Жизнь святого Иоанна Дамаскина

Святой Иоанн Дамаскин родился в Дамаске, главном городе Сирии, около 680 г.², от родителей знаменитых древностью рода, славою гражданских заслуг и, более всего, христианским благочестием³. Один из предков его Мансур⁴ был правителем Дамаска во время осады и взятия этого города последователями Магомета (635 г.). Отец Иоанна Сергий Мансур, по выражению летописца, муж благочестивейший исправлял при калифе дамасском Абд-Альмалик (685–705) должность главного логофета⁵, был очень близок к калифу⁶ и употреблял свое влияние при дворе ко благу Церкви Христовой, а свое имущество на пользу страждущим своих единоверных братий. Летописец сохранил нам один случай из жизни Сергия, достаточно показывающий, как он пользовался выгодами своего положения при дворе калифа. В конце VII века отношения между константинопольским императором Юстинианом II и калифом Дамасским были неприязненные. Калиф строил в это время мечеть в Мекке, и, чтобы нанести оскорбление христианскому императору, решился взять столпы в свою мечеть из Гефсимании. Сергий вместе с одним товарищем своим, также христианином, старался отклонить калифа от сего намерения, обещая убедить Юстиниана, чтобы он прислал Калифу другие столпы вместо гефсиманских, – и, успел в своем предприятии⁷. Вероятно упомянутый случай был не единственный в этом роде. Благотворительность Сергия была достойна удивления и показывала в нем мужа высокой христианской жизни. обладая значительным богатством, он употребил его на искупление пленных христиан. Не довольствуясь и сим, он предлагал искупленным, если не хотят они возвратиться в свое отечество, оставаться у него, и в таком случае доставлять им все необходимое для жизни⁸.

Такие подвиги веры и благотворительности не остались без вознаграждения. Сергий чрез искупленного им пленного получил от Господа такое утешение, которое всего приятнее для сердца родительского. Когда родился у него сын Иоанн, он поспешил сделать его, по выражению жизнеописателя Иоаннова, чадом света чрез крещение; и впоследствии не о том заботился, чтобы дать ему воспитание, какого требовали обычаи магометан, но чтобы сделать его полезным и добрым христианином. Для этого всего более желал он поручить сына своего попечениям опытного и благочестивого христианина⁹ и нашел такого наставника в лице Космы – инока, вероятно, калабрского¹⁰.

Захваченный в плен морскими разбойниками он приведен был вместе с другими пленными на дамасский рынок. Почтенный вид, уважение, какое оказывали ему разделявшие с ним его несчастие, обратили на Косму внимание самих виновников его бедствия. Его спросили: кто он такой? Косма отвечал, что он священник, монах, занимается любомудрием, и заплакал. Сергий, по своему благочестивому обычаю, пришел сюда, чтобы даровать свободу нескольким несчастным, обратил внимание на инока, спросил его о причине слез, и узнал, что он плачет не от страха угрожающей смерти, а потому, что не успел никому передать духовных стяжаний, даровал ему свободу и принял в свой дом. Косма стал наставником двух сыновей Сергиевых – родного Иоанна и принятого сироты, Космы, родом из Иерусалима¹¹. Инок имел обширные и разнообразные сведения¹² и все познания свои старался передать своим воспитанникам. Успехи воспитанников скоро оправдали доверие благочестивого мужа к иноку-воспитателю. Они изучили грамматику, диалектику, арифметику, геометрию, музыку¹³, астрономию¹⁴ и особенно христианское богословие¹⁵. Иоанн отличался более быстротою мысли, Косма глубиною и основательностью. Жизнеописатель сравнивает Иоанна с орлом парящим в высоту, а Косму с кораблем исполненным сокровищ. Вместе с успехами в науках преуспевали воспитанники инока и в добром житии, уже в юном возрасте укрощали волнения душевные и обогащаясь постоянно познаниями, не только сим не надмевались, но более и более делались смиренными и ревностными к приобретению более глубокого ведения¹⁶. О глубине и обширности приобретенным ими познаний можно судить по их писаниям, а опыты доброго влияния нравственных наставлений инока ясно показала их святая и богоугодная жизнь.

Окончив воспитание вверенных ему юношей, инок удалился в лавру св. Саввы, где и оставался до своей кончины¹⁷. Между тем, умер и отец Иоанна. Как единственный сын, Иоанн сделался наследником имения своего отца и своими отличными дарованиями, многосторонним образованием обратил на себя внимание калифа. Между первыми калифами магометанскими бывали люди, уважавшие мужей образованных, которые тогда большею частью были христиане. О калифе Велиде (705–715) арабские писатели свидетельствуют, что он старался в подвластных ему странах распространить образование и заводил училища¹⁸. Достоверно неизвестно, но, может быть, при этом же благоприятствовавшем просвещению калифе Иоанн получил должность высшую той, какую занимал при калифах его отец, и сделался ближайшим советником калифа¹⁹.

