Книга вторая (В которой разбираются прочие пять или шесть вопросов, предложенных из книги Царств)

1. Прежде всего [обращусь] я к тому, что повелел ты мне объяснить из первой книги Царств, [а именно], в каком смысле сказано: «И вошел Дух Господень в Саула» (1Цар.10:10), если в другом месте [Писание] говорит: «И злой дух Господень в Сауле» (1Цар.16:14). А написано здесь так: «И вот, когда он повернулся, чтобы идти от Самуила, изменил Бог в Сауле сердце в иное, и сбылись все знамения в тот день. И пришел оттуда к холму, и вот, навстречу ему хор пророков, и вошел в него Дух Божий, и он пророчествовал среди них» (1Цар.10:9–10). Все это предсказал ему Самуил, когда по велению [Божию] помазал его. И, как полагаю я, это не содержит в себе никакого вопроса. Ибо «Дух дышит, где хочет» (Ин. 3:8), и пророческий Дух не может быть запятнан соприкосновением с какой-либо душой, поскольку Он всюду проникает в своей чистоте (Прем.7:24). Однако не на всех Он действует одинаково; но на одних – осведомляя дух самих этих людей и показывая образы вещей, на других – используя ум и даруя познание, еще на иных – во вдохновении [затрагивая] и то и другое, а еще на кого-то – даже при их неведении. А осведомляет [пророческий Дух] дух [человека] двумя способами: или во сне, и подобным образом не только многие святые, но и фараон, и царь Навуходоносор видели то, что никто из них не был в состоянии понять, однако оба они могли видеть (Быт 41; Дан.2–4); или при помощи указания в исступлении, которое некоторые латинские авторы именуют оцепенением, – вряд ли в собственном смысле, но скорее в переносном, когда происходит отчуждение ума от телесных чувств, так что дух человека, объятый Божественным Духом, лишается подлежащих восприятию и созерцанию образов, – так Даниилу показано было то, чего он не понимал, и Петру – сосуд, спущенный с неба на четырех веревках (Деян.10:11), ведь и он лишь позже узнал, что означало это явление. А используя ум для [дарования] познания, [пророческий Дух воздействует] одним способом, [а именно] когда открывается значение и смысл того самого, что показывается в образах; и это – пророчество в более точном смысле этого слова, поскольку прежде всего это апостол называет пророчеством (1Кор.13:2); так Иосиф удостоился понять то, что фараон – лишь увидеть, и Даниил объяснил царю то, что тот воспринял и не понял. Когда же ум находится под воздействием [Духа] таким образом, что не образы вещей постигает в предположительном исследовании, но вглядывается в сами вещи, – а так постигаются премудрость, справедливость и все неизменные Божественные идеи, – это не относится к пророчеству, о котором ныне ведем мы речь. А оба пророческих дара уделяются тем, кто и образы вещей созерцает в Духе, и тотчас понимает их смысл или осведомляется [об этом] в самом видении при помощи ясных речений, – так объясняется нечто в Откровении. А на незнающих пророческий Дух воздействует так, как на Каиафу, когда он, будучи первосвященником, произнес пророчество о Господе, что лучше одному умереть за весь народ (Ин 11:49–50); ведь он о другом заботился в словах, которые говорил, и не знал, что говорил он их не от самого себя. Изобильное число примеров есть в Священных Писаниях, и говорю я о вещах, хорошо известных твоему усердию. Ибо ты не научаешься этому от меня, но, вопрошая, тем самым испытываешь меня, [с одной стороны], желая узнать о моем преуспеянии, (а с другой), готовый исправить заблуждающегося. Тем же словом, которое стоит [в Писании]: «Вошел в него Дух» (1Цар 10:10), обозначается как бы некое внезапное дуновение из сокровенного тайника Божественности. Итак, что надлежит нам думать по поводу того, каким именно из названных выше способов было оказано воздействие на Саула, – это становится вполне ясно из написанного здесь: «изменил Бог в Сауле сердце в иное» (1Цар.10:9). Ведь так здесь обозначается другое расположение сердца, которое Бог посредством изменения сделал способным воспринимать для пророческого прорицания обозначающие и предвещающие нечто образы.

2. Однако между пророчеством таких пророков, как Исаия, Иеремия и прочих подобных им, и этим преходящим пророчеством, которое проявилось в Сауле, та же разница, что и между человеческой речью, когда разговаривают люди, и той же самой речью, когда произнесена была она из-за необходимости чуда ослицей, на которой сидел пророк Валаам (Числ.22:28). Ибо это животное получило такой дар на время, чтобы Бог мог показать, что решил Он, а вовсе не потому, что животные обыкновенно говорят с людьми. И даже если пример этот далеко отстоит вследствие большого различия, куда меньше следует удивляться, что дурному человеку на некоторое время дано было пророчество в качестве преходящего расположения, если дал его Тот, Кто, когда захотел, и ослицу заставил говорить. Ведь куда больше отличается скот от человека, чем дурной человек от избранных, но все же людей. Ибо если скажет кто-либо нечто относящееся к мудрости, не следует тотчас же считать его мудрецом. Точно так же и тот, кто вдруг изрек пророчество, не должен причисляться к пророкам: ведь и Господь в Евангелии говорит, что некоторые с радостью принимают слово, однако не имеют глубины корня и непостоянны (Мф.13:20–21). И потому, как показывают следующие слова, "вошло это в пословицу: «Неужели и Саул во пророках?» (1Цар. 10:12) Итак, не будем удивляться, если некое Божественное действие проявляется в людях, заслуги или характер которых оно превосходит, когда по случаю угодно Богу явить нечто такое в целях некоего обозначения.

3. А если смущает то, что позже угнетал Саула нападающий злой дух, хотя ранее получил он Дух пророческий, то и этому не следует удивляться. Ибо последнее произошло в целях некоего возвещения, а первое – как заслуженное отмщение. И не должна смущать нас эта изменчивость в человеческом духе, то есть в подверженном изменениям творении, и в особенности тогда, когда облечены мы в тлеющую и смертную плоть. Разве не видим мы, что в самом Петре, как показывает Евангелие, существовало столь великое исповедание, что удостоился он слышать: «Блажен ты Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, Сущий на небесах» (Мф.16:17), однако немногим позже столь по-плотски рассуждал он о страстях Господа, что тотчас услышал: «Отойди от меня, сатана, ты Мне соблазн; ибо ты думаешь не о том, что Божие, но что человеческое?» (Мф.16:23) И, быть может для некоторых, разумеющих более глубоко, то различие, на основании которого Петр сперва по откровению Бога Отца познал, что Христос есть Сын Божий, а потом испугался, как бы Тот не умер, имеет то же значение по отношению к упоминавшимся выше видениям ума, какое имеет откровение пророчества, сначала вдохновившее Саула, и угнетавшее его затем смешение со злобным духом, для различения видений, которые воображательно происходят в человеческом духе при бездействии ума.

