О стремлении к спасению и совершенству²²

Мы часто говорим о спасении, но, по словам святителя Игнатия (Брянчанинова), не понимаем, что это такое: слово «спасение» стало для нас привычным, оно уже не производит на нас должного впечатления. Мы забываем о том, что можем и не достигнуть спасения. Собственно, вся жизнь христианина (даже самого возвышенного, высокопреуспевшего подвижника благочестия) есть забота о спасении. И если мы всегда будем об этом помнить и заботиться о своем спасении, то будем приближаться к тому, что называется христианским совершенством.

Вспомним подвижников, приобретших христианское совершенство. Неужели они достигали такого состояния, пребывая в котором чувствовали себя спокойно и уверенно, и мысль о спасении как о противоположности погибели переставала иметь для них значение? Возьмем, к примеру, великого аскетического писателя, учителя Церкви, преподобного Иоанна Лествичника. Из его жизнеописания мы знаем, что, живя в уединении, он удалялся для молитвенного плача в пещеру и во время этого своего подвига предавался таким рыданиям, как будто его жгли раскаленным железом. Разве мы можем сказать об этом человеке, что он только начал свой христианский путь и потому нуждался в таком плаче? Нам, конечно, точно неизвестно, в какое время своей жизни Иоанн Лествичник занимался таким деланием, но вспомним египетских подвижников, поучения которых есть в древних патериках. В самые последние минуты своей жизни они предавались горькому плачу и умоляли Бога о помиловании. Сисой Великий, например, пламенно просил, чтобы его жизнь была продлена для покаяния. А ведь когда он умирал, то видел перед собой апостолов и ангелов и его блаженную душу принял Сам Господь. Эти люди не считали себя достигшими такого состояния, чтобы можно было быть уверенными в своем спасении; они плакали и рыдали, думая, что недостойны спасения.

Что же такое христианское совершенство? Одно из важнейших творений святителя Игнатия так и называется – «Слово о спасении и христианском совершенстве». Прочитав его, мы можем подумать, что есть спасение (оно для всех) и есть совершенство (это монашеский путь). Для того чтобы правильно понять, что именно подразумевает Священное Писание под словом «совершенство», обратимся к поучению Спасителя, сказанному знатному юноше: И вот, некто, подойдя, сказал Ему: Учитель благий! что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную? Он же сказал ему: что ты называешь Меня благим? Никто не благ, как только один Бог. Если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди. Говорит Ему: какие? Иисус же сказал: не убивай; не прелюбодействуй; не кради; не лжесвидетельствуй; почитай отца и мать; и: люби ближнего твоего, как самого себя. Юноша говорит Ему: все это сохранил я от юности моей; чего еще недостает мне? (Мф. 19, 16–20).

Нам может показаться, что поучение Спасителя можно разделить на две части. Сначала говорится о том, чтó нужно сделать для того, чтобы войти в жизнь вечную, а далее – о том, чтó необходимо для достижения совершенства. На самом деле это не так. Такое разделение возникает в нашем уме от некоторой невнимательности, и мы понимаем слова Спасителя следующим образом: сначала нужно исполнить заповеди, а если хочешь быть совершенным, нужно оставить все. Но что произошло дальше? Иисус сказал ему: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною (Мф. 19, 21). Казалось бы, юноша уже достаточно сделал для того, чтобы войти в жизнь вечную. Он сам это подтвердил, сказав, что все то, о чем Спаситель ему напомнил, он исполнял с детства. Но ему осталось добавить к своим добродетелям еще кое-что. В Евангелии от Марка об этом приведены следующие слова Спасителя: Одного тебе недостает (Мк. 10, 21). По-славянски: Единаго еси не докончал. Обратите внимание на это выражение. Получается, что слова Спасителя, которые содержатся в Евангелии от Матфея, объясняются Его же изречением в Евангелии от Марка. Если мы совместим эти два изречения, получится следующее: Рече ему Иисус: единаго еси не докончал. Аще хочешь совершен быти… Таким образом, совершенство нужно понимать не в том смысле, что есть некий необходимый минимум для спасения и есть нечто сверхдолжное (это и будет совершенством), а в смысле полного совершения того, что необходимо сделать для спасения.