Неохотно принял на себя Иоанн звание хотя и высокое, но, при дворе иноверного государя, опасное и несогласное с расположением и настроением его души. Но приняв на себя обязанности нового звания, он, подобно отцу своему, никогда не забывал своего высшего служения – Иисусу Христу, и всегда старался быть верным истине Христовой и полезным святой Церкви. «Истина, – говорит св. Иоанн, – предпочтительнее всего и самой жизни; с нею жить любезно и смерть за нее лучше жизни»²⁰. «В ревности по истине, пишет он в другом своем творении, писанном в Дамаске, – я полагаю надежду моего спасения и с нею надеюсь и молюсь встретить Христа Господа, принося ее как цену искупления за соделанные мною грехи... Чтобы не случилось со мною того, что случилось с рабом неключимым, закопавшим талант в землю, – и я не должен оставлять без пользы вверенный мне талант слова. И Господь мой пришедши да обретет меня приумножившим талант, а обретши приобретенное мною богатство душе, да введет меня, как верного раба в вожделеннейшую и сладчайшую радость свою»²¹. «Горе мне, если не благовествую, говорит св. Иоанн в сочинении писанном в Дамаске же, если закопавши талант явлюсь рабом бесполезным и лукавым и не вниду в радость Господа моего»²². Вот что было для Иоанна главным делом жизни – возвещение истины Христовой и обличение лжи. И обстоятельства, в которых находилась тогда Церковь Христова, ясно показывают, как благотворна и благовременна долженствовала быть деятельность, направленная к подобной цели.

Православная Церковь Христова на востоке обуреваема была тогда различными и многочисленными врагами. Главными, более сильными и более опасными, врагами христиан вообще и православных в особенности, были последователи Магомета. Обладая многими странами в Азии и Африке, магометане, правда, не прибегали еще к открытому и всеобщему гонению против порабощенных ими христиан: но частные случаи угнетения христиан в том или другом месте бывали не редко²³. Нередко калифы давали тайные приказания своим наместникам искусно содействовать усилению магометанства и ослаблению других религий. «Не разрушайте ни одной церкви, ни одной синагоги, ни одного храма из тех, которые теперь существуют, но и не позволяйте строить новых церквей, или храмов в ваших областях», приказывал Омар II-й наместнику Хоразана²⁴. С тою же целью ослабить христианство, магометане покровительствовали еретическим обществам, враждовавшим против православной Церкви. В Египте, Сирии и Палестине много было еретиков различных сект. Еретики искали покровительства у калифов и почти всегда находили его; им предоставлена была полная свобода и равенство прав с православными, позволялось отправлять богослужение по своим обрядам и иметь своих епископов и священников²⁵.

Одним из таких обществ, наиболее распространенным в Сирии было общество Несториан. Они пользовались особенным покровительством со стороны магометанских правителей, и даже получали в управление города и области, служили у магометан в качестве писцов и врачей²⁶.

Другое покровительствуемое же магометанами и распространенное в Сирии, Египте, Нубии и Эфиопии общество было монофизитское, которое раздроблено было на множество отдельных толков. Из монофизитской ереси возникло монофелитство. Изгнанные из греческой империи монофелиты поселились в горах Ливана и Антиливана; и защищаемые горами, они держались независимо и от империи и от сарацинского владычества.

Кроме того в Сирии существовали остатки древних лжеучений гностических. Последователей этих заблуждений называли тогда, то манихеями, то павликианами. Возобновителем и распространителем лжеучения, известного под именем павликианского, в конце VII-го и начале VIII века был некто Константин. При Льве Исавре павликиане обратились в Константинополь с жалобою на несправедливые преследования и просьбою суда церковного. Лев поручил патриарху испытать образ мыслей начальника секты Гегнесия, и когда хитрыми обоюдными ответами Гегнесию удалось уверить патриарха в согласии своего учения с учением православным, император дал ему грамоту, обеспечивавшую ему совершенную безопасность. С этою грамотою еретическое общество считало себя вне всяких преследований и распространялось беспрепятственно²⁷.

При многосторонней опытности своей, Иоанн не мог не понимать нужд Церкви, и не видеть сколь многоразличны опасности угрожающие чистоте православного учения. Глубокий и проницательный ум его не мог не постигать и того, какие должны быть приняты меры к удовлетворению существующих потребностей и к уврачеванию или предотвращению зла. А пламенная ревность его по истине, ревность до того сильная, что в ней Иоанн полагал надежду своего спасения, не позволила ему остаться равнодушным зрителем современных нужд Церкви, опасностей и бедствий ей угрожавших. Иоанн любил всею душою православную Церковь и сделался ее защитником против врагов. Он принес на защиту ее вверенный ему талант слова, как сам он говорит²⁸.

К сожалению, между писаниями св. Иоанна гораздо более таких, времени написания которых невозможно определить с несомненностью, нежели таких, время которых определенно известно. Есть основание только полагать, что во время пребывания в Дамаске св. Иоанн вступил в борьбу за православие с монофизитами или яковитами, и написал против них довольно пространное рассуждение от лица Петра, архиепископа дамасского²⁹. В этом творении св. Иоанн высказал, как любовь свою к истине и святости церковного учения, так и желание спасения и исправления заблуждающих. С основательностью и силою обличает он заблуждение, с глубоким убеждением и твердостью противопоставляет ему истину догмата. Но здесь же ясно дает видеть, что он не заблуждающих преследует, а только лжеучение и нечестие, что к заблуждающим напротив он питает глубокое сожаление и желает им от всего сердца обращения к истине. «Зло ненавистно, – говорит он, – а одержимый злом достоин сожаления. Ненавижу струп, но член берегу, пока он не совершенно бесполезен. Для этого привожу в движение, как говорят, все нити, изыскиваю все средства, придумываю спасительное врачество, Бога призываю на помощь, с почтением и любовью прикасаясь к человеку одного рода и имени со мною, и стараясь отделить внешний нарост. Если возвращу здравие, – благодарение Дарующему здравие; не возвращу, – предаю отсечению то, что любил; горько, но предаю, избегая сообщества, дабы зло не распространилось и еще больше не сделалось бесполезных членов. Но избегаю, не порицая, сострадая вместе с Пророком: «Врачевали мы Вавилон, но не исцелился» (Иер. 51:9). И причина сего неисцеления заключается в том, что он не восхотел. Произвольна болезнь, как и принятие врачества. Вот что побудило меня писать – не любопрительность, не зависть, не обличение, не ненависть, но сострадание, происходящее из любви к Богу и ближнему»³⁰.