4. А то, что даже злым называется дух Господень, надлежит понимать в том смысле, в каком сказано: «Господня земля» (Пс.23:1), то есть она – Его творение и находится в Его власти. Или если из-за того не подходит этот пример, что земля не зла, – ведь «всякое творение Божие благо» (1Тим 4:4), – то [вполне] подходит то обстоятельство, что сам Саул, уже порочный, нечестивый и неблагодарный святому Давиду, сделавшийся даже преследователем его, движимый пламенем жесточайшей ненависти, все еще назывался помазанником Господним. Ведь так называл его сам Давид, когда отомстил за его убийство (2Цар 1:14–15). Однако я полагаю, что злобный дух, возбуждавший Саула, из-за того назван духом Господним, что нападал на Саула по сокрытому суду Господню. Ибо Бог пользуется служением даже и злых духов для отмщения злым или для испытания добрых; и по-разному [пользуется] в первом случае и во втором. Ибо хотя потому злобен некий дух, что по злой воле своей стремится он [кому-либо] повредить, однако не иначе получает он власть нанести вред, как от Того, под властью Которого все упорядочено в соответствии с точными и справедливыми степенями заслуг, поскольку никакая злая воля не от Бога, но всякая власть – от Бога (Рим.13:1). Ведь хотя и находится в чьей-нибудь власти желать, однако не в его власти сделать кому-то это желаемое или претерпеть от кого-то. Ибо и Сам единственный Сын Божий, намереваясь в определенное время пострадать, смиренно сказал человеку, говорящему гордо и утверждающему, что имеет он власть убить или отпустить Его: «Ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше» (Ин.19:11). Также и диавол, желая повредить праведному мужу Иову, разумеется, имел свою, диавольскую волю к нанесению вреда, однако просил власти у Господа Бога, говоря: «Простри руку Твою и коснись плоти его» (Иов 2:5), – хотя, если было бы позволено, он сам сделал бы это. Ибо подобным образом он просил именно позволения, и рукой Господней называл свою руку, получившую позволение от Господа, то есть ту самую власть, которую хотел получить. С этим согласуются и слова Евангелия, которые говорит Господь ученикам: «Этой ночью сатана просил сеять вас, как пшеницу» (Лк.22:31). Поэтому и называется злой дух Божиим, ибо он – служитель Божий, совершающий в отношении Саула то, что присудил тому претерпеть всемогущий Судия. Итак, не был этот дух Божиим с точки зрения его воли, по которой был он зол, но был Божиим, [во-первых], как созданное [Богом] творение, [а во-вторых], в силу той власти, которую приобрел не от своей, но от Господней справедливости. Ибо так звучат и сами слова Писания, говорящего: "И встал Самуил, и отошел в Раму; и Дух Господень отступил от Саула, и охватил его злобный дух от Господа, и угнетал его. И сказали слуги Сауловы ему: Вот злобный дух Господень возмущает тебя» (1Цар.16:13–15). Итак, сказанное ему слугами: злобный дух Господень, проясняют вышестоящие слова повествующего Писания, гласящие: «злобный дух от Господа». Ибо потому он «Господень», что «от Господа»; ведь сам по себе имел он желание повредить, то есть охватить Саула, но не имел бы возможности, если бы не было дозволено высшей справедливостью. Ибо если справедливо мстит Бог, как говорит сам апостол, предавая людей «в похоти сердец их» (Рим.1:24), то нет ничего удивительного в том, что отмщая не менее справедливо, предает Он их также похотям других, стремящихся повредить. И при всем этом справедливость Его всегда соблюдается незыблемой.

5. Следовало бы обратить внимание и на то, что сказано здесь с добавлением (слова «злой»): "злой дух Божий». Ведь когда просто говорится: «дух Божий», то даже если не добавлено «добрый», мы все равно считаем его добрым. И из этого ясно, что добрый дух называется духом Божиим по [своему] существу, а злой дух – по [своему] служению. Однако и тут могут спросить: «Если говорится о духе Божием, и уже на этом основании, без всякого добавления, следует считать его добрым, то надо ли думать, что это единосущный в Троице Отцу и Сыну Святой Дух, о Котором в Писании говорится: «Где Дух Господень, там свобода» (2Кор.3:17); и еще: «А нам Бог открыл Духом Своим»(1Кор 2:10); и далее: «Так и Божиего никто не знает, кроме Духа Божия»? (1Кор 2:11) И во многих других местах [Писания] сходным образом упоминается Дух Божий, и подразумевается Святой Дух, хотя и нет никакого добавления, ведь окружающие слова достаточно показывают, о Ком идет речь; так что иногда даже и «Божий» не добавляется, однако и в этом случае нужно понимать по преимуществу Святой Дух Божий. Ведь о ком другом упоминает [апостол], говоря: «Этот самый Дух свидетельствует духу нашему, что мы – дети Божии» (Рим 8:16); и: «Этот самый Дух подкрепляет немощь нашу» (Рим 8:26); и: "Все это производит один и тот же Дух, разделяя каждому особо, как ему угодно» (1Кор 12:11); и: «Есть различия дарований, но Дух – тот же»? (1Кор 12:4). Во всех этих изречениях не добавлено ни Божий, ни Святой, но разумеется именно Он. Но я [и вообще] не знаю, может ли быть подтверждено неким очевидным примером, что в некоторых местах, где говорится о Духе Божием без всякого добавления, обозначается не этот Святой Дух, а некий иной, хотя и добрый, однако сотворенный и устроенный. Ибо то, что приводят в защиту [этого мнения] – сомнительно, и не имеет ясного подтверждения, как [например], написанное: «Дух Божий носился над водой» (Быт.1:2). Ибо не нахожу я, что препятствует и здесь подразумевать Святой Дух. Ведь если под именем вод подразумевается та бесформенная материя, которая была сотворена из ничего, откуда все произошло, то почему нельзя думать, что Святой Дух Устроителя, чтобы устроить все, носился над этой материей, не сообразно уровням мест и промежуткам пространств, что совсем несправедливо говорить о любой бестелесной вещи, но по превосходству и совершенству господствующей над всем воли? И потому в особенности это так, что данное изречение, как это вообще свойственно [Ветхому] Писанию, возвещает также нечто пророческое и предызображает таинство будущего крещения [вновь] рождающегося народа от воды и Духа Святого. Итак, не обязательно, [обдумывая] сказанное: «И Дух Божий носился над водою», видеть здесь тот же дух, которым, как угодно думать некоторым, как бы одушевляется вся в целом эта телесная громада мира для обеспечения всего рождающегося и содержащихся в своем виде телесных творений. Ведь все таковое есть тварь. Есть также и те, кто хотели бы отнести написанное: «Ибо Дух Господень наполняет всю вселенную» (Прем.1:7), к тому же самому духу, то есть к невидимому творению, оживляющему и содержащему все видимое в целом посредством некоего универсального одухотворения. Но я не вижу, что мешает и здесь разуметь Дух Святой, если сам Бог говорит у пророка: «Я наполняю небо и землю» (Иер.23:24). Ведь не без Своего Святого Духа наполняет Бог небо и землю. Поэтому что удивительного, если о Его Святом Духе сказано: «наполняет всю вселенную»? (Прем.1:7). Ведь в одном смысле наполняет Он, освящая, как говорится о Стефане и подобных ему: «исполнился Духа Святого» (Деян.7:55); итак, в одном смысле наполняет освящающей благодатью, как некоторых святых, а в другом – [Своим] поддерживающим и упорядочивающим присутствием, как наполняет Он все. Вследствие всего вышесказанного, я не знаю, можно ли на основании какого-либо твердого свидетельства Писания утверждать, что если без всякого добавления говорится о духе Божием или духе Господнем, это означает нечто иное, а не Дух Святой. Но даже если и есть вдруг нечто, что не попалось пока мне на глаза, то следующее я уж точно могу сказать наверняка: всякий раз, когда упоминается в Святых Речениях Дух Божий и ничего не добавляется, мыслится ли при этом Дух Святой, единосущный Отцу и Сыну, или некое невидимое творение, ни в коем случае нельзя мыслить его злым, если только не прибавлено, что он зол. А поскольку Бог во благо пользуется злым [духом] для исполнения Своих судов, для отмщения злым и научения или испытания добрых, то и этот дух именуется духом Божиим.

