Эволюционизм перед нравственным судом христианства

Редко на долю философских доктрин выпадает такая широкая популярность, какою в настоящее время пользуется так называемый эволюционизм. Его идеями насыщена умственная атмосфера, его терминология на языке у современной интеллигенции, его основоположения находят приложение в области всех наук и одинаково привлекаются к объяснению явлений как физических, так и духовных. Трудно было бы понять такое увлечение доктриною, которая не отличается ни новизною и оригинальностью своих идей, ни логическою стройностью их концепции, если не принять во внимание того особенного направления умов нашего времени, которому она больше всего удовлетворяет. Увлечение естествознанием, привычка постоянно вращаться в области внешнего опыта и упражнять свою мысль в индуктивных процессах естественно отвращает от метафизики, приучает сосредотачивать своё внимание на причинах вторичных, относительных, научает ограничивать весь интерес исследования только тем, как феномены сменяются одни другими и вытекают генетически друг из друга. А от таких навыков слагается метод мышления, прямо располагающий в пользу эволюционизма.

В самом деле, если рассматривать природу исключительно с эмпирической точки зрения, если всецело сосредоточиться лишь на изучении того, что подлежит чувственному опыту и наблюдению, не трудно прийти к убеждению, что, кроме чувственного, ничего другого и не существует и что наш мир есть нечто самозамкнутое и самодовлеющее, не предполагающее для своего бытия и развития никакой премирной Силы или Начала. С другой стороны, вращаясь постоянно в области научного детерменизма, т. е. изучая – по требованию естественнонаучного метода – явления природы в их взаимной связи и обусловливаемости и только с этой точки зрения определяя их смысл и значение, легко прийти к тому общему заключению, что мир есть целое, движущееся по необходимым законам саморазвития; а расширяя это понятие необходимости на всю область существующего, – прийти к отрицанию всякого влияния свободной личности (Божеской и человеческой) на мировое течение и к отрицанию самой свободы воли вообще.

Так близка для современного учёного опасность, при одностороннем увлечении эмпиризмом, перейти границу, отделяющую две разные сферы бытия – чувственную и сверхчувственную, духовную и материальную, слить и отождествить их в единстве монистического миропонимания. Эволюционисты это и делают, превращая эволюцию метода в эволюцию доктрины, в эволюцию самого бытия.

Теория эволюционизма не есть в строгом смысле философская система. Вопросы гносеологии и онтологии, составляющие центральные пункты всякой философии, она не ставит на переднем плане и для своей цели легко пользуется уже готовыми для них ответами, по большей части, в духе чистого материализма. Она берёт и рассматривает бытие не в его устойчивых, субстанциальных основаниях, а в его изменчивых, феноменальных обнаружениях. Она стремится объяснить мир в его текучести, понять законы и силы, управляющие мировым процессом, и отсюда уже определить смысл и значение каждого существа, каждого явления, имеющего место в мировом целом.

Материя и сила, атомы и движение – вот последняя и вечная основа, далее которой не идут строгие эволюционисты в исследовании вопроса о начале и сущности мира. Вселенная, со всем её содержанием, со всеми явлениями, в ней совершающимися, со всеми существами, её наполняющими, есть беспрерывный процесс развития вечной материи и её сил, управляемый какою-то внутренне-скрытою неизмеримою энергией, которая через этот процесс делает усилия выйти наружу, проявить себя. Природа является нам на пути беспрерывного рождения и постоянного преобразования. Нет ничего в ней устойчивого и неподвижного. Одна вещь готовит другую, каждая форма жизни есть предуготовление иной, высшей. Вопреки утверждению абстрактной логики, что «бóльшее не может выходить из меньшего» (или – что причина должна заключать в себе больше, чем её произведение), – мировая действительность всюду являет нам торжество обратной аксиомы. Совершенства нет вначале ни в чём. Эволюция космическая идёт всегда от более скудного к более богатому, от простого к сложному, от однородного к разнородному, от грубой материи к материи живой и от жизни физической к жизни духа. На каждой новой ступени природа возвышается и превосходит саму себя посредством некоего таинственного творения, которое похоже на истинное чудо по сравнению со степенью низшей¹.

Таковы общие очертания системы эволюционизма, в которые каждый может вкладывать содержание по своему желанию применительно к той области бытия и знания, какую хочет рассматривать под углом зрения эволюционных принципов. А в настоящее время нет такой области, к которой не пытались бы приложить эволюционный метод.

«Колесо эволюции движется по тому же самому пути, какой намечается и нашими лучшими идеалами, и след., наши лучшие и наиболее чистые идеалы имеют себе могущественного союзника в самых законах природы и её развития. Наши идеальные стремления суть в то же время движения и стремления самой природы. Наши идеалы можно рассматривать, как отражение в нашем сознании того направления, по которому движется и сама жизнь природы.

«Те или другие факты и явления природы могут существовать века и тысячелетия, но пока гений мыслителей не уловит их смысла и не облечёт его в форму идеала, никто не придёт на помощь слепым, механическим процессам жизни, ничто не сократит напрасных жертв, раздавливаемых колесом эволюции, ничто не ускорит этого тяжёлого естественного процесса. Но вот наступает самый важный, самый решительный момент, самая величайшая эпоха, какую мы можем представить в ходе развития природы, когда человеческая мысль начинает проникать в смысл естественных явлений, угадывать общее направление кривой линии, по которой движется эволюция, формулирует в возвышенных и чистых, но согласованных с законами природы идеалах, и с этого времени лучи света начинают всё сильнее освещать ближайшие этапы развития природы, всё меньше и меньше приносится бесплодных жертв, всё реже и реже слышатся стоны раздавливаемых колесом эволюции, всё реже и реже это колесо принимает попятные, бесцельные, случайные движения... У слепой природы явился мозг, и он уже координирует её движения, приводит в гармонию её силы; жизнь пошла более ровным и прочным ходом; разум природы, воплотившийся в человеке, предупреждает остановки, колебания, излишнее трение и задний ход. Создание самой природы – человеческий гений – становится её союзником, регулятором, машинистом. Угаданные им стремления природы человек стремится, прежде всего, осуществить в самом себе, в своих дела, в своём поведении и образе жизни, как идеал, как долг, как требование высшего единения и блага. Он распространяет свои идеалы среди себе подобных, заражает ими тысячи и миллионы других сознаний, и таким образом преобразует саму среду, где он живёт, последовательно и постепенно, по мере сил и способностей, воплощает свои идеалы в жизни, даёт им плоть и кровь, переносит их из мира сознания и фикции в мир действительности»².