В Дамаске же, можно полагать, написал св. Иоанн и краткое сочинение «о правой мысли», заключающее в себе изложение православной веры³¹.

Между тем как св. Иоанн, не принадлежа к клиру церковному, подвизался, по поручению своего архипастыря и по собственному усердию, против врагов православной веры, явился новый враг Церкви, тем более страшный, чем сильнейших имел союзников, тем более опасный, чем хитрее и упорнее действовал и чем более общим угрожал потрясением. В 726 г. явилось иконоборство. Мир Церкви нарушен был на долгое время. Нарушителем мира явился император Лев Исавр.

Почитание святых икон есть одно из древнейших учреждений в Церкви христианской, и было принято повсюду как на востоке, как и на западе. Не только в церквах и церковных книгах можно было видеть изображения Иисуса Христа, Пресвятой Богородицы и святых, но и в палатах императоров и в частных домах. Но враги веры христианской, иудеи издавна указывали на иконопочитание, как на нарушение второй заповеди, и упрекали христиан в мнимом идолопоклонстве. Магометане также смотрели на иконы, как на идолов. К сожалению, нашлись между самими христианами люди, которые указывая на обоготворение некоторыми икон, или не имели довольно прозорливости, чтобы, осуждая примесь суеверия, постигать, как глубоки, тверды и святы были основания, на которых держалось чествование икон, или не имели довольно любви, чтобы, осуждая ложное, пощадить истину, к которой примешалась ложь. Уклоняясь от заблуждения в новое заблуждение, они переходили к совершенному отвержению иконопочитания. Как на главного распространителя иконоборческой ереси летописцы греческие указывают на Константина, епископа наколийского во Фригии³².

Лев Исавр в 6-й год своего царствования решился обращать иудеев, живших в греческой империи, к христианству, а монтанистов к православию, и хотел достигнуть сего силою и принуждением³³. Мысль обращать иудеев и монтанистов подали императору епископ наколийский и Визирь, один из приближенных советников Льва. В самом начале Лев не мог не видеть, что его намерение встречено будет сильным сопротивлением со стороны большей части православных и что поэтому нужно действовать с великою осторожностью. Он обнародовал указ, воспрещавший чествование икон. Народ в Константинополе пришел в смущение. Лев поспешил объяснить, что в своем повелении он восстает не против икон вообще и не против всякого чествования, им воздаваемого, а только против некоторых знаков суеверного почитания икон³⁴.

Всего более нужным находил Лев склонить на свою сторону патриарха. Но девяностолетний старец св. Герман, искусный и ревностный защитник православного учения, в беседе с императором не показал ни малейшего расположения согласиться с его иконоборными мыслями. Когда Лев указывал ему на то, что в ветхом завете воспрещено было поклонение идолам, патриарх отвечал, что не только ветхий завет, но и Сам Господь Иисус воспретил всякое идолослужение. Но никто из св. мужей от времен апостольских доныне так не мыслил о святых иконах, как об идолах. Он указывал на то, что изображения в Церкви являются со времен евангельских: жена кровоточивая, исцеленная Господом, поставила Его изображение; другое изображение Господа хранится в Едессе; известно также изображение Божией Матери, писанное св. Евангелистом Лукой. Шесть Соборов вселенских, собиравшиеся в те времена, когда св. иконы были всюду приняты, не отвергли их, но утвердили. В заключение патриарх присовокупил: да будет тебе известно, Государь, если ты не оставишь своего намерения, я готов положить душу свою за святые и честные иконы. Изображение Христа Спасителя представляет нам тот вид, в каком он являлся по плоти. Свято и праведно умереть за Его имя. Кто наносит бесчестие образу, тот бесчестит и изображенного на нем³⁵.

Лев видел непреклонность патриарха, но оставить своего намерения не хотел. Притворно объявляя, что собственно против икон ничего предпринимать он не намерен, но хочет только, чтобы им, как вещам священным, не причиняли бесчестия прикосновением, он приказал те из них, которые пользовались особенным уважением в народе, поставить на места более возвышенные. Ясно, что Лев хотел только обмануть патриарха и идти к прежде задуманной цели. Единомысленные с ним придворные и некоторые епископы в своих епархиях начали действовать против иконопочитания. Но народ и большая часть духовных стояли ревностно за святые иконы. Открылись волнения. Целые города пришли в смятение. К патриарху поступали жалобы на иконоборных епископов. Главный из них Константин наколийский сам явился в Константинополь и успел притворно успокоить патриарха. К другому защитнику иконоборства Фоме епископу клавдиопольскому писал патриарх пространное послание в защиту иконопочитания, где указывал в особенности на чудеса, бывающие от св. икон и на то, что сами благочестивые императоры украшали ими свои палаты³⁶.

