О характере проповедей

Итак, в прошлой лекции мы разобрали вопрос о том, о чем нужно проповедовать. Теперь предстоит нам разрешить другой, не менее важный вопрос: о том, как нужно проповедовать. Прошлый раз мы рассмотрели, что может быть материей, или содержанием проповедей; теперь естественно возникает вопрос: как эта материя должна раскрываться и излагаться в церковной проповеди?

В иностранных гомилетиках обыкновенно очень много распространяются о составных частях проповеди и об их построении, как-то: приступ, тема, разделение, исследование и заключение. Но не это важно для гомилетики, ибо это в сущности только повторение того, что излагается в курсах риторики. Нам важно установить, что же именно составляет отличительный характер, главный признак проповеди, отличающий ее от светских ораторских произведений?

Основные черты, определяющие характер проповеди, легко вывести из самого существа или понятия проповеди. Что такое проповедь? Проповедь, как мы уже говорили, есть не что иное, как сообщение народу Слова Божия, или живое свидетельство об истине нашего спасения, обращенное к народу. Из такого определения проповеди естественно вытекают два основных требования, которым каждая проповедь должна удовлетворять, дабы она была именно проповедью, а не светской речью. Во-первых, проповедь, служащая сообщению и разъяснению Слова Божия, хранимого Церковью, должна отличаться церковно-библейским характером; во-вторых, проповедь, обращенная к народу, направляющая его на путь спасения, должна быть вполне доступна пониманию народа, должна быть близка и родственна духу народа. Итак, в вопросе о характере проповедей гомилетика должна выставить два необходимых закона, два основных требования для проповедника, желающего надлежащим образом выполнять свое служение: проповедь должна соблюдать церковно-библейский характер, а с другой стороны, должна быть популярна. Церковно-библейский характер и популярность проповеди – вот главное, что отличает проповедь как таковую и выделяет ее из ряда светских ораторских произведений.

Первая основная черта, какой должна отличаться проповедь, – это строго церковно-библейский дух, или характер ее. Церковно-библейским духом должен быть проникнут и внутренний склад мысли, и ее внешнее выражение.

Требование это вполне понятно. Ведь проповедь, по существу, есть не что иное, как раскрытие и истолкование библейского учения; затем, она говорится обыкновенно в церкви и во всяком случае проповедник выступает в своей проповеди как представитель Церкви, как выразитель ее учения. Поэтому естественно, чтобы проповедь не была чем-то чуждым в храме Божием: она должна быть проникнута тем же духом, который веет в церковных молитвах, чтениях и песнопениях. Форма проповеди также небезразлична. Она должна гармонировать с содержанием ее, как бы естественно вытекать из общего церковно-библейского духа проповеди. Вопреки довольно широко распространенному мнению, что форма дело второстепенное, надо сказать, что форма всегда тесно связана с содержанием: все внутреннее всегда стремится найти себе достойное внешнее выражение. Таков вообще естественный закон духовной жизни. Так должно быть и в проповеди. Материя сама творит себе форму, и форма вырастает из нее и неразрывно связана с нею, как душа с телом.

Каково же главное условие, дабы проповедь носила церковно-библейский характер как по содержанию, так и по форме? Для этого главное, чтобы сам проповедник был проникнут церковно-библейским духом. Все зависит здесь от чувства проповедника, исполненного христианским духом и находящего себе выражение в слове. Надо знать, что ведь проповедник – это не просто передаточная станция, какой-то канал, по которому церковно-библейское учение переходит к другим людям.

Истина, им возвещаемая, проходит через горнило его ума и перерабатывается в лаборатории его сердца – отсюда она и получает свой характерный облик, в котором и является перед народом. Вот почему вполне естественно, что одну и ту же истину разные проповедники могут излагать различно, каждый по-своему, в зависимости от своего внутреннего настроения.