6. Не должно смущать нас также и написанное ниже, что тот же Саул [опять] пророчествовал, когда нашел на него Дух Божий, так что получается, что после доброго Духа – дух злой, а после злого – снова добрый. Ведь это происходит не по изменчивости Духа Святого, пребывающего неизменным с Отцом и Сыном, но по изменчивости человеческой души, а Бог при этом все распределяет: злым – по заслуге осуждения или исправления, добрым – по избытку Своей благодати. Хотя может показаться, что один и тот же Дух Божий всегда пребывал в Сауле; однако был злым для него, поскольку Саул не соответствовал святости этого Духа. Но так кажется неверно. Ведь благоразумнее и точнее тот смысл, что в силу изменчивости человеческого побуждения добрый Дух Божий воздействует во благо, даруя или пророчество, или некое другое дело на Божественной службе; а злой дух воздействует злобно, хотя и он из-за служения его Божественной справедливости, все распределяющей и всем верно пользующейся, называется духом Божиим. Особенно очевидно [подобное понимание] из сказанного: «Отступил от него Дух Божий», «и охватил его злобный дух от Господа» (1Цар.16:14). Ведь никак не может оказаться, что одно и то же и отступает, и охватывает. Далее, в некоторых рукописях, и особенно в тех, которые, как кажется, переведены с еврейского языка дословно, мы находим, что дух Божий упоминается без всякого прибавления; и его злобность становится понятна из того, что он нападал на Саула, а Давид укреплял Саула, играя на цитре. Однако очевидно, что не добавлено здесь «злой», поскольку немного выше это уже было сказано, и легко может быть выведено и понято из стоящих рядом [слов] Писания. Ведь в вышеупомянутых рукописях [это место] читается так: «Потому когда дух Господень нападал на Саула, Давид брал кифару и перебирал рукою своей, и оживлялся Саул, и легче было ему; ибо отступал от него злой дух» (1Цар.16:23). Итак, поскольку во втором случае не сказано: дух Божий, но только: «злой дух», то сказанное здесь является как бы добавлением того, чего не было сказано выше. Или же сказано так, поскольку выше стояли такие слова: «И сказали слуги Сауловы ему: Вот злой дух Божий возмущает тебя; пусть прикажет господин наш, и слуги твои, [стоящие] перед тобой, разыщут человека, искусного в игре на кифаре, чтобы когда нападает на тебя злой дух Божий, он играл рукою своей, и легче было тебе» (1Цар.16:15–16). Итак, не было нужды, говоря вновь: «когда дух Божий нападал на Саула», добавлять «злой», поскольку ясно, о каком духе тут говорится.

7. Однако есть [другой] большой вопрос, который не исследовать мимолетным порывом души, а именно: [как может быть], что когда Саул преследовал невинного Давида, полный ненависти и неистовый от зависти, «сошел на него Дух Божий, и он пошел, и идя пророчествовал» (1Цар 19:23) Ведь нельзя здесь видеть никакой дух, кроме доброго, при помощи которого святые пророки различали образы и явления будущих вещей; не только на том основании, что сказано: «и пророчествовал», ибо в [переведенных] с еврейского рукописях мы находим подобные же слова произносимыми в отношении злого духа: «И на другой день напал злой дух Божий на Саула, и он пророчествовал посреди дома своего» (1Цар.18:10). И в иных местах Божественного Писания мы часто встречаем, что пророчества именуются не только добрыми, но и злыми; упоминаются и пророки Ваала (3Цар.18:19, 22, 25, 40); а также упрекаются те, кто пророчествовали во имя Ваала (Иер.2:8). Поэтому вовсе не обязательно следует думать, что сошедший после на Саула дух был добрым, поскольку сказано: «И он пошел, и идя пророчествовал». [Но скорее на том основании нужно считать его добрым], что слова стоят здесь без всякого добавления: «Сошел и на него Дух Божий» (1Цар.19:23) Ведь здесь не было выше сказано, как в разбиравшемся прежде месте: «злой дух Божий», чтобы на основании этого можно было подразумевать подобное и в отношении следующего далее, и даже напротив, предшествующие слова с большей силой свидетельствуют, что этот Дух Божий был добрым и поистине пророческим. Ибо Давид был с Самуилом, а Саул послал слуг взять Давида. А поскольку Самуил был среди пророков в пророческом собрании, где все в это время пророчествовали, то и посланные слуги, исполнившись того же духа, стали пророчествовать; это же случилось и с другими посланными [слугами], и то же самое с третьими, а когда позднее отправился туда и сам Саул, то «сошел и на него Дух Божий, и он пошел, и идя пророчествовал» (1Цар.19:23). Ведь когда говорится: «сошел и на них Дух Божий, и они начали пророчествовать» (1Цар 19:20), то ясно, что это тот самый Дух, который был в пророках, среди которых находился и Самуил, а потому по необходимости следует считать его добрым Духом. И по этой причине надлежит тщательно разобрать вопрос, каким образом и они, будучи посланы взять человека и отвести его на смерть, удостоились воздействия подобного Духа, и Саул, пославший их, когда сам пришел и искал пролить невинную кровь, – сподобились принять этот Дух и пророчествовать.

