Слово в день пренесения нерукотворенного образа из Едеса в Царьград
Пречистому Твоему образу покланяемся, Благий, просяще прощения прегрешений наших, Христе Боже наш (Песнь Церкви).
В сих немногих словах церковной песни вполне выражается дух христианского иконопочитания или образопоклонения, свято соблюдаемый верными сынами Церкви от начала христианства и доныне. То есть мы, покланяясь иконе или образу, в тоже время устремляем ум и сердце свое, обеты и желания, мольбы и прошения наши к лицу изображенному на нем.
Покланяясь образу Христа Спасителя, просим у Спасителя, яко благого Господа и Ходатая нашего, отпущения грехов наших и нашего временного и вечного спасения. Покланяясь изображениям Пречистой Его Матери и святых Его, просим у Богоматери и святых Божиих человеков их ходатайства и заступления нас пред единым ходатаем Бога и человеков – Богочеловеком Христом: много бо может, по словам Апостола, молитва праведных, споспешествуемая любовию (Иак. 5:16), и конечно не в здешней только жизни, но наипаче в будущей, где они, разрешившись от уз плоти, соединились уже со Христом, как желал себе Апостол: желаю, говорил он, разрешитися, и со Христом быти (Фил. 1:23), а пребывая со Христом, без сомнения удобнее, нежели прежде, могуть преклонить Его благость к нам недостойным.
Или, чтобы точнее выразиться о сем предмете, употребим собственные слова св. страдальцев за иконопочитание. «Мы», говорит св. Тарасий, патриарх константинопольский, «приемлем и покланяемся начертаниям святых, по древнему преданию отцов наших». – «Мы почитаем», пишет святый Феодор патриарх иерусалимский, «изображения святых, как друзей Божиих, не вещество или краски чествуем, но то, что ими изображается»ûИспов. вер. деян. соб.. «Покланяюся», говорит св. Иоанн Дамаскин, «животворящему кресту, какого бы он ни был вещества; покляняюся тому, что он есть знамение Христа распятого; покланяюся изображению Сына Божия, который есть живый образ Бога невидимого; покланяюся образу Царицы всея твари и Богородицы; покляняюся не самому веществу, как Богу, но самому Творцу, который соделался для меня веществом, в нем обитал и чрез него соделал мое спасение»ûСлово об иконах 1 книг. 14. гл. 12. ист.. «Мы возжигаем пред иконами», изъясняет св. патриарх ГерманûПосл. к Фоме кн. 2 собор., «светильники и возжигаем фимиам потому, что чувственные светильники суть символ света невещественного, дарованного от Бога; а возжение фимиама знаменует искреннее и целое осенение и полноту от Св. Духа, которые во святых Божиих должны быть почитаемы умственным оком».
Очевидно, что такое почитание икон, или образов, вопреки суесловным возгласам и мудрованиям иконоборцев и молокан, ни в каком смысле не может быть названо идолопоклонством, и св. иконы или образа ни в каком случае не могуть быть сравниваемы с кумирами и изображениями, запрещенными во второй заповеди десятословия, что нами и было доказано в сей же самый день назад тому два года. Но пoелику паства наша, к несчастию, наполнена людьми, из коих одни сами явно уклонившись в иконоборческую ересь, стараются вовлечь и других в нее, а другие, легкомысленно внемля их превратным и богохульным толкованиям писания, колеблются в истине иконопочитания: то с одной стороны для вразумления отпадших, а с другой – для утверждения колеблющихся, мы почли нужным в честь празднуемого ныне перенесения нерукотворенного образа Христова из Едеса в Царьград, во-первых показать начала и основания, на коих утверждается истина иконопочитания, во-вторых раскрыть исторически судьбу его от Апостольских до наших времен.
Употребление икон или образов в православной Церкви ведет свое начало непосредственно от Бога, создавшего и самого человека по образу и подобию Своему. Виждь, сказал Бог Моисею во время пребывания на горе Синайской и приятия им от Божественной Его десницы двух каменных скрижалей закона, – виждь, да сотвориши по образу, показанному ти на горе (Исх. 25, 4о). Что это был за образ, из чего и как он составлен, это нам неизвестно: верно только то, что это был образ, потому что Сам Бог сим именем назвал его; следовательно, есть образа, отличные от кумиров, образов и подобий, запрещенных во второй заповеди; есть образа, которые Сам Бог, не смотря на заповедь, Им же изреченную, повелел творить и свято почитать. Верно также и то, что скиния, устроенная Моисеем по сему образу, была совершенным подобием оного: иначе Моисей, раб верный во всем дому Божием (Числ. 12:7), был бы неверным исполнителем воли своего Господа, да и Бог, как всеведущий, без сомнения, не поручил бы ему, как неверному, исполнения Своих святых намерений. Итак, чтобы получить нам более ясное и удовлетворительное понятие о сем образе, рассмотрим подробнее скинию Моисееву, устроенную по оному.
