«Из-под глыб»

Для нескольких поколений клириков Ленинградской епархии реальным воплощением зла был уполномоченный по делам религий Григорий Семёнович Жаринов. По слухам, во время войны он служил в СМЕРШе, и в кресло уполномоченного он спланировал из органов. В своём кабинете близ станции метро «Чернышевская» он восседал под портретом Маркса, а на столе у него была небольшая фигурка чёрта в виде Мефистофеля.

Время

родило

брата Карла –

старший

ленинский брат

Маркс.

Маркс!

Встаёт глазам

седин портретных рама.

Как же

жизнь его

от представлении далека!

Люди

видят

замурованного в мрамор,

гипсом

холодеющего старика³²².

А между тем в молодые годы борьбу с христианством Маркс считал «в конце концов, нашим единственным насущным делом». Выступая в 1847 г. в Обществе рабочего образования в Лондоне, он уверял своих слушателей, что в апостольские времена «христиане по-настоящему закалывали людей и на своих священных трапезах причащались человеческим мясом и человеческой кровью...».

Для социального эксперимента нужно было выбрать страну, которую не жалко. Не Германию же, в конце концов!

Знаю,

Марксу

виделось

видение Кремля

и коммуны

флаг

над красною Москвой³²³.

Маркс ненавидел Россию. Просто диву даёшься, за что Маркса с Энгельсом так любили при коммунистической власти. Во время Крымской войны (1853–1855) Маркс советовал английскому и французскому правительствам уничтожить Кронштадт. Его голубой мечтой было увидеть Россию в такой позиции: «С армией противника у дверей столицы (Петербурга. – а. Л.), со всеми своими реками и заливами, блокированными союзниками, что будет с Россией? Гигант без рук, без глаз». Институт марксизма-ленинизма изъял антирусские пассажи из полного собрания сочинений, чтобы скрыть очевидный факт: идею революции подсказал России русофоб.

Откровенная русофобия Маркса смутила даже такого стойкого борца с самодержавием, как Михаил Бакунин. Отец анархизма вызвал Маркса на дуэль, но тот струсил и драться не стал. Убей его Бакунин, многое в истории, в том числе и российской, могло бы пойти совсем по-другому...

Фридрих Энгельс не отставал от старшего товарища. В работе «Русская армия» он писал: «Русские солдаты – самые неуклюжие во всём мире. Они не годятся ни для лёгкой пехоты, ни для лёгкой кавалерии. Казаки, каковы бы ни были их положительные качества, но... пьянство и грабежи делают их весьма ненадёжными для их командиров... Русский солдат с одинаковой покорностью пойдёт, если ему будет приказано, качать воду или сечь своего товарища... Что ему нужно, это команда, ясная, отчётливая команда, – и если он её не получает, тогда он хотя, может быть, и не обратится в бегство, но и не пойдёт вперёд, не сумеет действовать собственным умом».

Прочие славянские народы тоже не нравились «классикам». Чехов, болгар и хорватов они называли варварами, черногорцев – ворами, а всех славян вместе – «национальностями, о которых трудно сказать, какая из них наиболее неспособна к прогрессу и цивилизации»³²⁴.

Кому принадлежат нижеприведённые строки: Энгельсу или Гитлеру?

"Со времён Карла Великого немцы прилагали самые неуклонные, самые настойчивые усилия к тому, чтобы завоевать, колонизировать или, по меньшей мере, цивилизовать Восток Европы... Значение немецкого элемента в пограничных славянских областях, неизменно возраставшее с ростом городов, торговли и промышленности, ещё больше усилилось, когда выяснилась необходимость ввозить из Германии почти все элементы духовной культуры. Вслед за немецким купцом и ремесленником на славянской земле осели немецкий пастор, немецкий школьный учитель, немецкий учёный.

... Мораване и словаки давно утратили всякие следы национального сознания и национальной жизнеспособности, хотя в значительной степени и сохранили свой язык. Богемия с трёх сторон была окружена совершенно немецкими областями. Немецкий элемент сделал большие успехи на её собственной территории; даже в столице, в Праге, обе национальности были почти равны по численности, а капитал, торговля, промышленность и духовная культура повсюду были в руках немцев.

Профессор Палацкий, главный борец за чешскую национальность, – это всего лишь свихнувшийся учёный немец; он даже до сих пор не умеет правильно и без иностранного акцента говорить по-чешски. Но, как это часто бывает, умирающая чешская национальность – умирающая, судя по всем известным из истории последних четырёх столетий фактам, – в 1848 г. сделала последнее усилие вернуть себе свою былую жизнеспособность, и крушение этой попытки должно, независимо от всех революционных соображений, доказать, что Богемия может впредь существовать лишь в качестве составной части Германии, даже если бы часть её жителей в течение нескольких веков всё ещё продолжала говорить не на немецком языке"³²⁵.

Чьи же это высказывания? Судя по датам, не Гитлера и не Розенберга. Это – сочинение Энгельса. И не какие-нибудь полузабытые черновики, а цикл «Революция и контрреволюция в Германии», 19 статей, написанных по просьбе Маркса и опубликованных в 1851–1852 гг. в «Нью-Йорк дейли трибун», сотни раз переизданных на десятках языков мира. И то, о чём Энгельс рассуждал теоретически (аншлюс Богемии), Гитлер осуществил на практике.

О неистовом антисемитизме крещёного еврея Маркса писалось много. Его антисемитизм окрашен классово: он склонен отождествлять евреев с финансовым капитализмом, игнорируя их связь с ремёслами, с богословием, с философией и с наукой. В этой связи его инсинуации цитировали нацисты. И встаёт вопрос: то ли Маркс – нацист, то ли Гитлер – марксист? Но Жаринов об этом не знал, – иначе он повесил бы не портрет Маркса, а его самого. Или: не на стену, а к стенке.

Русофобами были и «пламенные марксисты», члены ленинского Политбюро. Самый близкий к Ленину человек, вождь Октября Григорий Зиновьев, признавался в частных беседах, что «революция большевиков – это, конечно, великое событие, но только для России». Я «разревусь», говорил он, если все это коснётся Франции, Парижа. Горбачёв обрадовал россиян возвращением в нашу жизнь идей и творческого наследия Н.И. Бухарина. И тут он попал пальцем в небо, ибо не кто иной, как Николай Иванович сказал: «Мне на Россию наплевать!».

В феврале 2006 года, в рамках открывшегося Года Армении, в Третьяковской галерее состоялась торжественная передача Москве статуи Екатерины II работы известного скульптора, автора памятника Пушкину Александра Опекушина. История её интересна и загадочна. В Ереван статую в 1952 г. тайно отправил известный скульптор Сергей Меркуров, занимавший в те годы пост директора Государственного музея изящных искусств им. Пушкина. Тем самым он спас величественную скульптуру, изготовленную из каррарского мрамора. Не случись этого, участь её была бы незавидной. Изваяние высотой около трёх метров и весом около трёх тонн предполагалось распилить на куски, чтобы изготовить 40 бюстов Карла Маркса³²⁶.

Основной задачей Жаринова было «держать руку на пульсе», «скачивать информацию» и «гнать туфту» «смежникам». Так что армейский опыт ему весьма пригодился.

О том, как искали и разоблачали шпионов в Советской армии времён Великой Отечественной войны, свидетельствует полковник в отставке А. Лебединцев.

"Во время войны я провёл на передовой два с лишним года, прошёл путь от командира взвода пешей разведки до начальника штаба стрелкового полка. Сотрудники особых отделов, а позднее «смершевцы» всегда стояли у нас за спиной. О том, как работала армейская контрразведка, мне рассказал один из её оперативных сотрудников.

В служебной отчётности «органов» самострельщиков-членовредителей было принято именовать аббревиатурой «СС», дезертиров буквой «Д», шпионы проходили под индексом «Ш». Что касается «СС» и «Д», то по этим показателям мой знакомый план выполнял с лёгкостью. А вот по части «Ш» ему никак не везло – не хотели немцы к нему агентов засылать! Начальство его ругало и грозило карами, пока более мудрый коллега не преподал урок: «Выбери одного «Д», который был на оккупированной территории, и разъясни ему толково, что за дезертирство ему дадут 10 лет и отправят в штрафбат. Там шансов выжить ещё меньше, чем в стрелковой роте. А если согласишься, что при немцах тебя абвер завербовал, получишь те же 10 лет, но отправят на Колыму. Вот и решай, что тебе выгоднее».

Тут моему знакомому особисту, что называется, масть пошла. Сколько он шпионов разоблачил – и сам уж не помнит. Вот такая она, настоящая правда о той войне«³²⁷.

Кто-то из «упёртых» может воскликнуть: «Злобные наветы отщепенца! Подумаешь, какой-то неизвестный полковник!». Обратимся к воспоминаниям более известных. Ныне покойный писатель Фёдор Абрамов – не «какой-то». В его архиве сохранилось более семисот рукописных страниц, повествующих о работниках контрразведки «Смерш», о сослуживцах, начальниках, подследственных. Будущий писатель в 1943–1945 гг. (а было ему тогда 23 года) работал следователем в отделе контрразведки «Смерш» Архангельского военного округа, куда пришёл не по своей воле, а был приведён буквально под конвоем из военно-пулемётного училища в Цигломени (под Архангельском), курсантом которого он был с февраля по апрель 1943 года. Вот его заметки о встрече контрразведчиков в день Победы, – записи 1976 и 1978 гг.

»Позвали на празднование контрразведчиков... Что общего у меня с ними? Кто они? Преступники? Пенсионеры? Неужели ничего не поняли?.. Слёзы умиления у старичков, когда заговорили про заслуги. (А он-то знал, что у большинства за заслуги). Костоломы – не на победу работали, а на Гитлера (не приближали победу, а отодвигали). А насчёт того, что разгадали расчёты врага – так и вовсе ерунда. Кретины. С чистой анкетой. Нигде столько дураков не встречал, как в контрразведке« (1976 г.).

»Впервые расхаживали с сознанием исполненного долга. Но я-то знал, что они все значили. У каждого руки в крови. Торжествовать ли сегодня надо было? Молебен по убиенным и раскаяние» (16 декабря 1978)³²⁸.

А у нас и сегодня не делят людей на порядочных и «конторских». То есть делят, но с противоположным знаком. Любая канцелярская крыса из первого отдела на любой фабрике рогов и копыт горделиво сообщает о себе: бывший разведчик – и публика аплодирует.

Владыке часто приходилось встречаться с Жариновым по делам Церкви, и каждая беседа откладывала рубец на сердце. В процессе поступления в академию у меня возникли трудности: отягчающее по тем временам обстоятельство – светское высшее образование. Обсуждая с владыкой эту проблему, я как-то резко отозвался о Жаринове, рассчитывая найти сочувственный отклик у собеседника. Но он, не желая посвящать новичка во все извивы церковной дипломатии, закрыл тему, сказав: «Ты не знаешь моих отношений с уполномоченным».

О том, какая атмосфера была в 1960–1980-х годах при уполномоченном Жаринове, видно из следующего эпизода. Выйдя за штат, бывший настоятель храма на Смоленском кладбище протоиерей Михаил Славницкий посещал церковь св. Николая на Охтинском кладбище и молился в алтаре. Однажды, в день своего Ангела, он стоял у жертвенника и вынимал частицы из просфоры. Новый настоятель обратился к нему: «Отец Михаил! Если желаете, облачайтесь и сослужите!». Приглашение было с благодарностью принято, именинник занял место у престола. Идёт литургия, диакон заканчивает очередную ектенью, и настоятель говорит: «Ваш возглас, отец Михаил!» Пауза, замешательство, и вместо возгласа – на весь алтарь: «А с Григорием Семёновичем согласовано?».

Молодой читатель, воспитывавшийся после краха советского режима, может усомниться в правдивости этой истории. Это до чего же надо было довести «служителя культа»! Для того чтобы разобраться в механизмах этого феномена, обратимся к хорошо известной в психологии концепции «обученной беспомощности», предложенной видным американским учёным, профессором психологии Пенсильванского университета М. Селигманом.

Вначале исследования проводились на животных. Их помещали в клетку с металлической сеткой вместо пола, через которую с разными интервалами времени пропускали электрический ток («красный террор», «чистки»). Поначалу животное пыталось спастись от болезненных ударов тока, металось по клетке в поисках выхода или какого-нибудь способа прекратить экзекуцию. Обнаружив, что никакое поведение не обеспечивает безопасности, животное становилось пассивным и безынициативным, забивалось в угол клетки, однако вегетативные показатели свидетельствовали о выраженной эмоциональной напряжённости (повышалось давление крови, учащались и становились неравномерными пульс и дыхание, шерсть становилась дыбом). Одним словом, животные в этой ситуации неустранимого наказания демонстрировали типичный отказ от поиска. Вскоре у них появились нарушения со стороны внутренних органов: кровоточащие язвы желудка и кишечника, нарушения сердечной деятельности. Животные теряли интерес к пище и к особям другого пола. Их жизненная активность угасала. Если после этого условия опыта менялись («оттепель», перестройка, гласность) и животные оказывались в ситуации, когда они могли найти способ избегать наказания током (либо выскочив в соседнюю клетку, либо разомкнув ток нажатием на рычаг), большинство их обнаружило полную неспособность к такому поиску. Лишь около 20% животных предпринимали активные попытка спастись («белой акации цветы эмиграции»).

Селигман предположил, что животные, длительное время подвергавшиеся неустранимому наказанию, обучаются бесполезности своих усилий, у них вырабатывается обученная беспомощность. По мнению исследователя, это происходит потому, что животное обнаруживает полную независимость между своим поведением, направленным на спасение, и последствиями этого поведения: что бы ни предпринималось, всё оказывается безрезультатным – плетью обуха не перешибёшь.

Исследования, проведённые на людях, в значительной степени подтвердили результаты, полученные на животных. Так, на группу испытуемых (студентов университета) воздействовали сильным неприятным звуком, выключить который было невозможно. Однако студенты не знали об этом условии. Доверяя инструкции, они полагали, что могут найти способ избавиться от этого неприятного воздействия и безуспешно пытались прервать звук, нажимая на различные рычаги и кнопки. Через некоторое время в новых условиях, когда «репрессированные» действительно могли выключить звук, они даже не пытались добиться этого³²⁹.

Так вот, владыка Никодим входил в число тех самых двадцати процентов и постоянно искал выход из самых безнадёжных ситуаций.

В те годы всем совгражданам вдалбливали в сознание марксистско-гулаговскую формулировку: «Свобода – это осознанная необходимость».

Вдоль железнодорожной трассы Котлас – Воркута – десятки лагерных пунктов, а при них – посёлки для ВОХР и прочего обслуживающего персонала. Заезжий корреспондент спрашивает у местного первоклассника: «Кем хочешь стать, когда вырастешь?» И в ответ звучит: «Расконвоированной вольняшкой».

На таком уровне понимание свободы было и у Жаринова. Рассказывают, что как-то он встретился с группой западных журналистов, и ему был задан традиционный вопрос: есть ли свобода религии в Советском Союзе?

– Конечно есть, – ответствовал уполномоченный. – Вот, к примеру, обратились ко мне недавно члены исполнительного органа хоральной синагоги. У них просьба: можно ли испечь мацу к еврейской пасхе? И я ответил; пожалуйста, не возражаю!

И тогда одна журналистка, с ограниченным «буржуазным» пониманием свободы, воскликнула: «Раньше я думала, что для приготовления мацы нужны только мука и вода. Но оказывается, это не главное. А главное – это разрешение партийного чиновника!».

О той тяжёлой атмосфере, в которой приходилось действовать владыке, рассказывал он сам. Уполномоченный сделал всё, чтобы упразднить колокольный звон на приходах, действуя через «своих» старост и слабохарактерных настоятелей. И это не была самодеятельность Жаринова; у него были идейные предшественники. Будущий соратник Дзержинского чекист Рогов в своём дневнике записал: «Одного не пойму: красная столица и церковный звон? Почему мракобесы на свободе? На мой характер: попов расстрелять, церкви под клуб – и крышка религии!»³³⁰

В 1930-е годы были популярны такие строчки Владимира Владимировича (Маяковского! А вы о ком подумали?):

Богомольных прогульщиков

с электрозавода вон.

Не меняй гудок

На колокольный звон³³¹.

Вот «установка партии и правительства» по колокольному звону. Хотя в 1920-х годах преобладающая часть населения страны была верующей, православной, тем не менее «оглушительный шум, поднимаемый по традиции колоколами на многочисленных колокольнях России являлся, в сущности, нарушением так называемой свободы совести, даже просто с точки зрения либеральной (не говоря уже о коммунистической)»³³².

Нерелигиозное, мол, меньшинство, не принадлежавшее к Церкви, как считал VIII-й отдел НКЮ, «отнюдь не обязано терпеть публичное оглушение колоколами бывшей правительственной религии. Принципиально ни с какой точки зрения нельзя возражать, если хотя бы и меньшинство населения какой-либо местности потребует, как это имело кое-где место, совершенного прекращения этих религиозных, даже физически действующих демонстраций». Во всяком случае, публичные звоны, по мнению VIII-го отдела, должны быть введены в минимальные границы³³³. Осенью 1930 г. колокольный звон в Москве был вообще запрещён. После войны он был разрешён в порядке исключения некоторым храмам.

Архимандрит Сергий (Савельев, сконч. в 1977 г.), будучи настоятелем в московском храме Покрова Пресвятой Богородицы, во времена хрущёвский гонений ставил в притворе магнитофон с записью малиновых перезвонов и заслужил себе этим репутацию «обновленца».

В Ленинграде тоже оставалось одно исключение: в колокола по-прежнему звонили, когда владыка подъезжал к храму, выходил из машины и следовал к алтарю. Здесь благоговение перед владыкой было сильнее страха перед уполномоченным. И тогда Жаринов решил надавить на самого митрополита. В одной из бесед он сказал: «Вы – современный человек и должны понимать, что это отжившая традиция, зачем же бить в колокола? Да и жители из соседних домов жалуются...».

Вставать в позу, заявлять, что этот нажим незаконен, по тем временам было бесполезно. И владыка ответил: «Открою Вам, Григорий Семёнович, секрет. Я человек тщеславный, и мне приятно, когда меня встречают и провожают колокольным звоном. Ничего не могу с собой поделать». И уполномоченный, снизойдя к этой «слабости», махнул рукой, дескать, ладно, пусть звонят. Рассказывая о том, как он обвёл вокруг пальца матерого гэбэшника, владыка радовался, как ребёнок.

Вспоминает архиепископ Лонгин (Талыпин), викарий Московской епархии, представитель Русской православной Церкви (МП) в Германии (Дюссельдорф). Родившись в семье русских эмигрантов, осевших в Финляндии, Юра познакомился с владыкой Никодимом в начале 1960-х годов в Хельсинки. В 1966 г. он впервые приехал в Ленинград, чтобы поговорить с митрополитом о возможностях обучения в Ленинградской духовной академии. Вскоре его мечта сбылась, а в 1969 г. он принял монашество.

Не могу забыть, как владыка 11 апреля 1969 г. хотел постричь меня в монахи в Троицком соборе Александро-Невской Лавры, как уполномоченный г. Ленинграда Григорий Семёнович Жариков всячески препятствовал совершению пострига в Лавре, дабы это не стало прецедентом, после которого владыка постоянно совершал бы там постриги. Владыка смирился и совершил постриг в академическом храме, но однако он это помнил и всегда при случае говорил Жарикову, что вот он препятствовал ему в этом и таким образом показал западной общественности, что Церковь несвободна, находится под давлением государства. Дело в том, что на моём постриге присутствовал тогда генеральный консул Финляндии³³⁴.

Практиковался такой метод: прежде чем зарегистрировать молодого священнослужителя на приход, с ним проводили беседу, при которой присутствовало третье лицо. Большая часть этой беседы заключалась в том, что уполномоченный по делам религий выходил за дверь, а присутствующее третье лицо вступало в разговор, в котором желающему зарегистрироваться священнику предлагалось доносительство на сослуживцев и прихожан. От результатов разговора зависел и вопрос регистрации, при этом причины отказа уполномоченные не обязаны были объяснять.

Известен достоверный случай, когда в одной епархии владыка назначал в кафедральный собор семерых диаконов одного за другим. Всем семерым уполномоченный по делам религий отказал в регистрации после их беседы с упомянутым третьим лицом – молодые люди не хотели торговать совестью...³³⁵

В 1961 г. уполномоченный Жаринов отдал распоряжение закрыть часовню Ксении Блаженной на Смоленском кладбище. Закрытию предшествовал пасквиль в газете, а вскоре появился кинопасквиль под названием «Правда о блаженной Ксении». Спустя некоторое время часовню Ксении Петербургской оградили пространной глухой оградой. Надгробие с могилы блаженной Ксении было снято, а в часовне устроили монументную мастерскую. Когда в период празднования 1000-летия Крещения Руси встал вопрос о канонизации блаженной Ксении, то Жаринов заявил, что это произойдёт только через его труп.

«Конечно, труп уполномоченного никому не понадобился, – рассказывают очевидцы этих событий. – Канонизация произошла, и часовня была открыта вновь. А в кладбищенской церкви Смоленской Божьей Матери, к которой блаженная ночами таскала кирпичи для строительства, был сделан придел в честь святой блаженной Ксении Петербургской».

Когда реставрировали часовню, там оказался огромный монумент Ленина, часовня-то была монументной мастерской. Вынести монумент Ленина через дверь не позволяли его размеры. Тогда один рабочий кладбища взялся монумент расчленить и частями вынести, что и сделал. Это стоило ему пяти лет тюрьмы. Так что даже открытие часовни не обошлось без жертв³³⁶.

Вспоминает митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл (Гундяев).

"Приведу лишь один пример, способный многое пояснить для тех, кому минувшая эпоха известна лишь понаслышке. Здание, в котором мы сейчас находимся, принадлежало Духовной Академии лишь наполовину, за этой стеной располагался учебный комбинат, в котором проходили подготовку будущие строители. Академию нередко посещали иностранные гости, она была центром духовной и культурной жизни города, но в ней было тесно и неудобно.

Получив назначение на пост ректора, я вскоре отправился на переговоры с уполномоченным Совета по делам религий Григорием Семёновичем Жариновым и попросил его о содействии в отселении от Академии учебного комбината. Внимательно на меня посмотрев, он сказал буквально следующее: «Вы человек новый, молодой и неопытный. Поэтому рекомендую никогда и нигде больше не поднимать этого вопроса. Вы должны реально осознавать, какое место отведено Церкви в нашем обществе. Помните, что ваша Академия существует в Ленинграде лишь как экзотика для иностранных визитёров. А вообще-то уже давно решено Академию здесь прикрыть и перевести её в Пскова-Печерский монастырь».

Не могу сказать, что покидал кабинет уполномоченного убеждённым в его правоте и всесилии, ибо, как вам известно, в конце концов всё здание Духовной Академии отошло к Церкви. И произошло это ещё в советское время, при том же Жаринове"³³⁷.

Сталинская идеология если не налагала свою печать, то, по крайней мере, отбрасывала тень на живших под её прессом. Владыка мог с удовольствием пересказывать эпизоды из фильмов «Волга-Волга», «Свадьба в Малиновке» и других подобных комедий, фальшь которых была очевидна поколению «семидесятников». (Известно, что «Волгу-Волгу» [1938 г.] Григория Александрова Сталин смотрел бесчисленное количество раз и знал все реплики наизусть. Более того, с дипломатической почтой вождь передал его в подарок американскому президенту Рузвельту.)

В «табельные» дни – 1 мая и 7 ноября, если на это время не приходились церковные праздники, владыка смотрел по «ящику» репортажи с Красной площади. И мы, которых тошнило от одного вида обрюзгших «хариусов» вождей, должны были сидеть у экрана, как и вся «Канатчикова дача». Впрочем, и Штирлиц не уклонялся от участия в партайтагах с партайгеноссе.

Владыке, как и Штирлицу, часто приходилось моментально просчитывать ситуацию на нескольких уровнях. Как-то в покоях речь зашла о том, чтобы мне подготовить для митрополита небольшой проект речи («болванку», как говорил он), – минут на десять. Владыка ценил и понимал юмор, и я рассказал ему «в тему» анекдот про Брежнева.

Генсек просил подготовить ему речь на десять минут. Читает её с трибуны, проходит полчаса, а она всё не кончается. Наконец дочитал, сошёл с трибуны и в гневе отчитывает референта, – почему такая длинная. «Мы и написали на десять минут, – оправдывается тот. – А зачем Вы взяли с собой все копии?»

Сдерживая смех, владыка показал глазами на потолок и строго произнёс: «Злой анекдот!»

А между тем этот сюжет взят из жизни. Однажды во время выступления Брежнева в Баку ему подсунули неверный текст. Одурманенный лекарствами генсек его читает. И прочёл бы – никто бы не заметил ошибки – настолько все партийные выступления похожи одно на другое. Но кто-то позаботился вернуть Брежневу другой текст – более приличествующий случаю. И генсек оказывается смешным на виду у миллионов телезрителей. В растерянности он бормочет слова извинения: «Товарищи, я не виноват». И Секретариату ЦК и Политбюро становится очевидным: Брежнев кончается³³⁸.

Владыка «нутром чуял» и другие «точки съёма информации». Вспоминает архимандрит Ианнуарий (Ивлиев). Он окончил физфак ЛГУ в 1967 г. (на два года раньше меня), но ещё три года учился в аспирантуре, что потом создало большие трудности при поступлении в семинарию. После того как я представил тогдашнего Дмитрия (в миру мы тёзки) митрополиту, он пригласил его для беседы в кабинет. Разговор шёл по схеме: «Всё ни о чём, ничего обо всём». Но это только для «тайного уха». Многозначительно посмотрев на потолок, владыка придвинул собеседнику чистый лист бумаги и карандаш. Далее они обменивались «малявами», как древние новгородцы («я послал тебе бересту...»). К счастью, тогда в покоях не было тайной видеосъёмки, – иначе потом им пришлось бы перестукиваться...

Особенно трудно было «слухачам» в довоенное время, когда техника ещё только развивалась. В 1933 г. в Германии был создан Научно-исследовательский институт Германа Геринга – специальная организация для контроля за телефонной и телеграфной сетью и радиосвязью³³⁹.

Вот что рассказал один из ветеранов спецподразделений КГБ. По его словам, спецслужбы в любом городе должны иметь в гостиницах свои зарезервированные номера с прослушкой или видеоаппаратуру. Это называется оперативно-технические мероприятия. Ими на сегодня охвачены некоторые крупные отели, рестораны и VIР-сауны столицы.

Получить хорошее видеоизображение охотникам за чужими секретами не удавалось долго. В начале 1950-х годов прототип видеокамеры «для подсматривания» выглядел так: две комнаты соединялись трубой, похожей на длинную воронку, со специальной линзой. Старые диссиденты рассказывали: чтобы найти такой скрытый глаз, вечером надо было неожиданно выключить свет и осмотреться – нет ли где-нибудь светящейся точки. Оперативник не всегда успевал закрыть окуляр...

Рост популяции подслушивающих и подглядывающих «жучков» пришёлся у нас в стране на начало 90-х годов. Тогда размеры камер и микрофонов съёжились до спичечной головки. Сейчас для постоянной закладки применяются так называемые интегрированные системы – специзделия, намертво заделанные, например, в кирпичи. Такого «жучка» никакой строитель не найдёт³⁴⁰.

Это сейчас, а в эпоху владыки Никодима «прослушка» была гораздо примитивнее. Так, в 1967 г. сотрудники канадского посольства в Москве обнаружили советскую гибкую антенну в шифрокомнате: она вылезла из вентиляционной шахты. И был комический момент: канадцы антенну схватили, тянут к себе, а из чердака соседнего дома тянут её сотрудники КГБ³⁴¹.

В первый год моей учёбы в академии, когда любой новичок под особым «колпаком», владыка как-то взял с собой иподиаконов в Москву. На патриаршем богослужении в Елоховском соборе присутствовало несколько архиереев, в том числе и гость из Англии – митрополит Сурожский Антоний (Блюм). Держу архиерейский молитвослов перед владыкой Никодимом; он заканчивает чтение вечерних молитв. Закрываю книгу и слышу тихое: «На всякий случай: не подходи к митрополиту Антонию». По тем временам придурки-комитетчики могли бы это квалифицировать как «несанкционированный речевой контакт» с гражданином страны «потенциального противника», члена агрессивного блока НАТО. Да ещё с «выходом» на Кестон-колледж. И владыке приходилось играть в их игры...

Осенью 1972 г., по навету уполномоченного, владыка был вынужден на время отстранить меня от участия в богослужениях, но по-прежнему моё место было в алтаре. Сочувствуя опальному, владыка решил поддержать его морально и постричь в иподиаконы. Но тайно, чтобы «не дразнить гусей». (Строго говоря, архиерейские иподиаконы только именовались так по должности, но имели лишь начальную степень церковнослужителя – чтец.)

Но нет ничего тайного, что бы не стало явным, и вскоре этот постриг стал секретом Полишинеля. Коля Тетерятников и Коля Сложеникин (дикирий и трикирий) так и называли меня – «тайный иподиакон». Но я на дружеские «провокации» не поддавался и держал язык за зубами: «тайну свято сохрани». Прошло полгода; опала была снята, но лишь один Господь ведает, каких усилий это стоило митрополиту.

Откуда у святителя эта тяга к «тайноводству»? Вспомним, что сам он принял монашеский постриг тайно; его монашеское имя – Никодим, это имя тайного ученика Христова (Ин. 3:1–21). Имена катакомбных мучеников он охотно давал монахам при пострижении: Виктор, Лонгин, Маркелл – всё это мученики II–III вв.

Начиная своё пастырское служение в Ярославской епархии, о. Никодим ещё застал в живых монахинь, которые вынуждены были покинуть свои обители, закрытые в 1920–1930-х годах. Чтобы заработать на жизнь, одна из них торговала на рынке, но, несмотря на окружавшую её суету, творила про себя Иисусову молитву. Владыка с сочувствием называл это «схима на базаре». Но он не одобрял напускного благочестия и с улыбкой однажды поведал, как одна старушка, подойдя к причастию, на весь храм возгласила своё имя: «Тайная схимонахиня Еликонида!».

Вскоре после окончания академии мне, молодому преподавателю, владыка поручил подготовить доклад для собеседования с представителями безобидной католической организации «Pax Christi Internationalis» (Международный мир Христов). За неделю до собеседования доклад был представлен в ОВЦС, откорректирован тамошним идеологом – Алексеем Сергеевичем Буевским и «высочайше утверждён». И надо же было так случиться, что на заседание я взял по ошибке первый вариант! У каждого на руках чистовой экземпляр, а я озвучиваю «неканонический текст», да ещё под магнитофонную запись! Потом краткое обсуждение; объявляется перерыв.

Владыка, проходя мимо, тихо шепчет: «Ты что, с ума сошёл?». И тогда до меня дошло, что последствия могли быть «чреваты»: шаг вправо, шаг влево приравнивался сами знаем к чему... Но в тот раз, к счастью, пронесло. А потом я уже не удивлялся, когда другой маститый архиерей, возглавляя делегацию Московского патриархата на международных собеседованиях, постоянно держал на столе включённый магнитофончик: бережёного Бог бережёт.

В течение нескольких десятилетий Алексей Сергеевич Буевский в ОВЦС «сидел на идеологии». Без его визы в «Журнале Московской Патриархии» не могла быть опубликована ни одна статья по «внешней тематике». Год 1000-летия Крещения Руси был периодом своеобразного «подведения итогов», и в ЖМП печатались обзоры связей Русской православной Церкви с Церквами Востока и Запада. Решаю внести свою скромную лепту в общую «копилку».

Перелопатив горы книг и журналов, по крохам собрал материалы, лёгшие в основу большого обзора: «Россия и США: двести лет религиозных и культурных связей» (ЖМП. 1988. № 6. С. 58–63). Разворачиваю свежий номер журнала; текст опубликован без правки, но в конце добавлен политически важный «довесок»: «В годы Второй мировой войны советско-американские отношения упрочились, и в настоящее время они успешно развиваются, о чём свидетельствует подписанный в ноябре 1987 г. М.С. Горбачёвым и Р. Рейганом в Вашингтоне Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности». Сразу видно: поработала опытная рука Алексея Сергеевича – без «ракет меньшей дальности» церковно-исторический материал стал бы «непроходным».

«Почерк» Алексея Сергеевича Буевского особенно был заметен во время проведения международных конференций и торжеств. Если «подсоветские» участники торжеств привыкли к ритуальным заклинаниям против Запада и реверансам в адрес советской власти, то зарубежным гостям это было в диковинку. Вспоминает архиепископ Брюссельский Василий.

"В последний раз я виделся и разговаривал с митрополитом Никодимом в Москве в мае-июне 1978 г. на праздниках 60-летия восстановления Патриаршества. Вид у него был болезненный и утомлённый, но он мужественно председательствовал на собраниях и служил в церквах с не меньшей торжественностью, чем сам Патриарх (с преднесением креста). Сами по себе празднества, кроме богослужений и панихид по усопшим Патриархам Тихону, Сергию и Алексию (на этот раз Патриарха Тихона, слава Богу, не забывали и не опускали), торжественных и умилительных, были малосодержательными и утомительно скучными. Если исключить доклад Патриарха, в общем удовлетворительный и содержавший кое-какие интересные новые данные, все остальные ораторы говорили не о Русской Церкви и о её жизни за последние 60 лет, а только исключительно о... нейтронной бомбе и необходимости бороться против её изготовления! И при этом необычайно долго, повторяя самих себя и других многочисленных: ораторов. И никто, кроме представителя Православной Церкви в Америке епископа Димитрия, не вспомнил о сонме мучеников и исповедников, пострадавших за это время в Русской Церкви. Так что, как остроумно заметил в частном разговоре архиепископ Владимир (Котляров): «Я бы предписал, чтобы каждый оратор говорил не больше пяти минут... и только о нейтронной бомбе!».

Добавлю ещё, что сам митрополит Никодим ни с какими докладами на торжествах не выступал и о нейтронной бомбе не говорил"³⁴².

Зато говорили в народе. Вот одна из тогдашних баек.

Идёт политзанятие.

– Американские агрессоры угрожают нам новой бомбой – нейтронной. После её взрыва население гибнет, а всё остальное остаётся целым.

– А какая бомба взорвалась у нас, что все мы остались целыми, а в магазинах ничего нет?

... В 1978 г. на вдовствующую Ленинградскую кафедру был перемещён митрополит Минский и Белорусский Антоний (Мельников). Безвольный и апатичный, он молчал и бездействовал, когда в его епархии шло массовое закрытие храмов, монастырей, духовных школ.

Из беседы архиепископа Брюссельского Василия с митрополитом Никодимом накануне Поместного собора 1971 г. (Понимая, что единственным «проходным» претендентом на Патриаршую кафедру был митрополит Крутицкий и Коломенский Пимен, владыка Василий, тем не менее, интересовался «альтернативными» кандидатурами.)

Я сказал: «А чем не подходит владыка Антоний Минский? Хороший, культурный архиерей, управляет большой епархией в 425 приходов, значит имеет опыт». Митрополит Никодим засмеялся в ответ и сказал: «Что Вы, владыко, какой же он Патриарх? Сами знаете». Должен сказать, что, зная робость и слабохарактерность архиепископа Антония, я внутренне согласился с митрополитом Никодимом, не стал ему возражать³⁴³.

И вряд ли владыка Василий мог предполагать, что пройдут годы, и митрополит Антоний станет косвенным виновником его преждевременной кончины.

В сентябре 1985 г. архиепископ Василий в очередной раз приехал на родину. 11 и 12 сентября он участвовал в Ленинграде в торжествах по случаю празднования дня памяти святого благоверного великого князя Александра Невского. И тут бы 85-летнему старцу дать возможность отдохнуть, прийти в себя... Но не тут-то было. Согласно заранее составленной и «завизированной» «программе пребывания», его, по настоянию митрополита Ленинградского и Новгородского Антония, повезли в Новгород, хотя самочувствие владыки ухудшилось.

«Этапирование» оказалось роковым: вернувшись в Ленинград, 15 сентября архиепископ Василий совместно с митрополитом Антонием совершил свою последнюю литургию в Спасо-Преображенском соборе в Ленинграде – в том самом храме, где 85 лет назад над ним было совершено таинство Святого Крещения. После литургии он почувствовал себя плохо; врачи определили инсульт... На рассвете 22 сентября 1985 г. он мирно почил в Господе. Погребён архиепископ Василий на Серафимовском кладбище, согласно с его желанием быть похороненным в родной земле³⁴⁴.