Вот изображение процесса мировой эволюции со включением в неё человека, высказанное устами русского эволюциониста. В высокопарной, и потому несколько туманной, форме здесь выражены следующие мысли, составляющие общее достояние исповедников эволюционизма. Человек есть прямой продукт природы, всецело включённый в процесс её движения. В нём природа достигает высшей ступени своего развития – разумности и самосознания. Человек есть око слепой природы, которым она озирает себя. Он постигает законы, управляющие течение мирового целого и его собственною жизнью, и стремится сознательно-разумно установить свои отношения к этому общему течению, – не с тем, однако, чтобы высвободиться от увлекающего его потока и стать в независимое к нему положение (это невозможно в силу фаталистической непреоборимости эволюционного процесса и прямо гибельно для того, кто решился бы противоборствовать ему), а с тем, чтобы приспособиться к нему и так расположить свою жизнь, чтобы она, по возможности, не стояла ни в какой розни с основным направлением мировой эволюции и вследствие того – была бы легка и счастлива. Все так назыв. высшие стремления человеческого духа, выражающиеся в идеалах нравственных, эстетических и религиозных, суть именно такие попытки опознать законы космической эволюции и привести своё поведение в полное согласие с ними. Идеалы не трансцендентны, и не в каких-либо заоблачных сферах нужно искать их; они – здесь, в окружающем нас мире, в тех сокровенных законах, которые действуют в нём и управляют его развитием. Чем шире обнимает человеческий гений ход мирового развития, чем глубже проникает он в сокровенную работу той таинственной энергии, которая стремится раскрыть себя в явлениях внешнего мира и достигнуть своей, неведомой для нас, цели – тем выше и чище идеалы, создаваемые таким человеком, тем благотворнее правила жизни и поведения, им рекомендуемые. Величайшие гении человечества, величайшие реформаторы во всех областях – умственной, нравственной, эстетической и религиозной – отличались (каждый в своей мере) именно такою глубиной и широтой проникновения в сущность мировой эволюции и уменьем наилучшим образом приспособить отношения человека к ней. Их произведения и пример их личной жизни заразительно влияют на других людей и создают им известный круг последователей не только в среде ближайших их современников, но и в отдалённейшем потомстве.

Однако, как бы ни были совершенны системы великих умов и благодетелей человечества, они всё же не вечны, так как основываются не на абсолютном, а лишь на относительном и частичном познании хода мировой эволюции. Человек может уразумевать законы и направление развития природы в данную эпоху, может окидывать ретроспективным взглядом пройденные уже эволюцией стадии и отсюда – гадать о возможном направлении её в будущем, но ясно прозреть и точно определить это будущее во все века и во все времена он не в состоянии – потому, во-первых, что эволюционный процесс бесконечен (а бесконечное, по самому понятию о нём, точному определению и знанию не подлежит), а во-вторых, и потому, что та всемогущая энергия, которая движет мировое целое, и те цели, к которым она направляет это движение, для человека остаются, и навсегда останутся непроницаемыми тайнами. Отсюда всякая система религии, философии, этики и проч., как бы ни была она высока сама по себе и как бы ни был широк круг в продолжителен период её господства в человечестве, в конце концов, непременно, отживает свой век, оказывается несоответствующей новым условиям, выдвинутым ходом развития мирового целого, неспособною приладить к ним человеческую жизнь. Он по необходимости должна уступить своё место другой, более удовлетворяющей этим условиям, системе³.

* * *

Эволюционная теория, как мы замечали, имеет в настоящее время горячих приверженцев и защитников во всех областях знаний, и метод эволюции находит применение в объяснении всех явлений жизни – до религии включительно. Эта же мерка суждений прилагается эволюционистами и к христианству, и понятно, какому радикальному извращению подвергается тут религия Христова.

С точки зрения материалистических принципов эволюционизма, рушится всё существенное содержание христианства, и на место высочайшей, богооткровенной религии получается пустая фикция, плод людского недомыслия. В самом деле, если нет Премирного личного Бога, нет субстанциального духа человеческого, то нет и религии, нет и христианства, как и религии. По Геккелю, «так назыв. личный Бог есть только идеализированный организм, снабжённый человеческими атрибутами»; подобные олицетворения принадлежат лишь области поэзии, и это низшее дуалистическое представление Бога соответствует «низшим ступеням развития человеческого духа», «в области же действительно научной философии устарелое представление антропоморфически олицетворённого Бога потеряет своё значение ещё ранее конца текущего столетия»⁴. Последнее замечание подтверждает другой эволюционист, заявляя, что и в настоящее время есть уже «бесчисленное количество лиц, которые, не желая идти наперекор свидетельству лучшей науки, не могут более признавать никакой сверхъестественной Силы, самостоятельно вторгающейся в мировое течение»⁵. Отсюда и все учения о чудесах и откровениях Геккель объявляет «неразумными», а потому – все библейские повествования об откровении Бога в истории человечества признаёт «мифологическими»⁶. Применяя далее свою точку зрения к христианскому вероучению, эволюционисты последовательно отрицают все основные догматы – и веру в Бога, как чистого Духа, и представление о Нём, как Творце мира, и учение о бессмертии души, о последнем суде и пр⁷. «С тем вместе», – заключает свои отрицательные рассуждения Феттер, – «теряет всякое значение целое учение об искуплении и все те мистические приготовления и указания на потустороннюю жизнь, в которых церковь доселе ещё полагает главное значение»⁸. В конце концов, и о Христе Иисусе, на Лице и учении Которого коренятся основоположения христианской веры, тот же эволюционист произносит следующий приговор: «Иисус и произведённое Им сильное движение суть несовершенные человеческие продукты того времени»⁹.

Так последовательно проведённое учение эволюционизма оказывается в решительном противоречии с христианством по всем сторонам. Но не более благоприятствуют принципы эволюционного монизма (материализма) и всякой религии вообще. Как ни протестует Геккель против упрёка в атеизме, однако основоположение его системы вполне оправдывают такой упрёк. По крайней мере, то, что выдаёт он под именем своей религии, ничуть не соответствует правильному понятию о религии. Свой трактат «О монизме, как союзе между религией и наукой» Геккель заканчивает следующими положениями: «Монистическое изучение природы, как познание истинного, монистическая этика, как воспитание в добром, монистическая этика, как забота о прекрасном, – вот три главные области нашего монизма; посредством их гармонического и совместного развития достигаем мы того, приносящего истинное счастье, союза между религией и наукой, который ныне многими, к прискорбию, пренебрегается. Истина, добро и красота – вот три высшие божества, перед коими мы молитвенно преклоняем колени; в их закономерном соединении и взаимном восполнении получаем мы чистое понятие о Боге. Этому «триединому идеалу божества», этой настоящей «троице монизма» и будет строить свои алтари приближающееся двадцатое столетие»¹⁰.

Не все, однако ж, эволюционисты склонны принять такие крайние выводы относительно религии вообще и христианской в частности. Отрицать религию при тех неизгладимых основаниях, какие имеет религиозная потребность в человеческом духе, объявить фикцией всё содержание христианства, в виду неизмеримой высоты и столь глубокого и широкого господства этой религии в человечестве, можно только при крайнем легкомыслии, к которому способны далеко не все.

Вот почему большинство эволюционистов (в особенности богословов-эволюционистов, как Сабатье и Шапюи) признаёт религию фактом в высшей степени реальным и необходимым и всю духовную историю человечества рассматривает как беспрерывное движение к Богу. Каждая стадия этого прогрессивного движения содержит в себе потенциально следующую за нею, которая, при тождестве по внутреннему существу, отличается от неё только большею ясностью и интенсивностью. Христианство замыкает всю эту серию в качестве высшего обнаружения религиозных стремлений человека. Предел, который оно полагает, идеал, который оно открывает, по мнению одних, есть окончательный, так как последняя цель религии – единение с Богом – достигнута наисовершеннейшим образом в усыновлении человека Богом чрез Христа; наоборот, по мнению других (нужно заметить, – более верных основному принципу эволюционизма), христианство есть такая же переходная ступень, как и все другие религии, и со временем должно будет уступить теперешнее первенствующее место более высокой форме религии.