Но труд наш предупреждает апостол Павел, который, описав все, что было и что делалось внутри скинии, заключает так: сия же вся образи приключахуся онем: сень бо имый закон грядущих благ, и не самый образ вещей (Евр. 10:1)... Итак, израильтяне, в целых тысящах обстоявшие скинию, и благоговейно преклонявшие пред нею главы и колена свои, покланялись образам, и Моисей, написавший вторую заповедь, не только не воспрещал им сего поклонения, но настоятельно требовал от них оного.
Что же это были за образа? – Кроме многих других укажем только на те, которые наиболее сходны с употребляемыми ныне в православной Церкви.
На завесах, ограждавших бока скинии и разделявших ея внутренность, были изображены херувимы тканным делом. И да сотвориши, сказано было Моисею, завесы от синеты и багряницы и червленицы сканые и виссона пряденого, и делом тканым да сотвориши херувимы. Во внутреннейшей же части скинии, называемой святая святых, были поставлены теже херувимы, изваянные из чистого золота. И сотвориши, повелено было Моисею, два херувима злата изваянна, и возложиши я от обоих стран очистилища; и сотвориши два херувима на обоих странах. Да будут херувимы распростирающе крила верху, соосеняюще крилами своими над очистилищем, и лица их друг ко другу, на очистилище будут лица херувимска. И познан буду тебе оттуду, и возглаголю тебе сверху очистилища между двема херувимы (Исх. 25, 18–22).
Странное дело! Если согласиться с иконоборцами и молоканами в толковании второй заповеди, и послушать их рассуждений о наших иконах или образах: то прежде всего надобно будет записать в число идолопоклонников самого Бога Законодателя и Моисея, написавшего сию заповедь, потому что Первый повелел сотворит тканым делом и изваянных из золота херувимов, а последний исполнил сие повеление. Вот до какого богохульства доводит безрассудное толкование Писания!
Но иконоборцы и молоканы, с одной стороны, сами видя явную нелепость и вопиющую несправедливость, к которым привело их сие толкование, а с другой, не желая по гордости, или по другим подобным причинам, отстать от своего заблуждения, прибегают, в оправдание свое, к следующей уловке. Херувимы, говорят они, вытканные на завесах и изваянные из злата, допущены были в скинии и потом в храме Соломоновом не для почитания их, а единственно для украшения. Но сия уловка ни к чему более не служит, как только к вящшему их обвинению. Херувимы, изваянные или вытканные или каким бы то ни было образом изображенные, по их разумению, суть те самые кумиры, образа и подобия, которые запрещены во второй заповеди, то есть, идолы языческие: как же Бог истинный мог допустить сии кумиры украшать свое селение и даже самое святилище? Как Бог ревнитель, нетерпящий никакого совместничества до такой степени, что когда кивот Его внесен был в капище идола Дагона, то не хотел Он и одной ночи пробыть вместе с ним, но сначала низвернул его с седалища, а потом постепенно казнил его на праге отсечением рук и головы, – теперь сам захотел иметь о страну престола своего двух идолов, восседать под сению крил их, и не иначе, как от среды их, и как будто при их пособии, глаголать к Моисею.
Как мог Тот, Который Сам о Себе говорит у Пророка: славы Моея иному не дам, ниже добродетелей Моих истуканным (Ис. 42:8), согласиться разделять Свою славу с двумя истуканными: ибо в то время, когда первосвященник, входя в святилище, возжигал светильники и воскурял фимиам пред очистилищем, то дым фимиама и свет светильников восходил и на херувимов, поставленных над очистилищем; равным образом, когда народ, окружающий скинию, покланялся скинии, то вместе с сим покланялся и херувимам, находящимся в скинии, как представителям небесных сил, окружающих престол Вседержителя?
Уж не изменился ли Бог, вечно неизменяемый? Не подружил ли с идолами, против которых столь сильно враждовал прежде, но которых ныне, говоря словами иконоборцев и молокан, Сам призвал для украшения небошественного жилища своего, Сам почтил их ближайшим общением с Собою, дав им место во внутреннейшей части своей скинии? Но Бог, не яко человек колеблется, ниже яко сын человеческий изменяется (Числ. 23:19). Он сам о Себе говорит: Аз [Господь], и не изменяюся (Малах. 3:6); а слова Божии суть: ей и аминь (Ап. 1:7). Верен Господь, свидетельствует Пророк, во всех словесех Своих, и преподобен во всех делех Своих (Пс. 144:13).