Более подробно это раскрывается в дальнейшем повествовании: Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною. Услышав слово сие, юноша отошел с печалью, потому что у него было большое имение (Мф. 19, 21–22). Казалось бы, о чем печалиться? Ведь жизнь вечную ты уже наследовал – исполнил, так сказать, необходимый минимум. На самом деле это очень много – исполнить заповеди, о которых сказал Спаситель: не убивай, не прелюбодействуй, не кради, не лжесвидетельствуй и так далее. Допустим, человеку, который внимателен к себе, исполнить перечисленные мною заповеди сравнительно легко. А почитать отца и мать и, в особенности, любить ближнего как самого себя – это ведь очень много. Получается, что исполнение юношей всех этих заповедей есть дело, не довершенное до конца. Поэтому, понимая и чувствуя это, он и ушел в печали. Иначе, о чем ему было печалиться? Ведь он мог подумать: «Ну не могу я достигнуть совершенства – ничего, спасусь через те заповеди, которые мне уже известны и которые я исполняю».

Услышав слово сие, юноша отошел с печалью, потому что у него было большое имение. Иисус же сказал ученикам Своим: истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное (Мф. 19, 22–23). Обратите внимание, только что Спаситель сказал юноше: «Если ты исполнишь все эти заповеди, то войдешь в жизнь вечную», но когда от юноши потребовалось отречься от всего своего имущества и он этого сделать не смог, то Спаситель произнес: Трудно богатому войти в Царство Небесное. Недавно Он говорил лишь об исполнении заповедей и ничего – о богатстве, а теперь вдруг: «Трудно войти в жизнь вечную». Из этих слов Господа мы начинаем понимать, что совершенство – это не что-то сверхдолжное, не какое-то особенное, необязательное для спасения состояние, приносящее человеку лишь то утешение, что он достиг чего-то особенного. Совершенство – это совершение тех добродетелей, которые необходимы для того, чтобы достигнуть спасения, избавления от грехов.

Трудно богатому войти в Царство Небесное; и еще говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие (Мф. 19, 23–24). Настолько трудно богатому человеку спастись, даже и тому, который уже все исполнил, что удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши. Можно по-разному понимать это образное выражение Спасителя. По толкованию Феофилакта Болгарского под верблюдом может подразумеваться толстый корабельный канат, который не пролезет сквозь игольное ухо. Другое толкование выражения Спасителя – буквальное: речь идет именно о верблюде, который не мог пройти сквозь низкие пешеходные ворота в городских стенах (такие ворота назывались «игольными ушами»). Так или иначе, но вывод такой: войти богатому человеку в Царство Небесное чрезвычайно трудно, почти невозможно. Услышав это, ученики Его весьма изумились и сказали: так кто же может спастись? (Мф. 19, 25).

Смотрите, только что мы рассуждали о спасении и совершенстве и для нас как будто бы явным было разделение на то, что необходимо сделать минимально, и на то, что нужно сделать для совершенства. Однако ученики, услышав замечание Спасителя о том, как трудно богатому войти в Царство Небесное, изумились. «Получается, все эти заповеди недостаточны для спасения и необходимо сделать нечто чрезвычайное? – удивились они. – Если этот человек, сделавший все, что требовал Моисеев закон, оказывается, еще недостаточно сделал, не совершил всего, что необходимо, то кто же может спастись?» Иисус же ответил им: Человекам это невозможно, Богу же все возможно (Мф. 19, 26). Итак, оказывается, что даже когда мы сделаем всё, то спасение для нас – для человека самого по себе – невозможно. Спаситель говорит это для того, чтобы никто из нас не подумал, что мы сможем спастись собственными трудами, даже исполнив, казалось бы, всё то, чего требует от нас Священное Писание, чего требует от нас Бог, – если Бог Сам нас не спасет, вернее, если Он не совершит нашего спасения вместе с нами. Без Бога, повторим, человеку спастись невозможно.