Чем бы, однако, ни считали по этой альтернативе христианство – религией ли совершеннейшею и завершительною, или только относительно высокою и временною, во всяком случае, включённое в систему эволюции, оно теряет свойственный ему характер абсолютности, перестаёт быть религией исключительной, а становится лишь одною из религий. Откровение христианское не есть уже тогда единственное, истинно-божественное откровение, а есть только лучшее из тех, до сознания которых доходило само человечество. Отсюда и Христос Иисус не есть более Спаситель (в исключительно христианском смысле слова), а лишь один из спасителей человека, или, точнее, – не спаситель, а простой гений, инициатор, религиозный воспитатель, подобно другим носителям той же миссии. Чем был Сократ для Греции своей эпохи, Будда – для браманствующих индийцев, Конфуций – для Китая, Магомет – для Аравии, тем был Иисус для юдаизма – «реформатором традиционной религии». И какова бы ни была высота, на которую поднял Он духовно-нравственный уровень народа, среди которого случай доставил Ему родиться и жить, в ней всё-таки нет ничего абсолютного. Расстояние, отделяющее Христа от Его соперников, не имеет ничего непроходимого, оно измеримо, оно не качественное, а количественное, это – лишь разность потому, что оно прежде было начато ими; чем Он был и что Он сделал, тем были они ещё прежде Него¹¹.

Таковы воззрения на Христа и христианство всех эволюционистов как материалистического, так и спиритуалистического направления. Христос ставится в ряд всех других основателей религий и лишается Своего божественного достоинства; христианство всецело включается в систему естественной эволюции и трактуется как прямой продукт духовного прогресса человечества. Едва ли нужно уяснять, что с тем вместе рушится всё, что составляет самую сущность религии Христовой и чем живёт верующее сознание её последователей, для которых их религия решительно не соизмерима ни с какою иною формою богопочтения, потому что представляет результат особого, сверхъестественного вступления Бога-Искупителя в историю человечества.

Имеет ли эволюционизм какие-нибудь основания оспаривать это живое и непоколебимое убеждение исповедников христианской религии? И какое вообще значение имеет принцип эволюции в применении к области религиозно-нравственной? Вот предмет нашего дальнейшего исследования.

Приверженцы эволюционной теории, как и естественно, ищут опоры для себя в истории. Историческое изучение древних религий (особенно – религий восточных), которому в последнее время уделяется так много внимания в науке, открывает им широкие перспективы для всевозможного рода сближений и сравнений в области религиозного развития человечества с целью определить основную струю эволюционного потока, равно как взаимное сродство и последовательность всех частных стадий её движения. Вовлекая сюда и христианство, как одну из таких стадий (хотя бы и завершительную), стараются установить генетическую связь его с предшествующими религиями и отыскать в этих последних зародыши всех его основоположений. При таком положении дела и защитнику христианства всего удобнее, по-видимому, было бы стать на ту же историческую почву и избрать тот же метод сравнительного анализа религий. Однако, в настоящий раз мы не берём на себя столь широкой и сложной задачи. Мы желаем поставить эволюционизм перед судом непосредственно религиозного сознания и допросить, в состоянии ли он объяснить те явления нравственного порядка, которые истинными христианами опытно переживаются и потому представляют факты самоочевиднейшие. Этот моральный критерий, как непосредственно ощутимый, имеет, нам думается, бóльшую силу убедительности, чем самые тонкие диалектические или историко-критические выводы¹².

I.

Большие затруднения для мысли встретим мы, прежде всего, когда пожелаем ближе уяснить самый процесс религиозного развития в смысле доктрины эволюционизма. Как, в самом деле, нужно представить себе тот прогрессивный ход универсальной религии, который совершается в недрах целого человечества и в результате которого является постепенное раскрытие и прояснение религиозной истины? Где, в какой сфере, совершается эта общечеловеческая эволюция, в каком отношении стоит она к частному, индивидуальному человеческому сознанию и принимает ли это последнее в ней какое-либо деятельно-свободное участие?

Там, где (как в христианстве, да и во всех вообще определённых, исторических религиях) религиозная истина сознаётся данною путём сверхъестественного откровения¹³, в самом этом откровении положен объективный источник, из которого каждое индивидуальное сознание черпает готовую истину и – в меру своей нравственной силы – усвояет её и через то создаёт себе известной твёрдости религиозное убеждение. В совокупности этих частных сознаний и находит своё воплощение объективная истина; в них она живёт, в них и развивается (глубже и глубже проникая в них, более и более проясняясь для них). Тут есть, след., только субъективный процесс усвоения (или эволюции) – готовой, данной истины.

Не так с точки зрения эволюционной теории. Здесь нет объективно-данной истины; здесь есть истина, заложенная как зерно в самую природу человеческую, возрастающая и проявляющаяся вместе с общим духовным ростом человечества. Это постепенное возрастание и проявление религиозной истины совершается в коллективной душе расы, причём каждый индивидуум, без сомнения, участвует в этом процессе, но так, что ни самое поступательное движение, ни направление его не доходит до ясного его сознания. Лишь после того, как в этой глухой, бессознательной работе коллективного духа религия будет выношена достаточно и достигнет такой зрелости, чтобы перейти в дальнейшую стадию развития, она концентрируется в индивидуальном сознании какой-либо выдающейся, избранной личности, при посредстве которой и делает этот переход к новой стадии. Такова была роль Конфуция в Китае, Будды в Индии, Сократа в Греции, пророков в Израиле, Магомета в Аравии. Все они были реформаторами традиционной религии в том смысле, что перерабатывали её в глубине своего сознания, своей совести, своего морального вдохновения. Проходя в их душа как бы сквозь фильтр, религия предков очищалась от элементов грубых, временных, материальных и выходила уже новою верой, более духовною, более внутреннею и оттого – более универсальною. В таком очищенном и обновлённом виде она опять становилась общим достоянием её исповедников, опять переходила в коллективную родовую душу, в которой должна жить и развиваться до новой фазы, до новой реформации при посредстве какой-либо гениальной личности.

Пусть так; пусть это представление процесса религиозной эволюции будет точно соответствовать исторической действительности. Однако, здесь возникает ряд недоумений, совершенно необъяснимых с точки зрения эволюционизма. Как, в самом деле, понять и объяснить тот факт, что религиозная истина, так долго покоившаяся в коллективной душе расы и совершавшая здесь медленное, неуловимое для единичного сознания движение вперёд, внезапно меняет своё место, покидает родовую душу и концентрируется в душе индивидуальной? Каким образом феномен столь реальный и истинный, как универсальная религия, перестаёт быть таковым, как скоро пройдёт через сознание реформатора, и каким образом новая форма религии, выработанная этим единичным сознанием, опять становится общим достоянием, переходит в коллективное сознание расы? Путь не говорят тут о некоем сродстве душ, о «душе религиозной», свойственной каждой великой нации и представляющей как бы слияние всех индивидуальных душ; пусть не сравнивают переход религиозной истины в массы с некоторого рода заразою или духовною эпидемией. Всё это – слова, которые ничуть не приближают к понимаю сущности дела и не объясняют генезиса религиозных убеждений, ни их распространения. Во всяком случае противоположность между пассивным, медленным, бессознательным движением религиозной истины в безличной массе и внезапным, имеющим характер кризиса, преобразованием её в свободной, волящей, моральной личности реформатора, остаётся совершенно необъяснимою, и переход от одного состояния к другому – загадочным.

