Глава 12. Таинство причастия

Исполнися и совершися елико по нашей силе, Христе Боже наш. Твоего смотрения таинство: имеем бо смерти Твоея память, видехом воскресения Твоего образ, исполнихомся бесконечныя Твоея жизни, насладихомся неистощаемыя Твоея пищи, еяже и в будущем веце всем нам сподобитися благоволи, благодатию безначальнаго Твоего Отца, и святаго и благаго и животворящаго Твоего Духа... (Молитва на потребление Св. Даров, Литургия св. Василия Великого.)

За века своего длительного развития Литургия подвергалась многим изменениям. Но не было в ней изменения более глубокого и более значительного, чем то, которым по сей день отмечена последняя часть евхаристического священнодействия – чин причащения Святым Дарам Тела и Крови Христовых. Поскольку же часть эта поистине завершает и исполняет святейшую тайну Евхаристии, а тем самым и всю Литургию, остановиться на ней, вернее, на исказивших ее изменениях, мы и должны в начале этой последней главы.

С самого начала причастие всех верных на Литургии воспринималось Церковью как очевидная цель Евхаристии и осуществление слов Спасителя: «да ядите и пиете за трапезой Моею в Царстве Моем» (Лк. 22:30). Поэтому «формою» Евхаристии была трапеза, исполнением ее – общее причащение. Все это самоочевидно и в православной перспективе не требует доказательств.

Объяснения требует факт постепенного в истории отпадения все большего числа членов Церкви от этого восприятия Евхаристии, сведение ее к восприятию индивидуальному. Современный верующий и церковный человек не видит необходимости приступать к причастию за каждой Литургией. Из Катехизиса он узнает, «что Церковь матерним гласом завещевает исповедоваться перед духовным отцом, и причащаться Тела и Крови Христовых, ревнующим о благоговейном – четырежды в год, или и каждый месяц, а всем непременно – однажды в год» (М. Филарет, Катехизис, Прав. Испов., ч. I, вопрос 90). Желающий приобщиться должен обязательно приступить к Таинству покаяния, и, наконец, это нужно подчеркнуть, если какой-либо мирянин и возжелает причастия «сверх обычной нормы», то желание это, за неимением и полным отсутствием ссылок на соборное, церковное восприятие таинства, характеризуется обычно как искание «более частого причащения», а не как исполнение членом Церкви своего христианского призвания, исполнения своего членства в Теле Христовом. Все это так прочно вошло в церковную жизнь и укрепилось в ней, что в Катехизисе имеются особые вопросы о том – «какое участие в Божественной Литургии могут иметь те, которые только слушают ее, а не приступают ко святому причащению?» Ответ на это: «Они могут и должны участвовать молитвой, верой и непрестанным воспоминанием Господа нашего Иисуса Христа, который именно повелел сие творить в Его воспоминание» (заметим, именно вкушение Даров заповедал Христос в словах: «приимите, ядите... пейте от нея вси...»). Заметим также, что вопросы эти – о не-причащающихся, и ответы на них относятся фактически к огромному большинству Церкви, а не к каким-либо исключительным случаям. Увы, исключение в этом учении составляют причащающиеся...

Что же произошло? Как совершилась и почему веками держится эта метаморфоза в восприятии – не только церковным народом, но и епископатом, духовенством и, наконец, богословами – самой сущности Евхаристии, сведение ее к «одному из таинств», одному из «средств освящения». Как это ни покажется странным, попыток ответить на эти вопросы мы почти не находим в нашем официальном академическом богословии. Между тем, как я заметил выше, речь идет не просто об эволюции церковной дисциплины, упадке благочестия, западных влияниях и т. д., а о духовном повороте в самосознании, самовосприятии Церкви в целом. Речь идет, иными словами, об экклезиологическом кризисе, на котором мы и сосредоточим наше внимание.

Самое распространенное обычное объяснение постепенного исчезновения причастия – как участия в исполнении Церкви – состоит в ссылке на недостоинство подавляющего большинства мирян приступать часто к чаше и потому необходимости для них как бы дополнительных требований и гарантий. Миряне живут в миру, в постоянном контакте с его нечистотой, неправдой, греховностью, ложью и потому нуждаются в особом очищении, особом приготовлении, особом усилии раскаяния.