Суть дела состоит даже не столько в том, что всем нужно отречься от имения (хотя этот путь, может быть, наиболее простой и ясный), сколько в том, что мы должны сделать всё, что мы осознаём необходимым для нашего спасения. Если мы понимаем, что нужно сделать, и не делаем этого, значит, мы уже подвергаем свое спасение опасности, мы уже ставим его под сомнение.

В Евангелии от Марка не говорится о том, что богатому трудно войти в Царствие Небесное, но делается такое уточнение: Как трудно надеющимся на богатство войти в Царствие Божие! (Мк. 10, 24). Таким образом, богатство само по себе не является препятствием, а надежда на богатство – является, потому что человек, у которого есть большое состояние, склонен надеяться, что при помощи богатства он сможет решить многие свои проблемы. Богатство само по себе даже предоставляет человеку некоторое преимущество для того, чтобы совершать добрые дела: ведь человек пусть и добрый, но бедный, не может подать такую милостыню, как богатый. Однако и надеющемуся на богатство войти в Царствие Божие чрезвычайно трудно, но не невозможно. Поэтому, рассуждая, мы должны сделать акцент не на том, препятствует или не препятствует богатство спасению, а на том, всё ли мы сделали для своего спасения. Юноша как будто бы почти все сделал, но единаго не докончал, и это уже заставило его усомниться в своем спасении, он понимал, что действительно еще чего-то не довершил. Он сам спросил Спасителя: Вся сия сохраних от юности моея; что есмь еще не докончал? (Мф. 19, 20). Когда юноше сказали, что ему нужно сделать для спасения (мы сейчас не будем говорить об отречении от богатства вообще, обратим внимание, что это надо было сделать именно ему), он опечалился, потому что почувствовал, что для него это очень трудно.

И каждый из нас должен понимать, что он должен все докончить, если знает, что нужно сделать именно ему. Одному нужно бороться с одной страстью, другому – с другой. Одному нужно усердствовать в молитве, другому не хватает послушания, третьему – воздержания в пище. Кому-то нужно усердствовать и упражняться в уединении, а кому-то, может быть, наоборот – в понуждении себя любить ближнего, в служении ближнему, смирении перед ним. Каждый, конечно же, с помощью святых отцов и своих наставников должен рассудить, чтó он еще не докончал, и усердно над этим трудиться, чтобы не оказаться в положении этого юноши, который думал, что он почти все уже исполнил, и вдруг оказалось, что ему нужно сделать такую вещь, которая ему почти что не под силу.

Поэтому не будем наивными, не будем мечтателями, не будем думать, что мы пришли в такое место, где занимаемся неким совершенством, как рассуждают об этом нелепейшим образом какие-нибудь восточные мистики (я имею в виду йогинов). Ни о каком таком совершенстве не может быть и речи. Мы сейчас говорим о совершенстве в деле спасения, а не о том, что мы должны сделать из себя некое совершенное, абсолютное существо. И примером этого служат для нас те святые отцы, которые на самом деле достигли совершенства, и совершенство это состояло в страхе, плаче и глубочайшем, для нас даже непостижимом, покаянии. Если же мы начинаем думать, будто самое главное мы уже сделали, а теперь исполняем нечто сверхдолжное, преуспевая для самих себя, если мы обращаем взор не на будущую жизнь, а как бы рассматриваем себя и удовлетворяемся своими достижениями, то мы фактически впадаем в прелесть. Если мы думаем, что, оставив мир, имеем какое-то преимущество перед мирянами и представляем из себя что-то особенное по сравнению с ними, если нам кажется, что раз и они спасаются, то мы тем более уже спаслись, так как ведем особенный образ жизни, то, с одной стороны, проявляем наивность, а с другой – гордость.

