ВОСПИТАТЕЛЬНОЕ ЗНАЧЕНИЕ ПОКАЯННОЙ ПЕЧАЛИ
Все мироощущение ветхозаветного человека было исполнено сознанием смертности и временности всего земного. Оно достигает своей вершины в книге Иова, Псалмах Давидовых, книге Экклезиаста. Такое восприятие бытия, рождает глубокую печаль, и можно сказать, что она является одним из главных качеств ветхозаветного человека. Но мы встречаем его не только в Избранном народе, но и Древнем мире вообще. Так не случайно и не без основания утверждение о том, что вся эллинская мысль пронизана «неисцелимой печалью» (Флоровский). Об этом свидетельствует не только эллинская философия и религиозные мистерии, но и искусство и архитектура древней Греции. Эллинская мысль и искусство, преимущественно космоцентричны и антропоцентричны, и именно в силу своей устремленности на все то, что переменчиво и преходяще, они предлагают красоту, которая влечет, очаровывает, но убивает. Основанные преимущественно на «желаниях мира сего», но пронизанные сознанием смертности и временности всего в мире, бессильные вырваться из заколдованного круга космической необходимости, которая, как верховная «богиня», господствует над богами и людьми, эллинская мысль и культура, дышат этой неисцеленной и неисцелимой печалью.
Еще более она очевидна в буддизме. По учению Будды, человек – беспомощный пленник круга боли и страданий. «Вот она, говорит Будда, благородная истина о страдании. Рождение – боль, старость – боль, болезнь – боль, смерть – боль, всякое неутоленное желание – боль». То ощущение, что жизнь – страдания и боль, рождается в буддизме от осознания смерти и смертности всего существующего. По буддистскому преданию последними словами Будды были слова: – «Вот, братья, я вас оставляю, все элементы бытия преходящи». По буддистскому провидению, страдание, как образ существования мира, имеет причиной жажду удовлетворения желаний. Эта жажда, неминуемо сталкивается с истиной о временности всего того, что приносит удовольствие, рождая боль и страдание, потому что «все существующее оказывается недостаточным, если мы привязываемся к нему». Поэтому не удивительно, что в буддизме, путь спасения от страданий и само спасение, связаны с истреблением в себе всех желаний, как корня зла и отсечения всех желаний. Без стяжания этой «благородной истины» о страдании (dukha), без понимания ее причины (samudaia), невозможно достичь ни спасения, ни просвещения, ни найти пути, ведущего к спасению (marga).
Ощущение страдания и боли, которое рождается от сознания временности всего, выражено присутствует и в Писании Ветхого Завета. Лучший тому свидетель, Иов Многострадальный, и книга о нем. Иов, столкнувшись с этой временностью и страданием, проклинает день своего рождения: «На что дан свет человеку, которого путь закрыт, и которого Бог Окружил мраком? Вздохи мои предупреждают хлеб мой, и стоны мои льются, как вода» (Иов 3,23–24). Он на себе познал, что «Человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх» (Иов 5,7). Редеет облако и уходит, так нисшедший в преисподнюю не выйдет» (Иов 7,9). В ужасе стоя перед загадкой своего бездонного страдания, он еще больше страшится его предопределенности, неибежности для человека, «рожденного женою», он «краткодневен и пресыщен печалями», «как цветок, он выходит и опадает; убегает, как тень, и не останавливается» (Иов 14, 1–2) Тем же чувством пронизаны и псалмы Давидовы. «Человек, подобен дуновению, дни его, как уклоняющаяся тень» (Пс 143,4). «Вот дал Ты мне дни, как пяди, и век мой, как ничто пред Тобою. Подлинно, совершенная суета всякий человек живущий» (Пс 38,6). То же чувствует и говорит Проповедник в книге «Книге Проповедника». Вся его книга ни что иное, как плач над временностью, безысходностью и тщетою «Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, – все суета»! «Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем»(Еккл. 1,9). Перебирая всю свою жизнь, все свои стремления, к знанию, славе, свои труды, труды других, Проповедник с печалью приходит к очевидному выводу о ничтожности всего – «И обратился я, чтобы внушить сердцу моему отречься от всего труда, которым я трудился под солнцем»(Еккл. 2,20).
