VI. О не осуждении ближних и об юридических судах

Излагая взгляд на суды всякого рода и раскрывая свое правило: не судись, гр. Толстой, по-видимому, основывается на следующих словах Господа Христа: Не судите (μὴ κρίνετε), да не судимы будете (ἵνα μὴ κριθῆτε). Ибо каким судом (κρίματι) судите, таким будете судимы, и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить. И что ты смотришь на сучек в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь? Или как скажешь брату твоему: дай, я выну сучек из глаза твоего, а вот в твоем глазе бревно? Лицемер! вынь прежде бревно из твоего глаза, и тогда увидишь, как вынут сучек из глаза брата твоего.¹²⁵⁰ Особенно же важное значение придает Л. Толстой тому, как выражена мысль Спасителя о не осуждении наших ближних в Евангелии от Луки. Здесь сказано: не судите, и не будете судимы, не осуждайте (μὴ καταδικάζετε), и не будете осуждены, прощайте, и прощены будете.¹²⁵¹ Исходною же и руководящею точкою для понимания и определения смысла этих и подобных им мест Нового Завета является у гр. Толстого слова Христа о непротивлении злому. Вот что говорит этот писатель по вопросу о не осуждении ближнего и о разного рода судах.

Первое, что поразило меня, когда я, говорит Л. Толстой о себе, понял заповедь о непротивлении злому в её прямом значении, было то, что человеческие суды не только не согласны с нею, но прямо ей противоречат, как противоречат и всему учению Христа, и что, поэтому, Христос, если только думал о судах, должен был непременно отрицать их. Христос говорит: не противься злу; цель же судов противление злу. Христос повелевает воздавать добром за зло. Христос говорит: не делайте различия между добрыми и злыми; суды же не имеют никакого другого назначения, как устанавливать это различие между добрыми и злыми. Христос говорит: должно прощать всем, прощать не раз, не семь раз, но прощать без конца, и любить врагов, делать добро ненавидящим нас; суды же не прощают, но наказывают, делают не добро, а зло тем, кого они называют врагами общества. По всему этому выходит, что Христос должен был запретить суды. Но, может быть, думал я, что Христос не имел дела с светскими судами и не думал о них. Вижу, однако, что это предположение не имеет места, Христос со дня рождения и до Своей смерти сталкивался с судами Ирода, первосвященника, синедриона. Вижу я и на деле, что Христос говорит о судах прямо, как о зле. Ученикам говорит он, что их будут судить, и внушал им, как они должны держать себя на суде. О Себе говорил, что Его засудят, и Сам показывает, как должно относиться к человеческому суду. Следовательно, Христос думал именно о тех человеческих судах, которые должны были осудить Его и учеников Его и которые осуждали и постоянно осуждают миллионы людей. Христос видел это зло и прямо указывал на него. При исполнении судебного приговора над блудницею Он прямо отвергает суд и показывает, что человек не может судить, ибо сам он виновен. Эту же самую мысль Он высказывает не раз, говоря, что с бревном в собственном глазу нельзя видеть спицы в глазу других. Но, быть может, высказывая это касательно осуждения блудницы и указывая притчею о спице на общую человеческую слабость, Он все-таки не воспрещал обращаться к помощи человеческого правосудия, чтобы найти в нем защиту против злых. Однако, я вижу, что и это предположение решительно недопустимо. В Нагорной проповеди Христос обращается ко всем и говорит: если кто хочет судиться с тобою и отнять у тебя рубаху, отдай ему и верхнюю одежду. Но, быть может, Христос говорит лишь о личном отношении каждого индивидуума к суду, не отрицая самого правосудия, и в христианском обществе допускает людей, которые судят других в установленных учреждениях? Все-таки вижу негодность и этого предположения. В молитве Своей Христос повелел прощать всем людям без исключения, чтобы и им были прощены их вины. Эту мысль Он повторяет несколько раз. Поэтому, как же человек, обязываемый своей верою постоянно прощать всем, может судить и осуждать других? И из всего этого узнаю я, что, по учению Христа, не должно быть никаких христианских наказывающих судей.¹²⁵²

Но, быть может, из той связи, продолжает гр. Толстой, в какой находятся эти изречения с другими, видно, что Христос, говоря: не судите и не осуждайте, не думал о судах? Однако, и это не так. Напротив, из связи речи ясно, что Христос, говоря: не судите, говорит именно о судьях и о судебных учреждениях. По Матфею и Луке прежде, чем Христос сказал: не судите и не осуждайте, Он говорит: не противься злому, переносите зло, делайте добро всем. Пред этими же словами, по Матфею, Он повторяет слова иудейского уголовного кодекса, око за око, зуб за зуб. Сославшись на этот закон Он и говорит: вы же не делайте так, а затем тотчас же изрекает: не судите. Стало быть, здесь Христос говорит именно про человеческий уголовный закон и его-то отрицает словами: не судите. Кроме того, по Луке, Он говорит не только: не судите, но: не судите и не осуждайте.

