевыми певчими, как древняя русская святыня, а также исполнялся ими при богослужении. При погребении патриарха Никона, царь ходил вместе с прочими из Воскресенского, Новый Иерусалим именуемого монастыря ко Кресту, на Елеонскую гору, где стоял гроб святейшего. На пути как туда, так и обратно, «благочестивый государь пел со своими клириками стихару 6-го гласа киевским согласием: днесь благодать Св. Духа нас собра, жалостию велиею и зело умилительными гласы, яко от пения умильны всем слезы точити». Гармоническое пение, которое столько восхищало и увлекало высшее русское общество XVII в., известно было певчим дьякам первоначально как пение строчное, т. е. такое, когда певчий, сообразно с качеством своего голоса, исполнял пение по своей отдельной строке без линейных знаков или путь, или верх, или низ, или демество. В половине XVII в. сделалось известно несовершенство строчного пения в музыкальном смысле. «В трехстрочном пении, писали тогда, ничто же есть согласия, токмо несогласная тригласия, шум и звук издавающая, и не сведущим благо мнится, ведущим же неисправно положено разумеется. Между тем Великая Россия узнала, что в Малой России, когда «Римляне начаша прельщати верных органными гудении в костелах своих, ничем иным воспятиша их, и паки обратиша к соборной церкви, токмо многогласными составлении мусикийскими», и что их «умиленные гласы, с провещанием словес божественных, тех гудения посрамиша и обуивше обручаша, яко же трие отроцы посреде пламене пояху богодухновенною мыслию». Царь Алексей Михайлович немедленно пригласил киевских учителей и певчих по партесам, и тем побудил своих певчих изучить пение нового рода. Певчие вскоре обрадовали царя своими успехами.

Композиторы в хоре государевых певчих, естественно, пользовались славою и уважением за свои музыкальные познания. Здесь, может быть, заключается одно из сильных побуждение к тому, что знание гармонии очень быстр привилось и развилось в среде государевых певчих дьяков.

По отъезду композиторов, временно находившихся в царском хоре, все их гармонические познания остались вполне в ведении русских композиторов из хора царского. Такими были: Михаил Сифов, Дяьковский, Степан Беляев и Иван протопопов.

Первые гармонические положения XVII века состояли из так называемых ныне переложений. Они опирались главным образом на церковную мелодию (преимущественно знаменного распева) в том самом виде, в каком она тогда употреблялась в храме при богослужении. Все звуки церковной мелодии считались звуками постоянными, непереходными: ибо всякий звук получал свою особенную гармонию. Но когда мелодические звуки отличались своею дробностью и состояли, например, из восьми частей целой ноты, тогда, и только единственно тогда, первые перелагали – композиторы принимали их за звуки переходные. Все первые переложения церковно-русского пения не имели музыкального ритма и такта.

Партитура первых переложений постоянно состояла из четырех голосов: или из сопрано, первого альта, тенора и легкого баса, или из дисканта, первого и второго альта и тенора. Партия третьего голоса всегда исполняла церковную мелодию; она повторялась или в первой, верхней, партии в сикстах, или во второй партии в терциях. Четвертая партия имела весьма игривые ходы и вполне удовлетворяла современных исполнителей, желавших эксцеллентовать, т. е. exccellenter canere.