Требуемые в проповеди церковно-библейский характер и тон могут быть не только тогда, когда проповедник говорит о самых возвышенных тайнах веры, но и тогда, когда ему приходится говорить и о потребностях плотского человека, о самых низких материях. Наоборот, чисто церковного духа может не быть даже тогда, когда речь идет о высоких догматических предметах. В средневековых схоластических проповедях и при изложении чисто христианского учения иногда встречаются шутки, забавные анекдоты и даже цинические выражения, грубо нарушающие святость речи и необходимый церковно-библейский характер таких проповедей. Иногда истины христианские могут раскрываться языком школы, проникнутой рационалистическим духом, или языком светской литературы; в содержании такой проповеди может и не быть ничего антихристианского, но дух ее таков, что не располагает слушателей к принятию умом и сердцем излагаемых истин и тем менее способен подвигнуть волю в направлении следования Закону Божию. Такая проповедь не достигнет цели.

Благочестивый слух сейчас же улавливает присутствие или отсутствие в проповеди церковно-библейского духа. Но логически выяснить отличительные черты этого духа, детально описать их вещь чрезвычайно трудная. Здесь применимо прекрасное образное выражение Господа Иисуса Христа о духе вообще: «Дух идеже хощет дышет, и глас его слышиши, но не веси откуду приходит, и камо идет» (Ин. 3:8).

Эта нематериальная сущность, неосязаемость, неуловимость церковно-библейского духа в проповеди делает то, что описать, наглядно представить себе его нельзя; невозможно и научиться ему с помощью каких-либо искусственных, внешних приемов. Церковно-библейский дух, желательный и требуемый в проповеди, может быть в слове только того проповедника, который весь проникнут благочестием, питает благоговение к Слову Божию и учению Церкви и кто воплотил в себе дух Евангелия. У такого проповедника само собой выльется слово, в котором будет чувствоваться особенный, не земной, не мирской характер, о чем бы он ни говорил. Человек такого духа не может допустить никакого неблагоговейного выражения. Он не скажет просто: «Христос» или «Иисус», а скажет: «Господь Иисус Христос»; не дерзнет сказать «Мария», а скажет: «Пресвятая Дева Мария» или «Пресвятая Богородица», не скажет: «Павел, Василий», а скажет: «св. ап. Павел», «св. Василий Великий» и т. д. Это, так сказать, видимое проявление церковно-библейского духа в проповеди.

Другое видимое проявление церковно-библейского духа в проповеди – это частое обращение к Свящ. Писанию и благоговение перед ним как перед Словом Божиим. В этом отношении образец для нас – Сам Господь Иисус Христос, Который при изложении Своего учения постоянно приводил ссылки на Св. Писание и подтверждал ими истинность Своих слов. Уже при самом начале Своей проповеди Он подтвердил великое ненарушимое значение Слова Божия, говоря: «Аминь глаголю вам: дóндеже прейдет небо и земля, иота едина или едина черта не прейдет от закона» (Мф. 5:18). Все назидательные речи Господа базируются на слове Писания. Вспомним хотя бы, как спросил Его однажды один законник: «Учителю, что сотворив, живот вечный наследую?» И получил ответ: «В законе что писано есть? Како чтеши?» – и словами закона наставляет его (Лк. 10:25–26). И не один раз, а многократно Господь обращает внимание иудеев на «закон и пророки», т. е. на ветхозаветные книги Свящ. Писания как на высший авторитет в вопросах веры и благочестия (напр., Мф. 22:29, 31–32; Мф. 12:3–5; Мф. 9:13; 12:7; Пс. 6:6; Мк. 11:17; Мф. 21:13; Лк. 19:48; Мф. 19:4; Мф. 22:43–45; 26:46; 26:24; Лк. 24:25–27, 44).

Но Господь не только ссылался на букву Писания, а еще старался всячески доводить слушателей до уразумения глубокого смысла, содержащегося в том или другом месте Писания. Важны для нас и те обороты речи, которые употреблял Господь, ссылаясь на Писания. Он говорил: «Несте ли чли в законе или писаниях?» (Мф. 21:46), «В законе что писано есть? Како чтеши?» (Лк. 10:26). Этим Господь хотел выразить, что иудеям должно хорошо быть известно Слово Божие и что несомненно оно является для них высшим авторитетом, к которому надо прибегать для разрешения всех недоумений.

