V. Речи к Анании и Сапфире (5:3–9)

В 5 главе книги Деяний Апостольских передаются небольшие речи Ап. Петра, или, собственно говоря, краткие обличительные замечания его, сказанные к Анании и Сапфире, которые думали было «солгати Духу Святому», но за свой тяжкий грех были поражены моментальной смертью.

Когда совершилось описываемое событие, а, следовательно, к какому времени относятся сказанные при этом Ап. Петром речи, Дееписатель прямо не говорит. Судя по тому, что в жизнь юной церкви прокрались уже такие пороки, как намеренное, умышленное желание обмануть Апостолов, полагают, что событие имело место сравнительно в более позднее время. Ближе вопрос о времени события можно выяснить на основании положения рассказа в книге. Повествование об Анании и Сапфире Дееписатель предваряет общей характеристикой состояния церкви (4:32–35), а это служить у него признаком некоторой отделённости описываемого события от событий, изложенных раньше: факт как бы относится к некоему уже иному, новому периоду церковной жизни⁵³⁰. Однако эту отдалённость нельзя представлять и слишком большой. Чудесное поражение Анании и Сапфиры последовало раньше второго допроса Апостолов в синедрионе (5:17). На этом допросе Апостолам напоминают о запрещении, данном им во время первого суда над ними. События разделяются, очевидно, небольшим промежутком времени, по всей вероятности, несколькими месяцами.

Изображая обстановку события, Дееписатель сосредоточивает внимание гл. обр. на общении имуществ в первенствующей церкви, подготовляя таким образом фон, на котором резким контрастом выделяется поступок Анании и Сапфиры. Для надлежащего понимая истории с Ананией и Сапфирой весьма важно выяснить вопрос, было ли общение имуществ в Иерусалимской церкви свободным или принудительным. Совершенно ясный ответ на этот вопрос даётся в речи Ап. Петра к Анании гл., 4. ст.: «οὐχὶ μένον σοὶ ἔμενεν καὶ πραθὲν ἐν τῇ σῇ ἐξουσίᾳ ὑπῆρχεν;» – «разве (οὐχὶ ср. 2:7) бывшее (у тебя до продажи имущество) не тебе принадлежало, и проданное (т. е., вырученное от продажи) разве не в твоей власти находилось?»⁵³¹) т. е.,

никто не принуждал Ананию ни продавать имущество, ни вырученное от продажи приносить «к ногам Апостолов». Общение имуществ было делом полной свободы. Так понимают приведённое место все древние и новые экзегеты. Лишь в недавнее время Оскаром Гольцманом предложено совершенно новое толкование рассматриваемого места, и придан ему совершенно противоположный смысл. Именно, О. Гольцман говорит, что отрицательное значение вопросительного οὐχὶ не распространяетcя на вторую часть приведённого периода, и всю фразу надо переводить так: «не осталось ли у тебя остатка, и разве он после продажи был в твоей власти? т. е., не оставил ли ты себе чего-нибудь, и разве ты имеешь право на вырученное от продажи?»⁵³². При таком понимании, речь Ап. Петра

является прямым свидетельством о строгой принудительности общения имуществ. Самое событие с Ананией и Сапфирой О. Гольцман так освещает с точки зрения своей теории. Христиане первых годов Иерусалимской общины, под влиянием живой веры в скорый конец мира, стали пренебрежительно относиться к материальным интересам; на этой почве развилось учение об отречении от всякой личной собственности, быстро перешедшее под влиянием энтузиазма в форму безусловного требования: всякий верующий обязательно должен был отдать всё имущество своё в пользу общины, в распоряжение руководителей её, Апостолов. Анания и Сапфира нарушили этот закон и сделались первой жертвой фанатизма энтузиастов⁵³³. Теория Гольцмана представляет самое крайнее выражение рационалистического направления в объяснении рассматриваемых фактов. Дальше О. Гольцмана в этом направлении никто не шёл, и в некоторых положениях своей теории Гольцман совершенно не имеет единомышленников. Так, совершенно одиноким является О. Гольцман с своим переводом 4 стиха 5 главы; вам он замечает здесь своё одиночество и удивляется, что раньше его никто не переводил так этого стиха⁵³⁴. Действительно, раньше О. Гольцмана никто не отваживался на такой перевод, хотя для многих мог быть соблазн к тому. Не надо иметь больших сведений в греческой грамматике, чтобы видеть, что О. Гольцман не переводит, а сочиняет, или, лучше сказать, искажает: едва ли нужно даже серьезно филологически возражать против этого перевода (οὐχὶ, конечно, относится к обеим частям фразы); отметим лишь, что и все переводчики, и все древние экзегеты из природных греков (как, напр., И. Златоуст, Афанасий В. и др.⁵³⁵), и все новые экзегеты и историки, в том числе даже весьма близкие по образу мыслей к О. Гольцману⁵³⁶, всегда видели в Деян.5:4 мысль, диаметрально противоположную той, какую хочет видеть там Гольцман. В речи Ап. Петра все экзегеты, с редким на сей раз единодушием, признают ясное выражение мысли, что общение имуществ в Иерусалимской