8. И без сомнения здесь уместно будет указать на то, что вполне ясно излагает апостол Павел, показывая превосходнейший путь. Он рассуждает так: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я сделался подобен звучащей меди и звенящему кимвалу. И если я имею [дар] пророчества, и знаю все таинства, и владею всяким познанием; и если я имею всю веру, так что и горы переставляю, а любви не имею, то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, то нет мне (в этом) никакой пользы» (1Кор 13:1–4). Понятно, что здесь упоминает он дары, которые преподаются благодаря распределяющей деятельности Духа Святого, как и выше он говорит: «Но каждому дается проявление Духа на пользу; одному дается Духом слово мудрости, другому слово знания, тем же Духом; иному вера, в том же Духе; иному дар исцелений, в одном Духе; иному чудотворения; иному пророчество, иному различение духов, иному разные языки... И все это производит один и тот же Дух, уделяя каждому его собственное, как угодно Ему» (1Кор.12:7–12). Итак, вполне очевидно, что пророчество входит в число даров Духа. Однако если кто имеет его, а любви не имеет, то он – ничто. Из этого можно понять следующее: зачастую бывает так, что некоторые [люди], даже будучи недостойны вечной жизни и Царства Небесного, все же отмечаются, хотя и не имеют любви, некоторыми дарами Святого Духа, однако без любви дары эти, хотя сами по себе и не суть ничто, ни в чем не приносят пользы подобным [людям]. Ведь пророчество без любви, как было уже показано, не приводит к Царству Божию, а любовь без пророчества несомненно приводит. Ибо когда [апостол], рассуждая о членах Христовых, говорит: «Разве все апостолы? Разве все пророки?» – то этим он, несомненно, показывает, что даже и не имеющий [дара] пророчества может входить в число членов Христовых; но какое место среди них может занять некто, если он не имеет любви, без которой человек – ничто? И рассуждая о членах, из которых составляется тело Христово, он никоим образом не говорит: «Разве все имеют любовь?» – как говорит: «Разве все апостолы? Разве все пророки? Разве все чудотворцы? Разве все имеют дары исцелений?» (1Кор.12:29–30) и прочее в том же роде.

9. Но некто скажет, что хотя может случиться кому-то не иметь пророчества, но иметь любовь, и вследствие этого при перечислении подобный [человек] относится к Христовым членам, однако не может быть, чтобы имел он пророчество, но не имел любви; ибо человек, имеющий пророчество без любви – ничто. В том смысле [ничто], в каком мы могли бы сказать, что человек, имеющий душу без ума – ничто; [мы сказали бы так] не потому, что можно найти человека, имеющего душу и не имеющего ума, но поскольку даже если и возможно было бы найти такового, он был бы ничто. Точно так же можно сказать: «Если тело имеет форму, но не имеет цвета, то его нельзя увидеть»; [и говорится так] не из-за того, что существует такое тело, которому не присущ цвет, но поскольку если бы оно и существовало, все равно не могло бы быть воспринято. Возможно, в этом смысле сказано и то, что если кто-то имеет пророчество, а любви не имеет, то он – ничто; [сказано так] не вследствие того, что в ком-то может быть пророчество без любви, но на том основании, что если бы даже и было оно, никакой пользы не могло бы принести [подобному человеку]. Итак, для разрешения этого вопроса требуется, чтобы мы показали кого-либо порочного, и притом имеющего этот самый дар пророчества. И если мы никого не находим, то вот, сам Саул вполне ясно это показывает. Но очевидно также, что был порочен и известный Валаам, ибо не умалчивает Писание о том, что был он осужден Божественным судом, однако имел пророчество; поскольку не было у него любви, присуща была ему воля проклясть народ Израилев, подстрекаемая наградой, обещанной нанявшим его за деньги для проклятия врагом, и однако вследствие излитого на него дара пророчества он невольно произнес благословение (Числ.22–24). Эти слова вполне подтверждаются и изречением, записанным в Евангелии, что «многие скажут в тот день: «Господи, Господи, во имя Твое мы ели и пили, и во имя Твое пророчествовали, и во имя Твое сотворили множество чудес, однако им будет сказано: Не знаю вас, отойдите от Меня, делающие неправду» (Мф.7:22–23). Ведь не можем мы предполагать, что они станут лгать на том суде, где нет никакого места обману; да и не читаем, чтобы хоть кто-то из них произнес: «Мы возлюбили Тебя». Итак, могли они сказать: «Во имя Твое пророчествовали», хотя и были негодны и порочны, однако не могли сказать: «Мы соблюли заповеданную Тобою любовь». Ибо если бы так сказали, не услышали бы в ответ: «Не знаю вас». Ведь (Господь) говорит: «По тому узнают, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин.13:35).

10. Итак, этот пример Саула противостоит некоторым гордым еретикам, отрицающим, что нечто благое из даров Святого Духа может быть дано тем, кто не принадлежат к уделу святых, когда говорим мы этим еретикам, что подобные люди могут имеет таинство крещения, которое, когда приходят они к кафолической Церкви, никоим образом не следует в них порицать или преподавать его им, как будто они его не имеют. [Однако мы при этом утверждаем], что не следует им твердо надеяться на свое спасение, раз мы не отвергаем того, что, по нашему признанию, они получают; напротив, они должны познать необходимость для себя войти в общение единства посредством уз любви, без которой они могут иметь все что угодно, хотя бы и святое и почетное само по себе, и притом сами быть ничем, сделавшись тем менее достойными награды вечной жизни, чем менее хорошо пользовались они теми дарами, которые получили в этой преходящей жизни. Ибо только любовь пользуется хорошо, а любовь все терпит (1Кор.13:7), и потому не разрывает единства, будучи его крепчайшей связью. Ведь и раб получил талант, и нельзя иначе понимать этот талант, как в качестве некоего Божественного дара, но «тому, кто имеет, дано будет, а у того, кто не имеет, будет отнято и то, что имеет» (Мф.25:29). То, чего не имеет, нельзя отнять, но не имеет он другого, так что заслуженно отнимается у него то, что имеет; не имеет любви, чтобы пользоваться этим, так что отнимается все прочее, что имеет, поскольку все это бесполезно без любви.

11. Итак, не удивительно, что царь Саул и Дух пророческий получил тогда, когда впервые был помазан, и позже, когда был отвергнут вследствие непослушания и отступил от него [добрый] Дух Господень, был охвачен злобным духом от Господа; причем и этот дух именуется духом Господним по причине служения, поскольку всеми, и даже злобными духами Господь пользуется во благо: или для наказания кого-то, или для исправления, или для испытания; и хотя нет никакой злобы у Бога, "нет и никакой власти, которая не была бы от Бога« (Рим.13:1). Называется даже и сон Господним, а именно объявший воинов того же Саула, когда Давид взял копье и чашу у изголовья спящего; не потому, что был тогда сон в Господе, так что Сам Он спал, но поскольку сон этот, охвативший тогда людей, был наведен по повелению Божию, чтобы не замечено было присутствие здесь слуги Его Давида. Неудивительно и то, что тот же Саул вновь получил пророческий Дух, когда преследовал праведного и пришел схватить и убить его в то место, где было собрание пророков. Ведь подобным образом вполне ясно показано, что на основании подобного дара никто не может чувствовать себя в безопасности, [думая], что он весьма угоден Богу, если не имеет любви. Ибо дар этот мог быть дарован и Саулу, несомненно, из-за некоего сокрытого таинства; и значит, мог он быть дан отвергнутому, завистливому, неблагодарному, воздающему злом за добро и даже после самого этого приятия Духа не исправившемуся и не изменившемуся к лучшему.