Слух о всех сих волнениях распространился до отдаленных пределов римской империи, и даже за ее пределы. И скоро ревнители чистоты православного учения возвысили голос в защиту истины: папа Григорий в Риме³⁷, и св. Иоанн в Дамаске. В иконоборстве св. Иоанн видел лжеучение, противное самому существу христианства и потому считал своею непременною и священною обязанностью защищать истину. «Надлежало бы нам, – так начинает св. Иоанн слово свое в защиту иконопочитания. написанное к патриарху и народу константинопольскому, – сознавая свое недостоинство, непрестанно пребывать в молчании и исповедовать пред Богом грехи свои. Но все хорошо в свое время. А я вижу, что Церковь, которую создал Господь на основании Апостол и Пророк, сущу краеугольну Самому Христу, Сыну Его, обуревается как бы морскою бурею, воздымающею непрерывные волны, возмущается и колеблется от сильного напора противных ветров, и риза Христова свыше истканная раздирается, – ее дерзнули разорвать сыны нечестивых, – и тело Его рассекается на разные части. Посему я почел неблагоразумным молчать и наложить узы на язык. Боюсь грозного слова: аще усумнится, не благоволит душа моя в нем (Авв 2:4). И: если увидишь меч грядущий и не возвестишь брату твоему, от тебя взыщу крови его (Иез 33:6). Итак одержимый страхом, я начинаю говорить, и высоту царей не предпочитаю истине. Ибо я слышал, что богоотец Давид говорит: глаголах о свидениих твоих пред цари и не стыдяхся (Пс 118:46). Тем более побуждаюсь говорить, что слово царя требует повиновения подданных»³⁸. После такого вступления, испросив помощи у Бога и снисхождения у Церкви константинопольской с ее патриархом, св. Иоанн обращается к разбору самых оснований, которые приводили в защищение своих мнений иконоборцы; – показывает ложность их и выставляет основания, на которых утверждается истина. В боязни мнимого идолослужения, которого ограждало себя иконоборство, св. Отец видит отсутствие христианского совершенства и уклонение к иудейству или манихейству, желание снова воздвигнуть средостение, уничтоженное искуплением. В заключение слова св. Иоанн обращается к Льву с следующим убеждением: «Много священников и царей доныне даровано было от Бога христианам, славных мудростью и богочестием, словом и жизнью, весьма много было и Соборов святых и богодухновенных отцов: от чего же никто из них не решился сделать ничего такого? Не попустим проповедовать новую веру. От Сиона бо изыдет закон, пророчески изрек Дух Святых, и слово Господне из Иерусалима (Ис 2:3). Не позволим себе мыслить то так, то иначе, изменяться вместе с временами, не позволим внешним обращать веру нашу в предмет смеха и глумления».

«Умоляем народ Божий, язык святой, держаться церковных преданий. Отменение преданий, хотя бы то и понемногу, подобно изъятию камней из здания, удобно приведет все здание в разрушение. Да пребываем тверды, непоколебимы и недвижимы, утверждаясь на незыблемом Камени, который есть Христос»³⁹.

Между тем волнение умов в народе все более и более распространялось. Обитатели Греции и островов Цикладских возмутились, и отправили свой флот против Константинополя. Но Лев с помощью греческого огня уничтожил суда возмутившихся, и считая эту победу знамением того, что Богу угодны его предприятия, еще более утвердился в своем намерении истребить иконопочитание⁴⁰. Патриарха склонить на свою сторону он и после сего не успел. Герман объявил, что без вселенского Собора никакой перемены в вере допустить он не может. И Лев без его согласия, по совещании только с своим сепатом, в 730 г. обнародовал новый указ, которым совершенно воспрещалось писать иконы и поклоняться им, и повелевалось все священные изображения в храмах и в частных домах истреблять. Патриарх Герман вместе с многими другими православными епископами, послан в заточение⁴¹. Вместо его на патриарший престол возведен Анастасий, единомысленный с Львом⁴².

Такие жестокие меры против иконопочитателей вызвали защитников истины на новые подвиги. Папа Григорий писал к императору послание, исполненное пламенной ревности, в защиту иконопочитания⁴³. Св. Иоанн Дамаскин написал новое слово против иконоборцев к клиру и народу константинопольскому. В этом слове еще яснее и подробнее он раскрывает основания, на которых утверждается православное учение, и еще сильнее опровергает возражения противников⁴⁴. Опровергая возражения иконоборцев, которые они думали найти в св. писании, св. Иоанн советует им испытывать смысл писания, а не останавливаться на одной букве. Отвергающих иконы он называет врагами Христа, Пречистой Его Матери и святых, и сообщниками виновника всякого зла. «Ибо, говорит он, икона есть знак торжества, памятник победы благоугодивших Богу и посрамления побежденных и низложенных ими демонов»⁴⁵. Чествование изображений святых Божиих св. Иоанн поставляет в неразрывной связи с чествованием изображений Иисуса Христа и Богородицы, и в заключение приводит те же свидетельства св. Отцев об иконопочитании, какие приводил и в первом слове.