... После кончины владыки Никодима мы вскоре почувствовали, как опытные «кукловоды с Литейного» стали сильнее дёргать за ниточки. У опального студента ЛДА Юрия Рубана была одна надежда – на заступничество владыки Никодима. Но с его уходом в вечность многое быстро стало меняться – в худшую сторону. «Помню лишь ощущение мореплавателя, внезапно лишившегося своего опытного капитана и теперь вынужденного выйти из гавани в бурное море без надежды преодолеть его, – вспоминал «Георгий-бедоносец». – Наступила странная тишина, как после шторма, сорвавшего паруса и унёсшего рухнувшие мачты. Все хлопоты и надежды остались за спиной. Пришли холодная ясность и спокойствие, – аристократическое спокойствие осуждённого, которому более нечего бояться»³⁴⁵.

А вскоре «брат Георгий» был отчислен со второго курса академии по смехотворному поводу – перепутав дату, не явился вовремя на переэкзаменовку по литургике. Сегодня Юрий Иванович Рубан – доцент филологического факультета Санкт-Петербургского гос. университета, один из ведущих специалистов в области православной литургики...

Владыка Никодим был не только «князем Церкви», но и её чернорабочим, принимавшим на себя тот тяжкий груз, который взваливало на неё советское государство. Воистину, борьба «из-под глыб» – в атмосфере доносов, интриг, слухов, которые провоцировали «органы». Стремясь создать атмосферу постоянной неуверенности, нестабильности, «комитетчики» часто запускали «дезу», после чего в епархии, в академии долго перешёптывались: а правда, что такого-то убирают? Но владыка решительно пресекал «хитрые» разговоры типа: «А вот, говорят, что...». Он тут же просил уточнить: кто говорил, кому, когда? Так он отбивал у интриганов охоту ловить рыбку в мутной воде.

Владыка не терпел стукачей, сводящих счёты с недругами с помощью доносов. В начале 1970-х годов что-то не поделили между собой заведующий библиотекой ЛДА Василий Зубков и делопроизводитель академической канцелярии Пётр Сенько. Вскоре на стол митрополиту легли две «телеги», и в тот же день оба автора – кандидаты богословия – были переведены на приходы на должность пономарей.

В самых резких выражениях митрополит отзывался об одном настоятеле прихода, расположенном на юге ленинградской епархии. В ответ на моё «почему?» Владыка дал понять: «повязанный органами», этот пастырь не полагает душу свою за овец, а закладывает их. И с помощью доносов сводит счёты с неугодными ему людьми. Прошли годы, и сын этого священника поступил в ЛДАиС. В годы «андроповщины» он был отправлен в «долгосрочную командировку» на приход в одну из ближних «капстран». А тогда «просто так» надолго за границу не выпускали.

Продолжая заочное обучение в ЛДА, этот «долгосрочник» представил к защите кандидатскую работу по моей кафедре. Никаких консультаций по написанию курсового сочинения он у меня не брал. Да и свою машинопись в переплетённом виде сдал прямо в канцелярию, – так сказать, «бесконтактным» способом.

Приступив к чтению трактата, убеждаюсь, что он написан на высоком научном уровне. Слишком высоком для этого «практического работника». Значит, он мог нанять «литературного негра» и расплатиться за его труд твёрдой валютой. Пишу восторженный отзыв на блестящую работу, а в конце – обычная фраза: «При должной защите курсовая работа может быть оценена как кандидатское сочинение, а её автор удостоен степени кандидата богословия».

От беседы с научным руководителем (хотя бы накануне защиты) «бесконтактник» уклонился. К чему это? Ведь он – протеже самого митрополита Антония (Мельникова); за ним стоят «серьёзные структуры», и «трогать его не моги». По заведённому порядку – первые пять минут автор излагает суть работы, затем следуют вопросы научного руководителя и членов учёного совета.

Есть фразы, по которым сразу можно выявить полную некомпетентность «научного работника». Однажды партийная остепенённая дама, поставленная ЦК на должность ответственного секретаря одного из научных издательств, пролистав рукопись, сказала автору: «В целом Ваша монография по теории относительности мне понравилась. Только почему, упоминая про Альберта Эйнштейна, Вы не указываете его отчества?»... Академик Лысенко отдыхает...

Во время лёгкой «разминки» прощупываю соискателя.

– Ваша работа написана по истории западных исповеданий. Одну из глав предваряет эпиграф – четверостишье Осипа Мандельштама. Почему Вы поместили его строки в своё сочинение, посвящённое протестантизму? Он что – был англиканским епископом или лютеранским суперинтендантом?

– Лютеранским.

Мне всё ясно, как говорится, «тушите свет».

Примерно в эти же годы никому тогда не известный армейский капитан Виктор Резун (Суворов) держал экзамен в Военно-Дипломатическую академию, где готовили кадры для ГРУ (Главное разведывательное управление). Вот фрагмент его диалога с экзаменаторами.

– Кто такой Чехов?

– Это снайпер из 138-й стрелковой дивизии 62-й армии.

– А Достоевский?

– Странные вопросы. Кто не знает Достоевского? Николай Герасимович Достоевский – генерал-майор, начальник штаба 3-й ударной армии³⁴⁶.

Есть такое понятие – «профессиональный кретинизм». В случае с Мандельштамом он был «непрофессиональным». Ещё два-три подобных вопроса, и «клиническая картина» ясна. Члены совета высказываться не торопятся, – кому охота связываться с «тёмной лошадкой»? Соискателя просят на время удалиться, и я беру слово.

– Однажды одно высокое лицо – я не имею права назвать имени, – но очень высокое лицо, читало доклад в Хельсинкском дворце конгрессов (там, где когда-то были подписаны «Хельсинкские соглашения»). Речь шла о межцерковных отношениях, и в докладе было упомянуто о первом православно-лютеранском собеседовании «Арнольдсхайн-1» (ФРГ, 1959 г.). Дойдя до этого хитрого слова, высокое лицо запнулось, а потом с трудом выговорило: «Арнольд Хаим!», после чего, поведя усами, недовольно посмотрело на своего референта: что это мне подсунули! И всем стало ясно, что высокое лицо только озвучивает доклад, и что писали его другие люди.

В этом нет ничего зазорного – общеизвестно, что людям такого уровня доклады пишут спичрайтеры. Главное – владеть терминологией (кстати, владыка Никодим владел ею блестяще). А мой «подзащитный» не владеет материалом, зато обрёл гордыню и возомнил себя «высоким лицом».

С аналогичной проблемой в своё время столкнулся заслуженный профессор ЛДА Н.Д. Успенский. Это была попытка одного из таких «заочников» получить кандидатскую степень за не им написанное сочинение на тему: «Христианское учение о страхе Божием». В тексте докладной записки Николая Дмитриевича Учёному Совету ЛДА была такая фраза: «Подкупами, обманом Совета, угрозами и шантажом прокладывается путь диссертанту, избравшему своей темой страх Божий».

Решение совета было единодушным, невзирая на неизбежный гнев митрополита Антония: работу признать блестяще написанной, выразить благодарность «неизвестному автору», а «заказчику» в присуждении степени отказать.

Одним из таких «неизвестных авторов» был в своё время околоцерковный писатель А.Э. Краснов-Левитин. По его словам, с 1962 г. он начал писать магистерские и кандидатские диссертации для архиереев и некоторых священников: «За свою жизнь я написал две магистерские и около 30 кандидатских диссертаций. Так что я дважды магистр богословия и 30 раз кандидат»³⁴⁷.

Казалось бы, позор! Скандал! И был бы жив владыка Никодим, лжеавтора он в 24 часа перебросил бы из-за границы на сельский приход. Но от тогдашнего архиерея никаких «оргвыводов» не последовало; ведь отбор кандидатов на заграничное служение был иным, и митрополит Антоний ничего не решал.

Слово Виктору Суворову. Много позже я узнал, что тех, кто ответил правильно больше чем на 90% вопросов, сюда не принимают. Очень умные не нужны. И всё же, главное в экзаменах – это не установить уровень знаний. Совсем нет. Способность усваивать большое количество информации в короткое время при сильном возбуждении и при наличии помех – вот что главное. А кроме того, устанавливается наличие или отсутствие чувства юмора, уровень оптимизма, уравновешенность, способность к интенсивной деятельности, устойчивость настроения и многое другое³⁴⁸.

Прошли годы, в августе 1991-го «цирк сгорел», и «клоуны» со Старой площади разбежались. Одним из первых «течь в трюме» учуял поэт Александр Межиров, автор стихотворения «Коммунисты, вперёд!». Ещё в 1989 г. Александр Петрович, верный своему пламенному кличу, уехал в Америку. (Лучше «сидеть на вэлфэре» в Бостоне, чем стоять в голодных очередях в Москве.) Когда-то, в разгар перестройки, я прочитал в «Новом мире» стихи Межирова:

«Что ж ты плачешь, старая развалина,

– Где она, священная твоя

Вера в революцию и в Сталина,

В классовую сущность бытия...».

Каково же было моё удивление, когда я узнал, что эти стихи написаны аж... в 1971 г.! (У охотничьих собак это называется «верхнее чутье».)

За рубежом началось массовое бегство советской агентуры. Резидентура западных стран в СССР начала почти открытые попытки вербовки ведущих специалистов разведки и контрразведки. До 20% личного состава советской агентуры за рубежом стали перебежчиками в течение нескольких дней³⁴⁹. Лубянку трясло от реформ, летели головы, ломались судьбы. А наш «мандельштамовед в рясе» до сих пор (2008 г.) машет кадилом на приходе в столице «одной неназванной страны» Северной Европы. (По крылатому выражению Святейшего Патриарха Алексия II – «требоисправители и кадиломахатели»). В этой стране есть своя Автономная православная Церковь, и клирики обеих юрисдикций часто встречаются на приёмах, празднествах, конференциях. Как рассказывали некоторые «автономные», наш «литературовед» давал им понять: «Ребята! Не Москва ль за нами?». Но не в стихах, а в прозе.

– Советую с нами дружить. Будут проблемы – мы поможем.

Имея в виду его папашу, вспоминаю классическое: «Яблочко от яблоньки...». Но не будем так строго их судить, ведь они – жертвы коммунистического режима. Виноваты «вредные гены»: Геннадий Зюганов и Геннадий Селезнёв...

Затрагивая тему отношений к властям, владыка часто цитировал слова апостола Павла: «Будьте мудры, как змии, и просты, как голуби» (Мф. 10:16). А некоторые клирики из его тогдашнего окружения простодушно развивали тему – ведь Сам Христос говорил: «Стяжите друзей от мамоны неправды» (Лк. 16:9). Впрочем, от самого владыки ссылку на эти слова мне слышать не приходилось.

Не нам судить о тех временах; можно лишь сопоставить сказанное (безоценочно) со словами папы римского Пия XI. Комментируя заключение Латеранского соглашения (1929 г.) с Муссолини, он заметил: «Для блага Церкви я готов заключить договор даже с диаволом». Как оценивать, к примеру, действия сельской учительницы на оккупированной немцами территории, когда она шла в гебитскомиссариат просить дрова для замерзающей школы? И ей – без разницы, что гебитскомиссариат, что гэбистский комиссариат, – лишь бы спасти детей. Так и владыка неизбежные контакты с КГБ характеризовал как «malum necessitatis» (необходимое зло).

В нацистской Германии простые бедные люди воспринимали социальную помощь как личное благодеяние Гитлера. Районный нацистский руководитель приводил рассказ о благодарности одной женщины: «Мы были коммунистами. Но когда ты четыре года остаёшься безработным, то становишься радикалом. Уже два года мой муж работает. Посмотрите, теперь фотография Фюрера висит в нашей когда-то коммунистической лачуге, и под этой фотографией я научила свою девочку молитве »Отче наш«. Я, которая рассталась с Церковью в 1932 году. Каждый день моя дочка произносит »Отче наш« перед Фюрером, потому что он даёт нам насущный кусок хлеба»³⁵⁰.

Моя первая поездка за границу в составе церковной молодёжной группы состоялась в 1977 г. «Страной назначения» была Финляндия – какая-никакая, а всё же «капстрана». Времена были – что ни на есть «застойные», «маразм крепчал». Зная, что в составе группы обязательно будет «тайное ухо», владыка предупредил: «В Хельсинки есть большой книжный магазин. В русский отдел не заходи! Первая поездка может оказаться последней!».

Вняв дельному совету, русский отдел, с его «антисоветчиной», я посетил с предосторожностью, чтобы не увидели свои. Но «тайное ухо» (игумен из Одесской духовной семинарии) всё же сработало, но топорно. Через некоторое время после поездки мы гуляли с владыкой по лаврскому саду, без «прослушки». На всякий случай понизив голос, владыка сказал: «Говорят, что во время поездки ты якобы злоупотреблял спиртным. Там очень смеялись...».

Прошли годы, и до меня дошли слухи о судьбе «игумена-фантаста»: спился... «Жидкая валюта» играла большую роль в оперативно-сыскной деятельности. Бывший главный чекист страны Николай Ковалёв, занимавший главный кабинет на Лубянке с 1996 по 1998 гг., свидетельствовал о катастрофической дисквалификации оперсостава всех спецслужб. Но разложение началось ещё в советские времена.

Областная контора КГБ срочно потребовала от новичка отчёт по резидентуре, агентуре, доверенным лицам и содержателям явочных квартир. Ничего лучше местного алкоголика Пипкина по кличке Санька-Костыль лейтенант госбезопасности найти не смог. В случае «успешной реализации особо ценных донесений» Липкину было обещано разовое денежное вознаграждение, эквивалентное трём бутылкам «Столичной» ёмкостью 0,5 литра по цене 3 рубля 62 копейки каждая.

Воодушевлённый такой перспективой, Санька-Костыль бумагу о добровольном сотрудничестве подмахнул. Своим грозным агентурным псевдонимом «Разящий» возгордился. И принялся настойчиво выспрашивать у местных мужиков про их антисоветские замыслы. Соблазняя «диверсантов»... третьей долей «премии в стеклотаре». Кончилось всё трагически: после его нелепых безграмотных «донесений» ему отказали от «должности», которой он, оказывается, очень гордился³⁵¹.

Ещё одна заграничная поездка в составе православной молодёжной делегации. Через день после возвращения в город на Неве один из «заангажированных» коллег подходит с вопросом: «Слушай, Августин! Что бы написать о тебе плохого?».

– Напиши, что я настаивал на строгом выполнении программы визита и ругал тех, кто опаздывал.

– Так-то оно так, но этого мало!

И, отходя, задумчиво чешет затылок.

А с другим «подсадным» подобный разговор состоялся только через двадцать с лишним лет. Пробыв короткое время преподавателем в семинарии, скромный иеромонах был взят в ОВЦС и отправлен на заграничный приход. Прошли годы, клирик был отозван на родину, и вот – неожиданная встреча в лаврском саду. Вспомнили годы застоя, и «долгосрочника» потянуло на откровенность.

– Да, тяжёлые были времена! Ведь сколько гадостей мы с тобой должны были писать друг на друга!

И слышит в ответ: «Извини, но я о тебе гадостей не писал!».

В Одессе это называлось «бричка». Допустим, прохожему «приспичило» на Дерибасовской. Он пристроился за бричкой, «процесс пошёл». Но тут лошадь тронулась, бричка скрылась за углом, и вот уже «с него смеётся вся Одесса».

Его бывший однокашник как-то рассказал, что однажды с этим «источником» приключилась забавная история. Шёл он как-то на конспиративную квартиру для встречи с «кумом». И, войдя в подъезд, столкнулся там с другим «источником» – однокурсником. (Почти по курсу истмата: «Два источника – две составные части марксизма».) Тот тоже шёл «сливать компромат». Немая сцена, как в последнем акте «Ревизора». Оба «композитора» писали оперу, но опера переклинило «после вчерашнего», и опер вызвал «на контакт» сразу обоих...

Эпизод из польской кинокомедии середины 1960-х годов. Война, Варшава под немецкой оккупацией. Подпольщик, переодетый в женскую одежду, поднимается по лестнице, направляясь на явку к связному. Навстречу сосед; приподнимает шляпу: «Добрый день, пан конспиратор!».

Через лаврский садик владыка Никодим «прокачал» десятки людей, ведя с ними доверительные беседы. И ни один из них потом не был подвергнут преследованиям и гонениям за «разговорчики». Наоборот, митрополит часто предупреждал своих собеседников о тех, кого им следует остерегаться. Вспоминает протоиерей Игорь Мазур.

Райотдел КГБ, «курировавший» Ленинградскую духовную академию, помещался по адресу Невский проспект, д. 176, в здании бывшего епархиального училища; там же был кинотеатр «Призыв». Студентов «призывали» повесткой в военкомат, находившийся в том же доме. Там их встречал «референт, что из органов». Студента Игоря Мазура вербовали в осведомители дважды: «У вас учатся иностранцы! Мы должны быть в курсе!..". Игорь отказывался дать подписку, и при встрече с владыкой Никодимом рассказал ему о своих напастях. После этого от «несознательного» отстали...

В начале 1970-х годов о. Игоря перевели со Смоленского кладбища на Волковское. По окончании литургии он сказал прощальное слово и попросил прощения у прихожан и у сослужащих батюшек. Один из них здесь же, при всех, встал на колени и покаялся: «Прости, я подписал бумагу против тебя!».

Студентов ЛДА вербовали не только в военкомате, но и прямо в здании академии. Могли вызвать к паспортистке, а там комитетчик уже поджидает «объекта разработки». Протоиерея Бориса Безменова пытались «вербануть» в конце 1970-х. Но он твёрдо заявил: «Я от вас ушёл сюда. А вы и здесь! Мне от вас ничего не надо! Оставьте меня в покое!». А потом рассказал о «контакте» ректору, в его кабинете. Реакция была сдержанной (прослушка!): «Вас спросили. Вы ответили...».

Но не все могли отбиться от супостатов. Кого-то «прижимали на компромате», кого-то – обещанием «помочь в карьере». В смутные годы «андроповщины – черненковщины» один нахрапистый игумен, отиравшийся в академии, почти не скрывал своих «негласных контактов», и в ходе «доверительных бесед» с «кумом» он «сливал компромат» на своих собратьев. Однажды он должен был возглавить литургию в академическом храме, но прибежал в алтарь в последний момент, как часто с ним бывало, – «с бодуна». Облачаясь, он крикнул диакону: «Евангелие заложили?». (То есть отметили ли страницу с сегодняшним евангельским чтением?) Будучи рядом, я громко посетовал: «Бедное Евангелие! И тебя здесь закладывают!».

Вокруг таких «нахрапистых» постепенно образовывался вакуум, с ними избегали общаться. Как известно, за литургией, во время пения «Символа веры», священники в алтаре у престола лобызаются со словами: «Христос посреде нас! – И есть и будет!». Один резковатый батюшка–"заложник» так ответил «подсадному»: «Нет и не будет!». И вправду, – что сказать «меченому», если знаешь его подноготную? «Донос посреде нас»? А он в ответ: «И есть и будет»? А «нахрапистого» за обедом я с издёвкой похвалил: «Молодец! Твои хозяева довольны, – стал грамотным! Слово «донос» уже пишешь через «о»!»

Как только митрополит Никодим появлялся на Западе, почти вся пресса начинала писать, что он – полковник (или генерал) КГБ. Владыка весьма огорчался, что его повсюду отождествляют с советской властью, с КГБ. Конечно, можно было бы сказать: подождём, пока откроются архивы (лет, этак, через 50) и тогда обретём «момент истины». А пока можно привести слова Фэри фон Лилиенфельд, которая оценивает эту «дезу» с психологической точки зрения.

Иногда на Западе говорили: у части архиереев в России припрятаны партбилеты. Между тем как раз этого-то и не было! Криптокоммунист в церковные иерархи не пошёл бы. Только представьте себе, сколько пришлось бы ему для этого затратить усилий! Всё время быть на виду, не иметь семьи, вести монашескую жизнь, помнить наизусть массу псалмов и других текстов, соблюдать посты, простаивать в храме на ногах час за часом и т. д. Церковь предъявляла [и предъявляет] к кандидатам в священство и уж тем более в епископы такие высокие барьеры, что без подлинной, глубокой и жертвенной веры преодолеть их невозможно!³⁵²

Но был ли митрополит Никодим «связан с КГБ»? И такая формулировка тоже заведомо неточная. В ту эпоху тайная полиция пронизывала все слои общества, в том числе и церковные. При Андропове было создано «5-е управление КГБ по борьбе с идеологическими диверсиями». Православие было одной из них, поскольку размывало основы режима, воздвигнутого на песке. «Шестёрки из пятёрки» собирали компромат на духовенство, вербовали в осведомители. Это была рутинная, вялотекущая деятельность; в ОВЦС был кабинет «референта», и все знали, что он «оттуда». Такой же «референт» сидел в академии, его кабинет соседствовал с митрополичьим (удобно для прослушивания). Подобный чекист присутствовал практически в каждом крупном НИИ, а в оборонке он возглавлял «1-й отдел». «Особисты» контролировали армию; в ельцинскую эпоху их оттуда убрали, при Путине снова вернули. Всё предельно ясно и открыто.

Как это ни странно, в армии «ЧК сменила ЦК» при «перестроечном Горби».

Коммунистическая партия Советского Союза. Центральный Комитет.

Совершенно секретно. Особая папка. Лично. 150/16.

Т.т. Горбачёву, Рыжкову, Чебрикову, Язову, Крючкову, Лизичеву, Павлову А., Смиртюкову.

Выписка из протокола № 150 заседания Политбюро ЦК КПСС от 15 марта 1989 года. Вопрос Министерства обороны СССР и Комитета государственной безопасности СССР. (О введении в политических органах Советской Армии и Военно-Морского флота дополнительных должностей инструкторов по организационно-партийной работе и замещении их офицерами КГБ СССР).

1. Принять предложение Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского флота и Комитета государственной безопасности СССР о введении в политических органах Советской Армии и Военно-Морского флота за счёт штатной численности КГБ СССР 32 должностей инструкторов по организационно-партийной работе.

2. Установить, что должности, вводимые в соответствии с пунктом 1 настоящего постановления, замещаются офицерами органов государственной безопасности с зачислением их в действующий резерв КГБ СССР.

Секретарь ЦК³⁵³

В те годы «референтов» не было, пожалуй, только при банно-прачечных комбинатах; там их функции исполняли парторги.

Такие «референты» назывались офицерами «действующего резерва». Это были кадровые офицеры КГБ, которые либо открыто работали под другими «крышами», либо имели профессию-прикрытие. Скажем, должности заместителей директоров научно-исследовательских институтов «по режиму» и проректоров «по работе с иностранцами» в высших учебных заведениях, трудились переводчиками, швейцарами интуристовских отелей, инженерами автоматических телефонных станций, журналистами. Зарплату они получали в тех же кассах, где и их цивильные коллеги, а КГБ выплачивало им разницу между окладом сотрудника Комитета, надбавкой за звание и выслугу лет и теми деньгами, как правило, меньшими, кои они имели согласно штатному расписанию своей «крыши»³⁵⁴.

После августовского путча Лубянка произвела «рокировку в длинную сторону». 27 декабря 1991 г. первый заместитель тогдашнего шефа КГБ Анатолий Олейников в своём письме в комиссию Верховного Совета России сообщил, что «в связи с реорганизацией органов госбезопасности действующий резерв КГБ СССР упразднён».

Это правда. Неправда состояла в том, что, где чекисты работали под «крышами», там, в большинстве своём, и продолжали трудиться, только в официальных комитетских бумажках они стали именоваться по-другому – «прикомандированные»³⁵⁵.

В отчёте Совета по делам религий за 1974 г. говорилось прямо и откровенно: «Ни одно рукоположение во епископы, ни одно перемещение не проходит без тщательной проверки кандидатур ответственными сотрудниками Совета в тесной связи с уполномоченными, местными органами и соответствующими заинтересованными организациями"³⁵⁶. Что такое «заинтересованные организации» – разъяснять не надо. Как пел Высоцкий, «я знал, что мной интересуются, но всё равно пренебрегал».

В том же отчёте Совета по делам религий тогдашние правящие архиереи условно разделены на три группы. «Первая – правящие архиереи, которые и на словах, и на деле подтверждают не только лояльность, но и патриотичность к социалистическому обществу, строго соблюдая законы о культах и в этом же духе воспитывают приходское духовенство, верующих, реально сознают, что наше государство не заинтересовано в возвышении роли религии и церкви в обществе и, понимая это, не проявляют особенной активности в расширении влияния православия среди населения. К ним можно отнести: Патриарха Пимена...»; далее следуют имена митрополитов и архиепископов, но среди них имя митрополита Никодима отсутствует³⁵⁷.

Он зачислен во вторую группу, куда вошли «правящие архиереи, которые стоят на лояльных позициях к государству, правильно относятся к законам о культах и соблюдают их, но в своей повседневной административной и идеологической деятельности стремятся к активизации служителей культа и церковного актива, выступают за повышение роли церкви в личной, семейной и общественной жизни с помощью модернизированных или традиционных концепций, взглядов и действий, подбирают на священнические должности молодёжь, ретивых ревнителей православного благочестия. В их числе митрополиты – Ленинградский Никодим...»³⁵⁸

Давний друг Русской православной Церкви (МП) Фэри фон Лилиенфельд (Вера Георгиевна) отвечает на «каверзный» вопрос о митрополите Никодиме: «Он, конечно, хотел добра Церкви, но средства, к которым прибегал, не были безупречными".

«Может быть. Вероятно, он имел свои особые связи с властями и умел их использовать. Тут непросто найти правильную границу. Когда я впоследствии говорила на сию щекотливую тему с молодыми православными иереями, вскоре после смерти митрополита, то не раз слышала примерно следующее: лучше иметь архиерея, который не допускает у себя в епархии массового закрытия храмов, пусть и неприглядными методами, чем такого, который хранит чистоту риз, но остаётся почти без церквей.

Это то же самое, что с нашим бывшим президентом консистории (Консистория – высший совет Земельной Церкви в Германии. Его можно уподобить синоду РПЦ) Манфредом Штольпе (Stolpe), высшим церковным юристом времён ГДР (он был членом Церкви земли Берлин-Бранденбург). Его постоянно обвиняют в том, что он сотрудничал со Штази. У нас тогда епископ не был обязан вступать в прямой контакт с властями – все переговоры и обращения находились в руках церковных юристов. Соответственно церковным юристам приходилось общаться с представителями властей, даже если последние и были нашпигованы сексотами. Так вот теперь Штольпе бросают упрёк в сотрудничестве со Штази; Штольпе же резонно отвечает; он не сотрудничал, а вступал в переговоры. Вести переговоры и быть коллаборантом – не одно и то же. Ему удавалось освобождать диссидентов из тюрем – разве это коллаборационизм? Если бы он добивался выгод лично для себя или приносил ущерб Церкви, – это был бы настоящий коллаборационизм. Вот он, как бы желая блага, говорит тому или другому государственному чиновнику: «Послушайтесь доброго совета. Отпустите N. N. Что вы держите его в тюрьме? Это только вредит престижу ГДР». Предположим, власти быстро освобождают человека, за которого ходатайствовал Штольпе, – разве это коллаборационизм? Мы всегда питали доверие к Штольпе: у него был свой подход к властям, приводивший к благу. Он умел ловко добиться, предположим, разрешения на проведение определённого «сомнительного» церковного мероприятия.

Точно так же и с митрополитом Никодимом. Во время его пребывания на Ленинградской кафедре не была закрыта ни одна церковь!»³⁵⁹

После 1991 г. покаялся бывший второй заместитель председателя ОВЦС – архиепископ Хризостом (Мартишкин; ныне – Виленский и Литовский) – в том, что в своё время имел контакты с КГБ. Он даже раскрыл свой агентурный псевдоним – «Реставратор». (В молодости, до принятия сана, он действительно работал реставратором.) Но ему это было положено по должности, поскольку он отвечал за приезды в страну иностранных церковных деятелей. Оформление виз, программа пребывания гостей, разрешение на посещение других городов (было и такое!), – всё это замыкала на себя Лубянка.

15.03.1989. Совет по делам религий при Совете министров СССР планирует направить в зарубежные страны 66 человек (в 1988 г. направлено 66 человек) и принять в СССР 82 человека (в 1988 г. принято 89 человек).

Представленные планы ориентированы на закрепление и развитие международных связей по линии Совета и религиозных организаций и соответствуют основным направлениям внешней политики Советского государства...

В целях усиления координации международного сотрудничества считали бы возможным в последующем рассматривать международные связи религиозных объединений СССР совместно с планами сотрудничества советских общественных организаций с зарубежными партнёрами.

С МИД СССР (т. Петровский В.Ф.) и Комитетом государственной безопасности СССР (т. Бобков Ф.Д.) согласовано.

Просим согласия. Зав. идеологическим отделом ЦК КПСС А. Капто. Зав. международным отделом ЦК КПСС В. Фалин³⁶⁰.

И было бы наивно думать, что вот он какой гадкий, – второй заместитель, а те, кто по рангу выше, – «в белом венчике из роз». Если с этой меркой подходить к должности председателя ОВЦС, то можно дойти до абсурда, как в анекдоте времён «застоя»: Косыгин и Брежнев гуляют по кремлёвскому садику, и Брежнев тихо, чтобы не подслушали, говорит: «Лёша! Какой ужас! Недавно мне сказали, что Андропов – стукач!»

А это уже не юмор. Согласно неофициальным данным, Горбачёв никогда не работал в КГБ. Однако сразу же после окончания Московского университета он подавал документы на работу в органы госбезопасности. Но его туда не приняли, так как в ходе проверки выяснилось, что его отец проживал на временно оккупированной территории³⁶¹.

И «недреманным оком», присматривавшим за высокопоставленным «двурушником», был шеф КГБ Владимир Крючков. В этом он признался спустя 10 лет после провала августовского путча ГКЧП.

– Мы в КГБ получали очень много писем, в которых приводились факты и давались оценки действиям Горбачёва и Ельцина... Причём письма настораживающие, письма, в которых нас предупреждали, что эти люди могут довести страну до катастрофы. Анализ поступков Ельцина я показывал Горбачёву. Он говорил: «Я всё знаю, имей в виду, мы когда-нибудь займёмся этим...» Письма, в которых давалась характеристика его собственным действиям, я показывать не мог...

– А о чём писали?

– Люди рассуждали. Многие предвидели развал, гибель страны, считали, что виновником всего является Горбачёв, что ему надо обязательно уйти, что он импульсивен, что в силу своего характера ни одно начатое дело он не доводит до конца. Были письма от врачей, которые касались отдельных его странностей...

– Например?

– Ну, в общем, некоторые утверждали, что Горбачёв в силу своих личных психических и психологических данных для поста первого человека такой страны просто не подходит.

– Это наблюдения психологов?

– Психологов. Я хочу сказать другое. Горбачёв всегда был предателем партии и страны. И он сам это не так давно подтвердил... В конце 2000 г. в российских СМИ было сообщено о том, что первый и последний президент СССР Михаил Горбачёв выступил в Турции с обширной лекцией. Там он говорил о том, что ещё в ранние свои годы вынашивал теребящую его идею борьбы с коммунизмом и что она, оказывается, была главной целью его жизни. И все его последующие, известные всему миру действия на посту советского руководителя были лишь результатом его внутренних поисков...³⁶²

Примечательно, что Совет по делам религий включил тогдашнего епископа Курского Хризостома в третью, самую «вредоносную» группу: «Это та часть епископата, у которой в разное время проявлялись и проявляются попытки обойти законы о культах, некоторые из них религиозно консервативны, другие – способны на фальсификацию положения в епархиях и сложившихся отношений к ним органов власти, у третьих – замечены попытки подкупа уполномоченных и клеветы на них и на должностных лиц местных органов власти»³⁶³.

Владыка Хризостом – единственный из архиереев Московского патриархата, кто открыто признал свою связь со спецслужбами и сделал это добровольно и публично. Он иерарх, возглавляющий епархию Русской православной Церкви в Литве, и в его ситуации это, вероятно, был самый логичный ход. Архивы КГБ в Литве оказались в руках новой власти, и там была проведена люстрация (чистка) всех граждан. В ходе изучения бумаг оказалось, что «законтаченной» была даже сама Прунскене – пламенный борец с «прогнившим оккупационным режимом».

В конце июня 1992 г. Верховный суд Литвы приступил к рассмотрению дела о сотрудничестве экс-премьера республики Казимеры Прунскене с органами госбезопасности СССР. Процесс, которого ждали уже давно, проходил при переполненном зале и пристальном внимании средств массовой информации. Поводом для судебного разбирательства послужили материалы парламентской комиссии, занимавшейся расследованием деятельности КГБ в Литве.

Первый же день слушаний обнаружил, однако, что позиции комиссии уязвимы. Единственный документ, которым она располагала, – это заявление о согласии на сотрудничество с КГБ, на котором стоит подпись Прунскене. Графологическая экспертиза в своё время подтвердила идентичность подписи. Впрочем, сама Казимера Прунскене тоже не отрицала этой возможности. Однако заявление датировано 1980-м годом, а, по её словам, так расписываться она стала гораздо позже.

Как до суда, так и на суде Казимера Прунскене решительно отвергала предъявленные ей обвинения. Она настаивала на том, что если в деле и могли быть какие-то документы, то разве что отчёты о её научных загранкомандировках, которые, вполне возможно, передавались и в органы госбезопасности...³⁶⁴

Да что там какая-то Прунскене! В 1920–1930-х годах агентами НКВД пребывали президент Литвы Сметона и Эстонии Пяте (в 1928–1934 гг. получал от советских чекистов по 4 тысячи долларов в год). Впрочем, это не спасло Пятса от сталинских репрессий. С 1941 по 1956 гг. бывший президент Эстонии находился в Казанской спецпсихбольнице. В 1956 г. его вывезли в Вильянди и поместили там в дом для престарелых. Однако его местопребывание стало известно эстонскому населению, началось настоящее паломничество, и он вновь был увезён в неизвестном направлении³⁶⁵.

Глава Латвии Карлис Ульманис также был агентом НКВД и даже своей диктатурой был обязан тайной финансовой и политической поддержке СССР. (На сей счёт имеются разоблачения эстонского историка Ильмярва, работавшего с архивами КГБ СССР)³⁶⁶.

...Через 15 лет после подавления путча ГКЧП, после кровавого штурма вильнюсского телецентра, казалось бы, Литва давно «раскоммуниздилась». Но вот сообщение прессы. 4 июля 2006 г. литовский сейм утвердил 85 голосами «за» при 13 «против» 54-летнего социал-демократа Гядиминаса Киркиласа премьер-министром страны. До этого он занимал пост министра охраны края (обороны). Киркилас – уроженец Вильнюса. В молодости он служил в частях Северного флота в Североморске. Окончил педагогический институт и Высшую партийную школу в Вильнюсе, работал в ЦК Компартии Литвы. В 1989 г. был избран 1-м секретарём ЦК КП Литвы³⁶⁷. Требуются комментарии?

... В 2005 г. Герхард Шредер уступил место бундесканцлера ФРГ лидеру ХДС Ангеле Меркель. Она родилась в 1954 г. в ГДР; после окончания университета занимала пост секретаря по агитации и пропаганде комсомольской организации Академии наук ГДР.

«Семнадцать мгновений весны». Реплика Вольфа (Василий Лановой) Даллесу (Вячеслав Шалевич), касающемся тех, кто будет руководить страной после падения режима: «... У нас все были в СС. Чем быстрее вы забудете об СС и об иерархии в СС, тем лучше будет для нас. И для вас...», – цитировалась в печати неоднократно. В годы войны заявления о приёме в партию писали как по ту, так и по эту сторону фронта.

... Август 2006 г. в Германии ознаменовался нешуточным скандалом, разразившимся в связи с неожиданным признанием, сделанным знаменитым немецким писателем, лауреатом Нобелевской премии Гюнтером Грассом на страницах книги воспоминаний «Когда чистишь луковицу», появившейся на прилавках немецких книжных магазинов. Всё началось с заголовка во «Франкфуртер альгемайне цайтунг» от 12 августа 2006 г.: «Гюнтер Грасс: я служил в войсках СС».

В опубликованном в том же номере интервью 79-летний Грасс действительно подтвердил, что в 1944 г. в 17-летнем возрасте был призван в танковую дивизию СС «Фрундсберг». Решение записаться на фронт, по словам писателя, пришло от безысходности – это была попытка убежать из «двухкомнатной дыры», где проходило его детство, вырваться из «капкана своего происхождения».