церкви было делом безусловной свободы. Но не противоречит ли тогда это свидетельство другим сведениям кн. Деяний? В ответе на этот вопрос прежде всего надо сказать, что свидетельство речи Ап. Петра находит для себя ряд совершенно ясных подтверждений и в других местах кн. Деяний, и вообще в н. з. Писаниях. Кн. Деяний повествует, что частные лица из христиан (напр., Мария, мать Иоанна Марка, 12:12, Мансон Кипрянин, 21:16) владели в Иерусалиме домами, и, повидимому, даже богатыми домами (12:12). Вообще различие между бедными и богатыми в первенствующей церкви не исчезало совершенно, а иногда обнаруживалось даже весьма резко (см., напр., Иак. 2:1 и д., 5:1, 1:9 и д. 27:3, 14 и д.). Самый ход повествовании Дееписателя (4, 32–37; 2:44–46) ясно показывает, что он говорит о проявлении духа любви и о свободных, а не вынужденных, материальных жертвах. Наконец, принуждение в таком вопросе, как вопрос о материальном обезпечении, решительно противоречило бы всему духу христианской свободы в церковном строе первых веков и всему характеру апостольской проповеди. Значение приведённых параллелей и соображений и соответствие их свидетельству речи Ап. Петра (5:4) признаётся даже тюбингенскими критиками; но они выставляют в качестве противоречия всему ряду этих

свидетельств слова 2:44; 4:32, 34: «вси же веровашии... имяху

вся обща», «и ни един же что от имений своих глаголаше свое быти», «елицы бо господие селом и домовом бяху, продающе приношаху цены»... В этих словах, говорят, выражена мысль о всеобщей (ergo, обязательной) коммуне («вси» и «вся», ἅπαντες и πάντα)⁵³⁷. Но во-первых, даже и в приведённых словах Дееписатель употребляет выражения: «имения своя» и «гоподие селом и домовом», т. е., говорит, очевидно, о явлении, совершающемся на почве частного права, а не в сфере коммунальных понятий. Во-вторых, если бы даже «вси» и «вся» понимать в буквальном смысле, то и тогда ничто не мешало бы представлять, что речь здесь идёт о свободном, нравственном, а не юридическом принудительном явлении: у всех был такой подъём духа, что все жертвовали имения свои⁵³⁸. Во всём Новом Завете нет ни одного прямого свидетельства о принудительности общения имуществ. Элемент юридический, принудительный в общении имуществ первых христиан решительно отрицается подавляющим большинством экзегетов и историков⁵³⁹, хотя всеобщность этого явления в отношении к Иерусалимской церкви допускают многие. Но нам кажется, нельзя и всеобщность эту понимать в безусловном смысле. Ещё Баур совершенно верно заметил, что если бы все иерусалимские христиане продали все дома, то где же они жили бы тогда⁵⁴⁰? Рассказ о поступке Иосии–Варнавы (4:36–37) много утратил бы в своей силе и выразительности, если бы признать, что он приводится только, как конкретный пример того, что делали решительно все⁵⁴¹. Зачем тогда для такого примера точно названо определённое лицо, а не рассказан пример безлично? «Вси» и «вся» иметь такой же смысл, как и рядом стоящее с ним выражение: «у всех было одно

сердце и одна душа» (ст. 84); уже ли и это выражение надо понимать в буквальном значении? Очевидно, здесь мы имеем дело с обще описательными, несколько усиленными, а не статистически точными выражениями. Характеризуя состояние общины вообще, имея в виду её в массе, в целом, в общем настроении, Дееписатель и говорить: «вси» и «вся» продавали имения и жертвовали деньги на общую пользу. Но в частностях здесь могли быть градации от полного самоотвержения Варнавы до хитрых рассчетов Анании и Сапфиры. – Вообще, общение имуществ первенствующей церкви ближе стоит к понятию благотворительности, чем коммунизма. Это была эпоха такого «единодушного», любвеобильного настроения (4:32), когда всякий охотно готовь был отказаться от своей собственности, от всего, что имел, в пользу ближнего, готов был «пойти,