1. Давайте теперь рассмотрим, в каком смысле сказано: «Я раскаялся, что поставил Саула царем» (1Цар.15:11). Ведь ты спрашиваешь, разумеется, не как несведущий в разумении подобных слов, но проверяя по отеческому усердию и благосклонной заботе мои начатки, – как может раскаяться в чем-либо Бог, обладающий всеведением. Итак, когда говорится это о Боге, я полагаю, что произносится нечто недостойное [Его], если [вообще] можно найти что-либо достойное [Его] из говоримого о Нем. Ибо поскольку Его вечная сила и Божество тотчас удивительным образом превосходят все слова, при помощи которых осуществляется человеческое общение, то что бы ни говорилось о Нем по-человечески, в том числе и кажущееся людям презрительным, сама человеческая немощь убеждается этим, что даже то, что она считает сказанным о Боге в Священном Писании подобающим образом, приспособлено скорее к человеческому восприятию, чем к Божественной возвышенности; так что вследствие этого и это последнее (т. е. сказанное подобающим образом) так же должно быть превзойдено более ясным разумением, как и то первое (т. е. сказанное неподобающим образом) было превзойдено каким бы то ни было [разумением].

2. Ибо кому из людей не придет в голову, что не может быть раскаяния в Боге, заранее ведающем все? И вполне ясно, что если из этих двух слов, а именно предведение и раскаяние, мы считаем одно, а именно предведение, соответствующим Богу, то [тем самым] отрицаем, что в Нем есть раскаяние. Но если кто-либо, исследуя это в более углубленном размышлении, спросит, каким образом свойственно Богу это самое предведение, и обнаружит, что Его неизреченное Божество далеко и намного превосходит значение также и этого слова, то пусть не удивляется, что и то и другое может быть сказано о Нем с точки зрения людей, и в то же время и то и другое говорится о Нем неподобающим образом, если иметь в виду Самого по Себе Бога. Ведь что такое предведение, как не ведение будущего? Но что является будущим для Бога, превосходящего всякое время? Ведь если ведение Божие обладает самими вещами, то для него они суть не будущие, а настоящие; и потому это уже нельзя называть предведением, но только лишь ведением. А если, как в порядке временных творений, так и у Него еще не существует того, что будет, но в Своем ведении Он предшествует этому, тогда Он познает это дважды: сначала в соответствии с предведением будущего, а затем сообразно ведению настоящего. Тогда нечто бывает временно присуще ведению Божию, а это в высшей степени нелепо и ложно. Ибо не может [Бог], предузнав нечто как будущее, знать это, когда оно настало, если только не познает Он это дважды: и предузнавая прежде, чем оно появилось, и познавая, когда уже появилось. Таким образом выходит, что – а это далеко отстоит от истины – нечто бывает временно присуще ведению Божию, когда временное, которое предузнается, познается также и как настоящее, которое до того, как стало таким, не познавалось, но лишь предузнавалось. А если даже когда настало то, наступление чего предузнавалось, ничего нового не стало присуще ведению Божию, но остается то же самое предведение, которое было еще до того, как произошло то, что предузнавалось, то почему называется оно предведением, не относясь к чему-то будущему? Ибо то, что оно воспринимало как будущее, теперь является настоящим, а немного позже станет прошлым. Но никак нельзя говорить о предведении настоящих или прошедших вещей. Тогда возвращаемся к тому, что предведение будущих вещей стало ведением тех же самых вещей, но уже настоящих. И поскольку то, что сперва было предведением, затем становится в Боге ведением, это допускает перемену и является временным, тогда как Бог, сущий воистину и вполне, никоим образом не подвержен изменению и не в малой степени не временен. Итак, нам лучше говорить не о предведении Божием, но лишь о Его ведении. Но можно и о нем спросить, каким образом оно [существует в Боге]. Ибо мы обычно говорим о неком ведении в нас, когда удерживаем в памяти нечто воспринятое и познанное, когда помним нечто, что мы восприняли и познали, так что, когда желаем, можем воспроизвести это. Если в Боге все точно так же, и в собственном смысле можно сказать: Он познает и познал, воспринимает и воспринял, то Он допускает время, и не в меньшей степени проникает сюда та изменчивость, которую следует подальше устранить от сущности Божией. И однако невыразимым образом Бог и ведает и предведает. Точно так же и раскаивается Он невыразимым образом. Ведь хотя ведение Божие далеко отстоит от человеческого ведения, так что всякое сравнение здесь достойно смеха, однако и то, и другое называется ведением. И притом человеческое ведение таково, что апостол даже говорит о нем: Ведение упразднится (1Кор.13:8), чего никоим образом нельзя справедливо сказать о ведении Божием. Так и гнев человеческий бывает бурным и [происходит] не без душевного терзания, а гнев Божий, о котором говорится в Евангелии: «Но гнев Божий пребывает на нем» (Ин.3:36); и апостол [говорит]: «Ибо открывается гнев Божий с неба на всякое нечестие» (Рим.1:18), [изливается так], что Бог, неизменно сохраняя полное спокойствие, с удивительной справедливостью налагает наказание на подчиненное Ему творение. Также и милосердие человека совершается с некоторым страданием сердца (cordis miseriam), отчего само имя милосердия (misericordia) и происходит в латинском языке. Сюда относится и то, что не только радоваться с радующимися, но и плакать с плачущими побуждает апостол (Рим.12:15). Но кто здравомыслящий скажет, что Бога затрагивает некое страдание (ulla miseria)? И однако Писание всюду свидетельствует, что Он милосерд. Точно так же и человеческую ревность мы не можем мыслить без некой заразы недоброжелательности, но ревнующего Бога [мы мыслим] не так: слово то же, но способ – иной.

