Пеласги и Эллины

Не бесплодную пустыню нашли южные колонисты в стране беотийской. Главное население Эллады состояло из Пеласгов, семьи западно-иранской; но имена многих местностей, предания о приходе северных семей на юг и рассказы о движении племён, не принадлежащих к Пеласгам и предшествовавших эллинскому нашествию, заставляюсь думать, что между Пеласгами уже жили колонисты фракийские, принадлежащие восточно-иранской ветви народов.

С ними соединяются сказки о Вакхе, сыне Семелы (земля), о Семеле беотийской, богине земли, и другие тому подобные. Должно заметить, что Персефона (иначе Просерпина) принадлежит тем же земледельческим полу-сказкам, полу-загадкам и что она представляет то пшеницу (Просерпина – прозябающая), то самую землю и в этом смысле называется матерью Вакха афинского⁸⁰. До́лжно строго отличать сказочного Вакха (вино) от Вакха-Дионизоса чисто-космогонического. Последний принадлежит одной и той же системе с Эрмием, а первый относится к системе Ареса и Аполлона, врагов Эрмия. Колонисты восточно-иранские далеко проникали на юг Эллады, и древнейшее до-эллинское поклонение Аполлону-Ликию, название Геликон и пр. относятся к ним.

Сильное брожение племён началось во всех приморских областях греческих от встречи туземцев с их южными просветителями. Нестройная борьба и кочевая жизнь обозначила пробуждение испуганных Пеласгов и их мирных соседей, северных переселенцев. Впрочем, Финикийцы и Критяне вообще поступали жесточе, чем Египтяне, и встречали большее сопротивление. Афины, принявшие имя своё от саисской богини, никогда не поминали злом своих основателей. По всей вероятности земля уже была заселена выходцами из Фракии, водопоклонниками; они, как видно из спора Посейдона с Афиной, мирно уступили первенство просвещённейшим Кушитам, поклонникам Нейф и Ффа (Афины и Ифеста), и те кротко пользовались мирно приобретёнными правами. Поклонение женскому началу преобладало в Аттике. Его первенство выражается уничижением Ифеста и его грубой, презренной любовью к Афине. Критяне впоследствии поработили Аттику⁸¹; но недолго продолжалось их свирепое владычество. Между тем начало полного синкретизма религиозного приготовлялось смешением племён. Северный Вакх и эпирский Иракл завоевали себе место в Олимпе беотийском. Изгнанные с юга семьи выжимали северные семьи из Фессалии, и северные снова завоёвывали себе место на юге; но для гармонии, для единства и для жизни народной недоставало одного первенствующего племени.

Около XVI столетия до P.X. поднялась воинственная семья Эллинов. Она по всем сказаниям была в сродстве с северными фракийскими семьями. С севера шли они на южную Грецию, были поклонниками Аполлона (от этого назывался он Патроос), принадлежали к племени белокурому, не имели далёких и отдельных преданий, точно так же как и особого характера религиозного. У них не было искони средоточия, из которого истекали бы их переселения, или бытового единства, которое свидетельствовало бы о единстве коренного начала. Всё в их первоначальном появлении, в их завоевательном движении и в их почти везде двойственных сказаниях, указывает на племя пограничное и мешаное. Собственные жилища, в которых мы позднее находим одноименную с ними семью Геллов (или Селлов), точно так же как область, из которой тронулись завоеватели, по сказаниям их же летописцев, – северная Фессалия, составляла границу, на которой встречалось восточное вендское племя с западно-иранскими Пеласгами. Обе стихии соединились в эллинской семье. Пограничная жизнь придала им воинственность; сильное брожение южной Греции пробудило их деятельность; влияние иноземное и последовавший за ним союз доставили им повсеместное торжество.

Лицо Геллена, мнимого коленоначальника, исчезает перед здравой критикой. Имя народа останется всегда загадочным.

Быть может, в нём есть некоторое сродство с прозвищем Аполлона у Славян, Белен, по эллинскому придыханию Гелен; и тогда Патроос относилось бы к патронимическому имени, что довольно вероятно.

Сильнее выдаются лица отца его Девкалиона и его родоначальника Прометея. Это имя решительно обозначает иранское начало, в смысле племенном и религиозном (но характеру духовному, восстанию против законов необходимости и мессианическим обещаниям). Впрочем, имя Прометея не объясняет вполне родины Эллинов, хотя указывает на горные западно-азийские страны и даже, кажется, не имеет никакого прямого отношения к их родовому началу. Имя его внука, Амфиктиона, имеет большую определительность историческую, по его значению в последовавшем союзе Эллады.

С самого начала семья Эллинов является разделённой на несколько отраслей, но их всех можно соединить под великими именами – западных, Дорийцев, отличавшихся дикой воинственностью и создавших силу Лакедемона, и восточных, Ионийцев, принявших уже начала человеческого просвещения и основавших всю лучшую, художественную и духовную славу Эллады. Другие отрасли представляют только большее или меньшее уклонение от этих двух резких характеров. Прибытие иноземной дружины, к которой примкнули Эллины, положило основание союзу.