Прибавление последнего слова, имеющего почти то же значение, должно же выражать собою что-нибудь. Прибавление этого слова могло иметь только одну цель выяснение смысла, в каком употреблено первое слово. Если бы Он хотел сказать, не пересуживайте ваших ближних, то Он и не прибавил бы этого слова. Но, может быть, Христос все-таки не думал про суды, говоря так, и я нахожу лишь свою мысль в Его словах, означающих совсем другое? Справляюсь с тем, как первые ученики Христа, апостолы, смотрели на человеческие суды, признавали ли, одобряли ли их? В 11–12-м стихах IV главы говорит ап. Иаков:¹²⁵³ не злословьте друг друга, братия; кто злословит брата, или судит брата своего, тот злословит закон и судит закон; а если ты судишь закон, то ты не исполнитель закона, а судья. Един Законодатель и Судия, могущий спасти и погубит, а ты кто, который судишь другого. Греческое слово, переданное словом «злословит», есть καταλαλέω. Не справляясь с лексиконом, можно видеть, что слово это значит «обвинять». И действительно, таково его значение, в чем может убедиться каждый по справке с лексиконом. Переведено же, кто злословит своего брата, тот злословит закон. Невольно возникает вопрос, почему же это так? Сколько бы я ни злословил моего брата, все же я не злословлю закона. Но коль скоро я сужу и обвиняю судом брата, то, очевидно, что я чрез то самое обвиняю закон Христа, т.е. я считаю закон Христа недостаточным и обвиняю или сужу закон. Тогда ясно, что я уже не исполняю Его закона и сам являюсь судьей. Судья же, говорит Апостол, тот, кто может спасти. Как же я, не будучи в состоянии спасти, могу быть судьей и наказывать? Все это место говорит о человеческом суде и отвергает его.

В том же послании (Иак.2:1–13) запрещается всякое различие между людьми, всякий суд о том, что этот человек хорош, а тот худ, прямо указывается на суд человеческий, как на несомненно дурной, и говорится, что этот суд сам преступен, казня за преступления, а, следовательно, сам собою упраздняется чрез закон Бога, милосердие. Читаю послание ап. Павла, пострадавшего от судов, и в первой же главе к Римлянам нахожу увещание, делаемое Апостолом за все их пороки и заблуждения, а в том числе и за их суды. Осуждаются этим Апостолом суды и в других местах того же послания (Рим.2:1–11). Обращаюсь к церковным учителям первых веков и вижу, что все они постоянно отличали свое учение от всяких других учений тем, что они никого ни к чему не присуждают, никого не судят (Афинагор, Ориген), никого не умерщвляют, а только переносят мучения, причиняемые им человеческими судами.¹²⁵⁴

Все несомненно подтверждало, уверяет Л. Толстой, мое убеждение, что слова «не судите и не осуждайте» должны значить «не судите в судах». Но невольно приходилось смущаться тем, что все понимают эти слова в смысле запрещения злословить ближнего. Зла же разве можно не осуждать? И вот все толкователи вертятся на том, что можно и чего нельзя осуждать. Говорят толкователи о том (Златоуст, Феофилакт), что в отношении к служителям церкви слова эти нельзя понимать в смысле запрещения судить, что сами апостолы судили и т.п. Говорится ими и о том, что этими словами Христос, вероятно, указывает на иудеев, которые обвиняли ближних в малых грехах, а сами делали большие. Между тем, нигде ни слова нет у толкователей о том, запрещал ли Христос человеческие суды или допускал? Что же касается богословов толкователей, то они лишь голословно упоминают о том, что в христианском государстве должны быть суды и что они не противоречат закону Христа.

Видя все это, я уже усомнился в искренности¹²⁵⁵ церковных толкований и обратился к самому переводу слов «судите, осуждайте». В подлиннике они выражены словами: χρινω и χαταδιχάζω. Справляюсь с общим лексиконом и нахожу, что слово χρινω имеет много различных значений и в том числе весьма употребительное значение «приговаривания по суду», даже «казни», но никогда не употребляется в значении злословия. Обратившись к лексикону Нового Завета, я нашел, что это слово часто употребляется в Новом Завете в значении «приговаривания по суду». Иногда, как оказалось, употребляется оно в смысле отбирать, но отнюдь не смысле злословить. Итак, вижу, что слово χρινω можно перевести различно, но что перевод словом «злословить» наиболее неточен.