продать имение свое и раздать нищим» (Мф.19:21). В таком настроении «никто не называл принадлежавшего ему своим»⁵⁴² (ст. 32) и всякую минуту готов был отдать это на первую встретившуюся нужду. Как результат этого настроения было то, что большая часть членов иерусалимской общины, продав имения свои, вверяла вырученные деньги распоряжению пользовавшихся полным доверием Апостолов, и сама собою создалась своего рода общежительная жизнь, с общими трапезами и удовлетворением насущных потребностей беднейших членов общины (6:1) на счёт общественных средств. Во всяком случае, общение имуществ было делом вполне свободным; никто не заставлял Ананию продавать имение, и Ап. Пётр не обличал его в нарушении уставов коммуны.

Сосредоточив, гл. обр., внимание своё на изображении общения имуществ, Дееписатель мало касается других условий обстановки события. Из рассказа его можно только предположительно заключить, что событие произошло в каком-то многолюдном собрании, где были не только Апостолы (ст. 2), но п другие верующие и, между пр., «юноши» (νεώτεροι – ст. 6, или νεανίσκοι – ст. 10)⁵⁴³, которые из уважения к старшим членам общины берут на себя черную обязанность погребения трупов⁵⁴⁴. – Где происходило собрание, прямых указаний нет. О самой личности Анании и Сапфиры также нет больше никаких сведений. Имя «Анания» еврейское; греческая транскрипция Ἁνανίας и ш `Аνανίας могла произойти или от חֲכַכְיָה (Иер.28:1; Дан.1:6) = «умилосердися Бог», или от עכַכְיָה (Неем.3:23) = «прииде Бог»; Сапфира (от פִּשְׁירה) = «прекрасная».

Рассказ о чуде с Ананией и Сапфирой с давних пор привлекал к себе внимание сомневающейся мысли: «подлинность его заподозривалась не только на общем основании невозможности чуда, но даже на основании будто бы несогласия данного чуда с духом христианства. Ещё И. Златоуст должен был задавать себе вопрос, не является-ли кара Анании и Сапфиры слишком жестокой?⁵⁴⁵ а бл. Феофилакт прямо свидетельствует, что в его

время «многие из нечестивых, выставляя на вид случившееся с Ананией и Сапфирою, присуждают самого верховного Апостола к смерти»⁵⁴⁶. В новое время, особенно, конечно, Тюбингенская⁵⁴⁷ школа выставляет на вид несогласие этого чуда будто бы даже с историческими сведениями других Св. Писаний о духе и характере христианской жизни и учения апостольского века; так, напр., по свидетельству Посланий к Коринфянам Ап. Павел, говорят, простил кровосмесника, – грех будто бы более тяжкий, чем описываемый здесь, – и, налагая кару на грешника, имел в виду только его исправление (1Кор.5:5 и др.). В объяснение этого прежде всего надо заметить, что содержание христианской религии не может быть исчерпано одной идеей любви; на ряду с любовью в христианстве выступает и правда Божия; уже одна идея искупления и вечных мучений необходимо предполагает идею правды и абсолютно была бы немыслима без неё⁵⁴⁸. Христианское всепрощение нельзя понимать в смысле непротивления злу. Что же касается собственно данного случая, то напрасно Тюбингенская школа утверждает, будто идея строгого наказания за грех (Деян.5:1–10) не соответствует историческим сведениям о духе жизни и учения апостольского века. Апокалипсис Иоанна сами же Тюбингенцы признают писанием не менее подлинным, чем Послаяния к Коринфянам. Между тем, что говорится

там о судьбе лжецов и корыстных обманщиков? – «всем лживым – часть в езере, горящем огнем и жупеломь» (21:8); «не имать внити во град Божий творяй мерзость и лжу» (27 ст); «вне же (града)... всяк любяй и творяй лжу» (22:15). Если это – взгляд, по признанию даже Тюбингенцев, подлинно апостольский, то почему же чудесная кара Анании и Сапфиры не соответствует духу учения времён апостольских? Правда, по учению Христа и Апостолов, грешнику до последней возможности надо давать время

покаяться и исправиться. Но повествование Дееписателя и содержание речей Апостола не оставляют сомнения в том, что совершителю чуда известны были сокровеннейшие тайники сердца согрешивших, и он знал, есть ли в них возможность исправления, или нет. С другой стороны, и вина согрешивших была столь тяжка и опасна, что эти гнилые члены требовали немедленного отсечения: такое отсечение в отношении к ним являлось лишь естественным следствием состояния их (гнилое отрезается или само отваливается), в отношении же к окружающим – безусловным требованием необходимости (здоровое надо предохранить от заразы), и не предпринять мер для предохранения здоровых значило бы поступить несправедливо в отношении к ним. Мысли эти ближе выясняются из самого текста речей Ап. Петра.