Это объяснение я называю благочестивым, ибо оно действительно в лучших своих выражениях и объяснениях исходит из сознания греховности, из «уважения», к святыне, из страха перед своим недостоинством. В том или ином виде страх этот присущ всякой религии. В средневековом христианстве он пронизывал всю жизнь: «Согрешихом, беззаконновахом, неправдовахом пред Тобою...». Нравственным идеалом общества, не всегда соблюдаемым, но оказавшим огромное влияние на христианское общество, становится аскетизм, часто в его крайней форме. А упадок белого духовенства, засвидетельствованный, например, в канонах, составленных Трулльским Собором (691 г.), приводит к тому, что к монашеству переходит и возглавление церковной жизни. Мы не имеем возможности останавливаться здесь на причинах и формах этого многогранного процесса. Важно для нас то, что он приводит постепенно к клерикализации Церкви, ко все большему отдалению друг от друга духовенства и мирян. Меняется вся атмосфера Церкви. В конце IV века св. Иоанн Златоуст писал в своем толковании «2 беседы на 2 Послание к Коринфянам»: «Но есть случаи, в которых священник отличается от подначального, например, когда должно приобщаться Святых Тайн. Мы все одинаково удостаиваемся их. Ныне не так, ибо всем предлагается одно Тело и одна чаша... и мы все равно друг друга лобызаем...».

Но в конечном итоге сакрализация и клерикализация побеждают. Это видно и в развитии храма и его устройства, которое все больше и больше подчеркивает отделение мирян от духовенства, и тот же Златоуст писал: «Когда пришел Христос и пострадал вне города, то очистил всю землю, сделал всякое место удобным для молитвы... Хочешь ли знать, как вся земля, наконец, сделалась храмом и как всякое место стало удобным для молитвы». Но толкование и храма и литургии в этом ключе довольно рано исчезло из Церкви. Вход в алтарь, приближение к святилищу оказалось запретным мирянам, их присутствие на Евхаристии стало пассивным. Она совершается за них, для них, но в совершении ее они не участвуют. Если раньше черта, отделяющая «мир сей» от Церкви, обнимала собою мирян, то теперь она исключает их, и об этом как раз и свидетельствует определение их как мирян (κοσμικι), а не как прежде – лаиков, членов народа Божия (λαος), людей, взятых в удел и своих Богу...

В наши дни приготовление к причастию – и это понятно в свете сказанного выше о восприятии причастия как акта частного, личного – стало приготовлением также частным. В наших молитвословах печатаются молитвы перед причастием, но в сам текст и обряд Литургии они не входят, за исключением двух-трех, читаемых перед самым причащением. В молитвословы включены и благодарственные молитвы после причащения, тоже частные и в саму Литургию не включенные. Да это и понятно, поскольку далеко не все, присутствующие на Литургии, приступают к Чаше, и для них, следовательно, эти молитвы были бы номинальными. Состав, практика, время чтения этих молитв разнятся друг от друга, как разнятся и включенные в них предписания о пощении. Взятые сами по себе, эти молитвы – в большинстве своем прекрасны, одухотворены и бесконечно полезны. Речь, следовательно, идет не о них, а о месте их в Литургии, в Таинстве.

Дело в том, что нигде в Литургии, от начала анафоры, то есть Литургии верных, и до самого конца ее, мы не находим ни одной ссылки на участие в ней двух категорий молящихся: причащающихся и непричащающихся Святых Тайн. Напротив, мало-мальски внимательное чтение пре-анафоральных, анафоральных и пост-анафоральных молитв не может не убедить нас в том, что после отослания оглашенных (а в ранней Церкви – и «кающихся»), «дверем затворенным» совершается Евхаристия – одновременно и принесение бескровной жертвы, и приуготовление верных к причащению Святых Тела и Крови Господа:

Паки и многажды Тебе припадаем,

и Тебе молимся, благий и человеколюбче,

яко да призрев на моление наше,

очистиши наша души и телеса

от всякия скверны плоти и духа,

и даси нам неповинное и неосужденное предстояние

Святаго Твоего жертвенника.

Даруй же, Боже, и молящимся с нами

преспеяние жития и веры и разума духовнаго:

даждь им всегда со страхом и любовию служащим Тебе,

неповинно и неосужденно причаститися

Святых Твоих Тайн,

и небесного Твоего царствия сподобитися.