Но главная важность ещё не в этой непонятности эволюционного процесса, а в том, что тут совершенно искажается субъективная сторона религии. Если откровение и развитие религиозной истины совершается вне и выше единичного сознания в коллективном сознании массы, и идёт оно своим медленным и незаметным, но и неотвратимым путём, то не устраняется ли тем всякое живое отношение личности к этому процессу, не обрекается ли единичная воля и единичное сознание (разумеем обыкновенное, заурядное, а не гениальное, реформаторское сознание) лишь на пассивную покорность общему потоку и на полное безучастие? Для чего, в самом деле, я лично буду употреблять усилия к изысканию и исследованию истины, когда знаю хорошо, что она и без того придёт во время своё и мои усилия ни на йоту не ускорят её появления? Зачем я буду стараться отстаивать и распространять истину, ставшую предметом моего убеждения, когда уверен, что мои убеждения, если они истинны, и без того со временем осуществятся, а если ложны, то всё равно не могут восторжествовать над несокрушимым ходом эволюции?

Да, строго говоря, может ли и быть серьёзная речь о твёрдости и искренности личных убеждений с точки зрения системы эволюционизма? Глубокое и искреннее личное убеждение, каково убеждение религиозное, может образоваться лишь на почве уверенности в обладании полною, неизменною, непреходящею истиной. А такую уверенность эволюционизм совершенно отнимает. Полная, настоящая истина, по нему, недоступна индивидууму, а лишь целой совокупности их, и то – в форме неадекватной, прикровенной, под оболочкою символа. Она не имеет устойчивости и находится в постоянном движении, она – блуждающий светоч, который всюду блестит и нигде не прикреплён, скрывается и вновь появляется. Может ли такая неустойчивая истина быть предметом искреннего и непоколебимого убеждения; может ли она возбуждать волю к подвигу, к самоотвержению, которого требует от своих исповедников каждая религия? Очевидно, нет; она ослабляет личную энергию и создаёт ту апатичную широту воззрения, которую мы называем индиферентизмом. Символы, как символы, не все ли одинаково истинны? И разнообразные формы религий, представляющие лишь символические покровы для прогрессирующей через них единой истины, не все ли имеют одинаковое право на существование и равное уважение? По прямому смыслу эволюционной доктрины – так. Но тогда падает грань, отделяющая истинную религию от ложных, а с тем вместе рушатся те священные узы, которые связуют человека с исповедуемою им религией и воодушевляют на подвиги самоотвержения в деле её сохранения и защиты.

II.

Те же разрушительные выводы эволюционной доктрины, какие мы отметили сейчас в отношении к религии, как факту личного человеческого сознания, имеют место и в частности – в приложении к морали. Как там эволюционизм обезразличивает все формы религий и тем колеблет личное убеждение человека в исключительной истинности исповедуемой им религии, так и здесь он уничтожает качественную противоположность между добром и злом и через то парализует нравственную энергию человека.

В основе морали лежит сознание абсолютного противоречия добра и зла и обязательства руководиться этим сознанием в практической деятельности. Между тем, с точки зрения эволюционизма, это противоречие теряет характер абсолютности; добро и зло перестают стоять в положении взаимоисключения и являются лишь моментами в общем течении эволюции, необходимо предполагающими друг друга. Так, по крайней мере, выходит на основании строго проведённых принципов эволюционизма, хотя, быть может, далеко не все последователи этой доктрины согласны подписать столь разрушительный для морали приговор.

Эволюционизм, как мы видели, по существу есть монизм; его основная тенденция – объяснить всю вселенную и всё в ней совершающееся из одной субстанции, из одного закона, из одной причины. Как бы ни понимали это единое начало – в смысле ли материализма, или спиритуализма, или просто неведомого нечто (агностицизм), – сущность дела от этого нисколько не изменяется, монизм остаётся. А отсюда все феномены мировой действительности, все формы бытия и жизни суть только видоизменения одной и той же сущности, в них проявляющейся и развивающейся. Как бы ни были велики кажущиеся различия между ними, всё-таки это суть разности степени, а не существа; количества, а не качества. Более глубокий взгляд всегда может найти в основе их общего знаменателя. Такой характер относительности имеют явления не физического только мира, но и духовно-нравственного. И здесь во всех феноменах умственной и волевой жизнедеятельности человечества совершается эволютивный ход всё той же единой, всеобщей, саморазвивающейся в них сущности; и здесь, следовательно, все эти феномены внутренне родственны между собою и одинаково необходимы, как звенья одной эволюционной цепи.

Приложите теперь эту точку зрения к явлениям добра и зла, и вы потеряете почву для их абсолютного противоположения и нравственной оценки. Добро, по понятию эволюционизма, есть желание и действование в направлении прогресса, которого хочет эволюция: чем точнее индивидуальная воля совпадает с непреодолимым потоком эволюции, чем больше содействует она этому прогрессивному движению, тем больше добра делает она на пользу общую и тем больше блага и счастия приобретает лично себе. Зло, наоборот, есть противление ходу эволюции, дисгармония между направлением частной деятельности и общемировым течением вещей.

Напрасно стали бы уверять нас, что противоположность между добром и злом, – та противоположность, которая служит основою морали, удерживается и здесь, в эволюционизме. Совсем нет: тут между членами противоположности нет взаимоисключения, нет непримиримости, основанной на внутреннем противоречии; напротив, они легко уживаются один с другим, предполагают себя взаимно и даже не могу существовать друг без друга. Это лишь два разные момента или направления в ходе одного и того же «колеса» эволюции: добро – прямолинейное, поступательное движение, зло – движение попятное или уклонённое в сторону. Всякое различие качественное, различие природе здесь исчезает. С тем вместе отпадает вопрос о нравственной оценке добра и зла, о нравственном вменении того и другого, говоря короче – рушится вся мораль.

Но этого мало: тут искажается самая идея Бога со стороны морального её содержания. В самом деле, если эволюционизм не желает остановиться на грубом атеистическом материализме, а признаёт в процессе эволюции непосредственное присутствие божества – в смысли ли включения в этот процесс целого божеского существа, или только – божественных сил и энергий, – во всяком случае те моральные следствия, какие выше мы отметили, целиком должны падать и на божество. Бог, развивающийся или открывающий себя чрез эволюцию и присутствующий во всех её моментах, тем самым освящает их все без различия – и добрые, и дурные, участвует одинаково и в лучших, и в худших фазах исторического движения, если не положительно желая того, то подчиняясь естественной необходимости. Таким образом бог эволюционизма вместе с тем и бог добра и зла, потому что то и другое находят в нём достаточное основание и оправдание, или – точнее сказать: так как добро и зло, по смыслу эволюционной доктрины, не имеют специфической разности между собою, то нет этой разности и в боге, – необходимые и одинаково законные в мире, оба эти момента необходимы и законны и в самом божестве. Отсюда, нет более Святого Бога, Которого требует человеческая совесть и религиозное сознание; да, можно сказать, нет и вообще никакого бога: тут он какая-то сила – безличная, слепая, скрытая, вовлечённая в эволюцию космическую, через которую она реализуется, развивается, достигает самосознания; короче – это сам человек, возвысившийся до сознания своей духовности и обоготворивший себя!

III.

Доселе мы рассматривали доктрину религиозного эволюционизма в приложении к принципам общечеловеческой морали. Если теперь поставим её перед судом морали специально христианской, то увидим, что получатся результаты не менее печальные.

