Книга «Требник» и ее значение в жизни православного христианина

В своей беседе, произнесенной в собрании Киевского религиозно-просветительского общества в прошлом году¹, мы вели речь о «Типиконе» или Церковном Уставе и указывали тогда нашим слушателям на весьма прискорбное и малопонятное явление в религиозной жизни нашего современного общества – на явное пренебрежение или же на весьма поверхностное его знакомство с такою книгою, которая, по своему назначению, должна бы регулировать каждый день и каждый шаг нашей жизни. Событие величайшей важности в нашей религиозно-культурной жизни за истекший год, взволновавшее умы нашей интеллигенции, к глубокому сожалению, не могущей похвалиться твердостью и определенностью своих религиозных убеждений и основательным знакомством с учением и обрядами той церкви, к которой она себя причисляет, выдвигает на очередь и настойчиво требует ответа на новый вопрос и в той же отрасли наших специальных занятий – на вопрос о зпачении другой, не менее важной в религиозной жизни современного верующего человека, церковно-богослужебной книги, которая именуется у нас Требником. Книга эта, как вам не безызвестно, подверглась осуждению со стороны маститого писателя русской земли, имя которого у всех па устах, в его «новой исповеди» или в ответе на постановление Св. Синода от 20–22 февраля прошлого года, по поводу его отлучения от Церкви. Крайне несправедливые и заведомо пристрастные возражения против этой книги, вылившиеся из под пера нашего великого писателя, несомненно под влиянием вспышки оскорбленного самолюбия и желчного раздражения, вспышки, навеянной актом, хотя и властным, но преисполненным высокой христианской любви и горячего призыва, обращенного к нему со стороны высшего нашего чиноначалия, к возвращению в лоно Церкви православной, а к нам, его почитателям, к молитве о нем, – особенно прискорбны для нас потому, что из среды русской интеллигенции нашлись такие единомышленники, которые, путем печати (в периодических изданиях), постарались развить крайние воззрения нашего писателя на данную книгу со ссылкою на факты, якобы позаимствованные ими со страниц нашего Требника, и с несомненным намерением импонировать на людей, мало знакомых с его содержанием.

Требник или, более правильно, Потребник (так называлась у нас эта книга в древности), как показывает и самое наименование, есть такая церковно-богослужебная книга, в которой собрано и заключено все то, что потребно каждому сыну православной Церкви от дня рождения до последнего его вздоха на земле. С Требником в руках пастырь Церкви православной приветствует в христианском доме появление на свет каждого нового его члена и утешает болящую мать новорожденного, перенесшую смертельные муки рождения; при выполнении обрядов и молитв, положенных в Требнике, «жене родильнице по четиредесятих днех», новорожденный вводится в собрание верующих, «нарицающихся именем Христа», воцерковляется, а матери его открывается доступ в храм славы Божией, где, по естественным причинам, она лишена была права появляться; молитвословиями и обрядами в чинах таинств крещения и миропомазания того-же Требника, новорожденный соделывается сыном Церкви православной и получает благодатные дары Св. Духа, укрепляющие его духовные силы на всякое дело благое; в дни наших нравственных падений и искреннего сердечного сокрушения об этом, молитвами Требника пастырь Церкви утешает кающихся грешников указанием на всепрощающую любовь Божию и на его безмерное милосердие к ним; при перемене жизни одинокой на супружескую того или иного члена Церкви, христианский пастырь призывает на него благословение Божие и в молитвах Требника дает такое обилие добрых благопожеланий и поучительных примеров истинно счастливой супружеской жизни, какого не в силах высказать самый просвещенный и умудренный житейским опытом отец и самая важная и горячо любящая своих детей мать; в момент решимости посвятить себя на безбрачие и служение церкви в образе иноческом, порывающем связь с миром и всем_, что близко и дорого человеку, состоявшему из плоти и крови, чрез Требник в ободрение себя слышать заклинание о заповедях Божественного Учителя: «Иже любит отца или матерь паче мене, несть мене достоин: и иже любит сына ши дщерь паче мене, несть мене достоин (Матф. 10:37) и еще: «Аще кто хощет по мне ити, да отвержется себе и возмет крест свой и по мне грядет» (16:24), и получает целый ряд указаний на величайшие и удивительные в истории христианской церкви примеры аскетизма и анахорегства, которые самым убедительным образом говорят_, что люди, избравшие этот род жизни, не только спаслись и достигли Царства Небесного, но и принесли человечеству и Церкви Христовой бесценные услуги; в различных обстоятельствах нашей жизни, общественной или частной, при начинании всякого доброго и полезного дела, во время радости и тяжелого горя, пастырь церкви с Требником в руках молитвами его, преисполненными искренних благопожеланий и неложных обещаний успеха, при глубокой, конечно, с нашей стороны вере в Бога как источника и подателя всякаго добра, вселяет полное сознание необходимости – не падать духом, не приходить в уныние в случае неуспеха или неудачи, памятуя всегда, что все исходит от воли Промыслителя, без Которого не падает и волос с нашей головы; в болезнях, постигающих верующего человека по грехам его, священник молитвами нашего Требника горячо убеждает исповедать перед Богом свой грех, как причину болезни, и радостною надеждою на скорое выздоровление, при помощи Божией и по молитвам Церкви, поддерживает дух бодр у болящего и окружающих его близких людей; в час ужасного томления духа, когда на глазах родных и друзей, употребивших уже все усилия ко спасению жизни дорогого больного, происходит страшная борьба жизни и смерти, когда наступает мучительный момент разлучения души с телом, при котором ужас леденит кровь в жилах, и ум окружающих одр умирающего отказывается управлять мыслями и чувствами, св. Церковь, по Требнику, умоляет безсмертного Отца и Единородного Сына и Пресвятого Духа – «разрешить нестерпимые болезни и содержащие его горькие немощи», «телу, от нихже сложися, разытися, души же тамо преселитися, идеже и еже быти прияла есть, даже до общаго воскресения»²; по смерти православного христианина умилительными песнопениями, трогательными обрядами и возвышенными молитвословиями нашего Требника. Св. Церковь, воздавая почести праху умершего, как органу и проводнику благодати Святого Духа в душу живу, молит Бога о разрешении грехов усопшему и «о вселении его души в недрах Авраама, Исаака, Иакова, идеже праведницы упокоеваются», и утешает оставшихся в живых, объятых горестным чувством разлуки, упованием на взаимное общение живых и мертвых в молитве и на встречу с почившим в том мире, куда, со временем, пойдем и все мы, как странники здешней жизни на короткое время. Скажем кратко, книга Требник необходима каждому православному христианину без различия пола и возраста, во всякое время, при всяком обстоятельстве в жизни, именно, есть та книга, при посредстве которой Церковь, созданная Христом и состоящая из живых членов, верующих в Heгo, «благословляет именем Божиим, как выражается супруга нашего писателя в письме к высокопреосвященному Антонию, митрополиту петербургскому, все значительнейшие моменты человеческой жизни: рождений, браков, смертей, горестей и радостей людских»³.

Как книга, заключающая в себе чинопоследования почти всех христианских таинств, Требник в возвышенно-поэтических молитвах и песнопениях и символических обрядах, удивительным образом, гармонически слившихся в одно неразрывное целое, со всею ясностию и определенностию предлагает верующим глубокое догматическое учение о таинствах и делает понимание этого учения, благодаря отсутствию сухих схем и тонких школьных определений, доступным людям, на какой бы ступени умственного развития они ни находились.

