«Не судите, да не судимы будете…»

Чем отличаются рассуждение и осуждение. – Человека, который никого не осуждает, хранит благодать Божия. – Не зная себя, мы не можем правильно судить о ближнем. – Какою мерою мерите, такою же отмерится и вам. – Евангельские примеры неосуждения и милосердия Господа. – Неосуждение спасло благоразумного разбойника. – Хранение ума и Иисусова молитва как главное средство в брани с любыми страстями. – Как быть снисходительным к чужим немощам? – О пользе разумного самоукорения.

Сегодня мы поговорим об очень распространенной и душевредной страсти, с которой мы боремся по большей части безуспешно. Я имею в виду страсть осуждения. О ней довольно много говорится в Священном Писании.

Наверное, уместнее всего начать с того, чему учит относительно этой страсти Спаситель в Нагорной проповеди: Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить³⁶³. Прежде всего нужно оговориться, что речь здесь идет не о том, что нам вообще не следует рассуждать, потому что в таком случае людям и жить оказалось бы невозможно: нельзя же, чтобы люди, занимающие должности начальников, ничего не требовали от своих подчиненных, чтобы родители ничему не учили детей, не наказывали их за нарушение своих запретов и за пренебрежение родительскими советами. Поэтому Спаситель в Нагорной проповеди говорит не собственно о рассуждении, без которого невозможно жить человеку, а именно о страсти осуждения – о восхищении человеком у Бога Его суда.

Правда, Иов Многострадальный утверждает, что суждение и осуждение – близки³⁶⁴. Действительно, нам бывает очень трудно трезво рассудить о каких-нибудь необходимых, даже просто житейских предметах: скажем, как нам вести себя с тем или иным человеком, не поддаваясь при этом страсти осуждения. Но, несмотря на это, Спаситель, порицая осуждение, не отрицает необходимости суда. Мы к этому еще вернемся и поговорим на эту тему более подробно. В Нагорной проповеди Спаситель говорит о нравственном осуждении, то есть о порицании нами человека за безнравственное, греховное поведение, за поступки, противоречащие закону совести и прежде всего тем заповедям, которые Господь передал нам через Моисея и которые Сам дал нам во время Своей жизни на земле.

Не судите, да не судимы будете. Что это значит? Это значит, что мы не только не должны выражать кому-либо нравственное порицание, но и внутренне не имеем права выносить человеку приговор. Для того чтобы разделить эти два понятия – необходимое рассуждение и суд, – нужно помнить, что по крайней мере в тех случаях, когда дело не имеет отношения к нашим жизненным обстоятельствам и не касается непосредственно нас, мы не имеем права брать на себя роль судьи. И только тогда я имею право прийти к определенному мнению о человеке: за что-нибудь его порицать, а в чем-нибудь, может быть, оправдывать, когда это непосредственно касается того обстоятельства, при котором мы с этим человеком соприкасаемся. Если же мы позволяем себе судить о ком-либо сверх этого, то мы присваиваем себе суд Божий.

Люди, которые приучают себя к этой добродетели – не судить, сохраняют в себе благодать. Слова: Не судите, да не судимы будете – касаются не только будущей жизни, но и настоящей. Если мы воздерживаемся от суда над другими людьми, допустим не говорим о том или ином человеке, что он обманщик, или вор, или блудник, то Господь снисходительно относится и к нашим немощам и грехам. Один человек после малейшего греховного движения чувствует в душе пустоту, а другой, хотя и грешит, не лишается благодати Божией: Господь оказывает снисхождение к человеку, который никого не осуждает, и благодать Божия не оставляет его, даже когда он спотыкается. Ибо каким судом судите, таким будете судимы: с такой же строгостью, с какой мы относимся к ближним, нравственный закон спрашивается и с нас. Все это происходит невидимо, мы чувствуем в своей душе только результат – оставление или присутствие благодати.

И какою мерою мерите, такою и вам будут мерить. С какой строгостью и какие критерии оценки мы будем применять к людям, такие же критерии оценки и с той же строгостью будут применяться и к нам, причем это будут делать не окружающие нас люди – невидимый суд Божий будет совершаться над нами в каждое мгновение нашей жизни.

И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь? Или как скажешь брату твоему: «дай я выну сучок из глаза твоего», а вот, в твоем глазе бревно?³⁶⁵. Что значат слова сучок в глазе брата твоего? Когда мы смотрим на какую-нибудь вещь издалека, то она кажется нам незначительной по размеру. Так устроено человеческое зрение. Когда же мы рассматриваем эту вещь вблизи, то мы видим ее действительную величину и вещь уже кажется нам большой. Размеры самого огромного предмета словно уменьшаются в перспективе. Поэтому если мы не видим собственной страсти, находящейся вблизи, внутри нас, наподобие бревна в глазу, то как мы можем разглядеть вдалеке что-то небольшое, подобное сучку? Если мы не видим собственной огромной страсти, которая нас мучает и истязает и которая, может быть, очевидна для всех, то как мы можем рассмотреть, грешен ли другой человек в том или ином отношении?

Мы даже и возможности не имеем правильно судить о другом. Потому что человек, ослепленный страстями – а тот, кто имеет в своем глазу бревно, безусловно, слеп, – не может правильно видеть внутреннее состояние другого человека. Он воспринимает все превратно. Может быть, в ком-то действует страсть гнева, а ослепленный человек считает, что так проявляется тщеславие. Может быть, в ком-нибудь действует сребролюбие, а человек с бревном в глазу объясняет это совсем иным образом. Мы не можем понять другого человека, если сами себя не понимаем. Если мы не умеем судить о своем внутреннем состоянии и не можем видеть страстей, действующих в нас могущественно и так явно, как явным было бы для нас бревно в собственном глазу, то, безусловно, думать, что мы можем что-либо рассмотреть в душе другого человека, – иллюзия.