Сущность христианской морали определяется центральным фактом новозаветного откровения, – искупление падшего человека во Христе. В отношении к стороне субъективно-нравственной плодом усвоения искупительных заслуг Христовых является для человека не оправдание только пред Богом – в смысле изглажения его греховной вины, но и возрождение или духовное перерождение, соединённое с отвержением старых начал духовной жизни и усвоением совершенно противоположным им новых. Обращение, оправдание и возрождение – вот термины, которыми церковь всех веков обозначает главные моменты морального опыта, переживаемого истинными последователями Христа. Как бы ни разнообразилось в частностях понимание этих терминов, их общий смысл таков, что исключает решительно всякое представление об эволюции. К христианству не приходят путём медленного естественного развития; нет – приобщение к нему предполагает внезапный радикальный переворот в духовном существе человека, решительный разрыв с прошедшим, полное самоотречение, смерть ветхого человека. «Если кто хочет итти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мф.16:24). «Кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее» (Мр.8:35). Вот условия, поставленные Самим Спасителем мира для всякого истинного последователя Его.

Эта смерть духовная, это бесповоротное осуждение путей жизни естественного человека есть только отрицательная сторона и предварительное условие вступления верующего в жизнь христианскую. За ней стоит другая, положительная сторона: верующий обращённый, отказавшись осуществлять своё назначение собственными силами, предаётся руководительству Самого Бога. Это новое направление деятельности есть результат духовного возрождения, восприятия нового источника жизни – благодати Божией. «Если кто не родится свыше, не может увидеть царствия Божия... Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть дух... Должно вам родиться свыше» (Ин.3:3–7). Благодать Божия является, таким образом, не только началом оправдания и спасения (Еф.2:8) человека, но и силою животворящею, принципом биологическим.

Итак, мораль христианская имеет своим исходным началом кризис самый решительный, а своим продолжением – новое направление жизнедеятельности, совершенно противоположное отвергнутому старому. Но этот кризис и эта радикальная перемена становятся понятными только под известным углом зрения на целую мировую жизнь и историю. Всякое свободное обращение к христианству, соединённое с самоотречением, вытекает из глубокого опытного сознания, что течение естественной мировой жизни ненормально, что, следуя по стихиям мира сего, человек идёт к погибели, и что только изменивши этот путь на совершенно противоположный, указываемый Евангелием, он находит спасение. Это сознание, очевидно, только констатирует два величайшие акта мировой истории, засвидетельствованные в Откровении, – акт прародительского грехопадения и акт божественного искупления падших.

Со стороны мыслителей антихристианского направления тратится немало усилий к тому, чтобы отвергнуть достоверность факта райской катастрофы и признать естественный миропорядок вполне нормальным и не нуждающимся ни в каком восстановлении или обновлении. Но все эти усилия разбиваются о непосредственный опыт христиан и никак не могут убедить их умы, потому что слишком глубоко оскорбляют их сердце. В самом деле, если отрицается факт прародительского грехопадения и его следствий, то как понять это постоянное беспокойство совести естественного человека, это ощущение нравственного бессилия, этот страх суда и осуждения, обличающего не только виновность его воли, но и развращённость его природы? Как возможно было бы такое самоосуждение человека, если бы грех, в котором он обвиняет себя, был результатом естественной необходимости? и каким образом Сам Бог, поставивший человека в неизбежный круговорот греховности, стал бы вменять ему грех в преступление? Единственное разрешение этих противоречий, на котором успокаивается христианское сознание, лежит именно в библейском рассказе о первородном грехе. Внутренний опыт, переживаемый верующими при переходе к вере и спасению во Христе, даёт им глубокое понимание этого рассказа, открывая в нём необходимую предпосылку христианского обращения.

Но как относится эволюционизм религиозный к этому факту, засвидетельствованному Откровением и христианским опытом? Он удерживает, по-видимому, относящуюся сюда терминологию, но влагает в неё свой особый смысл, не имеющий ничего общего с библейским. Иначе и быть, конечно, не может: между догматом прародительского грехопадения и доктриною последовательного эволюционизма противоречие существует коренное. Тот, кто говорит об эволюции, разумея ровное течение и саморазвитие общемировой и человеческой жизни, с постепенным прогрессом от менее совершенного к более совершенному, допустил бы, конечно, слишком разрушительное для своей теории предположение, признавши в начале истории катастрофу, существенно изменившую ход моральной истории в направлении регрессивном. Вот почему последовательные эволюционисты видят в рассказе Библии о грехопадении первых людей не действительный исторический факт, а лишь символ моральной психологии.

Зло, по эволюционной теории, не есть нечто отвне привзошедшее в наш мир, как следствие своевольного ослушания Богу и подчинения эгоизму и чувственности; нет – оно неизбежный результат тех усилий, среди которых дух человеческий вступает в жизнь. Если, в самом деле, человек развивается до духа лишь постепенно из природы животной, то он неизбежно должен рождаться греховным, так как природа чувственная, предваряя духовную, порабощает её необходимо. Отсюда – всеобщность зла и греха в роде человеческом. И рассказ книги Бытия о грехопадении прародителей есть вечный символ того, что происходит в каждом из нас, ибо ни один человек не в состоянии избежать падения – не в смысле, конечно, утраты чего-либо уже имевшегося, а в смысле неимения того, что ещё не достигнуто. Дух, вступив в мир под господством чувственности, постепенно освобождается от этого ига, развивает свою самость и в конце концов одерживает победу над человеком животным, который первоначально над ним владычествовал. Разумеется, эта эмансипация духа совершается не вдруг, а постепенно и заметными результатами сказывается лишь в целой истории человечества. Но несомненно, что общий ход этой истории, несмотря на печальные отклонения, тяготеет именно в направлении нравственной победы духа над материей и вселяет твёрдую надежду на будущее наступление окончательного торжества.

Мы не будем входить в подробное опровержение этого последнего утверждения эволюционистов, хотя не было бы трудно доказать, что мировая история – вне сферы христианского влияния – далеко не представляет зрелища морального прогресса. Мы желаем лишь отметить несколько естественных выводов из представленного воззрения эволюционистов на сущность зла и греха, ― выводов, в корне подрывающих христианскую мораль. Если грех (зло) есть результат преобладания материи над духом, а это преобладание есть естественное и неизбежное следствие самого вступления духа в сферу чувственного бытия, то тем самым, очевидно, моральная тяжесть греха сильно уменьшается и даже вовсе отрицается: натуральное необходимое не подлежит нравственной оценке и вменению. Если, далее, реализация духа обуславливается противоположностью плоти, то непонятно, почему бы это условие имело место только в известных, первоначальных стадиях развития духа, а не простиралось бесконечно: дуализм точки отправления должен иметь характер непобедимый, и дух никогда не может эмансипироваться от власти плоти. Если, затем, зло необходимо для проявления и раскрытия добра, то Бог, попустивший такой порядок вещей и являющийся косвенным виновником зла, не может уже ни осуждать его, ни спасать от него людей.

Да, наконец, и самая теория, признающая только один вид греха ― грех чувственной природы, происходящий от ослабления духа в борьбе с плотью, является крайне односторонней и противоречащей внутреннему опыту. Наше сознание неотразимо свидетельствует, что кроме грехов, возникающих на почве чувственности, есть грехи, не имеющие никакого отношения к чувственности, ― грехи чисто духовного происхождения и характера. В гордости и эгоизме, напр., ― этих основных греховных движениях ― плоть нисколько не участвует, и лишь дух проявляет свойственную ему испорченность. А в таком случае можно ли утверждать, как это делает эволюционизм, что с постепенным освобождением духа от власти плоти идёт прогрессивно и моральное совершенствование, что, всё более и более одухотворяясь в ходе эволюции, человечество становится более и более божественным, что, наконец, самая эволюция есть раскрытие начала божественного? Едва ли кто решится утверждать это в виду показаний моральной истории человечества. Эволюция духовная далеко не нормальна, и победа духа над материей не ведёт непременно к подъёму нравственности.