Но книга Требник получила свое настоящее наименование у нас в России, на православном же Востоке, в церкви византийской, где эта книга создалась и приняла свой настоящий вид, она носит другое название: Евхологий или Молитвослов⁴. Это последнее название более доступно нашему пониманию, так как этим названем характеризуются с полной ясностию назначение и, отчасти, даже состав нашей книги. Действительно, Требник – Молитвослов, но не тот сокращенный, с которым мы встречаем утро и заключаем вечер каждого дня нашей жизни, но Молитвослов, как это ясно из вышесказанного, полный, обнимающий жизнь православного христианина во всех ее многообразных проявлениях.

Предмет нашей настоящей беседы, как показывает и сделанное нами сейчас определение, не только весьма обширен, нo и весьма разносторонен, а потому исчерпать его во всей полноте, в пределах того времени, каким мы располагаем в настоящем случае, не рискуя утомить ваше просвещенное внимание, нет никакой возможности. Настоит, следовательно, необходимость установить точку зрения, с которой мы намерены повести нашу речь в настоящем собрании о Требнике как важнейшей из церковно-богослужебных книг и полезнейшей каждому сыну православной Церкви. Думается нам, что таким исходным пунктом лучше и проще всего избрать те возражения и нападки на книгу Требник, какие были сделаны на нее в самое недавнее время нашим талантливым писателем и его единомышленниками, с целью и дать посильный ответ на эти нападки, и поставить данную книгу на ту высоту, которую ей, по праву, отводит в ряду других церковно-богослужебных книг наша Мать – православная Церковь. Но при выполнении указанной задачи на нас ложится прежде всего тяжелая необходимость воспроизвести перед вами здесь самый текст тех нападок на книгу Требник, какие были сделаны нашим писателем в его так называемой «новой исповеди».

Я убедился, исповедуется наш писатель в своем ответе на постановление Синода от 20–22 февраля об отлучении его от Церкви, что учение Церкви есть теоретически коварная и вредная ложь, практически же собрание самых грубых суеверий и колдовства, скрывающих совершенно весь смысл христианского учения.

Стоит только почитать Требник, проследить за теми обрядами, которые не переставая совершаются духовенством и считаются христианским богослужением, чтобы увидеть, что все эти обряды ничто иное, как различные приемы колдовства, приспособленные ко всем возможным случаям жизни. Для того, чтобы ребенок, если умрет, пошел в рай, нужно уметь помазать его маслом и выкупать с произнесением известных слов; для того, чтобы родильница перестала быть нечистою, нужно произнести известные заклинания, чтобы был успех в деле или спокойное житье в новом доме, для того, чтобы хорошо родился хлеб, прекратилась засуха, для того, чтобы излечиться от болезни, для того, чтобы облегчилось положение умершего на том свете, для всего этого и тысячи других обстоятельств есть известные заклинания, которые в известном месте, за известные приношения (sic!) произносятся священником.

«Я действительно отрекся от Церкви, перестал исполнять ее обряды и написал в завещании своим близким, чтобы они, когда я буду умирать, не допускали ко мне церковных служителей и мертвое мое тело убрали бы поскорее, без всяких над ним заклинаний и молитв, как убирают всякую противную и ненужную вещь, чтобы она не мешала живым»⁵...

Несколько ниже, в той же исповеди, наш писатель говорит: «Все таинства я считаю низменным, грубым, несоответствующим понятию о Боге и христианскому учению колдовством, и, кроме того, нарушением самых прямых указаний Евангелия»⁶.

Итак, обвинение, направленное против нашего Требника, при полном голословном отрицании обряда, вообще, касается, главным образом и прежде всего, присутствия в нем, в значительном количестве, молитв заклинательных. Чтобы дискредитировать наш Требник в глазах тех слабейших из чад православной Церкви, которые, хотя и считают себя сынами ее, но мало или вовсе не интересуются церковностию, вообще, и нашими церковными богослужебными книгами, в частности, наш писатель решается прямо ото- ждествить заклинательные молитвы Требника с ходячими среди простого народа заклинаниями и заговорами или волхвованиями, при помощи которых знахари или, так называемые, колдуны эксплуатируют народные невежественные массы в свою пользу и держат их в рабском подчинении у себя.

Но добросовестно ли со стороны нашего мыслителя-писателя художника и его единомышленников делать заведомо преднамеренные сближения и даже сравнения предметов несравнимых и неоднородных, стоящих, как увидим сейчас, на крайних полюсах?

Что такое заклинательные молитвы нашего Требника, и откуда они ведут свое происхождение в практике христианской Церкви?

Вера в то, что злые демоны овладевают иногда человеком и доводят его до иступления и беснования, присуща была всем народам древности в дохристианское время, на какой бы ступени культурного развития ни стоял народ. Из истории Христа Спасителя, рассказанной святыми евангелистами, мы со всею поразительною очевидностию убеждаемся, как в факте существования злых демонов, так и в том, что они нередко овладевали людьми и причиняли им жестокие мучения и болезни. Христос Спаситель, во время земной своей жизни и проповеди, исцеляя многих людей от духов злых (Лук. 8:21; 8:2), передал власть над духами нечистыми св. апостолам и верующим в Него, как одно из могущественных средств для убеждения народа в истинности Его учения. Посылая 12 учеников на проповедь к погибшим овцам дома Израилева, Он дает им власть над духами нечистыми (Марк. 6:7) и заповедует: «болящие исцеляйте, прокаженные очищайте, мертвые воскрешайте, бесы изгоняйте» (Матф. 10:8). Семидесяти апостолам, когда они возвратились с проповеди и рассказывали с радостию о своих успехах, говоря: «Господи, и беси повинуются нам о имени Твоем», Христос Спаситель сказал: «Видех сатану, яко молнию с небесе спадша. Се даю Вам власть насmynamu на змию и на скорпию и на всю силу вражию: и ничесоже вас вредит» (Лук. 1:17–19). По воскресении своем, Спаситель ко всем верующим, посылаемым на проповедь в мир весь, проповедайте Евангелие всей твари, обращается с такою речью: «знамения же веровавшим сия будут: Именем моим бесы ижденут» (Марк. 16:17).

Господь наш Иисус Христос своим ученикам и последователям – указал и средства для борьбы с демонами. Кроме призывания имени Eгo, Он потребовал от них веру в Него, хотя бы и с зерно горушно, а также пост и молитву. «Сей же род не исходит, говорит Спаситель своим ученикам, токмо постом и молитвою (Матф. 17:20–21; Марк. 9:29).

Примеры могущественного значения имени Христа Спасителя в борьбе со злыми духами и ужасный страх этих последних пред Ним мы находим и в евангельской истории. Гадаринский бесноватый, при виде Господа, вопиет гласом велием: «что мне и тебе, Иисусе Сыне Бога Вышняго; заклинаю тя Богом, не мучи мене» (Марк. 5:7; Лук. 8:28). Об исцеленных от бесов в Капернауме говорится: «Исхождаху же и беси от многих, вопиюще и глаголюще, яко ты еси Христос Сын Божий. И запрещая не даяше им глаголати, яко видяху Христа самаго суща» (Лук. 4:41).

