Какая печаль спасительна

Евангелие о причинах уныния. – «Мы печалимся, когда мир радуется, и мир радуется, когда мы печалимся»: виды разумной и неразумной печали. – Примеры уныния. – Значение молитвы и покаяния в борьбе с унынием и отчаянием. – Можно ли депрессию назвать унынием? – Как быстрее преодолеть наступившее охлаждение к церковной жизни.

Сегодня я бы хотел поговорить о страсти, которой многие поддаются и которая чрезвычайно опасна в духовной жизни. Часто ее не замечают, и своим тихим пришествием она захватывает душу. Когда человек приходит в себя, то обнаруживает, что страсть уже полностью овладела его душой. Эта страсть – уныние. Как говорит преподобный Иоанн Лествичник, всякая страсть опасна, уныние же есть всепоражающая смерть.

В Евангелии от Луки есть притча, которая говорит о непрестанной молитве. Но она говорит также и о страсти уныния. В жизни не имеют четкого деления ни страсти, ни добродетели, все они, так сказать, смешаны друг с другом и представляют собой один тугой узел, который невозможно развязать: касаясь одной страсти или добродетели, мы вынуждены касаться и другой. Но для того чтобы лучше себе все объяснить, мы пытаемся духовный опыт систематизировать, несколько абстрагируя его от жизни.

Итак, обратимся к Евангелию. Спаситель привел ученикам притчу о том, что должно всегда молиться и не унывать²⁷⁴. По-славянски говорится не стужати си. Вот это «стужение» самому себе по-русски называется уныние. В одном городе был судья, который Бога не боялся и людей не стыдился. В том же городе была одна вдова, и она, приходя к нему, говорила: защити меня от соперника моего. Но он долгое время не хотел. А после сказал сам в себе: хотя я и Бога не боюсь и людей не стыжусь, но, как эта вдова не дает мне покоя, защищу ее, чтобы она не приходила больше докучать мне. И сказал Господь: слышите, что говорит судья неправедный? Бог ли не защитит избранных Своих, вопиющих к Нему день и ночь, хотя и медлит защищать их?²⁷⁵

Это медление на самом деле попускается Богом для нашего спасения, для того чтобы мы за это время, проведенное в борьбе с грехом, приобрели добродетели. Господь мог бы защитить нас в одно мгновение, мог бы без промедления даровать нам бесстрастие, но мы должны приобрести и смирение, мы должны доказать свою любовь к Богу терпением скорбей, в том числе скорбей от борьбы с грехом. А мы воспринимаем это так, будто Бог нас забыл, и впадаем в уныние. Даже во время какой-то, если можно так выразиться, быстротекущей скорби, допустим при брани, которая длится всего несколько часов, мы, не имея терпения, думаем, что Бог нам не помогает невыносимо долго, и начинаем унывать. Тем, кто занимается непрестанной молитвой, нужно в особенности быть настороже, чтобы не поддаться этой необыкновенно вредной страсти. Надо всегда помнить: то, что нам кажется Божиим промедлением, на самом деле есть долготерпение Божие о нас. В славянском переводе (и я думаю, это ближе к оригинальному греческому тексту) так и говорится: Бог же не имать ли сотворити отмщение избранных своих… и долготерпя о них.

Святые отцы разделяют две страсти, очень похожие: уныние и печаль. Я нахожу, что разделение это условно и они настолько близки, что можно одновременно говорить и об унынии, и о печали.

В Евангелии об унынии упоминается в связи с непрестанной молитвой, а также в связи с постом. Видимо, потому, что мы, не получая от этих добродетелей немедленной пользы или чувствуя во время их исполнения тяжесть, начинаем унывать. Такое неподобающее чувство вызывают эти добродетели в душе неопытных делателей.

Что говорит Спаситель о посте? Когда поститесь, не будьте унылы, как лицемеры, ибо они принимают на себя мрачные лица, чтобы показаться людям постящимися. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. А ты, когда постишься, помажь голову твою и умой лице твое, чтобы явиться постящимся не пред людьми, но пред Отцом твоим, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно²⁷⁶. Итак, как мы видим, здесь предостерегаются постники, и предостерегаются именно от уныния. Уныние в этом случае может быть лицемерное: человек напускает на себя унылый вид и таким образом в глазах людей, для которых пост является выдающейся добродетелью, выглядит достойным, избранником Божиим. Но может быть и настоящее уныние – уныние от неразумного поста. Если человек берет на себя такой пост, от которого плоть его изнемогает и при котором душа его не выдерживает телесной скорби, тогда он поневоле «принимает на себя мрачное лицо». Да и сравнительно нестрогий пост, если душевное состояние человека оказывается недостаточно развитым, допустим, молится он весьма слабо: невнимательно, рассеянно, без покаяния, – он может не выдержать. Как говорит святитель Игнатий (Брянчанинов), между добродетелями духовными и добродетелями телесными, например постом, должно быть соответствие.

При посте должна быть печаль, но какая? Об этом Спаситель также говорит. Тогда приходят к Нему ученики Иоанновы и говорят: почему мы и фарисеи постимся много, а Твои ученики не постятся? И сказал им Иисус: могут ли печалиться сыны чертога брачного, пока с ними жених? Но придут дни, когда отнимется от них жених, и тогда будут поститься²⁷⁷. При посте необходима скорбь, печаль о том, что Господь оставляет нас действием Своей благодати. А когда мы начинаем унывать оттого, что ослабеваем, терпим какое-то телесное лишение – это печаль неправильная. Переживание должно быть духовное. Должно быть покаяние, а ни в коем случае не уныние от этой малой ли, большой ли телесной скорби, притом добровольно на себя взятой. Печалиться я должен о грехах, а сам пост, воздержание в пище я должен воспринимать как радость. Я должен радоваться, потому что вступил на поприще покаяния.