Мы пришли сюда спасаться, мы должны об этом помнить, а спасение, повторю еще раз, как сказал святитель Игнатий, необходимо для погибающих. Наш подвиг тогда будет настоящим, когда мы будем ответственно совершать свой жизненный путь. Будем молиться по-настоящему, серьезно, будем совершать послушание – относясь к этому не как к игре, а понимая, что от этого делания также зависит наше спасение: через отсечение воли мы подготавливаем свою душу к тому, чтобы удобнее было исполнять заповеди, удобнее было отсекать свою волю перед волей Божией, ясно изложенной в евангельских заповедях. И все, что нам необходимо терпеть или делать в обители, будем воспринимать как подвиг, необходимый для нашего спасения. Для этого мы и собрались в монастыре. Иначе зачем мы всё это терпим, зачем мы ведем такой странный образ жизни?

Чем отличаются монашествующие от мирян? Тем, что это люди в полной мере ответственные, смотрящие на жизнь трезво и бесстрашно, понимающие, что для дела своего спасения нужно отдать всю жизнь и что это весьма и весьма непросто. Нужно время от времени вспоминать: «Зачем мы пришли в монастырь? Что мы здесь делаем? Для чего мы здесь находимся?» Некоторым, может быть, в монастыре во всех отношениях легче, чем в миру: благоприятная атмосфера, добрые отношения, вокруг единомышленники, нет каких-то особенных забот о пропитании и крове. В связи с этим возникает ощущение беззаботности. И если у человека нет какой-то особенной брани, заставляющей задуматься, опомниться, то он может впасть в легкомыслие и нерадение. И так жить себе потихонечку. Жизнь, так сказать, течет день за днем, и кажется, что все хорошо. Но это не так. Если нет брани, значит, мы сами должны возбуждать в себе брань. В каком смысле? Не в том, конечно, смысле, чтобы стараться возбудить в себе действие страстей, но в том, чтобы вспоминать о смерти, вспоминать о том, что мы когда-нибудь уйдем из этой жизни.

Смерть рядом, и она непременно придет, а жизнь может промчаться очень быстро. Не думайте, что страшна только скоропостижная кончина, например от какой-то болезни. Если мы будем так беззаботно жить, то и старость придет для нас неожиданно. Поэтому, возбуждая в себе брань, страх, скорбь о том, что нас ждет, мы должны таким образом весь свой монашеский подвиг, всю свою монастырскую жизнь, по евангельскому выражению, осолить, потому что без этого она будет пресной, безвкусной, да и бесполезной. Если мы будем об этом забывать, то смысл нашей жизни в монастыре утратится. Мы пришли сюда спасаться. Всех вас собрали в обители для того, чтобы помочь спастись. Нужно свой внутренний взор устремлять в вечность. И совершенство понимать только в том смысле, что необходимо сделать совершенно все для нашего спасения в вечности.

* * *

Вопрос. Батюшка, святитель Игнатий, толкуя в «Слове о спасении и христианском совершенстве» евангельский эпизод о богатом юноше, пишет так: «Спасение возможно при сохранении имения, в жизни посреди мира; для снискания же совершенства требуется предварительное отрешение от мира. Спасение необходимо для всех – снискание совершенства предоставлено произволяющим»²³. Получается, святитель Игнатий понимает эти слова по-другому, не так, как вы?

Ответ. Одно из двух: либо святитель Игнатий действительно понимает эти слова по-другому, либо, может быть, мы не так понимаем святителя Игнатия. По моему мнению, повторю, совершенство в данном случае состоит не в том, что человек, так сказать, приближается к идеалу, а в том, что он все совершает для своего спасения. Это видно из самого евангельского повествования. Когда юноша все же отказался идти за Спасителем, тогда ученики спросили: Кто же может быть спасен? Получается, что этот юноша будто бы сделал для своего спасения все, ему нужно было только нечто сделать для своего совершенства, но когда он отказался исполнить совет Господа, не решился на раздачу имения и следованию за Ним, тогда и сама возможность его спасения оказалась под сомнением. Значит, он должен был сделать нечто для своего совершенства не в смысле достижения идеала, а в смысле совершения всего, что от него зависит. Он этого не сделал, поэтому и возник вопрос о возможности его спасения.