Он хотел попасть на подводную лодку, написал заявление, но не прошёл отбора и был направлен после трудовой повинности в танковую дивизию СС «Фрундсберг». Честно написал и о том, что в юности воспринимал СС «как элитное подразделение, несущее службу в горячих точках», и лишь спустя долгие годы к нему пришло чувство вины, хотя он и не успел сделать ни одного выстрела.

Родившийся в 1927 г. Грасс пережил немецкий вариант «военной юности». До сих пор он говорил о себе: «в 16 – солдат, в 17 – военнопленный», никогда не делая тайны из того, что в юности был убеждённым членом гитлерюгенда и до последнего момента верил нацистской пропаганде. Ранение в апреле 1945-го, видимо, спасло ему жизнь – когда его сослуживцев громил под Лаузицем маршал Конев, он уже находился в американском лагере для военнопленных, откуда был выпущен в 1946 г.

Была ли бы возможной Нобелевская премия, если бы Грасс с самого начала указывал во всех своих официальных биографиях, включая биографию, представленную в Комитет по присуждению Нобелевской премии, службу в войсках СС, пусть даже и очень короткую? Нельзя сказать, что Грасс скрывал этот факт своей биографии. В 1992 г. в справочную службу в Берлине, где хранится вся архивная документация времён войны, поступил запрос от государственного управления по социальному страхованию по Гюнтеру Грассу на период 1945–1946 гг., чтобы установить сумму пенсионных начислений за этот период. В найденных документах значилось, что вышеупомянутый стрелок 10-й танковой дивизии СС «Фрундсберг» с 8 мая 1945-го по 24 апреля 1946 г. находился в американском плену. Сохранилась и учётная карточка американского лагеря, заполненная и подписанная самим Грассом³⁶⁸.

1944 год. Варшавское восстание. Молоденький член гитлерюгенда видит, как из какого-то люка вылезает польский повстанец. Немец вскидывает «шмайсер», но вдруг слышит голос с неба: «Не стреляй! Это будущий папа!» Он прицеливается, но снова тот же голос: «Не стреляй! Ты – следующий папа!».

СС – это у них. А у нас – КПСС. Мало кто знает, что КПСС имела собственную охранку, самый настоящий внутрипартийный жандармский корпус, который выполнял свои функции независимо и параллельно с госбезопасностью. Об этом рассказывает журналист Ю. Борин; в начале 1970-х годов он был изгнан из редакции «Ленинградской правды» за неугодное тогдашнему обкому КПСС поведение и устроился на работу в «Ленинградский дом журналиста».

"Делать там было практически нечего, и мне предложили проводить политинформации среди трудового коллектива. Утром читаешь газеты, а в обеденный перерыв собираешь публику и излагаешь прочитанное своими словами.

Однажды вызывает меня директор: звонили из райкома и приглашали всех политинформаторов на инструктаж. Как выяснилось позже, директор явно напутал. Вызывали не политинформаторов, а партинформаторов.

В назначенный час явился в помещение Смольнинского РК КПСС, где уже собралось изрядно народа. Когда все расселись, слово взял заведующий не то общим, не то первым отделом райкома и начал объяснять аудитории, как и в какие сроки следует подавать докладные в райком и что в этих докладных указывать: подробнее о настроениях людей, об их взглядах и высказываниях. А особо – о высказываниях негативных – с указанием фамилий и должностей. А также о том, как и кто реагировал на эти высказывания: смеялись, давали отпор, равнодушно молчали, внимательно слушали и т. д.

Я был потрясён, поскольку не подозревал, что среди нас есть стукачи не только гэбэшные, но и доносчики, так сказать, по партийной линии. Между тем партстукачи выслушивали инструктаж с большим вниманием, задавали вопросы, кое-что записывали. После чего молча разошлись. Партийное око следило за каждым из нас, в том числе и за «своими», – на том и зиждился тоталитарный режим«³⁶⁹.

А теперь посмотрим, «плясал ли под дудку КГБ» епископ Курский Хризостом? Вот выдержка из отчёта Совета по делам религий за 1974 г.:

В сентябре 1974 г. стал правящим архиереем Курской епархии епископ Хризостом, зам. председателя ОВЦС Патриархии, но уже в первые месяцы его правления от уполномоченного Совета по Белгородской области тов. Шаманова П.Ф. поступила информация о ретивых действиях епископа по оживлению религиозной жизни. В связи с этим Совет решил оперативно разобраться по ряду вопросов, вытекающих из информации уполномоченного Совета. С этой целью с епископом Хризостомом была проведена индивидуальная беседа, в которой Хризостом подчеркнул: »Уполномоченный по Курской области Коробко Г.Ф. душевно понимающе относится к проблемам архиерея, а уполномоченный по Белгородской области Шаманов Пётр Фёдорович, видимо, не встречался с религиозными людьми, не имеет опыта. В первой беседе со мной он говорил, что в церковь ходят только старики и старухи, молодёжи нет. А когда я стал говорить, что это неправильно: я вот молодой архиерей, Пётр Фёдорович ответил: – Это ещё неизвестно, зачем Вы туда пошли. Я, архиерей, считаю для меня оскорблением такие намёки«.

В ходе беседы в Совете Хризостом твёрдо и настойчиво проводил мысль о том, что как епископ он обязан искать и подбирать кадры духовенства, трижды подчеркнув »с кадрами у нас дело обстоит катастрофически«. Он выражал недовольство тем, что духовные школы мало принимают слушателей, отказывают в приёме бывшим комсомольцам, не обеспечивают потребности приходов в служителях культов, а поэтому ему приходится брать кандидатов для рукоположения из Тамбовской, Липецкой и других епархий, представлять большие списки уполномоченному, который не всех из них пропускает. Хризостом сказал: »Мой предшественник епископ Николай не принимал верующих, а я принимаю и стремлюсь внушить им надежду на возобновление работы храма. У меня сейчас в епархии около сорока церквей не действуют из-за отсутствия священников, а я как зам. председателя ОВЦС и как епископ не хочу, чтобы про меня говорили: этот епископ – атеист, епископ – чекист, как про нас говорят. Я хочу быть чистым епископом в глазах верующих и иностранцев. Что же касается обвинения в мой адрес со стороны уполномоченного в активизации религиозной жизни, то я же не езжу по церквам и не предлагаю верующим ходатайствовать об открытии церквей. Они сами приходят ко мне.

Я епископ, мне 40 лет. Из Церкви я уходить не собираюсь. Хотя я слышал от атеистов немало обидного и оскорбительного, но теперь время такое, что сделаешь. Вчера от настоятеля Белгородского собора я узнал, что в сентябре 1973 г. в собор приходила секретарь уполномоченного и запретила крестить детей в обычные дни, а только крестить по воскресеньям. Это делать нельзя и незаконно. Уполномоченного я ещё не видел и с ним ещё об этом не говорил. Против Белгородского уполномоченного у меня обиды нет. Нам, нужно работать в контакте«.

Совет разъяснил епископу Хризостому как начинающему правящему архиерею, каковы должны быть взаимоотношения архиереев с уполномоченными, а также основные положения законодательства о религиозных культах.

В тот же день, сразу после беседы с Хризостомом, в Совете состоялась встреча с уполномоченным по Белгородской области тов. Шамановым П.Ф. Ему рассказали о беседе с Хризостомом. В ответ тов. Шаманов сказал: »Разговоров с епископом на атеистические темы, а тем более намёков, почему епископ пошёл в Церковь, я не вёл. Видимо, у него есть привычка передёргивать в разговорах. Я это учту на дальнейшее; что же касается активной деятельности епископа, то он действительно стремится активизировать религиозную жизнь. В области не действуют несколько лет более 20 церквей, в 6 из них Хризостом уже подобрал священников и представил список ещё на 16 кандидатур. Хризостом активно выезжает по приходам с архиерейскими службами. Мы усматриваем в этой ретивости стремление укрепить Церковь и желание укрепить авторитет среди местного духовенства и верующих.

Епископ не прав в том, что якобы мой секретарь был в сентябре прошлого года в соборе и давал указания проводить крещение только по воскресеньям. Этого не было. Секретарь уполномоченного – это технический работник и другими вопросами не занимается«.

Епископ Хризостом, как было нами установлено, действительно показал свою религиозную ретивость, поставил своей целью возобновить деятельность затухающих приходов, активизировать верующих, не брезгуя на этом пути никакими средствами, вплоть до наговоров на уполномоченного Совета с целью его компрометации.

О неправильном поведении Хризостома сообщил в Совет и уполномоченный по Курской области тов. Коробко. Так, выступая 20 октября 1974 г. в Курском соборе с проповедью, пишет в Совет тов. Коробко, Хризостом говорил:

»Человек в своей земной жизни приобретает право на вечную жизнь с Богом или лишается этой радости. Неверующие люди говорят, мол, Бога нет, а верующие знают и верят в существование Бога. Неверующий человек, поднявшись над землёй на несколько десятков или сотен километров, говорит, что не видел Бога, а потому, мол. Бога нет, а верующий знает, что Бог есть в сердце. Но и неверующий много принимает по вере, например, учёные говорят, что Вселенная не имеет границ, она беспредельна, и неверующий этому верит«.

»Проповедь епископа, – сообщает в этой связи уполномоченный Совета, – вызвала много различных толков, вплоть до того, что он выступал против власти. Хризостом согласился с тем, что эта проповедь была неудачной, и обещал впредь тщательнее продумывать содержание своих выступлений перед верующими.

После назначения в Курск к Хризостому стали приезжать, помимо его знакомых по учёбе в семинарии, академии и совместной службе, такие лица, которые серьёзно скомпрометировали себя в прошлом. Хризостом рукоположил в сан священника и взял на службу в церкви епархии несколько человек своих знакомых"³⁷⁰.

Напомним, что речь шла о ближайшем сотруднике владыки Никодима по работе в ОВЦС. А вот как партийные верхи оценивали деятельность самого митрополита Никодима. То, что в их устах звучит как упрёк, для «человека Церкви» – похвала.

Умело, тонко и в то же время открыто и недвусмысленно митрополит Никодим стремится увести молодёжь от решения современных и весьма острых политических, социальных задач, убеждал слушателей, что в мире ничего нет лучше Христа и нужно чаще собираться верующим вместе, в тесном союзе поддерживать церковь земную, воинствующую; спасать не только верующих, но и неверующих, и не стремиться угождать людям³⁷¹.

Ещё один абзац из отчёта (1974 г.) – косвенный подкоп под владыку Никодима и его «ставленников», вкусивших на Западе дух свободы: «Определённую озабоченность вызывает деятельность некоторых молодых правящих архиереев, которые в разное время привлекались к зарубежной работе, а внутри страны нередко проявляют религиозную ретивость, не считаясь с рекомендациями уполномоченных Совета и местных органов власти. К их числу относятся архиереи Николай Владимирский, Владимир Иркутский, Гермоген Калининский, Дамаскин Вологодский, Хризостом Курский, Савва Черниговский, Михаил Астраханский и некоторые другие»³⁷².

Как видим, в числе «религиозно ретивых» снова упоминается епископ Хризостом. Таким же он остаётся и ныне, будучи уже архиепископом. Рассказывает один из клириков Виленской епархии.

Возглавив нашу епархию, владыка быстро искоренил порочную практику взаимного доносительства, процветавшую здесь с советских времён. Сделал он это очень просто. На очередном епархиальном собрании он затронул проблемы одного, отдельно взятого прихода, – на «конкретном материале».

– Вот, например, протоиерей X в своём рапорте пишет на протоиерея Y то-то и то-то. А протоиерей Y, в свою очередь, в своей докладной записке пишет на протоиерея X то-то и то-то. А теперь перейдём к проблемам следующего прихода...

С того времени епархиальные любители «эпистолярного жанра» в Литве повывелись...

Напрашивается аналогия с армией. Осмелюсь предположить, что владыка Никодим был в Русской Православной Церкви фигурой такого же масштаба, что и маршал Жуков в армии. (Жуков сражался против внешних врагов, а митрополит – против внутренних.) И если маршал находился под «колпаком» органов, значит ли это, что полководец «спутался с НКВД»? На таком уровне обыденные оценки и понятия смещаются. Жуков стал маршалом благодаря своему полководческому таланту, а не потому, что его, допустим, продвигал наверх Ежов или Берия. Жуков сам ходил под угрозой ареста и летом 1953 г. сполна рассчитался с Лаврентием Павловичем. Сегодня имена «особистов», которые «курировали» Жукова, давно забыты, а статуя маршала стоит на подходе к Красной площади.

Как заметила Фэри фон Лилиенфельд, «Может быть, владыка и сотрудничал с «органами», но провел их! Если буквально перевести на русский немецкую идиому, он «станцевал у них на носу»! Митрополит всегда проявлял удивительную независимость и самостоятельность!»³⁷³

Автор этих заметок сознаёт спорность своих рассуждений и отнюдь не настаивает на правоте. Многое мы ещё не знаем; подождём, когда откроются архивы. В любом случае будем помнить о той надписи, которую владыка Никодим завещал высечь на своём надгробии: «Господи, аз яко человек согреших. Ты же яко Бог щедр, помилуй мя, видя немощь души моея». Эти слова он заповедал написать на своей могиле ещё за несколько лет до своей скоропостижной кончины.

... В 1990 г. на Ленинградскую кафедру из Куйбышева (Самара) был переведён митрополит Иоанн (Снычев). По оценке Совета по делам религий, он числился в третьей, вредоносной группе архиереев, – с антисоветским уклоном. При нём город на Неве был «раскодирован» (1991 г.), и правящий архиерей вновь стал именоваться Санкт-Петербургским.

В мае 1992 г. вступил в действие закон «Об оперативно-розыскной деятельности в Российской Федерации». Раздел 4 Закона, озаглавленный «Содействие граждан органам, осуществляющим оперативно-розыскную деятельность», гласил, что отдельные лица могут с их согласия привлекаться к подготовке или проведению мероприятий. При их желании сохраняется конфиденциальность сотрудничества. Работа может осуществляться и по контракту. Помощники обязаны сохранять в тайне полученные сведения и не предоставлять заведомо ложной информации. В свою очередь сведения о таких людях являются государственной тайной.

Подобной деятельностью на контрактной основе не имеют права заниматься народные депутаты, судьи, прокуроры, адвокаты, священнослужители и полномочные представители официально зарегистрированных религиозных объединений³⁷⁴.

Но «комитетчики» продолжали вербовать студентов и воспитанников СПбДАиС в «добровольные помощники». Во-первых, они ещё не священнослужители, а во-вторых, будут не на «контракте», а просто на «контакте». Однажды, проводя в актовом зале вечер вопросов и ответов, митрополит огласил поданную ему записку.

– Дорогой владыка! Меня вербуют в осведомители и угрожают в случае моего отказа. Как мне поступить?

В «миру» был хороший способ избежать «капкана». Так, чекисты хотели завербовать «комсомольского поэта» Михаила Светлова для того, чтобы он писал «психологические портреты» писателей. А они знали, с кем имеют дело: это был человек, в 15 лет ушедший в Красную армию, служивший в ЧК, исключённый за троцкистские убеждения из комсомола, певец советского патриотизма, автор знаменитой «Гренады», «Баллады о чекисте Иване Петрове» и всякое такое.

Но вербовка оказалась безуспешной: поэт, чтобы избавиться от опеки органов, совершил беспрецедентный поступок. Будучи вызван на Лубянку, он, никогда не увлекавшийся алкоголем, явился туда изрядно выпившим. На чекистов это произвело впечатление, и бывший коллега Светлов был отпущен подобру-поздорову³⁷⁵. Но для церковных людей этот способ «сорваться с Крючкова» был неприемлем.

Вспоминает протоиерей Владимир Тимаков. 1950-е годы.

Когда я стал священником, меня позвали к телефону. Вызвавший отрекомендовался оперуполномоченным и назначил мне встречу на Якиманке под часами. Понимая опасность ситуации, я прикинулся простачком и, как бы ища совета, пересказал всё доверенному лицу митрополита Николая (Ярушевича). Доверенное лицо тут же сообщило об этом митрополиту, тот возмутился и потребовал, чтобы в Совете по делам РПЦ проверили, что за личность вызывает меня на встречу под часами. Это фактически мне и было нужно: встреча ещё не состоялась, а факт вызова был уже разглашён. Если бы состоялась встреча, то у меня взяли бы подписку о неразглашении тайны, не встретившись же, естественно, я такой подписки дать не мог. Это помогло мне легко выпутаться из неприятной ситуации³⁷⁶.

... Ответ митрополита Иоанна поразил всех своей откровенностью и простотой.

– в Куйбышеве, бывало, прибегает ко мне приходской батюшка, падает в ноги и причитает в слезах: «Владыка! Меня вербуют! Требуют доносить на собратьев по храму. Помогите!». А я ему: «От встречи-то не отказывайся, приходи. А в разговоре прикинься дурачком: мол, то не понял, это забыл. И так – раз, другой, а на третий они сами от тебя отстанут».

– ... В 1924 г. епископ Мануил (Лемешевский), духовный отец владыки Иоанна, прибыл в Москву для беседы с Тучковым о делах Петроградской епархии. «... С такими архиереями, как вы, не разговаривают, таких архиереев к стенке ставят», – перебил его на первом же слове Тучков.

– Вы это сознательно говорите? – спросил его епископ Мануил.

– Да.

– В таком случае мне с вами не о чём разговаривать, – сказал епископ Мануил и вышел из кабинета.

Перейдя через дорогу, он прошёл затем в Наркомат юстиции, который помещался тогда с другой стороны Лубянки, и принёс им официальную жалобу на ГПУ. Красиков, работник Наркомата, заведовавший церковными делами, внимательно выслушал владыку, поблагодарил за то, что он обратился в Наркомат, и обещал принять меры. В тот же день епископ Мануил вернулся в Ленинград. А через день-другой арест в Петрограде епископа Мануила и около сотни человек, которым приписали участие в тайной организации. Епископ Мануил получил три года Соловков³⁷⁷.

Но «от Тучкова до Крючкова» прошло 70 лет; настали иные времена, иные нравы...

... В своё время ГДР была занесена в книгу рекордов Гиннеса: там каждый четвёртый «сознательный гражданин» работал на «штази». Дело доходило до того, что муж следил за женой, а жена следила за мужем³⁷⁸. А в «закрытой» и «гэбизированной» Куйбышевской области (епархии), возможно, каждый второй батюшка должен был «косить под придурка». Вот уж поистине – «наш дом – дурдом». Но как бы то ни было, наступали другие времена. «Про это» уже можно было говорить...

Ну, а если студент или батюшка «шибко умный» и «прикинуться дурачком» не получается?

– Вы же советский человек, – говорил с напором сотрудник КГБ, – а значит, должны нам помочь.

И что ты ему скажешь? Если не советский, то какой? Антисоветский? А это уже семь лет лагерей и пять ссылки. Советский же человек обязан сотрудничать с нашими доблестными органами – это ясно как день. Между тем никакой закон не обязывал нас быть «советскими людьми». Гражданами СССР – другое дело. Гражданами СССР все мы являлись в силу самого факта рождения на территории этой страны. Однако никакой закон не обязывал всех граждан СССР верить в коммунизм или строить его, сотрудничать с органами или соответствовать какому-то мифическому облику. Граждане СССР были обязаны соблюдать писаные законы, а не идеологические установки.

Далее, понятие советской власти. Вы против советской власти или за? Я могу думать что угодно, но если я официально заявлю, что я против, – это уже антисоветская пропаганда. Опять семь плюс пять. Что же мне – лгать? Или сознательно нарушать законы? Однако этого и не требовалось. Согласно Конституции СССР, политическую основу советской власти составляла власть Советов депутатов трудящихся, тот самый бутафорский орган, который на деле имел меньше власти, чем рядовой милиционер. Ни о какой партии в этом разделе Конституции и помина нет.

– Возражаю ли я против власти некоего парламента, который называется Совет депутатов трудящихся? – Нет, не возражаю. Тем более что абсолютно нигде не сказано, что он должен быть однопартийным. Название, конечно, можно было бы придумать и получше.

Это рассуждение было чрезвычайно важным, так как на практике власти автоматически объявляли антисоветским всё, что им не нравилось. Рассуждая же строго юридически, никто из нас не совершал преступления, пока не выступал против власти Советов депутатов трудящихся. А кому она мешает?³⁷⁹

К концу 1980-х годов стране нарушить «омерту» (обет молчания у мафиози) стал ослабевать. Многие студенты не скрывали друг от друга своих «контактов» и, отправляясь на очередную встречу с «кумом», сообщали: «Иду к дяде». И договаривались, кто о ком что будет говорить. Лжеромантика «рыцарей плаща и кинжала» испарялась: от «плаща» остались лишь обноски. А «кумовья» продолжали с серьёзным видом играть в детские игры, пока не проиграли державу. И теперь из ближнего забугорья только и слышно: «Не лезьте в нашу песочницу!».

После подавления путча ГКЧП, словно в годы «борьбы с космополитами», началось «раскрытие псевдонимов». В прессе замелькали агентурные клички... Особенно тяжело пришлось митрополиту Юрьевскому Питириму (Нечаеву): он стал героем авторской телепередачи Никиты Михалкова «Перекрёсток». В мае 1992 г., когда Никита Сергеевич был в Петербурге, он дал интервью на тему, затронутую в «Перекрёстке».

– В своей передаче Вы задались вопросом: почему КГБ отдало на растерзание своих агентов только из иерархов Православной церкви, из интеллигенции и почему в этом списке нет никого из депутатов, из правительства, хотя, безусловно, и там есть люди, связанные с органами. Вы считаете, что это своего рода предупреждение для тех, кто был или сейчас находится у власти: мол, если что – и про вас скажут вслух. Но, наверное, это лишь часть ответа на вопрос: кому же это выгодно?

– Это стало уже достаточно явным: движение к Церкви понадобилось только ради того, чтобы взять власть в свои руки. А теперь её начнут душить. Потому что несовместимо то, что делают власть имущие, с представлением о том, как должен поступать верующий человек. Это немыслимо, например, чтобы священник орал на трибуне перед огромной толпой, требуя возмездия. И если он этого не понимает, если вокруг – этого не понимают, о каком возрождении может идти речь? Ведь все заняты гоном. Жаждой гона. Радостью от гона. А Церковь будет мешать этому. Она должна мешать гону только своим существованием. Поэтому провинциальные властолюбцы, которые во многом сейчас вершат судьбу народа без любви к нему, к этой стране, без желания даже задуматься над тем, что будет дальше, станут выступать против возрождения Церкви...

– Но Церковь – организация не только земная, но и небесная, мистическая. И многие говорят о том, что её грехи не могут быть поставлены в один ряд с чьим бы то ни было служением тайной полиции. Здесь иной отсчёт, и поэтому необходимо сказать всю правду до конца.

– А меня совершенно не интересует, был Питирим связан с КГБ или нет. Это его проблемы взаимоотношений с Богом, с совестью. Он что – преступник? Расстреливал людей? Сажал их в тюрьмы? Писал доносы? Ну, например, один священник рассказывал мне, что вынужден был писать проповеди в трёх экземплярах. Один – себе, другой – в Синод, третий – в КГБ. И переживал это мучительно... Я же знаю, что такое «сотрудничество», в котором упрекают Питирима. Значит, тогда я тоже агент КГБ!

– Помилуйте!

– Когда едешь за границу, тебе говорят: «Слушай, Никита Сергеевич, там будет народ. Ты скажи, что так, мол, и так. Съезд у нас был. Решения хорошие принял». Я отвечал: «Есть! Обязательно скажу!». Но никогда этого не делал, конечно. А офицер ставил галочку, что беседовал с таким-то, дал задание... На кого может стучать митрополит? Вы только вдумайтесь! Чем он занят? Шифровками? Слежкой? Он служит утром и вечером по нескольку часов, издаёт массу прекрасной религиозной литературы, а между этим ещё в поте лица своего работает на КГБ? Тогда это просто гениальные люди.

– Недавно на архиерейском Соборе создана специальная комиссия, которая намерена принимать обвинения в адрес духовенства в сотрудничестве с органами, но только в том случае, если они подтверждены документально и нанесли вред Церкви.

– Я не знаю об этой официальной позиции. Но вижу, что Патриархия в этой ситуации ведёт себя достойно. Это как раз и будоражит её оппонентов. Я абсолютно уверен, что Церковь не должна опускаться до выяснения отношений со светскими структурами. Ведь это и есть цель власть предержащих. Но кесарю – кесарево, а Богу – Богово³⁸⁰.

В своём интервью Никита Сергеевич, в частности, заявил: «Мне омерзительна тональность всего происходящего. Мне глубоко претит необольшевистское желание заглядывать в замочные скважины, подымать дела и выяснять, «а что вы делали до 19 августа"»? Но эта фраза «аукнулась» ему через 13 лет на страницах «Независимой газеты»: «Один известный кинорежиссёр, настаивающий на своём княжеском происхождении, недавно объявил, что по примеру деда отныне становится помещиком, и купил по случаю гектаров тысячу в Калужской, что ли, губернии. Дело хорошее, правда, из поля зрения интервьюеров режиссёра как-то выпал вопрос о том, чем занимался его отец в вынужденном временном промежутке между двумя периодами помещичьего землевладения»³⁸¹.

В 2000 г. помещик-патриот Никита Михалков процитировал жуткий документ, якобы рождённый в недрах американского правительственного истеблишмента, о плане последовательного уничтожения русской национальной культуры. Оказалось, оскароносец воспроизвёл цитату из романа А. Иванова «Вечный зов», вложенную им в уста немца-абверовца. Прав был Белинский, заметив, что у художников ум уходит в талант³⁸².

С кинорежиссёром Никитой Михалковым заочно полемизирует петербургский кинорежиссёр-документалист Андрей Некрасов.

В 1988 году, когда я снимал один из первых своих фильмов, «Тысячелетие» (он был как раз посвящён Церкви, Тысячелетию крещения Руси), мне приходилось близко сталкиваться с Издательским отделом Московской Патриархии. Фильм был совместного англо-советского производства, причём с британской стороны было получено благословение ныне покойного Антония Сурожского, Так вот, как только у нас в Советском Союзе поняли, что в фильме задействованы англичане, сразу проявились все кагэбэшные антенки, навыки, ужимки и прыжки православных священников. Я просто почувствовал себя в Большом доме с рясами³⁸³.

Извечная тема «Художник и власть» в стране Советов звучала так: «Поэт и органы». В конце 1930-х годов вспоминал В.Ф. Ходасевич.

Весной 1918 г. Алексей Толстой вздумал справлять именины. Созвал всю Москву литературную... Пришёл и Есенин. Привёл бородатого брюнета в кожаной куртке. Брюнет прислушивался к беседам... Это был чекист Блюмкин, месяца через три убивший графа Мирбаха, немецкого посла. Есенин с ним, видимо, дружил. Была в числе гостей поэтесса К. Приглянулась она Есенину. Стал ухаживать, захотел щегольнуть и простодушно предложил поэтессе: – А хотите посмотреть, как расстреливают? Я это вам через Блюмкина в одну минуту устрою³⁸⁴.

Это поэт. А с политиками было ещё проще. Вот докладная Ежова Сталину, посланная в августе 1936-го. Он рассказывает о беседе с членом ЦК Пятаковым (тот был скомпрометирован – арестовали его жену):

– Пятакова вызывал. Сообщил ему мотивы, по которым отменено решение ЦК о назначении его обвинителем на процессе троцкистско-зиновьевского террористического центра. Он понимает, что доверие ЦК к нему подорвано... Вносит предложение разрешить ему лично расстрелять всех приговорённых к расстрелу, в том числе и свою бывшую жену. Опубликовать это в печати. Несмотря на то, что я ему указал на абсурдность его предложения, он всё же настойчиво просил сообщить об этом в ЦК³⁸⁵.

Режим ломал поэтов долгих 70 лет. Окуджава – лирический поэт, интеллигентный человек, автор и исполнитель задушевных романсов, которые все слушали и все пели 40 лет. Бард, слава которого, возникшая в начале 1960-х, жива и сейчас.

Впрочем, когда был подготовлен том стихотворений Окуджавы для «Новой библиотеки поэта» (СПб., 2001), возник скандал. Составитель включил всё обнаруженное, и тут выяснилось, что в самом первом из его известных стихотворений, «Моём поколении», впервые напечатанном в калужской газете «Знамя» в отмеченный день 21 января 1953 г., упоминались не только Октябрь, Петроград и Ленин, но также Сталин. «Для моего поколения, – писал начинающий поэт, – высшее счастье – быть коммунистами, такими, как Ленин, такими, как Сталин».

Ещё более жуткое впечатление произвело стихотворение «Ленин»: «Всё, что создано нами прекрасного, создано с Лениным, всё, что пройдено было великого, пройдено с ним... Он приходит, простой и любимый...»³⁸⁶ А потом были и «комиссары в пыльных шлемах...»

А теперь небольшое отступление. Не так давно в телепередаче о Константине Симонове писатель Василий Аксёнов высказался в том смысле, что поэт был слишком близок к власти и Сталину. Но перечитаем открытое письмо Александру Шелепину, «железному Шурику», наследнику Лаврентия Берии, человеку, которого тогда боялись все, даже Никита Хрущёв. Это письмо было опубликовано в «Литературной газете» 5 декабря 1962 г., в нём писатели – их список открывался фамилией В. Аксёнова (Вознесенский, Войнович и др.) – просили КГБ взять их в помощники «по контролю» – использовать их в качестве идеологических надсмотрщиков. И кто же был ближе к власти: К. Симонов или В. Аксёнов? После этого «инок честной Питирим» отдыхает...

...Начало 1990-х годов – время, когда приоткрылись архивы, спрятанные за семью печатями. Когда была снята «пятая печать», мир «увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели» (Откр. 6:9). Студенты на лекциях всё смелее стали говорить о новомучениках и о тех, кто подводил их под расстрел. Когда речь заходила об очередном «информаторе», все почему-то смотрели на одного «меченого», а тот, краснея, низко опускал голову. Отираясь при епархиальном филиале ОВЦС, он рассчитывал получить место на заграничном приходе и вовремя «эвакуироваться» из страны, охваченной разрухой. Перешагнув через себя, он добился желаемого и вскоре «загнездился» с матушкой в сытой и благодатной Европе.

Через несколько лет, будучи на зарубежной конференции, я посетил этот приход и, в числе прочих, задал настоятелю вопрос: сколько лет он предполагает пробыть в «долгосрочной командировке»? Ответ был предельно откровенен.

– Всё зависит от бойкости пера. Пишем со «смежниками» друг на друга «телеги», и – кто кого «переиграет».

А в глазах – тоска...

...26 апреля 1933 г. Геринг опубликовал специальный декрет, которым создавалась тайная государственная полиция – гехайме штаатсполицай (сокращ. – гестапо). 22 специальная инструкция предписывала всем чиновникам следить за характером высказываний государственных служащих и сообщать министерству о любой критике. 30 июня аналогичным распоряжением вводилась практика доносительства среди рабочих и служащих.

10 февраля 1936 г. Геринг подписал текст указа, названного впоследствии основным законом гестапо. Статья 1 этого документа гласила: «На гестапо возлагается задача разоблачать все опасные для государства тенденции и бороться против них, собирать и использовать результаты расследований, информировать о них правительство, держать власти в курсе наиболее важных для них дел и давать им рекомендации к действию»³⁸⁷.

Гестапо было ликвидировано в 1945-м, а «5-е управление КГБ по борьбе с идеологическими диверсиями» – на 45 лет позже. Тогдашний шеф КГБ В.А. Крючков, «нутром чуя» грядущие перемены, прикинулся «казанской сиротой». В интервью, опубликованном осенью 1989 г., он представил «Палату № 5» этакой «тихой заводью».

Бывшее Пятое управление по своим штатам было одним из малочисленных в системе органов госбезопасности и занимало (в Москве, – а. А.) часть одного из административных зданий. Его упразднение в целом органически вписывается в процесс усовершенствования работы аппарата, которое имеет место в КГБ, так же как и в других ведомствах. Часть сотрудников этого управления ушла на пенсию, некоторые направлены для дальнейшего прохождения службы в другие подразделения органов госбезопасности в центре и на местах. Создание Управления по защите советского конституционного строя потребовало определённой перегруппировки сил, которая сейчас осуществляется³⁸⁸.

Но августа 1991-го сам Владимир Александрович уже парился на нарах в Лефортово, а «шестёрки из пятёрки» разбежались, как тараканы. Кто-то спился, кто-то ушёл в охранники, кто-то в бизнес. Один из питерских настоятелей рассказывает: «Как-то в соборе вижу «кума», который «курировал» меня годами. Где былой гонор и амбиции?! С трудом устроился в турфирму; ходит по храмам, набирает паломников в Святую Землю...»

А другой «куратор», «разрабатывавший» духовенство (контакты, связи, компромат), в начале 1990-х годов принял Православие, и его крестил бывший «объект разработки». Так кто кого «разработал»?

А как устроился последний председатель КГБ СССР? Когда Крючкову отмечали семидесятипятилетний юбилей, Путин был директором ФСБ. Он пригласил его на Лубянку, поздравил...

– В то время, когда он был сотрудником разведки, я не встречался с ним, – говорит Крючков. – Да... Но я говорил с товарищами, которые знали его по прежней работе. Они положительно отзываются о нём.

– Порядочный человек? Хороший офицер?

– Да. Исполнительный такой, работоспособный, думающий...

– Сейчас он звонит, советуется?

– Думаю, что мы не будем вторгаться в дела, которые должны сохранить печать конфиденциальности.

– Я всё понимаю...³⁸⁹

Кстати, о компромате. В феврале 1991 г. магаданские геологи обнаружили на сопках вблизи областного центра целые комплекты фирменных бланков... КГБ. Бланки с печатным названием ведомства и его угловым штампом. У кого не пробежит холодок по спине от такого, например, запроса, который можно направить на службу любого человека: «Нами проверяется (фамилию вписать). Просим сообщить возможное наличие компрометирующих материалов». И гриф – «Секретно по заполнении».

В куче можно было отыскать и бланки с грифом «Секретно, экз. единственный» и особым примечанием: «Составляется только в перефразированном виде, исключающем возможность восстановления дословного текста». Тут же протоколы допроса, осмотра места происшествия, «выемки»...

Геологи вручили свою находку корреспонденту газеты «Магаданский комсомолец» Дмитрию Чехову, он опубликовал об этом заметку. Что же руководители управления КГБ? Провели расследование, выявили виновников утери бланков? И не подумали.

– Для проведения служебного расследования нам показалось недостаточно тех бланков, которые передал корреспондент Чехов, – заявил заместитель начальника Управления КГБ по Магаданской области (В. Власенко). – В незаполненном виде они не являются секретными...

В эпоху гласности народ осмелел; тем более в Магадане – там никого Колымой не запугать. Так бланки оказались на свалке. Но это только в Магадане. А по всей стране точно такие же бумажки хранили за семью печатями. Ведь бланки-то типовые...

Характерно, что в годы перестройки, когда всё рушилось, охранные структуры «нутром чуяли», что Церковь – это духовный стержень общества, и что она переживёт все режимы. Рассказывает кришнаит, вызванный на допрос в КГБ в конце 1980-х.

Следователь молчит, продумывает тактику допроса подследственного. На чём его «прижать», чтобы «сдал подельников»?

– Пригрозить, что выгоним из института? Так он сам оттуда ушёл.

– Уволим с работы? Так он из котельной уйдёт в дворники.

– Исключим из комсомола? Так он плевать хотел на этот комсомол!

И тогда «следак», наливаясь партийной злобой, задаёт первый вопрос: «Что же ты, гад, Христа продал!?».

А теперь учтём одно важное обстоятельство. Законно избранным Президентом России, причём с высоким рейтингом популярности, стал высший должностной чин ФСБ. Значит ли это, что церковная иерархия получила «полную индульгенцию» от народа за «сотрудничество с органами»? Притом, что близ здания ФСБ на Лубянке отреставрирован и освящён их «ведомственный» храм – Софии Премудрости Божией. А «мудрость – основа государственной безопасности». А сестра мудрости – интуиция, а «мать интуиции – информация», – в «режиме фиксации»... «Всё смешалось в доме Лубянском!»

А всей тайной службе покровительствует святой князь Александр Невский. Есть и соответствующая молитва, в которой прихожане в погонах просят покровителя: «всех видимых и невидимых врагов низложи»...