Может быть, некоторым кажется, что печаль о пище – это мелочь, зачем о ней и говорить? На самом деле мелочью это может считать только тот, кто ест и пьет все, что хочет. Когда же человек не имеет такой возможности, то это вызывает в нем большое смущение, скорбь, переживания. Я уже не говорю о голоде. Даже обыкновенные церковные посты при всей своей сравнительной мягкости (в той практике, в которой мы их сейчас соблюдаем) вызывают в душе человека смущение. Многие люди отшатываются от Церкви именно по той причине, что им необходимо поститься. Обязательность поста вызывает в них сильнейшее негодование; они пускают в ход всякие ухищрения, чтобы доказать себе и другим (и таким образом себя успокоить), что пост – это нечто совершенно необязательное, неважное. Но этим они только обличают себя. Показывают, что на самом деле для них это очень важно и очень трудно.

Уныние, печаль бывает у нас и оттого, что мы лишаемся чего-то земного, к чему имеем привязанность, например имущества. Об этом говорит Спаситель в евангельском повествовании о богатом юноше, который подошел к Господу и спросил, что ему нужно делать, чтобы наследовать вечную жизнь. Иисус сказал ему: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною. Услышав слово сие, юноша отошел с печалью, потому что у него было большое имение²⁷⁸. Вот еще один вид неразумной печали. Печаль о грехах нам, повторю, необходима. Печаль о земном: о пище или имуществе – предосудительна, она губит человека.

Радость – вот правильное отношение к земным скорбям, которые обязательно должны быть в жизни христианина, и даже к тем скорбям, которые будут признаком близкого пришествия Спасителя. И будут знамения в солнце и луне и звездах, а на земле уныние народов и недоумение; и море восшумит и возмутится²⁷⁹. От несчастий, которые наступят в последние времена, уныние овладеет не одним человеком или несколькими людьми, а многими и многими народами, населяющими землю. Люди будут издыхать от страха и ожидания бедствий, грядущих на вселенную, ибо силы небесные поколеблются, и тогда увидят Сына Человеческого, грядущего на облаке с силою и славою великою. Когда же начнет это сбываться, тогда восклонитесь и поднимите головы ваши, потому что приближается избавление ваше²⁸⁰. Если маловерующие и неверующие люди от этих бедствий придут в уныние, то истинные христиане должны им возрадоваться: приближается их избавление – избавление от земных скорбей, от власти греха, вообще от этой земной жизни, в которой чрезвычайно трудно, почти невозможно жить праведно. Для истинного христианина ожидание смерти, а также и кончины мира – это ожидание радостное. Я говорю о состоянии людей, достигших совершенства в христианстве. К сожалению, в нас этой радости чрезвычайно мало.

В Евангелии от Иоанна, где приводится беседа Спасителя с учениками на Тайной вечери, есть целое рассуждение о печали, унынии. Господь говорит Своим ученикам, что Он отходит от них: А теперь иду к Пославшему Меня, и никто из вас не спрашивает Меня: куда идешь? Но оттого, что Я сказал вам это, печалью исполнилось сердце ваше. Но Я истину говорю вам: лучше для вас, чтобы Я пошел; ибо, если Я не пойду, Утешитель не приидет к вам; а если пойду, то пошлю Его к вам²⁸¹. Раньше Спаситель предсказывал, что ученики Его будут поститься от печали, когда с ними не будет Жениха, и здесь это уже сбывается – печаль овладевает ими. И эта печаль, как я думаю, оправдана, в ней нет никакого греха. Это естественно – печалиться от разлуки с тем, кого мы любим.

Господь предупреждает учеников о грядущей печали и утешает их: Истинно, истинно говорю вам: вы восплачете и возрыдаете, а мир возрадуется; вы печальны будете, но печаль ваша в радость будет²⁸². Здесь, конечно, в первую очередь говорится о тех событиях, которые вот-вот должны были произойти, то есть о страданиях и смерти Спасителя. Но также это можно перенести и на духовную жизнь человека. Мы печалимся, когда мир радуется, и мир радуется, когда мы печалимся. Иногда бывает даже такое: то, что доставляет радость человеку неверующему, приводит в уныние человека верующего. Например, на работе нам хочется побыть в тишине, помолиться, а мы поневоле должны слушать какую-нибудь современную музыку. Если это доставляет нам скорбь, печаль, значит, мы в какой-то степени уже отрешились от мира и его радостей, а если мы испытываем от этой нечаянной музыки радость, значит, в нас еще много мирского. Но это самый простой пример. Можно было бы привести гораздо более серьезные. Например, уединение для христианина – это радость. Если он в уединении предается плачу, то его плач и рыдание впоследствии приносят ему утешение. А для человека неверующего уединение – это невыносимая мука. Мой духовник говорил такие слова (из них видно его духовное состояние): «Вот людям скучно быть одним, а мне скучно быть с людьми». Человеку молящемуся, испытывающему действие Божественной благодати, скучно с людьми, потому что люди отвлекают его от общения с возлюбленным Господом.

Вы печальны будете, но печаль ваша в радость будет. В радость она будет тогда, когда мы будем нарочно доставлять себе печаль – печаль покаянную, печаль о своих грехах ради спасения души. И если бы даже нам привелось терпеть какую-то невольную житейскую скорбь, допустим материальное лишение, то в нашей власти превратить эту печаль в покаянную. Смиримся и признаем, что эта скорбь послана нам за наши грехи, за нашу гордость (если мы не видим других грехов), – и эта житейская скорбь также станет той печалью, которая после претворится в духовную радость.

Спаситель приводит всем понятный пример из жизни: Женщина, когда рождает, терпит скорбь, потому что пришел час ее; но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир. Так и вы теперь имеете печаль; но Я увижу вас опять, и возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто не отнимет у вас²⁸³. Бывает скорбь, подобная той, какую испытывали ученики, когда они лишились Господа, увидели Его распятым и погребенным. Конечно, вполне мы эту скорбь понять не можем. Мы можем только слегка приблизиться к ней, так сказать, отдаленно почувствовать ее. Но нечто подобное должно быть и бывает в жизни каждого христианина, когда он в борьбе с грехом на время как будто бы лишается общения с Богом или не достигает желаемого общения. Он испытывает скорбь, подобно женщине, которая рождает. Но потом, когда он вновь видит Господа, когда Господь вновь с ним соединяется, он испытывает такую сердечную радость, что ее уже никто у него отнять не может.