3. Долго рассматривать все прочее; существуют бесчисленные свидетельства, которые подтверждают, что многое Божественное называется теми же именами, что и человеческое, тогда как [в действительности] они отделены несравнимым различием. Однако не напрасно одни и те же наименования даны и тем и другим вещам, а скорее по той причине, что когда познаны те [человеческие вещи], которые содержатся в повседневном образе жизни и узнаются при их испытании и использовании, они предоставляют некий путь к познанию высших [Божественных вещей]. Ибо если я отниму от человеческого ведения изменчивость и некие переходы от мысли к мысли, бывающие, когда мы вспоминаем [нечто], чтобы различить душою то, чего немногим раньше не было у нее во внимании, и таким образом перескакиваем из одной части в другую посредством сменяющих друг друга воспоминаний, – по этой причине и апостол также называет наше ведение ведением «отчасти» (1Кор.13:9), – итак, когда удалю я все это и оставлю одну лишь жизненность точной и непоколебимой истины, озаряющей все в едином и вечном созерцании; и даже не оставлю – ибо не обладает этим человеческое знание – но по мере сил измыслю это, то передо мной так или иначе предстанет ведение Божие. И это имя, на том основании, что при ведении нечто бывает несокрытым для человека, может быть общим для обеих этих вещей. Хотя и в самих людях ведение обычно отличается от мудрости, так что и апостол говорит: «Одному дается Духом слово мудрости, другому слово ведения, тем же Духом» (1Кор.12:8). Но в Боге, разумеется, не две эти вещи существуют, а нечто единое. В людях же они обычно различаются таким образом, что мудрость относится к познанию вечного, а ведение – к тому, что воспринимается телесными чувствами. Но хотя бы кто-нибудь другой и провел иное различение, все же если бы не были они разными, то не разделялись бы так апостолом. И если вправду дело обстоит так, что имя ведения нужно отнести к тем вещам, которые воспринимаются телесным чувством, то вообще нет никакого ведения у Бога, ведь Бог Сам по Себе не состоит из тела и души, как человек. Но лучше говорить, что ведение Божие – другое и не принадлежит к тому роду, к которому относится то, что называют человеческим ведением; ведь точно так же и то, что называется Богом, имеет совсем другой смысл, чем сказанное: «Стал в сонме богов» (Пс.81:1). Однако эта самая общность выражения [ведение] некоторым образом относится к несокрытости. Точно так же от гнева человеческого я удалю бурное волнение, чтобы осталась отмщающая сила, и таким образом так или иначе возвышусь к познанию того, что именуется гневом Божиим. Также, если от милосердия удалишь ты сострадание к тому, кого ты жалеешь, участвуя в его несчастье, и останется спокойная благость помощи и избавления от несчастья, то таким образом будет достигнуто некое познание Божественного милосердия. Не станем также отвергать и отбрасывать ревность Божию, когда находим мы ее в Писании, но удалим от человеческой ревности больное томление печали и вредное смятение души, и останется лишь то решение, согласно которому нарушение чистоты не может оставаться безнаказанным; так что благодаря этому мы возвысимся и начнем неким образом улавливать ревность Божию.

4. Поэтому также и когда мы читаем, что Бог говорит: «Я раскаялся» (1Цар.15:11), нам следует обдумать, как обычно проявляется у людей дело раскаяния. Здесь, без сомнения, обнаруживается воля к изменению, но в человеке она [связана] с печалью души; ибо он осуждает в себе то, что сделал необдуманно. Поэтому устраним то, что происходит от человеческой немощи и неведения, и останется одна лишь воля, чтобы нечто стало не так, как это было. Таким образом, можно в значительной степени усвоить нашим умом, в соответствии с каким правилом следует мыслить раскаяние Бога. Ибо когда говорится, что Он раскаивается, [это означает], что Он хочет, чтобы нечто не было таким, каким Он создал это быть. Однако и когда было это таким, должно было быть таким; и когда не дозволяется уже этому быть таким, не должно уже быть таким; [и происходит все это] в соответствии с неким вечным и неколебимым судом справедливости, посредством которого Бог по Своей неизменной воле распределяет все изменчивое.

5. Но поскольку мы обычно с похвалой говорим о предведении и ведении у людей, да и гнева человеческий род склонен скорее страшиться со стороны могучих властителей, чем осуждать [его в них], то и полагаем мы, что подобное говорится о Боге подобающим образом. А из-за того, что тот, кто ревнует или в чем-либо раскаивается, при этом обыкновенно или впадает в некую провинность, или исправляет ее в себе, это говорится о людях с осуждением, и вследствие этого возникает недоумение, когда мы утверждаем, что и в Боге есть нечто подобное. Однако Писание, заботясь обо всем, скорее всего с той целью предлагает и подобные [качества], чтобы то, что [из приписываемых Богу качеств] нам нравится, не понималось в отношении Бога так же, как обычно понимается в людях. Ведь при помощи того, что нам не нравится, если не дерзаем мы так понимать это в Боге, как находим в человеке, мы научаемся подобным же образом рассматривать также и то, что полагаем уместным и соответствующим [Богу]. Ибо если нельзя говорить нечто о Боге, поскольку это не нравится нам в человеке, то мы не вправе называть Бога неизменяемым, ведь о людях это сказано с осуждением: «Ибо нет в них перемены» (Пс.54:20). Точно так же есть нечто, что в человеке похвально, а в Боге невозможно, как стыд, являющийся великим украшением юного возраста, как страх Божий, который упоминается с похвалой не только в Ветхих Писаниях, но также и апостол говорит: "Совершая освящение в страхе Божием» (2Кор.7:1); а в Боге, разумеется, его нет. Поэтому, как некоторые похвальные [качества] людей неверно сказывались бы в отношении Бога, так и нечто предосудительное у людей справедливо мыслится в Боге; однако не таковым [мыслится], какое в людях, но, при общем наименовании, оно далеко отстоит по своему способу и понятию. Ведь немного позже тот же Самуил, которому Господь сказал: «Я раскаялся, что поставил Саула царем» (1Цар.15:11), говорит самому Саулу о Боге: «Ибо не человек Он, чтобы раскаяться Ему» (1Цар.15:29). Здесь вполне очевидно показывает он, что даже если Бог говорит: «Я раскаялся», подобное не следует понимать по-человечески, как мы разъяснили это уже по мере наших сил.