Такое же знакомство со Словом Божиим, с Божественным Евангелием должно быть в еще большей мере у нас, христиан, получивших еще более высокое и совершенное учение, нежели ветхозаветные иудеи. А в особенности, конечно, такое основательное знакомство со Словом Божиим должно быть у христианских пастырей-проповедников.

Нашими руководителями в способе проповедничества могут быть свв. отцы-проповедники. У них мы и должны учиться тому, как нам проповедовать и какой характер давать своему проповедническому слову. В своих проповедях свв. отцы более всего и прежде всего занимаются истолкованием Свящ. Писания, и дух Евангелия, дух Божественного Писания проникает собою и оживотворяет их слово. Когда они говорят и не на тексты Писания, все равно авторитет Слова Божия неизменно как бы стоит перед их мысленным взором, и они каждый раз прибегают к нему, когда хотят подкрепить свое рассуждение и дать ему убедительную для слушателей силу. Читая проповеди свв. отцов, вы видите и чувствуете, что не «дух мира» руководит ими и двигает их мысль и сердце, а «дух, иже от Бога» (1Кор. 11:12).

Хорошо каждому проповеднику приводить в своих проповедях цитаты из свв. отцов, которые, после библейских писателей, наиболее исполнены Духом Божиим, но еще лучше, еще необходимее для проповедника самому проникнуться духом святоотеческих творений, приобрести как бы внутреннее сродство с их духом. А это сродство приобретается, когда проповедник постоянно питает себя их творениями и ищет в них по каждому поводу руководственных для себя указаний. Чем более знакомится проповедник с святоотеческими творениями, тем более он усваивает себе тот тон и характер, которым они проникнуты и которыми должна отличаться церковная проповедь.

В последнее время среди индифферентного к вере светского общества часто наблюдается, как проповедники в своих проповедях стараются как можно реже пользоваться библейскими изречениями и цитатами из свв. отцов. Они как бы боятся уронить достоинство своей проповеди в очах людей, утративших дух церковности, и стараются подкреплять свои мысли из источников светской мудрости, ссылаясь на философию, литературу и данные из светских наук. Конечно, и такая речь может быть полезной для слушателей: преступления не совершает тот, кто вводит в свою речь, произносимую с церковной кафедры, элемент рациональный, светский и заслоняет им элемент священно-церковный. Но прилично ли это? вяжется ли это со святостью места? В священной одежде выходит на церковный амвон проповедник: хорошо ли, прилично ли ему в этой одежде говорить так, таким тоном и языком, как говорит какой-либо светский писатель в журнальной статье?

Некоторые из таких проповедников свое редкое обращение к Библии думают оправдать тем, что Библия в современном обществе, в так называемой интеллигенции, уже не пользуется прежним исключительным авторитетом, и что поэтому доказательства из Библии не убедительны или, по крайней мере, малоубедительны для людей светского просвещения, разошедшегося с верой. При всей кажущейся его справедливости такой довод не может, однако, служить оправданием для проповедника, избегающего пользоваться Библией. Если для некоторых слушателей Библия и не имеет непререкаемого авторитета, то для самого проповедника Библия должна иметь значение первостепенной важности как книга богодухновенная, и он должен ценить эту книгу выше всех других книг, написанных людьми под воздействием их естественного разума. Если и замечается у слушателей неуважение или только недостаточное уважение к Библии, то проповедник не приспособляться должен к этому неуважению, а, напротив, должен со всею силой и искренностью чувства показать, дать почувствовать слушателям свое глубокое благоговение перед этой книгой, данной нам от Бога. Притом необходимо помнить, что неуважение к Слову Божию происходит главным образом от малого знакомства с ним. Многие в нынешнее время знакомы с Евангелием только понаслышке, а сами никогда не брали в руки эту священную книгу, а судят о ней только по модным отзывам отрицательной критики. Долг проповедника – умело раскрыть перед слушателями все неоцененные сокровища сокрытой в ней Божественной Премудрости и заставить их оценить и полюбить эту книгу, а не стесняться своего собственного уважения к ней и приспособляться к темным и невежественным во всем, что касается вопросов веры, неверам и полуверам.