Теперь я хочу привести еще некоторые примеры из Евангелия – примеры уныния, чтобы показать, какой вред приносит эта страсть. Когда Господь наш Иисус Христос ожидал ареста и казни, – как всеведущий, Он знал это, – Он удалился в Гефсиманский сад и там молился о том, чтобы укрепиться перед крестным подвигом. Молился Господь и о том, чтобы чаша эта по возможности Его миновала, то есть, как толкуют святые отцы, Он дал Своему человеческому естеству действовать свободно. И оно – человеческое естество Господа – действовало совершенно свободно, но не переступило рамки того, что можно назвать добродетелью, то есть никакого греха Господь не сотворил. И мы видим, что в жизни бывают такие ситуации, когда мы не можем удержаться от душевной борьбы, однако это еще не значит, что мы согрешили. Господь действительно скорбел. Ученикам, которых Спаситель взял с Собой, Он так и сказал: Душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте²⁸⁴. Это было необыкновенное борение! Его бороло такое уныние, которое трудно себе вообразить. Представьте человека, приговоренного к казни. Он знает, что казнь эта неминуема и мучительна; знает, что казнь эта будет сопровождаться ужасными душевными страданиями: отречением и бегством учеников; знает, что самые близкие люди в нем разуверятся. И предвидя все это, Господь ужасался и тосковал, скорбел смертельно. Скорбел Он и об отречении израильского народа: тот народ, который Он пришел спасти, Его и предал. Те, кого Он особенно любил и кому должен был принести пользу прежде, чем всем другим, стали Его убийцами.

И, отойдя немного, пал на землю и молился, чтобы, если возможно, миновал Его час сей²⁸⁵. Дополню это повествованием из Евангелия от Луки: И, находясь в борении, прилежнее молился, и был пот Его, как капли крови, падающие на землю²⁸⁶. Представьте, какое это было молитвенное напряжение, если через поры у Господа выступил кровавый пот! По объяснению некоторых ученых, произошло следующее: от чрезвычайного нервного напряжения мельчайшие капилляры лопались и кровь выделялась вместе с потом. Это говорит о той борьбе, которую переживал Спаситель; и это пример того, как нам нужно себя вести, когда нас ожидают скорби. Как противиться скорбям, если никто и ничто не может нам помочь? Молитвой! Молитвой напряженнейшей. Молитвой пусть не до кровавого пота, – для нас это невозможно, – но, по крайней мере, чрезвычайно собранной, усиленной.

И здесь же мы находим пример того, как вести себя не нужно. И приходит к ученикам и находит их спящими, и говорит Петру: та́к ли не могли вы один час бодрствовать со Мною?²⁸⁷. Вы знаете, что это повторилось трижды: И, придя, находит их опять спящими, ибо у них глаза отяжелели²⁸⁸. Чтобы вы поняли, что сон их был не просто сон от усталости, я приведу другую цитату. В Евангелии от Луки говорится так: Встав от молитвы, Он пришел к ученикам, и нашел их спящими от печали²⁸⁹. Итак, уныние привело учеников к тому, что они не поддержали своего Спасителя в самый необходимый момент – тогда, когда Он просил их об этом. Как Человек, Он желал человеческой поддержки. Но более всего в этой молитве вместе с Господом Иисусом Христом нуждались сами ученики. Он предупреждал их: Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение²⁹⁰, и действительно, они впали в искушение. Вот пример людей, заснувших от печали, поддавшихся унынию.

Действительно, часто уныние действует на человека таким образом, что ему просто хочется спать. Страсти возбуждают в нас и телесное действие. Всем известно, какое волнение плоти вызывает в человеке блудная страсть, какое волнение вызывает в сердце гнев, но многие не замечают того действия, которое вызывает уныние. А это чаще всего некоторая сонливость, грусть и все, что подавляет телесные силы человека. А ведь духовная бодрость – это чрезвычайно важно, ей придавали большое значение даже военачальники. Суворов замечательно говорил, что «побеждает не тело человека, а бессмертная душа», а бессмертная душа пользуется руками и ногами и всем человеческим телом. Вот как относился к этому Суворов: он заботился прежде всего о том, чтобы у его воинов был именно бодрый дух, чтобы у них было упование на Бога, вера в победу.

Когда Господь наш Иисус Христос по воскресении явился Своим ученикам, Луке и Клеопе, Он также вопросил их, отчего они печальны. Печаль, которую в то время испытывали ученики, была, наверное, смешанная, в ней были чувства и греховные и чистые. Греховная печаль была от разочарования в Иисусе, ибо они теперь думали, что Он, в лучшем случае, великий пророк, но не Сын Божий, не Мессия, как они раньше верили. А чистая печаль происходила от того, что они разлучились со своим возлюбленным Учителем. Печаль эта, вероятно, действовала в них до такой степени, что они даже не узнали явившегося им Господа Иисуса Христа. Но глаза их были удержаны, так что они не узнали Его. Он же сказал им: о чем это вы, идя, рассуждаете между собою, и отчего вы печальны?²⁹¹. И только тогда, когда Господь утешил их Своей беседой, растолковал им предсказания о страданиях и воскресении Мессии и потом преломил хлеб, они Его узнали. Конечно, это было прежде всего действие благодатное, но, я думаю, имело значение и то, что уныние учеников сменилось радостью: она открыла им духовные глаза.