1. Ты также спрашиваешь, неужели нечистый дух, бывший в волшебнице, мог сделать так, что Саул видел Самуила, и тот говорил с ним? (1Цар.28:7–19) Но куда большего удивления заслуживает то, что сам сатана, князь всех нечистых духов, мог беседовать с Богом и просить дозволения искушать праведнейшего мужа Иова (Иов.1:11) и он что просил предать ему апостолов для искушения (Лк.22:31). И если здесь потому нет никакого сложного вопроса, что вездесущая Истина говорит с каким угодно творением посредством какого угодно творения, и по этой причине вовсе не стоит возвеличивать того, к кому обращается Бог, так как все дело в том, что именно говорится, – ведь и император не говорит со многими невинными, о счастье которых он неусыпно заботится, и говорит со многими виновными, которых повелевает казнить, – итак, если из-за этого не возникает никакого недоумения, то нет никакого вопроса также и в том, как мог нечистый дух говорить с душой святого мужа. Ведь понятно, что Бог, Творец и Освятитель всего куда больше всякого святого. И если смущает то, что было дозволено злобному духу вызвать душу праведника и как бы извлечь ее из сокровенных обителей умерших, то разве не больше надо удивляться тому, что сатана взял Самого Господа и поставил Его на крыле храма? (Мф.4:5) Каким бы способом ни сделал он этого, точно так же сокрыт и тот способ, каким он сделал так, что Самуил был вызван; если только не скажет вдруг кто-либо, что диаволу куда легче было получить дозволение на то, чтобы взять живого Господа, откуда хотел, и поставить, куда хотел, чем на то, чтобы призвать дух мертвого Самуила из его селений. Так что, если описанное в Евангелии потому не приводит нас в смущение, что Господь без всякого умаления Его власти и Божества захотел и дозволил, чтобы это произошло, подобно тому, как и от иудеев, хотя и порочных, нечистых и делающих дела диавола, Он все же претерпел и взятие, и пленение, и осмеяние, и распятие, и убиение, то не будет нелепым поверить, что по некому домостроительству Божественной воли было дозволено, чтобы не невольно и не под властью или бременем магической силы, но по собственному желанию и из повиновения тайному распоряжению Божию, сокрытому от волшебницы и Саула, согласился дух святого пророка предстать перед взором царя, чтобы высказать тому изволение Божие. Итак, почему должно казаться, что душа доброго человека, когда пришла она, будучи вызвана живыми нечестивцами, лишается своего достоинства, если зачастую и живые добрые люди, будучи призваны, приходят к злым и говорят с ними о том, чего требует обязанность справедливости, по необходимости или с пользой для настоящего момента выводя на свет их пороки, и при этом красота добродетели добрых сохраняется незыблемой?

2. Хотя для этого случая можно обнаружить более легкий выход и более удобное объяснение, если мы признаем, что на самом деле не дух Самуила был пробужден от своего покоя, но посредством диавольских хитростей был явлен некий призрак и воображаемое привидение, которое Писание из-за того называет именем Самуила, что обычно образы вещей называются именами того, образами чего являются. Так все, что рисуют или ваяют из некоего металлического или деревянного материала или из чего другого, пригодного для такого рода творчества, а также то, что мы видим во сне, и вообще почти все образы обычно называются именами тех вещей, образами которых являются. Ибо кто усомнится назвать нарисованного человека человеком? Ведь когда мы рассматриваем изображения некоторых конкретных людей, мы точно так же тотчас прилагаем к ним собственные имена [этих людей], к примеру, когда, разглядывая картину или фреску, мы говорим: «Это – Цицерон, это – Саллюстий, это – Ахилл, это – Гектор, это – река Симоэнт, это – Рим», тогда как в действительности все это – ни что иное, как нарисованные образы. Поэтому также и изваяния херувимов, являющихся небесными силами, когда они были изготовлены из металла по повелению Божию и помещены над ковчегом завета для обозначения величия этой вещи, назывались не иначе как херувимами (Исх.25:18). Точно так же всякий, кто видит сон, не говорит: «Я видел образ Августина или Симплициана», но скажет: «Я видел Августина или Симплициана», хотя в то время, когда он видел нечто подобное, мы не были [этому] свидетелями, что вполне ясно показывает, что видел он образы людей, а не самих людей. И фараон сказал, что видел во сне колосья и коров (Быт.41:17–28), а не образы колосьев и коров. Итак, если хорошо известно, что образы вещей называются именами тех вещей, образами которых являются, то не удивителен рассказ Писания о том, что видели Самуила, хотя на самом деле, возможно, явился лишь образ Самуила вследствие ухищрений того, кто принимает вид ангела света и слуг своих представляет как слуг правды (2Кор.11:14–15).

3. А если смущает то, каким образом злобным духом Саулу была предсказана истина, то может показаться удивительным и то, как демоны узнали Христа (Мф.8:29), Которого не узнали иудеи. Ибо если угодно Богу, чтобы даже при помощи низших и подземных духов кто-либо познал нечто истинное, пусть даже временное и относящееся к этой смертности, тогда очень легко и вовсе не несообразно [происходит так], что Всемогущий и Праведный уделяет, в соответствии со скрытым распределением Его служений, некий дар предвидения даже и подобным духам, дабы они возвестили людям услышанное от ангелов. [И совершается это] как некая кара для тех, кому подобное предрекается, чтобы они мучились, зная о грозящем им зле прежде, чем оно произойдет. А слышат [злые духи] лишь настолько, насколько повелевает или дозволяет им Господь и Управитель всего. Поэтому также и прорицательный дух в Деяниях Апостолов узнал апостола Павла и намеревался быть провозвестником Евангелия (Деян.16:17). Однако они примешивают [к истине] обман, и нечто истинное, что удалось им узнать, возвещают скорее с целью обмануть, чем с целью научить. Возможно, нечто подобное произошло и здесь, когда этот образ Самуила, предсказывая, что Саул умрет (1Цар.28:19), сказал также, что последний будет с ним [в одном месте], что является очевидной ложью. Ведь мы читаем в Евангелии, что после смерти добрые отделены от злых большим промежутком, и Сам Господь засвидетельствовал, что великая пропасть располагается между гордым богачом, уже претерпевающим ныне адские муки, и тем, кто лежал изъязвленным у его дверей, а теперь унаследовал покой (Лк.16:26). А, может быть, потому сказал Самуил Саулу: «Со мною будешь» (1Цар.28:19), что относится это не к равенству блаженства, а к одинаковому состоянию смерти, ибо оба они были люди, и оба могли умереть, так что уже мертвый возвестил смерть пока что живому. Видит, как я полагаю, твое благочестие, что в соответствии с обоими предложенными способами понимания это чтение имеет толкование, не противоречащее вере; если только посредством более глубокого и замысловатого изыскания, которое превосходит пределы и сил моих, и времени, не обнаружится с очевидностью, может или не может человеческая душа, после того как удалилась из этой жизни, будучи вызвана магическими заклинаниями, являться взорам живых, нося очертания [своего бывшего] тела, так что может быть не только увидена, но и узнана, – и если может, то правда ли, что душа праведного не принуждается магическими обрядами, но удостаивает своего явления, повинуясь более сокровенным велениям высшего закона, – итак, если будет выяснено, что подобное невозможно, то не оба смысла будут упущены в рассмотрении и разъяснении этого места Писания, но, исключив первый, нужно будет думать, что диавольской хитростью было создано воображаемое подобие Самуила. Но поскольку, может ли случиться вышеупомянутое или не может, обман сатаны и хитрое производство подражательных образов многообразно заботятся о том, чтобы ввести в заблуждение человеческие чувства, то мы с осторожностью, не осуждая более тщательных исследований, пока не дано нам придумать и изложить нечто лучшее, сочтем более вероятным, что нечто подобное (а именно явление всего лишь призрака) было сделано посредством злобного служения этой волшебницы.