(Молитва верных вторая. Литургия св. Иоанна Златоуста).

Тебе предлагаем живот наш весь

и надежду, Владыко Человеколюбче,

и просим, и молим, и милися деем:

сподоби нас причаститися

небесных Твоих и страшных тайн,

сея священныя и духовныя трапезы,

с чистою совестию, во оставление грехов,

в прощение согрешений, во общение Духа Святаго,

в наследие Царствия небеснаго,

в дерзновение еже к Тебе, не в суд или во осуждение.

(Молитва перед Отче наш, Литургия св. Иоанна Златоуста).

Господи Боже наш, создавый нас и введый в жизнь сию,

показавый нам пути во спасение,

даровавый нам небесных тайн откровение:

Ты бо еси положивый нас в службу сию

силою Духа Твоего Святаго:

благоволи убо, Господи, быти нам служителем

Новаго Твоего Завета,

слугам святых Твоих таинств:

приими нас, приближающихся Святому Твоему жертвеннику,

по множеству милости Твоея,

да будем достойни приносити Тебе

словесную сию и бескровную жертву

о наших согрешениях и о людских невежествиях:

юже прием во святый

и пренебесный и мысленный Твой жертвенник,

в воню благоухания,

возниспосли нам благодать Святаго Твоего Духа.

(Молитва приношения, по поставлении на Святом Престоле Божественных Даров. Литургия св. Василия Великого).

И наконец –

нас же всех, от единого хлеба и чаши причащающихся,

соедини друг ко другу во единого Духа причастие...

(Анафора. Литургия св. Василия Великого).

Вряд ли можно яснее явить органическую связь анафоры, принесения даров, бескровной жертвы хвалы с приуготовлением к причастию. В Святых Дарах мы опознаем Святое Тело и Кровь Христову, жертву, принесенную Христом «о всех и за вся», в причастии же принимаем ее с верой, надеждой и любовью в единстве со Христом, с Его жизнью, Его царством...

В отделении одного от другого, как это ни страшно сказать, ущербляется подлинный смысл Евхаристического Таинства, оно начинает восприниматься уже не как исполнение Церкви, явление Царства Божьего и новая жизнь, а как вкушение «вещественной святыни», превращающее таинство, по словам А. С. Хомякова, в какое-то «анатомическое чудо». Именно здесь вскрываются все тупики объяснения Евхаристии. «Обе стороны (протестантская и католическая – А. Ш.) только и делают, – продолжает Хомяков, – что либо отрицают, либо утверждают чудесные изменения известных земных элементов, никак не понимая, что существенный элемент каждого таинства есть Церковь, и что собственно для нее одной и совершаются таинства, без всякого отношения к законам земного естества. Кто презрел долг любви, тот утратил и память об ее силе, утратил вместе и память о том, что есть реальность в мире веры».

Напомним, прежде всего, чин или порядок приготовления, каким он дошел до нас в византийском литургическом предании. Я не буду говорить о проскомидии, о которой мы уже говорили выше. Ограничимся Литургией верных.

Непосредственно после эпиклезы предстоятель начинает чтение молитвы ходатайства. Точнее, эту молитву можно было бы определить как молитву собирания Церкви – Тела Христова, явления ее во всей полноте:

Нас же всех, от единого Хлеба и Чаши

причащающихся, соедини

друг ко другу во единого Духа причастие, и

ни единого нас в суд или во осуждение сотвори причаститися

Святаго Тела и Крови Христа Твоего.

Но да обрящем милость и благодать

со всеми святыми от века Тебе благоугодившими, –

праотцы, отцы, патриархи, пророки, апостолы,

проповедники, благовестники, мученики, исповедники,

учительми, и со всяким духом праведным, в вере скончавшимся.

Изрядно о пресвятей, пречистей,

преблагословенией, славней Владычице нашей

Богородице и Присно деве Марии,

О святем Иоанне Пророце, Предтечи и Крестителе,

о святых и всехвальных апостолех

и о всех святых Твоих,

ихже молитвами посети нас Боже.

И помяни всех прежде усопших о надежди

воскресения жизни вечныя.