Апостол Матфей, рассказывая о судьбе Иуды Искариотского, преподает, пожалуй, самый яркий и страшный пример действия уныния. Когда же настало утро, все первосвященники и старейшины народа имели совещание об Иисусе, чтобы предать Его смерти; и, связав Его, отвели и предали Его Понтию Пилату, правителю. Тогда Иуда, предавший Его, увидев, что Он осужден, и, раскаявшись, возвратил тридцать сребренников первосвященникам и старейшинам, говоря: согрешил я, предав кровь невинную. Они же сказали ему: чтó нам до того? смотри сам. И, бросив сребренники в храме, он вышел, пошел и удавился²⁹². Вот самое страшное действие уныния, перешедшее в крайнее отчаяние. Иуда решил, что спасения для него уже не существует, он во всем разуверился. Мы помним, что апостол Петр согрешил почти столь же страшно, как Иуда, – трижды отрекся от Христа, но он не потерял веры и потому не потерял надежды. Для Иуды же не было уже ничего святого. Поддержать его было некому: от учеников он отстал, а те, к кому он пристал, оказались безразличны к его переживаниям. И ему казалось, что ничего не остается, как только повеситься. Конечно же, если бы он проявил покаяние и в этот момент опомнился, то милость Божия коснулась бы и его. Есть такое мнение (об этом говорит преподобный Нил Мироточивый), что когда Господь наш Иисус Христос на кресте говорил: «Жажду», то эти слова значили не то, что Он хотел пить, а что Он жаждал покаяния Иуды Искариотского. Но этого не произошло.

А незадолго перед тем, как Иуда принял окончательное страшное решение, Петр, возлюбленный ученик Христов, по преданию любивший Спасителя больше других, трижды от Него отрекся. Петр же сидел вне на дворе. И подошла к нему одна служанка и сказала: и ты был с Иисусом Галилеянином. Но он отрекся перед всеми, сказав: не знаю, что ты говоришь. Когда же он выходил за ворота, увидела его другая, и говорит бывшим там: и этот был с Иисусом Назореем. И он опять отрекся с клятвою, что не знает Сего Человека. Немного спустя подошли стоявшие там и сказали Петру: точно и ты из них, ибо и речь твоя обличает тебя. Тогда он начал клясться и божиться, что не знает Сего Человека. И вдруг запел петух. И вспомнил Петр слово, сказанное ему Иисусом: прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня. И выйдя вон, плакал горько²⁹³. Вот что спасло Петра – покаянный плач. Об Иуде же нет и намека на то, чтобы он плакал. В нем было раскаяние, но не то, которое необходимо. Может быть, даже следует отличать слово «раскаяние» от слова «покаяние». Он тоже признал, что согрешил, но не понимал, что для него возможно прощение. Вот примеры всем нам. Апостол Петр – пример покаяния и надежды даже в самых безнадежных обстоятельствах, и Иуда – страшный пример того, что такое отчаяние.

Когда человек в крайней степени поддается отчаянию, ему уже ничего не нужно. И даже страсти, которые раньше им руководили, увлекали его и заставляли совершать те или иные грехи, которые, может быть, и довели его до отчаяния, – потом отступают, становятся для него как бы совершенно безвкусными и ненужными. Мы видим это в Иуде Искариотском, который был сребролюбцем. Не нужно умалять значение этой страсти. Апостол Иоанн Богослов замечает, что он был вор²⁹⁴ и поэтому скорбел о том, что сребреники, которые могли быть брошены в ковчежец, который он носил, собирая пожертвования для Господа и для Его учеников, и откуда воровал, были потрачены на миро, «бесполезно» излитое на голову Спасителя. Некоторые предполагают, что он и к Господу Иисусу Христу пристал из-за сребролюбия, ожидая, что будет необыкновенно богатым или даже власть имущим. Может быть, Иуда представлял, что Иисус станет царем, и он, как один из первых Его учеников, также будет обладать властью и деньгами. Когда же Иуда во всем этом разочаровался, то решил нажиться хотя бы каким-то малым образом и потому предал Спасителя за деньги. Но поняв, что он согрешил, и вообразив, что прощения ему никакого нет, он уже не нуждался в приобретенных им сребрениках и, бросив их в храме, вышел, пошел и удавился. Это также признак отчаяния: страсть эта столь сильная, что она как бы затмевает в нас все другие страсти, и они перестают действовать.

Надо сказать, что любая сильно действующая страсть, когда она овладевает человеком полностью, уже не дает места другим страстям. Можно поддаться отчаянию и при этом не испытывать ни блудной страсти, ни сребролюбия, ни гнева. На кого будет гневаться человек, поддавшийся отчаянию? Ему уже все безразлично. То же бывает, когда человек поддается некоторым другим страстям, например гордости. Великий русский писатель Достоевский в романе «Подросток» изображает мечту этого подростка: когда он разбогатеет, то будет притворяться нищим и не будет свои деньги использовать, но его будет удовлетворять уже одно сознание того, что он может сделать все, что захочет. Вот сребролюбие, которое действует в человеке настолько сильно, что тот даже не нуждается в удовлетворении прочих страстей. А страсти, о которых мы говорили, – отчаяние, уныние – делают поддавшихся им ко всему равнодушными, даже к жизни, эти страсти поглощают душу человека. Но это совсем не то безразличие к жизни, которое бывает в человеке, когда он отрекается от мира ради Бога. Это нечто совершенно противоположное.

Вернемся к евангельскому повествованию. Мы помним, что когда Господь наш Иисус Христос, желая утешить апостола Петра и восстановить его в апостольстве, трижды вопрошал: «Любишь ли ты Меня?» – то апостол Петр отвечал со скорбью, в особенности в третий раз. Говорит ему в третий раз: Симон Ионин! любишь ли ты Меня? Петр опечалился, что в третий раз спросил его: любишь ли Меня? и сказал Ему: Господи! Ты все знаешь; Ты знаешь, что я люблю Тебя. Иисус говорит ему: паси овец Моих²⁹⁵. Апостол Петр скорбел не потому, что обижался на Спасителя, как по неопытности могут подумать некоторые. Он понял, что троекратное вопрошение – это намек на его троекратное отречение. И он как бы говорил: «Господи, несмотря на то что я трижды отрекся от Тебя, я все равно Тебя люблю, и Ты знаешь об этом. И я очень скорблю о том, что я это сделал».