После подавления Пражской весны (1968 г.) многим стало ясно, что режим изживает себя, и наиболее дальновидные его стражи стали использовать марксистско-ленинские заклинания лишь как «оперативное прикрытие».

Середина 1960-х годов. В один из дней владыка Никодим, побывавший «в сферах», возвращается в резиденцию ОВЦС в Серебряном Бору. И за ужином с сотрапезниками роняет такую фразу: «Подождите, мы ещё доживём до того времени, когда заседания Политбюро будут начинать с пения молитвы «Царю Небесный"». Известно, что пророчества не всегда сбываются в деталях. Владыка скончался в 1978 г., Политбюро разогнали в 1991-м. Но в целом ситуация была угадана верно.

В середине 1980-х годов уже начали ощущаться «новые веяния». В конце января 1982 г. печать и радио СССР сообщили о смерти на 80-м году жизни»... после непродолжительной болезни члена Политбюро, секретаря ЦК КПСС, депутата Верховного Совета СССР, дважды Героя Социалистического труда Михаила Андреевича Суслова». Через четыре дня после смерти Суслов был похоронен с такими официальными почестями, с какими после марта 1953 г. не хоронили в Москве ни одного из высших руководителей партии и государства. Позднее кончину «советского Геббельса» в народе назвали «великим почином». Были и другие «антисоветские формулировочки»: «Пятилетку – в четыре гроба!», «гонка на лафетах» и т. п.

Во время визита Брежнева во Францию «Сюртэ женераль» устроила генсеку ловушку: в его резиденции туалет оборудовали устройством для сбора мочи. Экспресс-анализ показал: Леонид Ильич – «не жилец», и надо делать ставку на преемника. (Тоталитаризм – это когда надежды миллионов на либерализацию, на реформы зависят от уровня белка в моче главы государства.)

Брежневскому истеблишменту были не нужны голод и чистки. Его больше волнуют дачные участки, привилегии, автомобили, зарубежные командировки, делёж казны и контроль за нарождающимися потоками теневого и коррупционного бизнеса. Генсек это прекрасно понимает и не препятствует: материя сильнее идеологии. Только следит: материя – для вершков, идеология – для корешков. Люди понимают правильно: «Народ и партия едины. Раздельны только магазины».

Брежнев не претендовал на роль теоретика, давал наказ составителям его речей: «Поскромнее, поскромнее, я не лидер, я не вождь... Пишите проще, не делайте из меня теоретика... Ну, кто поверит, что Брежнев читал Маркса?» Его личность обрастала анекдотами, а отечественную историю в шутку стали делить на три периода – допетровский, петровский и днепропетровский. Брежневу приписывали фразу: «С людями надо мягше, а на вопросы смотреть ширше и глыбже». Для теоретических разработок у Брежнева был «серый кардинал» Суслов.

С 1947 и до самой смерти в 1982 г. Суслов занимал пост секретаря ЦК по идеологии. Главная задача – сформировать у советского человека правильное мировоззрение. В этой области у коммунистов и нацистов была единая методика. «Вельтаншаунг» – «Мировоззрение» – популярный в Третьем рейхе термин для обозначения национал-социалистической концепции мира, нацистской философии жизни. Гитлер постоянно обращался к этому понятию в своих работах и выступлениях. В марте 1934 г. на встрече со старыми партийными товарищами он заявил, что его политическая победа была не более чем сменой правительства. Только победа мировоззрения была бы истинно революционной. Национал-социалистическая революция сумеет достигнуть окончательной победы только тогда, когда её примут все немцы. Вот почему немецкий «вельтаншаунг» должен превратиться во всеобщее германское мировоззрение. Вслед за Гитлером этим понятием постоянно пользовались многие нацистские руководители³⁹⁰. «Вельтаншаунг» органично сочетался с «Гляйхшалтунг» – нацистской политической концепцией подчинения всех сфер жизни Германии интересам национал-социалистического режима³⁹¹.

... Перемещение Андропова из КГБ на место Суслова в Секретариате ЦК партии было для советских людей безошибочным знаком. Он передвинулся с шестого на второе место в партийной иерархии.

С чего началось андроповское восхождение во власти? С того, что именно он при Хрущёве помимо официальной должности возглавлял группу «К». То есть был глазами и ушами Никиты Сергеевича.

В советские времена при всех генеральных секретарях под разными названиями, но всегда существовала особая группа людей, которая осуществляла внутрипартийную контрразведку. Чаще всего такая группа шифровалась литерой «К». У Сталина эта группа информировала его честно, без малейшей общепринятой у большевиков трескучей лакировки, – о настроениях в народе, о возможных очагах недовольства, а также присматривала за чекистами в КГБ, чтобы те не зарывались и не ставили себя при их необъятной тайной власти над партией, над самим Сталиным.

Служба «К» (нередко её расшифровывали как «Консультанты», чаще по главной сфере деятельности – как «Контрпропаганда») никогда не занималась конкретными «врагами народа» и тем более «зачистками». Эта грязная работа оставлялась для карающего «меча революции», т. е. для тогдашней Лубянки. В «К» должны были лишь вовремя подать сигнал о том, что не всё спокойно в «Датском королевстве».

Когда Хрущёв узнал о подготовке переворота, он вызвал к себе Андропова, а тот доложил, что всё нормально, можно не беспокоиться. Именно за это предательство Никиты Сергеевича он и получил от Брежнева пост главы КГБ³⁹².

Но Юрий Владимирович был смертельно болен, и «андроповщина» закончилась довольно быстро. В те месяцы была такая загадка: «Почему Брежнева показывали по «ящику» часто, а Андропова редко?» – «Потому что Брежнев работал на батарейках, а Андропов – от сети».

Вера в безграничное насилие выдохлась, ресурсов для него не осталось. Брежневщина проваливается в пустоту между сталинской концепцией государства и невозможностью применять сталинские методы. Когда чекист Андропов попытался примерить кепку Вождя, получилась жалкая пародия. Как выражался Салтыков-Щедрин, «от него кровопролитиев ждали, а он – чижика съел».

Один за другим скончались три генеральных секретаря; в ноябре 1982 г.– Брежнев, в феврале 1984 г.– Андропов, в марте 1985 г. – Черненко. Председателем комиссии по организации похорон Андропова был назначен Черненко. Те, кто мыслил в советских понятиях власти, рассудил; ему и быть генсеком. А те, кто воспитывался в христианских традициях, вспоминали евангельские строки: «Предоставь мёртвым погребать своих мертвецов» (Мф. 8:22).

– Почему Черненко выступает перед тремя микрофонами?

– За один он держится, по другому ему подают кислород, а в третий ему шепчут, что говорить.

Незадолго перед смертью Черненко появился в двух мимолётных сценах. В одной – на избирательном участке, в другой – в своём рабочем кабинете. Неподвижный до такой степени, что казался несуществующим, он сделал неуверенно несколько шагов. И стало ясно, что советская медицина одержала важную победу: генсек был собран и временно возвращён к жизни – он растерянно и невнятно прошептал слово «хорошо» и судорожно бросил в урну избирательный бюллетень.

Потом Черненко ещё раз на несколько минут вынули из кислородной палатки и поставили на ноги принимать поздравления в связи с его избранием в Верховный Совет. Декорации в обоих актах с участием Черненко – а между ними прошло несколько дней – оставались неизменными; серо-розовые стены больничной палаты, ковёр с ярким персидским рисунком, те же белые шторы, легко рассеивающие свет. И застывшее лицо генсека, покрытое, как маской, тяжёлым слоем грима³⁹³.

Невозможно придумать более красноречивого свидетельства глубочайшего кризиса, переживавшегося системой. Когда скончался очередной генсек, то в вечернем выпуске новостей одесский телеведущий якобы сказал: «Вы будете смеяться, но Черненко тоже умер!».

Выборы Генеральным секретарём и очень скоро потом Председателем Президиума Верховного Совета СССР немощного, распадавшегося на глазах Черненко – вдруг открыли глаза. Оказалось, что вот уже почти десять лет всесильную КПСС возглавляют больные дряхлые старики. Долгие годы советское телевидение, демонстрируя очередного Вождя, иллюстрировало, не подозревая этого, первую часть ленинской формулы; верхи не могут. В Москве родился анекдот: «Ты опять был на Красной площади на похоронах? – Да, у меня абонемент».

Звонок в Кремль.

– Вам нужен новый генеральный секретарь?

– Вы что, больной?

– Да, и очень старый!

У Политбюро ЦК, словно Горыныча-перестарка, одна за другой отваливались головы. А когда генсеком стал Горбачёв, то многие спрашивали: а на кого он опирается? Кто его поддерживает? – Никто. Он сам ходит.

Потом стало популярным Горбачёвское выражение «новое мышление». Но это позднее. А пока – новый девиз: Гласность, Перестройка, Ускорение. В народе заметили, что первые буквы триады складываются в ещё незабытое сокращение – ГПУ, преемника ЧК, предшественника НКВД и КГБ.

Подлог и миф – что перестройка началась в марте 1985 года. Не началась ни по сути, ни по форме – даже слово такое тогда произнесено не было. Напротив, 23 апреля 1985 г. на пленуме Горбачёв говорил, что история подтвердила «великую правду ленинского учения". До январского пленума 1987 г. ни о какой широкомасштабной общественной перестройке речь не шла.

Если сдвиги и начались, то лишь в политике; о церковной сфере речи пока ещё не было. Трудно было ждать чего-то другого после речи Чебрикова на XXVII съезде КПСС. Глава тогдашнего КГБ, по сути, повторил репрессивную доктрину Брежнева о том, что капитализм, потерпев поражение на всех фронтах, решил-де наверстать упущенное, одержав победу в религии и культуре. В КГБ всерьёз считали, что религиозные убеждения забрасываются к нам из-за рубежа. Да чего там 1986-й, когда даже в 1987-м с гордостью транслировали по телевидению, как доблестно охраняет наши границы идеологическая таможня. Огромная овчарка, натасканная на контрабанду, яростно кидалась под вагон, и оттуда вытаскивали... Библию! Чуяла ищейка запах вредной литературы!

И вот в 1986 г. один из влиятельнейших членов Священного синода Русской православной Церкви (МП) высказал «несвоевременные мысли». Митрополит Таллинский и Эстонский Алексий написал письмо, суть которого заключалась в том, чтобы государство наконец-то разрешило Церкви выполнить не только обрядовые функции, но и социальные: благотворительность и всё то, что связано с этим направлением. Письмо за своей подписью митрополит Алексий направил в ЦК. Реакция аппаратчиков была незамедлительной. Вот цитата «Из записки отдела пропаганды ЦК КПСС о письме митрополита Алексия»: «Поскольку в письме прослеживается стремление повысить престиж и фактические права Церкви путём обеспечения ей некоего партнёрства в отношении с государством в решении социальных, экономических и культурных задач, руководству Совета по делам религий при Совмине СССР следует в беседе с автором подчеркнуть, что, соблюдая конституционную гарантию свободы совести и в традициях отделения Церкви от государства, Церковь должна заниматься удовлетворением религиозных потребностей без вмешательства в вопросы, относящиеся к политической системе советского общества». После этой отповеди митрополит Алексий был освобождён от должности управляющего делами Московской патриархии³⁹⁴.

А тем временем приближалось знаменательное событие: празднование 1000-летия Крещения Руси (988–1988). Такую дату игнорировать и замалчивать было невозможно, – партийцы чувствовали это на уровне спинного мозга. Что такое их жалкие 70 лет диктатуры в сравнении с тысячелетием христианского государства! И, скрипя сердцем. Старая площадь в лице Александра Яковлева дала «добро» на проведение юбилейных торжеств.

Важнейшая особенность «революции» Горбачёва в том, что её совершали партийные деятели, верно служившие предшествующим генеральным секретарям. Пришло новое время, они стали проповедовать новые взгляды. Большую популярность среди них приобрела евангельская история превращения Савла в апостола Павла. Легионы Савлов, бодро маршировавших в коммунизм, сделали поворот «все вдруг» и пошли в нужном направлении колоннами Павлов.

Если сравнить то, что писал Александр Яковлев до чудодейственного преображения с тем, что он утверждал после него, возникает иногда впечатление самокарикатуры. В 1972 г. он заявлял, что «самая демократическая религия» в конечном счёте реакционна и представляет собой идеологию духовного рабства³⁹⁵. В апреле 1987 г. Александр Яковлев ещё твёрдо стоит на позициях 1972 г., решительно отвергая любые попытки изобразить христианство как «матерь» русской культуры³⁹⁶.

1988 г., разгар перестройки, но Старая площадь всё ещё продолжает «подковёрные игры». В их ряду – Записка отдела пропаганды «О противодействии зарубежной клерикальной пропаганде в связи с 1000-летием введения христианства на Руси». Там были такие строки: «С целью нагнетания антисоветизма в ранг святых возведён царь Николай II, члены его семьи и несколько тысяч белогвардейцев, так называемых «убиенных мучеников"». Эту записку и принятое по ней секретное постановление секретариата ЦК КПСС, скрепляет подпись одного из «прорабов перестройки» – Александра Николаевича Яковлева³⁹⁷.

А после 1991 г. бывший перестройщик ни слова не сказал, чтобы не вспомнить Библию, прогрессивность религии. В числе «интересных дат», отмеченных в конце 1980-х годов он ставит рядом: 1000-летие крещения Руси (об опасности этого юбилея он предупреждал ещё в 1988 г.), 200-летие Французской революции, 100-летие Интернационала.

Александр Яковлев цитирует Ленина в поддержку своей миротворческой платформы. На этот раз он вспоминает указание вождя о том, что революционер никогда не должен терять способность «самым хладнокровным и трезвым образом соображать, взвешивать, проверять, в какой момент, при каких обстоятельствах, в какой области действия надо уметь действовать по-революционному, и в какой момент действия перейти к действию реформистскому»³⁹⁸. Если бы Александр Яковлев позволил Ленину говорить дальше, мы бы прочли: «Надо уметь пойти на все и всякие жертвы, даже – в случае надобности – на всяческие уловки, хитрости и нелегальные приёмы, умолчания, сокрытие правды...».

Вот как сам Александр Яковлев оценивал свои поиски «дороги к храму».

Начал я свою деятельность в высшем эшелоне власти с принципиально ошибочной оценки исторической ситуации. Во мне ещё жила какая-то надёжа в возможность сделать нечто разумное в рамках социалистического устройства. Лелеял миф, что Его Величество Здравый Смысл возьмёт, в конечном счёте, верх над немыслием и неразумием, что всё зло идёт от дурости и корысти номенклатуры.

Отсюда и возникла концепция «обновления» социализма. Мы, реформаторы 1985 года, пытались разрушить большевистскую церковь во имя истинной религии и истинного Иисуса, ещё не осознавая, что и религия обновления была ложной, а наш Иисус фальшивым. На поверку оказалось, что никакого социализма в Советском Союзе не существовало, а была власть вульгарной дипломатической диктатуры. А наши попытки «выдать замуж за доброго молодца старую подрумяненную шлюху сегодня выглядят просто смешным»³⁹⁹.

О цинизме большевистских властей говорят такие факты. В храмах устраивались всякие склады, конюшни, овчарни, свинарники. За годы, когда Александр Николаевич занимался идеологией, различным конфессиям было передано около четырёх тысяч храмов, мечетей, синагог, монастырей, молитвенных домов. За большие заслуги перед Православной Церковью Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II наградил Александра Николаевича Яковлева орденом Сергия Радонежского⁴⁰⁰.

... В 1992 г. на слушаниях по «делу КПСС» эксперт со стороны коммунистов задал Яковлеву вопрос: «Вы агент ЦРУ?». – «Спасибо за вопрос, – медленно произнёс Александр Николаевич. – На мгновение замер, силясь что-то вспомнить, и наконец изрёк: – Мои хозяева в ЦРУ сказали мне, что Вы – агент израильской разведки, но я этому не верю».

... Начало третьего тысячелетия. Храм Христа Спасителя, Божественная литургия, тезоименитство Святейшего Патриарха. В алтаре толпятся «охотнорядцы», многие из них «спланировали» в Думу со Старой площади. Под объективами телекамер медленно движется очередь: «красно-коричневые», «демшиза», либералы, консерваторы, политические клоуны. У каждого в руках цветы и подарок для Святейшего. Кто-то «по-товарищески» жмёт ему руку, но большинство, неумело складывая руки «лодочкой», подходит под благословение и лобзает первосвятительскую десницу. «Град Небесный» выше «града земного»...

Осенью 1972 г. автор этих строк, будучи студентом второго курса ЛДА, попал «под колпак Мюллера»: хранение так называемой «антисоветской литературы» (т. е. литературы, рассказывающей правду о «Советах»; в том числе – и о гонениях на Церковь). «Факт наличия распространения» гэбистам доказать не удалось, а владыка прикрыл меня своей широкой спиной. Вот как это было.

Последние числа августа 1972 года. В стенах академии шумно и многолюдно: абитуриенты, сдавшие вступительные экзамены в семинарию, ожидают решения приёмной комиссии. А мои экзамены растянулись на целый год. Зачисленный сразу на первый курс академии, я должен был сдать шесть экзаменов за семинарию – по тем дисциплинам, которые в академии либо уже не изучаются, либо преподаются в другом «разрезе». К концу лета сдано пять экзаменов, и вот готовлюсь к последнему – по догматике.

Из стен академии не выхожу почти неделю, чтобы не терять времени на дорогу до дома. Разве что прогуляешься по лаврскому парку, и снова за конспекты. В аудитории нашего (теперь уже второго) курса никого – однокашники ещё не вернулись с каникул. Полная изоляция от внешнего мира: газет не читаю, «ящик» не смотрю, «голоса» не слушаю. И откуда мне было знать, что тогдашний шеф КГБ Юрий Андропов усилил борьбу с диссидентами, с самиздатом и поклялся изничтожить «Хронику текущих событий», рассказывавшую о произволе властей?

Ведь есть конструктивная критика и самокритика, а есть и «критиканство«. «Миссмахер унд критикастер» – «Нытики и критиканы», словосочетание, которым часто пользовался министр народного просвещения и пропаганды д-р Геббельс для обвинений в адрес недовольных нацистским режимом инакомыслящих⁴⁰¹.

»Анализ распространяющейся в кругам интеллигенции и учащейся молодёжи так называемой «самиздатовской» литературы показывает, что «самиздат» претерпел за последние годы качественные изменения, – докладывал Андропов в декабре 1970 г. – Если пять лет назад отмечалось хождение по рукам, главным образом, идейно порочных художественных произведений, то в настоящее время всё большее распространение получают документы программно-политического характера. За период с 1965 г. появилось свыше 400 различных исследований и статей по экономическим, политическим и философским вопросам, в которых с разных сторон критикуется исторический опыт социалистического строительства в Советском Союзе, ревизуется внешняя и внутренняя политика КПСС, выдвигаются различного рода программы оппозиционной деятельности...

На базе изготовления и распространения «самиздатовской» литературы происходит определённая консолидация единомышленников, наглядно прослеживаются попытки создания подобия оппозиции.

Примерно в конце 1968 – начале 1969 г. из оппозиционно настроенных элементов сформировалось политическое ядро, именуемое «демократическим движением», которое, по их оценке, обладает тремя признаками оппозиции: «имеет руководителей, активистов и опирается на значительное число сочувствующих»; не принимая чёткой формы организации, ставит себе определённые цели и избирает определённую тактику; добивается легальности...

Центрами распространения внецензурных материалов по-прежнему остаются Москва, Ленинград, Киев, Горький, Новосибирск, Харьков. В этих и других городах выявлено около 300 человек, которые, именуя себя «антисталинистами», «борцами за демократические права», «участниками демократического движения», занимаются выпуском как отдельных документов, так и сборников – «Хроники текущих событий», «Вестника Украины», «Общественных проблем» и т. п. Группой сионистски настроенных элементов в Москве, Ленинграде, Риге с 1970 г. начал выпускаться журнал под названием «Исход»...

Комитетом госбезопасности принимаются необходимые меры по пресечению попыток отдельных лиц использовать «самиздат» для распространения клеветы на советский государственный и общественный строй. На основе действующего законодательства они привлекаются к уголовной ответственности, а в отношении лиц, подпавших под их влияние, осуществляются профилактические меры.

Вместе с тем, принимая во внимание идейную трансформацию «самиздата» в форму выражения оппозиционных настроений и взглядов и устремление империалистической реакции использовать «самиздатовскую» литературу во враждебных Советскому Союзу целях, полагали бы целесообразным поручить идеологическому аппарату выработать на основе изучения проблемы необходимые идеологические и политические меры по нейтрализации и разоблачению представленных в «самиздате» антиобщественных течений, а также предложения по учёту в политике факторов, способствующих появлению и распространению «самиздатовских материалов»«⁴⁰².

Но, в силу своего одряхления, окостенения режим был уже неспособен к политической гибкости и, когда через полгода ЦК принял наконец постановление «О мероприятиях по противодействию нелегальному распространению антисоветских и других политически вредных материалов», это был на редкость бессмысленный документ, сводивший всё к комбинации репрессивных и воспитательно-пропагандистских действий.

А между тем в Москве начались обыски; об этом с чёрным юмором пишет Владимир Буковский.

»Москва привыкла к арестам, обыскам, судам и допросам – они стали темой шуток и светских сплетен, как другие говорят о свадьбах, крестинах и новых нарядах. Появилась новая форма общения – ходить друг к другу на обыски.

Постоянно встречаясь со своими знакомыми, легко обнаружить, когда в их квартире происходит что-то подозрительное: к телефону никто не подходит, а свет в окнах горит. Или просто сговорились встретиться, а они пропали, не идут почему-то. И тут же звонки по всей Москве – обыск у таких-то! Скорее в такси, и со всех концов уже летят гости. Точно, обыск. Всех впускают, а выпускать не положено. Набивается полная квартира, шум, смех. Повернуться негде. Кто-то приехал с бутылкой вина, кто-то с арбузом. Все угощаются, посмеиваясь над чекистами. Попутно пропадают в карманах гостей какие-то бумаги, лишний самиздат, неосторожно сохранённые письма и прочие вещественные доказательства – разве уследишь за такой толпой!

Взмокшие чекисты пытаются выгнать собравшихся – куда там! Все учёные – по закону выгнать во время обыска нельзя. Терпите. На столе УНК для всеобщего обозрения.

– Потише, граждане!

– А где сказано, что во время обыска нельзя шуметь? Покажите такую статью!

– Только понятые из домоуправления с ужасом глядят на этих нечестивцев"⁴⁰³.

... «Ловцы человеков» прошлись по столице «широким бреднем», захватив в свои сети крупный улов и рыбёшку помельче. В числе прочих в мелкоячеистый невод попал один из моих знакомых, и у него была изъята записная книжка с адресами и телефонами. Там были мои координаты; информацию сбросили в Питер, на Литейный, и «Большой дом» взял меня в «оперативную разработку».

В моей комнате был проведён негласный обыск. Ведь это МВД может работать «втёмную»: найдут «вещдоки» – хорошо, нет – извинятся. Но «органы не ошибаются», а «кто ищет, тот всегда найдёт». Соседка по коммуналке не сболтнёт: сама коммунистка, а сын – уголовник, сидит в лагере.

«Досмотр» проведён, кое-что обнаружено, и теперь можно выписывать ордер на обыск. Главное, действовать быстро: вдруг «клиент» что-то заподозрит и начнёт «рубить хвосты»? («Тиха украинская ночь, но сало трэба перепрятать».) Но мой случай – особый. Жилец дома не ночует, на улицу не выходит, сидит «в затворе». А сверху требуют результат...

Дверь в аудиторию открывается; на пороге мелькнуло бледное лицо молоденького инспектора – протоиерея Владимира Сорокина.

Ничего не сказав, инспектор зафиксировал: «объект на месте». Минут через 40 снова заглядывает в аудиторию: «Зайдите ко мне в кабинет!».

Вхожу, а там – «группа захвата» из трёх человек. Машут «корочками»: «Комитет госбезопасности». И ордер на обыск: «на предмет изъятия антисоветской литературы». Записную книжку – на стол!

Инспектор смотрит сквозь меня отсутствующим взглядом: «Он думает, что нас похоронил...». Оперативники выводят меня из кабинета, и мы спускаемся вниз по лестнице. На лестничной площадке между вторым и первым этажами останавливаюсь перед иконой Воскресения Христова. Подхожу поближе, чтобы перекреститься. Оперативники в броске готовы повиснуть на руке, у них инструкции: вдруг «задержанный» разобьёт стекло и вскроет вены? А им потом отвечать... Прикладываюсь к образу, испрашивая силы на предстоящие испытания.

В вестибюле толпятся испуганные абитуриенты. Парнишки из провинции, они слышали всякое о кознях, которые чинятся поступающим. Но чтобы «брали» прямо из стен академии, да ещё перед началом учебного года! А комитетчик деловито осведомляется: документы (паспорт) при мне? А откуда им у меня быть, если пиджак оставлен в архиерейских покоях, куда у меня, как иподиакона, свободный доступ? Идём по коридору к крестовой церкви, но дверь закрыта. Старший иподиакон Коля Тетерятников ушёл по делам и замкнул покои на ключ.

Но это не беда: «Нет таких преград, которые не могли бы преодолеть большевики». Выходим из академии, у подъезда – чёрная «Волга». Рассадка – согласно инструкции: задержанного сажают на заднее сиденье; с обеих сторон – оперы. Трогаем с места; едем по Дворцовому мосту через Неву. Вспоминаю строчки из Бродского:

Ни страны, ни погоста

Не хочу выбирать.

На Васильевский остров

Я приду умирать.

(Незадолго до этого с поэтом уже «решился вопрос» [июнь 1972 г.], и он был выслан из страны.)

Поворачиваем во двор; у подъезда в засаде дежурит ещё одна чёрная «Волга» (хорошо, что не «маруся»). Из неё выходят понятые (ясное дело, – свои, не с улицы), и мы поднимаемся по лестнице. Соседка особого удивления не выказывает («товарищи» заранее ввели её в курс дела), но рот на замке (закон «омерты»). Лишь полгода назад в её комнате был обыск (сын арестован за грабёж), а тут снова оперы и понятые. Одно слово: «нехорошая квартира»! Перед обыском – официальное предложение: выдать антисоветскую литературу добровольно.

...17 января 1974 года. Девять сотрудников КГБ произвели обыск в квартире писателя-фронтовика Виктора Некрасова. Как было сказано в ордере, цель обыска – «обнаружение литературы антисоветского и клеветнического содержания». На основании этого были изъяты книги Зайцева, Шмелева, Цветаевой, Бердяева, «Один день Ивана Денисовича» на итальянском языке (на русском не взяли), «Житие преподобного Серафима Саровского», «Скотный двор» Оруэлла, немецкие и украинские газеты периода Сталинградской битвы.

«Кто может дать точное определение понятию «антисоветский»»? – размышлял Виктор Некрасов. – В своё время антисоветскими были такие писатели, как Бабель, Зощенко, Ахматова, Булгаков, Мандельштам, Бунин – сейчас же их издают и переиздают, хотя и не злоупотребляют размерами тиражей. Ну, а речь, допустим, Вячеслава Михайловича Молотова на сессии Верховного Совета в октябре 1939 г. – как надо рассматривать: как про- или антисоветскую? А ведь он в ней, переосмысливая понятие агрессии, говорил, что воевать против гитлеризма нельзя, так как война с идеей (гитлеризм – это идея!) – абсурд и преступление. Если бы нашли, например, у меня газету с этой речью – её изъяли бы или нет?«

Свои невесёлые размышления автор знаменитой повести »В окопах Сталинграда« завершает серией вопросов. »Кому это нужно? Стране? Государству? Народу? Не слишком ли щедро разбрасываемся мы людьми, которыми должны гордиться? Стали достоянием чужих культур художник Шагал, композитор Стравинский, авиаконструктор Сикорский, писатель Набоков. С кем же мы останемся? Ведь следователи из КГБ не напишут нам ни книг, ни картин, ни симфоний.

Я на баррикадах никогда не сражался, но в окопах, и очень мелких, неполного профиля, сидел. И довольно долго. Я сражался за свою страну, за народ, за неизвестного мне мальчика Витю. Я надеялся, что Витя станет музыкантом, поэтом или просто человеком. Но не за то я сражался, чтобы этот выросший мальчик пришёл ко мне с ордером, рылся в архивах, обыскивал приходящих и учил меня патриотизму на свой лад".

... Итак, предложение – выдать антисоветскую литературу.

– А что вы понимаете под «антисоветской литературой»?

– Печатные материалы, которые не поступают в книжные магазины и в киоски «Союзпечати» (были такие).

– Вот у меня на полке комплект «Журнала Московской Патриархии». Он в розничную продажу не поступает.

– Вы прекрасно знаете, что мы имеем в виду. Предлагаем оформить добровольную сдачу.

(Расчёт простой: если выдаст сам – значит косвенно признает, что материалы антисоветские, значит чувствует свою вину перед советской властью. И потом уже не сможет утверждать, что литература не его, что кто-то подбросил.)

– Не знаю, о чём идёт речь. Ищите.

Профессионалы в своём деле, сыскари мысленно делят комнату на две части и начинают «обрабатывать» книжные стеллажи. Шмональщик перебирает книги на средней полке, где между томами – машинописные листки «Хроники». Вспомнив хрестоматийный рассказ про то, как молоденький Ульянов провёл охранку, предлагаю оперативнику табуретку, чтобы он начал шарить «по верхам». Но «бывалый» отвергает услугу: он «нутром чует», где «собака зарыта». И вот уже изъятая «Хроника» заносится в протокол под номером 1.

А на другой половине комнаты открывают ящик письменного стола. Там десяток коробочек с фотоплёнками, отснятыми во время летних путешествий. Но «литературовед» безошибочно открывает именно ту, где плёнка с переснятой книгой «Истоки и смысл русского коммунизма». (Автор – злейший враг советской власти – Бердяев!)

Начальнику Главного управления по охране государственных тайн в печати при СМ СССР товарищу Романову П.К.

При контроле букинистических магазинов было выявлено, что некоторые из них покупали и продавали книги реакционного философа Н.А. Бердяева, контрреволюционера, реакционного экономиста и философа С.Н. Булгакова... Управление просит рассмотреть вопрос о целесообразности внести имена С.Н. Булгакова и Н.А. Бердяева в «Список лиц, все произведения которых подлежат изъятию».

Начальник Управления Б.А. Марков

12 октября 1977 г.⁴⁰⁴

А в конце 1980-х – начале 1990-х годов Бердяев стал «другом» и даже «кормильцем». В марте 1991 г. директор парижского издательства «ИМКА-Пресс» Никита Струве жаловался: «Мы совершенно случайно узнали, что издательство «Наука» перефотографировало наше издание книги Н. Бердяева «Истоки и смысл русского коммунизма». У нас не только не попросили разрешения, но даже не сочли нужным известить, хотя мы являлись обладателями прав автора. В этой ситуации даже простое любезное письмо было бы достаточной компенсацией»⁴⁰⁵.

Но в данном случае издательство «Наука» отошло от ленинских принципов. Ведь расходясь с кем-либо теоретически и политически, Ленин обычно порывал с ним всякие личные отношения: «Все, уходящие от марксизма, мои враги, руку им я не подаю и с филистимлянами за один стол не сажусь»⁴⁰⁶.

... Понятые, по мере сил, тоже участвуют в обыске. Один из них извлекает из-под радиоприёмника расписание передач «Голоса Америки» и «Би-Би-Си». И листок со строчками из песни Галича: «А я выбираю свободу Норильска и Воркуты». Взглянув на «вещдок», комитетчик изрекает: «Ну вот, сам и выбрал!». А потом, блеснув эрудицией, цитирует Фамусова: «А чтобы зло пресечь, собрать бы книги все, да сжечь!» и поясняет понятым: «Грибоедов! «Горе от ума». Интеллихенция!».

Ленинское определение интеллигенции («г... о») – общеизвестно. Гениальную мысль вождя развил фюрер: он называл немецкую интеллигенцию «отрыжкой природы». Вторя ему, министр народного просвещения и пропаганды д-р Геббельс называл интеллигенцию «сворой болтливых паразитов»⁴⁰⁷. 10 мая 1933 г. по инициативе Геббельса нацистами была устроена акция сожжения книг. На территории почти всех германских университетов в костры летели произведения выдающихся немецких и зарубежных мыслителей. Во время сожжения книг выступил Геббельс: «Дух германского народа выразит себя с новой силой. Эти костры не только освещают конец старой эпохи, они также озаряют и новую эпоху»⁴⁰⁸. Добавим: эпоху газовых камер и крематориев... И ещё: в советскую эпоху книги, изымавшиеся при обысках, на площадях не сжигали – их «утилизировали»...

Изъятое складывается в мешок; к «делу» приобщён и листок с расписанием передач «вражеских радиостанций».

«Фейндхерер» («Слушатели врага») – так в Германии называли тех, кто слушал вражеское радио во время Второй мировой войны. Они причислялись к категории «врагов народа» и строго наказывались, вплоть до тюремного заключения. Лишь за первый год войны свыше 1.500 немцев были отправлены в концлагеря, тюрьмы или исправительные работы. В «третьем рейхе» получило широкое распространение доносительство на слушателей Би-би-си и других радиостанций противника⁴⁰⁹.

В советское время Владимир Высоцкий пел: «Есть у нас в палате Рудик, у него приёмник «Грундиг», – ловит, контра, ФРГ».

В 1950-е годы Ольгу Ивинскую осудили на пять лет лагерей «за охаивание советского строя» и прослушивание передач «Голоса Америки», отправив в Мордовию, куда потом приходили письма со стихами Бориса Пастернака: «Засыплет снег дороги, // Завалит скаты крыш... // Пойду размять я ноги – // За дверью ты стоишь...»

Спецслужбы в силу своей тогдашней специфики сторожили каждый шаг известного поэта, пытаясь уличить его в антисоветской деятельности, и первый арест Ивинской был предисловием к его так и не состоявшемуся аресту.

А в 1960-м, уже после смерти поэта, Ольгу Ивинскую осудили на восемь лет – за контакты с иностранцами, за причастность к выходу за границей романа «Доктор Живаго». В минуты унижения измученная испытаниями Ольга Ивинская однажды сорвалась, закричав охране о том, что она та самая, ставшая знаменитой на весь мир Лара, про которую написан роман «Доктор Живаго», и обозлённые охранники пригрозили ей в ответ: «Вот сейчас мы тебе покажем »Живагу...""⁴¹⁰.

... Этот роман можно было сунуть в карман, как пухлую записную книжку, а потом читать в метро со страхом, что арестуют, если сосед по вагону разглядит микроскопические буквы. Впрочем, если и разглядит, не поймёт: обложка обёрнута полупрозрачной скользкой калькой, заметит что-то про революцию, про какого-то доктора, и отвернётся... Спрячешь книжечку в карман, выйдешь на своей остановке, оглянешься и вздохнёшь: пронесло. Так читали «Доктора Живаго» в 1960-х годах...

... Немного покопавшись для вида, сыскари заканчивают операцию. Пожилой чекист, призыва 1940-х годов, оценивающе прикидывает улов: «Тянет на 70-ю». Незваные гости тянутся на выход; выбрав момент, прячу под рубашку неизъятое Евангелие карманного формата. Соседка, добрая душа, сует в руку бутерброд – небось вспомнила о сыне. Как писал Иосиф Бродский, «ворюги мне милей, чем кровопийцы».

Садимся в машину, и «художественный руководитель» бросает шофёру: «В управление!» Значит, едем в Большой дом. Литейный проспект, д. 4 – «самое высокое здание в городе: даже из его подвалов Колыму видно» (шутка 1930-х годов) В начале 1920-х годов Зиновьев, сидевший «на хозяйстве» в Смольном, сказал: «Чрезвычайная Комиссия – краса и гордость коммунистической партии». А его соратник Лацис добавил: «чрезвычайка – это лучшее, что наши советские органы могут дать»⁴¹¹.

Зиновьев в день пятилетнего кровавого юбилея Чрезвычайной комиссии писал: «Меч, вложенный в руки ЧК, оказался в надёжных руках. Буквы ГПУ не менее страшны для врагов, чем буквы ЧК. Это самые популярные буквы в международном масштабе...» В России в народе буквы ВЧК переводились словами: «всякому человеку капут», а ГПУ – «Господи, помилуй усопших»⁴¹².