В музыкальном смысле партитура первых переложений не заключала в себе надлежащих совершенств. Композиторы, при переложении церковной мелодии в гармонический состав, несколько видоизменяли её в аккомпанирующих голосах для гармонических выводов; так напр., они допускали в чисто диатонической, безбемольной и бездиезной, церковной мелодии диез на фа перед окончанием периода в соль. Кроме того, в первой партитуре не мало чисто гармонических несовершенств. Диатоническая мелодия церковного пения весьма часто сопровождалась ходами хроматическими, со всеми свойственными им аккордами, так что нарушалось частое трезвучие, столько свойственной диатонической гамме. В гармонии нередко видны ходи запрещенные, октавы и квинты. Основной бас во всех гармонических ходах весьма редко мог быть слышан, потому что приложенный бас, или вообще четвертая партия, по своей игривости, не могла оставлять никакого впечатления основного баса и часто подавала повод к сцеплению несродных аккордов. Главная мелодия, по своему положению в средине аккомпанирующих партий, могла быть мало слышна при исполнении, потому что часто заслонялась сильными и высокими звуками верхнего голоса, которые нередко совпадали с весьма слабыми звуками мелодии. Это последнее неудобство устранялось тем, что при исполнении в партию мелодии, или третьего голоса, ставили гораздо более певцов, чем в партию голосов аккомпанирующих. Здесь заключается главная причина, почему в Московской оружейной палате сохранилось гораздо более партий для тенора, чем для прочих голосов. Так, напр., из 13 отдельных партий, содержащих в себе благодарственную службу «на примирение полтавской баталии», 8 партий теноровых, 2 альтовых, 2 басовых и одна дискантовая.

Несмотря на все несовершенство первой гармонизации, она в свое время имела исключительное употребление в придворном хоре и пользовалась вниманием русских царей. Петр I-й довольно часто становился на клирос при богослужении и певал с своими певчими. Так, например, было в 1701 году, накануне и в самый праздник Успения Пресвятой Богородицы, когда Государь со своими певчими находился в Соловецком Монастыре. Соловецкий летописец заметил: «великий государь с певчими стоял на правом клиросе и изволил сам петь всенощное бдение. На другой день, 15 августа, он же великий Государь стоял и пел на клиросе». Петр I-й в партесном пении постоянно исполнял четвертую партию. Эти партии, красиво и четко переписанные, нередко в кожаном, или пергаментном переплете, с золотым обрезом доселе сохраняются в Московской оружейной палате с надписью: «по сим нотам изволил петь государь царь Петр Алексеевич». Он почитал церковное пение одним из общеобразовательных предметов для юношества и много заботился о распространении его по современным учебным заведениям. Церковное пение включено было в программу воспитания царевича Алексея Петровича. Учителем царевича по этому предмету был государев певчий дьяк Никифор Кондратович Вяземский.

Область церковного пения, несмотря на весь обширный круг церковных песнопений и напевов, не удовлетворяла потребностям предков наших. Они любили слушать пение в храме и, вместе с тем, имели благочестивый обычай заниматься церковным пением в своем доме, среди домашних занятий и во время свободное от них. Вопрос о том, что и как петь в своем доме, не мог затруднить собою ни одного современного любителя пения. Любовь к домашнему пению издавна создала для него определенную систему, по которой дозволялось петь в доме духовные стихи, по напеву своему несходные ни с одним церковным, или богослужебным распевом. Духовные стихи существовали в XVII веке на нотах и весьма часто распевались среди мирных домашних бесед и занятий. Государевы певчие дьяки очень хорошо знали все современные сборники стихов и неоднократно исполняли их в царских хоромах. В 1647 г., когда последовало и исполнялось строгое запрещение игры на музыкальных инструментах, царь Алексей Михайлович, по случаю своего бракосочетания с «Мариею Ильиничною, на своей государевой радости накрам и трубам быти не изволил, а велел Государь во свои государские столы, вместо труб и органов и всяких свадебных потех, пети своим государевым певчим дьякам, всеми станицами, переменяясь, строчные и демественные большие стихи из праздников и из триодей драгия вещи, со всяким благочестием. И по его государеву мудрому и благочестивому разсмотрению бысть тишина и радость и благочиние велие, яко и всем ту бывшим дивитися и возсылати славу превеликому, в Троице славимому, Богу, и хвалити и удивлятися о премудром его царского величества разуме и благочинии».