И упокой их, идеже присещает свет Лица Твоего.

Еще молим ти ся, помяни, Господи,

Святую Твою Соборную и Апостольскую Церковь,

юже от конец даже до конец вселенныя,

и умири ю, юже наздал еси

честною Кровию Христа Твоего,

и святый храм сей утверди даже до скончания века.

Помяни, Господи,

иже дары сия Тебе принесших,

и о нихже, и имиже, и за нихже сия принесоша.

Помяни, Господи, плодоносящих и добротворящих

во святых Твоих церквах, и поминающих убогия:

воздаждь им богатыми Твоими и небесными даровании,

даруй им вместо земных небесная,

вместо временных вечная, вместо тленных нетленная.

Помяни, Господи, иже в пустынях

и горах, и вертепех, и пропастех земных.

Помяни, Господи, иже в девстве, и благоговении,

и постничестве, и в чистем жительстве пребывающих.

(Молитвы о властях).

Помяни, Господи, предстоящия люди,

и ради благословных вин оставльшихся,

и помилуй их и нас, по множеству милости Твоея:

сокровища их исполни всякаго блага,

супружества их в мире и единомыслии соблюди,

младенцы воспитай, юность настави, старость поддержи,

малодушныя утеши, расточенныя собери,

прельщенныя обрати, и совокупи святей

Твоей Соборной и Апостольской Церкви,

стужаемыя от духов нечистых свободи,

плавающим сплавай, путешествующим сшествуй,

вдовицам предстани, сирых защити,

плененныя избави, недугующия исцели.

На судищи, и в рудах, и в заточениих,

и в горьких работах, и всякой скорби,

и нужде, и обстоянии сущих Помяни, Боже.

И всех, требующих великаго Твоего благоутробия,

и любящих нас, и ненавидящих, и заповедавших

нам недостойным молитися о них, и вся люди Твоя

помяни, Господи Боже наш, и на вся излей

богатую Твою милость, всем подая

яже ко спасению прошения.

И ихже мы не помянухом неведением,

или забвением, или множеством имен,

Сам помяни, Боже, ведый коегождо возраст и именование,

ведый коегождо от утробы матере его:

ты бо еси, Господи, помощь беспомощным,

надежда безнадежным, обуреваемым Спаситель,

плавающим пристанище, недугующим врач:

Сам всем вся буди, ведый коегождо,

и прошение его, дом, и потребу его.

Избави, Господи, град сей, и всякий град

и страну от глада, губительства, труса,

потопа, огня, меча, нашествия иноплеменных

и междоусобныя брани.

(Об епископах).

В первых помяни, Господи, (имярек),

егоже даруй Святей Твоей Церкви,

в мире, цела, честна, здрава, долгодействующа,

право правяща слово Твоея истины.

Помяни, Господи, по множеству щедрот Твоих,

и мое недостоинство,

прости ми всякое согрешение, вольное же и невольное:

и да не моих ради грехов возбраниши

благодати Святаго Твоего Духа от предлежащих Даров.

Помяни, Господи, пресвитерство,

еже во Христе диаконство,

и весь священнический чин,

и ни единаго же нас посрамиши,

окрест стоящих Святаго Твоего жертвенника.

Посети нас благостию Твоею, Господи,

явися нам богатыми Твоими щедротами:

благорастворены и полезны воздухи нам даруй,

дожди мирны земли ко плодоносию даруй:

благослови венец лета благости Твоея:

утоли раздоры церквей,

угаси шатания языческая,

еретическая востания скоро разори

силою Святаго Твоего Духа:

всех нас приими в Царство Твое,

сыны света и сыны дне показавый,

Твой мир и Твою любовь даруй нам,

Господи Боже наш, вся бо воздал еси нам.

И даждь нам единеми усты

и единем сердцем славити и воспевати

пречестное и великолепое Имя Твое,

Отца и Сына и Святаго Духа,

и ныне и присно и во веки веков.

Аминь.

И да будут милости великаго Бога

и Спаса нашего Иисуса Христа со всеми вами.

И со духом твоим.

(Литургия св. Василия Великого).