В связи с вопросом о церковно-библейском характере проповеди естественно возникает вопрос и о том, как, в каком тексте – русском или церковнославянском – приводить изречения Свящ. Писания? В настоящее время многие считают церковнославянский язык устарелым, непонятным, а потому склонны требовать не только тексты Свящ. Писания приводить в русском переводе, но даже и все богослужение перевести на русский язык. Думать так является, несомненно, большой ошибкой. Высота и святость богослужения и Божественного Слова вообще естественно требуют, чтобы и самый язык его отличался от нашего обычного житейского говора. Церковно-богослужебный язык для Божественного Слова то же самое, что священное облачение, ризы для священнослужителя, совершающего богослужение. Было бы странным и неблагоприличным, если бы кто-либо дерзнул совершать богослужение в обычном светском костюме. Точно так же странно и до вульгарности неблагоприлично звучали бы наши церковные песнопения, переведенные на обычный разговорный язык. Совершенно также необходимо церковно-словесное облачение для библейского текста, ибо оно служит к возвышению его над нашим обыденным словом и невольно внушает к себе большее благоговение. Говорят, что церковнославянский язык непонятен. Есть, правда, в нем кое-что малопонятное и неудобовразумительное для современных интеллигентов, но ведь это потому, что интеллигенция наша со времен петровских все дальше и дальше уходит от Церкви и дошла до того, что не только церковнославянский, но и свой родной русский язык презирала, а предпочитала говорить на языках иностранных, в особенности – на французском. Но ведь это ненормальное, болезненное явление. Неужели же нужно мириться с ним и приспособляться к нему, поступаясь своими идейными соображениями?

Все люди церковно настроенные и любящие Слово Божие и наше богослужение отлично понимают церковнославянские тексты и выражения и не хотели бы слышать в храме вульгарной обыденной речи. А кому кажется церковнославянский язык непонятным, то почему бы тому не употребить несколько труда и усилий, дабы познакомиться с ним поближе? Это гораздо проще и легче, чем изучить, например, немецкий, французский или английский языки. А между тем наши интеллигенты прекрасно владели иностранными языками, обучаясь им с детства, а церковнославянского языка знать не хотели и чуждались его, хотя это наш родной язык, от которого произошла и наша русская литературная речь, а главное, что каждому верующему должно быть особенно дорого, – это язык, на который было переведено с греческого Слово Божие и наше православное богослужение, это – наш священный язык. Почему же пренебрегать им и не стараться изучить его, если он кажется малопонятным? Впрочем, при беспристрастном отношении к нему найдем, что малопонятного в нем очень мало, а большинство слов и выражений более или менее вполне совпадают с русскими, но зато звучат гораздо благолепнее, как бы величественнее и торжественнее, что вполне и приличествует языку священному.

Встречаются в Священном Писании места неудобовразумительные, но они таковы на всяком языке, на каком бы ни приводились, и требуют разъяснения. Так и все тексты в проповеди, которые могут показаться непонятными, каждый проповедник может тут же разъяснить их путем перифраза. Так и советует поступать наш знаменитый иерарх-проповедник, Московский митрополит Филарет: «В церковных поучениях, – говорит он, – тексты Свящ. Писания должны быть приводимы по существующему славянскому переводу. Такое приведение может сопровождаться изложением текста на русском наречии, если то нужно по свойству текста или по степени образования слушателей».