Когда мы на основании собственного рассуждения приходим к какому-либо мнению о человеке, а тем паче делимся этим мнением с окружающими, пытаясь внушить им его, то это показывает нашу необыкновенную самоуверенность. Как скажешь брату твоему: «дай я выну сучок из глаза твоего», а вот в твоем глазе бревно? Как мы можем помочь другому человеку обнаружить его небольшую страсть или грех, если мы не можем исцелить себя от очевидного, как огромное бревно, греха, не можем вынуть это бревно из своего глаза, то есть грех из своей души! Лицемер! вынь прежде бревно из твоего глаза и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего³⁶⁶. Только тогда мы сможем помочь другому человеку, – конечно, если мы искренне хотели ему помочь и судили о нем именно с этой целью, – когда мы прежде сами изымем бревно из своего глаза. Только после того, как мы исцелимся от собственной могущественной страсти, коренившейся в душе, мы сможем понять, как можно помочь ближнему. Иначе все, что мы сделаем для него, будет лицемерием, потому что будет делаться, вероятно, просто ради славы или другой какой-нибудь корысти.

В Евангелии от Луки также приводятся эти слова Спасителя, но с большими подробностями: Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете; давайте, и дастся вам³⁶⁷. Если в Евангелии от Матфея говорится просто: Не судите, да не судимы будете, то в Евангелии от Луки эта мысль развита.

Сказано: Не судите, то есть вовсе не берите на себя обязанности или не оказывайтесь перед необходимостью судить о человеке, выносить ему приговор. Однако бывают такие ситуации в обыденной или духовной жизни, когда кто-либо вынужден взять на себя роль судьи, допустим духовник над своими духовными чадами или родители над своими детьми. Можно много и других примеров привести. Но если уж мы вынуждены судить о ком-нибудь, то, по крайней мере, должны стараться не осудить его: Не осуждайте, и не будете осуждены. Повторю, если мы и судим о человеке, то не должны выносить ему осуждающего приговора, потому что совершаем этот суд по необходимости, ради его пользы или, может быть, даже своей – разные обстоятельства бывают в нашей жизни.

Не осуждайте, и не будете осуждены. Однако бывает и такая ситуация, когда мы не можем не осудить человека: грех столь очевиден, что нельзя за него не порицать, так как, не порицая человека, мы поступили бы лицемерно и взяли бы на себя такую же ответственность, как если бы покрывали его. Итак, мы бываем вынуждены иногда и осудить, но в таком случае мы должны простить. Я не даю вам рекомендацию осуждать, а потом прощать и не говорю о том, что нужно к этому стремиться, а просто описываю положение вещей, при котором невозможно избежать осуждения.

Но бывает, к сожалению, и так, что уже и простить невозможно, не потому, что кто-нибудь лично этого греха не может простить, а потому что есть грехи непрощаемые. Например, кто из православных христиан может простить грехи ереси или кощунства? В случае, когда человека невозможно даже простить, нужно по крайней мере проявить к нему милосердие. Нужно этому справедливо осужденному и недостойному прощения человеку сделать какое-нибудь добро по заповеди евангельской: Давайте, и дастся вам. Взамен, в соответствии с тем или иным положением вещей, мы получаем благодать Божью: Мерою доброю, утрясенною, нагнетенною и переполненною отсыплют вам в лоно ваше³⁶⁸.

Легче всего просто никого не судить: отвлечь свой ум от того или иного греха человеческого, от того или иного обстоятельства и стараться вовсе об этом никакого мнения не иметь. В таком случае нам дадут меру добрую. А что значит мера добрая? Раньше отсыпали зерно определенными мерами. Мера добрая – это, естественно, большая мера. То есть за то, что мы никого не судим, мы получаем обильное благодатное воздаяние.

Если же мы не будем осуждать тогда, когда не судить о человеке окажется невозможно, тогда нам дадут эту добрую меру еще и утрясенною. «Зерно» перетрясут так, что оно уляжется и его еще больше войдет в мерное вместилище.

Когда же мы, может быть, вынуждены будем осудить человека, потому что невозможно не осудить его за какой-либо проступок, но простим его, тогда нам воздастся мерой еще и нагнетенной, то есть не только утрясенной, но еще и хорошо «утрамбованной», для того чтобы в нее можно было еще больше «насыпать зерна».

Если же все-таки и простить будет невозможно, а мы человеку, недостойному даже прощения, окажем милосердие, тогда наша мера благодати будет еще и переполненной, то есть она опять возрастет.

Отсыплют вам в лоно ваше, то есть мы получим в душе своей благодатное воздаяние, которое по обилию будет зависеть от того, с какой ревностью, с каким усердием и при каких затруднительных, можно сказать соблазнительных, обстоятельствах мы проявим это неосуждение. Ибо, какою мерою мерите, такою же отмерится и вам. Иными словами, какое усердие мы проявим в исполнении этой заповеди, такую благодать и получим.

В то же время мы, скажу еще раз, не должны забывать о том, что все же суд необходим: невозможно полностью уклониться от него и не иметь никакого мнения о том или ином человеке. Вот, скажем, в Евангелии, в той же Нагорной проповеди, Спаситель говорит о гневающихся людях: А я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду. Кто же скажет брату своему: «рака», подлежит синедриону; а кто скажет: «безумный», подлежит геенне огненной³⁶⁹. Тут ясно говорится о суде, которому подвергается человек, не борющийся со страстью гнева. То есть гневающийся человек подлежит суду, кто же скажет брату своему: «рака», уже подлежит синедриону – отлучению от Церкви того времени: он подлежит суду высшего, верховного судилища, каковым являлся синедрион, решавший такие вопросы, как отлучение того или иного верующего человека от общества израильского, от ветхозаветной Церкви.

Итак, Господь не порицает суда вообще, а порицает страсть осуждения. Есть еще один, может быть, даже более убедительный пример того, что судить в определенном смысле все же необходимо. Если же согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним; если послушает тебя, то приобрел ты брата твоего; если же не послушает, возьми с собою еще одного или двух, дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое слово; если же не послушает их, скажи Церкви, а если и Церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь. Истинно говорю вам: что вы свяжете на земле, тó будет связано на небе; и что разрешите на земле, тó будет разрешено на небе³⁷⁰. Совершенно очевидно, что речь здесь идет о суде. Мы стараемся сделать всё, для того чтобы привлечь к покаянию брата своего, и при этом движет нами не что иное, как только любовь к ближнему. В то же самое время если ближний не подчиняется нашему доброму влиянию на него, то мы связываем – осуждаем – его до такой степени, что он отлучается от Церкви не только на земле, но и на небе. Это суд страшный, суд духовный. Правом такого суда обладают священнослужители Православной Церкви, и в особенности епископы. Нельзя заповедь Спасителя: Не судите, да не судимы будете – понимать буквально и воспринимать как всеобъемлющую, потому что тогда священнослужители не могли бы совершать суд над членами Церкви: не могли бы ни призывать их к покаянию, ни налагать на них какую-либо епитимью, ни отлучать их от Церкви за нераскаянность, в том числе еретиков. Да и определить, виноват ли человек в действительности или нет, совершил ли он грех или нет, мы также не могли бы.