Нужно понимать, что многие святые отцы, в том числе и святитель Игнатий, иногда могли не совсем точно толковать Священное Писание или, иллюстрируя свое учение, могли не совсем удачно привлекать тот или иной текст Священного Писания. Учение от этого не меняется, учение правильно, а иллюстрация, повторю, может быть не совсем подходящей. Я, конечно, говорю дерзновенно, вы можете со мной не согласиться. Но вот у преподобного Иоанна Кассиана Римлянина, например, есть много таких истолкований евангельских сюжетов, которые не соответствуют общепринятым (скажем, толкованию Иоанна Златоуста). Однако учение Иоанна Кассиана Римлянина об аскетической жизни от этого не искажается, просто он не совсем удачно приводит иллюстрации к своему учению. То же можно сказать и о рассматриваемом толковании святителя Игнатия.

Я считаю, что никому не полезно думать, будто он стремится к совершенству. Может быть, конечно, и так, что мы не совсем правильно понимаем святителя Игнатия. Возможно, он имеет в виду нечто другое. Иначе зачем бы ему говорить о том, что покаяние необходимо каждому человеку, в том числе и достигшему совершенства? Собственно, и само это совершенство, по мысли святителя Игнатия, состоит более всего в сугубом покаянии. Он ведь приводит в пример Сисоя Великого и других угодников Божиих и говорит, что покаяние – это начало, середина и конец духовной жизни. Зачем совершенному человеку нужно покаяние? Значит, святитель Игнатий понимал совершенство как преуспеяние в покаянии, а кающийся, безусловно, всегда думает о своем спасении. Возьмем, например, старца Силуана Афонского. Как он смирялся, как он плакал о себе! Он говорил: «Когда я умру, окаянная душа моя сойдет во ад». Значит, его совершенство состояло в том, что он искренне считал себя грешником, достойным адских мучений, и надеялся спастись только по милости Божией. Значит, подвижники понимали совершенство как глубочайшее покаяние. А там, где искреннее покаяние, а не игра, там есть страх за свою будущую жизнь, отсутствие уверенности в своем спасении.

Вопрос. Бывает, замечаешь, что сестра что-то делает не так (например, неправильно накрывает в трапезной). Нужно ли в этом случае подойти и сказать ей об этом?

Ответ. Есть люди, которым все время кажется, что один неправильно накрывает, другой неправильно шьет, кто-то неправильно идет, кто-то неправильно учит, иной молится неправильно, сидит неправильно и так далее. У нас есть такие, которым кажется, что все всё делают неправильно. Откуда они это знают? Может быть, у них откровения, или прозорливость, или природное дарование такое, что они всё видят: что и где неправильно? Таким, конечно, лучше молчать.

Если же ты несешь послушание в трапезной и, может быть, раньше, чем эта сестра, пришла в монастырь и действительно знаешь, как правильно накрывать, то можно сказать, но добродушно, не придираясь. А может быть, сестра просто кастрюлю поставила ручками не в ту сторону? Тогда замечания делать не следует. Представьте, что в швейной сестры будут друг другу замечания делать: как правильно один стежок положить, как – другой… Они же ничего не успеют сшить.

Вопрос. Батюшка, как распознать в себе действие уязвленной гордости?

Ответ. Если человек горделивого о себе мнения и хочет что-то собой представлять, а у него это не получается или ему кажется, что не получается, и он пребывает в печали оттого, что он как-то опозорился или предстал не в том свете, в каком ему хотелось бы, – это и есть уязвленная гордость. Допустим, кто-то исполняет послушание чтеца и хочет, чтобы его похвалили, а его, наоборот, поругали. Он скажет: «Ну, как я читал?» А ему ответят: «Отвратительно». Какой вывод можно сделать? Что надо смиряться и надо делать что-либо не ради человеческой похвалы или собственного самомнения, а ради угождения Богу.

Вопрос. Как определить, какие греховные помыслы происходят от моего падшего естества, а какие приносят бесы? Как отличить свое от чужого?