В церкви апостольской мы видим не только пользование верующими во Христа Спасителя дарованным им правом изгонять бесов (Деян.5:16, 8:7, 19:12), но и поразительные случаи злоупотребления этим правом со стороны людей неверующих. Семь сыновей первосвященника иудейского Скевы «начаша именовати над имущими духи лукавыя имя Господа Иисуса, глаголюще: заклинаем вы Иисусом, его же Павел проповедует» (19:13). Но злоупотребление именем Господа со стороны непризнанных заклинателей не прошло им даром. Лукавый дух, ответив на их заклинание: «Иисуса знаю, и Павла всем, вы же кто есте» (ст. 15), привел в ярость больного, который разорвал на них одежды и избил их.

Дарованные верующим во Христа полномочия над демонами продолжали жить в основанной Им Церкви и при мужах апостольских. Призывание имени Иисуса Христа распятого и молитва остаются грозными средствами в борьбе с нечистыми духами и в это и в последующее затем время. «Всякий демон, говорит св. Иустин мученик, апологет II века, в разговоре с Трифоном иудеянином, побеждается и покоряется именем этого самого Сына Божия, перворожденного всей твари, Который родился от Девы и сделался страждущим человеком, был распят народом высшим (иудейским) при Понтии Пилате, и умер, и воскрес из мертвых, и вознесся на небо»⁷. Β III веке в Церкви христианской мы видим и заклинателей, которые однако-же не рукополагались в это звание, потому что, как говорится в Постановлениях апостольских, «славный подвиг заклинания есть дело добровольного благорасположения и благодати Божией чрез Христа наитием Св. Духа»⁸. Власть изгонять нечистых духов по-прежнему принадлежала преемникам апостолов, пастырям Церкви Христовой и верующим, удостоенным особой благодати Божией чрез наитие Св. Духа. «Бояся Христа и Бога во Христе, по словам Тертуллиана, христианскаго апологета III века, они, т. е. демоны покоряются слушателям Бога и Христа»⁹.

Страшны были демонам и имена Бога Авраама, Бога Исаака и Бога Иакова, но если эти имена праотцов произносились заклинателями на еврейском языке. «Имена Авраама, Исаака и Иакова, говорит Ориген в сочинении против Цельса, переведенные на греческий язык не имеют никакого значения. Если ты скажешь: Бог отца избранного народа, и Бог смеха и Бог держащегося за пяту, то этими именами ты не больше сделаешь, как и произнося те, которые не имеют никакой силы»¹⁰.

Экзорцисты или заклинатели демонов вскоре однакоже заняли место и в клире Церкви православной наравне с клириками. По 26 правилу лаодивийского собора, «не следует делать заклинаний ни в церквах, ни в домах лицам, не получившим на то власти от епископов»¹¹. Экзорцисты или заклинатели посвящались архиереем по особому чину¹², который сохранял свою силу у нас, на юге России, даже и в XVII столетии¹³.

Причина учреждения такой должности в практике древнехристианской Церкви вытекла из необходимости производить заклинания не над одержимыми только злыми демонами, но и над всеми оглашенными, приступающими к таинству крещения. По учению апостола Павла, люди, не верующие во Христа ходят «по веку мира сего, по князю власти воздушныя, духа, иже ныне действует в сынах противления». (Ефес. 2:2). По свидетельствам писателя III века, священномученика Киприана Карфагенского¹⁴, и патриарха иерусалимского IV века Кирилла, заклинания совершались уже над всеми готовящимися к крещению, и заклинания эти длились довольно продолжительное время. «Нам нужно иметь у себя одно золото, а золото не может быть очищено без огня, говорит в объяснение указанного обычая учитель христианской церкви Св. Кирилл Иерусалимский. Как опытные в мастерстве золотых дел, тонкими орудиями поддувая в огонь и направляя оный на скрытое в плавильном сосуде золото, чрез усиление окружающего пламени достигают желаемого, так, когда заклинатели божественным духом внушают страх, и в теле, как в горниле, разжигают душу, – убегает враг демон, остается же спасение, остается надежда жизни вечной, и душа, очистившись от грехов, приемлет, наконец, спасение»¹⁵.

«Если вражия сила с великою жестокостию нападает на чье-либо тело, смущает и обольщает ум, то, по словам Оригена, христиане прибегают к частым молитвам, постам и призываниям заклинателей»¹⁶.

Итак, дарованная Христом Спасителем апостолам, их преемникам и даже верующим власть надъ демонами продолжала сохранять свою силу в Церкви Христовой всегда. Практиковались в Церкви и указанные Спасителем средства для борьбы со злыми духами – молитвы, пост и призывание имени Божия или имени Иисуса Христа. Следует ли удивляться после этого, что в практике христианской церкви были всегда заклинательные молитвы, а некоторые из них сохраняют свою силу даже и до настоящего времени¹⁷?

Над составлением этих молитв трудились святые отцы церкви. Церковное предание наиболее всего потрудившимися в этого рода произведениях считает Григория Чудотворца, Св. Василия Великого и Св. Иоанна Златоустого¹⁸, славные имена которых составляют блестящие страницы всемирной культурной истории.

Молитвы заклинательные, составляя некогда отдельную самостоятельную книигу, которая вручалась экзорцисту архиереем, при его постановлении, – «диаконы подают ему (т. е. архиерею) книгу, в ней же суть заклинательные молитвы¹⁹..., юже вземь светитель подает рукою новополагаемому глаголет: «Приими власть еже наступати на всю силу диаволю и на змие, и прогоняти бесы, и разрушати все мучительство и злокознество их. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь»²⁰ – проникали и на страницы нашего Требника или Молитвослова. За чистоту и возвышенность христианских воззрений этих молитв и их неподражаемые блестящие литературные достоинства говорят нам лучше всего названные великие имена их составителей и то, что Церковь Православная хранит эти молитвы до настоящего времени в своей практике без всякого сомнения в их пользе для благочестивого назидания людей верующих.

Но злоупотребления, как известно, проникают во все сферы жизни и деятельности человека. Не избежали этой участи и христианские заклинательные молитвы. В Церкви Христовой находились всегда подражатели злополучным сыновьям иудейского первосвященника Скевы, незаконно присвоившие себе власть изгонять нечистых духов. Непризванные заклинатели брались и за труд составления своих собственных заклинательных молитв, стараясь подражать в этом авторитетным произведениям вселенских учителей В. Великаго, Иоанна Златоуста и др. Но их молитвы, в отличие от последних, получили, и по справедливости, название апокрифических,²¹ ложных, отреченных. Составители этих молитв, будучи людьми простыми, простодушно верующими, начитанными в книгах Св. Писания, в святоотеческой литературе и в творениях апологических (т. е. житиях святых) и апокрифического характера, лишенные богословского образования и навыка судить здраво о предметах возвышенных, и уметь различать в христианской литературе истинное от ложного, полезное от вредного, напи- сали немало таких молитв, которые представляют смесь действительных исторических событий с фактами и рассказами, коренящимися на апокрифах и легендах, заимствований из общеупотребительных христианских молитв с произведениями собственного творчества невысокого достоинства, чередование мыслей глубоких и возвышенных чистого христианского миросозерцания с мыслями и идеями простого народного мировоззрения, нередко коренящегося на вымыслах досужей фантазии и даже на народных суевериях. Имена этих авторов неизвестны.