Церковное предание говорит нам, что в последующее время своей жизни апостол Петр, когда пел петух, всегда плакал, вспоминая свое отречение. Его даже на иконах изображают с бороздами от слез на щеках. Он каялся всю жизнь, а не только в самый момент отречения. Хотя ему уже все было прощено, хотя он изобиловал дарами Святого Духа, хотя он воскрешал мертвых, но он не мог простить самому себе отречения. Ему не нужно было напоминать о нем, не нужно было в этом укорять – душа его поневоле отзывалась на совершенный в прошлом грех. Вот такая печаль нам необходима. Она человека очищает и одновременно обнадеживает. А печаль, которая не видит перед собой прощения, губит человека. Замечательно сказал об этом один из отцов: когда покаяние сосредоточено на себе, тогда оно губит человека, когда же оно сосредоточено на Боге, тогда оно спасает его. Когда мы думаем только о себе, жалеем только себя, тогда это отчаяние. Когда же мы думаем о том, что мы оскорбили Бога, и вообще как-то соотносим себя с Божеством, тогда покаяние бывает для нас спасительным, оно очищает нашу душу и обнадеживает нас, оно делает нас, если можно так выразиться, способными к Царствию Небесному.

Человек должен пребывать в печали о своих грехах. Может быть, не все могут, как древние святые отцы, непрестанно о себе плакать. Это удел, наверное, немногих даже из подвижников. А вот постоянно воздыхать о своем несоответствии евангельскому учению, о своем уклонении от заповедей – это достижимо и даже необходимо. Мы не должны уподобляться сектантам, которые считают, будто они уже в Царствии Небесном. Между прочим, такие люди считают себя достойными рая, несмотря на то что, может быть, и в Бога почти не верят. В Бога человек не верит – а в рай он должен попасть! Как же иначе? «Ведь Бог есть любовь, поэтому, если Он есть, Он меня обязательно возьмет в рай». Книга знаменитого врача Моуди, который исследовал случаи клинической смерти, подтверждает эту всеобщую американскую прелесть, как толкует это явление отец Серафим (Роуз). Действительно, если человек считает, что он, несмотря ни на что, достоин райского блаженства, то это прелесть. Пациентам доктора Моуди, часто даже неверующим, в состоянии клинической смерти казалось, будто они попадают в какое-то блаженное место. Но это не потому, что они на самом деле туда попадали. Просто к чему эти люди были предрасположены в жизни, то они и увидели в состоянии клинической смерти. А демоны, конечно, этому подыгрывали. И сейчас многие думают, что человек едва-едва верующий обязательно должен попасть в рай. А скоро будет распространено мнение (и сейчас уже распространяется), что милосердие Божие состоит в том, чтобы всех простить, чтобы все жили блаженно, все были в раю, кто бы они ни были: буддисты ли, баптисты ли, безбожники ли, грабители, кровопийцы… Это говорит о неправильном отношении к своей душе. Это говорит о том, что из души изгнано спасительное покаяние.

У преподобного Иоанна Лествичника есть замечательное изречение о том, что смирение – это добродетель, которая присуща одним только православным. Святитель Игнатий (Брянчанинов), как мне кажется, уточняет эту мысль, говоря, что покаяние – это нравственный признак православия. У правильной веры есть как догматические, так и нравственные признаки. Поэтому где нет покаяния, там не может быть истины. Если мы действительно верим от всей души в вечную жизнь, мы не можем не пребывать в некоторой печали, не можем не бояться за свою участь. Если мы не боимся, значит, имеем неправильный взгляд или на будущую жизнь, или на самих себя. А это тоже может быть ересью. Есть учение Церкви о Пресвятой Троице – триадология; есть учение Церкви о воплощении Сына Божия – христология; есть учение Церкви о спасении человека – сотериология. И если человек имеет ложный взгляд на самого себя, значит, он еретик в третьем отношении: он неправильно понимает, что такое спасение человека. Поэтому нравственное состояние обличает взгляды человека, может быть даже скрытые.

Итак, печаль о грехах должна быть, но она не должна простираться до отчаяния. Есть люди, преуспевшие в покаянии и смирении, они имеют право на необыкновенные, чрезвычайные подвиги в этом отношении; подвиги, если так можно выразиться, чисто духовные, умственные. Например, древний подвижник Пимен Великий говорил: «Поверьте, чада, где сатана, там и я буду». Конечно же, он сейчас пребывает не там, где сатана, – он пребывает с Богом. Но смирение его было столь сильно, а душа столь нравственно мужественна, что он мог выдержать такую мысль. Преподобный Антоний Великий научился у александрийского сапожника думать о себе так: «Все за свои добрые дела спасутся, один я за свои грехи погибну». Конечно, мы тоже можем повторять эти слова, но искренне так о себе думать мы не способны. Если мы начнем так о себе думать, то впадем в глубочайшее отчаяние и действительно погибнем оттого, что возьмем на себя непосильную нравственную ношу. Некоторый подвижник, живший уже после Антония Великого, вопрошал: «Кто ныне может носить мысль Антония? Впрочем, я знаю одного человека, который может это делать». Говорил он это о себе. С течением времени людей, способных к такому смирению, становится все меньше и меньше. Однако же они встречаются. Дело не во времени, а в людях. Время – это люди.

Преподобный Силуан Афонский, живший в XX веке, говорил о себе, что он по смерти своей сойдет в ад и будет там плакать в одиночестве. Это, разумеется, не значит, что он на самом деле должен был сойти в ад и что он сейчас там пребывает. Конечно же, он в раю, потому что он еще при жизни испытывал самые возвышенные духовные состояния. Более того, именно такое смирение – погружение в уничиженное мнение о себе, вплоть до искреннего осуждения себя на адские муки – и возводило его до самых высоких духовных созерцаний. Он, имея эту спасительную печаль, приходил, как и обещает Евангелие, в такую духовную радость, что ее уже никто не мог у него отнять. Нашу малую духовную радость у нас могут отнять те или иные грехи, те или иные страсти, обстоятельства. Вот мы получили какую-то благодать, но тут же или потщеславились, или осудили кого-нибудь: мы ревностные, а вот он нерадивый, или прогневались – и благодать отступила. А преподобного Силуана не могли лишить радости и сами демоны: из-за его глубочайшего смирения она сделалась как бы неотъемлемой. Вот какова сила истинного покаяния, истинного смирения. Но мы должны знать свою меру. Не станем брать на себя в этом отношении чрезвычайного подвига, а станем понуждать себя столько, сколько у нас есть сил.