Спаситель, обличая фарисеев, сказал им следующие слова: Но горе вам фарисеям, что даете десятину с мяты, руты и всяких овощей, и нерадите о суде и любви Божией: сие надлежало делать, и того не оставлять³⁷¹. Что это значит? Фарисеи исполняли мельчайшие предписания закона, то есть отдавали десятину из урожая даже незначительных растений: мяты, руты, овощей, – и исполнением закона в таких мелочах хотели угодить Богу, несмотря на то что нерадели, как здесь говорится, о суде и о любви Божией. Под судом здесь понимается рассуждение – правильный, здравый суд о Божественных вещах.

Если я не имею никакого мнения о поведении того или иного человека, то почему бы мне тогда не увлечься тем, что он делает? Я не имею права не понимать, что, например, блуд – это грех, что сребролюбие – это зло. Если я не буду отличать целомудрие от блуда, милосердие от сребролюбия, то не смогу совершать добродетели, поскольку могу увлечься общением со сластолюбивыми и сребролюбивыми людьми и заразиться их страстями. Значит, прежде я должен осудить их поведение как зло, а потом уже избегать этого зла. Здесь под словами суд и любовь Божия, имеется в виду именно такой суд. Суд Божий – это здравый взгляд, с позиций закона Божия, на нравственную и вообще на духовную жизнь.

Самым ярким евангельским примером неосуждения является милосердие Спасителя, которое Он проявил к блуднице, приведенной к Нему фарисеями с целью искусить Его. Иисус же пошел на гору Елеонскую. А утром опять пришел в храм, и весь народ шел к Нему. Он сел и учил их. Тут книжники и фарисеи привели к Нему женщину, взятую в прелюбодеянии, и, поставивши ее посреди, сказали Ему: Учитель! эта женщина взята в прелюбодеянии; а Моисей в законе заповедовал нам побивать таких камнями: Ты что скажешь? Говорили же это, искушая Его, чтобы найти что-нибудь к обвинению Его. Но Иисус, наклонившись низко, писал перстом на земле, не обращая на них внимания. Когда же продолжали спрашивать Его, Он, восклонившись, сказал им: кто из вас без греха, первый брось на нее камень. И опять, наклонившись низко, писал на земле. Они же, услышавши то и будучи обличаемы совестью, стали уходить один за другим, начиная от старших до последних; и остался один Иисус и женщина, стоящая посреди. Иисус, восклонившись и не видя никого, кроме женщины, сказал ей: женщина! где твои обвинители? никто не осудил тебя? Она отвечала: никто, Господи. Иисус сказал ей: и Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши³⁷². Вот самый поразительный пример неосуждения, которое проявил Господь наш Иисус Христос во время Своей земной жизни, хотя в Евангелии есть и другие примеры, подобные этому.

Обращаясь к этому событию, нужно извлечь урок прежде всего из того, что даже закоренелые лицемеры, которые пришли с целью искусить (найти какой-нибудь предлог к осуждению) Спасителя, а не с целью, получив ответ на свой вопрос, научиться нравственно жить и ко всему правильно относиться, – даже они имели совесть и, обличаемые ею, после слов Спасителя стали уходить один за другим.

Относительно этого евангельского эпизода можно сделать разные предположения. Например, такое: когда Господь писал на земле перстом, то это был не простой рисунок, какой набрасывают в задумчивости некоторые люди, хотя и такое могло быть. Спаситель писал те самые заповеди закона Господня, которые перстом Божиим были высечены на скрижалях и даны Моисею. Этим Иисус Христос показывал, что Он Тот же Законодатель, Который еще Моисею преподал те нравственные истины, те самые заповеди, которые, как мнилось этим фарисеям-лицемерам, они исполняют. Когда Он писал эти заповеди, фарисеи, читая их, видели, какие из них нарушают, – если и не заповедь, запрещающую прелюбодействовать, то какие-то другие, – и совесть их обличила.

Есть еще одно предположение: Господь Иисус Христос письменно перечислял грехи этих людей и показывал тем самым, что Он знает всю их жизнь, – и они, узнавая свои грехи, от стыда уходили. Но, может быть, действительно, было и так: Спаситель просто в задумчивости рисовал на земле, подобно некоторым людям, поглощенным своими мыслями: они набрасывают неопределенные линии, выражающие их настроение. Однако невидимым действием Божиим совесть в фарисеях была разбужена.

Они уходили по одному, потому что не могли выдержать обличения. Если же такие заведомые лицемеры, враги Божии, устыдились, то тем паче мы, христиане, должны с осторожностью и снисходительностью взирать на грехи своих ближних. Потому что мы, осуждая человека за что-нибудь, сами можем быть виноваты хотя и не в том же грехе, но в другом.

Для всех стало нормой такое противоестественное, но очень распространенное явление: если мы какого-нибудь греха не имеем, то именно за него строго осуждаем других. Например, человек трудолюбивый, но жадный, не видя своей жадности, будет осуждать человека ленивого. Хотя на самом деле сам он трудится только ради собственного блага, ни с кем не желая делиться. Другой человек, скажем развратный, но добрый и снисходительный к окружающим, осуждает людей целомудренных, но, может быть, жестких и несколько равнодушных к ближним. Потому что этот человек не замечает своего разврата, считая его чем-то маловажным, просто пустяком. То же самое происходило и с фарисеями: они грех этой женщины видели, полагая, что он совершенно очевидный и страшный, а свои грехи считали ничтожными.