... «Большой дом» был заложен 15 сентября 1931 г. по распоряжению Кирова. На строительстве, завершённом через 13 месяцев, ударно трудились около 400 человек из Соловецкого лагеря военного назначения. Вопреки более поздним легендам – мол, почти все строители БД, знавшие о его секретных застенках, погибли – половина строителей-заключённых была освобождена, а половине сократили сроки⁴¹³.

Серые стены Большого дома с четырёх сторон окружили здание тюрьмы, возведённое ещё при Екатерине II как офицерская гауптвахта. Сделавшись внутренней, тюрьма превратилась в скрытую от чужих глаз фабрику смерти. Утверждают, что тогда, в тридцатых, здесь постоянно функционировали три специальные шаровые мельницы: помещённый в такую центрифугу труп мгновенно превращался в кровавую жижу, которая по наклонной трубе, проложенной под землёй, стекала в Неву. А катер НКВД постоянно дежурил у Литейного моста и отгонял проходящие мимо «плавсредства» от запретной зоны – чтобы посторонний глаз не увидел огромной стаи корюшки, нагуливавшей здесь свой вес...

Кто-то скажет: такого быть не могло! А как бы вы хотели? Ведь когда ЧК приступила к массовым расстрелам, ещё не было технического обеспечения, и приходилось идти наощупь, эмпирическим путём. Так, в Москве приговорённых прежде везли на Ходынку. Потом поближе – в дом № 7 по Варсонофьевскому переулку. Там осуждённых вводили по 30–12–8–4 человека (как придётся) на четвёртый этаж. В специальной комнате раздевали до нижнего белья, а потом – вниз по лестницам. Раздетых вели по снежному двору, в задний конец, к штабелям дров и там убивали в затылок из нагана.

Иногда стрельба была неудачной. С одного выстрела человек падал, но не умирал. Тогда в него выпускали ряд пуль; наступая на лежавшего, били в упор в голову или грудь. Снег на дворе весь красный и бурый. Всё кругом забрызгано кровью. Устроили снеготаялку, благо – дров много, жгут их на дворе и улице в кострах полсаженями. Снеготаялка дала жуткие кровавые ручьи. Вот тут бы и пригодилась наклонная труба, но у страны не было лишнего металла. И случилось непредвиденное. Ручей крови перелился через двор и пошёл на улицу, перетёк в соседние места. Спешно стали закрывать следы. Открыли какой-то люк и туда стали спускать этот тёмный страшный снег – кровь только что живших людей⁴¹⁴.

И не случайно В 1918 г. ЦК партии принял специальное решение, запрещавшее критиковать ВЧК, поскольку она работала «в особо тяжёлых условиях»⁴¹⁵.

Рассказывает Антон Антонов-Авсеенко.

«В конце 1970-х довелось мне встретить пожилого рабочего-сантехника, который участвовал в переоборудовании бывшего особняка Берии (в Москве). Он видел, как из подвала вытаскивали камнедробилку, и узнал от охранника, что в этом подвале спускали в канализацию размельчённые трупы убитых. Да, особняк был настоящей душегубкой, не только местом отдыха и работы хозяина»⁴¹⁶.

А теперь слово Михаилу Восленскому.

Ныне этот дом – посольство Туниса на Садовом кольце около Площади Восстания. В «Лаврентьевскую эпоху» проходить мимо окружающей особняк высокой тёмно-серой каменной стены и замурованных нижних окон не рекомендовалось, да и не хотелось – так много топталось там мрачных типов в штатском. Поэтому было принято или переходить на другую сторону широкого Садового кольца, или уж во всяком случае, сходить с тротуара. Конечно, и в 1980-е годы рядовому человеку зайти в особняк было невозможно – из-за тех же типов, одетых теперь не в штатское, а в милицейскую форму. Но если кто-то даже был приглашён на приём, ходить по паркету этой анфилады залов неприятно.

Здесь происходили омерзительные оргии с доставленными охраной запуганными девушками. В подвале дома Берия лично пытал привозимых ему для этой забавы заключённых: после его падения здесь был найден набор изготовленных для него по специальному заказу и содержавшихся с любовной аккуратностью инструментов. В подвале – несколько тесных камер с тяжёлыми железными дверьми, снабжёнными тюремным глазком: тут содержались граждане страны социализма, которых, развлекаясь, собственноручно мучил член Политбюро. Рядом находится ведущий куда-то люк. Он наглухо опечатан: или за ним хранится какая-то ещё более омерзительная тайна, или, как утверждают, там подземный ход в Кремль⁴¹⁷.

Народная мудрость вещает. «Если ты по воле судьбы попал в ученики к дьяволу, твоей вины в этом нет. Но если ты стал самым лучшим из его учеников – это твоя вина». В 1937 г. начальник АХОУНКВД Московской области Исай Давидович Берг изобрёл душегубки – автомашины, приспособленные для массового убийства людей при помощи выхлопных газов. Суть изобретения и технология действия очень просты. Закрытый автофургон изнутри обшивается оцинкованным железом. Поворотом рычага выхлопные газы двигателя по спецпроводу начинают нагнетаться внутрь автофургона. Осуждённых раздевают догола, связывают, затыкают им рты и загружают в фургон. Двери плотно закрывают – и в последний путь. Рычаг переключают в рабочее положение, выхлопные газы начинают нагнетаться в фургон. Где-то через час все пассажиры фургона умирают от отравления.

Прибыв на место захоронения, работники ГУЛАГа специальными крючьями вытаскивают умерших и сваливают в братскую могилу. У изобретения советского гения Исайи Давидовича Берга есть издержки: после каждого рабочего рейса душегубку приходится отмывать водой из шланга, потому что у убиваемых таким способом людей наблюдается рвота. Сколько товарищ Берг получил за своё «изобретение», неизвестно, да это и не имеет значения. Главное – то, что в данном случае мы видим хорошего ученика, достойного своего учителя – дьявола⁴¹⁸.

А теперь вспомним слова поэта – «горлана и главаря»:

Плюнем в лицо

той белой слякоти,

Сюсюкающей

о зверствах Чека!⁴¹⁹

(Маяковский застрелился в 1930-м году, таким образом избежав расстрела в 1937-м).

И действительно, чего там сюсюкать! Ещё до прихода к власти Гитлер говорил: «Мы должны быть безжалостными! Я не собираюсь превращать концлагеря в исправительные учреждения. Террор – вот что является наиболее эффективным инструментом. Я не стану изображать из себя благодетеля только ради того, чтобы не оскорбить многочисленных бестолковых буржуазных неженок»⁴²⁰.

... Вернёмся в «город трёх революций», где «каждый камень Ленина знает». Чёрная «Волга» идёт мимо центрального входа – он не для задержанных, а для своих. Наши двери – слева, по улице Воинова (ныне – снова Шпалерная). Внутри дежурит охранник: по инструкции нужно предъявить паспорт и повестку-пропуск. Но как быть с беспаспортным? И комитетчики «берут всё на себя»: проводят задержанного в «святая святых» под свою личную ответственность.

Поднимаемся на лифте на пятый этаж. В те годы это мрачное здание было поделено между МВД и КГВ. Первые три этажа – милиция, всё, что выше – госбезопасность. С отдельными лифтами и лестничными клетками: «Ибо иудеи с самарянами не общаются» (Ин. 4:9). (До 2004 г., пока МВД не переехало в отдельное здание, на Большом доме была только одна вывеска: «Управление МВД». А бойцы невидимого фронта прятались в тени: попробуй отыщи!)

До 2004 г. чекисты не имели в Большом доме своего «парадного подъезда». Вход с Литейного был закреплён за ГУВД по Санкт-Петербургу и Ленобласти, которые в память о былых объединениях органов госбезопасности и внутренних дел продолжали занимать часть БД. Три этажа, где располагались сотрудники ГУВД, были полностью изолированы от «соседей» – на них даже не останавливались лифты. Сейчас, вселившись в освободившуюся часть здания, чекисты сделали лёгкий косметический ремонт (должны же все этажи выглядеть в едином стиле), а поднимающихся по главной лестнице теперь сразу строго осматривает Ф.Э. Дзержинский. Бюсты Железного Феликса можно встретить и в других местах здания. (Это как если бы в нынешнем берлинском ведомстве по охране Конституции стояли изваяния рейхсфюрера Генриха Гиммлера.)

Коридоры «Большого дома» представляют собой мрачное зрелище. По обеим сторонам плохо освещённых коридоров идёт череда плотно закрытых чёрных дверей – без указания названий подразделений и фамилий сотрудников. Не сделано исключение и для кабинета бывшего сотрудника управления В.В. Путина. Расположенный на шестом этаже, он по-прежнему используется по назначению, и там трудятся сотрудники-разведчики⁴²¹.

Идём по длинному коридору, по пути в кабинет – психологическая обработка.

– Мы здесь мелочами не занимаемся. Только недавно закончили «дело самолётчиков». Так что подумайте о своей судьбе. Советуем быть искренними с «органами».

(В 1971 г. группа еврейских «отказников» планировала захватить самолётик в аэропорту «Ржевка» и угнать его в Скандинавию. «Террористов» арестовали при посадке в 10-местную «этажерку». Организаторам – Дымшицу и Кузнецову – дали расстрел. От казни их спасло только то, что в те же дни испанский диктатор Франко заменил «вышку» на тюрьму реальным баскским террористам. И коммунистам стало неудобно перед фашистами.)

Заходим в кабинет. Комитетчик садится за стол и представляется: капитан Зимаков. И с ходу вопросы, пока клиент «тёпленький». Вежливо, но настойчиво прошу уточнить: это что, допрос? Тогда в качестве кого я здесь нахожусь? Если меня обвиняют, то по какой статье? Ведь при обыске пожилой, со шрамом, сказал, что «светит 70-я».

Капитан идёт на попятную.

– Пока это предварительный разговор. А дальше всё будет зависеть от Вашего поведения.

– Извините. Прошу чётких разъяснений. Если будете «оформлять на 70-ю», то почему не ведёте протокол?

– Ну, зачем же так? Пока это просто беседа...

И так – по кругу, до конца рабочего дня. В ходе дискуссии спрашиваю: если вы занимаетесь «самолётчиками» (статья 64-я, расстрельная, измена родине), то зачем тратите время на охоту за «бумажками»? Что это за власть, которая боится гласности? (Тогда это слово было в новинку).

– Один, такой как Вы, нам не опасен. А если за пишущие машинки сядут тысячи?

(В те годы Кремль, как любой параноик, был склонен переоценивать опасность и любое критическое слово воспринимал как смертельную угрозу.)

Вот так – откровенно и по-деловому. Прошли годы, и уже не тысячи, а десятки тысяч вышли на площади, требуя отмены 6-й статьи брежневской Конституции – о «руководящей и направляющей». И режим рухнул, развалившись как карточный домик: дом, построенный на песке, «упал, и было падение его великое» (Мф. 7:27).

Одного диссидента задержали на Красной площади – разбрасывал листовки. Доставили в отделение; смотрят, а бумага чистая.

– Почему ничего не написано?

– А зачем писать, и так всё ясно!

Это шутка, в которой есть доля истины. В 1960-е годы на мордовской политзоне сидел человек за распространение поэмы Твардовского «Тёркин на том свете». Он приходил к замполиту лагеря, показывал напечатанную к тому времени в газете «Известия» поэму и спрашивал: «Как же так, а я-то сижу?» А у провинциального фотографа на той же зоне в приговоре было написано: «За фотографирование надуманных фактов"⁴²².

... На международных переговорах давно замечено, что английская делегация начинает заметно нервничать, когда время идёт к пяти часам вечера. «Файф о’клок» – пятичасовой чай с молоком – дело святое. Тут англичане готовы подписать любую бумагу, чтобы был объявлен перерыв. В моём случае все было с точностью до наоборот – нервничать начал Зимаков: пятница, короткий рабочий день, и пора заканчивать. Выписав повестку на понедельник, капитан заученно произносит: «За эти дни хорошенько подумайте, а в понедельник приходите с утра. Вам всё равно придётся сказать нам о происхождении изъятой литературы!».

Снова идём по коридору, спускаемся на лифте, но у меня не проходит удивление. Времена меняются, лет пять-десять назад сажали за пастернаковского «Доктора Живаго», а тут на тебе: вежливо, мимо охранника, провожают на выход. Ну что же, доживём до понедельника!

Тогда мне было не до смеха, и это к лучшему. Когда поэта Владимира Уфлянда выпустили из «Крестов», он шёл по Литейному проспекту и возле «Большого дома» вдруг начал смеяться. Его милиционер останавливает, мол, чего смеётесь, где ваши документы. Поэт ему показывает справку об освобождении. Мент посмотрел на него сурово и сказал: «Идите и больше никогда не смейтесь»⁴²³.

А за это время нужно переделать столько всего! В виски стучат чеховские «Сестры»: «В Москву! В Москву!» Но сначала – в академию, за паспортом; без него в «совке» ты – не человек. Старший иподиакон уже вернулся в митрополичьи покои; он с сочувствием смотрит на книгодержца.

– Коля! Если меня не будет вечером в поезде – не беспокойся: до Москвы доберусь своим ходом.

Иду через лаврский парк к площади Александра Невского. Что-то побуждает оглянуться, – и точно; у меня «на хвосте» два «топтуна» – молодой и «продвинутого возраста». Разворачиваюсь и иду им навстречу, вглядываясь в лица: мол, я вас запомнил. Они профессионально отводят глаза в сторону и следуют в прежнем направлении. Снова разворот на 180 градусов, и теперь уже я «пасу» их. Ведь у нас в стране свобода: «каждый ходит за кем он хочет». Такой дерзости «наружники» не ожидали, но им надо делать хорошую мину при плохой игре. «Скованные невидимой цепью», доходим до станции метро; здесь наши пути расходятся: «гороховые пальто» вроде бы отстали.

Бегу вниз по эскалатору, но не я один такой; нынче «час пик», народа много и слежку обнаружить непросто. Еду одну остановку до станции «Маяковская». Есть время поразмышлять. Откуда взялись филёры? Видимо, взяли под наблюдение прямо у выхода из Большого дома и «вели» до академии. Вполне логично: куда побежит, кого кинется предупреждать? Да, нелёгкий выдался денёк! Ещё утром размышлял о соотношении божественной и человеческой природы Спасителя, о нетварных энергиях, о Фаворском свете. А уже вечером приходится «рубить хвосты». Хотите из иподиакона сделать Джеймса Бонда? Ну что же, поиграем!

Перехожу на станцию «Площадь Восстания». В отличие от вестибюлей Невско-Василеостровской линии, здесь широкий перрон, и есть где осмотреться. Пассажиры входят в вагон; перепуская толпу, втискиваюсь последним. Из динамиков слышится обычное: «Осторожно, двери закрываются!» Выскакиваю на платформу, за мной – ещё двое: они тоже «передумали». Значит та «сладкая парочка», что пасла меня от академии, передала «объект» «детям подземелья». В слежке задействовано как минимум четыре оперативника из «семёрки» (Седьмое [оперативно-техническое] управление КГБ – наружное наблюдение). Тут поневоле себя зауважаешь!

Ещё несколько контрольных входов-выходов из вагона «под занавес», и одного зазевавшегося провожаю в «голубую даль». Со мной «в паре» остаётся самый настырный. Он пасёт меня почти в открытую: вламываясь в вагон, раздвигает двери руками и, шумно дыша, стоит рядом, вполоборота. Игра затягивается; нужен какой-то нестандартный ход.

Из «комитетского» юмора. Любительская футбольная команда КГБ пригласила на товарищеский матч сборную иностранных разведчиков, работавших в Москве под дипломатической «крышей». Однако к назначенному часу автобус с гостями на стадион не прибыл.

– Ну и где их хвалёная пунктуальность ? – возмущается один из футболистов.

– Да приедут, приедут, – утешает его тренер. – Сейчас по спецсвязи сообщили, что они третий час по городу колесят. Никак от нашей «наружки» оторваться не могут...

... Везу «смежника» на станцию «Московские ворота». Там платформу от центрального зала отделяют массивные колонны. Наш вагон – в «голове» состава; он останавливается близ входа на эскалатор. У меня словно включаются «внутренние часы-секундомер»: по наитию, улучшив момент, выбегаю из вагона и устремляюсь к движущейся ленте. «Пастух» на секунду упускает «ведомого» из поля зрения; резко меняю курс и, обогнув колонну, прячусь за неё. Оперативник заметался: надо держать под наблюдением и эскалатор, и перрон. А тут ещё подошёл встречный состав. За мной нужен глаз да глаз.

Выскочив из-за колонны в последний момент, бросаюсь в закрывающиеся двери вагона. Пассажиры смотрят на «спринтера» как на ненормального. Но это ещё не всё. Дежурный по перрону с удивлением наблюдает, как ещё один придурок безуспешно пытается ворваться в захлопнувшиеся двери. Но уже поздно: состав пошёл; через стекло вижу искажённое злобой лицо: «Вагончик тронется, перрон останется...»

Следующая станция «Электросила». Теперь надо выбраться из подземки: ведь «загонщики» могут поднять на ноги линейную милицию, и тогда перекроют все выходы из метро. Сажусь в трамвай, идущий по Московскому проспекту; мне надо спешить в аэропорт. Ещё два-три проверочных «броска», и вот 39-й автобус везёт «неуловимого Джо» в Пулково – в тот небольшой аэропорт, который после войны строили пленные немцы.

Начало 1970-х гг. – пик пассажирских перевозок. Дешёвое горючее, дешёвые билеты. Самолёты на Москву уходят как маршрутные такси по мере заполнения. Беру билет, а в душе тревога: сейчас будут «брать». Ведь все мы насмотрелись милицейских фильмов, где в случае ЧП «большой начальник» даёт команду по селекторной связи: «Закрываю город!».

Отхожу в сторонку, ищу, где бы присесть. И вдруг вижу на скамейке... однокурсника по физфаку! Шурик с женой встречает кого-то с рейса из Москвы. Начинается разговор: где ты сейчас? А помнишь? А знаешь?.. Слушаю вполуха и прикидываю: объявят посадку, пойду к трапу, и меня «возьмут» у них на глазах. Этого ещё не хватало...

Взлетели. 50 минут полёта; Шереметьево. (Шереметьево-2 выстроят только к Олимпиаде 1980 г. Но поток гостей будет небольшой: Запад бойкотировал Игры, протестуя против ввода советских войск в Афганистан, и «усечённую» Олимпиаду называли «Спартакиадой».) Уже дышится как-то легче. Автобус до центра; часть пассажиров выходит у станции метро «Войковская». Одиннадцать вечера. В подземном переходе ни души. На стене – телефоны-автоматы. Кидаю «двушку», набираю номер приятеля.

– Евгений, привет! В Москве проездом. Переночую у тебя. Позвони Юре, посидим, поговорим...

Полночь – не время для гостей. Но в моем голосе слышалось что-то такое, что приятель понял: это не телефонный разговор.

И вот уже идёт ночное совещание. Полдела сделано: «дорогие москвичи», ещё не взятые в переплёт, предупреждены: «ховать игрушки в огороде». Вторая часть задачи: «Откуда это у меня?» В «конце учебника» ответ не найдёшь, а в понедельник его надо представить капитану Зимакову. Начинаем «мозговой штурм», и вскоре находим изящное решение. Ведь летом, пока я путешествовал по стране, в моей комнате жил однокурсник по физфаку.

Когда-то мы были в одной демократической «упряжке»: толковали про обновление и реформы в родной стране. Но постепенно пути-дороги стали расходиться: бывший однокашник всё больше стал ощущать себя патриотом исторической родины. («Меняю 5-й пункт в анкете на 6-ю статью Конституции».) Почти как у Самуила Яковлевича Маршака:

Вместо станции Разлив

Он уехал в Тель-Авив.

Вот какой рассеянный –

С Розой Моисеевной...

(В увещевательных беседах с чиновниками ОВИРа, – мол, это не патриотично, «подаванцы» и «отказники» декламировали строки Маяковского: «Отечество славлю, которое есть, и трижды – которое будет!».)

Ну а перед отъездом в Израиль мало ли чего новоявленный эмигрант мог распихать по моим книжным полкам! Они же такие хитрые! («Сразу видно по лицу, кто на Пасху ест мацу».)

В КГБ Рабиновича отговаривают ехать в Израиль:

– Думаете, вам там будет хорошо? Знаете, как говорится: хорошо там, где нас нет.

– Вот-вот, я и еду туда, где вас нет!

Совещание окончено, теперь – спать. Завтра с утра – в Патриархию.

... Чистый переулок, дом 5 – здание бывшей резиденции германского посла, переданное Московской патриархии в 1943 г. Коля Тетерятников с сочувствием встречает книгодержца, «прихваченного за книги»: приехал, не подвёл! Но сейчас не до разговоров: надо готовить архиерейское облачение. Появляется владыка Никодим; подхожу под благословение. Он обнимает меня и шепчет на ухо: «Молись! Крепись!». Значит, он «в курсе» и, более того, наверняка благодаря его заступничеству меня выпустили из Большого дома. На время.

Хиротония новопоставленного архиерея проходит, как в тумане. Держу в руках архиерейский чиновник, ношу за владыкой шлейф мантии. Поклоны, повороты, осенение крестом, благословения. Святейший Патриарх Пимен вручает молодому архипастырю (имени не помню, было не до этого) жезл, звучат слова молитв, благопожелания.

Испрашиваю благословение на обратный путь, и слышу напутствие владыки: «Будьте мудры, как змии, и просты, как голуби» (Мф. 10:16). Что же, последуем архипастырскому совету, тем более, что начальные слова этой заповеди гласят: «Посылаю вас, как среди волков» (стих 16).

В воскресенье утром поезд застывает у перрона. «А с платформы говорят: это город Ленинград». Но мне не до поэзии: надо обойти знакомых и предупредить о своей опале. Уже по привычке перепроверяюсь: «хвостов» нет, у наружников выходной.

Но агентурная работа идёт круглосуточно, и в понедельник с утра капитан Зимаков начинает допрос с упрёка: «Мы дали Вам время на размышления, а вместо этого Вы бросились предупреждать своих дружков!». (Значит, здесь, в Питере, кого-то крепко прижали, и теперь этот некто – перевербованный двойник-подстава.) Об отрыве от слежки ни слова: официально её как бы и не было.

Постепенно переходим к главному: откуда изъятая литература? Начинаю с «домашней заготовки» и «вешаю лапшу на уши»: знакомый жил летом в моей комнате, и бо́льшая часть изъятого – от него. Капитан «делает стойку»: «Где проживает в настоящее время?»

– В Петах Тиква.

– Что за город? Где это?

– Недалеко от Иерусалима.

Пауза. Кротко смотрю на Зимакова: мол, свяжитесь с израильскими спецслужбами, пусть Шин Бет с Моссадом изловят злостного антисоветчика и в наручниках, спецрейсом, этапируют его в Питер – для очной ставки.

«Еврейский вопрос» был единственной проблемой, в которой советские власти были готовы и способны пойти на уступки. Они не желали отказаться от экспансионистских устремлений и были неспособны (пока) осуществить либерализацию режима. А вот предложить выезд евреев в обмен на отказ Соединённых Штатов от программы развёртывания в космосе системы стратегической обороны представлялось заманчивым и вполне реальным. И, будучи опытными политиками, советские руководители проявляли, с одной стороны, трогательную заботу о том, чтобы в их стране сионистское движение полностью не погасло, – тогда нечем было бы торговать с Западом, а с другой – внимательно следили, чтобы национальное возрождение евреев не вышло из контролируемых берегов – тогда трудно было бы им управлять. Их устраивало еврейское национальное движение в полузадушенном состоянии⁴²⁴.

– Так, предположим. Вот Вы сказали – «большая часть». А от кого получено остальное?

– От другого сокурсника по университету.

– Что, он тоже в Израиле?

– Нет, он никуда не уезжал.

– Где живёт?

– Жил. Скончался во время военных сборов летом 1967 г. Кстати, его отец – сотрудник КГБ.

Зимаков вне себя от гнева.

– Что Вы делаете из нас идиотов! Один умер, другой в Израиле!

– Нет, почему же? Есть ещё один человек, он живёт в Ленинграде. У него я взял машинописный акафист святителю Николаю Чудотворцу – его тоже изъяли при обыске.

– Адрес! Имя!

– Я не хотел бы называть его: он старый больной человек.

– Нет, Вы его нам назовёте!

Поломавшись минут пять для вида, изображаю на лице «муки совести» и «сдаю» дедушку: «Записывайте адрес!».

– Вот так бы сразу. Теперь мы видим, что Вы искренни с органами. И что же, думаете, мы – кровожадные палачи? Что сейчас поедем и возьмём этого дедушку за одно место?

Ну вот, кажется, и все: «конфискат» «разбросал» грамотно, и «следаку» помог «сохранить лицо» – «дал сломать себя на дедушке». Теперь ему будет что написать в «рапорте по начальству». Ситуация тупиковая: допрошенного вроде бы надо сажать, но случай неординарный: Владыка Никодим незримо прикрывает меня своей «широкой спиной». Да и статью вменить трудновато: «факт наличия, изготовления или распространения» не доказать, а «хранение», хотя и «аморально», но неподсудно.

16 сентября 1966 г. Указом президиума Верховного Совета СССР была введена статья 190–1, предусматривавшая три года лагерей за «систематическое распространение в устной форме заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй, а равно изготовление или распространение в письменной, печатной или иной форме произведений такого же содержания».

Формально отличие этой новой статьи от ст. 70 – «агитация или пропаганда, проводимая в целях подрыва или ослабления советской власти, распространение в тех же целях клеветнических измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй, а равно распространение, либо изготовление или хранение в тех же целях литературы такого же содержания» – заключалось в умысле. По 70-й обязателен умысел на подрыв или ослабление советской власти; по 190–1–умысла не требовалось, и круг возможных преследований расширялся. А внешне всё было благопристойно: запрещалась не свобода слова или печати, а только клевета – в каком же государстве дозволено клеветать?

Однако статья эта обеспокоила всех настолько, что группа писателей, академиков и старых большевиков обратилась в Верховный Совет с просьбой не принимать эту поправку к Уголовному кодексу. В числе подписавших это письмо были даже такие известные люди, как композитор Шостакович, академики Астауров, Энгельгардт, Тамм, Леонтович, кинорежиссёр Ромм, писатели Каверин и Войнович. Тогда же впервые появилась подпись А.Д. Сахарова.

Письмо было составлено в осторожных выражениях и указывало лишь, что эти новые статьи «противоречат ленинским принципам социалистической демократии», «допускают возможность субъективной оценки, произвольного квалифицирования высказываний» и могут быть «препятствием к осуществлению свобод, гарантированных Конституцией». Ответа никто из подписавших не получил, и в конце декабря 1966 г. Указ был утверждён Верховным Советом⁴²⁵.

Впрочем, при сильном желании, обходились и без доказательств. Вот отрывок из воспоминаний «диссидента» Георгия Ермакова, который «подрывал Советскую власть».

– В обвинении формула моего преступления звучит так: «Пропаганда и агитация с целью подрыва существующего строя». Скажите, кого я всё-таки «пропагандировал и агитировал»?

Прокурор Катукова смешалась:

– Ну, например, секретаршу редакции, которая первой читала вашу писанину, и вообще сотрудников отдела писем...

– Но ведь Уголовный кодекс не предусматривает наказание за отправку в определённый адрес писем с рассуждениями, вопросами и прочими мыслями автора...

На это замечание ни прокурор, ни следователь не нашлись что ответить. Срочно отправили подследственного в камеру. И потом не вызывали недели две. Судя по всему, готовили достойную отповедь. Наконец вызвали:

– Так вот, Ермаков, Вы сами себя сагитировали против Советской власти, что и подтверждается материалами следствия.

– Ну если я сам себя сагитировал, то готов самого себя и взять на поруки, переагитировать в обратном направлении и представить Советской власти в своём лице полноценного гражданина.

Лепетунов буркнул:

– Суд разберётся.

Суд разобрался: четыре года лагерей строгого режима⁴²⁶...

Впрочем, был и другой вариант: спецпсихбольница – как раз напротив Большого дома, на другом берегу Невы: улица Арсенальная, дом 9.

Ленинградская спецпсихбольница находилась (и находится) в здании бывшей женской тюрьмы, рядом со знаменитыми «Крестами». Здесь, как и в обычных тюрьмах нормальные перекрытия имеются только над камерами. Середина же здания полая. Так что из коридора первого этажа можно видеть стеклянный фонарь крыши над пятым этажом. В этом колодце звуки распространяются очень хорошо и даже усиливаются. Именно на этом была основана одна из психических пыток заключённых этой больницы в сталинское время. Создана она была в 1951 г. И тогда даже не скрывали, что создана она для того, чтобы без суда содержать в ней людей, неугодных режиму⁴²⁷.

Для КГБ это было удобнее. Ведь что могло бы выявиться на следствии? Например, в отношении А. известно, что он собирает книги. Известно также, что среди его многотомной библиотеки есть две антисоветские книги. После ареста обнаружены некоторые антисоветские записи в дневнике А. Но во время следствия А. категорически отрицает свою вину. Наличие двух якобы антисоветских книг (допустим, «Философии неравенства» Бердяева и «Записок Врангеля» он объясняет не антисоветским умыслом, а тем, что собирает редкие книги. Следствие не может доказать обратного. Следствие не может также доказать, что А. давал кому-либо эти книги для прочтения. А. же, в свою очередь, категорически отрицает это. Свои записи в дневнике А. трактует не как политические, а как эмоциональные, носящие исключительно личный характер. В отношении записей также не доказано, что А. давал их кому-либо читать.

Как же в таком случае поступить следствию? Даже для советского суда доказательства, которыми располагает следствие, слишком неубедительны и шатки. Безусловно, советский суд осудит и на основании подобного рода «доказательств» (то ли ещё было в сталинскую эпоху!), но проведение столь формально-юридически не обоснованного процесса было бы для власти в политическом отношении невыгодно.

Выпустить А. – тоже нельзя. Во-первых, агентурными данными точно установлено, что А. настроен антисоветски и поэтому должен быть наказан, тем более, что А. в своём кругу человек влиятельный и уже поэтому он опасен. Во-вторых, выпустить А. значило бы скомпрометировать органы. Скомпрометировать как практически («не могут доказать вины, не умеют работать»), так и политически («хватают невинных людей, воскрешают сталинские методы»)⁴²⁸.

И если бы не владыка Никодим, не исключено, что пришлось бы ехать с Литейного, 4 на Арсенальную, 9...

И моё «дело» решили «спустить на тормозах»: «Чекисты призваны бороться за каждого советского человека, когда он оступился, чтобы помочь ему встать на правильный путь» (Ю.В. Андропов). Но «вставшего на путь исправления» необходимо «профилактировать», и капитан Зимаков произносит дежурную фразу.

– Ведь мы можем сообщить о Вашем проступке по месту учёбы, организовать общественный суд, и как Вы будете смотреть в глаза своих товарищей?

Эх, Зимаков, Зимаков! Перепутать Духовную академию с Академией тыла и транспорта! Да как бы вы – «общественные обвинители» – чувствовали себя под ненавидящими взглядами студентов, прошедших перед поступлением все «круги ада»! Нет, капитан, «никогда ты не станешь майором!»...

Вроде бы разыгран «блиц-турнир», но время пронеслось как один миг, и уже конец рабочего дня. Зимаков подписывает пропуск на выход: свободен!.. Покидаю «комитетские» стены; до застенков дело не дошло. А в памяти всплывают строки об их «смежниках», почти шекспировские: «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Центральном Комитете!».

Утром отправляюсь в родную академию, но, заглянув в почтовый ящик, выуживаю оттуда... повестку в военкомат. Да. Чётко работает карательная машина! Не смогли зацепить по статье УК, но есть и другие «рычаги». Значит, об академии придётся забыть года на два как минимум. А в Вооружённых силах свой прессинг: политучеба – самый мягкий способ «промывки мозгов».

Переступаю порог военкомата.

– Вызывали?

– Вызывали. Садитесь.

Военком изучает повестку.

– Значит так. Вы учились на физфаке, прошли курс на военной кафедре и летние сборы. После чего всем выпускникам в 1969 г. было присвоено звание младшего лейтенанта. Правильно?

– Так точно.

– А теперь подошёл срок для очередного воинского звания. Надо принести характеристику с места работы.

– Я учусь.

– Значит, с места учёбы. Жду. До свиданья.

В растерянности выхожу на улицу. Такой дурдом мог быть только в нашей стране. Прямо как в песне Галича: «Вот иду я, размышляю не спеша: то ли стать мне президентом США, то ли взять, да и окончить ВПШ?».

Но в каждом сумасшествии есть своя система, и надо играть по её правилам. Еду в академию, откуда меня «взяли» пять дней назад и где я числюсь «без вести пропавшим». Стучу в кабинет инспектора.

– Можно?

– Входите. (А мне слышится – «введите!».)

Есть расхожая фраза: «Ни один мускул не дрогнул на его лице». Здесь как раз тот самый случай.

– По какому вопросу? (Он-то думает, что я отчисляюсь из академии и пришёл забрать документы.)

– Мне нужна характеристика.

– Это ещё зачем?

– Мне присваивают очередное воинское звание.

Минутное замешательство; в голове протоиерея прокручиваются все мыслимые варианты: такого в его богатой практике ещё не было. На лице – непроницаемая маска: «Зайдите завтра». Написать характеристику – дело нехитрое, но многоопытный инспектор берёт «тайм-аут» для «согласования в сферах».

На следующий день получаю на руки свой «психологический портрет» – на официальном церковном бланке, с крестами и печатью. Дословно строки этого шедевра не помню, но стиль передаю точно: «Отрок сей зело благочестив и богобоязнен. В учёбе прилежен, молитвы знает твёрдо и осмысленно. Богослужения посещает неопустительно. Заслуживает присвоения очередного воинского звания».

Объективности ради замечу, что в тексте отсутствовала обязательная по тем временам фраза: «Политику партии и правительства понимает правильно». (Аналог в гитлеровской Германии: «Беспощаден к врагам рейха»).

... Вхожу в кабинет военкома. Не отрываясь от писанины, он берёт мою бумагу и, пробежав глазами, хочет положить её в стопку прочих. Но тут его «переклинивает»; рука водит пером всё медленнее. Офицер отодвигает «текучку» в сторону и, нацепив очки, углубляется в чтение моей характеристики. А дальше, как в песне: «Потом начальник папки полистал и, побледнев, воскликнул тихо: точно!..». Правда, тут не до восклицаний: случай-то неординарный.

Ведь я – не 18-летний призывник, и не бросишь ему свысока: «Как ты дошёл до жизни такой?». Тыловик-канцелярист видит перед собой «не мальчика, но мужа», и на подобный вопрос он может получить симметричный ответ: «Простите, а как Вы дошли до такой?». Но сказать что-то надо, и вот звучит нейтральное: «А что, в Москве тоже есть.., как это? Академия?» «Твёрдо и осмысленно» уточняю: «Не в Москве, а в Загорске (ныне – Сергиев Посад)». Говорить больше не о чем: проявишь интерес к «неформалу» – поплатишься погонами.

– Характеристика останется у нас. Когда будет надо – вызовем повесткой. Свободны.

... «С трепетом» жду вызова вот уже больше 30 лет. По возрасту давно положено сниматься с воинского учёта. А повестки всё нет и нет. Так и бегаю в младших лейтенантиках... Но эти воспоминания, составившие целую книгу, не нужно воспринимать как «синдром лейтенанта, не ставшего генералом». Владыка Никодим вообще был «рядовым запаса, ограниченно годным в мирное время к нестроевой»...

А «вызов» мог последовать не только в военкомат. Ведь 70-ю и 190-ю статьи УК в те годы никто не отменял; их всегда можно было предъявить «оступившемуся» «по вновь открывшимся обстоятельствам». И «комплекс вины» «перед родиной, перед партией и лично перед товарищем Андроповым» не давал спать спокойно аж до конца 1980-х годов.

«Маргизм крепчал», но хватка органов слабела. Вспоминает Павел Кузнецов, обозреватель газеты «Хроника».

В октябре 1986 года, уже при Горбачёве, у нас на квартире был обыск. Точнее не обыск, а «добровольная сдача антисоветской литературы». Разница существенна – для обыска даже тогда нужен был ордер. А если они вдруг ничего не найдут? Провал. И для обыскиваемого безопаснее.