Сверх того Он и после сего не преставал преследовать идолов, строго наказуя избранный народ Свой за малейшую удобопреклонность к ним, и даже в то время, когда Сам повелевал Моисею излиять двух златых херувимов и поставить внутри святилища, воспылал сильным гневом на народ израильский за то, что он излиял золотого тельца и поклонился пред ним.
Как согласить после сего слова и действия одного и тогоже Бога? – Так, как научает нас Церковь, утверждая, что изображения херувимов и прочих святых Божиих не суть те самые кумиры, образа и подобия, которые запрещены во второй заповеди: иначе бы Бог, без явного противоречия Самому Себе, не допустил им быть в Своей скинии, не захотел бы сам поставить мерзость запустения на месте святе; что во второй заповеди разумеются изображения богов языческих, каковы суть золотой телец и идол Дагон, а не изображения Бога истинного и святых Его, каковы суть херувимы – служебные духи Его, в сонме коих Он обитает на небе, является и на земле, и, что как первых нужно всячески удаляться и даже не должно и творить их, по смыслу заповеди: не сотвори себе кумира, ни всякого подобия, елика на небеси горе, и елика на земли низу, и елика в водах и под землею, да не поклонишися им, ниже послужиши им (Исх.20:4), так последния можно и должно творить и содержать их в приличном почтении, воздавая впрочем сие почтение не веществу, но лицам, представляемым сим веществом: потому что Сам Бог повелел Моисею: да сотвориши два херувима злата, и поставиши я над очистилищем (Исх. 25:20), и Сам почтил их, дав им место в Своем невидимом присутствии: и познан буду тебе оттуду, сказал Он далее Моисею, и возглаголю тебе сверху очистилища между двема херувимы (Исхода гл. 25, ст. 22).
Молоканы и иконоборцы говорят, что Бог повелел поставить в скинии двух златых херувимов единственно для украшения ея. Но подумали ли эти бедные люди, что говорят? Правда, золото могло служить украшением для скинии: но кого представляло сие золото? По их словам, идолов. Какое же могло быть украшение от идолов в здании, посвященном имени Бога истинного и сооружаемом по Его непосредственному повелению? Неужели Бог-Творец вселенные и обладатель всего видимого и невидимого, не мог найти для Себя никакого лучшего украшения в Своей, так сказать, домашней всебогатой сокровищнице, а принужден был оное заимствовать от непримиримых врагов своих – богов языческих?
И притом кто мог видеть сие украшение? Златые херувимы поставлены были в той части скинии, которая навсегда была закрыта от взоров народа: один только первосвященник иудейский, и то однажды в год и на краткое время, мог входить в сию часть скинии, следовательно, один он и мог видеть сие украшение, а более никто. Когда же и где делают украшения для того, чтобы после сокрыть их? Не поставляют ли их, напротив, на самых видных местах? Или допущено сие противузаконное украшение для одного только первосвященника? Но первосвященник, как служитель Бога истинного и проповедник истины, вероятно, сам первый с негодованием и омерзением извергнул бы сие недостойное украшение из святилища, если бы он видел в нем принадлежность язычества, внесенную сюда с нарушением заповеди Божией. Между тем мы видим первосвященника, благоговейно повергающегося пред очистилищем, следовательно, и пред изображениями херувимов, простирающими криле свои над сим очистилищем. Видим его возжигающего светильники, воскуряющего фимиам и возносящего жертву. И как ему не делать сего, когда он знал, что все сие устроено по повелению Божию, все завещано Самим Богом?
Итак, надобно допустить одно из двух, или что Сам Бог, повелев Моисею сотворить, и поставить в Своей скинии два златые изображения херувимов, нарушил Свою заповедь, или что сии изображения ничего не имеют общего с кумирами, запрещенными во второй заповеди. Но первое грешно и страшно о Боге и подумать; следовательно, справедливо последнее.