Певчие дьяки своими музыкальными познаниями много содействовали к распространению домашнего духовного пения в современном обществе. Около 1680 г., как писали современники, «мнози во всех странах Малыя, Белыя, Черныя и Червоныя России, паче же в Велицей России, в самом царствующем и богоспасаемом граде Москве, возлюбше сладкое и согласное пение польския псалтири, стиховно преложенныя, обыкоша тыя псалмы пети, речей убо или мало или ничто же знающе, и точию о сладости пения увеселяющеся духовне». Симеон Полоцкий решился перевести и перевел «псалмы славянские на различные роды стихов, не дабы тако (псалтири) в церкви чтение быти, но еже в домех часто ю читати или сладкими гласы воспевати».

Различие в стихах переведенной псалтири оказалось такого свойства, что только некоторые псалмы могли быть петы тем же напевом, какой находился над ними в польской стихотворной псалтири. «Не всякого убо псалма польскаго пению, того же числа славянский подложением знамений (нот) может соответствовати, писал Полоцкий, яко не вся тем же преведох родом стиховным, ово за трудность преваждения, ово яко не всех ми псалмов польских гласы суть известны. Обаче во иных псалмех по тому роду приведенных, мощно есть желание мое подложити пение». Таким образом к стихотворной псалтири Полоцкого надлежало приладить напевы или прежние польские, или свои, новые. Этот труд совершен был государевым певчим дьяком Василием Титовым, через «композицию, сиречь чрез творение». Нотная стихотворная псалтирь Полоцкого находилась в свое время в большом употреблении между государевыми певчими дьяками. Без преувеличения можно сказать, что не было тогда почти ни одного певчего, который бы не имел своего собственного экземпляра стихотворной псалтири.

Государевы певчие дьяки писали сами все нотные книги для церковного и домашнего употребления, на нотах безлинейных и линейных квадратных. Такой труд, на первый взгляд, очень естественен, но он может изумить каждого своею обширностью, своим искусством и своим постоянством. Певчий дьяк Иван Конюховский, около 1640 г., написал безлинейный двоестрочный обиход на 600 листах, с такою отчетливостью, что, несмотря на мелкий почерк, каждая нота и каждое слово текста очень ясны и доселе еще не утратили своей четкости. Самое путешествие певчих дьяков не прерывало их занятий по переписке. В 1722 г. государев певчий писал свою партицию, ехав «от Дербеня к Астрахани». Только в важных случаях, когда переписка нот требовала особенной поспешности, хор государевых певчих дьяков находил себе помощь в особенных писцах, состоявших при хоре. Переход от раздельноречия к истинноречию, совершившийся около половины XVII века, по своей важности, требовал усиленных занятий в исправлении старых нотных книг и в переписке их на новое истинноречие, потому что соборное постановление требовало «гласовное пение пети на речь». По этой причине в хоре певчих являются особые наречного пения мастера и писцы. Новое истинноречие, или просто пение на речь явилось первоначально на безлинейных столповых знаменах (нотах), без сомнения потому, что этот вид нот был очень известен и привычен певцам, наравне с прочими современными певчими. Но безлинейная система нотописания в то время значительно теряла свою силу от введения нот квадратных, писавшихся на линейных строчках. Быстрый переход от безлинейных нот к линейным немедленно потребовал новой переписки нотных истинноречных книг. Поэтому при том же хоре государевых певчих в последней четверти XVII века явились особые мастера строчного пения и письма.