Церковно-библейский дух проповеди требует, кроме того, чтобы и самый язык проповеди обладал своими специфическими особенностями, характерными именно для церковной проповеди и отличающими его от того языка, которым пишутся, например, светские сочинения, газетные и журнальные статьи. В проповеди идет речь о возвышенных предметах, заимствованных из Божественного учения, к которым слушатели должны быть настроены благоговейно. Уместно ли и прилично ли говорить об этих возвышенных предметах обыкновенным повседневным разговорным языком или тем хлестким развязным языком, каким пишутся газетные фельетоны? Уместны ли здесь какие-либо шутки, анекдоты, нечистоплотные сравнения? Допустима ли на церковном амвоне такая распущенность речи, такая легкость языка, какой нисколько не стесняется иной раз рассыпаться в своем произведении какой-либо светский писатель? Конечно, нет. Этого не допускает как высота предметов, о которых говорится в церкви, так и высота цели проповедника – спасение душ человеческих, и святость места – храма Божия, где проповедь говорится, и, наконец, высота самого проповеднического служения, в котором проповедник выступает как посланник Самого Господа Иисуса Христа, повелевшего Своим апостолам, а в лице их и всем их преемникам-пастырям учить народы блюсти все, что заповедал Он. Проповедник всегда должен чувствовать и сознавать, что он не обыкновенный мирской, светский учитель, а учитель церковный, возвещающий не свое учение, не свое умствование, а веру, данную свыше от Бога и хранимую в Церкви. Он выступает со словом назидания во Имя Божие, во Имя Отца и Сына и Святаго Духа, как принято у нас говорить перед началом каждой проповеди. Как же проповедовать во Имя Божие и в то же время допускать себе несдержанную вольность и распущенность языка? Нет, каждому мало-мальски чуткому человеку ясно, что язык проповеди должен быть особенный, стиль проповеди должен быть возвышенный. Это не значит, что в проповеди надо употреблять какие-либо напыщенные выражения, далекие от желанной простоты. Вовсе нет: истинная высота и не нуждается в искусственных прикрасах – она вполне совместима с простотой речи. Поучительным образцом для нас в этом отношении должны служить речи Господа, записанные в Евангелии. Они просты и вместе с тем возвышенны. Этому искусству надо учиться. Точно так же и речи апостолов отличаются простотой, соединенной с каким-то особенным благородством и возвышенностью стиля. Трудно выразить это словами: это можно только почувствовать. Возвышенный характер речи дает не какая-либо внешняя оболочка, не искусственные приемы красноречия, а то настроение, благоговейное и святое, в каком должен быть проповедник, излагающий народу возвышенные истины веры. Эта характерная особенность проповеднического языка у гомилетов обычно называется библеизмом. Этого библеизма в проповеди требуют не только наши и римо-католические гомилетики, но и протестантские, которые вообще гораздо свободнее относятся к требованиям церковности, чем мы и римо-католики. Согласно определению одного из выдающихся западных гомилетов (Жибера), «библеизм языка» означает то, что проповедник свой язык, образ своего выражения должен стараться приближать к священному языку Библии». С этой точки зрения представляется неуместным в проповеди употребление разных иностранных слов, специальных терминов, недоступных пониманию широкой массы верующих и заимствованных из области светского знания, и наоборот: необходимо употребление тех слов, заимствованных из Слова Божия, которые для проповеди являются как бы своего рода техническими словами, напр.: «благодать», «грехопадение», «таинство» и т. п. Вместе с тем едва ли кто-нибудь решится возражать, что в проповеди гораздо приличнее сказать «чело» – нежели «лоб», «очи» – нежели «глаза», «ланиты» – нежели «щеки», «уста» – нежели «рот» и т. д. Что было бы, например, говорит наш известный гомилет Амфитеатров, «если бы мы, подражая светскому языку, вместо «Господь Иисус» стали бы говорить «Господин Иисус», вместо «братие» – «братцы», вместо «крещение» – «купание», вместо «таинство» – «секрет», вместо «чудо» -"диковинка» и т. п. Не дико ли звучало бы, если бы проповедник, выйдя на амвон, начал бы свою проповедь светским обращением: «Милостивые государыни и милостивые государи!»?» Для каждого, кто не потерял вполне духа церковности, совершенно ясно, что неуместны в проповеди подобные светские замашки и что язык проповеди должен быть особенный, не похожий на обыкновенную разговорную светскую речь. В этом и состоит первое требование, предъявляемое к характеру проповеди: церковно-библейский дух ее.