Некий подвижник на одной стене своей келии написал о вечных муках, а на другой – о вечном блаженстве. Когда на него находила гордость, он читал о муках, когда находило уныние – читал о блаженстве. Мы видим, что подвижники подвизались по-разному и употребляли разные ухищрения, для того чтобы не впасть в уныние. И мы должны двигаться, так сказать, как бы между Сциллой и Харибдой. Уклонишься в одну сторону – пожрет одно чудовище, в другую сторону – другое. Мы должны, как между этими мифическими чудовищами, лавировать между беспечностью, человеческим спокойствием и между отчаянием и унынием. Иногда лучше чем-то успокоить себя, утешить, чем поддаться отчаянию. Если же мы чересчур спокойны и привязаны к земному благополучию, тогда нужно вспомнить о грехах и о вечных муках и привести себя в состояние духовно работоспособное. Признаки истинного покаяния – желание трудиться ради спасения своей души, ревность по Богу. А признаки уныния – это апатия, нежелание делать что-либо духовное, в худшем случае нежелание делать что-либо вообще.

* * *

Вы сказали, что безразличие ко всему – это неправильно. Я часто переживаю из-за допущенных ошибок или каких-то замечаний и иногда от этого поддаюсь унынию. Как правильно относиться к этому?

Действительно, человек должен печалиться, сожалеть о своих ошибках и греховных поступках. Если он не будет переживать из-за них, то как он будет меняться? Если человек относится ко всему спокойно и ни из-за чего не переживает, то ни о каком покаянии не может идти и речи. Это будет, скорее, цинизм. Но, тем не менее, унынию поддаваться нельзя, надо проявлять здравомыслие, терпение и желание исправиться.

Какое самое главное средство от уныния?

В первую очередь, непрестанная молитва. Лучше всего не давать унынию и подступиться к нам. Когда нас крепко борет какая бы то ни было страсть, мы должны всячески противиться ей силой духа, силой воли и в то же время с крайним напряжением просить Бога о помощи. Кроме того, очень помогает в таких случаях чтение Священного Писания, в особенности Евангелия, а также святых отцов, которые не только вразумляют нас, как бороться со своими страстями, но и внушают ревность к этой борьбе. Всем полезно читать жития святых – подвижников, мучеников: взирая на их подвиги, мы и сами приободряемся. Недаром в монастырях существует традиция за трапезой в основном читать жития святых. Если мы имеем перед собой примеры подвижников благочестия, то нам становится стыдно и мы начинаем им подражать.

Уныние проходит, когда мы добросовестно понуждаем себя к жизни по Евангелию. Я вам приведу такой пример из Отечника. К одному подвижнику пришли монахи и попросили его: «Отец, научи нас, что нужно делать, чтобы спастись». Он спрашивает: «Вы Евангелие читали?» – они говорят: «Читали», а он им отвечает: «Тогда идите и исполняйте». В следующий раз они опять приходят к нему за советом, он их снова спрашивает: «Вы Евангелие читали?» Они решили на этот раз ответить иначе и говорят: «Нет, не читали». А он им в ответ: «Тогда прочтите и исполняйте». На самом деле, больше и не нужно ничего говорить. Это самый лучший совет – читайте и исполняйте.

Возможно ли в духовной жизни идти медленно и ровно, все время преуспевая, или духовный рост происходит только через периодические падения? Вообще, падения – это обязательное сопровождение духовной жизни?

Падения бывают разные. Одно дело – впасть на деле в какой-нибудь тяжкий грех, другое дело – падение мысленное. Мысленных падений избежать почти невозможно. Если ты поддался гневу, унынию или блудным помыслам, то, конечно, нужно и каяться и бороться. Нельзя ставить на себе крест, надо вставать и вновь продолжать духовную жизнь. В этих случаях можно немножко снисходить к своей немощи. А вот от смертных грехов нужно беречься, их допускать нельзя. Это в нашей власти.

Самое главное, чтобы не было падения в смысле охлаждения. Если мы потеряем ревность и привыкнем к этому, то можем навсегда потерять для себя возможность духовного преуспеяния. Это очень опасно, и нужно стараться как можно быстрее преодолеть это состояние, какими угодно способами – каяться, исповедоваться, просить совета у духовно опытных людей, читать книги, – но только чтобы это духовное равнодушие быстрее закончилось. Привыкнув к нему, мы потом по привычке многие-многие годы будем жить, как говорится, так себе.

Часто мы теряем ревность по причине будто бы не зависящих от нас обстоятельств: когда мне, мол, молиться, если мне в восемь утра на работу, в семь вечера я прихожу с работы, потом надо сделать то и другое... И человек, оправдывая себя, приходит к охлаждению, молится по привычке. В лучшем случае исполняет свой христианский долг: ходит в храм, исповедуется, причащается, но ничего особенного уже не чувствует. Так бывает часто: человек, пришедший в храм, первые несколько лет испытывает ревность, проявляет усердие, а через двадцать пять лет не только не делается лучше, а становится как бы совершенно безразличным и свою первоначальную ревность забывает абсолютно. Вот этого нужно бояться.

Я в последнее время чувствую, что становлюсь человеком более душевным, чем духовным. Очень много времени стала уделять домашним попечениям. С чего начать свое духовное становление?

Домашними попечениями заниматься тоже нужно, но при этом не надо уклоняться в излишнюю суету. Если ты содержишь дом в чистоте – это одно. А если сегодня вешаешь одну занавесочку, завтра другую, послезавтра третью, то это, конечно, уже ни к чему.