Вероятно вскоре за тем св. Иоанн написал и третье слово о том же предмете. По своему содержанию, и даже по внешнему строению, оно совершенно сходно с первыми двумя, и особенно со вторым. Но приводятся в нем и некоторые новые основания в защиту православного учения. Защитник истины между прочим указывается здесь на лежащую в самом существе человеческой природы потребность изображений Бога и святых. Притом с особенною полнотою и подробностью излагает учение отцов и учителей Церкви об иконопочитании. Кроме приведенных уже в первых двух словах свидетельств, приводит еще многие другие из писаний тех же отцов, которыми пользовался в первых словах, и из других. В заключении слова св. Иоанн обращается к истинным чадам Церкви с следующими словами: «Братие, христианин познается по вере. Верою приступающий приемлет многое, сумняйся же уподобися волнению морскому, ветры возметаему и развеваему; такой да не мнит, яко приимет что от Бога (Иак 1:6–7). Святые все благоугодили Богу верою. Итак примем церковное предание в прямоте сердца, а не в многих помыслах. Сотвори Бог человека правого и сии взыскаша помыслов многих (Еккл 7:30). Не примем новой веры, отвергнув предание св. отцов. Божественный Апостол говорит: аще кто благовестит вам паче, еже приясте, анафема да будет (Гал 1:9). Итак будем покланяться иконам, принося поклонение не веществу, но изображаемым на нем; ибо чествование, воздаваемое образу, восходит к первообразу, как говорит божественный Василий»⁴⁶.

Между тем указ Льва против икон начали приводить в исполнение со всею строгостью. Желая подать пример другим, Лев приказал снять изображение Христа Спасителя, от времен древних стоявшее над вратами дворца императорского, и всеми чтимое за чудотворения, от него совершавшиеся, – и предать его огню. Исполнение этого приказания возложено было на одного солдата из дворцовой стражи. Собравшиеся при этом благочестивые женщины просили отдать образ им. Солдат не только не исполнил просьбы, но еще нанес оскорбление лику Спасителя ударом. Не могла стерпеть сего благочестивая ревность. Женщины опрокинули лестницу, на которой стоял оскорбитель святыни, и он пал жертвою своего нечестия. Это было началом общего возмущения в городе. Народ пришел в ярость, с криком бегал по улицам, угрожая своим мщением иконоборцам, окружил патриарший дом, но патриарх скрылся во дворец императора⁴⁷. Лев выслал солдат, и началось преследование иконопочитателей не только в столице, но и в других местах империи. Твердые в вере православной не находили пощады, их изгоняли, предавали пыткам, морили голодом, влачили по улицам, били. Многие православные духовные, иноки и миряне за твердость в вере прияли венец мученический⁴⁸. Другие оставляли свои имущества, убегали в пустыни, в горы и в пещеры.

В странах независимых, или менее зависимых от императора, православными епископами произнесено на иконоборцев проклятие. Так поступили папа Григорий с епископами западными и Иоанн патриарх Иерусалимский с восточными⁴⁹.

Но Лев не оставил без отмщения обличителей его деяний. Он принял свои меры против папы Григория⁵⁰. Не забыл отмстить и другому дерзновенному обличителю беззакония. Не имея однако же возможности действовать против св. Иоанна открытою силою своей власти, он прибег к хитрости и клевете. Иоанн жил при дворе государя магометанского; на успех клеветы можно было надеяться. Жизнеописатель св. Иоанна, патриарх иерусалимский повествует, что Лев известил калифа, будто Иоанн хочет изменою передать Дамаск в руки Греков. Письмо, которым будто бы Иоанн извещал императора о своем намерении, Лев послал в Дамаск вместе с своим письмом, в котором утверждал, что не хочет воспользоваться изменою. Калиф поверил, оправданий от Иоанна не принял и дал повеление отсечь мнимому преступнику правую руку, которая, будто бы, писала изменнические письма. Напрасно просил Иоанн, чтобы отсрочено было исполнение приговора, пока он представит доказательства своей невинности. Повеление было исполнено. Отсеченная рука повешена на площади.

Но Бог истины никогда не оставляет исповедников истины. Когда гнев калифа несколько успокоился, Иоанн просил дать ему отсеченную руку для погребения и, получив ее, повергся с пламенною молитвою пред иконою Богоматери. Услышала небесная Заступница прошение невинного страдальца. Иоанн после молитвы погрузился в сон, и когда пробудился, то увидел, что рука его цела, как бы никогда не была отсечена. Донесли об этом калифу, он уверился, что это было истинное чудо, что Иоанн оклеветан невинно; просил у него прощения и возвращал ему прежние почести и должность при дворе⁵¹.

Но не так смотрел св. Иоанн на последние события своей жизни. И прежде не питал он пристрастия к мирскому величию и придворной жизни. А теперь ясно слышал глас свыше, призывающий его к совершеннейшей христианской жизни, к подвигам иноческого жития, к которому питал он особенное расположение с давнего времени. Он просил калифа освободить его от предлагаемой должности, раздал свое имение бедным и родственникам и удалился в лавру св. Саввы, – чтобы здесь, не развлекаясь мирскими занятиями, всецело посвятить себя Богу⁵². Время удаления св. Иоанна в монастырь определенно неизвестно, но это было без сомнения за несколько лет до кончины патриарха иерусалимского Иоанна, которая в хронике Феофана относится в 735 г. (p.314 et 345.). Вместе с ним и с такими же намерениями отправился и нареченный брат его Косма.