Справляюсь касательно слова χαταδιχάζω в общем лексиконе и в лексиконе Нового Завета и убеждаюсь, что слово это никогда не имеет другого значения, кроме как «приговариваю по суду к наказанию» или «казню смертью». Справляюсь с контекстом, но и он свидетельствует то же самое. Значит, Христос имел в виду именно суды, если к словам «не судите» прибавил слова «и не приговаривайте по суду к наказанию».

Итак, не только сердце наше и наука говорят, что не нужно казнить людей, но тоже говорит и почитаемое за слово Самого Бога. Между тем, благодаря злонамеренности¹²⁵⁶ переводчиков и толкователей, слова Христа о ненужности судов и казней истолковываются в смысле запрещения заниматься сплетнями и злословием. Представив все это, я ужаснулся пред грубостью того обмана, в коем доселе и я находился,¹²⁵⁷ сообщает о себе в заключение якобы истинолюбивый гр. Толстой.

Итак, Л. Толстой категорически утверждает, будто бы Христос отвергает всякие человеческие суды и судебные кары. Мысль об отрицании Спасителем всяких судов и судебных наказаний, прямо, будто бы. вытекая из Его учения о непротивлении злому, ясно видна де из филологического анализа слов «не судите» и «не осуждайте», оправдывается контекстом и вообще евангельским учением, подтверждается тем, что говорят апостолы и церковные писатели первых веков христианства, и согласуется с чаяниями нашего сердца и показаниями науки. Граф Толстой уверяет, будто бы, лишь вследствие умышленно превратного перевода и толкования, означенные слова доселе понимались всеми и теперь понимаются не толстовцами в смысле запрещения пересудов и злословия по отношению к нашим ближним. Но так ли все это? Обсудим же беспристрастно каждое из соображений и доказательств, приводимых Л. Толстым в пользу его правила, никогда не осуждай по суду и не судись.

Из того, что было говорено нами о непротивлении злому и о государстве с его необходимыми принадлежностями, уже видна несостоятельность взгляда гр. Толстого на суды и на отношение к ним христианина. Но и независимо от этого трудно ожидать, чтобы Христос отверг всякие суды. Отвергать их значило бы покровительствовать господству и распространению всяческого зла и безжалостно, с нарушением даже самых элементарных требований справедливости, отдавать человеческую личность и самые законные её интересы, и права на попрание первому охотнику до этого. Странно и подумать, чтобы мог сделать это Христос, указывающий в добре одну из главных целей человеческой жизни и проповедовавший людям о любви и правде. Если из учения Спасителя нельзя, как мы знаем, вывести даже того заключения, чтобы Он безусловно воспрещал христианину ограждать в особых случаях свою безопасность личными средствами защиты от нападений грабителей или разбойников, то мог ли Он отвергать судебную защиту человеческой личности и её законных интересов и прав? Частное лицо, отстаивая свое достояние и свою жизнь от нападений хищников, и разбойников, нередко может переступать требования справедливости, впадать в мстительность, в озлобление и жестокость и чрез то причинять напавшей стороне даже незаслуженное ею физическое зло. Совсем другое дело, когда общество берет на себя ограждение личности, её прав и интересов и возмездие за причиняемое ей зло. Спокойно и беспристрастно относясь к обеим сторонам, общество, в лице своих судебных представителей и органов, скорее всего может воздать каждому только должное. Значит, если Христос не отвергал безусловно прав человеческой личности даже на индивидуальную самозащиту в уважительных случаях, то тем менее мог Он отрицать судебный институт. Конечно, с точки зрения учения Спасителя и самые совершенные человеческие суды могут заключать в себе нечто несовершенное. Однако, несовершенство человеческих судов поможет и не должно служить основанием для их отрицания вообще. Задача всякого судоустройства и судопроизводства с христианской точки зрения должна состоять собственно в том, чтобы непрестанно совершенствоваться, более и более воплощая в себе требования справедливости и милости.

Эти общие наши соображения, как нельзя лучше, подтверждаются словами и действиями Христа, учением апостолов и церковных писателей первых веков христианства и здравыми соображениями разума. Но обратимся сперва к филологической и логической стороне тех слов Спасителя, в коих гр. Толстой видят отрицание всяких человеческих судов и наказаний по суду.