Своеобразное толкование или, вернее, полное отрицание библейского учения о грехопадении, этой необходимой предпосылки христианства естественно должно повлечь за собою и искажение христианского учения об искуплении от греха. Так оно и есть в эволюционизме.

Создание непосильной тяжести греха и глубокой развращённости природы, ощущение невозможности восстать от падения собственными силами и полное разочарование вообще в человеческих средствах и способах спасения, ― вот душевное состояние, служащее точкою отправления для тех, кто идёт по пути ко Христу. Для нас «нет другого имени под небом,... которым бы надлежало нам спастись» (Деян.4:12), кроме имени Иисуса Христа. Во всех естественных религиях и философиях, при доверии к силам человека, инициатива религиозного союза и способы достижения общения с Богом ― собственные, человеческие; только здесь, в христианстве, эта инициатива и эти способы божественные. Там ищет Бога, стремится, умозаключает сам человек и надеется достигнуть цели естественными силами; здесь Бог нисходит к человеку, отвечает на его стремления и подаёт ему возрождающую и спасающую благодать: тут мы находим Его, потому что Он первее нашёл нас и соединил с Собою во Христе Иисусе. Так, человек верует в Христианское откровение не потому, чтобы оно было согласно с другими религиозными системами, а потому что отлично от них и противоположно им; он привлекается к нему, не как к естественному развитию религиозной жизни в недрах человечества, но как силе, которая спасает его от погибающего человечества. Что увлекает и побеждает верующего, это ― то, что он нашёл в новом руководстве благодати Божией ответ божественный на вопросы, мучительно теснившие его душу, встретил любовь Божию, которая взыскала его в нищете, снизошла к нему, восстановила, оживотворила.

И Св. Писание и опыт всех веков свидетельствуют, что обращение и возрождение христианское есть глубокая внутренняя драма, два акта которой ― совлечение ветхого человека и облечение в нового (Кол.3:9–10), существенно уподоблённые смерти и воскресению Христа (Рим.6:5), представляют радикальнейший из кризисов, какие только может испытать человек.

Нельзя перечислить всех исторических примеров, где такой кризис совершался самым разительным образом, разделяя духовную жизнь человека на две диаметрально противоположные части. Достаточно помнить лишь примеры обращения и благодатного возрождения св. апостолов и между ними в особенности ап. Павла, довольно назвать в дальнейшей истории христианства имена св. Амвросия Медиоланского, бл. Августина и др. Их личные свидетельства о том перевороте, какой совершился в них душе с обращением ко Христу, всем известны. Все они единодушно утверждают, что преобразование, совершившееся в целом их нравственном существе, столь же глубоко, столь же радикально, как переход от тьмы к свету, от смерти к жизни, от погибели к спасению.

Разумеется, такой кризис не всегда внешне очевиден, не у всех, переходящих ко Христу и возрождаемых благодатию, проявляется в такой резкой перемене поведения, какую мы видим, напр. у ап. Павла. Но это потому, что благодать Божия не действует принудительно, а предполагает участие собственной воли человека в духовном совершенствовании. Освящение не приходит к обращённому сразу, в готовом виде; оно требует собственной работы, борьбы, усилий прогрессивных, терпеливых. Но то, что всегда изменяется здесь, это – условия работы, запас моральных сил, которыми располагает верующий и которого лишён человек естественный. Этот новый источник сил открывается для верующего в том особом отношении к Отцу Небесному, в какое ставится он чрез Иисуса Христа, ― в интимном отношении сыновства и теснейшего богообщения. Возрождённый благодатью Христовой сознаёт, что грех его прощён, что над ним простёрты объятия любви божественной. И это сознание, в связи с ощущением притока благодатных сил, вызывает высокий подъём духа и уверенность в победе над врагами спасения. «Вся могу о укрепляющем мя Иисусе Христе» (Флп.4:13), восклицал апостол Павел в порыве такого воодушевления и ощущения божественной помощи. Такое же заявление в большей или меньшей степени свойственно и всякому христианину, в коем благодать Божия не остаётся тщетною (1Кор.15:10).

Но все эти чудесные факты благодатного возрождения, столь неизгладимо вписанные в историю и столь ясно подтверждённые психологией, с точки зрения эволюционной теории не имеют значения и объявляются просто заблуждением, самообманом. Эволюционизм знает только один принцип объяснения духовных явлений ― естественное генетическое развитие энергий, заложенных в собственной природе человека. Он не допускает никакой приостановки, никакого разрыва в ходе этого развития, никакого кризиса морального; он не признаёт и центрального факта христианского откровения ― вступления Бога в историю для спасения человечества. Нет для него и других сторон, из коих слагается религиозный союз, одной ― человеческой, в которой выражается тяготение души человека к Богу, другой ― божественный, в которой Бог отвечает на это тяготение к нему твари: для него есть только один общий процесс эволюции, в котором оба эти момента всегда проявляются слитно и нераздельно. Нет для него двух течений в истории спасения, одного ― отрицательного, где человек, предоставленный самому себе, доходит до убеждения в безысходной бедственности своего положения и тем приготовляется к принятию спасения от Бога, свыше, другого ― положительного, где совершается самое это спасение через искупительные заслуги Иисуса Христа. Эволюционизм отрицает необходимость сверхъестественной благодати для достижения духовного совершенства, потому что считает и естественный порядок вполне достаточным для этой цели. Как в области органической жизни самые высшие и совершеннейшие формы содержатся потенциально в самых зачаточных и несовершенных и развиваются из этих последних путём постоянных, почти незаметных изменений; так точно и в области жизни духовной медленным, но верным путём идёт постоянное совершенствование как в умственно-теоретическом, так и в нравственно-практическом отношении, причём феномены самые возвышенные и совершенные являются произведением более грубых и несовершенных. При таком положении дела всякая сверхъестественная, благодатная помощь представляется излишнею: она не нужна в целях ускорения естественного прогресса, потому что не может этого сделать в силу непреложности общих законов эволюции.

Свидетельствам св. Писания и христианского сознания о возрождающем и освящающем действии благодати эволюционизм противопоставляет формальное опровержение. Невозможно, ― утверждает он, ― чтобы обращение ко Христу было тем, за что его почитают. Иллюзия, понятная и извинительная у исповедников религии, должна быть разъяснена. Утверждение, что верующий должен умереть для прежней духовной жизни, чтобы восстать для новой, есть только образное выражение, которого никак нельзя понимать во всей строгости. Действительный смысл этой гиперболы тот, что иногда вследствие глубокого психического потрясения, сопровождаемого сильною эмоцией, эволюция, временно задержанная или замедленная, снова принимает свой нормальный ход и направление. Нередко под влиянием обстоятельств скорбных, или же жгучих увещаний и высокоблагородных примеров, каковы в особенности предлагаемые Евангелием, человек как бы внезапно пробуждается, оживает духовно, начинает ясно и глубоко сознавать своё истинное назначение: перед ним восстают новые обязанности, и внутри себя он ощущает ожившую энергию и приток новых сил, которые он имеет основание считать божественными, как проявление имманентно действующих в эволюции божественных энергий, но которые не имеет права приписывать специальному воздействию Бога превышемирного.