По уставу лавры каждый новопоступающий поручаем был для испытания, надзора и вразумления старцу опытному в духовной жизни. Так поступили и с Иоанном, не смотря на то, что его благочестивая жизнь и обширная ученость были известны. Руководитель Иоанна с самого начала дал ему строгое правило жизни. Он предписал Иоанну ничего не делать по своей воле, непрестанно пребывать в молитве, оплакивая прежде сделанные грехи, изгонять из души всякий образ мирских вещей, ум хранить от всякого кичения, не желать видеть и тайных откровений, бдеть над своими помыслами и не попускать, чтобы они рассеивались. Строгость своих требований старец простер даже до того, что запретил Иоанну писать и заповедал пребывать в непрестанном молчании⁵³.

Не устрашился отшельник, оставивший мир для трудных подвигов иноческого жития, когда увидел на самом деле трудности избранного им пути. Он искал этих подвигов и с совершеннейшею готовностью и радостно принял их на себя. Опытный старец руководитель его в подвигах, не довольствуясь обычными, вседневными подвигами, делал иногда своему юному в иночестве ученику особенные испытания. Случилось раз, что старец послал ученика своего продавать корзины, плетением которых они обыкновенно занимались, в Дамаск под тем предлогом, будто там корзины дороже, и приказал ему не продавать дешевле указанной ему цены, а цену назначил вдвое выше обыкновенной. С готовностью исполнил ученик волю наставника; пришел в Дамаск и не смотря на насмешки всех, слышавших неслыханную цену за корзины, не хотел продать их дешевле, пока, наконец один из прежних рабов его, узнав его, дал требуемую цену⁵⁴. Еще более терпения, послушания и самоотвержения показал благочестивый подвижник в другом случае. У одного из монахов лавры умер родной брат. Иоанн утешал сетующего. Скорбящий о разлуке просил сложить какую либо песнь и пением успокоить душу. Напрасно Иоанн отказывался, помня запрещение старца, просьба монаха так была неотступна, скорбь так велика, что он наконец согласился и написал те умилительные песнопения, которые и ныне поются при погребении. Старец наставник услышал пение, и не смотря на то, что Иоанн просил прощения, изгнал его вон из кельи. Иоанн обратился к старцам наиболее известным по своим добродетелям и просил их ходатайства пред его руководителем. Долго просили старцы разгневанного наставника Иоаннова, и едва склонили его назначить епитимью преслушавшему повеление. Но епитимья эта была так тяжка, что сами старцы стыдились ее. Руководитель Иоанна соглашался принять его опять в келью под тем только условием, если виновный вычистит все нечистые места лавры своими руками. С покорностью поспешил Иоанн исполнить наложенную на него епитимью, но старец, тронутый его необычайным смирением и самоотвержением, остановил его, облобызал и принял в свою келью⁵⁵.

Все сии опыты послушания и самоотвержения должны были показать старцу в Иоанне подвижника истинного, всецело преданного Господу и ревностно пекущегося о спасении души своей. Немного времени спустя старцу во сне явилась Богоматерь и повелела снять заповедь молчания с Иоанна. Вразумленный небесным видением старец снял с Иоанна запрещение и даже сам просил его отверсть уста, запечатленные молчанием, на прославление имени Божия⁵⁶. С этого времени Иоанн, по сказанию жизнеописателя, начал свои божественные песнопения, воспел медоточивые песни, которые столько услаждают Церковь доныне, и написал многие другие сочинения⁵⁷. Вместе с ним трудился и нареченный брат его Косма, который также написал много канонов⁵⁸.

Благочестивая жизнь, ревность по истине, обширная ученость обратили на благочестивых подвижников внимание патриарха иерусалимского, епархии которого принадлежала лавра св. Саввы. Чтобы открыть более обширное поприще их благочестивой ревности и деятельности патриарх поставил Косму епископом маюмским, а Иоанна рукоположил в пресвитера иерусалимской церкви Воскресения Христова⁵⁹, желая удержать его при себе, как друга, помощника и советника в делах церковных, и вместе доставить пастве своей случай слышать исполненное силы слово Иоанново. Тринадцать бесед и слов св. Иоанна известных ныне и некоторые остающиеся еще в рукописях без сомнения произнесены св. Иоанном во время служения его в сане пресвитера иерусалимской церкви Воскресения Христова. С особенною ревностью и особенно часто любил он возвещать славу Преблагословенной Богородицы. «Что сладостнее Матери Божией, – говорит св. Иоанн в третьем слове на успение Пресвятой Богородицы? Она пленила мой ум, овладела языком, об ней помышляю день и ночь; Она, Матерь Слова, руководит самым словом моим. Те, которые что-либо страстно любят, обыкновенно имеют то и на языке и представляют себе в уме днем и ночью»⁶⁰. Из тринадцати, изданных бесед св. Иоанна, семь сказаны в Богородичные праздники.

Сколь долго св. Иоанн проходил в Иерусалиме должность пресвитера, по недостатку сведений, определить невозможно. Несомненно известно только, что он оставил Иерусалим и опять переселился в обитель св. Саввы. Он сроднился уже с уединением, и в нем только дух его находил для себя совершеннейшее успокоение. Здесь освобождался он от впечатлений мира внешнего и углублялся в мир собственной души и отсюда возносился всеми помыслами к Богу и миру духовному. «Когда, затворив все чувства, говорил он, обращаемся только с самими собою и с Богом, и будучи свободны от впечатлений внешнего мира заключаемся внутри себя, тогда ясно созерцаем царство Божие в нас самих, ибо Царство небесное – царство Божие внутри нас, как сказал нам Христос» (Лук 17:21). Вероятно жил он в Иерусалиме до кончины патриарха, к которому, как сам пишет, был так близок, что никто лучше его не знал мыслей святителя⁶¹.