При широком распространении в среде народной в древнее время «Потребника» или «Требника», при отсутствии и даже возможности строгого контроля за переписчиками церковно-богослужебных книг со стороны церковной власти, указанные апокрифические и отреченные молитвы свободно проникали на страницы Требника, как на Востоке в Византии, так и у нас на Святой Руси. Борьба с этим злом со стороны высшей духовной иерархии стала возможна лишь, после изобретения книгопечатания, со времени установления строгой духовной цензуры. У нас в России Требник впервые подвергся тщательному пересмотру только в 1658 году, когда он принял приблизительно тот состав, с каким мы имеем его в настоящее время. Много в это и последующее время всякого рода отреченных и апокрифических молитв было выброшено из нашего Требника вашими справщиками, и по указанию патриархов, и Св. Синода. Но, к глубокому сожалению, труд очищения Требника от наносного, народного элемента еще не доведен до желанного совершенства и полноты. И доселе еще в нашем Требнике можно находить, хотя и незначительные, остатки христианской легенды или апокрифа, напр., рассказ о Св. Угоднике Авимелехе в храме Агриппове, «еже не видети падения Иерусалимова», в молитве «святых седми отроков на немощного и неспящего»²², и отражения народного понимания сил природы, как, напр., «презор очес»²³ в молитве «в первый день» по внегда родити жене отроча»²⁴, «великое имя, на камени написанное», «расседшемся, яко воск от лица огня²⁵ – «в чине, бываемом на нивах, или винограде или вертограде, аще случится вредитися от гадов или иных видов»²⁶. Эти и весьма немногие другие остатки или пережитки нашего христианского религиозного миросозерцания, коренящиеся глубоко в историческом прошлом нашего великого отечества, и суть те «сучцы» (Матф. 7:3) и зазоринки, о которые крушится слабая вера в авторитет Церкви нашего интеллигента, и на которые не без злорадства он указывает нашим пастырям и архипастырям.

Но противники и хулители нашего Требника не считают нужным сравнивать содержащиеся в нем чины и молитвы с указанными нами апокрифическими и отреченными молитвами, составленными людьми, хотя и простодушными, но нередко глубоко религиозными и искренними, а для большего принижения и издевательства (другого выражения мы подобрать не можем) над этою важнейшею церковно-богослужебною книгою, сопоставляют и, даже прямо, уподобляют ее содержание низшему роду народного творчества, которое известно под именем заговоров, заклинаний, прямо волшебства, или, как выражается наш писатель, колдовства. В этого рода произведениях людей невежественных, даже безграмотных, полухристиан полуязычников, мы видим самую страшную смесь христианских воззрений с остатками грубого язычества и земного суеверия, действительных фактов с нелепыми вымыслами досужей, и иногда прямо больной, фантазии; со стороны литературной это набор фраз и слов без всякой связи и последовательности, а иногда, даже, прямо безсмыслица. В этого рода произведениях невежественной народной массы, мысль человека обращена не к Богу Отцу, как источнику света и великого добра, не к Сыну Божию, как искупителю рода человеческого и исцелителю наших души и тела, н не к Духу Святому, которым живится всяка душа, чем переполнены молитвы нашего Требника, а к неразумной твари, к темным силам природы и, иногда, к самому источнику зла – демону и его служителям – ведьмам, колдунам, знахарям и т. п. Человек от них ждет помощи в тяжелых обстоятельствах жизни и облегчения от мучительных болезней, обращаясь к «солнцу жаркому», к «месяцу с серебрянными рожками, с золотыми ножками», к матери сырой земли, к зеленой дубраве, к Окиан-морю и τ. π. В символах и обрядах, которыми сопровождаются эти народные заговоры, фигурируют остров Буян, алатырь-камень или Бел-латырь (янтарь) Петров-крест, трын-трава и разрыв-трава, растения, разыскиваемые народом в ночь под Ивана-Купала²⁷ и т. п.

Для примера вот несколько образчиков этого народного творчества²⁸). «На море, на окияне, на острове Буяне, стоит соборная апостольская церковь. В той соборной апостольской церкви стоит Мать Пресвятая Богородица и преподобный Антипий, зубной исцелитель. Он просит и молит угодников Божиих о рабе Божием (имярек). Как у вас, угодники Божии, зубы не болели, так бы у раба Божия (имярек) зубы не болели. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь, аминь, аминь».

Это заговор против зубной боли. А вот и образчик молитвы, присваиваемой даже священномученику Антипе, которую следует читать, положивши «челюсть на камени»: «Радуйся стено и корение ее, измий, Господи, болезнь от моих челюстей и зубов моих, да не обрушатся стеною во век, Христе Боже, и даждь помощь, Христе, и здравие исцеление главы и челюстей рабу твоему (имярек) молитвами святого священномученика Аптипы, и Св. Богородицы, и святых безмездных Козьмы и Дамиана, и всех святых твоих ныне и присно и во веки веков. Аминь».

Образцем заклинательной молитвы может служить заговор от лихорадки или от трясавицы, которых народ насчитывает 12: «Заклинаю вас св. великим апостолом Сисинием и святыми евангелистами Лукою, Марком, Матфеем, Иоанном! Побегите от раба Божия (имярек) за три дня, за три поприща; а если не побежите от раба Божия (имярек), и я призову на вас великого апостола Сисиния, и святых Сихайла и Аноса, и четырех евангелистов Луку, Марка, Матфея, Иоанна и начнут вас мучить, даючи вам по четыре тысячи ран на день».

К такого-то рода нелепым молитвам и заговорам относит молитвы и обряды нашего Требника наш великий писатель и его последователи. Но есть ли в этом хоть какая-нибудь доля правды, научной добросовестности и беспристрастия со стороны противников данной церковно-богослужебной книги? Обстоятельный анализ содержания тех молитв и обрядов, против которых так беспощадно вооружается в своей «новой исповеди» наш великий писатель, – вот, по нашему мнению, лучший и прямой ответ на поставленный вопрос. Пусть, факты, так сказать, говорят сами за себя.

Высокое призвание женщины, указанное ей Творцом в раю словами: множитеся и наполняйте землю (Быт. 1:28), было омрачено, на первых же порах существования на земле человека, тяжелым наказанием. За преступление заповеди Божией в раю, женщина получила от Бога такой приговор: « Умножая умножу печали твоя и воздыхания твоя: в болезнях родиши чада» (3:16). И мы наблюдаем повседневно, какими тяжелыми страданиями телесными и душевными сопровождается для женщины весь период ее плодоношения. Но эти болезни и муки только лишь предвестники более тяжелых физических страданий, которые переживает женщина в момент акта рождения. В это время, когда весьма нередко, висит на волоске от смерти жизнь родильницы и рож- даемого, среди окружающих больную близких людей, исчерпавших уже все человеческие усилия для облегчения страданий ее, царят, нередко, полное уныние и душевные тревоги, причиняющие им не менее тяжелые нравственные страдания. Но вот раздается крик рождаемого дитяти – этот первый привет, хотя и прекрасному, но исполненному скорбей и воздыханий нашему миру, – и прежний страх у всех исчезает и сменяется самою светлою радостию. Естественно вполне объятому чувством глубокого удовлетворения христианскому семейству разделить свою радость со своею Матерью св. Церковью, которая всегда отзывчива на призыв своих истинных чад, в каких бы обстоятельствах жизни они ни находились. Пастырь Церкви спешит к одру болящей в самый «первый день, по внегда родити жене отроча», на призыв верующих и молит Вседержителя Господа, исцелителя всякого недуга и всякой болезни, чтобы Он родившую рабу «исцелил, возставил от одра болезни, на нем же лежит», простил ей «вольные и невольные ее прегрешения, сохранил от всякого диавольского мучительства», «здравие и благомощие души и телу даровал, ангелы светлыми и сияющими ее оградил», соблюл «от недуга и слабости, от ревности и зависти, и от очес презора», очистил «от телесные скверны» и «от различных утробных стужений» и привел своею милостию _«во смиренном ее теле в исправление»²⁹. Не забыт и в этих молитвах новорожденный – предмет ожиданий и надежд, о котором просит пастырь церкви Бога, чтобы Он сохранил его «от всякого яда, от всякие лютости, от всякие бури сопротивного, от духов лукавых, дневных же и нощных» и сподобил «поклонитися земному храму, его же уготовал еси славословитися имени Твоему святому»; не забыты бабка и женщины, присутствовавшие при рождении и прикоснувшиеся родильнице, и даже дом, «в нем же родися отроча»³⁰. Для всех их испрашивает св. Церковь прощения грехов и милостей от богатых щедрот Спасителя, изволившего родитися на земле от Пресвятыя Девы Марии.