Я привел текст этой молитвы целиком, потому что она яснее и лучше всего раскрывает смысл того «приготовления к причастию», которое с нее и начинается в строе евхаристического священнодействия. Как я сказал уже выше, молитва эта собирает и соединяет воедино все космическое, экклезиологическое и эсхатологическое содержание Евхаристии, и тем самым являет, дарует нам саму сущность причастия, сущность Тела Христова и новой во Христе жизни. Но не случайно, не из любви к повторениям, мы не сразу призываемся приступить к Чаше, а предваряем причащение этой изумительной молитвой, словно замедляя ритм евхаристии. Ибо не в том причина этого замедления, чтобы мы лишний раз покаялись и приготовили себя к вкушению святыни, а в том, чтобы во всей полноте исполнила себя Церковь как Таинство Царства, как реальности нового времени и новой жизни.

Я назвал молитву ходатайства космической:

Посети нас благостию Твоею, Господи,

явися нам богатыми Твоими щедротами,

благорастворены и полезны воздухи нам даруй,

дожди мирны земли к плодоносию даруй,

благослови венец лета Твоего...

Я назвал ее экклезиологической:

утоли раздоры церквей,

угаси шатания языческая,

еретическия востания скоро разори

силою Святаго Твоего Духа.

И, наконец, я назвал ее эсхатологической:

всех нас приими в Царство Твое,

сыны света и сыны дне показавый,

Твой мир и Твою любовь даруй нам,

Господи Боже наш, вся бо воздал еси нам.

Итак – мир, Церковь, Царство. Все творение Божие, все спасение, все исполнение. Небо на земле. Единые уста и единое сердце, единое прославление и воспевание пречестного имени – Отца, Сына и Святого Духа, ныне и присно, и во веки веков. Аминь. Вот сущность этой великой, завершительной молитвы, вот последняя мольба Евхаристии, соединяющая вокруг Агнца Божьего, во Христе – весь духовный мир, начиная с Богоматери и святых и кончая всем – сам всем вся буди.

Вот что, каждый раз совершая Евхаристию, мы призываемся узреть, осознать, воспринять, во что должны погрузить все наше сознание, всю любовь, все желание, прежде чем подойти «к бессмертному Царю и Богу нашему...».

По-настоящему только теперь, после завершения ходатайственной молитвы, вступаем мы в то, что выше назвали частным приготовлением к причастию: то есть приготовлением к нему не всем собранием, не всей Церковью, но молением о личном очищении каждого из нас:

...яко да чистым свидетельством совести нашея приемлюще часть святынь Твоих, соединимся святому Телу и Крови Христа Твоего: и приемше их достойне, имамы Христа живуща в Сердцах наших, и будем храм Святаго Твоего Духа. Ей, Боже наш, и да ни единаго же нас повинна сотвориши страшным Твоим сим и небесным тайнам, ниже немощна душею и телом, от еже недостойне сих причащатися: но даждь нам даже до последняго нашего издыхания достойне приимати часть святынь Твоих, в напутие жизни вечныя, во ответ благоприятен, иже на страшном судищи Христа Твоего, яко да и мы со всеми святыми, от века Тебе благоугодившими, будем причастницы вечных Твоих благ, ихже уготовал еси любящим Тя, Господи.

Как видим, ударение переходит здесь с общего и как бы ликующего самоприготовления всей Церкви на личное приготовление каждого члена Церкви. Св. апостол Павел пишет Коринфянам: «всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе Он придет. Посему, кто будет есть хлеб сей или пить чашу Господню недостойно, виновен будет против Тела и Крови Господней. Да испытывает же себя человек, и таким образом пусть ест от хлеба сего и пьет из чаши сей. Ибо, кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем. Оттого многие из вас немощны и больны и немало умирает. Ибо если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы. Будучи же судимы, наказываемся от Господа, чтобы не быть осужденными с миром...» (1Кор. 11:26–32).

И не может быть никакого сомнения, что в духовности раннего христианства общее усиляет личное, а личное невозможно без общего. И, однако, между тогдашним восприятием как личного, так и общего и теперешним существует большая разница. Апостол Павел обличает верующих, которые недостойно причащаются, грозит им осуждением. Он зовет их испытывать себя. Но вот никогда, ни разу он не предлагает им выбора: «Вы, достойные, причащайтесь, а вы, недостойные, воздерживайтесь». Выбора, который мало-помалу привел к воздержанию чуть ли не большинства членов Церкви и к утере чувства и восприятия Евхаристии как общего дела, как литургии. Да и само чувство воздержания как бы иссякло, выдохлось, превратилось в своего рода дисциплинарное предписание («четыре раза в год»!), с обязательной исповедью, как своего рода билетом на причастие.