По удалении из Иерусалима, пользуясь тишиною уединения, св. Иоанн с прежнюю ревностью, но, без сомнения с большим удобством, продолжал служение Богу, употребляя на пользу Церкви вверенный ему талант слова. В лавре св. Саввы написал он большую часть своих церковных песнопений. Отсюда следил он и за другими нуждами православной Церкви, старался отражать нападения на нее врагов.

Друг и нареченный брат св. Иоанна маюмский епископ Косма просил его составить последовательное изложение догматов православной веры. Не вдруг решился св. Иоанн на дело, требовавшее и знания обширного, и дарования великого и, как справедливо думал сам он, чистоты сердца и жизни неукоризненной. «Сознавая бессилие ума своего и скудость слова, – писал он к епископу маюмскому, – я медлил взяться за то, что выше сил моих и дерзновенно вступить в неприступное, как человек самонадеянный и безрассудный, потому что вижу опасность, какой подвергаются отваживающиеся на подобное. Если Моисей, божественный оный законодатель, удалившись от всякого взора человеческого и оставив житейские треволнения, отрекшись от всякого вещественного мечтания, очистив око душевное и чрез то соделавшись достойным Боговидения, когда ему возвещено было имя Сущего, и воистину превыше сущности Сущего, и поручено от Бога начальство над ближними и единоплеменными, назвал себя медленноязычным и гугнивым и немогущим послужить Божией воле: то как я, оскверненный и омраченный всяким грехом, нося в себе многомятежную бурю помыслов, не очистив ни ума ни сердца, как буду зерцалом Бога и божественных откровений? Не имея и слова соответствующего постигаемому умом, как возвещу божественное и неизреченное, превосходящее разумение всякой разумной твари? О сем помышляя, медлил я словом, боялся приняться за повеленное. Но плод неповиновения – смерть. А смиренный и послушный, сделавшись подражателем Христу до конца, восходит на высоту, получает от Бога просвещающую благодать, и, отверзая уста, исполняется Духа, очищается в сердце, просвещается в мысли и приемлет слово во отверзении уст, не заботясь о том, что будет говорить, ибо делается орудием глаголющего в нем Духа. Посему и я, повинуясь священноначальствующему в вас и чрез вас Христу, покоряюсь повелению, отверзаю уста свои, уповая, что, по вашим молитвам, они наполнятся Духа, и я возглаголю словеса, не плод моей мысли, но плод Духа, умудряющего слепых, приемля и возвещая что Он даст»⁶². С таким глубоким смирением приступил св. Иоанн к главнейшему и важнейшему из трудов своих, в котором содержатся диалектика, книга об ересях и наконец точное изложение православной веры и составляют одно целое, под общим наименованием: источник ведения⁶³.

При сих трудах, имевших целью удовлетворить внутренним нуждам Церкви православной, бдительный страж и защитник православия не оставлял и борьбы с врагами истины и различными лжеучениями, возмущавшими мир Церкви.

Игумен соседней лавры св. Евфимия Великого Анастасий неразумно последовав монофитским толкам, стал утверждать, что песнь Трисвятого относится только ко второму лицу Св. Троицы, и потому пред окончательными словами: помилуй нас прибавлял: распныйся за ны. Он разглашал, что и сам Иоанн Дамаскин и патриарх иерусалимский Иоанн держались того же мнения. В оправдание себя и преставившегося святителя и для раскрытия истинного смысла сего древнего песнопения церковного, св. Иоанн писал к архимандриту Иордану послание, в котором со всею ясностью защитил свое православие и показал основания православного разумения сей песни⁶⁴.

В горах ливанских жили марониты, державшиеся лжеучения монофелитского. Последователи того же заблуждения могли встречаться и в других местах. В ограждение от их ереси и для их вразумления, св. Иоанн написал особое рассуждение «о двух волях во Христе». С ясностью, какую допускало только изложение трудного предмета, защитник истины представил основания православного учения и с силою опроверг мнимые основания лжеучения⁶⁵.

Несторианам в особом рассуждении св. Иоанн доказывал истину ипостасного соединения в Иисусе Христе Божеского и человеческого естества. «Не ясно ли все сказанное о Рожденном от Марии и Распятом, – так заключает он свое рассуждение против несториан, – не ясно ли показывает имеющим ум, что Он Бог и человек? Но мрак лжи, лежащий как покрывало на их мысленных очах, не позволяет им зреть свет евангелия. Приемлющие славу от человеков, а не ищущие славы от единого Бога не могут веровать (Ин 5:44). Мы же, которым даровано от Бога избегнуть суеверного заблуждения и быть с Богом, так думаем», так мыслим и так проповедуем, – и в след за сим кратко излагает учение православной Церкви о св. Троице и о воплощении Сына Божия⁶⁶.

С особенною силою и строгостью вооружился св. Иоанн против манихеев, которые усиливались более и более в Сирии и были причиною гонения на православных со стороны калифа. Более всего, вероятно, огорчило св. Иоанна против манихеев то обстоятельство, что калиф Велид II-й Петру епископу дамасскому приказал отрезать язык и сослал его в заточение за то, что он писал против магометан и манихеев⁶⁷. Итак для ограждения чистоты православия от манихейских нападений Иоанн написал разговор православного с манихеем, в котором пространно и ясно раскрыл все нелепости манихейства⁶⁸.