Переходя к рассмотрению их, остановимся сначала на исторической стороне содержания их, а затем отметим обще-богословские воззрения, отразившиеся в них. В первом отношении нам предстоит, задача, гл. обр., апологическая, во втором – положительно богословская.

Ст. 3–4

«А҆на́нїе, почто̀ и҆спо́лни сатана се́рдце твоѐ солга́ти Дх҃у Ст҃о́му и҆ оу҆таи́ти ѿ цѣны̀ села̀; сyщее тебё не твое́ ли бѣ̀, и҆ прода́нное не въ твое́й ли вла́сти бѧ́ше; что̀ ꙗ҆̀кѡ положи́лъ є҆сѝ въ се́рдцы твое́мъ ве́щь сїю̀; не человѣ́кѡмъ солга́лъ є҆сѝ, но Бг҃у» (3–4 ст.).

Услышав слова эти, Анания пал бездыханен. Часа через три пришла и жена его, не зная о случившемся (5–7 ст.). Пётр же сказал ей: «рцы́ ми, а҆́ще на толи́цѣ село̀ ѿда́сте; она же рече: ей, на толице. Петр же рече к ней: что̀ ꙗ҆̀кѡ согласи́стасz и҆скуси́ти Дх҃а Гдⷭ҇нѧ; сѐ, но́ги погре́бшихъ мyжа твоегѡ̀ при две́рехъ, и҆ и҆знесyтъ тѧ̀» (8–9 ст.).

По свидетельству Дееписателя, Анания «утаил» (ст. 2) деньги; сообщницей⁵⁴⁹ в этом деле была ему только жена его. Узнать откуда-нибудь естественным путём о проступке и намерениях Анании и Сапфиры Ап. Пётр не мог; между тем он прямо встречает Ананию обличительной речью. Без сомнения, Апостолу открыты были тайные деяния и сокровенные помыслы этих двух лиц. Посему, если допустить даже, что Апостол своею властнию произнёс смертный суд над ними, то и тогда надо признать, что судии не неведомо было состояние духа согрешивших, и он знал, возможно или нет их исправление. «Но», говорит бл. Феофилакт, «обвинение (в жестокости касается не Петра, а скорее Духа Св., произнёсшего на них справедливый приговор: потому что Пётр только изобличил их во лжи, а жизни лишил их обоих имеющий власть над жизнью и смертью Дух Святый»⁵⁵⁰. Действительно, текст не обязывает считать Ап. Петра не только совершителем, но даже моральным виновником поражения смертью Анании и Сапфиры. Это могло быть и независимо от воли и намерений Ап. Петра, могло быть непосредственным действием Божиим. Если слова Сапфире: «се, ноги погребших мужа твоего при дверех, и изнесут тя», – действительно, имеют характер смертного приговора, то это Апостол мог сказать уже потому, что раньше видел поражение Анании, и по одинаковости вины предвидел тот же конец и Сапфире. Отсутствие прямо выраженного смертного приговора даёт даже повод некоторым экзегетам и историкам⁵⁵¹ объясняет всё повествование, как простой рассказ о нервном ударе, постигшем Ананию и Сапфиру от сильного потрясения организма при разоблачении пред всем обществом тяжкого греха их. Но неестественность такого толкования видна сама, собою; оно противоречит духу всего повествования и предполагает слишком необычайное для простого случая совпадение обстоятельств: умирает Анания, а через три часа жена его обнаруживает точно такую же нервную чувствительность и умирает также моментально. Здесь, говорит бл. Феофилакт, «три чуда в одном и том же случае: одно состояло в том, что Пётр узнал то, что совершено было тайно, другое в том, что он определил мысленное настроение (Анании), и третье – в том, что Анания лишился жизни по одному лишь повелению»⁵⁵². Итак, здесь – рассказ о чуде и суде Духа Божия, действовавшего ли то непосредственно, или чрез посредство Ап. Петра, но во всяком случае Духа всеведущего, следовательно, знавшего моральное состояние и возможность или невозможность покаяния подвергаемых каре лиц. Таков смысл повествования Луки, и в таком смысле оно не противоречит духу христианского требования – давать грешникам возможность исправления.