Ясно, кажется, и без больших объяснений, что возбуждение, о котором говорят здесь эволюционисты, есть нечто совсем не похожее на то благодатное возрождение, о котором знают христиане. Это не кризис и перемена духовной жизни в её существе и направлении; это только ускоренный переход от одной стадии развития к другой в пределах одного и того же процесса эволюции. Тут нет ничего решительного, абсолютного. С переходом в новую стадию человек не достигает последней цели и не может успокоиться: перед ним тотчас же открываются новые перспективы, новые идеалы, новые ступени развития, потому что эволюция постоянно движется вперёд, никогда не останавливаясь, и течение её бесконечно. Тот, кто под влиянием благоприятных обстоятельств сделал ускоренный шаг вперёд по пути прогресса, только то и выиграл, что опередил своих современников и сделался провоизвестником новой зари. Но это приобретение лишь временное: другие сознания, которые проходят путь эволюции медленно и почти незаметно, достигают в конце концов того же результата.

Итак, в эволюционизме нет речи о каком-либо обновлении или возрождении духовной природы человека, нет места для действия спасительных божественных сил, свыше подаваемых чрез Христа. Всё, что нужно для духовного совершенствования и спасения человека, дано в его природе, которую несправедливо представляют падшею, которая наоборот полна божественных энергий, в ней и чрез неё действующих и развивающихся. Улучшение, совершенствование, прогресс совершается в человечестве беспрерывно, хотя, быть может, и не так быстро. Но никакая революция, никакая катастрофа здесь невозможна, потому что, вступая в жизнь и прогрессируя в ней, человек только следует природе, которая всецело определяет его. Освободиться от зависимости, стать вне общего хода эволюции, определить её течение и сразу предвосхитить её последнюю цель человек не имеет никаких средств, да это было бы не только бесполезно, но и прямо гибельно для него, так как отрывало бы его от органической связи с целым и делало бы невозможною самую жизнедеятельность его в здешнем мире. Печальные примеры того, что значит не идти вровень с мировой эволюцией, отстать от неё или сознательно противиться ей, представляются часто; но борьба с всемогущим потоком оказывается совсем непосильной для отдельных личностей, и они неминуемо гибнут под тяжестью её. Такая же, без сомнения, судьба постигла бы и того, кто слишком опередил бы естественный ход эволюции и порвал бы с нею органическую связь, если бы только это было возможно¹⁴. В действительности же всё, что может выпадать на долю личной инициативы в прогрессивном движении целого, это, как мы видели, ― то, что люди выдающиеся, гении человечества, служат посредниками при переходе эволюции от одной стадии к ближайшей следующей, выступают передовыми глашатаями новой исторической эпохи, являющейся на смену пережитого порядка вещей.

Если перед лицом доктрины, столь мало ценящей индивидуальность и приносящей её в жертву абстрактному целому, мы поставим теперь живую человеческую личность с её насущными потребностями, с её падшей природой и полным бессилием к восстанию, то увидим, что ничего кроме леденящего ужаса и отчаяния эволюционизм не способен внушить человеку.

Ап. Павел дал нам (в 7 гл. посл. к Римл.) необыкновенное яркое и глубоко истинное изображение печального состояния, с каком находится каждый естественный человек ― жалкий пленник греха. Перед нами существо, у которого всё ― темперамент и способности, инстинкты и склонности ― искажено, извращено, тяготеет ко злу. Если искра совести тлеет ещё в глубоких тайниках его сердца, поддерживая в нём слабое желание добра, то это желание не может найти осуществления, потому что в конец парализованная воля необоримо противится тому. «Не понимаю, что делаю», говорит апостол по собственному моральному опыту, «потому что не то делаю, что хочу, а что, ненавижу, то делаю» (Рим.7:17). «А потому уже не я делаю то, но живущий во мне грех» (Рим.7:17). «Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием, но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих. Бедный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти»! (Рим.7:22–24). Нет сомнения, что и всякий человек с незаглохшею окончательно совестью ощущает в глубине души свой то же, что и апостол.

Что даст эволюционизм такому несчастному рабу греха? Какой выход из безысходного положения укажет ему? Какие средства спасения предложит ему? Пусть строгий последователь доктрины раскроет перед ним сокровищницу своей мудрости и в ней поищет таких средств. Он будет изображать ему одну за другой стадии постепенного развития человечества; будет доказывать необходимость связать свою судьбу с судьбою прогрессирующего человечества; будет возбуждать в нём ослабевшую энергию вызывать к жизни остатки дремлющих способностей и стремлений к добру, уверяя, что этого достаточно для выполнения задачи духа; будет говорить ему о боге внутреннем, посещающем совесть каждого человека; будет, пожалуй, представлять ему Евангелие Христово как идеал, к которому он должен стремиться всеми силами и, побеждая страсти одна за другой, восходить всё выше и выше по лестнице духовного совершенства.

Предлагая таки советы человеку падшему, рисуя заманчивые перспективы перед немощною совестью, эволюционист прав со своей точки зрения. Но будет ли он иметь какой-нибудь успех? Вызовет ли своими речами что-нибудь кроме вздоха сожаления и горького сознания бессилия? Жестокою иронией будут отзываться добрые советы и увещания в сердце того, кто совсем не находит в себе сил и способностей последовать им. Не научения, а прежде всего исцеления требует больная человеческая природа. Подобно расслабленному в Вифезде, она ждёт Божественного Врача, Который дал бы ей приток новых сил, оживотворил и сказал: «восстани!»

Такой помощи эволюционизм, конечно, дать не может. Он проходит мимо этих немощных, расслабленных и несёт свою миссию к тем, кто воображает себя имеющим силы следовать за общим потоком эволюции и деятельно участвовать в прогрессе. Он верит и уверяет, что этих последних ― безусловное большинство, за которым на тех несчастных не следует и обращать внимания, как на печальные исключения, всегда и всюду возможные. Пусть гибнут они, раздавливаемые колесом эволюции, которое от того не остановится и даже не замедлит своего хода!

Но если последователи философской доктрины с таким лёгким сердцем обрекают на гибель немощных своих собратий, то Евангелие этого не допускает. Перед лицом этих именно несчастных и отверженных оно делает эволюционизму решительный допрос и бесповоротно осуждает его. Проблему, которая возникает здесь, оно одно только в состоянии разрешить удовлетворительно. «Сын Человеческий пришёл взыскать и спасти погибшее» (Мф.18:11) и свидетельствовал, что «на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девятидесяти девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии» (Лк.15:7). Больным, паралитикам и прокажённым жизни моральной, для которых всякие человеческие средства врачевания оказывались бессильными и оставляли их на неминуемую погибель, Христос принёс Свою благодатную помощь свыше, исцелил, восставил и спас.

А разве мало требующих этой божественной помощи? Разве это незначительные исключения, как старается уверить эволюционизм? Разве не таков весь род человеческий в его нравственном падении, унаследованном вместе с самою природой? Пусть эволюционисты укажут нам тех, кто не нуждается в благодатной сверхъестественной помощи, кто собственными силами хорошо идёт по пути нравственного прогресса и достигает совершенства. Правда ли, как утверждает эта доктрина, что в существе человеческом есть естественное тяготение к прогрессу? Что дух человека усиленно стремится к торжеству над противодействиями плоти и непрерывно движется к вершинам совершенства религиозного и морального? То ли говорит нам не фантазия, а строгий опыт ― внутренний и внешний?