Старался св. Иоанн отвратить и ту опасность, которая постоянно грозила христианам со стороны последователей Магомета, господствовавших на востоке. Для привлечения ли христиан к магометанству, или только с целью издеваться над христианами, магометане предлагали христианам затруднительные вопросы, на который не всякий мог найти скорый и правильный ответ. Св. Дамаскин написал «разговор христианина с Сарацином», в котором разрешил возражения, предлагаемые магометанами, и руководясь которым каждый христианин мог победоносно выходить из спора с магометанами⁶⁹.

Между тем и иконоборцы продолжали свои враждебные действия против Церкви. Сын Льва Исавра, Константин Копроним продолжал начатое отцом, и еще с большею жестокостью преследовал православных чтителей св. икон. В 754 г. он созвал в Константинополе нечестивое соборище, на котором, осудив иконопочитание, иконоборцы провозгласили анафему подвизавшимся с особенною ревностью против них: св. Герману патриарху, Георгию кипрскому и св. Иоанну Дамаскину⁷⁰.

Православные не умедлили возвысить свой дерзновенный голос против нечестия. Одним из самых ревностных поборников православия был препод. Стефан, подвизавшийся в горе св. Авксентия в Вифинии и пользовавшийся всеобщим уважением за святость жизни⁷¹. Три восточные патриарха: александрийский, антиохийский и иерусалимский, и римский папа Стефан также писали императору, что хотя и много епископов подписало определение против иконопочитания; но, не смотря на свою многочисленность, они не имели права утвердить заблуждение вопреки преданию Церкви⁷². И св. Иоанн Дамаскин не оставлял по временам возвышать голос свой против господствующего нечестия, как свидетельствует св. Стефан мученик⁷³.

В обители св. Саввы пр. Иоанн имел своих учеников: ближайшим к нему, без сомнения был его племянник пр. Стефан Савваит. С ним провел он пятнадцать лет, начиная с десятилетнего возраста, под его руководством положил начало иноческих подвигов и после него прославился святостью жизни⁷⁴. Известны и некоторые другие из учеников св. Иоанна, как то: Феодор Абукара и Иоанн, епископ лаодикийский близ Ливана, оставившие нам некоторые из рассуждений св. Иоанна Дамаскина, записанные со слов его⁷⁵.

Так потрудившись на пользу Церкви Христовой, много пострадав за истину, св. Иоанн переселился ко Господу, о славе которого столь много ревновал. Год кончины святого с достоверностью не известен. Из свидетельства Стефанова можно с достоверностью заключать, что св. Иоанн Дамаскин пережил собор Копронимов: ибо, по словам Стефана, он особенно вооружался своим словом против тех епископов, которые принимали наиболее деятельное участие на этом нечестивом соборище⁷⁶. Следовательно св. Иоанн пережил 754 год. Но на основании слов отцов VII-го вселенского Собора: вечная память Иоанну, должно принять, что он скончался ранее 787 года. Погребен он в лавре св. Саввы подле раки св. основателя лавры⁷⁷.

Св. Церковь прославляет пр. Иоанна, как наставника православия, учителя благочестия и чистоты, вселенные светильника, монашествующих Богодухновенное удобрение, цевницу духовную⁷⁸ и ублажает его за то, что он, возгоревшись ревностью, своими писаниями уничтожил все зло богоборных ересей, ясным сделал для всех все, что написали прежде мудрые; учением своим и правыми догматами низложил хульное нечестие последователей Манеса, – обличил Несториево разделение, Северово слияние и единовольное безумие⁷⁹. На седьмом вселенском Соборе, в опровержение хулы на св. Иоанна, провозглашенной соборищем Копронимовым, дан был такой о нем отзыв: «Иоанн, которого еретики в укоризну назвали Мансуром⁸⁰, ревнуя примеру Евангелиста Матфея, все оставил и последовал Христу; большее богатство вменив аравийских сокровищ поношение Христово, изволил паче страдати с людьми Божиими, нежели имети временную греха сладость (Евр 11:25,26). Взяв крест свой и Христов и последовав Христу, силою Христовою он с востока за Христа и за Христовых вострубил трубою не терпя новоизобретенного учения в чужой стране и беззаконного злоумышления и неистового восстания против Церкви Божией. Но возгласив о нем во услышание всех, всех увещевал не входить в общение с делающими беззаконие, помышляя об одном, как бы сохранить древнее учреждение в церквах и мирное устроение, которое Господь даровал ученикам Своим, как отличительный знак называющихся именем Его, говоря: мир оставляю вам, мир мой даю вам»⁸¹. По окончании всех деяний отцы седьмого вселенского Собора св. Иоанну вместе с патриархом Германом и Георгием, епископом кипрским, произнесли вечную память: «Герману православному вечная память, Иоанну и Георгию вечная память, Троица прославила трех, коих учению да сподобимся последовать»⁸².

Русский путешественник XII в игумен Даниил свидетельствует, что в его время нетленные мощи св. Иоанна почивали в лавре св. Саввы⁸³. Из истории Георгия Пахимера видно, что мощи св. Иоанна в конце XIII в. при Андронике Палеологе старшем были в Константинополе⁸⁴. Но когда перенесены сюда, неизвестно. В лавре св. Саввы недавно обретена в трапезе церковная могила св. Иоанна под лестницей, ведущей в его верхнюю келью, но тела святого не нашли и не известно даже, где оно ныне⁸⁵.