Но был ли грех так велик, и вина столь опасна, чтобы нераскаянные подлежали смертной каре и исключению из общества живых? Вопросы эти в сущности предрешаются уже раньше высказанным соображением, что кара была делом Духа Св. Кроме того, мы имеем ближайшее выяснение их в речах Ап. Петра. Сущность греха Анании Апостол определяет в том, что он вошёл во внутреннейшее общение с сатаной и стал лгать Духу Святому (ст. 8). Как христианин, Анания должен был находиться как раз в обратном положении: он должен был исполняться Духа Святого и противостоять диаволу (1Пет.5:9 ср. Иак.4:7); но как скоро он пришёл в такое состояние, при котором для него стало возможным лгать Духу Св. и утаить от цены села, сердце его исполнил отец лжи (Ин.8:44), исконный враг Духа Св. и царства Мессии, сатана. замечательно, что отношение сатаны к Анании Ап. Пётр выражает почти так же, как Евангелисты выражают отношение сатаны к Иуде предателю (Ин.1:27; Лк.22:3); это – не простое воздействие сатаны соблазнами на мысль и чувство человека, а более внутреннее, непосредственное общение с грешником (сатана «вниде в него» и «исполни» его сердце). Греховное состояние Анании и Сапфиры было подобно греховному состоянию Иуды. Но содействие сатаны не может ли служить извинением греха Анании? – Нет; Апостол не спрашивает: зачем ты солгал, или зачем утаил? но: «зачем сатана исполнил сердце твое» солгать и утаить? «Анания виновен в том, что воспринял действие сатаны и исполнил» (Златоуст⁵⁵³). «Он сам подготовил себя к принятию действия сатаны и к исполнению себя его силою» (Феофилакт)⁵⁵⁴. Апостол смотрит не на внешнее обнаружение греха факт лжи и обмана (грех Анании кажется ничтожным лишь тем, кто судит его внешне, юридически), но на самое внутреннее зарождение его, и здесь он не находит никакого оправдания Анании; грех был намеренным, обдуманным действием свободной воли Анании: они «согласились» (9 ст.). с женой. Согласились свободно, по личному свободному решению, когда не было к тому ни одного внешнего повода, ни одного извиняющего обстоятельства: «сущее тебе не твое ли бе, и проданное не в твоей ли власти бяше»? (4 ст.). Общность имущества (объяснение 4 ст. см. выше) в первенствующей церкви была делом свободы. Никто не понуждал Ананию продавать «село» и «проданное» (т. е. выручку от продажи) приносить к ногам Апостолов. Он мог и всё, не только часть, оставить себе. Но в нём, одновременно действовали и честолюбие, и корысть: он хотел и прославиться пред обществом верующих, и себя не забыть, – послужить и Богу, и мамоне. В поступке Анании обнаружилась испорченная и злая сама в себе воля; диавол пришёл лишь на помощь ей. Отцы церкви обращают внимание не только на отсутствие соблазнов, ослабляющих вину Анании, но указывают ещё обстоятельства и отягчающие её: Анания видел столько примеров истинного самоотвержения и такое множество чудес, совершённых руками Апостолов (4:33–34). «Анания, не исправился бы (говорит И. Златоуст): кто видел такие чудеса и не получил от них пользы, тот тем более не получил бы пользы от чего-нибудь другого». «Теперь и он получил пользу‚ ибо лишен был возможности преуспевать более во зле»⁵⁵⁵. Наконец, грех Анании мог иметь важное общественное и историческое значение. Правда, трудно допустить, чтобы Анания решился на свой поступок, с целью именно испытать Духа Святого, действовавшего чрез Апостолов, и узнать, может ли Он открыть тайные деяния или нет. Но нельзя также не заметить, что Апостол с особенною силою выставляет на вид то, что Анания солгал Духу Святому (ст. 3:4), и что на деле у него вышло именно такое испытание Духа Св. (9 ст.). Если такое испытание и не было прямою целью поступка Анании, то оно было бы необходимым следствием его. Сам Анания, если бы поступок его не был обнаружен, усумнился бы во всеведении и Божественном характере Духа, обитавшего в Апостолах. А чем могло бы грозить всё это только что начавшемуся делу проповеди Христовой? Что могло ожидать проповедь евангельскую, если бы все вдруг узнали, что Анания с Сапфирой обманули Духа Святого, исповедуемого Галилеянами, как Бога? «Надо здесь принимать в рассуждение», говорит св. Афанасий Великий, «что то было начало проповеди; и большую отвагу обнаружили сии, покусившиеся испытать Духа Святого; большая же нужда была в отмщении их и для прочих братий; ибо они воспитывались и поучались, что не должно отваживаться против Духа Святого, ни покушаться испытать Его»⁵⁵⁶. В Сапфире Апостол ещё надеялся возбудить раскаяние, обращаясь к ней с вопросом (ст. 9), подобным тому, каким некогда испытывал Бог прародителей наших после падения их; быть может, Сапфире в меньшей степени принадлежала инициатива дела (ср. Златоуст⁵⁵⁷). Но ответ её показал всю глубину её падения; она была в том же греховном состоянии, что и муж её. По равенству греховного состоянии последовало и равенство кары.