Таким переживанием временности и суеты человеческой жизни, его трудов, Ветхий Завет идентичен многим религиозным и философским, небиблейским учениям Древнего мира. Коренное же его отличие от этих учений, в глубокой вере, в переживании существования Единого Живого Бога, Бога Авраама, Исака и Иакова. Благодаря такой вере, ветхозаветная печаль, перестает быть печалью о смерти, но преображается в «печаль по Бозе», исполненная таинственной надежды на избавление и спасение от временности, страданий и смерти. Вера ветхозаветного человека в Единого Личного Бога имеет еще одно специфическое свойство, отличающее ее от всех остальных верований и учений Древнего мира. Речь идет о ясном понимании греха и отчужденности от Бога, как причины человеческой смертности, страданий и зла. Поэтому и печаль ветхозаветного человека перерастает в покаянный плач и жажду спасения. Он сознает свои грехи и умеет каятся в них, он знает, что в «беззакониях зачат» и «во гресех роди его мати» (Пс 50, 5). Грехи «пред ним есть выну» и молитва его об очищении от них. Но угнетенный трагикой страдания и смертности, ветхозаветный человек не бежит от жизни, не убивает в себе жажду жизни. Он уповает, воспитывается и питается надеждой перемен. «Когда умрет человек, то будет ли он опять жить? Во все дни определенного мне времени я ожидал бы, – говорит Иов – пока придет мне смена» (Иов 14,14). Хотя и «как дерево, Он исторг надежду» его (ср. Иов 19,10). «Гробу скажу, ты отец мой, червю: ты мать моя и сестра моя» (Иов 17,14), ветхозаветный человек, в этом же многострадальном Иове, предвидел спасение и выход из плена и окружения мраком (ср. Иов 3,23). Этот выход он находит в новой встрече Бога и человека. Божья милость сопровождает человека во все дни его жизни, и человек, после все своих скитаний и разлуки, отзывается на Божественное человеколюбие «Воззвал бы Ты, и я дал бы Тебе ответ, и Ты явил бы благоволение творению рук Твоих» (Иов 14,15).
В поиске перемен, избавления и спасения, ветхозаветный человек, не принимает платоновского бессмертия души, основанного на презрении к телу как ее темнице, источнику зла и страданий. Он ищет спасения всего человека. Платоновский дуализм, противоборство тела и души, ему непонятен и чужд. Он видит человека, только как целостное существо, но которое «как цветок опадает», пока не встретится с Живым Богом и Его Животворящим Духом. Поэтому вся вера и упование его выражены в словах Иова, в его вопле, после страшных страданий: «А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию» (Иов 19,25).
В ожидании Искупителя, зная, что спасение придет, в жажде этого спасения, ветхозаветный человек не бежит от жизни и желаний, как источника страдания и боли, но обращается к Богу с покаянным плачем «сердце чистосозижди во мне, Боже… Не отвержи мене от лица Твоего и Духа Твоего Святого не отыми от мене» (Пс.50). В отличие от печали по миру, печаль покаянная не рождает бессловесного отчаяния; ее плод – радость спасения. Радость спасения, которая приходит от ощущения присутствия Лица Божия и таинственного действия Духа Святаго, воскрешает и изнутри обновляет человеческое сердце, а покаянная печаль становится предпосылкой достижения этой радости. Она становится нерушимым фундаментом личной и общинной жизни Избранного Народа. Радость спасения придает смысл и жизни и смерти, дарует «сердце чисто», и обновляет «Дух прав» в человеке. Становится внутренней твердыней личной и общественной жизни, питает и воспитывает душу, становится внутренним светом, освещающим жизнь, утверждая в добре, давая силы переносить скорби.
Только такая твердость веры, добродетели и верность Богу, пронизанные непоколебимой надеждой и радостью спасения, могут объяснить историческое чудо Богоизбранного народа. Несмотря на многовековое рабство, угнетение его могущественными языческими народами, Еврейский народ не просто смог сохранить себя и выжить, но со временем стал духовной закваской для многих других народов. И произошло это, только благодаря воспитанию в верности Богу и Закону Божию. И вопреки своим историческим и духовным заблуждениям, вопреки «окаменелости» своего сердца, этот народ отзывался на призывы своих Пророков к покаянию, обновляя и укрепляя свой союз с Богом, обновляя в себе надежду и радость спасения от врагов, внутренних и внешних.