Поэтому необходимо извлечь из этого евангельского эпизода такой урок: мы не должны осуждать людей, понимая, что к себе мы относимся снисходительно и прощаем себе самые страшные грехи, а с ближних строго взыскиваем за их прегрешения. Иногда случается, что мы, как говорит преподобный авва Дорофей, едва-едва отстав от какого-нибудь греха, вскоре начинаем осуждать за него других. Нужно в этом случае вспомнить слова апостола Иакова о том, что нарушитель одной заповеди Господней является нарушителем всего закона Божия, ибо Тот же, Кто сказал: не прелюбодействуй, сказал и: не убей³⁷³.

Поэтому нужно, действительно, стараться увидеть сначала бревно в своем глазу, а потом уже сучок в глазу брата. Допустим, мною владеет страсть сребролюбия, но я ее не вижу – это бревно в моем глазу, а для людей, которые меня окружают, она очевидна. Они видят мою скупость: видят, как долго я раздумываю, прежде чем потратить деньги на что-нибудь, я же этого не вижу, потому что оправдываю себя. Мне кажется, что это не скупость, а просто здравый смысл, что иначе и невозможно, я просто бережливый. Зато сучок в глазу брата своего я вижу. Мне кажется, что, например, этот человек – пьяница, он деньги просаживает и не жалеет их никогда и ни на что. Он сам виноват в том, что ничего не накопил и не живет благополучно, поэтому я никогда ему ни в чем не помогу.

Примеры того, как мы слепы в отношении себя и как зрячи в отношении ближних, как чрезвычайно остр, по нашему мнению, наш взгляд на них, можно было бы приводить бесконечно. На самом деле может случиться так, что мы как раз ничего в людях и не разглядим. Мы не увидим действительного греха человека и, естественно, сделаем неправильный вывод. Если же захотим дать ему совет, то, пожалуй, и вред причиним. Святитель Игнатий (Брянчанинов) говорит, что мы таким образом пытаемся вынуть сучок из глаза брата своего при помощи бревна.

Можно вспомнить еще одно действительное евангельское событие и привести пример того, какую пользу приносит неосуждение и какой страшный вред и гибель влечет за собой грех осуждения. Когда Господь наш Иисус Христос был распят, справа и слева от Него, как вы знаете, были казнимы два преступника. Мы традиционно называем одного из них «благоразумным разбойником», а другого – «безумным». В чем же состояло благоразумие одного из разбойников?

Один из повешенных злодеев злословил Его и говорил: если Ты Христос, спаси Себя и нас. Другой же, напротив, унимал его и говорил: или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? и мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал. И сказал Иисусу: помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое! И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю³⁷⁴. Вот какую великую пользу, спасение, принесло этому разбойнику неосуждение. Что видел перед собою этот разбойник? Он видел Человека, Которого казнят и Который умирает на кресте так же, как и он сам. Разбойник, с точки зрения здравого смысла, не имел никаких оснований, никакой возможности сделать вывод о необыкновенном предназначении распинаемого Человека, тем более о Его Божественности. Даже ученики Спасителя в это время поколебались и потеряли веру в Спасителя: один из них отрекся, другие бежали и только немногие из Его ближайших учеников, в основном женщины и юноша, апостол Иоанн Богослов, стояли возле креста. Но мы не знаем того, что происходило в их душах. Скорее всего, они все, за исключением Божией Матери, перестали во время казни верить в Господа Иисуса Христа – и тьма воцарилась в их душах. Потому что в то время невозможно было человеку понять такое: Сын Божий позволяет Себя распять, Мессия умирает, – ведь тогда приходит конец всему. Мы видим это по последующему поведению жен-мироносиц, которые пришли ко гробу в полной уверенности, что сейчас они смогут помазать тело Иисуса Христа, – значит, они не понимали, что за смертью Спасителя должно последовать Его воскресение.

Однако именно в это время разбойник обретает веру и говорит: Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое! Как он мог все понять? Человек возле него умирает в муках на кресте, пригвожденный, обнаженный, опозоренный, а он говорит Ему такие слова. Такое восприятие превосходит здравый смысл, оно выше простого человеческого отношения. Здесь, конечно, на разбойника воздействовала обильная благодать Божия, давшая ему духовный взгляд на события. И получил он такую благодать прежде всего за то, что отказался от осуждения. Если безумный разбойник вместе с прочими врагами Христа злословил Его: Если Ты Христос, спаси Себя и нас, то есть требовал от Него, конечно без всякой веры, доказательств Его избранничества через чудо спасения, то благоразумный разбойник унимал безумного.

Представьте себе этот спор: три человека висят на крестах и один из них спорит с другим. Первый злословит Господа, а второй говорит ему: «Зачем ты говоришь так? или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же?» И мы должны быть осуждены за те же грехи, которые видим в ближних, но, тем не менее, злословим об этих людях, желаем им зла, радуемся их несчастью, одобряем происходящее с ними и так далее, то есть чаще всего поступаем так же, как безумный разбойник.

А благоразумный разбойник, обратите внимание, сначала не захотел осудить Господа Иисуса Христа, а затем признал, что сам он осужден справедливо: И мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал. Почему разбойник пришел к выводу, что Господь Иисус Христос ничего худого не сделал? Может быть, просто потому, что никто толком не знал, за что распяли Спасителя. Его приговорили к казни якобы за то, что Он выдавал Себя за царя Иудейского, хотя Он этого не делал. Это – с одной стороны, а с другой – Он действительно является истинным Царем Израильским. Разбойник понимал, что это не причина для того, чтобы казнить человека. Такое простое и здравое рассуждение привело его к оправданию Господа Иисуса Христа.

И мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал, то есть мы разбойники, убийцы, грабители и потому достойны такой казни. Он не говорил: «Спаси Себя и нас». Он признал: «Я достоин смертной казни, потому что заслужил ее, а Господь ничего достойного казни не сделал». И в то же мгновение, за неосуждение Спасителя и за осуждение самого себя, благодать сошла в его сердце – и он сказал необыкновенные слова: Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое! Ясно, почему в нем родилась вера в тот момент, когда все ее потеряли.

Он первым из всех людей, живших на земле, услышал такие утешительные слова: Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю. Вот что значит неосуждение и вот какая великая польза от него! Если мы будем воздерживаться от осуждения близких, то и мы почувствуем некоторую благодать в своей душе. Однако, осуждая людей, мы оправдываемся так: «Но это же был Господь, Он ни в чем не виновен, Он действительно свят, легко было Его не осуждать. А как нам не осуждать людей, которые со всей очевидностью, перед нашими глазами совершают те или иные грехи?» Возражением на это являются слова Спасителя о том, что, делая добро ближним, мы делаем это добро Ему.

Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня, был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне. Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе? И Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне³⁷⁵. Итак, вы видите, что, по словам Спасителя – а мы обязаны верить этим словам, – делающий добро нуждающемуся человеку делает его Самому Господу Иисусу Христу. Таким образом, можно сказать, что и человек, не осуждающий ближнего, не осуждает в нем Господа Иисуса Христа.

Преподобный Силуан Афонский говорит: для того чтобы не осуждать ближних и по-доброму к ним относиться, нужно помнить, что в каждом из них живет благодать Христова. Разве это не то же самое, о чем мы с вами сейчас говорим? Только старец Силуан утверждал это не в результате отвлеченного рассуждения, а исходя непосредственно из своего духовного опыта.

Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня. Тогда и они скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе? Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне. И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную³⁷⁶.

Конечно, в этой притче вопросы к Господу, заданные праведниками, а потом и грешниками: Когда мы видели Тебя больным? – приведены прежде всего для того, чтобы разъяснить нам, каким должно быть наше отношение к людям. Но, рассуждая об этих вопросах, мы можем сказать еще и следующее: если праведники только по смирению не могли понять, когда они делали добро Господу Иисусу Христу, то грешники действительно не делали добра именно из-за осуждения. Как можно делать добро человеку, которого ты считаешь ничтожным и негодным? Таким образом, осуждение препятствует человеку проявлять милосердие к людям: осудив человека, признав его нравственным преступником, мы освобождаем себя от обязанности помогать ему. Зачем помогать тому, кто виноват? Он согрешил – он и должен отвечать за свои грехи. Так мы освобождаем себя от обязанности любить ближнего. Если бы мы отвергли осуждение, тогда бы отнеслись к грешнику воистину так, как будто в нем со своей нуждой пришел к нам Сам Господь Иисус Христос.

Таким образом, к словам о том, что мы приняли в свой дом Господа, когда Он был странником, и одели Его, когда Он был наг, можно добавить слова о том, что мы еще и не осудили Господа, когда Он нуждался в нас. Потому что если человек находится в темнице, а мы пришли к нему, то наш поступок именно это и означает. Ведь люди находятся в темнице не всегда невинно. Часто люди там сидят за страшные преступления. И, проявляя милость к заключенным, мы показываем таким образом, что мы их не осуждаем, не считаем их достойными тех скорбей, которые справедливо выпали на их долю. Поэтому весьма уместно, хотя это странно звучит, как бы добавить неосуждение к притче Спасителя о Страшном суде, например, в таких словах: «Ибо Я нуждался в вашем сочувствии, и вы не осудили Меня».

Через неосуждение ближнего мы действительно получаем свободу в духовной жизни, потому что, осуждая кого-либо, мы постоянно лишаем себя благодати. Так случается, что большинство из нас сталкивается в течение дня с немногими людьми: это члены нашей семьи, несколько сотрудников на работе, возможно, случайные прохожие – всего, может быть, человек десять-двадцать. Но есть множество людей, с которыми мы совершенно не общаемся, однако вырабатываем к ним какое-то отношение, приходим к какому-то определенному мнению о них. В этом также присутствует осуждение.

Иногда мы осуждаем целые группы людей, города, народы, хотя никакого непосредственного отношения к ним не имеем и с ними не соприкасаемся. Да и те люди, с которыми мы в течение дня столкнулись всего, может быть, минут на десять: скажем, когда ехали в автобусе и кто-то из них что-то не то нам сказал или нечаянно нас толкнул, – иногда заставляют нас переживать в течение целого дня или даже нескольких дней. Из этого видно, что мы связаны невидимыми духовными нитями со многими тысячами, а иногда и с миллионами людей. Не только пустынники, живущие в отдалении от всякого человека, но и вообще любой человек, как будто бы в суете живущий, обязан охранять свою душу от неправильного отношения ко всему человечеству.

Замечательно говорит об этом преподобный Нил Сорский: когда мы живем возле людей, тогда обязаны проявлять к ним любовь словом и делом, когда же мы находимся в отдалении от них, тогда обязаны иметь к ним доброе расположение. К нам это можно применить так: мы должны к тем людям, с которыми сталкиваемся постоянно, относиться если не с любовью, то по крайней мере без осуждения, и показывать им, что мы ничего против них не имеем: у нас не выработалось к ним никакой неприязни. А к тем людям, с которыми мы непосредственно не общаемся, так сказать к дальним, мы должны иметь расположение, стремиться в отношении них к всепрощению. Мы таким образом сможем исполнить заповедь о неосуждении.

Я, безусловно, говорил в прежних беседах о том, что в брани с любыми страстями нужно всегда применять главное средство (как говорится, семь бед – один ответ) – это хранение ума и Иисусова молитва. Так же и в борьбе со страстью осуждения мы должны тщательно охранять свой ум от соприкосновения с чужими недостатками. Мы должны его отвращать от, казалось бы, совершенно очевидных вещей.

В чем состоит сила соблазна? В том, что зло в человеке всегда действует под видом добра. Как змей впервые прельстил наших прародителей обманом – само слово «прельстил» в переводе на русский язык означает «обманул», – так и по сей день диавол вовлекает человека в грех через обман, то есть придает греху вид добра. Если диавол и демоны согрешили преднамеренно, восстали против Бога сознательно, то человек согрешил, поверив обману. Хотя и существуют люди, которые вполне уподобились демонам, но, я думаю, даже они стараются оправдать свое зло и выдать его за добро.

Итак, соблазн всегда действует под видом справедливости. Например, когда человек поддается страсти гнева, у него возникают такие мысли: «Как же мне не прогневаться, когда этот человек совершает такое очевидное безобразие! Как можно после этого сохранить спокойствие? О какой кротости в этом случае может идти речь? Она здесь совершенно неуместна». А сребролюбивый человек всегда находит оправдание своему сребролюбию – он же печется о своей старости, заботится о своих детях или внуках, беспокоится о своем здоровье и так далее. Он всегда найдет оправдание тому, что он, никому не помогая, копит деньги: это якобы справедливо и иначе поступить невозможно.