Другое необходимое свойство проповеди – это популярность, удобопонимаемость ее для слушателей. Говорить популярно – это значит говорить или излагать учение народу ясным открытым словом, для всех доступным и удобоприемлемым. Необходимость такого свойства проповеди вполне понятна. Проповедник предлагает народу сокровище Божественной истины, конечно, для того, чтобы народ мог воспринять его и воспользоваться им. Какой же толк был бы от его проповеди, если бы она излагалась малодоступным, непонятным для народа языком и способом выражения мыслей? В проповеди своей каждый проповедник непременно должен сообразоваться со степенью восприемлемости слушателей и приспособляться к их умственному уровню, дабы не бросать слова на ветер. Учение евангельское, которое должен возвещать проповедник, есть учение всенародное, данное всем людям без исключения, как сказал Господь апостолам: «Шедше научите вся языки, .. .учаще их блюсти вся, елика заповедах вам» (Мф. 28:19–20). Отсюда явствует, что это учение и излагаться должно так, чтобы всеми легко могло быть воспринято и усвоено. Это – самое необходимое свойство проповеди, а между тем на практике оно весьма редко встречается, по крайней мере полная и совершенная популярность. У многих выдающихся проповедников проповеди блещут всеми лучшими качествами, но единственное, чего недостает им, – это необходимой популярности. Ошибка бывает в том, что проповедники, составляя свои проповеди, часто стремятся удовлетворить вкус образованного меньшинства слушателей, а забывают о малообразованном или совсем необразованном большинстве. Между тем необходимо приучить себя говорить именно для большинства, а отнюдь не для избранных, для меньшинства, стремясь угодить его изысканному вкусу.

Что же должен соблюдать проповедник, дабы проповедь его была популярна?

Требования популярности очень широкие. Обыкновенно ограничивают эти требования одними свойствами языкового изложения. Но это слишком узкое понимание закона популярности. Требования закона популярности касаются:

1) содержания проповеди,

2) образа представления и раскрытия мыслей и

3) языкового изложения.

Содержанием проповеди, как мы уже знаем, является евангельская истина. Эта евангельская истина необыкновенно проста, доступна пониманию каждого, даже младенческого ума. Такой она и является в устах Самого Божественного Учителя Господа Иисуса Христа. Он и должен служить для нас образцом в деле исполнения учительского долга. Учение Его, при всем своем величии и высоте, для всех понятно и не возбуждает никаких сомнений, затрудняющих понимание. Проповедник и должен брать из этой сокровищницы то, что прямо открывается перед его глазами, не затрудняя себя изысканием каких-либо особенных утонченных тем, чтобы угодить изысканному вкусу людей, избалованных образованностью и ученостью. Единственный указатель, что нужно выбрать из этой сокровищницы Божественных истин, – это духовные нужды и потребности народа. Надо разъяснять народу то, что ему мало знакомо или неправильно им понимается, надо направлять свое слово против тех недостатков, какие замечаются в окружающей среде, против заблуждений или пороков. Главная задача проповедника, как учителя народа, – рассеивать ложь и наставлять на путь истины. Некоторые из проповедников старательно ищут все новых и новых тем, боясь, что повторение одного и того же не будет производить достаточно сильного впечатления на слушателей. Это – ошибка. Проповедь говорится не для услаждения и не для развлечения слуха, а для назидания. Она должна указывать слушателям путь спасения. Нет беды, если это указание пути спасения повторяется не раз и не два, в особенности если в слушателях замечается как раз упорное уклонение от этого пути. Примером для нас в этом отношении служит св. Иоанн Златоуст, который нисколько не смущался говорить по многу раз об одном и том же, как он сам говорит в своей 5-й беседе о статуях: «Хотя я и вчера и третьего дня говорил вам об этом предмете, однако не перестану и сегодня и завтра и послезавтра внушать то же. И что говорю: завтра или послезавтра? Не перестану, пока не увижу, что вы исправляетесь. Если уже преступающие закон не имеют стыда, тем более мы, внушающие не преступать закона, не должны стыдиться постоянного увещания об одном и том же. Постоянное напоминание об одном и том же зависит не от говорящего, но от слушающих, которые требуют непрерывного наставления в простых и удобоисполнимых делах». Так и всякий проповедник должен думать не о том, чтобы поразить воображение слушателей чем-то новым, оригинальным, а о том, чтобы говорить необходимое для спасения их душ. Прекрасно говорит об этом в своем «Пастырском правиле» св. Григорий Двоеслов: «Главное старание проповедника не туда должно быть направлено, чтобы изобрести что-нибудь особенное и интересное или поразить слушателей неслыханною мудростию... Во что веруют все христиане, что все должны знать, – только то он должен раскрывать пред ними».