Никаких протоколов и понятых. Тогда, в октябре, меня не было в городе. К историческому факультету ЛГУ, где работала моя жена, подъехала чёрная «Волга» (как в кино) и забрала её для беседы. Беседа длилась часов пять. Доблестные органы дали возможность выбора: либо как только ваш муж ступит на перрон Московского вокзала, мы берём его «тёпленьким», либо «добровольная» сдача и – никаких проблем.

Жена пошла на разумный компромисс. Один из гэбистов был явно простоват. Ему выдали перепечатку джойсовского «Улисса» из довоенной «Иностранки», и он радостно бросился к напарнику: вот смотри! Тот брезгливо поморщился: нет, это можно. Он был почти «интеллектуал», и в степени крамольности литературы разбирался. Первые выданные книжки (точнее, ксерокопии) его несколько разочаровали – Бердяев, «Вестник РХД», «Лолита» (порнография) и что-то ещё – для отчёта начальству этого явно не хватало. Но затем в случайно открытом ящике стола нашлось то, что нужно: Владимир Буковский «И возвращается ветер» и копия «ардисовского» »Котлована« с предисловием Бродского. Этого было уже достаточно! И меня можно было не брать на Московском вокзале. В декабре вернули из Горького Сахарова, а в январе начали выпускать диссидентов. Страна перевернулась за два месяца. »Котлован« был напечатан в июньском номере журнала »Знамя«, но ещё раньше, в мае, мне позвонили из Большого дома, – мол хотим вернуть вам всю конфискованную литературу... Очень любезно! Когда я забирал книги, разговор зашёл о Платонове. Продвинутый гэбист удивился, что это за писатель, читать невозможно, и зачем мы за ним охотились? И, правда, зачем? Великий писатель был законопослушным гражданином, после войны работал дворником при Литинституте. Но, отдавая литературу и видя мой торжествующий вид, »интеллектуал« усмехнулся – он всегда был склонен к чёрному юмору: »Вы что думаете, – победили? Запомните, Земля, она круглая. Сегодня вы нас к стенке, а завтра – мы вас«. Я уходил победителем... Кстати, »Лолиту" мне так и не вернули. Похоже, понравилась⁴²⁹.

«Диагноз был снят» только 27 октября 1989 г.; именно в этот день в «Известиях» было опубликовано интервью члена Политбюро ЦК КПСС, председателя КГБ СССР В.А. Крючкова. Теперь настал его черед выступить с «покаянкой».

Следует отметить, что пятые подразделения КГБ в своей работе руководствовались действовавшими законами. В этой работе были и ошибки, и недостатки, и, к сожалению, перегибы. Это обусловливалось отчасти и тем, что существовавшее тогда законодательство, например, ст. 70 УК РСФСР (антисоветская агитация и пропаганда), ст. 190–1 (распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй) и некоторые другие, было недостаточно чётким, что позволяло трактовать его расширительно и в известном смысле субъективно. Как следствие этого, порой по малозначительным фактам органы КГБ профилактировали советских людей, брали на себя в какой-то мере функции других государственных и общественных органов, а в некоторых (! – а. А.) случаях и привлекали к уголовной ответственности.

В условиях демократизации и развития гласности в работе правоохранительных органов многое существенно изменилось. Это нашло своё отражение в новых правовых актах, в разработке которых участвовали и органы КГБ. (Это к вопросу о разделении функций судебной и исполнительной власти. – а. А.) Статья 190–1 из УК РСФСР исключена. Принимаются аналогичные решения по уголовным кодексам других союзных республик. Верховный Совет СССР изменил статью 7 Закона «Об уголовной ответственности за государственные преступления», в которой теперь чётко говорится, что преступлением признаются публичные призывы к насильственным свержению или изменению советского государственного и общественного строя (привет участникам ГКЧП и товарищу Крючкову лично! – а. А.), а также распространение с этой целью материалов такого содержания. Таким образом, признаки состава преступления сузились и стали конкретнее. Сами по себе мысли и убеждения, какими бы они ни были, если они не реализуются в указанные в законе действия, не образуют состава преступления. Они относятся к области идей мировоззрения конкретных лиц, а это уже сфера деятельности других государственных и общественных организаций (местком, профком, партком. – а. А.), а не органов госбезопасности⁴³⁰.

Шеф КГБ скромно умолчал о том, что Указ от 8 апреля 1989 г. заменил статью 190–1 на статью 11–1. Она предусматривала наказание лишением свободы на срок до трёх лет или штрафом до 2-х тысяч рублей за «оскорбление или дискредитацию государственных органов и общественных организаций».

Формулировка статьи поразила многих советских юристов. Она оказалась жёстче предыдущей. Если, как указывали юристы, в правовом государстве можно доказать на суде, что в текстах или выступлениях обвиняемого не было «заведомо ложных измышлений», интерпретация отсутствовавшего в советском праве понятия «дискредитация» оставлена воле судьи. К тому же речь идёт о дискредитации «государственных органов и общественных организаций»: под это определение можно подвести любое высказывание. Как это было с пунктом 10 знаменитой 58-й статьи, каравшим за «антисоветскую агитацию и пропаганду». Замечательным примером применения 10 пункта было осуждение на десять лет пастуха, обозвавшего колхозную корову «проституткой»⁴³¹.

Ничего такого в «разъяснениях» Крючкова не было. А в конце интервью – «проговор» по Фрейду: «Динамичные процессы, происходящие в нашем обществе, а также на международной арене, требуют от чекистов адекватной и быстрой реакции»⁴³². Сотрудники КГБ, привычно называя себя чекистами, невольно настаивали на своём родстве с организацией преступной и страшной. Трудно себе представить, что в сегодняшней Германии агент спецслужб скажет: «Мы, гестаповцы...».

Как-то, гуляя с владыкой Никодимом по лаврскому саду, мы затронули в разговоре «политику». И я в шутку спросил его: какая разница между демократией и социалистической демократией?

– ?

– Такая же, как между стулом обычным и электрическим. Святитель юмор оценил; ему самому часто приходилось быть «под напряжением». Мог ли я предположить, что пройдут годы, и меня самого насильно усадят в подобное кресло, где сильно «тряханёт»?

Начиная с 1982 г. митрополит Антоний (Мельников) стал усиленно навязывать мне должность инспектора, но несколько раз получал от меня решительный отказ. Но «заходы» продолжались: архиерею нужно было убрать с этой должности честного и принципиального профессора-протоиерея Василия Стойкова. После каждой беседы я предупреждал о. Василия, что над ним «сгущаются тучи» и что я не намерен участвовать в «крысиных гонках».

Однако в сентябре 1983 г. митрополит произвёл «рокировку»; убрал о. Василия, а мне всучил указ о назначении на освободившуюся должность. Отказаться – это значило идти на полный разрыв с правящим. А в то время в отношении него у меня были ещё какие-то иллюзии. Но с моей стороны было условие: согласен «отбыть срок», но не больше двух-трёх лет. И вот вхожу в инспекторский кабинет, в тот самый, откуда 11 лет назад комитетчики уводили меня на обыск под немигающим взглядом протоиерея В. «Ирония судьбы или с лёгким паром»! «Парилка» началась сразу же после «ноябрьских».

Кто не застал это время, поясню. «День 7-е ноября – красный день календаря» – празднование очередной годовщины Великой Октябрьской социалистической революции (ВОСР). После 1991 г. праздничная дата стала отмечаться как «день примирения», но абсурд этого был очевиден. Это всё равно, что во Франции «день примирения» между католиками и протестантами отмечался бы под праздник св. Варфоломея («Варфоломеевская ночь»). Или какую-нибудь гипотетическую «Неделю немецко-израильской дружбы» начинать в канун «Хрустальной ночи». (В ночь с 9 на 10 ноября 1938 г. [тоже «ноябрьские»!] по всей Германии прошли еврейские погромы). В последний раз в России «ноябрьские» отметили осенью 2004 г.

Утром захожу в свой «вольер» и снимаю трубку надрывающегося телефона. Дрожащий голос правящего.

– Вчера вечером случилось ЧП. Три студента академии были задержаны милицией; был составлен протокол. Немедленно исключайте их из академии! Через час доложить!

Приглашаю в кабинет дежурного помощника инспектора, и от него узнаю подробности. Действительно, трое наших «студиозусов» вернулись в здание академии с опозданием – после вечерней молитвы. Их допоздна продержали в отделении милиции: «устанавливали личности». Как же их угораздило попасть в райотдел? А вот как.

Изучая в академии апологетику, наши «пытливые умы» решили применить свои знания на практике. «Войдя в контакт» с молодыми баптистами, они решили провести богословский диспут на тему: «Чья вера лучше?». И вот, в разгар этого собеседования комитетчики ворвались в помещение и скрутили каждого из начинающих «златоустов»: «Вывели болезного, руки ему за спину и с размаху бросили в чёрный воронок».

А ведь дискуссия затрагивала такие вопросы, как иконопочитание, оправдание верой, почитание святых угодников Божиих. Где же здесь «антисоветский умысел» и «заведомо ложные измышления, порочащие советский строй»? Но на то «органы» и «компетентные»: важно не то, о чём говорят, важно – кто говорит. Ведь лидер молодёжной баптистской «устойчивой группировки» – сам Валерий Баринов! Итак, «кто есть кто».

Эта история началась ещё в далёком 1982 г. Уверовавшему поэту и музыканту Валерию Баринову удалось собрать тогда единомышленников, образовавших христианскую рок-группу «Трубный зов». Невзирая на запрет религиозной пропаганды, они пишут рок-оперу со вполне прозрачным названием «Второе пришествие». Местные общины помогать «Трубному зову» не рискнули, зато зарубежные баптисты предоставили Баринову высококлассную студию под Таллином, где была осуществлена звукозапись.

Подпольный выпуск магнитоальбома поначалу не вызвал ничего, кроме тотальной злобы. «Независимые» рок-критики обвинили группу в примитивизме, агрессии, сумрачной экзальтации. Братский совет баптистов отлучил Валерия Баринова от общины. Власти устроили травлю с арестами, обысками, психушкой, принудительными инъекциями аминазина. Но, как явствует из действий Баринова и Сергея Тимохина (другого участника группы), они ощущали себя не просто радикальной «тусовкой андеграунда», а проповедниками, зовущими народ к покаянию:

Есть, есть ещё время.

Покайтесь!

Есть, есть ещё место.

Спасайтесь!

С точки зрения рядового «совка» это были люди, как сказали бы сейчас, «со съехавшей башней». Они обратились к брежневскому руководству с просьбой разрешить группе официальные гастроли, но когда поняли, что из этого ничего не выйдет, передали рок-оперу на радио Би-би-си, а сами стали готовиться к записи второго альбома⁴³³

То, что сегодня открыто делает энергичный православный миссионер – диакон Андрей Кураев, собирая под сводами московского храма Христа Спасителя толпы молодёжи, четверть века назад считалось криминалом. Но это ещё «цветочки». «Изюминкой» было то, что Баринов был связан с... Кестон-колледжем!!! А в те времена это приравнивалось к контактам с НТС («Народно-Трудовой Союз»). Найденный при обыске журнал «Посев» гарантировал владельцу «гарантийку» (минимальную пайку) в лагерной зоне.

В течение ряда месяцев Валерий Баринов был «под колпаком» КГБ и находился в «оперативной разработке»: «наружники» отслеживали все его контакты и пытались отсечь «антисоветчика» от официально зарегистрированной общины евангельских христиан-баптистов. И когда наши «симеоны новые богословы» отправились в молитвенный дом на Поклонной горе, чтобы провести там диспут, то оказались перед закрытыми дверями. Но Баринов, подрабатывавший ночным сторожем на стройке, не растерялся и пригласил «господ диспутантов» в свою времянку-вагончик, стоящий неподалёку на стройплощадке. А через четверть часа сюда-то и подкатил милицейский воронок...

Выловив в лице Баринова крупную «щуку», оперативники извлекли из «невода» и наших «премудрых пескарей». Кое-кто из них попал в «поле зрение органов» впервые, а кто-то уже «числился за Комитетом». «Фигураном № 1» с православной стороны был студент, учившийся на третьем курсе ЛДА. Впоследствии, после «хождения по мытарствам», он был рукоположен во иерея. Поскольку литеры от «А» до «В» уже заняты, назовём его «протоиерей Г.».

С владыкой Никодимом Г. познакомился довольно поздно. Его первая (и последняя) встреча с митрополитом состоялась за полгода до кончины святителя. Выпускник престижного вуза, Г. работал в то время в Институте экономики Академии наук и учился в аспирантуре. В Москве он часто бывал в Елоховском соборе на патриарших богослужениях, где Святейшему Патриарху иногда сослужил митрополит Никодим. Бывая в городе на Неве, Г. посещал храм ЛДА; несколько раз он присутствовал там при совершении литургии апостола Иакова, которую возглавлял митрополит Никодим.

В один из майских дней 1978 г., по окончании богослужения, знакомый семинарист представил Г. владыке, но у юноши ещё не было намерения ставить крест на светской карьере. Более того, имелась некоторая насторожённость в отношении «либеральной» академии и «прогрессивного» митрополита: эта предубеждённость возгревалась в московских кругах, близких к «пименовскому окружению».

«Аудиенция» проходила в садике перед зданием академии. 40 минут владыка-«экуменист» прогуливался с молодым «экономистом». Обменявшись с «юношей, обдумывающим житье», несколькими фразами, святитель почувствовал, что тот ещё не готов к поступлению в семинарию. И деликатно не стал развивать эту тему, оставив вопрос открытым: «Приезжайте к нам в июне посмотреть на белые ночи!».

– Я не помню, о чём мы тогда говорили, – вспоминал о. Г. Но после беседы сразу почувствовал: этому архиерею и этой академии я доверяю полностью.

В качестве студента Г. перешагнул порог академии в сентябре 1980 г. ... Осенью 1983 г. в жизни студента третьего курса ЛДА началась «тёмная полоса». И его «лёгкий чёлн» не смог укрыться от шторма в безопасной гавани...

В отличие от Баринова, которому «светил срок», «вредоносный» Г. ходил «на грани фола». Тиснуть статью под псевдонимом в «Вестник РХД» – попробуй, докажи авторство. Пойти в Третьяковку и в зале древнерусской живописи начать демонстративное чтение акафиста перед Владимирской иконой Божией Матери – это ещё не криминал. (Кстати, о чудотворной иконе. Её судьба тоже решалась на Старой площади и у «смежников».)

Из архива ЦК КПСС. 4.09.1989. «Вопрос о передаче Московской Патриархии иконы Владимирской Богоматери, находящейся в Государственной Третьяковской галерее, передать для дополнительной проработки Министерству культуры СССР. Зав. идеологическим отделом ЦК КПСС А. Капто»⁴³⁴.

В общем, на Литейном от «материалов» на Г. ломился сейф. Но «трогать его не моги»; будет много шума; кроме всего прочего, Г. – «отличник учёбы» и первый иподиакон викарного архиерея. А тут – удачный расклад: викарий в загранкомандировке, и «антисоветскую триаду» во главе с Г. можно выкурить из академии руками инспектора, а потом «стравить» его с ректором.

Надо спасать ребят во что бы то ни стало. Что бы сделал в этой ситуации в этом же кабинете недоброй памяти протоиерей В.? Взял бы «под козырёк», и было бы как у поэта, в песне: «Ну а наутро он продал всех подряд...». Вспоминаю, как «прикрыл» меня в своё время владыка Никодим, и решаю: моими руками они этого не сделают!

Полчаса ушло на созыв «экстренного воспитательского совещания» в узком кругу помощников инспектора. Ввожу «ограниченный контингент» в курс дела. Что нам известно официально? То, что три студента пришли в общежитие академии после отбоя, и это, как положено по инструкции, было отмечено в журнале дежурных помощников. А всё остальное – неофициально, по звонку. А мы – не из семейства «позвоночных» и дёргать себя за ниточки не дадим. А если, предположим, придёт официальная бумага из райотдела милиции: «Задержаны при проведении религиозного собрания без предварительного разрешения местными органами власти», – так это всего лишь административное нарушение, и «высшая мера» – штраф 50 рублей. (Перешли вы улицу на красный свет. Заплатили трёшку штрафа постовому. Но никому не придёт в голову увольнять вас с работы. Это в гитлеровской Германии не разрешалось проводить ни занятий по пению, ни вечеров, посвящённых разбору Библии, если об этом за месяц не сообщалось властям)⁴³⁵.

Подвожу итоги «совещания». Едет мужик зимой из леса в деревню, и догоняют его волки. Мужик сбрасывает тулуп и нахлёстывает гнедую. Хищники бросаются на овчину, а крестьянин, «на дровнях торжествуя», уходит от погони. Предлагаю снизить нарушителям балл по поведению за опоздание: главное – выиграть время. Приедет викарий, примет эстафету и прикроет.

Помощники-коллеги согласны, и мы «на колене» составляем «экстренный протокол». А затем «прикладываем руку»: иеромонах Маркелл (Ветров), иеромонах Иннокентий (Павлов), иерей Александр Ранне. Но у четвёртого «дрогнула рука», и он сдавленным голосом умоляет: «Можно не упоминать моего имени? Я человек семейный, мне надо кормить детей!». С пониманием даём ему «отпускную грамоту»: если подпишет, то, как потом дети будут без отца?

Вспоминает игумен Иннокентий (Павлов).

"Это был первый год моего преподавания в ленинградских духовных школах. Помню, как-то ранним утром о. Августин, зная, что я в стенах академии, позвал меня на «чрезвычайное воспитательское совещание». Прежде чем ставить перед Учёным советом вопрос об исключении, требовалось такая формальная процедура: без неё никого исключить было нельзя. На том совещании в мою обязанность входило составление протокола, и я никогда не забуду фразу, которую я тогда записал. Она представляла собой не что иное, как reductio ad absurdum: «студенты такой-то, такой-то и такой-то глубоко раскаиваются в случившемся». Для той публики, которая потом должна была знакомиться с протоколом, эмоционально это прозвучало бы сильно, а рационально – это полнейший абсурд«. Совещание закончено, и тут же – звонок «сверху».

– Ну, как, исключили?

– Нет, владыка. Решили снизить балл по поведению!

– Трубка срывается на визг: «Вы ещё пожалеете!»

Архиерей бросает трубку; моя тоже ложится на рычаг, после чего выдёргиваю вилку из штепселя, чтобы отключить телефон: в ваших играх участвовать не намерен!

«Пожалеть» пришлось очень скоро. Потянулись годы «поражения в правах». Г. и К° (компания) после ЧП были всё же исключены (но не моими руками) и находились в опале вплоть до разгона ГКЧП. Что касается их оппонентов по богословскому диспуту, то из сторожки они попали под стражу. Поскольку записать второй альбом «Трубного зова» в Союзе было уже нельзя, Баринов и Тимохин планировали перейти границу, записать альбом в Финляндии... и вернуться обратно в Ленинград. Их поймали на лыжне в Западной Карелии: Тимохину присудили два года исправительных работ, Баринов же едва не погиб в лагерях и вышел на свободу лишь в 1987 г.

На что же рассчитывали «бременские музыканты»? Система охраны государственной границы СССР преподавалась как специальный курс в школах КГБ и МВД и была возведена таким образом в ранг науки. Учебника по этой «охранной» науке наши беглецы не читали, но об оснащении и устройстве рядового участка советской гранцы им узнать было бы интересно – и не на нарах, а до побега.

Элементы границы, если двигаться из глубины страны к её рубежу, таковы.

1. Пограничная полоса. Это – примыкающий к границе район. Населению позволено здесь проживать, но всякий житель должен иметь особое на то разрешение с отметкой в паспорте. Для въезда в пограничную полосу и даже для проезда через неё требуется специальное разрешение органов милиции. Контроль проводится военными нарядами пограничных войск. Всех оказавшихся в пограничной полосе без такого разрешения задерживают и выясняют цель их появления в запретном районе.

2. Укреплённая полоса. Её ширина – в среднем 100 метров. На полосе размещены различные так называемые «приграничные системы».

а) Забор из колючей проволоки на бетонных столбах с козырьками. В заборе имеется много ворот, которые открываются с погранзаставы при помощи телереле. Для того, чтобы дежурный связист на заставе включил реле, пограничник должен позвонить ему по телефону и сообщить код-цифру, каждый день новую, даваемую начальником заставы. Вдоль границы на нейтральной полосе расположены столбы с ячейками, к которым пограничник подключает висящую у него на поясе телефонную трубку. Проволока забора находится под малым электрическим напряжением; прикосновение сдвигает провода или козырёк на столбе, и тогда на заставу поступает сигнал.

б) Сразу за забором пролегает контрольная следовая полоса (КСП) шириной в пять-шесть метров. (А наши барды считали, что КСП – это Клуб самодеятельной песни?! – а. А.) Она регулярно перепахивается, так чтобы на рыхлой земле отпечатывались все следы.

в) Далее идут заграждения из колючей проволоки витками, а также натянутые на низких колышках.

г) В траве и зарослях проложена скрытая «система» – незаметные стальные проволочки с петлями. «Если человек бежит в зарослях и попадает ногой в стальную петлю, он падает, пытается встать, попадает в другую такую же петлю... рассказывал перешедший на Запад советский солдат-пограничник. – Чем больше он старается высвободиться, тем сильнее затягивают его эти петли. У нас даже проводились опыты – заставляли кого-нибудь залезть в «систему». Никому вылезти ни разу не удалось».

На укреплённой полосе находятся вышки, и пограничники с биноклями просматривают местность.

3. Нейтральная полоса, или, как её иногда лирически называют, «ничья земля». Хотя она ничья, по ней патрулируют вооружённые автоматами пограничники с собаками, по два человека. Начальники застав обязаны, чтобы ещё больше затруднить нелегальный переход границы, часто менять часы смены постов и маршруты патрулирования границы. Жители пограничной полосы, несмотря на отметку в паспорте, допускаются на нейтральную полосу только по дополнительному специальному разрешению и под охраной двух вооружённых солдат.

Приказ открывать огонь по беглецам, ассоциировавшийся на Западе с границей ГДР, давно уже существовал для советских пограничников. За убийство беглеца пограничник получал государственную награду – медаль «За отвагу», хотя в общем нужно не так много отваги, чтобы из автомата застрелить в спину безоружного человека. В назидание пограничникам политработники рассказывали даже, как убежавшего за границу начальника одной из погранзастав «советские люди нашли и пристрелили». Впрочем, беглеца (официально «нарушителя») стараются взять живым. Выигрывает ли он от этого, трудно сказать.

Ну, а если «нарушителю» всё-таки удаётся преодолеть все препятствия? Тогда, если только для этого есть какая-либо возможность, за ним устраивалась погоня. Сколько раз поисковые группы советских военнослужащих отправлялись в Западный Берлин ловить беглецов! В годы оккупации Австрии такие же группы высылались по тревоге в занятые западными войсками секторы Вены.

Ловля беглецов вне пределов советской территории не имела ровно никакого правового основания. Расчёт при проведении таких операций – на то, что западные власти стушуются и молчаливо разрешат ловить на своей территории советских граждан, как беглых рабов. Такой расчёт иногда оправдывался. Поддавшись настояниям Москвы, граничащая с Советским Союзом несоциалистическая Финляндия (не говоря уже о социалистических странах) не раз выдавала советским властям беглецов, поверивших словам о праве на политическое убежище.

Надо отдать должное Советскому правительству, что оно и не подумало отплатить эту услужливость той же грязной монетой. Отто Куусинен, возглавлявший после нападения СССР на Финляндию в конце 1939 г. марионеточное «народное правительство Финляндии», не только не был выдан на суд, но сделался членом Президиума и секретарём ЦК КПСС⁴³⁶.

А Баринов и Тимохин были кандидатами не в ЦК, а в з/к. На суде присутствовал представитель руководства местной общины евангельских христиан-баптистов. Вызванный в качестве свидетеля, он, не моргнув глазом, заявил: подсудимые из общины исключены, от Церкви отлучены. (Прямо по Евангелию: «Пришёл к своим и свои Его не приняли» (Ин. 1:11). И тогда старший пресвитер по Северо-Западу, честный и принципиальный человек, в сердцах бросил «заангажированному»: «Это тебе не простится и на Страшном суде!».

Когда избитый урками Баринов доходил в лагерном бараке, сотни кассет с записями «Второго пришествия» произвели нечто вроде религиозного шока среди советской молодёжи, никогда до того не задумывавшейся о существовании Господа. В песнях «Трубного зова» не было никакой политики. Никакой антисоветчины – только плач о грехах и призыв открыться Христовой любви.

Писатель Юлий Даниэль, отбывавший срок за «несвоевременные мысли», определил зону как край непуганых идиотов. Во всяком случае, наличие в лагере агитационного плаката с цитатой из Горького: «Нет ничего прекраснее, чем свободный труд свободно собравшихся людей!», заставляло серьёзно усомниться в умственных способностях местного начальства. Но даже этот не к месту пришпандоренный лозунг явно проигрывал в идиотизме простому и ясному: «Ленин с нами!» Такого не придумаешь в анекдоте. Один баптист, сидевший в лагере, говаривал соседям-социалистам: «Хорошие вы ребята, а вот неверующие, в ад попадёте. А в аду никаких сковородок – только газета «Правда» и телевизор, по которому всё время Брежнев выступает, – ни кофе, ни чаю»⁴³⁷.

Согласно эсхатологическому «сценарию», пророческое слово должно непременно воскреснуть. Чудо воскрешения «Трубного зова» произошло на наших глазах. Его земному инициатору, продюсеру Александру Сплошнову, удалось разыскать в Белоруссии мастер-ленту 1983 г. Затем в течение двух лет реставрировали рвущийся вокал Баринова. Как признавались сами участники проекта, постоянным источником вдохновения для них служили картины Владислава Провоторова (ныне православного священника), особенно его цикл «Семь трубных гласов» (1991–1992)⁴³⁸. В начале 1990-х за такие композиции уже не сажали...

...В 1985 г., по истечении двухлетнего срока пребывания в должности инспектора, я подал прошение об отставке. А опала стала ослабевать лишь после кончины митрополита Антония. В 1989 г. владыка Ленинградский и Новгородский Алексий, «прикрывавший гонимого», предложил мне подумать о епископском сане. Признательный за благорасположение, я, тем не менее, деликатно отказался и до сих пор об этом не жалею. Использую свои силы на церковно-научном поприще. Слишком сильно в подсознании закрепился условный рефлекс: надо держаться подальше от высоковольтного щитка с надписью: «Не влезай. Убьёт!». Ведь владыка Никодим «сгорел», не дожив до 50-ти...

Держитесь, ребята, держитесь!

С подонками будьте на «ты».

Ещё вы стране пригодитесь

На случай кромешной беды.

Держитесь за звуки оркестра.

Что боль причиняли сердцам,

и лишь не держитесь за кресло,

Что будет предложено вам⁴³⁹.

Когда-то Александр Фадеев, возглавлявший Союз писателей, пожаловался Сталину: «Инженеры душ человеческих» – косноязычные пьяницы и подонки, а пишут в основном друг на друга. И Сталин ответил: «У меня нет для Вас других писателей. Работайте с этим «материалом!"».

После смерти «лучшего друга писателей» наступила оттепель; в 1956 г. прошёл ХХ-й съезд, но в творческих «серпентариях» мало что изменилось. Свидетельствует генерал-лейтенант КГБ Е.П. Пивоваров, прослуживший в органах госбезопасности ровно полвека: с 1938 по 1988 гг.

– Евгений Петрович, с 1957 по 1960 г. Вы были начальником Четвёртого управления КГБ. Удивительно: такой серьёзный профессионал – и вдруг, мягко скажем, не уважаемая всеми идеологическая контрразведка...

– Что касается грязной работы, то кто мог остаться чистым в этих авгиевых конюшнях? Я имею в виду творческие союзы. Постоянные склоки, раздоры, доносы. Особенно в Союзе писателей. Все пишущие! Нам оттуда анонимки мешками доставляли. Я даже у них на собрании выступал. Призывал покончить с этим. Всё без толку⁴⁴⁰.

В подобной ситуации был и владыка Никодим, с той лишь разницей, что «органы» целенаправленно старались разлагать церковную среду. Илья Оренбург высказал простую, но мудрую мысль: «Соотношение хороших и плохих людей в любом обществе примерно одинаково. И от государства зависит – какие именно качества будут поощряться в человеке». А тоталитарные режимы, как известно, провоцировали людей на худшее.

Один из питомцев ЛДАиС – Юрий Губан – очень точно и ёмко отразил тогдашнюю ситуацию: «Каждый, кто учился в Ленинградских духовных школах в 60-е – 70-е годы нашего (ХХ-го) фантасмагорического столетия, никогда не забудет особой атмосферы, окружавшей тогда Александро-Невскую лавру. Это была атмосфера высоких мечтаний и низких поступков, правды и лжи, дружбы и предательства, чести и постыдного человекоугодничества, показной открытости и реальной чудовищной изоляции. Стороннему наблюдателю тайны церковной жизни недоступны»⁴⁴¹.

Да что там «стороннему»! В те годы вокруг владыки Кирилла, ректора ЛДА, отирался «рыжий»; у ректора он был на побегушках, в качестве личного секретаря. Прошли годы, в 1985 г. владыка ректор был перемещён на самостоятельную кафедру, но иногда приезжал в родной город и посещал альма матер. Земля слухами полнится, и однажды я спросил владыку: «А Вы знаете, что Ваш секретарь стучал на Вас же своим хозяевам с Литейного?» В ответ слышу: «Да, теперь знаю...».

На встречу с «кумом» «Феофан Исповедник» бегал по средам, перед акафистом. В другие дни после обеда к нему можно было подойти с каким-либо вопросом. Но не в среду: «Только не сегодня! Мне некогда, убегаю!» Память хорошая, и вот на конспиративной квартире идёт «слив компромата»: кто о чём говорил, какой «антисоветский» анекдот рассказал.

На службу в храм прибегает запыхавшись, минута в минуту; лицо красное, глазки бегают... Акафист подходит к концу. Кладём земной поклон перед иконой Божией Матери «Знамение». Рыжий падает ниц, но из-под клобука украдкой поглядывает на образ: «Простила или не простила?». А потом на съёмной квартире «снимает напряжение», и дым коромыслом до утра...

О том, как в те годы проходила вербовка осведомителей, рассказал бывший негласный сотрудник КГБ, член Союза писателей Лысов (агентурная кличка «Олег»).

Как официально оформлялись отношения со стукачами? Подпиской. Выглядит она примерно так: «Я, Иванов Иван Иванович, изъявляю добровольное желание сотрудничать с органами госбезопасности (вариант: помогать органам КГБ в их работе). Об ответственности за разглашение факта сотрудничества предупреждён. Даваемые мною материалы буду подписывать псевдонимом Веснин. Число. Подпись». Выбор клички стукача – дело тонкое: нельзя, чтобы она напоминала фамилию или имя кого-то из родственников, друзей, но при этом должна легко запоминаться. Как только человек даёт такую подписку, его надо сразу заставить написать агентурное сообщение. На комитетском сленге – «шкурку».

«Шкурка» необходима и в тех случаях, когда человек отказывается дать подписку о сотрудничестве с КГБ. «Бывают трудные случаи, – жаловались комитетчики. – Поговорили, хорошо поговорили, источник даёт агентурную информацию. В конце говоришь ему: надо дать подписку. Он отказывается. Разъясняешь: «Подписка необходима, чтобы не было разглашения факта сотрудничества». Он ни в какую. Тогда просишь: «Коротко запишите мне фамилии, факты, чтобы нам не ошибиться, никого зря не наказать». Это часто срабатывает. Агентурного сообщения вполне достаточно, чтобы завести на агента карточку. Подписка затем последует».

Или не последует. В последние годы она стала необязательной. Обходились и без подписки. Нередко и устных бесед с комитетчиками было достаточно, чтобы в оперативные архивы КГБ легла ещё одна карточка агента. Это к тому, что, идя на самые, казалось бы, безобидные отношения с чекистом (дескать, дам им информацию общего свойства), надо отчётливо сознавать, что за этим может последовать⁴⁴².

Осенью 1983 г. «органам» не удалось моими руками исключить из академии трёх неугодных им студентов. Вскоре мне это «аукнулось», и выезд на зарубежные конференции был перекрыт. На моё имя из-за рубежа по-прежнему приходили приглашения принять участие в богословских конференциях, выступить с докладом и т. п. Но беспокоить руководство ОВЦС уже не было смысла – всё равно власти выездную визу не дадут. И как отвечать на письма? Чем мотивировать отказ? Будучи в Москве, зашёл в ОВЦС. Тогдашний председатель Отдела – митрополит Минский и Белорусский Филарет (Вахромеев) – по-отечески заключил меня в объятья и воскликнул: «Что они там, в Питере,– с ума посходили?».

... А тем временем «рыжий» «набирал очки», и хозяева продвигали своего фаворита в «номенклатурную обойму». С «кумом», который курировал академию, они были полными тёзками. «ФИО» «кума» большим секретом не были: в качестве наблюдателя он участвовал в миротворческих конференциях, и его «закрытые» данные открыто фигурировали в списках участников форумов. Но в академии он был «фигурой умолчания», и те, кто были у него «на контакте», держали язык за зубами.

... «Феофан-исповедник» выбегает из канцелярии, преисполненный важности. Мы беседуем с коллегами, а он, по своему обыкновению бесцеремонно вклинившись в разговор, даёт мне «ЦУ»: дескать, срочно сделать то-то и то-то. А я в ответ, со смирением:

– Хорошо, Олег Иванович! Будет сделано, Олег Иванович!

И как хлыстом по лицу! Собеседники на секунду теряют дар речи, их тоже «бьёт током». Сдавленные смешки, а «рыжий» в ответ: «Ты ещё пожалеешь!».

Вскоре коллеги-преподаватели по-дружески предупредили: «кум» в бешенстве: «Расшифровка агентуры!». «Олега Ивановича» стали сторониться, и, как информатор, он потерял «оперативную ценность». Над ним открыто смеялись: «Пишите доносы, «источник» Галинский!». А смех, как известно, убивает. И теперь, входя в Академию, «Феофан Исповедник» втягивал голову в плечи...

А ты стучи, стучи,

А тебе Бог простит,

А начальничек

Тебе срок скостит...

(Александр Галич)

Комитетский жаргон прямо-таки пёр из него. Как сказал бы простой секретарь? – «Напиши (составь) такую-то бумагу!». А непростой – многозначительно: «Набросай». Но слышит от меня в ответ: «Я на себя письменных материалов не даю!» Ему уже трудно было выйти на других преподавателей. На воспитательском совещании обсуждается характеристика одного из воспитанников. Преподаватели его хвалят: скромный, усерден в учёбе. И тут вклинивается Фофик: «А вот по моим каналам..."

На блатном жаргоне информаторы имеют массу синонимов: борзописец, вложник, гад, девятка, дятел, засыпало, квочка, козел, масть кумовская, фраер зоб за два шнифта, Чебурашка, яровая сука и т. д. Мало, наверное, найдётся людей, которые так или иначе не пострадали бы в большей или меньшей степени от доноса стукачей⁴⁴³.

... Конец 1985 г. Мною уже давно подано прошение об освобождении от должности инспектора академии и секрета из этого не делаю. Номенклатурная «кость» брошена обратно, но нужно дотянуть до конца полугодия. Правящий архиерей и «кукловоды» озабочены: в истории возрождённой академии такого ещё не бывало. Если «второе лицо» добровольно слагает с себя полномочия, то надо менять «всю систему». И вот последовало решение Священного Синода: архиепископ Кирилл (Гундяев) переводится в Смоленск на самостоятельную кафедру, пробыв в должности ректора ЛДАиС ровно десять лет – день в день. Уже объявлено, что владыка Кирилл в последний раз возглавит совершение литургии в академическом храме.

В воскресенье утром прихожу в академию и сразу слышу: срочно к владыке ректору! Вхожу в покои, испрашиваю благословение. Суть вопроса; завершая богослужение, владыка обратится с прощальным словом к студентам и прихожанам, а мне, как инспектору, полагается сказать в ответ несколько слов от лица всей академии. С пониманием принимаю пожелание и направляюсь в храм, обдумывая содержание ответной речи.

В алтаре подбегает взволнованный «источник»: о чём шла речь в покоях? Его беспокойство мне понятно: ведь «рыжего» тоже приглашали к ректору – для подстраховки. Но пока его искали, вопрос был решён, и в ректорские покои он не попал. А нервы на пределе: как раз в эти дни в «сферах» решалась его судьба – инспекторское кресло – это трамплин к архиерейскому. Окрылённый, он мчится в покои, и вдруг – от ворот поворот. Едва сдерживая волнение, повторяет с дрожью в голосе; о чём говорили? А мне не то чтобы смешно, но забавно: выскочил из-за угла, схватил «бесхозную кость» и тянет в свою конуру.