Как начать свое духовное становление? Я обычно советую любому человеку, и очень преуспевшему, и преуспевающему, и только начинающему, в первую очередь прочитать сочинения святителя Игнатия (Брянчанинова). Для того чтобы получить самое общее, начальное представление о духовной жизни, лучше всего начать с книги «Приношение современному монашеству». Она годится как для монашествующих, так и для мирян.

У меня убиенный сын, некрещеный. Горюю о том, что не смогла уберечь своего ребенка и не крестила вовремя. Что нужно сделать, чтобы Господь принял моего сына к Себе?

Вопрос о некрещеных очень тяжелый. На него трудно ответить так, чтобы успокоить человека. Молиться об умерших некрещеных родственниках можно только дома. Может быть, они получат от этого некоторое облегчение – и это уже много значит. А так, чтобы сказать, что они будут спасены… Не знаю.

Когда молятся за умерших, не сподобившихся таинства крещения, то читают канон мученику Уару. В церковной истории был случай, когда мученик Уар для женщины, очень его почитавшей, вымолил сына, который умер некрещеным.

Отчего в миру у людей, преимущественно неверующих, часто бывает состояние, которое врачи именуют депрессией? Можно ли это состояние назвать унынием?

Действительно, часто депрессия – это просто сильнейшее состояние уныния. Люди не умеют с ним бороться. Известны случаи, когда человек, не удовлетворяясь атеистическим мировоззрением, находясь в душевном борении, в поиске истины, до такой степени переживал, до такой степени был ко всему безразличен, что его, как больного, отправляли в психиатрическую больницу. Там ему кололи лекарства. Но как можно вылечить человека от душевного страдания? А когда этот человек обретал истину, становился православным христианином, то его депрессия совершенно улетучивалась. И оказывалось, что он на самом деле не склонен ни к какой депрессии, напротив, очень энергичный, деятельный человек.

Расскажу такой случай. В одной семье отец покончил с собой. И двух его сыновей это так потрясло, что они оба впали в депрессию. Причем младший из братьев (я был с ним знаком) поддался этому состоянию до такой степени, что неделями лежал лицом к стене, ничего ему было не надо. Мать у него была неверующая и своими нравоучениями доводила его еще больше. Кончилось тем, что их соседка, верующая бабушка, пожалела его и уговорила пойти в церковь. Он стал время от времени ходить в храм, хотя мало что понимал и мало что соблюдал. Ему сразу стало значительно легче. Потом он познакомился с нашей компанией и втянулся в нее, а поскольку мы старались вести христианскую жизнь, более или менее строго соблюдать посты, то и он стал вести себя так же. Когда мы рассказали ему об Иисусовой молитве, о том, как бороться со страстями, в частности с унынием, он начал следить за своей душой, молиться и бросил всякие лекарства, стал нормальным человеком. Правда, ему приходилось лгать врачам. Они его спрашивали: «Пьете лекарства?» – «Пью». Если бы он сказал, что не пьет, то они его, может быть, насильно в больницу положили – такое время было. Я ему советовал врачам отвечать так: «Пью лекарство, очень помогает». И они успокаивались. А на самом деле он ничего не принимал. Вот пример того, что депрессия – это в большинстве случаев просто неправильное душевное состояние человека.

Бывает, что депрессия – это неярко выраженное беснование. Приведу пример. Помещик Мотовилов, сподобившийся видеть преподобного Серафима Саровского в обильном действии благодати, уже после кончины святого, собирая материалы для его жития, за гордый помысел подвергся беснованию. В него вошел бес в виде страшного, холодного облака, он это видел и чувствовал. Сначала бес мучил его просто физически. Потом, по молитвам его духовника, выдающегося подвижника – святителя Антония Воронежского, у него это прошло. Но после этого на протяжении тридцати лет он испытывал время от времени сильнейшее уныние. Лишь к концу этого срока ему явился святитель Тихон Воронежский (это явление Мотовилову предсказал преподобный Серафим) и исцелил его. Уныние Мотовилова было признаком беснования.

Какие самые первые признаки уныния? На что нужно обратить внимание, чтобы попытаться пресечь это состояние в самом начале?

Первый признак уныния – это нежелание заниматься духовными занятиями: не хочется молиться, читать Священное Писание, святых отцов, не хочется (правда, это значит, что уныние уже усилилось) посещать богослужения. Словом, все духовное становится скучным. Уныние может дойти до такой степени, что уже и работать становится лень, а хочется просто лежать.

Когда стараешься молиться, исполнять заповеди, то иногда на душу находит какая-то печаль, вроде как без причины. Как к этому относиться и не унывать?

Во-первых, это может быть просто бесовское наведение. Во-вторых, это может быть оттого, что человек не удовлетворяет свои страсти. Голодный человек, если не дать ему поесть, сердится. Впрочем, это у кого как: один от голода грустный, другой злой. Некоторые женщины так и говорят, что, если мужчина злой, то его надо накормить. Так и страсти в нас голодны: гнев, гордость и вообще какая угодно страсть, и если мы с ними боремся, не удовлетворяем этого голода и в то же время в нас недостаточно благодати, то мы начинаем испытывать грусть, неудовлетворенность.

Но это бывает, когда человек сопротивляется страсти. Чаще бывает наоборот. Есть, например, такие раздражительные люди, которые, пока на кого-нибудь не накричат, ходят как голодные, а накричат – становятся благодушными, веселыми: дело вроде как сделано. А другие ходят и как бы ждут, что их кто-нибудь обидит. Если такого человека никто не обижает, он прямо сам не свой, но вот на него, как ему показалось, неправильно посмотрели или что-то ему не то сказали, он обиделся и ему сразу же полегчало: «Да, я вижу, что ко мне, как всегда, плохо, несправедливо относятся». И он, довольный, что его обидели, идет к себе и спокойно уже целый день обижается.

Недавно один человек, придя в отличное настроение оттого, что у него все хорошо сложилось, сказал: «Все-таки жить прекрасно!». Меня его слова почему-то очень поразили, и я совершенно искренне ему возразила: «Жить страшно». Я имела в виду страх ответственности за данную тебе жизнь, за каждое сказанное слово, за то, как прожита каждая минута. Наверно, это страх Божий?