Не менее возвышенны по содержанию и молитвы «жены родильницы, по четыредесяти днех», которые читаются пастырем церкви над женщиною, чтобы она, выражаясь языком нашего писателя, «перестала быть нечистою». В этих молитвах св. Церковь молит Господа Иисуса Христа очистить «от всякаго греха и от всякия скверны приходящую к Твоей церкви, да неосужденно сподобится причаститися святых твоих Таин» и удостоить «честным пресвитерством входа в храм славы Его»³¹.

Средство для получения царства небесного указано Самим Христом Спасителем: чаще кто не родится водою и духом, не может внити в Царствие Божье» (Ин. 3, 5). Но не достаточно еще для этого одного таинства крещения, или, как выражается наш писатель, – «уменья помазать его т. е. младенца) маслом и выкупать с произнесением известных слов», а необходимо иметь веру в спасительную силу таинства крещения. «Иже веру имеет и крестится, по словам Спасителя, спасен будет, а иже не имеет веры, осужден будет» (Марк. 16:16). Формула таинства крещения или слова, произносимые священником, при погружении крещаемого, указаны в Евангелии Самим Господом. «Шедше научите вся языки, говорил Иисус Христос своим ученикам по воскресении, крестяще их во имя Отца и Сына и Святаго Духа (Матф. 28:19). Отступающих от этой формулы правила апостольские строго карают. «Аще кто, епископ или пресвитер, креститъ не по Господню учреждению во имя Отца и Сына и Святаго Духа, говорит 49 правило апостольское, да будет извержен». Что же касается помазания маслом, ближе к истине – елеем, то на этот предмет от пастыря церкви уже не требуется никакого умения. В древности, в Церкви Христианской помазывали елеем не только пресвитеры, но даже диаконы, восприемники и бабка, помазывали не только определенные части тела младенца, но и все его тело³². Цель установления этого обычая в Церкви Христовой – не заклинательная, волшебная, что чудится всюду нашему писателю, но «во исцеление души и тела», «в слышание веры Христовой», «во еже ходити ему по стопам заповедей Твоих"³³. Обрядом этим св. Церковь желает показать верующим, что из каждого нового своего члена она приготовляет доброго воина для борьбы со всякого рода врагами и особенно с врагом нашего спасения диаволом, который, «яко лев рыкая ходит, иский кого noглomumu», (1Петр. 5:8), а поэтому, подобно атлету древности, приготовлявшемуся таким образом к состязаниям и борьбе на арене, умащает тело его елеем.

Итак, в учении Церкви о таинстве крещения – единственном из таинств, подвергнутым нашим писателем не голословному осуждению, а с указаниями на факты, мы не находим «ничего низменного, грубого, несоответствующего понятию о Боге и христианскому учению», никакого «колдовства», а тем более «нарушения прямых указаний Евангелия».

Но наш Требник, как мы сказали, обнимает самые разнообразные стороны жизни и деятельности православного христианина, нет ли, в самом деле, каких-либо «приемов колдовства» и «грубых суеверий» в других молитвах его, указанных нашим писателем?

В молитве, напр., «егда, кто имать внити в дом нов», пастырь церкви просит Спасителя мира, не возгнушавшегося войти в дом мытаря Закхея, «всех, зде жити восхотевших и недостойных, мольбы Тебе и моления приносящих», от всякого вреда соблюсти, «благословляя тех зде жилище, и ненаветен тех живот сохраняяй»³⁴.

В молитве «о храмине стужаеме от злых духов», Церковь просит Господа, чтобы Он «в бегство претворил всякое диавольское действо, и всякое сатанинское нахождение, всякий навет сопротивныя и належащия силы от крова сего, и от одержимых от него, и от обходящих под ним, знамение страшныя на демонов победы креста твоего носящих и призывающих имя твое благое», молит, чтобы Он, Владыка, «крепкая стено уповающих» и «надежду возлагающих» – «вышши всякого вреда и искушения сущие в дому сем сохранил, избавляя их от страха нощного и стрелы, летящия во дни, от вещи, во тме преходящия, от сряща и демона полуденного: да твои раби, твоя рабыни и младенцы, твоея наслаждающеся помощи, и ангельским воинством храними, яко един вси в единомыслии верно поют: Господь мне помощник, и не убоюся, что сотворит мне человек; и паки: не убоюся зла, яко Ты со мною еси»³⁵.

Молитва «над сеянием» (ржи, пшеницы и других плодов) так возвышенна по идее, положенной в основу ея, и так глубоко-назидательна по мыслям, что мы просим позволения принести ее текст здесь в цельном виде:

«Господи Боже наш, от пречистыя и пребогатыя длани Твоея, предлежащее пред очима Твоима семен подаяние принесохом, Владыко, и сему Тебе вручитися молимся: не бо смеяхом в бездушных земли недрех заключити сия, аще не воззрим на повеление Твоего величества, повелевающее родити, и прозябати земли, и дати семена сеющему, и хлеб в снедь. И ныне молимся Тебе, Боже наш, услыши ны молящияся Тебе, и отверзи нам сокровище твое великое, и благое, и небесное: излей благословение твое, дóндеже удовлимся, но неложным твоим обещанием. И отжени от нас вся снедающая плод наш земный, и всякое наказание, праведно наводимое на ны, грех ради наших: и богатыя твоя щедроты ниспошли на вся люди твоя»³⁶.

В «последовании в бездождие» во всех семи молитвах, составленных Каллистом, патриархом константинопольским, мы умоляем Владыку всех, согрешения наши презрев, «дожди твоя ниспошли на требующия и просящия места: возвесели лице земли, нищих ради людей твоих, и младенцев, и скотов, и иных всех: зане к Тебе чают, еже дати пищу им во благо время»³⁷.

