Обращение Славян в христианство. Василий Македонянин

Точно так же не могла она воспользоваться и счастливыми переменами в самом близком своём соседстве. Славяне, полумирные завоеватели Эллады, подчинившись сначала её общественным законам, скоро покорились всем духовным своим существом её духовному превосходству и приняли вместе с полупросвещением и учением христианским глубокую и искреннюю любовь к стране и к государству, в котором взяли насилием право гражданства. Бывшие враги сделались верными слугами и защитниками. Более воинственные и вольнолюбивые Славяне-Болгары, завоевавшие придунайскую область после продолжительной и упорной борьбы, в которой они так же часто были победителями, как и побеждёнными, искали дружбы и мира. К ним проникло христианство и было принято с добросердечным радушием. Они, так же как и большая часть Славян, не были (подобно Германцам и другим народам) обращены случайным усердием проповедников иноземных; они сами, вероятно побуждённые глубоким и внутренним сознанием ничтожности своих верований, просили обращения, просили истины высшей и отвечающей на все вопросы их души. Ещё прежде вступления их в землю византийскую один из их князей приходил в Царьград и, приняв крещение, возвратился на родину, где погиб в смутах. Наконец, около половины девятого века царь Богорис пригласил к себе учителей из Византии и, приняв христианство, скоро передал всему народу новое своё исповедание. Очевидно, одни и те же побуждения жили во всех семьях славянских. Моравия и Русь, точно так же как и Болгария, хотя несколько позже, призвали к себе христианство, и все они одинаково обратились к империи восточной, вероятно потому, что многие из их славянских братий уже приняты были в общину церкви восточной и потому что только там и оттуда могли они слышать проповедь на своём языке; может быть, и потому, что они чувствовали большую крепость восточного духовенства и большую общечеловечность восточных обрядов, допускающих всякую народность и всякий народный язык. Рассказ о Богорисе и его обращении, быть может, не совсем достоверен во всех своих подробностях, точно так же как и рассказ о нашем Владимире; но важность их одинаково велика, будь они основаны на событии или на вымысле народа, выражающем внутреннее событие духовное. Оба носят один и тот же характер; оба выражают одну и ту же мысль. Неудовлетворённая душа ищет высшей истины, допрашивает все народы и все верования и решается в выборе не по слепой случайности, а по сознанию нравственного, разумного и общечеловеческого превосходства одного верования над другими. Народ, обращённый такими путями или, по крайней мере, понявший таким образом своё обращение, был, очевидно, готов к христианству и способен к быстрому развитию своего нравственного существа: он был способен к дружескому и братскому союзу с единоверцами. К несчастию, Византия, давшая Болгарии добрые уроки в христианстве, дала ей вредные уроки в жизни государственной и посеяла семена зла, гибельные для Славян придунайских и ещё гибельнейшие, может быть, для неё самой. Империя восточная была страной христианской, но государством языческим: Эллин не оторвался от своего прошлого величия, гордо глядел он на весь так называемый варварский мир, не признавая в нём прав на равенство с собою. Полного и совершенного братства он ещё не понимал. За всем тем была в эллинском характере истинно человеческая черта: он признавал, облагораживал и возвышал всякую народную личность. Таково было отношение Эллады к Сирии, к Ирану, к Египту во время её торжества при Македонце; таково было отчасти её влияние на Славян. Это было простым и естественным следствием высокоразвитого поклонения человеческой личности у древних Эллинов, и Византиец-христианин охотно питал и развивал просвещение во всяком народе, но просвещение личное, а не государственное; ибо сам, как христианин, он был чужд своему государству. Государство было ещё римское, исключительное, себялюбивое и враждебное всякому другому народу или государству. Оно не хотело ни союза, ни дружбы, но требовало подчинённости и покорности. Слишком слабое для прямого насилия, для завоевания вооружённой рукой, оно действовало хитростью, обманом, подкупом, прижимками в торговле и возбуждением внутренних междоусобий. Так отвергла безумная Византия дружбу народа ещё свежего, ещё мало развращённого жизнью исторической и готового вступить в братский союз с той страной, откуда получил он новую жизнь духа в учении христианства; так разжигала она вражду, которая должна была сделаться тем свирепее, чем склоннее были Болгары к единению и братству, по тому же закону, по которому ненависть между братьями и междоусобные войны отличаются особенною жестокостью. Оскорбительна была эллинская гордость Византийцев, враждебна римская политика Империи. За всем тем благодарность за просвещение и особенно за христианство, благоговение перед умственной и художественной жизнью Греции, влияние духовенства, соблазн усовершенствованной жизни частной и гражданской, и, может быть, кротость, врождённая в народе, действовали так сильно, что в самой Болгарии многочисленная партия готова была отступиться от народности и подчиниться чужой общественной жизни.

Подобный этому факт видели мы отчасти в России в недавнюю эпоху её борьбы с миром Запада.

Но Византия переполнила меру народного терпения, и Болгаре готовились к мщению. Бедствия Империи были удалены на время восшествием на престол государя, соединявшего доблести воина с достоинствами правителя мудрого и дальновидного, Василия Македонянина. Родом Славянин, смолоду прославленный борец (известный особенно по искусству своему в ударе под ножку, что греческие летописцы выражают славянским словом ката – подрезан¹¹⁵), он явился на престоле вполне достойным своего неожиданного величия. По примеру Юстиниана обратил он особое внимание на законодательство и пополнил прежние собрания новыми постановлениями, необходимыми по переменам, происшедшим в обществе, менее запечатлёнными прежним римским характером и отчасти уже обличающими почти невольное и не сознанное влияние христианства на гражданскую жизнь. Таким образом, двое Славян положили последний венец в здании древней юриспруденции и воздвигли в Византии великолепнейший памятник права, которому ни один народ не может представить подобного.

Разумеется, что в этом мнении не отвергаются нестройность многих пополнений васильевых и явная потребность нового труда, сливающего древнюю логику права с новыми христианскими началами; но этого труда не совершила Византия, да и после неё не совершили новые образованнейшие народы.

Подобный Юстиниану по любви к законодательству, Василий был выше его как государь. Воинственный дух его не покорился влиянию двора и низким страстям развращённой столицы. Сам предводительствовал он войсками Империи и предводительствовал ими со славой. Правда он не мог спасти далёкую Сицилию от Аравитян, но полководцы его отразили их нападения на Италию и нанесли им жестокие поражения, а он сам не только отбил их попытки на западный берег Греции, но перенёс войну за границы Империи, одерживал блистательные победы над ослабевшим халифатом в Сирии и на берегах Евфрата, разбил и переселил снова в Европу Манихеев¹¹⁶, бежавших в область Мусульман и служивших им с мужеством против Византии, и принудил многих эмиров сарацинских подчинить себя и свои владения верховной власти империи.

Переселение Манихеев-Павликиан во Фракию положило, вероятно, начало Болгарским ересям¹¹⁷podpis. В составе народа, переведённого Василием в Европу, вероятно находились остатки Славян, переселённых Копронимом в Азию и потом легко распространивших это учение в народах, с которыми они были связаны единством крови и языка.

Счастливо было царствование Василия. Его мудрое управление укрепило на время государство, улучшило финансы и удалило взрыв вражды соседних Болгар; его подвиги военные сохранили и отчасти распространили пределы империи; но царствования Василия и его злого предшественника, Михаила III, особенно замечательны в истории человечества по двум событиям, которых всемирная важность определила всю жизнь последующих веков.