Когда мы видим в человеке какой-то очевидный порок, очевидный грех, мы должны усиленно с собой бороться – отвращать умственный взор от его будто бы совершенно очевидного поступка, дела или образа жизни: глазами видеть, а умом не видеть; ушами слышать, а умом не внимать. Это кажется странным, но это можно сделать. Если мы при нашествии помыслов будем молиться, отсекая всякую мысль и рассуждение, то «очевидное» станет для нас неочевидным, а соблазнительное перестанет иметь вид справедливого и достоверного.

Конечно, некоторые высокопреуспевшие подвижники могут пользоваться и другим способом, но я говорю о нем только для предостережения, а не потому, что ожидаю встретить здесь преуспевших подвижников. Когда человек имеет в себе обильную благодать, когда в нем могущественно действует непрестанная молитва, он может принять греховный помысел, конечно же не поддавшись соблазну греховности. Он будет содержать помысел в своем уме – и благодать Божия своим действием уничтожит соблазнительность и греховность помысла, так сказать, сотрет острие греха. А этот человек еще более укрепится в бесстрастии и чистоте – либо в отношении одной из страстей, либо в отношении всех.

В нас же мало благодати, и, если мы примем такой помысел и будем молиться против него, действие благодати будет слабым. А страсть чрезвычайно могущественна, поэтому страсть «победит» в нас благодать. Произойдет это не потому, что благодать немощна, а потому, что мы слабо прилежим молитве, мало имеем опыта и малодуховны. Страсть побеждает в нас благодать, побеждает молитву – и внимание ослабевает, молитва превращается в формальное произнесение слов или вовсе оставляется нами. Мы полностью увлекаемся соблазном, действием греховного помысла. Надо это запомнить: мы, как немощные, не можем содержать в уме одновременно и помысел и молитву. Если мы позволим себе внимательно рассматривать какой-нибудь помысел, то мы не его истребим действием благодати, а, наоборот, истребим в себе молитву.

Поэтому для нас практически единственным средством является отсечение помысла, в какой бы стадии развития он ни находился: простой ли это прилог, то есть воспоминание слов или какого-нибудь образа без какого-либо к ним отношения, или, может быть, мы уже в большей или в меньшей степени увлеклись этим помыслом. Повторю, в каком бы состоянии мы ни опомнились, нам нужно этот помысел отбросить так же, как мы переключаем свое внимание с одного предмета на другой. Приведу пример для тех, кто не имеет такого опыта.

Допустим, кто-то готовится к поездке. Если этот человек, скажем, едет отдыхать, ему нужно хорошо подумать о том, какие вещи взять с собой, где купить билет, где остановиться по прибытии, сколько ему понадобится на поездку средств, – то есть рассчитать все, что связано с отдыхом. Одновременно его одолевают какие-нибудь, может быть домашние, заботы, или музыка играет, отвлекая его от того, чтобы заниматься серьезными вещами, – и у него создается какое-то легкомысленное, веселое настроение. Однако он знает, что ему необходимо все спланировать, отбрасывает постороннее, усилием ума погружается в тот предмет, который ему нужен в данный момент, – и все-таки продолжает свои расчеты. И сколько бы раз его мысль ни отвлекалась от них, он понимает, что если ему, например, завтра или послезавтра предстоит ехать, то расчеты сделать необходимо, и он вновь и вновь заставляет себя думать только об этом. Конечно, так поступает человек хотя бы в малой степени ответственный.

Значит, у человеческого ума есть способность собой распоряжаться, направляться, наподобие взора, в ту или иную сторону. В житейских вопросах мы этой способностью пользуемся, а в духовном отношении ведем себя легкомысленно, совершенно ни к чему и никак себя не понуждая. Если бы мы осознали, что в духовной жизни эту способность необходимо применять в первую очередь, то понудили бы себя отвратить ум от осуждения, которого якобы нельзя избежать из-за очевидности греха ближнего, и обратили бы наш умственный взор на молитву, то есть направили бы его на нужный предмет. А Иисусова молитва, поскольку является покаянной, конечно же, смиряет человека, постоянно напоминая ему о его греховности. Человек же, ощущающий свою греховность, так же, как и разбойник на кресте, никого, конечно, не судит, потому что считает себя самого достойным всякого осуждения и не смеет судить другого человека.

В этом смысле борьба с осуждением похожа на борьбу с другими страстями, будь это гнев или блудная страсть – какая угодно. Между прочим, святитель Игнатий, перечисляя страсти со всеми их ответвлениями, относит осуждение к страсти гнева. Еще раз хочу напомнить, что деление на восемь главных страстей является условным и только вспомогательным, оно сделано для того, чтобы было удобнее бороться с ними. На самом деле страстей, наверное, бесчисленное множество, и в каждом человеке они приобретают свои оттенки. Вместе с тем есть между ними и нечто общее. Поэтому мы можем пользоваться этой классификацией для удобства, можем и отступать от нее. Сейчас, говоря об осуждении отдельно, мы тоже не погрешаем, потому что это не принципиально. Принципиальной является конечная цель – внутренняя чистота, а не какая-то научная или богословская система.

Еще раз подчеркну смысл наших бесед. Я не пытаюсь открыть нечто новое, можно было бы прекрасно обойтись и без меня, если читать святых отцов. Я надеюсь на то, что ничего нового не говорю: я стараюсь именно не произнести ничего нового, сказав все то, что совпадает со святоотеческим учением. Поэтому моя цель самая скромная – показать, что Евангелие и святоотеческое учение являются двумя связанными между собой системами и что Евангелие преподано в учении святых отцов с практической стороны – как на деле исполнить ту или иную заповедь. Вот я и пытаюсь толковать Евангелие, показывая его практическое понимание и применение в свете святоотеческой аскетики.

* * *

Как научиться не оценивать других людей?