Молитвы эти исполнены глубокого сокрушения во грехах и самообличения. «Мы толико облагодетельствованы бывше», говорится в третьей молитве, «якоже врази представихомся: и Тебе благодетеля заповеди презрехом, и житие порочии, и мысль скверну и нечисту стяжахом: и не точию твою любовь отвергохом, но и якоже зверие друг на друга носимся, и плоти друг друга снедаем лихоимственными образы и неправедным произволением нашим. Како убо достоини есмы твоих благодетельств восприяти: Ты бо праведен, мы неправеднии; Ты любишь, мы враждуем; Ты благоутробен, мы неблагоутробни; Ты благодетель, мы хищницы»... Но я на неизследимое твое милосердие и непамятозлобную утробу твою дерзающе, приступаем к Тебе, благодетелю, неразумнии и неблагодарнии: не предаждь грех ради наших в руце сухости, ниже беззаконий ради наших, сокрушити нас узами глада, но благости ради твоея, подаждь земли, юже определил еси, и наследию твоему, дождь волен, и исполни недра земная живородными твоими водами»... «милостию твоею посети ю, и водными облаки воздух благораствори, и богатым твоим дождем землю ороси, и прозябения ея оживи, и возвеянием добрейших ветров плоды целы и полны сотвори, и умножи я благоутробием твоим»³⁸.

«Помилуй нас, Господи, помилуй нас,» взивает в четвертой молитве душа страждущая от засухи, «помяни, яко дела руку твоею есмы, вонми неможению естества нашего, яко Ты сотворил еси нас: виждь птиц стенание, скотов гонение, младенческий плачь, юных вопль, старых окаянство, сирот лишение, вдовиц уединение, убогих недостаточество, и всех людей твоих молебний глас, и посети землю и упой ю тучными дожди, мокроти бо лишающися, своим убо прозябением увядение, человеком же и скотом пагубою претитъ³⁹.

Те же мысли и прошения составляют содержание и прочих трех молитв «о сухости бездождия»⁴⁰.

В «молитв на всякую немощь», пастырь церкви возсылает моления к Вседержителю Владыке, врачу душ и телес, «посетить немоществующего брата», простереть свою мышцу, «исполнену исцеления и врачбы⁴¹ и возставить его от одра немощи. «Запрети», молится священник, «духу немощи, отстати от него всяку язву, всяку болезнь, всяку рану, всяку огневицу и трясавицу (лихорадку): и аще есть в нем согрешение, или беззаконие, ослаби, остави, прости твоего ради человеколюбия»⁴².

Молитва, читаемая в церкви, при совершении поминовения усопшего, или, как выражается наш писатель, «чтобы облегчить положение умершего на том свете», одна, и она хорошо известна каждому православному христианину, а именно: «Боже духов и всякия плоти, смерть поправый и диавола упразднивый и живот миру твоему даровавый»⁴³. Ею Церковь молит человеколюбца Бога душу усопшего упокоить «в месте светле, в месте злачне, в месте покойне, отонюдуже отбеже болезнь, печаль и воздыхание», и простить «всякое согрешение, содеянное словом или делом, или помышлением». Мы хорошо сознаем, «яко несть человек, иже жив будет и не согрешит: Ты бо един кроме греха, правда твоя, правда во веки, и слово твое истина». Молитва эта, употребляемая в Церкви христианской с глубокой древности⁴⁴, заключает в себе самые задушевные мысли и чаяния крепко верующего человека и преисполнена глубоких симпатий к почившему. С данною молитвою, в самом живом и непосредственном отношении по содержанию, стоит и отпустительный возглас в чинах погребений и панихид, предваряемый, в виду своей особой важности, возглашением диакона: «Премудрость». «Воскресый из мертвых Христос истинный Бог наш», по молитвам святых, как мы веруем, «душу от нам приставльшегося раба своего» в селениих праведных учинит, в недрах Авраама упокоит и с праведными причтет»⁴⁵.

Но самым тяжким нареканием и даже, скажем прямо, издевательством со стороны нашего маститого писателя, стоящего пред вратами смерти, подвергся чин христианского погребения и те обряды, какими воздают, «последний долг» умершему человеку св. Церковь и близкие, оставшиеся в живых. Мы уверены, что и с этими обрядами, и с главнейшими из песнопений этого умилительного чина православной Церкви знакомы более или менее все из наших слушателей, а потому, тешить себя надеждою, ни в ком из них не видеть сочувствующих крайним взглядам нашего писателя на данное чинопоследование.

В самом деле, обряды, какими ми воздаем последний долг почившему, ясно говорят нам, что и мы сами, а тем более св. православная Церковь, далеки от мысли, что почившие наши: отец, брат, сын, мать, дочь, – «противная, ненужная вещь», от которой мы спешили бы отделаться, чтобы она «не мешала нам живым». Напротив, все мы, без различия общественного положения и материального благосостояния, удрученные тяжелым горем потери « предстоящей разлуки с дорогим существом, спешим проявить к нему самые нежные знаки внимания и попечительности, на которые, к глубокому сожалению, мы не всегда бываем щедры при их жизни. Mы одеваем умерших в лучшие одежды, украшаем цветами, полагаем в богатые гробы, возлагаем венки, устрояем пышные погребальные церемонии, устилаем последний путь покойника до могилы зеленью, воздвигаем им склепы, ставим над прахом их дорогие мавзолеи и памятники и т. д.

Св. Церковь, разделяя скорбь «с плачущими и болезнующими и чающими Христова утешения», со своей стороны, дарит прах усопшего еще большими знаками внимания и почтения. Главу усопшего, как доброго воина своего, подвизавшегося за благо св. Церкви и течение свое скончавшего, она увенчивает венцом с изображениями ликов Христа, Богоматери и св. Иоанна Предтечи; в руки влагает крест – Символ нашего спасения, или полагает на персех его св. икону, как знак его веры и принадлежности к Церкви; гроб покрывает покровом с изображением креста из парчи, из которой, обыкновенно, приготовляются церковные облачения священно-служителей и одеяния предметов священных, употребляемых в храме, указуя этим, что прах усопшего – святыня и находится под особым попечением, покровом Матери св. Церкви. Прах почившего она именует «мощами» (τὰ λείψανα)⁴⁶, т. е. таким именем, которое усвояется только телам святых мужей, прославленным чудесным нетлением; близ гроба почившего, как у святыни, она возжигает свечи, воскуряет фимиам, воздает усопшему целование, начиная с предстоятеля Церкви до последнего верующего, присутствующего, при совершении обряда, возливает на него св. елей, а в древности и св. миро, умащая его, по словам экзегетов православного богослужения, за то, что «усопший потрудился в священных подвигах и достиг совершенства»⁴⁷, и сопровождает, наконец, до могилы ангельским песнопением: «Святый Боже». Одним словом, к праху почившего православного христианина св. Церковь наша относится, как нежная любящая мать.

По ее воззрению, прах усопшего – не «противная,» ненужная вещь», «мешающая живым», а «по образу Божию созданная красота»⁴⁸, храм Божий, жилище Духа Божия (1 Коринф. 3:16–17; 6:19–20), удове Христовы (6:15), орган и проводник благодати Духа Святаго в душу человека (Иоан. 3:5; 6:56–58) через таинства крещения, миропомазания, приобщения Тела и Крови Христовых и чрез другие обряды и молитвословия св. Церкви, а поэтому предмет священный и достойный благоговейного почитания.