Что касается собственно вероучительного содержания речи, то оно не обильно: речь не имела своею целью проповедь какого-нибудь учения, но ближайшим образом касалась совершавшихся событий. Богословские воззрения в ней, если можно так сказать, только отразились. Определённее всего здесь выступает учение о Св. Духе. Тюбингенцы даже утверждают, будто бы весь рассказ составлен с тенденциозной целью представить Пνεῦμᾳ Ἅγιον, как Божественный принцип, действовавший во всех христианах и сообщавший им особый возвышенный характер⁵⁵⁸. Действительно, из догматических понятий преобладающим в речи является понятие о Св. Духе, так что, если предыдущие речи можно было назвать свидетельством о Христе, то эту надо назвать свидетельством о Св. Духе. Но при всём том утверждение тюбингенской школы в высшей степени несообразно. Как это писатель Деяний с целью показать, что во всех христианах действовал Дух Св., как Божественный принцип, мог написать рассказ о двух христианах, сердце которых было исполнено сатаною? Если даже принять мнение тюбингенцев в том ограниченном виде, что автор хотел показать особенную силу действия Св. Духа в Апостолах, то и тогда оно прямо противоречит всему характеру рассказа. Автор ни разу не высказывает прямо мысли о том, что Дух Св. обитает в Апостолах⁵⁵⁹; мало того, он даже не приписывает определённо им самого совершения чуда. Вообще, личность Апостолов в речи совершенно отступает на второй план; ни о себе, ни о ком нибудь другом из круга 12 Ап. Пётр не упомянул ни одним словом. Эта удивительная черта смирения, простоты и скромности служить лучшим ручательством исторической правды рассказа. Учение же о Св. Духе естественно было вызвано самим поводом речи. Апостол говорил по поводу греха и с самого же начала высказал взгляд свой на грех, как на единение с сатаной, с одной стороны, и вражду на Духа Св., с другой Мысль о Св. Духе, оскорбленном грехом, естественно должна была выступить заметно везде. Что же высказывается о Св. Духе в речи? Здесь мы, кажется, имеем одно из наиболее ясных мест, где Дух Святый прямо называется Богом: «почто исполни сатана сердце твое солгати Духу Святому (3)... не человеком солгал еси, но Богу» (4). Непосредственная связь ст. 3 с 4 не оставляет сомнения, что в обоих случаях лицо, которому лгут, имеется в виду одно и то же. Посему совершенно неосновательна попытка объяснения, будто «солгати Духу Св.» сказано о духе, как направлении Иерусалимской общины, которому солгали Анания и Сапфира⁵⁶⁰: «не человеком солгал, но Богу». Кроме того, и выражение – «искусить Духа Господня» (9) также не приложимо к духу в смысле направления. Далее, Духу Св. лгут, Его испытывают, следовательно, Он – дух личный. Он раскрывает обман и испытание: Он – дух всеведущий. В речи Ап. Петра отразилось также еще воззрение его на сущность греха и вменение. или условия вменения его, также и некоторые другие воззрения, напр., учение о сатане, как личном существе, и отношении его к людям; но всё это только отразилось, а не высказывается прямо, и поскольку отразилось, видно уже из предыдущего (см. выше).

Чудесное поражение Анании и Сапфиры произвело глубокое впечатление на верующих, «и великий страх объял всю церковь» (11 ст.).