– Да не переживай ты так! Всё твоё будет! Никому эта «кость» не нужна!

И тут «искателя чинов» прорвало: прямо в алтаре, у престола раздалась... матерщина! Это был «момент истины» – маска сброшена. С тех пор для меня этот «персонаж» не существует, какие бы благочестивые личины он на себя ни надевал. И какое бы «право ношения креста на клобуке» не имел...

В одном из интервью зам. Председателя Отдела внешних церковных связей протоиерей Всеволод Чаплин совершенно справедливо заявил: «Можно по-разному относиться к личностям епископов, но нельзя по отношению к ним употреблять хамские выражения, потому что епископ – это человек, символизирующий за богослужением Христа и в этом качестве являющийся частью сакрального пространства»⁴⁴⁴.

Но никто ещё не отменял слов Спасителя: «Не то, что входит в уста, оскверняет человека; но то, что выходит из уст, оскверняет человека» (Мф. 15:29). И слов апостола Павла: «Гнилое слово да не исходит из уст ваших» (Еф. 4:29).

Пробыв короткое время в должности инспектора, «источник знаний» вынужден был оставить академию; его перебросили в ОВЦС. Но и в Москве он быстро «засветился», и тогда «вещего Олега» перебросили в Западную Европу, – в одну из стран с «тяжёлым контрразведывательным режимом». Где матерящаяся «часть сакрального пространства» спивалась при «местной резидентуре», пока врачи не запретили: «Вы себя погубите!».

А времена менялись; в 1989 г. пала Берлинская стена, и «зарубежники» всё чаще стали общаться с представителями Московской патриархии. Начались неофициальные переговоры о возможном сближении, которое в наши дни стало реальностью. Но простодушные «карловчане» не знали и «не имели права знать», кто в те годы в «доверительных беседах» представлял интересы Чистого переулка...

Встаёт законный вопрос: а нужно ли благочестивому читателю знать про это? Есть расхожий афоризм: «Народ, который забывает своё прошлое, рискует повторить его в будущем». Но можно и более конкретно. 1939 год, начало Второй мировой войны. Фюрер, в кругу старых партийных товарищей, обсуждает «окончательное решение еврейского вопроса». Все согласны, но всё же звучит «конструктивный» вопрос: «А как к этому отнесётся мировая общественность?» И «наци № 1» ответил: «В 1915 г. турки уничтожили 2 миллиона армян. Кто сегодня помнит об этом?».

... 6 сентября 1990 г. председатель КГБ Владимир Крючков издал секретный приказ под № 00111 «О совершенствовании системы учёта и хранения документов на агентуру органов безопасности». С типичной для советских официальных документов суесловной мотивировкой – «в целях совершенствования хранения материалов, защиты прав и интересов граждан, сотрудничавших с КГБ, и сосредоточения сил оперативного состава на решение задач по обеспечению государственной безопасности».

«Совершенствование» по Крючкову означало массовое уничтожение всех следов сыска. Подлежали ликвидации личные и рабочие дела агентов и резидентов, содержателей конспиративных квартир, сведения на лиц, исключённых из агентуры за «двурушничество и дезинформацию», а также сами отборочные списки на уничтожение и картотека. О масштабах этой чистки представление может дать цифра 95,7 тысячи гласных и негласных сотрудников, занимавших официальные должности и числившихся в 1982 г. в материалах одного лишь центрального архива. Приказ предписывал завершить эту операцию до конца 1990 г.

Как видно, опасения за судьбу своих осведомителей посетили руководителей КГБ по меньшей мере за год до путча. Пришедший к руководству КГБ СССР 23 августа 1991 г. Вадим Бакатин попытался остановить операцию по истреблению архивов. Об этом были разосланы строжайшие приказы на места. Но чистка ещё какое-то время продолжалась, теперь уже в порядке «низовой инициативы» и в осенние месяцы того года. Во всяком случае, в Ленинграде она была остановлена, лишь когда начальником управления туда прибыл депутат Сергей Степашин⁴⁴⁵.

В начале 1990-х годов, когда существовала вероятность, что подписанные бумажки вдруг всплывут сами, один довольно знаменитый петербургский интеллигент выпустил книгу, где рассказал, какие бывали смешные случаи. Вызвали его ещё перед войной, про что-то расспрашивали, а он задумался о своём – погрузился в лирические какие-то мысли. Ему подали бумажку – он расписался: машинально, не глядя. Следователь ему: выберите псевдоним для своих сообщений, а лично являться будете по таким-то дням. Только тут, – говорит интеллигент, – я и понял, что завербован. Конечно, возмутился, запротестовал. И хотя являлся по назначенным дням как миленький, но сообщал исключительно вздор и ерунду.

Книжка прошла незамеченной – очень уж была скучна, – образ интеллигента нисколько не потускнел, так что не стоило и врать. Но сколько вокруг таких несчастных пребывающих в постоянной тревоге: бумаги-то все там, а навлечёшь недовольство – найдутся, и общественность, чего доброго, неправильно поймёт⁴⁴⁶.

Так что же, «вещий Олег и Компания» могут не беспокоиться? «Спи спокойно, дорогой товарищ»? Как знать... Всё же многое сохранилось. Но время, когда всё шире открывались архивы, очень быстро прошло. Дверцы к потаённой их части захлопнулись. А сами потаённые архивы выжившего ведомства ждут встречи с будущими историками в иные времена...

... Предвижу, что какой-нибудь протестантский пастор будет цитировать «избранные места» из этой главы в проповеди во время молитвенного собрания. И внушать членам общины: вот, мол, что представляет из себя Русская православная Церковь! Что можно на это ответить?

Да, были несломленные «инициативники», отколовшиеся от ВСЕХБ, были адвентисты-реформисты, шедшие в лагеря и отбывавшие срок в одних бараках с членами Катакомбной Православной Церкви. Но всех прихожан в подполье не схоронишь, и «видимая» Церковь была обречена отдавать «кесарю кесарево».

Чехов всю жизнь по капле «выдавливал из себя раба», а из нас десятилетиями выдавливали Чехова: «Советская власть плюс манкуртизация всей страны»; «формирование нового человека социалистической формации». В те времена у каждой зарегистрированной христианской общины был свой «скелет в шкафу». И если подобные воспоминания появятся у собратьев во Христе в инославных Церквах, это будет свидетельством совместного очищения от тяжкого груза прошлого.

Владыке Никодиму не суждено было дожить до эпохи «ускорения» и «гласности». В годы Горбачёвской перестройки стрелку политического барометра часто зашкаливало: то «буря», то «великая сушь». А опытные «пушкиноведы» предупреждали:

Товарищ! Верь, – пройдёт она,

Так называемая «гласность».

Ну, а пока госбезопасность

Запишет наши имена.

Щупальца КГБ не размыкались на общецерковной «шее» вплоть до распада Советского Союза. Из отчётов 4-го отдела 5-го управления КГБ СССР. Ноябрь 1986 г. «Через ведущую агентуру из числа проповедников АСД (адвентистов седьмого дня. – а. А.) в Туле проведено переизбрание старшего служителя церкви по Центральному региону. В результате на эту должность вновь продвинут агент «Светлов""⁴⁴⁷.

Опытные психиатры знают, что даже устойчивый бред больного, одержимого «сверхценной идеей», имеет свою систему, свою параноидальную логику. Известно, например, что родина адвентизма – США; там находятся центры этого движения. А значит, нужно отслеживать «каналы», по которым ЦРУ может влиять на адвентистов, живущих в Советском Союзе.

Но старообрядцы, в отличие от «сектантов-западников», – свои «в доску». Их Церковь – древнее «Никоновской»; они сами себя загнали в «гетто» и замкнулись на проблемах «двуперстия» и «сугубой аллилуйи». Спрашивается: где инструкции ЦРУ, и где прадедовское древлеправославие? Но Лубянке спущен план по «разработке» старцев, и его надо выполнять.

(Из 20 посаженных старообрядческих епископов перед войной осталось в живых двое. Они вышли на свободу и воссоздали иерархию и полноту Старообрядческой Церкви⁴⁴⁸.

Июнь 1986 года. «Проводилась работа по подготовке и проведению собора старообрядческой церкви белокриницкого толка, на котором состоятся выборы главы этой Церкви. В этой связи в 20 органов КГБ-УКГБ направлена ориентировка с просьбой поддерживать через имеющиеся возможности наиболее приемлемую для нас кандидатуру...»⁴⁴⁹

Глядя на «старшего брата», активизировалась и польская «безпека» (госбезопасность). Тем более что у Лубянки был богатый опыт. 26 ноября 1924 г. состоялось покушение «неизвестных лиц» на жизнь Святейшего Патриарха Тихона – лишь по ошибке вместо патриарха был убит его келейник. Вот как это было.

Однажды вечером, в 11 часов, Яков Сергеевич (келейник) находился у Патриарха, когда в передней кто-то ключом снаружи отпёр дверь и торопливыми шагами прошёл в патриаршие комнаты. На пороге показались двое мужчин. Один из них остановился на пороге, другой, держа руку в кармане брюк, устремимся к Патриарху. Яков Сергеевич бросился наперерез, успел загородить своим телом обожаемого им Патриарха. Грянул выстрел. Яков Сергеевич рухнул на пол.

Дальше всё было страшно быстро и необъяснимо. После убийства Якова Сергеевича двое ворвавшихся неожиданно (вместо того, чтобы прикончить Патриарха) бросились стремглав в обратном порядке, в переднюю. Один из них схватил с вешалки шубу, и затем оба, толкая друг друга, побежали вниз по лестнице. Но что самое непонятное: Патриарх бросился за ними в погоню, крича: «вернитесь, вернитесь! Вы человека убили!» И возвратился к себе только тогда, когда внизу хлопнула дверь. Тут он склонился к телу своего верного слуги: пуля прошла почти навылет в предсердие – Яков Сергеевич был убит наповал...

... «Известия» изобразили всё дело в юмористическом виде, поместив заметку о краже шубы у патриарха Тихона и не обмолвившись ни словом об убийстве⁴⁵⁰.

В октябре 1984 г. агенты безпеки ликвидировали католического священника Ежи Попелушко, активного сторонника независимого профсоюза «Солидарность». Тело о. Ежи со связанными руками и с кляпом во рту было найдено в водоёме поблизости от города Влоцлавека. Клириков, неугодных властям, безпека уничтожала и раньше – батюшки просто «пропадали». Но в данном случае «беспечные» киллеры оставили много улик, и преступление получило огласку. Дело взял «на контроль» сам папа римский Иоанн Павел II (поляк по национальности). «Начальнику режима» – генералу Ярузельскому ничего не оставалось делать, как дать команду на расследование. Четверо агентов безпеки признали свою вину, покаялись на суде и получили различные сроки заключения. (Как горько шутили тогда поляки: дали, скажем, одному 12 лет –2 года за убийство и 10 лет за то, что плохо сработал).

О. Ежи Попелушко был похоронен в ограде костела св. Станислава в Варшаве, – там, где он служил. С 1984 по 1997 гг. его могилу посетило более 13 миллионов паломников; одним из них был папа Иоанн Павел II. Над могилой – изображение св. Георгия Победоносца, поражающего дракона. И надпись: «Его зовут Ежи (польск. – Георгий)»...

1989 г. был «переходным» в отношении советских властей к религии. После празднования 1000-летия Крещения Руси (988–1988) постепенно начали укрепляться позиции Московского патриархата. Что же касается других конфессий и деноминаций, то этот процесс был более сложным и противоречивым. Наиболее ярко это проявилось в «деле кришнаитов». В Советском Союзе с 1970-х годов их нещадно преследовали, бросали в тюрьмы, в психиатрические лечебницы. Это вызвало массовые протесты на Западе; за «простых советских кришнаитов» заступались не только их зарубежные «собратья по сознанию Кришны», не только правозащитные организации, но даже представители христианской общественности. (Сегодня травят их, а завтра возьмутся за нас.) В конце концов главный «архитектор перестройки» дал команду прекратить процессы против «религиозников», и кришнаиты получили регистрацию в Совете по делам религий.

Комитетчики были вне себя от гнева. Сколько «наработок» и «разработок» пошло прахом! В 1970-х годах Суслов скомандовал: «Фас!», и они, «притравленные», вцепились в кришнаитские глотки. А теперь Горби даёт задний ход: «К ноге!». Но челюсти бульдога можно разжать только после смерти, да и то с трудом. И между Лубянкой и Старой площадью началась глухая борьба. Её жертвой стал тогдашний председатель Совета по делам религий Харчев. По проискам «комитетчиков-антисоветчиков» он был снят с должности и, как номенклатурщик, отсиживался в подмосковном санатории на «пересидке" – в ожидании нового назначения. Там-то и взял у него интервью корреспондент перестроечного «Огонька».

Вопрос. Регистрация кришнаитов и их паломничество в Индию Вам откликнулось?

Ответ. И ещё как... Их регистрация как религиозного общества была сопряжена с очень большими трудностями. За кришнаитами шла форменная охота, их арестовывали, судили, отправляли в лагеря. И всё это – не в какие-то сталинские времена, а всего лишь несколько лет назад, в наши дни. Таким образом, признать кришнаитов – значит признать, что процессы против них не имели под собой законного основания. Иными словами, признать, что допущен произвол⁴⁵¹. Вот уж поистине «левая рука не знает, что делает правая» (Мф. 6:3).

Такой же «двойной стандарт» бытовал и по отношению к другим религиозным общинам, отличавшимся повышенной социальной активностью. В ряду таких движений были евангельские христиане-баптисты. Надеюсь, что когда-нибудь они сами напишут и опубликуют мемуары о том, как шла эта глухая борьба – «за нашу и вашу свободу». А пока – фрагмент из устных воспоминаний активного участника тогдашних сражений на «невидимом фронте».

Из-за личной скромности он просил не упоминать его имя и видную должность, которую он занимает в общине евангельских христиан-баптистов. Но, с другой стороны, не возражал против публикации тех почти детективных историй, в которых ему пришлось играть ведущую роль. В эпоху гитлеровского тоталитаризма многие священнослужители боролись против «коричневой чумы», но в массовом сознании советского телезрителя такой знаковой фигурой стал киношный «пастор Шлаг». А в нашем рассказе речь пойдёт о противостоянии «красно-коричневым», в котором участвовал реальный «старший пресвитер (епископ) Н». Вот его рассказ об одной «операции», где он был своего рода «режиссёром». Детали повествования не претендуют на точность, но в целом ситуация излагается с максимальной достоверностью.

С приходом к власти Горбачёва (1985 г.) Русская православная Церковь почувствовала некоторое «послабление», но в отношении протестантских общин продолжался «прессинг по всему полю». «Органы» старались «нейтрализовать» не только пасторов, но и рядовых прихожан, если это были не бабульки-пенсионерки (в лагере их всё равно пришлось бы «сактировать»), а социально активная молодёжь (этих – на лесоповал). О том, чтобы идти в учителя – речи быть не могло: идеологический фронт! В медицину – тоже не поощрялось: ведь когда человек на грани жизни и смерти, он поневоле задумается о вечности, а «коварные сектанты» – тут как тут!

Работала себе в больнице тихая скромная медсестра-анестезиолог. Училась в медицинском институте, мечтала стать врачом. Но вызвали в деканат, поставили перед выбором: либо уйти из баптистской общины, либо из вуза. Из института исключили, но с работы так просто не уволить – КЗОТ на защите трудящихся масс, а про «религиозные пережитки» там ничего не прописано. Заявление «по собственному желанию» написать отказалась, на угрозы не реагировала.

... После долгой и трудной операции пожилой врач-хирург обращается к своей помощнице: «Таня! Давайте погуляем по саду!». Медсестра с удивлением смотрит на шефа: с чего это вдруг? Седина в бороду, бес в ребро?

– Иван Иванович! Я замужем!

– Таня! А я ещё раз говорю: надо погулять!

И в саду, без прослушки, шёпотом:

– Танечка! Завтра у нас плановая операция. Привезут умирающего – неоперабельный рак. В любом случае он умрёт под ножом. А труп «повесят» на Вас: мол, передозировка при наркозе. И под суд; статья, срок... Мой совет, если угодно, – приказ: прогуляйте завтрашний день, а послезавтра приходите увольняться – выбора нет. А теперь расходимся, и предупреждаю: я Вам ничего не говорил, Вы ничего не слышали. Если что – всё буду отрицать. Помоги Вам Бог!

Через день медсестра проходит с обходным листом мимо кабинета хирурга и слышит крик: «Вы нам всё сорвали!..»

После 1988 г. евангельские христиане-баптисты почувствовали «оттепель» и решили: «Куй железо, пока Горбачёв». Главная задача – скоординировать деятельность пресвитеров, возглавляющих общины на местах. Речь пошла о совещании, которое по тем временам могло быть проведено только полулегально. «Пастор К» и его помощники объехали общины, обговорили приемлемые сроки и, с учётом всех пожеланий, наметили дату и место «съезда».

Обзвонить потом общины и назвать день «X» несложно, но «органы не дремлют» и держат ухо востро. Поэтому заранее договорились так: если N называет дату и место проведения совещания, то нужно внести несложные поправки. Скажем, не в воскресенье 15-го числа, а на неделю раньше, и не в Пскове, а в Новгороде. Как говорят в Одессе, «шо если да, так нет». Конспирация сработала, съезд прошёл гладко: «Цели ясны, задачи определены...».

Через неделю, ради «спортивного интереса», N приезжает на машине во Псков. Что там творится! Вокзал оцеплен, чёрные «Волги» заполонили привокзальную площадь. Оперативники в штатском сканируют взглядами лица «граждан встречающих». Они-то уверены, что «место встречи изменить нельзя». Но всё напрасно; в этот воскресный день их «клиенты» возглавляют молитвенные собрания на местах и «проводят решения съезда в жизнь».

Операция «Перехват» с треском провалилась. А сколько ушло на неё сил и средств! «Задействовали» десятки машин, сожгли сотни литров бензина, пропали выходные дни, и всё впустую. Весь «улов» – «пастор К», которого немедленно «установили» филеры. И ведь не устроишь ему начальственный разнос прямо на привокзальной площади: может быть, он приехал встречать с поезда горячо любимую тёщу! Но чувства требуют выхода, и вот один из «наружников», проходя мимо машины пастора, цедит сквозь зубы: «Ты у нас ещё об этом пожалеешь!».

«Пожалеть» пришлось довольно скоро. Невзирая на угрозы, общины начали устанавливать «неформальные» связи со своими американскими единоверцами; из США по каналам пошла валюта и литература. У чекистов нервы на пределе: ведь это – «расстрельная» 64-я статья УК; там «за каждым пунктов вышка», и один из них – «измена родине через намерение».

В квартире пастора N всё чаще стали раздаваться телефонные звонки. Голоса «неизвестных» сначала были вкрадчивыми: «Сергей Иванович! (назовём его так). Зачем Вам всё это нужно? Ведь если вы будете сидеть тихо, то всем будет хорошо!». Потом – на тон выше: «Мы не советуем Вам...» Потом на два тона: «Как бы Вы не пожалели...» И, «чисто конкретно»: «Ведь у Вас растёт сын. А с ним может случиться всякое!»

Но пастор N усиливал миссионерскую активность: «Горе мне, если не благовествую» (1Кор. 9:16). Он полагал, что времена уже не те. Но там по-брежнему считали, что ещё те. И вот в один из дней 13-летний сын пастора не вернулся из школы домой. Родители не находили себе места, а телефонная трубка зловеще предупреждала: «Подумайте хорошенько!..». И вот – очередной звонок. Пастор N бросается к телефону и слышит сдавленный голос сына: «Папа! Я жив. Но большего сказать не могу, у меня сейчас заберут трубку!». И снова зловещий голос: «Ну как? Всё ещё думаешь?».

В метаниях прошёл день второй, а на третий день, в отчаянии, пастор N обратился за помощью к митрополиту Ленинградскому и Новгородскому Алексию. (В течение ряда лет они принимали участие в работе Конференции Европейских Церквей и были хорошо знакомы.) Выслушав взволнованный рассказ пастора, святитель решительно заявил: «Срочно собирайте пресс-конференцию, – с участием иностранных журналистов!».

Началось оповещение журналистов по телефону, и мудрый архиерейский совет сделал своё дело: к вечеру третьего дня сын пастора переступил порог родного дома... На расспросы родителей почти не реагировал.

–  Папа! Только не сегодня. Дай мне прийти в себя!

Через день «кроха сын к отцу пришёл» и вот что «сказала кроха».

«Возвращаюсь из школы; у тротуара – чёрная «Волга». «Лбы с короткой стрижкой» заталкивают меня в машину, и мы медленно трогаемся с места. Прямо в салоне – вербовка: надо помогать «дядям» в выявлении папиных «нехороших знакомых». Будешь сообщать нам: кто бывает у отца, о чём говорят, какие материалы передают».

13-летний парнишка отказывается: ««Павлика Морозова» из меня не выйдет!» (При Гитлере от детей требовали делать замечания своим родителям, если те забывали поприветствовать друг друга нацистским салютом)⁴⁵².

Тогда «ставки» игры повышаются. Оперативники переговариваются по рации: «Как слышите? Приём! – Объект вышел из дома». Машина сворачивает за угол и мальчик видит... своего отца, идущего по улице! За ним ведётся наружное наблюдение и отслеживается каждый его шаг.

Комитетчик достаёт пистолет «Макарова»; щелкает обойма, патрон досылается в ствол. На дуле – глушитель. «Ну как? Будешь работать на нас?! Не будешь?! А вот щас грохнем твоего папаньку у тебя на глазах! Считаю до трёх!» Боковое окно опускается; дуло «Макарова» направлено в спину пастора... «Раз, два...» Нервы у сына не выдерживают, и он теряет сознание...

А как же пресловутая «слезинка ребёнка», о которой так хорошо сказал Достоевский? Дожил бы Фёдор Михайлович до октября 1917-го, и если бы его не «шлёпнули как контру», то архидобрейший Владимир Ильич разъяснил бы архиреакционному писаке, что не бывает абстрактного гуманизма. А бывает мораль буржуазная и пролетарская. И нравственно всё то, что служит делу революции. А посему в Москве при ВЧК существовал особый штаб «проституток». Специально использовались дети 12–14 лет, которые за свою работу получали деньги, подарки, сласти. Сотням девочек предлагали купить свою жизнь, приняв на себя функции тайных агентов ЧК. Сколько трагедий было на этой почве! Вот некая В. под угрозой расстрела отца согласилась на предложение ЧК. Укоры совести привели к самосожжению...⁴⁵³

Но это, скорее, исключение из правил. Вообще-то революционеры любили детей. Так, П.Н. Ткачёв (1844–1885), русский революционер-социалист, приверженец идей Карла Маркса, предлагал истребить после победы революции всех граждан старше 25 лет⁴⁵⁴. (Что и осуществил пламенный марксист китайского разлива Пол Пот в Камбодже в 1970-х годах) Человеколюбивый Пётр Никитич гарантировал молодому поколению не только счастливое детство, но также отрочество и юность. А дальше – как карта ляжет...

«Всякая революция влечёт за собой временное одичание», – писал в своё время Фридрих Шлегель. Певец российской марксистско-ленинской революции Эдуард Багрицкий, обращаясь к своему современнику, писал о голосе революции как о моральном императиве XX века:

Но если он скажет «солги» – солги!

И если он скажет «убей» – убей!⁴⁵⁵

Эти слова прозвучали прежде общеизвестной формулы Гитлера, обращённой к немецким национал-социалистам: «Я освобождаю вас от химеры совести!».

Коммунистические императивы «солги» и «убей» диктовались как будто бы не пренебрежением к «химере» совести, а именно совестью: преступления безотносительных заповедей совести (религии) должны были совершаться ради земного спасения и вечного земного же благоденствия человечества. Всего человечества – не расы, не нации, не только класса. На самом же деле призыв Багрицкого и «отпущение» Гитлера синонимичны: в обоих случаях заведомо насильническая идеология (вождь, век) разрешает переступить через заповеди ради своего торжества⁴⁵⁶.

Вспоминает Владимир Буковский.

Как-то осенью я возвращался домой и в проходном дворе на Кропоткинской один из «наружников» нагнал меня. Держался он развязно, вызывающе, матерился, рассчитывая, видимо, показать, что ему море по колено. Грозился убить ночью, в подъезде, пристрелить, когда я поздно возвращаюсь домой. Напирал на то, что он – не как другие, он не допустит, чтобы у него из-за меня были неприятности.

– Думаешь, мне что-нибудь за это будет? Наоборот, спасибо скажут. Да что ночью! Сейчас вот прикончу, и никто даже не оглянется. Только попробуй ещё раз удрать от нас, как вчера.

В доказательство своих слов он вытащил из внутреннего кармана пальто пистолет... Я же лихорадочно искал какой-нибудь способ проучить этого молокососа. Отнять пистолет мне бы сил не хватило – парень он был тренированный, крепкий. От драки я ничего бы не выиграл. И поэтому я выманил его на улицу и медленно двинулся к дому. Расчёт был простой – встретить кого-нибудь из знакомых, получить свидетеля. Этот осел шёл рядом, всё ещё надеясь произвести на меня впечатление, а его команда медленно ехала на машине сзади. И ровно в этот момент моя мать вышла из дома в магазин. От неожиданности оба они пожали друг другу руки, когда я их «представил».

– Вот, мама, запомни этого человека, – сказал я. – Если со мной что-нибудь случится, будешь знать, кто виноват. Он грозится меня убить. А это сзади их машина. Запомни номер.

Я сам не ожидал, что мать так разъярится. Даже испугался, как бы она его не побила.

– Что вы себе позволяете! – кричала она на всю улицу. – Вас поставили следить?

– Следить, – уныло ответил чекист.

– Вот и следите. А что с ним делать, решит начальство. Не вашего ума дело. Этого ещё не хватало, чтобы всякий подонок решал, кого убить, а кого нет.

– А что же он финты кидает, – вяло оправдывался чекист, – пусть ходит как все люди.

Вокруг стала собираться толпа любопытных. Чекисты в машине сидели злые, как собаки: выговор им был обеспечен. Мать кричала дальше, что пойдёт в прокуратуру, будет жаловаться в ЦК, но дела так не оставит. Моё присутствие больше не требовалось, и я пошёл своей дорогой, оставил их ещё потолковать друг с другом. Больше я эту опергруппу не видел, не назначили их ко мне⁴⁵⁷.

18 декабря 1976 г. произошёл первый в истории политический обмен между СССР и Западом. Советского диссидента Владимира Буковского обменяли на лидера чилийских коммунистов Луиса Корвалана. В итоге 95-летний Корвалан сбежал из коммунистического рая, стал миллионером (потому что все годы тюрем и изгнаний чилийское правительство исправно перечисляло на его счёт зарплату сенатора) и купил милый особнячок в предместье Сантьяго. Владимир Буковский стал профессором английского Кембриджа и, в отличие от большинства своих коллег-диссидентов, возвращаться в свободную Россию не спешит. Тогда же в народе родилась частушка:

Обменяли хулигана

На Луиса Корвалана.

Где б найти такую б...,

Чтоб на Брежнева сменять?⁴⁵⁸

... Через некоторое время пастор К, будучи в одной из Скандинавских стран, при странных обстоятельствах, попадает в тяжёлую автомобильную катастрофу. Пройдя долгий и мучительный курс лечения, он принял решение: «эвакуировать» семью на Запад. В то время он не видел иного выхода: в этой стране не живут, а выживают; а пойдёшь «против рожна» – выживут.

... 15 октября 2004 г., в 75-ю годовщину со дня рождения митрополита Никодима, в Свято-Троицком соборе Московского Свято-Данилова монастыря митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл совершил панихиду об упокоении этого выдающегося иерарха Русской Православной Церкви XX в. На богослужении присутствовали православные верующие Первопрестольного града, сотрудники Отдела внешних церковных связей Московского патриархата.

Приступая к совершению панихиды и призвав собравшихся в храме вознести молитвы об упокоении души приснопамятного митрополита Никодима, владыка Кирилл, в частности, сказал: «Доныне ясно различим и значим след, оставленный им. В те времена, когда по стране бушевали хрущёвские гонения на веру Христову, он заложил основу того епископата, который в настоящее время является ядром, сердцевиной иерархии Русской православной Церкви. И потому мы не вправе рассматривать нынешний период новейшей истории нашей Церкви в отрыве от деяний, вклада и самой личности владыки Никодима. Ибо значительную роль в жизни русского православия наших дней играют те люди, которых владыка Никодим в своё время благословил и поставил на путь иерархического служения. И первым среди таких людей мы должны вспомнить Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II».

Будучи начальником Русской духовной миссии в Палестине, неутомимый архимандрит Никодим объездил Святую землю с Библией в руках; прибыв в какое-либо место, упомянутое в Священном Писании, он читал соответствующий отрывок. А с Иорданом у владыки была «кровная» связь. Войдя в реку, он сильно поранил ногу бутылочным осколком и потом долго не мог остановить кровотечение.

В те годы свободно путешествовать по Святой земле могли немногие. Есть устойчивое устное предание о «творческом импульсе», побудившем советского композитора Матвея Блантера написать песню «Летят перелётные птицы». Когда в ООН решался вопрос о создании государства Израиль, молоденький Андрюша Громыко, по наводке Хозяина, голосовал «за». (В те годы Сталину нужен был плацдарм для советского внедрения на Ближний Восток.) Вскоре в пропагандистских целях в Землю обетованную было выпущено несколько тысяч «простых советских евреев». На «историческую родину» якобы засобирался и Блантер. Но поскольку он был уже не простой, а номенклатурный, ему было отказано. Надвигалась «борьба с космополитизмом», «дело врачей» и, дабы обезопасить себя от травли, М. Блантер со своим напарником М. Исаковским написал «Перелётных птиц». Вот ключевые строки этой песни:

Не нужен мне берег турецкий,

И Африка мне не нужна.

Те, кому это предупреждение было адресовано, намёк поняли и затаились до начала 1970-х годов («дело самолётчиков»). А Исаковский – автор «рыбы», не удосужился привести строки своей текстовки в соответствие с нормами правописания:

А я остаюся с тобою,

Родная моя сторона.

Вплоть до падения советского режима выезд за границу по частным делам был чрезвычайно ограничен. Это в «мирное время», «при царе», скажем, учитель гимназии, летом отправлявшийся с семьёй за границу, мог сказать дворнику: «Голубчик, вот тебе рубль серебром, сходи в полицейский участок: пусть выправят мне заграничный паспорт». А когда «царя скинули», то из бывшей «тюрьмы народов» стали выпускать с большим трудом. И простой советский человек, мечтавший побродить по парижским улочкам, должен был ходить по рижским.

Для тех, кто не жил в ту эпоху, – информация для размышления.

Анжелика Балабанова была назначена Лениным на пост наркома иностранных дел Украины. Из многого, увиденного там, особенно тягостное впечатление произвёл на неё действовавший с ведома Дзержинского провокатор из ЧК: он выдавал себя за иностранного посла, продавал паспорта желавшим выехать за границу и немедленно сообщал о своих клиентах в ЧК, где их расстреливали. Возмущённая Балабанова обратилась к Ленину. Ответ Ильича был отечески снисходительным: «Товарищ Балабанова, когда Вы начнёте понимать жизнь?»⁴⁵⁹

Вывод: желавшим уехать за границу надо было действовать легальным путём, как это сделал, например, всё тот же Ильич. В 1900 г. Ленин, побывавший в тюрьме и ссылке, стал опасным революционером, и полиция не могла не догадываться, что, перейдя границу, он поведёт подкоп под существующий строй. Несмотря на это, ему беспрепятственно был выдан заграничный паспорт. «Вчера, – сообщал он матери, – получил свидетельство от местного полицмейстера о неимении с его стороны препятствий к отъезду моему за границу, сегодня внёс пошлину (десять рублей) и через два часа получу заграничный паспорт» (письмо от 18 мая 1900 г. из Пскова)⁴⁶⁰.

10 декабря 1948 г. Генеральная Ассамблея ООН приняла «Всеобщую декларацию прав человека». В статье 13 (2) говорилось следующее: «Каждый человек имеет право покидать любую страну, включая свою собственную, и возвращаться в свою страну». Советский Союз, воздержавшийся при голосовании Декларации, затем официально присоединился к ней.

В статье 5(д) Международной конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации, принятой Генеральной Ассамблеей ООН 21 декабря 1965 г., была повторена цитированная формулировка из Декларации. Советский Союз ратифицировал Конвенцию только в 1969 г.

Международный пакт о гражданских и политических правах от 16 декабря 1966 г. в статье 12 (2) констатирует: «Каждый человек имеет право покидать любую страну, включая свою собственную». Советский Союз не только подписал и ратифицировал в 1973 г. этот Пакт, но то же сделали обе советские национальные республики – члены ООН: Украина и Белоруссия. В 1976 г. Пакт вступил в силу.

Таким образом. Советский Союз не только признал провозглашённый в Декларации принцип свободы передвижения, но и принял на себя по Конвенции и Пакту прямое обязательство свободно выпускать своих граждан за пределы СССР.

Чтобы свести к минимуму возможности отговорок, в статье 12 (3) Пакта точно записано, в каких случаях государство может ограничивать зафиксированные в этом документе права человека. Обязательной предпосылкой ограничения является принятие закона о них. Но такого закона в Советском Союзе принято не было. Не было, правда, и закона, подтверждавшего право каждого гражданина свободно по своему усмотрению выезжать из страны. Но и это было предусмотрено в Пакте. Статья 2 (2) гласит:

«Если это уже не предусмотрено существующими законодательствами или другими мерами, каждое участвующее в настоящем Пакте государство обязуется принять необходимые меры в соответствии со своими конституционными процедурами и положениями настоящего Пакта для принятия таких законодательных или других мер, которые могут оказаться необходимыми для осуществления прав, признаваемых в настоящем Пакте».

Значит, и закон должен быть издан, и практика должна быть приведена в соответствие с правом на свободу каждого покидать Советский Союз по своему желанию. Но, может быть, пока Верховный Совет СССР не издал такого закона. Пакт можно и не выполнять, ссылаясь на то, что закона-то нет? Но в Основах гражданского законодательства СССР и в Основах гражданского судопроизводства была записана коллизионная норма: в случае коллизии между действующим в СССР законом и нормой, зафиксированной в международном обязательстве СССР, действует международная норма. Таким образом, каждый гражданин Советского Союза имел право покинуть любую страну, включая СССР⁴⁶¹.

Эти нормы действовали в царской России, которую советская пропаганда именовала не иначе как «тюрьмой народов». А после 1917 г. нам разъяснили: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно душат человек». За громкой болтовнёй о великом счастье быть советским гражданином номенклатура прятала свою твёрдую уверенность в том, что если разрешить свободный выезд из Советского Союза, то страна опустеет. Почему Советский Союз и подписывал все эти пакты и конвенции, мол, это – в защиту прав негров. А «советские белые негры» по-прежнему гордились тем, что у нас «граница на замке». И сидели «под замком», зато колбаса была по 2.20.

Но в жизни бывает всякое, и постепенно стали выпускать за границу по частным делам (встреча с родственниками, лечение, похороны, приглашение от друзей). Но до 1987 г. – не чаще одного раза в году («противочелночная» защита), причём в паспорте ставился штамп с надписью: «Выезд разрешён до...». Государственному крепостному давали «вольную» на строго определённый срок, после чего – «вертайся обратно». Была такая закрытая формулировка: «90 дней допустимого пребывания за рубежом». (Это не касалось «долгосрочников», но там и отбор шёл через «мелкоячеистую сеть».) Для работающих «совслужей» разрешение на выезд санкционировал «треугольник»: партком, местком, профком. («Какие старые слова, а как кружится голова!») При собеседовании устраивали «ловушки».

– С какой целью Вы хотите поехать за границу?

– Посмотреть, как там живут.

– Ну и, как Вы считаете, где живут лучше: у нас или у них?

– Конечно у нас!

– Так для чего Вам к ним ехать?

Был и такой вариант.

– ... Посмотреть, как там живут.

– А что, у нас Вы уже всё посмотрели?

Но эти «круги треугольника» – для простых советских людей. А тех, кто ехал «по церковной линии», от этого «дурдома» освобождали.