Стараться по возможности не допускать свой ум рассматривать поступки других людей. Стараться вообще об этом не думать. Как это может быть? Представьте, что человек о чем-то задумался. Рядом с ним кто-то говорит, или ему самому кто-то что-то говорит, а у него стеклянный взгляд, он ничего не слышит. Если человек на чем-то сосредоточен, то он даже не ощущает того, что вокруг него происходит. И если мы будем внимательно молиться, то не будем обращать внимания на то, что отвлекает наш ум к рассуждению о других людях, к оценке, осуждению. Вот в чем суть. Все зависит от нас самих – дело не в том, что перед нашими глазами что-то происходит, а в том, как мы к этому относимся.

Вот средство, которое помогает не осуждать, оно для новоначальных. Люди совершенные могут всё рассматривать, обо всем рассуждать и при этом не поддаться греху. Но мы такого едва ли достигнем, поэтому лучше при помощи молитвы стараться как бы видеть и не видеть. Глазами видеть, а умом не видеть, ушами слышать, а умом не слышать.

Как быть снисходительным к чужим немощам, с чего начать?

Когда человек пытается изо всех сил неотступно понуждать себя к исполнению Евангелия, он начинает видеть свою нравственную немощь, несостоятельность. Тогда он бывает снисходителен к своему ближнему – и только тогда! Если я вижу, что не могу справиться с собой, допустим постоянно поддаюсь блудным помыслам, то я не смогу осудить и блудника, который согрешает на деле. Если я вижу, что постоянно поддаюсь гневу и обидчивости, то не смогу осудить драчуна или убийцу: для меня будет очевидно, что я, в принципе, такой же. Великие угодники Божии, ведя внутреннюю борьбу, не осуждали никакого грешника, потому что видели в своей душе все те грехи, которые люди совершают на деле, хотя сами совершали их только мысленно. А если я себя не знаю, то как я могу быть снисходительным? Обычно мы снисходим к людям в том, в чем сами чувствуем свою немощь. Если же я чувствую себя твердым, нравственным, умным, то как я буду сочувствовать ближнему в его немощах? Мы на самом деле имеем в себе все страсти и, как говорится, виноваты во всем. Когда мы это на деле при помощи внутренней, умственной борьбы начнем постигать, тогда и будем снисходить к другим, какими тяжкие ни были их грехи.

Когда замечаешь согрешения других, то пытаешься этих людей оправдать и забыть об их грехе. Правильно ли такое отношение и можно ли таким образом пресечь осуждение?

Я думаю, что если помогает, то можно так делать, но при этом надо не забывать и о молитве. Любое самое правильное, полезное рассуждение не поможет, если при этом не будет содействовать благодать Божия.

Как удерживать свой язык от осуждения?

Это все равно что сказать: «Как стать святым?» Апостол Иаков говорит: Кто не согрешает в слове, тот человек совершенный, могущий обуздать и все тело³⁷⁷. Это высокая степень духовного преуспеяния, потому что через язык действует сердце, язык – это орудие сердца. Вы помните евангельские слова: Не то оскверняет человека, что входит в уста, но то, что исходит из уст. Ибо из сердца исходят помышления злые, и они оскверняют человека³⁷⁸. Исходя из сердца, помышления обнаруживаются через язык. То есть поскольку в нашем сердце есть все страсти, то язык движется сердцем, является как бы органом сердца. Тот, кто может удержать язык, практически уже очистил свое сердце.

А как удержать язык от осуждения? Наверное, язык не удержишь, если в сердце есть осуждение. Нужно понуждать себя к покаянию, стараться, по словам Ефрема Сирина, видеть свои согрешения, и тогда мы действительно сможем не осуждать брата своего.

А как относиться к осуждению самого себя бранными словами, я ведь себе тоже ближний, даже самый ближний?

Добродетель осуждения себя называется самоукорением. Она очень восхваляется святыми отцами. То, о чем вы спрашиваете, не совсем относится к нашей теме, но вообще-то это вопрос нужный, я в своих беседах его уже касался.

Существует явление, о котором замечательно говорит преподобный Иоанн Лествичник: мы часто искренне считаем себя великими грешниками – это, конечно же, самое серьезное самоукорение, – но обличение обнаруживает тайное мнение нашего сердца. То есть когда мы сами себе говорим слова осуждения, то это в самом лучшем и в самом редком случае является попыткой себя смирить. В подавляющем большинстве случаев это игра в смирение. Осуждение себя нам дается легко, потому что мы себя хотя и укоряем, но одновременно и жалеем.

А когда люди нас обличают, обнаруживается наше действительное мнение о себе. Потому что наши помышления исходят не из головы, как мы думаем, а из сердца, как говорит Евангелие. От сердца исходят помышления злая… и та сквернят человека, – сказал Спаситель³⁷⁹. В чем человек убежден сердцем, в том он убежден и умом, а в чем сердце его не уверено, является для него сомнительным. Я могу говорить все что угодно, а в сердце быть не согласным с этим. Поэтому если вы назовете себя «свиньей», то лишь слегка вздохнете, а если кто-то другой вас так обзовет, то вы сразу начнете пыхтеть от обиды. Это говорит о том, что в душе своей вы себя таким ничтожным существом не считаете.

Значит, нужно трезво на себя смотреть во всех отношениях, в том числе и в отношении смирения. Итак, если вас оскорбляют и вы возмущаетесь, то обнаруживается ваше сокровенное мнение о самом себе, то есть то, что вы не считаете себя ни свиньей, ни собакой, ни прочими животными.

Я бы советовал не обзывать себя разными грубыми словами в качестве самоукорения, потому что это мало что дает. На мой взгляд, серьезное, полезное самоукорение, по крайней мере для новоначальных, состоит в том, чтобы видеть, что мы не исполняем заповедей. Читая Евангелие или вспоминая евангельские заповеди, мы видим, что не имеем ни кротости, ни ненарушимого целомудрия и так далее. Вот это полезное и весьма разумное самоукорение. А называть себя «собакой»?.. Если бы человек искренне от всей души так о себе думал, то это бы говорило о его глубочайшем смирении, ведь собаку всякий может пнуть, она бегает грязная и так далее.

Здесь главное – наша убежденность в истинности этих слов, а если такой убежденности нет, то это пустые слова, а часто даже лицемерие – не перед людьми, я надеюсь, а перед самими собой. Это некая игра, которую мы ведем по нашей наивности. Святые отцы называют эту игру «смиреннословием», чтобы отличить ее от истинного смирения.