Ранняя Церковь знала, что никто во всем творении не достоин своими духовными подвигами, своим «достоинством» приобщаться Телу и Крови Христовым, и что поэтому приготовление состоит не в подсчитывании и анализе своей «подготовленности» и «не-подготовленности», а в ответе любви на любовь – «да и мы со всеми святыми, от века Тебе благоугодившими, будем причастницы вечных Твоих благ, ихже уготовал еси любящим Тя, Господи...». На возглас предстоятеля: «Свят Господь Бог наш!» – Церковь отвечала: «Един свят, един Господь, Иисус Христос, во славу Бога и Отца. Аминь». Но, утверждая, провозглашая это исповедание, знала, что всем открыты врата в «вожделенное отечество» и что «не будет разлучения, о други!».

И потому заканчивается это приготовление в единстве общего и частного – Молитвой Господней, молитвой, данной нам самим Христом. Ибо, в конечном итоге, все зависит от одного: можем ли мы, «желаем ли желанием», всем существом, и несмотря на все наши недостоинства, падения, измены, леность – принять слова этой молитвы как наши, захотеть их как наших:

Да святится Имя Твое,

да приидет Царствие Твое,

да будет воля Твоя

якоже на небеси и на земли...

В последнее время в Православной Церкви как бы обозначилось евхаристическое возрождение, выразившееся в первую очередь в желании все большим количеством мирян более частого причащения. Возрождение это происходит по-разному в разных местах и культурах. Но сколь ни радостно это возрождение, ему, я убежден, угрожает множество опасностей, главная из которых состоит в глубочайшей «сакрализации» Церкви. За века своего сосуществования с государствами и империями, Церковь сама превратилась в организацию, в институт по обслуживанию «духовных нужд» верующих, в организацию, с одной стороны, этим «нуждам» подчиненную, а с другой – их определяющую и ими управляющую. Черта, отделяющая мир от Церкви, но и сопрягающая их друг с другом, черта, столь очевидная для ранней Церкви, оказалась чертой, отделяющей мир от Церкви.

Я убежден, что подлинное возрождение Церкви начнется с возрождения евхаристического, но в полноте этого слова. Трагическим изъяном в истории Православия оказались не только неполнота, а, я не побоюсь сказать, отсутствие богословия таинств, сведение его к западным схемам и категориям мысли. Церковь – не организация, а – новый народ Божий, Церковь – не культовая религия, а – Литургия, обнимающая собою все творение Божье, Церковь – не учение о загробном мире, а – радостная встреча Царства Божьего. Она есть таинство Мира, таинство Спасения и таинство воцарения Христова.

Нам остается заключить эти далеко не полные рассуждения несколькими краткими заметками о самом чине причащения. Заметки эти преимущественно «технического» порядка, «культовые» в самом прямом смысле этого слова. Содержание их с желаемой полнотой изложил архимандрит Киприан (Керн). Поскольку и на них отразились те недостатки, о которых нам пришлось говорить выше, я и хочу суммировать их в самом главном.

Первый недостаток, по моему мнению, это изобилие символизма, не того символизма, о котором, как о таинственности всего творения Божьего, мы говорили выше, а о символизме аллегорическом, о присвоении каждому месту священнослужения особого смысла, делании его изображением чего-то, что не оно.

Так, например, о молитве на «раздробление Агнца» о. Киприан заключает: «В то время, пока певцы поют „аминь“ (надо его петь протяжно. Почему?), священник читает ту же тайную молитву перед раздроблением Агнца... Во время чтения этой молитвы дьякон, стоя перед царскими вратами, препоясуется крестообразно орарем. Обычно он это делает во время пения „Отче наш“ (кто же что и когда делает? – А.Ш.)». Но оказывается, что, по словам Симеона Солунского, «дьякон украшается орарем как бы некими крыльями, и покрывается благоговением и смирением, когда причащается, подражая в этом серафимам, которые, как сказано, имеют шесть крыльев, из которых двумя покрывают ноги, двумя лицо, а двумя летают с пением «свят, свят, свят...».