И у кого из нас достанет смелости отрицать тот общеизвестный факт, что эти-то, именно, указанные нами сейчас торжественные обряды христианского погребения, и нежное любовное отношение к нашим бренным останкам, со стороны нашей Матери Церкви, и дают всем умирающим· с упованием (1Фес. 4:14) тот подъем нравственных сил, при котором и сама смерть не есть страх, а желанная гостья, предвестник новой жизни с Господом навсегда (ст. 17). Умирающий в мире с Церковью спокоен и хорошо сознает, что св. Мать наша, Церковь, не только воздаст достодолжную дань почтения его бренному телу, но не забудет и о жившей в нем душе до скончания века, доколе стоит, молясь об ее упокоении «со святыми», в «месте злачнее», в «месте покойнее». Умрут все близкие родные, горячо оплакивающие гроб почившего, забудут «сродницы, и знаемии», могильный холм зарастет травою и утратит всякий след того, что под ним покоится прах почившего, но св. Церковь будет, достойному своему сыну возглашаетъ «вечную память», и при том воистину вечно, до скончания мира. (О, какое было бы счастие для человека, если бы он, когда-нибудь сподобился вечной памяти с похвалами) Напротив, каким холодом и ужасом охватывает душу человека мысль о смертном часе, при сознании, что он одинок в этом мире, и ему некому, как говорят, «закрыть глаза» при последнем вздохе. Нужно ли рисовать вам теперь мрачную картину смерти человека, который заранее звает, что св. Церковь не прострет своего покрова над его прахом и не проводит его своими умилительными песнопениями до могилы?..

Но христианское погребение не есть только награда со стороны св. Церкви своему сыну за доблестный подвиг преданности ей и служения по мере сил ее интересам и бла- гу, но есть, так сказать, религиозная манифестация, торжество православной Церкви, созданное ею с тою целью, чтобы, с одной стороны, возбудить ревность и усердие в жи- вых членах, изнемогающих, нередко, в несении возложенного на них креста, с обещанием и им такой же награды от нее в будущем, а с другой, пользуясь наглядным доказательством, пред прахом почившего, предложить в своих религиозных обрядах, молитвословиях и песнопениях самые красноречивые уроки суетности и скоротечности нашего пребывания на земле, необходимости презрения ко всему мимолетному и преходящему и достойного пригоговления себя здесь, на земле, для царства небесного, – одним словом, всего того, что касается неба и мало относится к земле, с чем имеют дело волхвования, заговоры, волшества, суеверные заклинания и т. д. И нужно отдать полную справедливость, что, для выполнения указанной цели, Церковь весьма искусно воспользовалась произведениями двух величайших церковных писателей св. Ефрема Сирина и св. Иоанна Дамаскина. Горячий и воодушевленный проповедник покаяния и бренности человеческого естества и суетности жизни на земле дает прекрасный материал для высокоталантливых и поэтических творений знаменитого Иоанна Дамаскина, скромно именующего себя в надписаниях «монахом Иоанном»⁴⁹, и оба они вместе переполняют чин христианского погребения такими образцовыми, во всех отношениях, песнопениями и молитвами, которые производят неотразимо глубокое впечатление даже на людей, не принадлежащих к православной Церкви.

В стихирах погребального чина изображается прежде всего суета человеческой жизни. «Как житейская сладость, поет св. Церковь в стихирах самогласных, пребывает печали непричастна; как ли слава стоит на земли непреложна; вся сени немощнейшая, вся соний прелестнейша единым мгновением, и вся вся смерть приемет...» «Яков живот наш есть; цвет, и дым и роса утренняя воистину. Приидите убо узрим на гробех ясно, где доброта телесная, где юность, где суть очеса и брак плотский; вся увядоша, яко трава вся потребишася»,..⁵⁰ – «Вся суета человеческая, елика не пребывают по смерти: не пребывает богатство, не сшествует слава: пришедши бо смерти, сия вся потребишася...»⁵¹ – «Где есть мирское пристрастие; где есть привременное мечтание; где есть злато и сребро; где есть рабов множество и молва; вся персть, вся пепел, вся сень...»⁵² – «Идем путем вечным, предстояще якоже осуждены, доле маающе вси лицами. Где тогда доброта; где пенязи; где слава тогда жития сего\ ничто же сих тамо поможет нам...»⁵³

Слава человеческая, молва народная, знатность, богатство, красота – все это суета и ничтожество потому, что все это остается здесь на земле и не следует за умершим по ту сторону нашей жизни, и все это никого не избавляет от общей человеческой участи – смерти, подкрадывающейся неожиданно. «Странное смерти таинство: надходит бо всем в безгодии, естество растлевается нуждею, старцы взимает, игумены, книжники, учители суетная мудрствующия тлит»...⁵⁴ «Колицы убо внезапу восхитишася от самех сосцов во гроб, и спрягошася спряжением вечным, и сотвориша плачь неиждивимый, и от чертога не восташа: но вкупе брак, вкупе гроб, вкупе спряжение, вкупе и распряжение, вкупе смех, вкупе и плачь».⁵⁵

В виду ничтожества и кратковременности человеческой жизни и неожиданности смерти, которая не щадит ни пола, ни возраста, св. Церковь приглашает всех верующих, смотря на гроб усопшего, перестать думать о привременном. «Приидите и видите вси странное и грозное видение всеми познаваемое, образ ныне видимый, и никому мудр- ствуйте привременная. Днесь душа от тела разлучается, к вечному преставляему миру: в путь бо идет, имже николиже шествова, к св. Судии нелицеприемному, идеже предстоят ангеловъ чини. Страшио бо, братіе мои. судище опо, идѣже вси нредстанемъ нази: овіи убо венчаеми, онии же посрамляеми. Темже возопиим к безсмертному Царю: егда имаши испытати сокровенная человеческая, пощади раба твоего, егоже приял еси, Господи человеколюбче».⁵⁶

Для большего усиления впечатления на предстоящих у гроба почившего, поэт христианский в песнопениях церковных говорит к ним от лица умершего. «Зряще мя безгласна, и бездыханна предлежаща, восплачите о мне, братие и друзи, сродницы и знаемии: вчерашний бо день беседовах с вами, и внезапу найде на мя страшный час смерт- ный. Но приидите вси, любящии мя, и целуйте мя последним целованием: не к тому бо с вами похожду, или собеседую прочее: к Судии бо отхожду, идеже несть лицеприятия: раб бо и владыка вкупе предстоят; царь и воин, богатый и убогий в равнем достоинстве: кийждо бо от своих дел или прославится, или постыдится. Но прошу всех и молю, непрестанно о мне молитеся Христу Богу, да не ниизведен буду по грехом моим на место мучения, но да вчинит мя, идеже свет животный».⁵⁷

«Спасайся, суетный животе, спасайтеся вси, друзи, сродницы же и чада: в путь бо иду, имже никогдаже шествовах. Но приидите, помянувше мою к вам любовь, последуйте и гробу предадите брение мое сие, и имущаго судите смиренную мою душу со слезами Христа молите, яко да огня измет мя неугасимаго».⁵⁸

Мысленно молю услышите, с труды бо сия и вещаю: вас бо ради сотворих рыдание, нежли имати кому к полъзе: но егда сие пети имате, поминайте мя иногдазваемаго. Мно- гажды бо вкупе свидохомся и в дому Божии вкупе пояхом». ³)

Среди погребальных стихир мы слышим нередко самое теплое утешение к плачущим, окружающим гроб почившего, утешения, исходящие опять от лица умершего. «Почто мене рыдаете люто, о человицы; почто всуе мятетеся; представленный всем провещевает. Смерть бо есть всем упокоение: отнюдуже глас Иова услышим, глаголюща: смерть мужу покой есть».⁵⁹