Не будем пускаться в широкую область истории, на почве которой возможны большие разногласия. С тех пор как христианство вступило в мир и постепенно проникло своим животным влиянием во все сферы человеческой жизнедеятельности, крайне трудно разделить то, что в области духовной культуры принадлежит естественным источникам, от того, что составляет плод воздействия религии Христовой. Результаты деятельности человеческого духа, предоставленного исключительно самому себе, показывает нам история дохристианского человечества, но эти результаты далеко не благоприятны для гипотезы эволюционизма. Мы не видим, чтобы языческое человечество за долгие века своей исторической жизни сделало такие успехи на пути религиозно-нравственного прогресса, которые бы укрепили его доверие к собственным силам в этом направлении. Наоборот, к концу предхристианского периода и в религии, и в философии, и в нравственности обнаружилось полное банкротство духа, разрешившееся глубоким скептицизмом. В лице лучших своих представителей ― философов древний мир пришёл к сознанию своего духовного бессилия и к признанию необходимости сверхъестественной помощи.

Но красноречивее и убедительнее, чем отдалённая история, говорят против эволюционизма свидетельства окружающей нас действительности и нашего собственного опыта. Прогресс, совершенствование ― в смысле победы духа над материей или, точнее, ума человеческого над слепыми силами природы ― совершается на наших глазах и притом довольно быстро. Но идёт ли вместе с тем религиозно-нравственное совершенствование? Спиритуализация эволютивная делается ли принципом освящения человечества? Совсем нет. Правда, с развитием цивилизации идеал нравственный повышается, требования моральные становятся более строгими и более чистыми, одухотворёнными; но это отнюдь не делает людей более нравственными, а лишь более жалкими, так как с возвышением идеала тем резче обнаруживается недостаточность естественных сил к его достижению. Что, в самом деле, должен испытывать человек перед высочайшим идеалом нравственным, каков христианский, который эволюционисты тоже ведь считают естественным плодом эволюции? Идеал этот воплощён в Лице совершеннейшего Святого. Лицо Иисуса Христа, жизнь Иисуса Христа, святость Иисуса Христа ― вот идеал, вот долг: ничего более, но ничего и менее. Этот долг предстоит пред нами, как безусловный, абсолютный императив: он не допускает никакого нарушения, не терпит никакого послабления, никаких компромиссов, а требует всецелого его исполнения, потому что он свят и совершенен.

Где найдёт человек силы к исполнению этого долга, высочайшая святость которого подавляет и уничтожает его? Пусть, по совету теоретиков эволюционной доктрины, углубится он в самого себя и погрузится в живой поток эволюции, чтобы прийти здесь в общение с богом внутренним, обитающем и действующем в нас, чтобы почерпнуть тут энергию и воодушевление для высокого нравственного порыва, для совершения подвига. Найдёт ли он, однако, то, чего ищет? Чувство нужды, бедности духовной изменится ли в противоположное ему оттого только, что мы углубимся в него, сосредоточим на нём своё внимание! В раздражении голода и жажды духовных откроем ли мы самый источник их насыщения? Новому долгу, который открывается пред нами с прогрессивным движением нравственной эволюции, соответствует ли в самом деле новая сила к исполнению его? Есть ли вообще между идеалом и способностью осуществлять его то постоянное и правильное соответствие, какое утверждает эволюционизм? Никакого другого ответа, кроме отрицательного, не могут дать на поставленные вопросы и сами эволюционисты, если только не желают упорно противоречить голосу своего внутреннего опыта. Чем больше человек углубляется в себя, чем строже и беспристрастнее испытывает свою совесть, тем яснее и глубже сознаёт свою нравственную беспомощность и свою решительную неспособность возвыситься до идеала совершенства.

В душах, не окончательно ослеплённых эгоизмом и не утративших тяготения к идеальному, это самоиспытание, результатом которого является ощущение жалкого бессилия, служит сильным побуждением к исканию высшей божественной помощи. Единственным спасительным выходом из безысходного положения не будет ли для них то обращение радикальное, та смерть нравственного человека и то воскресение в новую жизнь, то чудо, наконец, которое возвещает наше Евангелие и которое отвергает эволюционизм? Личное обращение апостола Павла даёт сюда разительный пример. «Фарисей строго закала, Савл из Тарса, без сомнения, не знал мудрости современного нам эволюционизма, но и не зная того, он следовал путём аналогичным. Он также был глубоко убеждён в бесконечной моральной усовершаемости человека; он верил в прогрессивное совершенствование человеческой природы, только верный своей религии, он полагал его в практике дел закона. Под другим именем, но он тяготел почти к той же самой цели, какую ныне предлагает нам эволюционизм. И это было слишком серьёзно с его стороны. Он работал, трудился, боролся и предвкушал уже победу, ― как в один день поверженный на землю непреклонным велением с неба, поражённый недоступным идеалом совершенства, побеждённый святостью божественного закона, он сразу почувствовал всю свою духовную нищету, признал своё бессилие и, отказавшись от усилий безнадёжной борьбы, умерши для всякой собственной праведности, он получил свыше, как дар благодати, то освобождение и спасение, которого тщетно ожидал от развития естественного. Фарисей фанатический, о котором история не сохранила никакого воспоминания, умер самому себе на пути в Дамаск, и возродился славным и бессмертным апостолом языков»¹⁵.

Этот лично пережитый опыт апостол Павел положил в основу своего благовестия, и, без сомнения, всякая душа, которая внимая этой проповеди переходила ко Христу и приобщалась спасительной благодати, переживала тот же кризис, тот же переход от немощи к силе, от смерти к жизни.

* * *

Подводя итог всему, что сказано доселе в опровержение эволюционизма с христианской точки зрения, мы можем установить следующие общие положения:

1. То неправда, будто основа и все средства для нравственного прогресса и достижения последних целей морального совершенства лежат внутри самого человека. Такое утверждение имеет смысл только при пантеистической точке зрения, когда божество мыслится имманентным человеку, воплощающимся в нём. Но ни опыт исторический, ни личное самосознание не подтверждают этого. Если с общим развитием цивилизации и возвышается теоретическое представление об идеале, то способность его к практическому осуществлению от того не увеличивается, сил творить добро не пребывает, потому что непроходимая граница всякому прогрессу в этом последнем направлении положена падением человеческой природы. Нет, ― не собственному, внутреннему богу служа, т. е. не обоготворяя себя, а лишь повергаясь пред Богом вышемирным и Всесвятым с смиренным сознанием своего неисцельного бессилия и своей величайшей вины и вместе ― с просьбою Его всесильной помощи, ― человек становится способным к действительному нравственному совершенстованию.

2. То неправда, будто обращение и спасения грешника происходит путём постепенно раскрытия и одухотворения его природной человечности. Нет, ― так как грех состоит не в одном лишь преобладании материи над духом, но и в развращении самого духа, то и освобождение от греха должно состоять в разрыве с целым ветхим существом нашим, в смерти закону греха, господствующему во всей нашей природе, в переходе к новой жизни через праведность Иисуса Христа и чрез возрождение от Святого Духа.

3. То неправда, будто принцип спасения и святости человеческий положен в началах эволюции эмпирической и реализуется естественно, сам собою в общем ходе истории. Нет, ― спасение есть дар незаслуженный, дело сверхъестественной благодати, результат чудесного вступления Бога в историю человечества, как и в отдельную душу человеческую.

Так, между эволюционною теорией и христианством существует противоречие самое резкое, коренное. Эволюционизм отрицает то, что составляет самую сущность религии Христовой, именно что она есть сила Божия ко спасению всякому верующему (Рим.1:16). Совершенно понятно отсюда, если моральный инстинкт христианина отвергает эту доктрину, как посягающую на самые святые убеждения совести.