Если и допустимо в проповеди что-нибудь новое, то это не новость учения, а только некоторая живость или новость представления и раскрытия религиозных истин. Эта новость состоит в том, чтобы в проповеди видна была печать личного, самостоятельного труда проповедника, печать его личной мысли и личного чувства. Для этого нужно, как мы не раз уже повторяли, что и есть в проповедническом искусстве самое главное, – это то, чтобы истина христианская, излагаемая в проповеди, была им пережита, прочувствована и проникала все существо его души.

В силу того же закона популярности проповеднику не следует поднимать на церковной кафедре разные утонченные богословские вопросы. Он должен помнить, что кафедра церковная – это не одно и то же, что кафедра школьная или профессорская. То, что уместно и нужно на кафедре школьной, далеко не всегда пригодно на кафедре церковной. Поэтому неправильно поступают те проповедники, которые в угоду людям образованным, а иногда и для того, чтобы блеснуть своей ученостью, предлагают на церковной кафедре такие мудреные поучения, которые напоминают собой ученые трактаты или школьные лекции. Задача проповедника не в том состоит, чтобы давать пищу для ума и заставлять слушателей ломать свою голову, а в том, чтобы дать пищу для сердца, напитать душу спасительной Христовой истиной. Сам апостол Павел наставляет Тита, а в лице его и всех христианских пастырей, чтобы они уклонялись «от стязаний и словопрений», а к таким именно стязаниям и словопрениям и относятся часто ученые изыскания, вызывающие споры и разногласия между людьми школы. «Суть бо» такие изыскания, вызывающие споры, говорит апостол, «не полезны и суетны» (Тит. 3:9). Сам апостол говорит о том, что и его проповедь «не в премудрости слова», не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы, чтобы вера ваша утверждалась не на мудрости человеческой, но на силе Божией (1Кор. 1:17; 2:1–5).

Другое условие, которое должен выполнять проповедник в силу закона популярности, касается способа представления или развития мысли. Слово проповедника не будет популярным, если он будет говорить словом сухого, холодного рассудка, и если оно будет носить слишком отвлеченный характер. Чисто логическое рассуждение, хотя бы и очень умное, не производит никогда достаточно сильного впечатления, не дает пищи для сердца, не назидает. Для большей впечатлительности проповедник непременно должен призвать на помощь силу воображения и говорить не отвлеченно, а живо и образно применительно к умственному уровню слушателей. Нужны не одни только голые рассуждения, а непременно живые, конкретные образы, примеры и факты, взятые из повседневной окружающей жизни.

Идеальный образец такого живого представления истины в образах и примерах, взятых из жизни, являет Собою нам опять-таки Господь Иисус Христос в Своих дивных по красоте и назидательности притчах. Вместо того чтобы много разглагольствовать, раскрывая ту или другую истину, Он рассказывает притчу – повествование, содержание которого заимствовано из фактов повседневной жизни, и эта истина в притче раскрывается как бы сама собою, для всех совершенно наглядно и доступно. Так и всякий проповедник должен стремиться к тому, чтобы мысли, излагаемые им, не носили характера отвлеченных рассуждений, но являлись слушателям в виде живых наглядных образов, доступных пониманию и усвоению каждого.