Вопреки Международному пакту о гражданских и политических правах основанием для оформления выезда не могло быть простое желание гражданина поехать за границу. Основанием признавалось: 1. Ходатайство вашего учреждения о разрешении направить вас в загранкомандировку, 2. ходатайство организации (профсоюза, творческого союза, общественной организации) о разрешении продать вам путёвку в заграничную туристическую поездку или в заграничный дом отдыха, 3. частное приглашение (вариантом такого приглашения был вызов от родственников в Израиле, а также от иностранцев, вступивших в брак с советскими гражданами).

Разрешение на выезд давали номенклатурные органы. В первом случае (командировка) – Отдел загранкадров ЦК КПСС или Комиссия по выездам за границу при ЦК КПСС. Во втором (туризм) – Комиссия по выездам за границу в горкоме, обкоме или ЦК компартии союзной республики. В третьем случае (частная поездка) – отдел виз и регистраций (ОВИР), являвшийся органом Министерства внутренних дел СССР, но находившийся практически под контролем КГБ.

Были некоторые исключения из описанного порядка. Так, военнослужащие направлялись в советские войска, дислоцированные в странах Варшавского Договора, по документам, выписывавшимся Министерством обороны СССР. Имелся особый порядок и для выездов за границу нелегальных агентов КГБ и Главного разведывательного управления⁴⁶².

В советские времена Большой симфонический оркестр уехал на гастроли на Запад, а приехал, как отметили остряки, лишь Малый – половина замечательного коллектива осталась за рубежом. По возвращении в Ленинград руководителя коллектива Евгения Мравинского вызвали в высокие партийные кабинеты и поставили вопрос ребром: «Почему от вас бегут музыканты?». На что великий дирижёр ответил: «Разве от меня бегут? Это от вас бегут!».

Нельзя сказать, что владыка Никодим путешествовал по миру в неких «процедурных шорах», сидел в международных президиумах исключительно ради принятия резолюций, коммюнике и результативных документов. В свободное время он стремился посещать всё то, что на языке ООН именуется «всемирным достоянием человечества». А в более узком кругу называется «церковным туризмом». Он с иронией рассказывал об одном высокопоставленном церковном иерархе, который совершал поездку по Ближнему Востоку. Когда кортеж автомобилей подъехал к известным на весь мир пирамидам, посетить которые – мечта каждого образованного человека, «высокое лицо», не выходя из машины, промолвило: «Каменья – они и есть каменья». После чего кортеж развернулся в обратном направлении.

Глядя на энергичного архипастыря, путешествующего по всему миру, мы тоже стремились ухватить кусочек хотя бы советской «заграницы». А по тем временам это были Прибалтика и Кавказ.

1973 год. Почти всё лето прошло в архипастырских разъездах по епархиям. Ленинградской и Новгородской, плюс Карелия. И «людие архиерейстии» иподиаконствовали во время митрополичьих богослужений. Но всё же образовался «просвет» – владыка дней на 20 уезжал за границу и не имел возможности держать нас «на коротком поводке». При отъезде он посоветовал мне, «как опальному», никуда из города не отлучаться. Однако «охота к перемене мест» была сильнее, и я махнул в Армению.

Арташат – небольшой городок близ турецкой границы. Смотрю на туристскую карту. Отсюда – полчаса езды до древнего монастыря Хор-Вирап. В конце III в. здесь держали в темнице св. Григория, просветителя Армении, а в эпоху средневековья на этом месте была воздвигнута обитель. Оставив вещи в гостинице на попечение дежурной, отправляюсь на поиски автобуса до обители. Дорогу до автостоянки подсказала та же дежурная; она же «стукнула по телефону» про залётного гостя.

Скрип тормозов, рядом останавливается «москвич». Из машины вылезают два армянина в штатском. Мелькают «корочки»: «Комитет госбезопасности». Достаю паспорт; комитетчики «устанавливают личность». Вопросы соответствующие.

– С какой целью искал пути подхода к границе?

– Меня интересует не граница, а монастырь Хор-Вирап.

– Хор-Вирап стоит прямо на границе. Зачем про него знаешь?

– Он отмечен на карте как туристический объект.

– Кто дал карту, какое получил задание?

Чувствую, что время здесь, в Арташате, остановилось: «ребятишки» «выпали из 37-го года». Но мне нельзя их злить; ведь составят протокол о «задержании при попытке перехода турецкой границы». И выдержит ли сердце митрополита этот удар? Поэтому разговариваю с гэбэшниками предельно вежливо.

– Туристическая карта продаётся в любом книжном магазине, и там Хор-Вирап не засекречен. В Арташат въезд свободный, никто в автобусе документы не проверял.

– Въезд свободный, но город закрытый, и ты должен отсюда уехать.

Решающим аргументом в пользу моей невиновности оказался обратный авиабилет в Ленинград, купленный в Ереване за неделю до возвращения. Сыскари с умным видом долго изучали его, рассматривая чуть ли не на просвет. Вроде бы полегчало: когти разжимаются, и, кажется, обойдёмся без протокола.

Едем в гостиницу, дежурная отводит глаза: «Я не стукачка, но доложить обязана!». Оперативники роются в моем рюкзаке, но «вещдоков», естественно, не находят. На ближайшем автобусе убываю в Ереван. В древней обители побывать не удалось, но и владыку не подвёл «под монастырь»...

Бывая за границей по церковным делам, владыка иногда денёк-другой предавался отдыху. Но крайне редко, и только после завершения официальной программы. Лишь незадолго до своей кончины он отправился в круиз на теплоходе вокруг Европы – с лечебными целями. В те годы это было доступно в основном партократам, которых называли «Дроздовы» – по фамилии персонажа из романа Дудинцева «Не хлебом единым».

Знаменитый писатель Константин Паустовский – употребляя имя Дроздова как нарицательное обозначение номенклатурщика, вспоминал о своей поездке на теплоходе вокруг Европы: «Дроздовы проявляли враждебность ко всему, кроме своего положения; они поражали своим невежеством. У них и у нас оказались совершенно разные понятия о том, что представляет престиж и достоинство нашей страны. Один из Дроздовых, стоя перед «Страшным Судом», спросил: «Это суд над Муссолини?». Другой, глядя на Акрополь, сказал: «А как пролетариат допустил постройку Акрополя?». Третий, услыхав замечание об изумительном цвете воды Средиземного моря, строго спросил: «А наша вода разве хуже? (И вообще, надо присмотреться к этому товарищу.) Что, наши черноморские виды в Крыму разве хуже?«"⁴⁶³

«Беспартийный Паустовский произнёс антисоветскую речь», – констатировалось в закрытом письме ЦК.

В портах захода Дроздовы «делали шоппинг», а у владыки Никодима была своя программа: посещение местных храмов, встречи с духовенством, поклонение святыням. Но неизменно – с «референтом», который неотступно сопровождал владыку во время круиза...

Но это не значит, что «око государево» присматривало за владыкой Никодимом при каждой заграничной поездке. Вспоминает священник Роберт Слесинский (США).

»После окончания учёбы я был паломником в Фатиме (Португалия). Там я узнал от капеллана-американца о. Иоанна Мовата, что в своё время здесь был паломником и митрополит Никодим. Когда одна служанка вскрикнула, что идёт какой-то православный монах, о. Иоанн посмотрел в окно и не сдержал эмоций: «Боже мой, – воскликнул он, – это не простой монах, к нам идёт сам митрополит Ленинградский и Новгородский Никодим!». Да, митрополит приближался пешком и без всякого сопровождения – вот подлинный монах!"⁴⁶⁴. А ведь в то время поездка в Фатиму приравнивалась к антисоветской...

«Держать и не пущать» – этот принцип был общим для нашей тогдашней «солнечной системы». Но владыка Никодим молчаливо поощрял «отклонения» от официальной программы и знакомство с церковными достопамятностями «страны пребывания». После кончины святителя многое изменилось; местные власти стали действовать в этом смысле грубо и примитивно.

1982 год. Накануне поездки в Сербию на молодёжную конференцию – «инструктаж» в митрополичьем кабинете. Сбоку – «референт», постукивающий о стол карандашиком. Его предписание – «простое, как мычанье»: после конференции сразу же возвращаться на родину, и никаких самостоятельных поездок по Югославии! Ни в Боснию, ни в Словакию (он имел в виду Словению).

Антониевский «наказ» изощрённее – он выше «образованщины», сидящей сбоку.

– Отец архимандрит! Вам, конечно, захочется в первую очередь поехать в Дубровник. Только не говорите – «нет»! я знаю, что это Ваша мечта. Так вот, в Дубровник – ни ногой! Идите!

Надо ли говорить, что по окончании конференции я предложил сопровождавшему меня игумену-"подсадке» переоформить аэрофлотовские билеты, и у нас образовалось целых два дня на поездку по стране. Это наше личное время; всё равно в академии срочных дел нет. «Подсадной» возражать не стал, но отправиться в путешествие побоялся. Я же вечерним рейсом вылетел в Дубровник, тогда ещё не разрушенный войной. А потом автобусом, через горные перевалы, в Сараево (от того города мало что осталось) и, наконец, ночным поездом – в Белград. С «тайным ухом» встретились в аэропорту; оно из Белграда никуда не отлучалось. Двое суток оно предавалось застолью с возлияниями у настоятеля русского храма: наказ референта выполнен.

По возвращении – диалог с референтом.

– Отец Августин! У меня есть сведения, что Вы задержались в Югославии.

– Это рыжий Иуда доложил?

– Ну, не будем называть имена...

Не будем. Но это не просто «тип", а типаж тех лет, о которых сказано: «Серые начинают и выигрывают». Высоцкий пел: «Феофан был злобный, жадный, // наглый, хитрый, плотоядный...». Однажды паренёк, родом из Закарпатья, подал прошение об отчислении из первого класса семинарии – не выдержал испытаний.

Днем вызвали в военкомат, пытались «вербануть». Еле отбился. Всю ночь не спал. Утром гуляю по лаврскому парку, смотрю – навстречу «Феофан» – в «косухе», джинсах, с кейсом в руке. С похмелья спешит на лекцию – читать курс аскетики...

Вспоминает архимандрит Ианнуарий. Когда «рыжего» и его дружка начали продвигать наверх, они съехали с квартиры, которую снимали в Ленинграде, и перебрались в Москву. Какое-то время о. Ианнуарию пришлось снимать ту же квартиру, и соседи не могли нарадоваться. При встрече на лестнице благодарили: Вы такой тихий, спокойный! Не представляете, что тут творилось до Вас! Шум, пьянки, драки... Прямо по Блоку:

Грешить бесстыдно, непробудно.

Счёт потерять ночам и дням,

И, с головой от хмеля трудной.

Пройти сторонкой в Божий храм...

В те годы духовником академии был протоиерей Иоанн Кондрашов. Пожилой батюшка был туговат на ухо и говорил очень громко, думая, что всё «в норме». Подходит к нему «рыжий» на исповедь и тихо шепчет: «Шу, шу, шу...» А в ответ громовой раскат на весь храм: «Что?! Да ты же монах!».

– Тише, тише! Шу, шу, шу...

– Что?! Да ты же монах!

За границей «рыжий» вёл себя осмотрительно, – чтобы свои же не заложили. Зато в «Союзе» позволял себе «оторваться по полной программе». Однажды, не справившись с канцелярской «текучкой», он симулировал сердечный приступ, и ректор, встревожившись не на шутку, дал ему отпуск в самом начале учебного года. Компания, отправившаяся на поезде в Крым, была маленькая, но приличная. В хозобслуге – мальчики, в купе – ящик коньяка: «Гуляй, рванина, от рубля и выше!».

Загул кончился печально: мертвецки пьяного «аскета» сняли с поезда то ли в Жмеринке, то ли в Бердичеве. В линейном отделе, как положено, был составлен протокол, но дело замяли его покровители по другой «линии»...

Начало 1980-х; в составе небольшой делегации еду на богословскую конференцию в Англию. После завершения официальной программы – посещение православного кафедрального собора, встреча и «речевой контакт» с «опальным» митрополитом Антонием (Блюмом).

Во время беседы владыка Антоний рассказал забавную историю. Годы «застоя» были не только в Советском Союзе, но и в Югославии. (В былые времена советских туристов, вырвавшихся в Югославию, немало радовали агитационные лозунги, откровенно утверждавшие: «Маршал Тито – наш понос!» Переводчики поясняли, что знакомое русским слово на их языке означает «слава» и доверительно сообщали, что то явление, что обозначаемое им в русской речи, по-сербски именуется совсем иначе – «пролив».) Культ личности Иосипа Броз Тито достиг такого размаха, что некоторые интеллектуалы не выдерживали «прессинга» и уезжали из страны в эмиграцию, благо, что это можно было сделать легально – под видом временного выезда на заработки в Западную Европу.

Идёт семья таких политэмигрантов по Лондону, наслаждается свободой. Впереди православный храм – как не зайти? Совершается литургия; диакон выходит читать Апостол и возглашает: «К Титу послание святого апостола Павла чтение!». Эмигранты в отчаянии: «И здесь Тито!».

А вдове умершего в 1980 г. президента Иосипа Броз Тито – Йованке Будисавлевич – было не до шуток. Она провела под домашним арестом в своей квартире 20 лет (!) и была выпущена на свободу лишь в 2001 г. – власти опасались, что женщина устроит переворот и попытается стать наследницей Тито. Надо ли говорить, что Йованка не задержалась в стране, переехав к родственникам в Германию?⁴⁶⁵

А потом, допоздна, – беседа за чашкой чая с регентом собора – о. Михаилом Фортунато. В гостиницу возвращаюсь за полночь. В соседнем номере – громкий бессвязный разговор (много выпито), табачный дым. Это отдельский переводчик «снимает напряжение» с «собратом по разуму». Заглянуть в «вертеп» – значит нарушить их «гармонию», и я, сложив вещи в чемодан, засыпаю. Завтра отлёт в Москву, и хочется утром побродить по Лондону.

Выскальзываю из отеля в шесть утра. До девяти – Вестминстерское аббатство, Трафальгарская площадь, Даунинг-стрит... Стараюсь держаться подальше от злачного района Сохо. Однажды британский министр обороны Джон Профьюмо был уличён в связи с особой лёгкого поведения, промышлявшей в Сохо. Нехорошо, конечно. Хуже было то, что ещё одним клиентом девицы был советский военный атташе в Лондоне... Стараюсь держаться подальше и от Кенсингтон стрит. На этой улице 12 посольств: румынское, финское, чешское, непальское... Резиденция нашего посла расположена в единственном в Лондоне доме под номером 13 (англичане избегают чёртовой дюжины).

В те годы советское посольство в Великобритании, как и в любой другой стране, состояло из трёх практически независимых структур: посольство как таковое, возглавляемое послом и подчиняющееся министру иностранных дел, резидентура КГБ и резидентура ГРУ. Резидентуры действовали независимо друг от друга и не подчинялись посольству, хотя работали под его крышей. Не все сотрудники резидентуры были дипломатами, многие из них занимали видные посты в советском торгпредстве в Лондоне, считались представителями газет, Аэрофлота, Интуриста или других миссий. Но где бы они ни работали официально, они были подчинены резиденту, который, в свою очередь, получал приказы из Центра.

Для того чтобы представить мощь двух резидентур, приведём лишь такой факт: в то время у них было больше персонала, чем во всех остальных советских организациях вместе. Гигантские бюджеты тоже не сравнить с расходами посольства или торгпредства, и они могли быть увеличены в любой момент из государственной казны.

Здание № 13 нередко сотрясалось от бурных шпионских скандалов. В 1971 г. Лондон поставил мировой рекорд – выслал больше 100 советских шпионов. С особым рвением МИ-5 следило за домом № 16, где располагался военный атташат⁴⁶⁶.

Но на лондонской конторе ГРУ – КГБ свет клином не сошёлся. Вспоминает известный социолог Владимир Ядов.

В 1963–1964 гг. меня направили по обмену на стажировку в Англию. Естественно, кандидат на стажировку за рубежом подлежал присмотру со стороны Большого дома. Звонит некто, представляется просто как «сотрудник» и предлагает встретиться в Таврическом саду. Спрашивает, очень ли я хочу поехать, а потом говорит: «Вы понимаете, что должны будете выполнить наше задание?» Я интересуюсь, какое именно. Он говорит, что сам этого не знает, но его коллега в Москве перед вылетом в Лондон объяснит. «Как, – спрашивает, – зовут вашего тестя?» – «Николай Григорьевич». – «Так вот, к Вам обратится Николай Григорьевич».

В Москве «коллега», представившийся Николаем Григорьевичем, звонит мне в гостиницу и назначает рандеву возле ресторана «Берлин». Минут пять я топчусь в условленном месте. Подходит молодой дядя с военной выправкой и на главный вопрос о задании повторяет слова ленинградского коллеги, что суть поручения мне изложит очередной Николай Григорьевич из нашего посольства в Лондоне. В посольстве на Хайгет-стрит третий Н. Г, ещё более молодой, формулирует задание: следует подружиться с британским студентом, который может в будущем стать заметной фигурой. Дело нехитрое, так как проверить мою догадку о будущей карьере студента не смогли бы и десятки Николаев Григорьевичей.

В общежитии Лондонской школы экономики и политических наук я приятельствовал с парнем по имени Майк лишь потому, что его комната оказалась рядом. Парень был из семьи предпринимателя средней руки. Его я и назвал в качестве перспективного в будущем политика. Перед отъездом домой мой Н.Г. из службы атташе по культуре сказал, что я должен представить его Майку как своего друга.

Сел за руль и – ей-богу, не преувеличиваю – петлял по Лондону, прежде чем подъехать к общежитию на Рассел-сквер. Моего приятеля мы нашли в студенческом баре. Я их познакомил за кружкой пива, и на другой день Н.Г. диктует мне текст на почтовую открыточку (дату не ставьте). Текст примерно следующий: «Дорогой Майк. Извини, что долго молчал. Много преподавательской и исследовательской работы. Посылаю с моим другом (пропущено) небольшой сувенир. Надеюсь, тебе понравится. Обнимаю, Володя». Далее Н.Г. инструктирует, что с этой минуты с адресатом послания я должен прервать всякие связи. Он, видимо, доложил о выполнении своей миссии, а я поступил как велено, в чём дал расписку⁴⁶⁷.

... В гостинице ещё успеваю на завтрак. «Толмач» мрачен; на яичницу с беконом не смотрит: его мутит «после вчерашнего». Только крепкий чай – и в аэропорт. В Шереметьево-2 прощаемся: мне на поезд и в Питер. А через неделю – выволочка от митрополита Антония (Мельникова). И не за «речевой контакт» с Антонием (Блюмом), а за то, что в Лондоне я... не ночевал в гостинице! Как сказали бы первоклашки в школе с усиленным изучением английского, «брэд оф сив кэйбл!» («бред сивой кобылы»).

Из-за таких вот «проработок» и «вызовов на ковёр» основатель и главный режиссёр Московского театра на Таганке Юрий Любимов в 1984 году, находясь в Лондоне, попросил политического убежища. В начале 1984 г. Юрий Любимов ставил там пьесу по роману Достоевского «Преступление и наказание». И сделал неосторожное заявление для печати – сказал, что в 65 лет у него нет времени дожидаться, пока советские чиновники начнут понимать культуру, которая достойна его страны. Через несколько дней он повторил эти слова для советских радиослушателей на радиостанции Би-Би-Си. По советским понятиям – преступление. И сразу последовало наказание: он был смещён с должности главного режиссёра театра⁴⁶⁸. И это при том, что в 1940–1947 гг. начинающий Юрий Любимов служил конферансье ансамбля песни и пляски НКВД⁴⁶⁹. (Это как если бы Гитлер организовал ансамбль песни и пляски Гестапо.) А уж потом – от Лубянки до Таганки. И когда Любимова упрекали, что его жутко смелый театр существует с разрешения КГБ, при покровительстве Андропова, он в ответ говорил: «Дорогие мои, да у нас всё существуют с разрешения КГБ; если КГБ не разрешит, то никто не будет существовать».

... Через год-полтора «буря в стакане воды» по поводу моей «неночёвки» утихла; Лубянке было не до этого. Примерно тогда же разразился очередной скандал. Тогдашний заместитель резидента КГБ Олег Гордиевский перебежал к англичанам. А незадолго до этого он вышел из посольства с пачкой секретных документов. Гордиевский направлялся на очередную встречу со своим куратором Джоном Скалеттом. Тот, между прочим, потом возглавил МИ-5 (контрразведку). У ворот Гордиевский столкнулся с резидентом – генералом Аркадием Гуком. Экс-полковник, а позже перебежчик вспоминал, что это был один из самых страшных моментов в его жизни. «Конец!» – подумал он. Но Гук настолько торопился, что не взглянул на него⁴⁷⁰. Зато за нами был нужен глаз да глаз...

И вот моя поездка на конференцию в ГДР. И всё – по прежнему сценарию. Накануне отлёта, с шести утра, прогулка вдоль Шпрее, Унтер-ден-Линден, Бранденбургские ворота, Берлинская стена... При входе в гостиницу, с сигаретой в зубах, – всё тот же «источник». Упреждая разгул его буйной фантазии, рассказываю об увиденном, затем, с особым нажимом: «А в гостинице я ночевал! И в Лондоне тоже ночевал!» И глядя в его блудливо бегающие глазки, добавляю: «Так и передайте!».

В те годы был популярен такой рассказ. Два советских скрипача были направлены за рубеж для участия в международном конкурсе. Настоящий занял второе место и расстроился; «подсадной» – последнее – и как с гуся вода.

– Да что ты переживаешь! Второе место тоже хорошо!

– Так за первое место дают поиграть на скрипке Страдивари!

– Но у тебя прекрасная скрипка!

– Тебе не понять, что такое скрипка Страдивари! Для меня – поиграть на скрипке Страдивари – то же самое, что для тебя – пострелять из маузера Дзержинского!

Но это – скрипач с мировым именем, – попробуй не пусти его на международный конкурс! А с тогдашней «мелочёвкой» разговор был короткий. Вспоминает Эдуард Успенский, детский писатель, давший «путёвку в жизнь» Чебурашке.

Наши писатели были жутко боязливыми. А мне приходилось защищаться на каждом шагу. Например, организуется поездка кинематографистов за границу, в Швецию. Я подаю заявление. Через некоторое время отвечают: «Ваши документы пришли. Вам отказано». – «Кто отказал?» – «Мы таких вещей не говорим». Я упираюсь: «Как так? Я документы сдал? Сдал. Вы их получили? Получили. Объясните мне, кто и почему отказал». Не отвечают.

Тогда я пишу письмо: «Мне отказали в поездке, прошу ответить почему». Не отвечают. Тогда я пишу письма в «Правду», «Комсомолку», «Известия». Мол, меня не выпустили за рубеж, прошу ответить, на какую разведку я работаю. Набрасываю проект письма, а Толя, мой секретарь, доделывает, чтобы границу закона не перейти. Самое смешное, что «Мурзилка» и «Весёлые картинки» тоже получали от меня такие письма.

Так было каждый раз, как собиралась поездка: меня вызывали и говорили, что я не поеду. Не пускают, например, в Финляндию. Я опять начинаю письма писать и звонить. Если мне не отвечают, я пишу письмо в Госконтроль. Это была тактика – кто кого измотает. Я их замучил. За три года скапливаются мои послания, потом вызывают и спрашивают: «Почему Вы всё время пишете письма?»

Однажды звонит мне секретарь Союза кинематографистов и сообщает, что мне отказано в поездке за рубеж. Настаиваю: «Дайте мне точный ответ, почему меня не выпускают. Мне все говорят, что Вы связаны с КГБ». Он завизжал: «Да не связан я с КГБ! Да не связан я с КГБ!». И бросил трубку.

Я добрался до КГБ. Там сказали, что с их стороны всё чисто: «Ищите среди своих в Союзе». Это просто делается... Кто-то пишет на тебя донос. А доносчиков открывать не обязательно.

Последняя история была с Голландией. Совместно с одной голландской писательницей мы написали книжку, я получил приглашение. Но чтобы наверняка выпустили, голландцы решили пригласить меня в паре с Альбертом Лихановым. А то, говорят, тебя одного не выпустят. Я им говорю: «Вы доиграетесь: Лиханова выпустят, а меня – нет». И точно. В субботу – самолёт, а в пятницу мне сообщают, что документы не пришли. Бедный Лиханов поехал один, никому там не нужный.

Обычно, когда я спрашиваю: «Почему меня не пускают?», они мне отвечают: «На такие вопросы мы не отвечаем». – «Минуточку. А кто отвечает? Может, мои документы давно готовы и Вы от меня ждёте взятку?». На меня орут: «Вы допрыгаетесь. Вами КГБ займётся».

Я брал с собой Толю на приём и в коридоре начинал нарочно дико орать: «Толя, ты слышишь? Меня госбезопасностью пугают. Они думают, что надо мной можно так издеваться и что Комитет на их стороне». Они очень пугались⁴⁷¹.

1993 год. Прошло около двух лет после краха советского режима, и вот, наконец, «заслонка» была поднята: отменены так называемые «выездные визы». Теперь можно путешествовать по странам «третьего мира», куда бывших «совграждан» впускают без особых формальностей.

С 1 января 1993 г. российская сторона не стала требовать предъявления приглашений из-за границы и объяснения целей предстоящей поездки, МВД отменило проставление в загранпаспорте разрешающей записи «Выезд до...». Каждый гражданин России, имеющий право получить загранпаспорт (все «противопоказания» оговорены в законе), приходит в органы ОВИР по месту жительства один раз в пять лет. На этот срок и получает паспорт, которого уже не коснётся ведомственный штамп. Только – визы зарубежных государств и пограничные отметки. Дело самого гражданина и соответствующих стран посетить их временно или приехать на постоянное жительство. К тому же вместо 21-й страницы паспорта, отводившейся ранее на разрешительные записи и на въездные визы, в новом документе –33 страницы, предназначенные только для виз.

Были отменены унизительные поборы – госпошлины на право покинуть страну, как это было до 1993 г. при ВКПб (Второе крепостное право большевиков): покидаешь страну временно – внеси 200 рублей. Уезжаешь на постоянное жительство – тысячу.

И сегодня для многих россиян воспоминания о сизой морде секретаря парткома и фальшивой улыбке председателя месткома на заседании комиссии по туристической группе в Болгарию явно тягостнее вида шенгенской визы в паспорте, дающей право ехать, куда заблагорассудится без всякого разрешения общественности.

... За свой счёт, по крохам собрав деньги, еду в Индию. Знакомство с 16-ю уникальными религиозными центрами, масса впечатлений, богатейший материал для чтения лекций в академии.

Возвращаюсь в академию, естественно загорелый, и меня спрашивают: «Откуда Вы приехали?» По душевной простоте отвечаю: «Из Индии». И сразу информация пошла наверх. Подходит ко мне наш один знакомый по академии (ныне покойный) и говорит: «Я ничего не понимаю. Вызывает меня митрополит (ныне покойный) и говорит: «Почему Вы были в Индии без моего благословения?!«».

(Наш коллега был человеком очень хорошим, добрым, но в силу жизненных обстоятельств он, как раньше писали, «впал в некую задумчивость, которая привела к винной слабости».)

И дальше он мне раскалывает: «Владыка, не был я ни в какой Индии! Откуда мне – здоровья нет и денег нет. Какая Индия?» А митрополит стучит кулаком по столу: «Нет, я точно знаю. Вы были в Индии! Не ездить в Индию без моего благословения!»

Только он мне это рассказал, ко мне кто-то подбегает: «Вас – срочно к митрополиту!». Вхожу, владыка сидит, строго-строго на меня смотрит и говорит: «До меня дошли сведения, что Вы приходите на лекции в нетрезвом виде!». И я отвечаю: «Владыка! Кажется, я понял, в чём дело. Аналогичная история была с одним протоиереем после войны. Его вербовали в осведомители, а он сказал: «У меня осколок в голове. Я вам все фамилии перепутаю!»».

Владыка молчит: произошёл «системный сбой». Потом тихо произносит: «Идите!». Это была моя единственная встреча со святителем – страстным любителем подлёдного лова. И я храню о нём тёплые воспоминания.

До перевода владыки Иоанна на С.-Петербургскую кафедру (1990 г.) он в течение 17 лет возглавлял Куйбышевскую епархию, а Куйбышев (ныне Самара) долгие годы был режимным городом. Была такая загадка: почему Волгоград открытый, а Куйбышев – закрытый? Ведь в обоих городах – тракторостроительные заводы.

– Потому, что в Куйбышеве делают трактора с вертикальным взлётом и изменяющейся геометрией крыла. И вполне понятно, что комитетчики были в Куйбышеве полновластными хозяевами. 17 лет страха...

В миллионном городе (новый состав горсовета принял в июне 1990 г. решение о возрождении исконного имени – Самара) из двух сотен исторических названий улиц уцелело лишь пять. Среди утраченных и улица Духовная, ведшая людей к храму. И вот ни храма уже, ни Духовной улицы нет. Вспоминаются строки В. Маяковского: «Улица корчится безъязыкая, ей нечем кричать и разговаривать».

31 декабря 1956 г. в Куйбышеве произошло загадочное событие. В доме 84 по улице Чкалова жила обычная женщина Клавдия Болонкина, сын которой надумал пригласить в новогоднюю ночь своих друзей. Среди приглашённых была девушка Зоя, с которой Николай незадолго до этого начал встречаться.

... Все подруги – с кавалерами, а Зоя всё сидела одна, Коля задерживался. Когда начались танцы, она заявила: «Если нет моего Николая, буду с Николой Угодником танцевать!» И направилась к углу, где висели иконы. Друзья ужаснулись: «Зоя, это грех», но она сказала: «Если есть Бог, пусть он меня накажет!» Взяла икону, прижала к груди. Вошла в круг танцующих и вдруг застыла, словно вросла в пол. Её невозможно было сдвинуть с места, а икону нельзя было взять из рук – она будто приклеилась намертво. Внешних признаков жизни девушка не подавала. Но в области сердца был слышен едва уловимый стук.

Врач «скорой» Анна пыталась оживить Зою. Она пробовала делать девушке уколы, но это оказалось невозможно. Тело Зои было таким твёрдым, что иглы шприцев в него не входили, ломались... Она прибежала домой взбудораженная. И хотя милиция взяла с неё подписку о неразглашении, всё рассказала.

О происшествии немедленно стало известно правоохранительным органам Самары. Так как это было связано с религией, делу дали статус чрезвычайного, к дому отправили наряд милиции, чтобы не пускать внутрь зевак. Волноваться было о чём. К третьему дню стояния Зои все улицы рядом с домом были запружены тысячами людей. Девушку прозвали «Зоя каменная». В дом к «каменной Зое» всё же пришлось приглашать священнослужителей, ибо приближаться к ней, держащей икону, милиционеры боялись. Но никому из батюшек не удавалось что-то изменить, пока не пришёл иеромонах Серафим (Полоз). Он был настолько светел душой и добр, что даже обладал даром предсказания. Он и смог забрать икону из застывших рук Зои, после чего предрёк, что её «стояние» закончится в день Пасхи. Так оно и вышло. Говорят, что Полоза после этого власти просили отказаться от причастности к делу Зои, но он отверг предложение. Тогда ему сфабриковали статью о мужеложстве и отправили отбывать срок. После освобождения в Самару он не вернулся⁴⁷².

В 1993 г. сложилась непривычная ситуация; разрешение на выезд теперь давалось всего лишь один раз и сразу на пять лет (срок действия загранпаспорта). «Девятка» «пробьёт по базе данных» (не под следствием ли, не в розыске ли, не «режимный» ли оборонщик с его секретами Полишинеля), и перед тобой открыт весь мир. Раньше ОВИР давал «отказникам» устные разъяснения: вам, мол, выезжать за рубеж нецелесообразно. А теперь если «немотивированный отказ», то в письменном виде, и сразу можно подавать в суд. И «кукловоды» почувствовали, как рвутся последние ниточки: их уже не то, что не боятся, – они уже никому неинтересны.

Но в этом процессе агонии были интересные эпизоды. Осенью 1993 г. тогдашние епархиальные власти заставили старенького архимандрита Кирилла (Начиса) заниматься сбором подписей, и отнюдь не в поддержку очередного «кандидата в депутаты». Духовник академии, отмотавший свой срок в ГУЛАГе, должен был брать у наиболее «динамичных» преподавателей «подписку о невыезде»; запрещалось выезжать за пределы возлюбленного Отечества без «архипастырского благословения». В речи о. Кирилла иногда проскальзывало что-то барачно-гулаговское.

– Конечно, каждый раз перед отъездом владыку беспокоить не надо. Вы мне только шепните...

Но это ещё цветочки. В 1960-е годы в одной из центральных епархий был священнослужитель, неугодный «органам». Человек безукоризненный, он не давал ни малейшего повода каким-либо образом придраться к нему. И тут на помощь властям пришёл епископ. Однажды этот священнослужитель под вечер зашёл к своему другу, священнику соседней епархии, до которого от его дома было 15 минут ходьбы. Но дорога лежала через речку, разделяющую две разные области и, следовательно, две епархии. А по церковным канонам без согласия правящего епископа священник не имел права покидать епархию. Об этом визите узнал владыка и быстро сориентировался в поиске обвинения в каноническом нарушении. И вот посещение друга священника было истолковано как самовольная отлучка из епархии (на целых полчаса!). Так владыка выручил «органы», у которых не хватило фантазии на обвинение. Священник был запрещён в священнослужении, а владыка повышен в очередном церковном сане⁴⁷³. А в одной из епархий и сегодня действует указ: «Аще клирик дерзнёт отправиться на чужбину без ведома правящего архиерея, он будет лишён христианского погребения» (это к вопросу о декларации ООН 1948 г.).

Прошло время, и вот мы в скорби: Санкт-Петербургская кафедра овдовела. Встречаю о. Кирилла.

– Ну как, бумагу в корзину?

– Нет! Бумага в силе!

В советское время спросили одного: «Вы »Правду« выписываете?». «Конечно! Что же я, в туалет пойду с репродуктором?».

1996 год. Каким-то ветром меня занесло на Петербургскую телестудию: попросили принять участие в программе Кирилла Набутова. Он человек занятой, и в «предбаннике» со мной беседует его ассистентка: в прямом эфире речь пойдёт о заграничных путешествиях. Прошу ограничиться только «плановыми» экспедициями и не упоминать про частные поездки. Но телевизионщикам это только и надо: создать нестандартную ситуацию, чтобы была «интрига». Ведь телезрителям неинтересно созерцать унылые «говорящие головы». И вот мы в прямом эфире.

– ... В 1990 году, по благословению священноначалия, я принял участие в паломнической экспедиции в Святую землю...

– Ну, а самостоятельные поездки?

– В 1991 году, по благословению священноначалия...

– Это ладно, а вот как Вы путешествуете в одиночку?

– В 1992 году, по благословению священноначалия...

– Хватит! Скажите: Вы берёте благословение на частные поездки за границу?

– Видите ли, Кирилл... Допустим, Вы захотели во время отпуска съездить на неделю в Киев – к родственникам, к друзьям. Вам придёт в голову «испрашивать благословение» у вашего шефа?

– Конечно нет!

– А зря. Я бы на Вашем месте так опрометчиво не поступил. Ведь Украина – это враждебное государство, ощетинившееся боеголовками, рвущееся в НАТО. У нас территориальные споры (Севастополь). На Украине три церковных раскола, униаты... Я бы на Вашем месте воздержался от поездки в эту недружественную страну! А вот Индия, где я побывал как частное лицо, – это другое дело! Дружеские отношения, тесные связи!

Кирилл не выдерживает, и мы оба смеёмся. Ассистентка из-за кадра показывает большой палец: «театр абсурда» удался!

А через неделю на заседании учёного совета академии последовало официальное разъяснение: если какой-либо клирик едет на зарубежную конференцию (и, тем более – с докладом, да ещё о современном положении Русской православной Церкви) – архипастырское благословение брать необходимо. А если по частным делам, ну, скажем, в Карловы Вары, «на водичку» (на большее фантазии не хватило) – то необязательно.

И теперь, возвращаясь после летних каникул из морской экспедиции, с её 9-балльными штормами, бессонными ночными вахтами, я спокоен. Так же, как при возвращении с озера Виктория или с верховьев Амазонки. И на вопрос, где довелось побывать, неизменно ответствую: «На водичке». А если спросят, почему такой загар, отвечаю: «Потому что не участвую в схватке бульдогов под ковром за место под солнцем».