А в отношении твоего вопроса, что означает написанное: «Вошел царь Давид, и сел перед Господом» (2Цар.7:18), то как иначе следует понимать это, если не так, что сел он пред лицом Господним: либо потому, что был там ковчег завета, благодаря которому он более отчетливо мог ощутить некое священное присутствие Господа, или поскольку сел он помолиться, что должным образом совершается лишь пред лицом Господним, то есть в глубине сердца? Ибо сказанное: «перед Господом», можно понимать и в таком смысле: там, где не было людей, способных услышать молящегося. Поэтому или из-за ковчега завета, или из-за некоего укромного места, удаленного от присутствия посторонних, или из-за глубин сердца, где было побуждение к молитве, весьма уместно сказано: «сел перед Господом». Разве что смущает то, что молился он сидя; хотя и святой Илия делал точно так же, когда молясь исходатайствовал дождь (3Цар.18:42–45). Эти примеры убеждают нас, что нет никакого предписания на тот счет, как располагать тело для молитвы, когда дух исполняет свое намерение в присутствии Бога. Ибо молимся мы и стоя, как написано: «Мытарь же стоял вдали» (Лк.18:13); и преклонив колени, как читаем мы в Деяниях Апостолов (Деян.7:59, 20:36); и сидя, как в данном случае Давид и Илия. И если бы не молились мы даже и лежа, не было бы написано в Псалмах: «Каждую ночь омываю ложе мое, слезами моими омочаю постель мою» (Пс.6:7). Ибо когда некто ищет молитвы, он располагает свои члены так, чтобы положение тела в это время оказалось пригодным для побуждения духа [к молитве]. А если не мы ищем влечения к молитве, а оно охватывает нас, то есть нечто внезапно проникает нам в ум, благодаря чему молитвенное расположение проявляет себя в неизреченных воздыханиях, то, конечно, не следует прерывать молитву, в каком бы положении ни случилось это с человеком, и искать, где сесть, встать или пасть ниц. Ибо направленность ума [на Бога] порождает для себя некое уединение, и часто мы даже забываем, в каком положении или к какой части неба обращенными застало члены тела это мгновение.

А в словах блаженного Илии, когда сказал он: «О Господи, Свидетель этой вдовы, у которой я живу вместе с ней, Ты сделал зло, умертвив сына ее» (3Цар.17:20), нет ничего приводящего в смущение, если только соблюдается верная интонация. Ведь это вовсе не голос полагающего, что весьма дурно поступил Господь с этой вдовой, столь милостиво принявшей пророка; в особенности в то время, когда здесь был тот, кому она предложила все свое весьма скудное пропитание, находясь притом в столь великой и сильной нужде. Поэтому сказано это здесь так, как если бы он сказал: «О Господи, Свидетель этой вдовы, у которой я живу вместе с ней», неужели «Ты сделал зло, умертвив сына ее?» Здесь подразумевается, что Господь, будучи Свидетелем сердца этой женщины, видел в нем изобилие ее благочестия, – ведь даже сам Илия сжалился над ней, – так что умертвил Он сына ее не с целью причинить некое зло, но дабы явить чудо к славе Своего имени, и благодаря этой славе сделать своего пророка известным и тогда жившим людям, и последующим поколениям, – как говорит Господь, что не к смерти умер Лазарь, но чтобы прославился Бог в Сыне Своем (Ин.11:4), – и ясно, что дальнейшие события подтверждают это. Ибо исходя из той уверенности, с которой Илия верил, что это случилось не для того, чтобы хозяйка его поражена была безвременной скорбью, но скорее совершилось это с той целью, чтобы Бог величественно явил вдове, какого служителя Божия приняла она, Писание продолжает и говорит: «И дунул на отрока трижды, и призвал Господа, и сказал: Господи Боже мой, да возвратится теперь душа отрока сего в него. И сделалось так» (3Цар.17:21–22). Итак, само это прошение, в котором Илия столь кратко и столь уверенно молился о том, чтобы отрок воскрес, достаточно показывает, с каким настроением было сказано стоящее выше. И сама женщина показывает, что для того умерщвлен был сын ее, для чего предполагал это случившимся Илия, когда произнес упоминавшиеся выше слова не в утвердительном, а в отрицательном смысле. Ведь когда она получила сына своего живым, сказала: «Вот, я узнала, что ты – человек Божий, и что слово Господне в устах твоих истинно» (3Цар.17:24). И многое есть в Писании того, что, если не произносится определенным образом, принимает противоположное значение; так, например, [слова]: «Кто обвиняет избранных Божиих? Бог – Тот, Кто оправдывает» (Рим.8:33). Если поймешь ты этот ответ как утвердительный, то смотри, какая выйдет превратность. Поэтому произносить это следует так, как если бы было сказано: «Неужто Бог [обвиняет] – Тот, Кто оправдывает?» – и подразумевалось: «Разумеется, нет». Итак, я полагаю, что благодаря этому замечанию данное изречение Илии, которое не соблюдаемая интонация делала темным, теперь вполне ясно.

А о духе лжи, которым обманут был Ахав (3Цар. 22:20–23), мы думаем то, что, как я полагаю, уже достаточно и вполне ясно разобрано выше, а именно что всемогущий и праведный Бог, заслуженно распределяющий награды и наказания, не только добрыми и святыми слугами пользуется для приличествующих им дел, но использует также и злых для дел, достойных их; в то время как они стремятся нанести кому-либо вред по своему извращенному желанию, это дозволяется им лишь настолько, насколько считает подобное необходимым Тот, Кто «все расположил мерою, числом и весом» (Прем.11:21). А пророк Михей рассказал об этом так, как это было ему явлено. Ибо нечто сокровенное и весьма тайное показывается пророкам так, как может вместить это [их] человеческое чувство, когда в откровении даже образы вещей наставляют его, как слова. Ведь каким образом делает это Бог, везде присутствующий и притом присутствующий везде целиком и всегда; и каким образом осведомлены о Его простой, неизменной и вечной истине святые ангелы и все созданные тем же Богом высшие и чистейшие духи, и как они то, что видят вечно справедливым в Нем, осуществляют во времени с целью устроения низших вещей; каким образом также падшие духи, не устоявшие в истине, из-за нечистоты и немощи своих похотей и наложенных на них наказаний будучи не в силах созерцать и познавать присутствующую внутри истину, ожидают знаков извне, от некого творения, и ими побуждаются или делать нечто, или чего-то не делать; и каким образом вынуждаются они управляющим вселенной вечным законом, будучи побеждены и связаны, ожидать дозволения Божия или повиноваться повелению Его, – это и постичь трудно, и объяснять слишком долго.