Такое возрождение и перерождение Избранного народа Божия, всегда было органически связано с живой Мессианской идеей, которая красной нитью проходила через всю его историю. Богоцентричность еврейского воспитания основана не просто на вере в абстрактного и далекого Бога, но на вере в Бога, Который является Своим избранникам, ведет Свой народ сквозь все испытания, на вере в Бога, который постоянно поддерживает надежду на приход Мессии Искупителя, но требующего и личной ответственности перед Ним, и покаяния за каждое совершенное беззаконие; такая богоцентричность воспитания, по своей силе и эффективности, не имеет себе равных среди религиозных и философских воспитательных систем всего Древнего мира. Еврейский народ резко отличался от народов, которые жили только мифами и легендами о Боге или богах, исполненные неисцелимой печали и смутного стремления к чему-то недостижимо далекому и неизвестному, время от времени, изменяя эти легенды и мифы, а с ними и своих идолов и свои идеалы. Еврейский народ, познавая в Откровение своего Бога, твердо держится Его вечного и неизменного Закона, он глубоко осознает свою греховность перед Ним, но и несет в себе радость спасения, благодаря покаянной печали, проповедям Пророков и действию Самого Бога. Это ощущение живого присутствия Божия и Его действия, наиболее точно выражено в потрясающих словах Иова Многострадального: «Слышал я о Тебе слухом уха, теперь же глаза мои видят Тебя, поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле» (Иов 42,5–6) .
Истинное покаяние возможно лишь тогда, когда существует живое восприятие Бога и видение Его как личностного существа. Только тот, кто созерцает Бога, способен видеть и созерцать себя самого. Только тогда, когда ветхозаветный Иов увидел Бога, ему стал понятен смысл всего, что с ним произошло, он понял и кто он сам. Видение Божественного величия, открылось как истинная мера добродетели и праведности, как внутреннее освещение смысла его страдания и его собственного существа. Поэтому, он раскаивается в своих словах, ”в прахе и пепле», возрождаясь в покаянном смирении. Глубочайшее страдание, освященное боговидением, и из боговидения рожденным покаянием и смирением, освобождает Иова от самоуверенности ветхозаветного человека, основанной на законнической праведности и человеческой добродетели и уводит его, как в предтечу, в тайну грядущего Нового Завет, т. е. в тайну Богочеловека Христа. И потому не случайно Иов издавна считается прообразом Христа, грядущего Мессии. В его личности, в его спасоносном страдании, предвозвещается страдающий «слуга Господень» (ЕВЕД ЯХВЕ), взявший на себя наши болезни и понесший наши немощи (ср. Ис. 53, 4–5), открывается пророческий прообраз Христа и Его искупительного страдания.
Очищенный покаянием и страданием, просветленный боговидением и верой в грядущего Мессию, ветхозаветный Пророк, Иов, Давид или Исайя, начинает провидеть глубокий воспитательный и экзистенциальный смысл того, что для человека помраченного грехом, кажется ужасным и бессмысленным. Сталкиваясь со смертью, ветхозаветные пророки раскрывают педагогический смысл этой трагической стороны человеческой жизни, возрожденные же «радостью спасения» – становятся носителями и проповедниками неистребимого упования человеческого и свидетелями грядущего Искупителя и Спасителя, от греха, зла и смерти.
В заключение снова подчеркнем то, что покаянная печаль ветхозаветного человека и переживаемая им радость спасения, все еще, всего лишь предвестники той глубины покаяния и его всепреображающего действия, которое откроет Сам Христос в Новом Завете, той над-умной радости, которая будет дана новозаветному человеку в ощущении и созерцании воплотившегося Бога Логоса. Как все в Ветхом Завете, так и покаянная печаль и радость спасения, были только прообразом и предвкушением новозаветного преображающего покаяния и новозаветной радости, рожденных от видения и соприкосновения с силой Преображения и Воскресения Христа. Только в Новом Завете, в силе и свете Преображения и Воскресения, человек истинно познает свою богочеловечность, Христом и Его богочеловечностью исцеленный от смертности и временности, Его Святым Духом прославленный славой, уготованной ему Богом от вечности.