Третье требование закона популярности касается внешнего изложения, или языка проповеди. Что здесь требуется? Прежде всего – совершенная ясность и прозрачность речи. Хорошо говорит об этом блаженный Августин: «Для христианского наставника, – говорит он, – первый и главный долг – во всех своих поучениях быть сколько возможно вразумительным и говорить с такой ясностью, что разве только самый беспонятный человек был бы не в состоянии понимать нас».

Что необходимо в проповеди для такой ясности? Прежде всего нежелательны в проповеди длинные периоды, многосложные предложения с вставочными объяснениями. Это уместно в книжном языке, где читатель может остановиться и разобраться в том, чего сразу не понять. А в проповеди, как живой речи, более удобна для понимания речь краткая, отрывистая.

Далее, из проповеднического языка должны быть изгнаны все иностранные слова, которые без нужды пестрят и искажают чистую русскую речь и не для всякого понятны. Нежелательно употребление в проповеди и технических выражений, обычных в школьном языке, как, например: «положительный», «отрицательный», «органический» и т. п. Они тоже, как имеющие притом условное значение, не всем понятны. С осторожностью надо употреблять даже и библейские выражения, смысл которых не вполне ясен для человека, не знакомого со школьной богословской терминологией. Если явится необходимость по связи речи употребить такое выражение, не нужно оставлять его без немедленного объяснения. Наконец, для популярности необходима вообще простота речи. В чем эта простота речи заключается? В том, чтобы проповедник пользовался лишь тем материалом языка, который, если можно так выразиться, находится в общенародном употреблении, а не тем, который является достоянием лишь избранных. Из языка проповеди должно быть выброшено все натянутое и искусственное, тон ее должен быть тоном простой, естественной, непринужденной беседы. Но эта простота должна быть, само собой разумеется, чистой и благородной. В ней не должно быть ничего вульгарного и низменного. Проповедник хотя и должен говорить совершенно просто, но, однако, это не значит отнюдь, что он должен говорить языком простолюдинов или таким языком, какой слышен на базаре. Мы уже говорили, что язык проповеди, при всей простоте, должен быть языком особенным, возвышенным, похожим на язык Библии. Как научиться проповедовать таким языком? Никакие внешние предписания и правила тут не помогут. Нужно войти в дух этого языка, усвоить его себе, чтобы он сам вошел, так сказать, в плоть и кровь проповедника. Для этого нужно больше и чаще читать Слово Божие и святоотеческие творения великих отцов-проповедников. Лучшим образцом популярной речи для проповедника в Слове Божием могут служить беседы Господа Иисуса Христа, записанные в Евангелии, а в особенности Его притчи, о которых мы уже упомянули. Из святоотеческих творений полезнее всего для проповедника читать и усваивать себе дух великого Златоуста. Он был самым популярным христианским проповедником. Никто не умел говорить так просто и вместе с тем впечатлительно для слушателей, сохраняя в то же время возвышенность стиля и благородство церковного языка, как святой Иоанн Златоуст. Снова и снова повторяем совет всех авторитетных гомилетов: кто хочет быть настоящим проповедником, тот должен непрестанно, день и ночь читать и перечитывать беседы Златоуста. Это главное условие, чтобы научиться говорить популярно, но кроме того можно указать и некоторые руководящие правила принципиального характера: так, например, каждый, кто желает говорить популярно, прежде всего должен отчетливо знать сам и понимать тот предмет, о котором он собирается говорить. Когда у проповедника в голове туман, то и речь его естественно будет туманной и неудобопонимаемой. Прежде чем проповедник решится говорить, он должен тщательно обдумать то, что будет говорить. Отсюда вытекает необходимость подготовки к проповеди, но это уже особый вопрос, которым мы теперь и займемся.