Справедливо, значит, и то, что мы нисколько не погрешаем против сей заповеди, когда подобные изображения херувимов, и прочих святых Божиих, сопричтенных к числу Ангельскому, поставляем в наних храмах и чествуем оные приличным образом. Следовательно, клевещут на нас молоканы и иконоборцы, когда называют нас идолопоклонниками, а чествуемые нами образа или иконы – идолами; клевещут на Самого Бога, когда, утверждают, что будто Бог запретил употребление образов, между тем как Сам Он допустил сие употребление в Своей скинии. И сколь тяжек грех сей! Он нисколько не меньше того греха, которым согрешил некогда едемский искуситель, превратно изъясняя Еве заповедь о неядении плода запрещенного: не смертию умрете, сказал он ей. Ведяше бо Бог, яко в онь же аще день снесте от него, отверзутся очи ваши, и будете яко бози (Быт. 3:5). Как тогда наказан был искуситель, наказаны и искушенные: так и ныне потерпят тяжкое наказание искусители, но не избегнут наказания и искушаемые ими. Горе, по словам небесного Учителя, творящим соблазны (Матф. 18:8), но горе также и приемлющим сии соблазны. Первым, по суду Сего грозного Судии, жернов осельский обесится на выи их, и потонут в пучине моря (Матф. 18:6) геенского, а последние, как соединенные с ними неразрывными узами, увлекутся их стремлением и погибнут в тойже геенской пучине.
Бог, желая показать особенную важность святых изображений, повелел Моисею возложить на чело первосвященника Свой собственный образ. Да сотвориши, сказал Он ему, дщицу злату чисту, и изобразиши на ней образ печати: «святыня Господня», и да будет на челе Аарони, и отъимет Аарон согрешения святых (Исх. 28:36). В самом деле сия принадлежность первосвященнического облачения столь была важна, что только имея ее на главе своей, первосвященик в состоянии был отпущать грехи народа, прозирать в отдаленное будущее и верно прорекать судьбы его, даже несмотря на свое собственное недостоинство, как это видим мы из примера первосвященника Каиафы, вопреки своей воли и нечестивого сердца, предрекшего о спасительных плодах смерти Христовой, яко архиерей лету тому бе (Иоан. 18:13), как замечает Евангелист.
Александр Македонский, получив от иудеев при осаде Тира отказ в вспомогательном войске, шел к Иерусалиму с огнем и мечом и с кровавою местию в сердце, но едва вышел к нему на встречу первосвященник Адуй в полном облачении, имея на челе своем изображение имени Божия, как готовая месть в сердце гневного завоевателя мгновенно погасла, и обладатель полсвета, к удивлению всех, поклонился первосвященнику и обошелся благосклонно с иудеями. На вопрос же приближенных к нему: как он, приемля сам поклонение, поклонился иудейскому священнику, Александр ответствовал, что он поклонился Богу священника, видимому в его образе, и прибавил, что еще в Македонии в сем точно виде явился ему во сне муж, который обещал ему победу над персами. Как благоразумно судит сей язычник в сравнении с мнимыми нашими христианами! Не усумнился поклониться образу потому, что видел в нем Бога невидимого, образуемого им. Видел того, который предрек ему победу и даровал оную. А иконоборцы и молоканы ничего не умеют видеть в образе Божием, кроме гнусного идола!
Чем изъяснить это странное и вместе жалкое явление в людях, непрестанно читающих Писание и непостигающих животворной силы его? – Ничем более, как только или намеренным ожесточением или явным ослеплением Божиим, подобным тому, какое послано было некогда от Господа на ожесточенных иудеев, так что они видя не видели, и слыша не слышали, и сердцем своим не уразумели. Видели чудотворные дела Иисуса Христа, обличающие в Нем Божественную природу, и называли Его сообщником веельзевула, князя бесовского. Знали Его непорочность и праведность, и не стыдились назвать Его ядцею, винопийцею и другом мытарей и грешников. Видели затмение солнца, распадение гор, отверзение гробов и востание умерших, ради Его совершившееся и один только языческий сотник восклицает при сем поразительном зрелище: воистинну Божий Сын бе Сей (Матф. 27:54), а сыны верного Израиля чествуют Его именем льстеца и обманщика: помянухом, говорят они, яко льстец он, еще жив сый, рече (Матф. 27:63), и спешат дать сребренники воинам, да глаголют, яко спящим нам нощию ученицы Его украдоша (Матф. 28:13). О, сердце, сердце человека жестокое и окамененное! Справедливо Пророк называет его наковальнею, о которую сколько ни ударяют молоты, но не сокрушают ее.
Но доколе, Господи, доколе? Еда и сему новому Израилеви отчасти ослепление бысть (Рим. 11:25)? Да не будет, да не будет. Аще же бысть уже, сотвори Твоею всемогущею силою и благодатию, да поне останок Израиля спасется (Рим. 9:27). Аминь.