Раздробление единого хора государевых певчих на разные придворные хоры, совершившееся, как мы видели, в последней четверти XVII века, сопровождалось такими последствиями, которые вначале трудно было предвидеть, и которые затем еще труднее было предотвратить. Совершенно отдельное устройство каждого придворного хора прежде всего произвело новые отношения между хорами певцов и оказало довольно неблагоприятное влияние на нравственность их. До кончины царя Федора Алексеевича, в хоре государевых певчих вовсе не встречается случаев, когда бы певчие подвергались судебным преследованиям за церковные или гражданские проступки. Но после того, как частные хоры придворные получили надлежащую степень прочности и самостоятельности, в среде певчих стало обнаруживаться гораздо менее гражданской доблести и нравственной твердости. В 1691 г. «великие государи указали для своего дела» прислать в сибирский приказ великой государыни Марфы Матвеевны певчего Григория Леонтьева, сына Корсакова. Современный документ вполне объясняет, в чем состояло это дело, потому что в это самое время князь Романовский получил наставление не пускать певчих в Московский Новодевичий монастырь. В наставление, по этому случаю, говорилось, между прочим: «а певчих в монастырь не пускать: поют и старицы хорошо, лишь бы вера была; а не так, что в церкви поют: спаси от бед; а с паперти деньги на убийство дают». В том же 1691 г. великие государи указали из приказа Мастерской палаты прислать в приказ сыскных дел к боярину Лыкову, великой княгини Марфы Матвеевны певчего дьяка Ивана Матвеева для розыска в смертном убийстве Константина Оборина.

Увеличение нравственной распущенности в среде певчих было настолько значительно, что не могло укрываться уже от внимательного взора граждански и церковных правителей, которые, очевидно, не могли потворствовать певчим и относились к ним снисходительно. Поэтому в скором времени придворные хоры, состоящие при Софии Алексеевне и Марфе Матвеевне, были совершенно освобождены от обязанности придворной службы и, за исключением немногих, отпущены по домам. Очень может быть, что при таком сплошном увольнении пострадали не мало невинных певчих и самое искусство пения.

Энергическая мера, принятая против некоторых придворных хоров, соответствовала обстоятельствам и может найти себе в них оправдание. Но эта временная мера, как оказалось в последствии, стала обычаем относительно всех придворных хоров певчих, и постоянно приводилась в исполнение, когда частных хор придворных певчих, по кончине Особ царствовавшего дома, оставался повидому без назначения, или не у дел. По кончине великой княгини Екатерины Алексеевны, принадлежавшие ей певчие отпущены был от двора. Хор великого государя Иоанна Алексеевича, по кончине царя также уволен был от дворцовой службы. Хор певчих Петра І-го мог казаться более прочным в своем положении. Он, в составе 20 и более человек, постоянно пел при государе, и часто разделял с ним труды дальних походов, в Азов, Астрахань, Воронеж, в с Соловецкий Монастырь и пр. Но этот хор по кончине императора, поставлен был тоже в необходимость оставить службу при императорском дворе и искать себе пропитания в других местах. Одни певчие возвратились в те хоры, из которых поступили в государевы певчие; другие определились в гражданскую службу; третьи, вероятно, возвратились к своим семействам и домам. Все это узналось через четверть века после кончины Петра I, когда однажды императрица Елисавета Петровна потребовала от Св. Синода «известие о оставших по кончине родителя ея блаженныя памяти государя императора Петра Великаго певчих, сколько оных поныне на лицо и кто именно, и по скольку кому жалования в год производится, и отколь, и сверх того, какие имеют доходы и по скольку». Из справок, собранных по этому случаю в Москве в 1753 г., оказалось, что «по кончине его императорскаго Величества бывших при жизни его величества придворных певчих между синодальными певчими на лицо в живых, никого не обретается».

Хор певчих Петра I представляется достойным завершением всего, что начато и сделано было для партесного пения в исходе XVII века. Это был хор с отборными и образованными голосами и совершенно верный исполнитель державной воли и церковных постановлений о богослужебном пении. В нотных книгах этого хора всегда можно прочитать то, чего хотел великий Монарх, когда решился развить и поддержать партесное пение в богослужебном употреблении. Государевы певчие дьяки, под наблюдением и при личном содействии самого императора, строго держались определенного направления в партесном пении. Это направление по своему характеру, и, разумеется, с некоторыми улучшениями в композиции, могло быть еще надолго украшать церковное пение, потому что оно успешно утвердиться в России повсюду, где проводили остаток дней своих государевы певчие дьяки, или куда заносились их тетрадки, плод немалых трудов и усердия. Тетрадки нотного пения, современного Петру I, употреблялись еще в Москве около 1780 г.