Ответ. Какая разница – чужое, бесовское или свое? Святые отцы говорят, что брань бывает от диавола, от падшего естества и от мира, но если бы наше естество не было падшим, тогда и бесовская брань, и искушения, и соблазны мира на нас бы не действовали, мы всё видели бы в правильном свете. Для нас не были бы соблазном лица противоположного пола, потому что мы смотрели бы на них чистым, простым оком. То же самое можно сказать и о многом другом. Если бы в нас не было сребролюбия, то деньги не были бы соблазном. Если бы в нас не было чревоугодия и пьянства, пища и питие не были бы соблазном.

Как демоны смогут нас искушать, если в нас не будет тех страстей, на которые мы откликнемся? Диавол искушает нас, как учит авва Дорофей, теми соблазнами, которые имеют отклик в нашей душе, то есть возбуждает те страсти, которые в нас уже существуют. И если, как я уже говорил, у нас не было бы падшего естества, то не было бы соблазнов ни от мира, ни от диавола.

Что значит «чужое» и что значит «свое»? Свое в нас, так сказать, условно. Оно свое – поскольку это наше естество, но оно же и чужое (я имею в виду соблазны, происходящие от нашего естества) – в том смысле, что грех противоестествен человеческой природе, он проник в человеческую природу извне. С библейской точки зрения, с точки зрения учения Православной Церкви, Предания Православной Церкви, наши собственные грехи, страсти, находящиеся в душе и плоти, противны нашему естеству, они его извращают.

Свое то, что содержится в Евангелии, а чужое то, что противно Евангелию. Вот так мы должны думать. А для людей, для грешников (ибо грех стал нашей природой) Евангелие является чужим, потому что оно прививается нам снаружи. Святитель Игнатий богомудро рассуждает, что, поскольку человек далеко отошел от Бога и отпал от естественного закона, который действовал в его душе, возникла необходимость, чтобы этот закон ему возвестили извне. Это и есть евангельская проповедь. Хотя закон и возвещен извне, он является воскрешением того естественного закона, который был насажден Богом в Адаме и Еве при их создании. Поэтому – смотря чтó мы будем считать чужим или своим. Для грешников, повторю, чужим является Евангелие. Для праведника чужим является грех, хотя бы он даже и действовал в его душе. Чужими для нас должны стать даже наши рука или нога, если они нас соблазняют – Спаситель заповедовал нам в таком случае отсекать их и бросать от себя. Не нужно думать о том, что – свое, а что – чужое. Надо трудиться, бороться.

Вопрос. Батюшка, мне кажется, что на беседах мы часто обсуждаем отвлеченные вопросы: например, рассуждаем о том, что такое небеса небес и прочее. Я согласна с тем, что необходимо знать о борьбе со страстями, но зачем нужно знание того, что такое небеса небес? Как это относится к спасению души?

Ответ. Допустим, что нам необязательно знать, что такое небеса небес. Но вот, например, о мытарствах знать нужно. А что такое мытарства? Это восхождение на небеса. А ты не знаешь, что такое небеса. И куда же ты восходишь? И что ты там будешь делать? На облаках сидеть? Нельзя думать, будто, живя в монастыре, можно спастись, зная только о борьбе со страстями. Конечно, самым важным является то, что необходимо для спасения. Но все взаимосвязано. Не нужно думать, что догматическое учение Церкви и Предание Церкви не имеют непосредственного отношения к спасению, что это знание праздное. Оно также необходимо для нашего спасения. Аскетическое учение Церкви – это, если так можно выразиться, вывод из догматического учения; практический вывод о том, что на самом деле нужно делать, чтобы спасти свою душу. А учение о воскресении мертвых, о вечной жизни – это ведь догматы, и пренебрегать ими нельзя. Если мы не будем их знать, отрицая их важность, значит, мы не имеем веры. Наша вера станет бессодержательной. Подчеркну: есть основы веры, без знания которых спасение невозможно или, по крайней мере, весьма и весьма сомнительно, и есть второстепенные вещи, которые, тем не менее, христианину также знать нужно.