Может быть, это и страх Божий, но так отвечать человеку, наверное, не стоило. У него все прекрасно, а ты говоришь: «Нет, страшно». Он опять заунывал. Я думаю, что в наше время все-таки по немощи лучше стараться иметь радостное настроение. Если у тебя есть какое-то сугубое покаяние, то ты уж держи его при себе, а другим не навязывай, а то будешь ходить всех пугать: «Жить страшно, жить страшно». Человек и так еле-еле терпит, чтобы не заунывать, а ты его еще напугаешь, и он уже совсем не будет знать, что делать. Чтобы проповедовать такой страх Божий, надо иметь основание. Нельзя всех стричь под одну гребенку, ко всем надо подходить дифференцированно: одному нужно воспитывать в себе страх Божий, а другому нужно, наоборот, постоянно радоваться, потому что он и так едва-едва не приходит в отчаяние. Зачем в человеке эту радость убивать?

Как быстрее преодолеть наступившее охлаждение к церковной жизни?

Во-первых, делать все то же, что делал и раньше. Допустим, нравилось тебе ходить часто на службу, а потом почувствовал к этому охлаждение – не переставай ходить на службу: как раньше ходил, так и ходи. Охладел к чтению Священного Писания – читай столько же, сколько и раньше, даже еще больше.

Такие перемены во внутренней жизни бывают часто. Перемен нет у того, кто опустился на самое дно. Ему уже падать некуда, у него всегда все стабильно: он всегда одинаково «внимательно» молится, если это можно назвать вниманием, всегда имеет одинаковую «ревность» к посещению храма – у него совершенное однообразие и полное безразличие. А у того человека, для которого духовная жизнь является именно жизнью, а не спячкой, конечно же, будут перемены: будут и охлаждения, и подъемы ревности, иногда какой-то мрак найдет, потом просветлеет… Это естественно, это борьба, и удивляться тут нечему. Преподобный Силуан Афонский сказал, что у того, кто молится по-настоящему, бывает много перемен в молитве, а у того, кто молится по привычке, этих перемен нет.

Поэтому смущаться от охлаждения к духовному не нужно. Когда находит такое охлаждение, иначе говоря уныние, самое главное – не оставлять своего дела, продолжать его так же, как и раньше. И, по возможности, даже усилить, в особенности это касается Иисусовой молитвы. Здесь, может быть, усилить если не количеством, то большим вниманием. Кроме того, есть и дополнительные средства: чтение Священного Писания, в особенности Евангелия, чтение святых отцов, которые не только назидают тебя, но и возбуждают в тебе ревность. Полезно помышлять о смерти, чтобы от страха наказания возбудить в себе ревность. При этом, конечно, нужно понимать, что память смертная – это не игрушка, а действительно размышления о том, что нас неминуемо ждет. Ну и, конечно же, при унынии приносят пользу исповедь, причащение.

Нужно прибегать к тем средствам, которые помогают больше всего, но главное, еще раз говорю – не оставлять своего прежнего делания.

Уныние есть смертный грех. Как определить, когда его действие является просто искушением, а когда произошло грехопадение?

Грехопадение произошло тогда, когда человек предался отчаянию и совершенно перестал заботиться о своем спасении. Конечно, грехопадения могут быть разные. Действительно, можно впасть в смертный грех, то есть поддаться отчаянию до такой степени, что возникнут мысли даже о самоубийстве или, может быть, даже будет сделана попытка самоубийства. Это, конечно, самое страшное действие уныния. Такому унынию поддался Иуда Искариотский. А вот апостол Петр после того, как отрекся от Господа, не впал в уныние, а покаянием очистился от своего падения.

Когда уныние является искушением? Когда ты в какой-то степени поддаешься ему, но в то же время противишься, пытаешься молиться, совершать иные добродетели, внутренне и внешне стараешься вести себя как должно. Иногда уныние борет человека многие месяцы и даже годы, это особая, тяжкая брань. И не всегда это происходит от человеческого нерадения, часто это бывает страшное сатанинское наваждение. Это самая страшная страсть, которая в особенности борет людей, ведущих уединенный образ жизни: отшельников, безмолвников. Но она, конечно же, свойственна и людям, живущим в миру, и, случается, искушает и нас, живущих в монастыре.

Грехопадение, повторю, происходит тогда, когда человек в той или иной степени поддается этой страсти и оставляет свои обычные занятия, духовные и даже житейские. Насколько ты согрешил, также можно определить по тому, насколько ты впал в нерадение. Если ты совершенно оставил молитву, не заботишься о внимании при ней, перестал читать Священное Писание и святых отцов, значит, ты полностью поддался унынию. Если ты все-таки молишься, но как-то вяло, без внимания, без огонька, значит, ты тоже поддался унынию, но не так сильно, не так страшно. Если ты, несмотря на уныние, несмотря на сухость при молитве, несмотря на безразличие к духовным занятиям, понуждаешь себя изо всех сил совершать все необходимое, значит, ты не поддался страсти, и это просто время искушения.

У меня часто бывает такое состояние, что я вдруг не могу молиться. Оставляет молитва, оставляет и благодать, я себя чувствую беспомощной, нет сил бороться с помыслами, одолевают ропот, нетерпение, злость. Я не могу найти тому причин, исправить это, начинаю унывать, метаться. До исповеди и причастия далеко, и как жить все это время?

Ничего особенного здесь нет. Понимаешь ты причину, по которой в душе водворилась сухость, или не понимаешь, надо понуждать себя к молитве. Если при каких-то переменах в душе сразу задаваться вопросом: «Как жить?!» – то уже от одного этого вопроса жить не захочется. Будешь заставлять себя молиться – тогда, возможно, Господь тебе и откроет причину, по которой ушла благодать. Пусть даже и не откроет, но ради того, что ты понуждаешь себя к покаянию через молитву Иисусову, благодать может вернуться.