_«О мне не рыдайте, плача бо ничтоже начинах достойное, паче же самих себе согрешающих плачите всегда, сродницы и друзи, умерший зовет младенец: яко да искуса не возымете мучения».⁶⁰

«Что мя плачете младенда преставльшагося; лежай вопиет невидимо, несмь бо плачевный: младенцем бо определися праведных всех радость, достойная слезам не соде- лавшим дела, Христу бо воспевают».⁶¹

Все стихиры чинов погребений полны самых возвышенных христианских мыслей и глубоких человеческих чувствований, но наибольшею нежностью чувства проникнуты стихиры и песнопения в чине погребения младенческого. Потеря нежного любимого дитяти, обыкновенно, болезненно отзывается в сердце родителей, и св. Церковь в своих песнопениях стремится выразить самое горячее соболезнование безутешно плачущим родителям в следующих песнопениях:

«Многажды бо пред гробом сосцы биют и глаголют: о, сыне мой и чадо сладчайшее, не слышиши ли матере твоея, что вещает; се и чрево, носившее тя, чесо ради не глаголеши, яко глаголать еси нам; но тако молчиши глаголати с вами: Аллилуия».⁶²

О, ктο не восплачет, чадо мое, еже от жития сего плачевное твое преставление! Яко младенец незрелый от матерних объятий, ныне яко птенец скоро отлетел еси, и к Создателю всех избегл еси.

О, чадо, кто не восплачет, зря твое ясное лицо увядаемо, еже прежде, яко крин красний!

О, кто не возстенет, чадо мое, и с плачемые возопиет многое твое благолепие и красоту жительства твоего! Якоже бо корабль следа не имый, сице зашел еси он очию скоро. Придите, друзи мои, сродницы и ближнии, вкупе со мною сего целуем, ко гробу посылающе».

Но исчерпать всего богатства мыслей, высокого поэтического вдохновения и чистого христианского миросозерцания, какое представляют обряды, молитвословия и песнопения чинов христианского погребения, а равно и других молитвословий по различным случаям нашей жизни, нет никакой возможности. Желательно верить, что и на основании представленного материала, извлеченного нами непосредственно из Требника, у людей непредубежденных и ищущих истины, едва ли найдется смелость утверждать, что эти произведения великого богословского ума и чистой христианской поэзии имеют хоть какое-нибудь сходство с вышеприведенными образцами народного творчества, известными под Именем отреченных молитв, заговоров, заклинаний и т. п. Вашему просвещенному уму и вашей совести предоставляем решить вопрос: есть ли во всем, что мы сказали доселе об обрядах, чинопоследованиях и молитвословиях, содержимых в нашем Требнике, что-нибудь такое, что, действительно, было бы грубо и «низлежало», полно «грубых суеверий», и напоминало бы народные «приемы колдовства, приспособленные ко всем возможным случаям жизни»?⁶³ Напротив, делать сопоставления молитв, чинопоследований и обрядов Требника с памятниками народного творчества, созданного людьми невежественными, с целью эксплуатировать народную детскую веру и слабо развитое религиозное миросозерцание, при полном непонимании сил природы и суеверном перед нею страхе, не значит ли со стороны нашего писателя поступать «произвольно, неосновательно», взводить на наш Требник заведомую «клевету», скажем более, даже «подстрекать к дурным чувствам и поступкам»⁶⁴ (Пользуемся словами нашего писателя, обращенными к Св. Синоду) людей мало знакомых с этою книгою, слабых и неустойчивых в вере православной, но слепо верующих в авторитет художника русского слова, когда-то умеющего будить «лучшие чувства» в среде своих почитателей?

В частности, по отношению к чину православного христианского погребения, в опровержение крайне грубого издевательства над ним» со стороны нашего маститого писа- теля, возстали, неожиданно, на защиту самые близкие лица к нему. В известном письме к высокопреосвященному митрополиту петербургскому Антонию супруга нашего писателя прямо сознается, что «горестному ее негодованию нет пределов», и, главным образом, потому, что она узнала «о секретном распоряжении Синода священникам – не отпевать в церкви Льва Николаевича в случае его смерти»⁶⁵. Хорошо понимая, какого великого утешения она и прочие члены ее семьи лишаются в христианском погребении, она, под впечатлением «острого порыва своего огорчения», в виде угрозы Св. Синоду намеревается, незаконным образом, даже через «непорядочного священника путем подкупа, «за большие деньги»⁶⁶ добиться отпевания своего мужа, и молитв Церкви, в чем никогда не отказывает наша Мать-Церковь никому из своих истинных чад, как бы низко в ранге общественного положения здесь, на земле, он ни стоял, и предлагает это всегда охотно и туне, даром. В этом случае, совершением христианского погребения над неверующим мужем, она, как выяснил ей в ответе, исполненном достоинства и такта, первосвятитель русской Церкви, высокопреосвященный митрополит Антоний, в порыве своего негодования, она готова даже «допустить преступную профанацию священного обряда»,⁶⁷ потому что «без веры не полезна молитва». «Молитва учреждена в Церкви, как говорит приснопамятный святитель московский Филарет, не как благовидный обряд, но как духовная помощь и орудие к привлечению благодати Божией, милующей и спасающей, которой наш писатель «не требует», и существования которой в Церкви он «не признает»⁶⁸. Но, решаясь на преступную профанацию священного обряда, супруга нашего писателя, как известно ныне из последней его исповеди, идет и вопреки, «написанного им в завещании своим близким», а следовательно, и ей, распоряжения – «не допускать к нему церковных служителей и мертвое тело убрать поскорей», «как убирают всякую противную и ненужную вещь».⁶⁹ Так велика в человеке, воспитанном в духе веры православной [и непорывающим связи с Церковью православною, хотя и своеобразно понимающим эту Церковь, потребность в христианской молитве и в обрядах нашей православной Церкви! Нужно ли говорить о людях, истинно верующих и глубоко религиозных, для которых отсутствие всего этого в нашей Церкви казалось бы непроглядною тьмою, веяло бы в душу человека ужасным холодом.

Все мы, истинные чада нашей Матери-Церкви, живем в лучшем из миров, но все мы – странники и пришельцы в нем. На долю нашу выпадают отрадные минуты блаженной радости, но, большею частию, жизнь наша проходит среди искушений, бед и скорбей, и иногда, тяжелых настолько, что мы падаем и изнемогаем. Как в светлые минуты радостей, так особенно в тяжелые дни скорбей и неудач, все мы нуждаемся в укрепляющей благодати Божией, которая низводится в нашу душу по молитвам св. Церкви, при помощи нашего Требника или великого Молитвослова. Труждающийся в поте лица, обремененный тяжелыми невзгодами жизни, удрученный скорбями, переживающий светлые минуты радости и семейного счастия – каждый найдет для себя ответ в этой книге, соответственно своему данному положению и настроению. Пусть же эта книга, обнажающая жизнь христианина во всех ее разнообразных проявлениях, перестанет быть книгою только библиотек церковной и приходского пастыря, а сделается настольною книгою в доме каждого православного христианина, займет место рядом с Библиею или св. Евангелием. При близком и всестороннем знакомстве с содержанием этой книги, глумления над нею будут невозможны, мы лучше и сознательнее будем относиться к христианским обрядам, а вместе с этим, научимся и глубже, и горячее любить нашу святую православную Церковь – нашу Мать кормилицу, поилицу, защитницу, покровительницу и молитвенницу до скончания мира.