Второй недостаток – тайные молитвы, из-за которых подавляющее большинство мирян не знает, не слышит самого текста Евхаристии, лишено этого драгоценнейшего дара. И ведь никто и никогда не объяснил, почему «род избранный, царское священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы» (1Пет. 2:9), не может слышать молитвы, им же Богу приносимой?

Третий недостаток: разделение между духовенством и мирянами во время причащения, разделение трагическое по своим последствиям в церковном сознании, но о котором мы уже здесь неоднократно говорили.

Недостатков такого рода можно насчитать великое множество, но тема эта остается каким-то непонятным табу, и ее ни иерархия, ни богословы как будто не замечают. Все это нужно исполнять, но рассуждать об этом не позволено. Но я повторю то, что уже повторено много раз в этой книге: а именно, что все, что касается Евхаристии – касается Церкви, а что касается Церкви – касается Евхаристии, и всякий недуг в Литургии отражается на вере и на всей жизни Церкви. Ibi Ecclesia, ubi Spiritus Sanctus et omnis gratia, и нам, «окрест стоящим», надо молиться усердно Богу, дабы просветил Он наше внутреннее зрение светозарной простотой святейшего из святейших Таинств.

Божественная Литургия исполнена.

Благословляя престол Чашей, священник возглашает:

«Спаси, Боже, люди Твоя и благослови достояние Твое», и обращается священник ко святой трапезе и кадит трижды, глаголя:

«Вознесися на небеса, Боже, и по Всей земли слава Твоя».

И отвечает народ:

Видехом свет истинный,

прияхом Духа Небеснаго,

обретохом веру Истинную,

нераздельней Троице поклоняемся:

Та бо нас спасла есть.

И уносится с престола чаша.

Краткая ектенья, краткое благодарение за то, что и в настоящий день сподобил нас небесных Твоих Таинств:

исправи наш путь,

утверди нас в страхе Твоем вся,

соблюди нашу жизнь,

утверди наши стопы...

И вслед за тем – «с миром изыдем!«

Как ясно все, как просто и светло. Какой полнотой наполнено. Какой радостью пронизано. Какой любовью озарено. Мы снова в начале, где началось наше восхождение к Трапезе Христовой в Его Царствии.

Мы исходим в жизнь, чтобы свидетельствовать и исполнять свое призвание. Оно у каждого свое, и оно есть наше общее служение, общая Литургия – «во единого Духа причастие».

«Господи, хорошо нам здесь быти!» (Мф. 17:4).

ноябрь 1983 г.

1. Архим. Киприан (Керн). Евхаристия. YMCA-Press, 1977.

2. М. Скабалланович. Толковый Типикон. Объяснительное изложение Типикона с историческим введением. Киев, 1910.

3. А. А. Дмитриевский. Описание литургических рукописей православного Востока. II, Евхология. Киев, 1901.

4. Прот. Александр Шмеман. Введение в Литургическое Богословие. YMCA-Press, Париж, 1961.

5. Прот. Н. Афанасьев. Церковь Духа Святого: YMCA-Press, Париж. 1971.

6. Прот. Н. Афанасьев. Трапеза Господня. Изд. Рел.-Педагогического кабинета при Богосл. Институте, Париж, 1952.

7. И. И. Дмитриевский. Историческое, догматическое и таинственное изъяснение божественной Литургии. 2 изд., СПб., 1897, стр. 427.

8. И. А. Карабинов. Евхаристическая Молитва (Анафора). СПб., 1908.

9. Прот. И. Орлов. Литургия св. Василия Великого. СПб., 1909.

10. Б. И. Сове. Евхаристия в древней Церкви и современная практика. В сборнике «Живое предание», Париж, 1937.

11. Прот. А. Шмеман. За жизнь мира. RBR, Нью-Йорк, 1983.

12. Пространный Христианский Катехизис. Православные Кафолические Восточные Церкви. Изд. 41, Москва, 1845.

13. Прот. Е. Аквилонов. Научные определения Церкви и апостольское изъяснение о ней как о Теле Христовом.

14. Архиеп. Сильвестр. Учение о Церкви в первые три века христианства. Киев,1872.