Свидетельство о том, что Амфиктион привёл с собой Куретов и Лелегов⁸², принадлежит довольно поздним писателям; но поздние весьма часто черпали из древнейших или из сказаний народных, и их показания не должны быть отвергнуты, когда они согласуются с общностью исторического развития.

Соединённые силы племени двинулись к югу. Была местная борьба, был в иных местах удачный отпор, но вообще торжество было полное. С этим торжеством начинается Эллада, но Эллада не просветлённая, а только готовящаяся к просветлению.

Союз эллинских народов не имел никаких определённых форм. Взаимные их обязанности не были ясно обозначены; не было общего суда или собрания их представителей. По крайней мере, ничего подобного не находим в веках исторических. Союз существовал только в сознании единства племенного, в тождестве веры, которая, впрочем, была уже не что иное, как бессмысленный синкретизм, и в единстве политических выгод. Суд Амфиктионов, который бесспорно имел в своём основании более государственное значение, недолго сохранял свою важность. Он существует более как многозначительное предание об условном и правильном союзе, чем как факт исторический. Самобытная жизнь отдельных областей скоро изгладила все следы общегосударственного устройства. Эллины остались связанными между собой только слабым союзом кровного братства, который встречаем мы в позднейшее время у прибалтийских Славян в их борьбе с Германией, или у американских туземцев в их войнах против английских колонистов. Такая разъединённость способствовала, может быть, умственному развитию народов эллинских, но не могла дать Элладе долгого владычества над иноземными племенами. Впрочем, до́лжно признать, что чувство кровного родства сильнее связывает между собой семьи завоевательные, чем оседлые и мирные. Злые страсти в душе человеческой ведут к мудрости житейской и государственной (в её вещественном значении) скорее, чем добрые. Победители становятся над побеждёнными, как существа высшие пред низшими, и целый народ принимает характер аристократии, сомкнутой в одно целое чувством глубокого презрения ко всему инокровному и гордого поклонения самой себе. Оттого-то Эллины признавали в мире только одно разделение – на Эллинов и варваров; оттого-то они соединялись легко и скоро для отпора чужеземцам или для мщения за общую обиду. Впрочем, такое чувство кровного и естественного превосходства пред всеми другими племенами, противное разуму и человечеству, даёт народу чудные силы для достижения высоких целей и украшает его блеском ложного величия, хотя оно в то же время искажает его внутреннюю природу.

В этом ходе мысли и страсти заключается значение германских племён и их историческое всемирное величие; но простота человеческая выше всякого случайного напряжения, возбуждённого гордыми и своекорыстными страстями; в ней одной живёт возможность развития бесконечного. Греция, принявшая всесильное Христианство, погибла от того же начала, которому обязана была своим древним величием. Византиец не мог вырваться из тесных оков своей местной гордости и освободиться от гибельного наследства Эллады и Рима. Правый суд совершился над Византией.

Беотия, издавна принявшая государственные формы, стала мало-помалу упадать, по мере укрепления других греческих областей. Пелопонес получил новые силы и новую жизнь от прилива стихии мало-азийской, принёсшей с собой богатства и образованность. Дом танталов, из семьи западно-иранской, по своему племенному началу не совсем чуждой Эллинам и Пеласгам, но получивший уже от кушитского и ассирийского мира высшее просвещение, переселился в Арголиду и дал ей временный перевес над всеми соседями. Тёмная и кровожадная вера, возникшая из борьбы Кушитов и Иранцев, положила свою печать на потомков Пелопса. В них слышны отзывы Сирии и Финикии и горных племён мало-азийских. Солнце Эллады отступало, глядя на их мерзостные пиры. Но с другой стороны, народы юго-западной Азии, развращённые вековыми войнами и смешением с Кушитами, далеко превосходили своих одичавших европейских братий во всех отраслях вещественного знания, в искусствах и в навыке к государственному быту. Фивы померкли пред Аргосом, но ещё выдержали одну успешную борьбу в войне о наследстве Эдипа. Последний удар был нанесён им аттическими Ионийцами. Впрочем, оба нападения на Фивы носят на себе характер двоякий: суда всего племени над отдельной семьёй и спора между двумя народными стилями. По всем приметам Беотия была ещё не вполне эллинизована, но принята в союз Эллинов, не осиливших её первоначального сопротивления.

Тезей в отрасли ионийской представляет лицо почти столько же важное, как Иракл в отрасли дорийской, но имеет характер гораздо более исторический. Мы уже сказали, что его век есть век освобождения от напора северного и от преобладания Фив; с ним связываются уже споры Аттики с Пелопонесом и стремление Ионийцев к равенству с их дорийской братией⁸³. Афины, мирно принявшие южное просвещение, приняли без сопротивления эллинское население, и род древних царей (змееногого Кекропса) заменяется новым, более воинственным. Впрочем, вместе с Эллинами входят в Аттику и фракийские семьи, хлебопашественные, с которыми отчасти связаны таинства элевсинские⁸⁴ и может быть самый быт страны, менее дикой, чем вся остальная Эллада, и более склонной принять словесное просвещение и сказочную поэзию полу-вендского берега Малой Азии.