Нужно найти в себе некую «точку искренности», оценку себя, в которой мы действительно убеждены. На самом деле великим достижением для всякого будет, если он искренне, от всей души станет почитать себя не собакой, не свиньей и не хуже всякой твари, а просто грешником.

Мы ведь искренне и грешниками себя не считаем, если честно признаться. Мы почитаем себя хорошими людьми. Святые отцы говорят, что это великое духовное преуспеяние, когда человек искренне, от всего сердца начинает понимать, что он грешник. А мы говорим: «Помилуй меня, грешного», а сами считаем себя праведными. Тогда, может быть, было бы искреннее сказать: «Помилуй меня, праведного» или, скажем, «нечаянно или случайно согрешившего», хотя это и нелепо. Нам кажется, что мы случайно согрешили и завтра уже не будем грешить. Мы никак не можем понять, что все наоборот, что мы утопаем в грехах. Нам кажется, что и это случайность, и то случайность; даже если мы убьем кого-нибудь, нам все еще будет казаться, что и это случайность.

Поэтому если мы достигнем такого состояния, при котором просто будем искренне считать себя грешниками, то это будет действительно великое преуспеяние, настоящее евангельское самоукорение. А использование оскорбительных слов для укорения себя ни к чему нас не приведет, кроме самообмана.

Моя тетушка, приходя к нам в гости, часто рассказывает о том, что происходит в их семье, чаще говорит плохое про свою невестку, про сына-алкоголика и злословит их вроде бы правильно. Эти рассказы у нас вызывают возмущение. Она их осуждает? И мы участвуем в осуждении тем, что слушаем?

Да, я думаю, что это ни к чему. Это не даст ничего хорошего ни тетушке, ни ее семье, ни этому бедному алкоголику, страдающему человеку. В данном случае надо либо вовсе обойти молчанием ситуацию в ее семье, не касаться ее, либо, если ты хочешь помочь, молиться за них. А для того чтобы молиться, нужно иметь благодать. Если мы будем молиться за падших людей, то можем взять на себя искушения и скорби, которые выше наших сил. Нужно либо помогать, либо хотя бы не вредить. А участвуя в злословии, мы, конечно же, только умножаем грех.

Каким образом можно исполнить заповедь не судить? Ты же видишь, что хорошо и что плохо сделано в любой работе: допустим, хорошо вымыта посуда или плохо. Точно так же внутренне судишь и о поступке человека, даже если не высказываешь своего мнения вслух.

Не осуждать – это действительно тяжелый подвиг. Каким образом исполнить эту заповедь? Так же, как и все остальные заповеди: когда видишь соблазн, не принимай его, не вступай с ним в собеседование, не соглашайся с ним в сердце.

Интересно рассмотреть, как соблазн предстает пред нашим мысленным взором. Возьмем такой пример. Спаситель говорит: Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем³⁸⁰. Но никто ведь не будет смотреть с вожделением на некрасивую женщину, правильно? Естественно, что с вожделением смотрят на женщину привлекательную. И тогда, если соотнести ваш вопрос с этим евангельским примером, то получится следующее: «Как я могу смотреть на женщину без вожделения, если она красивая? Это же невозможно!» Выходит, что Спаситель сказал нечто абсурдное: либо эту заповедь невозможно исполнить вообще, либо нужно понимать ее так: «Не смотрите на некрасивую женщину с вожделением», потому что это осуществимо. Так же у нас получается и с осуждением: «Как можно не осудить человека, когда он явно сделал что-то плохо?» Но если человек делает хорошо и ты его осуждаешь, то ты уж совсем негодяй. Не судить нужно именно того, кто, как тебе кажется, в том или ином отношении поступает плохо, и ты, может быть, делаешь о нем вывод, что он вообще негодный человек.

Красота женщины воспринимается нами как соблазн, хотя на самом деле это не соблазн – это естественное свойство человека, просто мы из-за своего извращенного внутреннего состояния видим соблазн там, где его нет. Так же и здесь: то, что нам кажется в поступках человека неправильным, мы воспринимаем как соблазн и начинаем это оценивать. Но мы должны либо стараться не замечать этого «соблазна», либо правильно смотреть на то, что нас окружает. Бесстрастный человек смотрит на женщину не с вожделением – наоборот, он прославляет Бога за Его прекрасное создание, как это делал блаженный епископ Нонн (я не говорю, что мы можем ему подражать, просто привожу пример бесстрастия). Если человек что-то неправильно делает, даже совершает тяжкий грех, то мы должны ему как-то посочувствовать, может быть, помочь, чтобы он исправился, или если возможности помочь нет – допустим, он сам этого не хочет, – то, по крайней мере, пожалеть его. Либо стараться вовсе не рассматривать его поступок так же, как мы, боясь согрешить, не смотрим на красивую женщину, чтобы у нас не возникло нечистых мыслей. У святых отцов есть такое выражение – «воздержание глаз». Как мы ограничиваем свободу своих глаз и по возможности стараемся не смотреть на предметы для нас соблазнительные, так и должны стараться не думать о тех предметах, которые могут привести нас к осуждению. Лучше избегать случаев, в которых мы можем впасть в осуждение, не выслушивать повествования, для нас в этом смысле соблазнительные. А если мы все же столкнулись с кем-то, увидели тот или иной неправильный поступок, то надо стараться об этом вообще никак не думать, ни хорошо, ни плохо.

Этот метод подходит для борьбы со всеми страстями. Любой соблазн предстает пред нами в некоем праведном обличии: «Ну как можно не соблазниться, если эта женщина красива? Как можно не разгневаться, если этот человек поступил так отвратительно? Как его не осудить, если он вор?» – и так далее. Соблазн надевает на себя личину справедливости, и этого нужно бояться. Мы не должны собеседовать с соблазном, рассматривать его, а должны сразу, без всякого раздумья и рассуждения, отвергать его.

То, что мы судим вслух, – это только последствия осуждения внутреннего. Конечно, главное для нас добиться того, чтобы мы не осуждали никого внутренне.

Как поступать, когда втягивают в осудительный разговор?

Я думаю, нужно постараться в мягкой, вежливой форме этот разговор пресечь, как-то удалиться, и всё. А иначе из человекоугодия мы будем поддаваться всевозможным грехам.