Слово χρινω действительно имеет немало значений и употребляется с различными смыслами в Новом Завете. Оно значит: разбирать, отделять, приводить в порядок, различать, выбирать, производить суд, звать на суд, произносить приговор, осуждать, обрекать на казни, но оно означает также думать, судить не на суде, осуждать не на суде же, а просто высказывать мнение о личности и поведении ближнего, пересуживать, обвинять в чем-либо ближнего не в качестве церковного или гражданского судьи. Вопреки тенденциозным уверениям Л. Толстого слово χρινω не только вообще имеет также значение злословить, пересуживать ближних и взводить на них какие-либо обвинения в обычных беседах, а не на суде, но нередко и употребляется в Новом Завете именно в таком значении. Из многих случаев употребления в Новом Завете слова χρινω в таковом значения, приведем хотя два.

Так, например, однажды Христос сказал фарисеям:¹²⁵⁸ вы по плоти (κατὰ τὴν σάρκα) судите (κρίνετε). Не очевидно ли, что здесь слово κρίνετε употреблено именно в значения злословить. осуждать не на суде? За это ручается как то, что фарисеи действительно всячески злословили и пересуживали в дурную сторону все слова и действия Спасителя, так и то, что Он указал на их суждение по плоти. Слово же «плоть» в Священном Писании весьма часто означает греховность, дурную нравственную настроенность.¹²⁵⁹ Но наклонность злословить, пересуживать в дурную сторону слова и поступка ближних, самовольно осуждать и обвинять их не на юридическом суде, а в обычной беседе одного человека с другим, проистекает именно из этой настроенности.¹²⁶⁰ В одном из апостольских посланий читаем следующее: кто не ест, пуст не осуждает (μή κρίνέτω) того, кто ест.¹²⁶¹

Не очевидно ли, что рассматриваемое слово и здесь употреблено в значении злословия и морального осуждения или обвинения? Это неоспоримо. Но коль скоро слово: κρίνω не только имеет это значение, но и в самом Новом Завете нередко употребляется именно с этим значением, то где же основание видеть в словах Спасителя: не судите, да не судимы будете, указание на юридические церковные и гражданские суды? Такого основания не только нет, но и быть не может. Мы уже знаем, что Нагорная проповедь Христа обращена к народу, а не специально к представителям и непосредственным слугам церковной и государственно-общественной власти,¹²⁶² и что она имеет целью не отмену или преобразование существующего государственно-общественного строя, а внутреннее религиозно-нравственное перерождение и обновление людей. В пользу этого говорят именно те слова Богочеловека, которые гр. Толстой в данном случае старается превратно истолковать в интересах своих антигосударственных воззрений. Спаситель говорит: не судите. Но ведь судят в юридических и гражданских судах обыкновенно особые лица, имеющие на то особые полномочия от предержащей власти. Другие же люди из народа могут участвовать в суде только в качестве истцов, подсудимых, свидетелей или официально избранных присяжных. Коль скоро Христос имел бы в виду запретить вообще суды, то не должен ли Он был сказать, вместо не судите, именно так не судитесь?

Не судитесь же по-гречески было бы выражено формою повелительного наклонения настоящего времени общего или среднего залога с предыдущим отрицанием μὴ κρίνεσθε. Мало и этого, после слов μὴ κρίνεσθε стояли бы с предлогами μετά и περί слова, указывающие, чтобы люди не судились ни из-за чего и ни с кем.¹²⁶³ А так как в греческом тексте стоит μὴ κρίνετε, то не должно быть и речи о запрещении Христом юридических и гражданских судов.

Если взглянуть на дело с логической стороны, то опять является необходимым признание, что Спаситель в рассматриваемых словах решительно не имел в виду указанных судов. За словами не судите непосредственно следуют слова: да не судимы будете; каким судом судите, таким будете судимы; какою мерою мерите, такою и вам будут мерить. Но кто же не знает той ежедневно и практически подтверждаемой истины, что можно судить за воровство или грабеж и никогда не подвергаться самому судебным преследованиям за воровство или грабеж, как не имеющим для себя никаких оснований и поводов? Кроме того, было бы и недостойно Христа побуждать людей к избеганию судов лишь чисто утилитарными грубыми соображениями. Между тем, правильное понимание Его слов не дает права усвоят им утилитарный характер. Они, будучи взяты в свази со всем строем Его речи, внушают людям смирение, снисходительность. А из этого вполне ясно, что Он собственно запрещает злословить наших ближних и имеет в виду праведное неизбежное воздаяние за это злословие на праведном суде Божием.

Обращаясь к слову χαταδιχάζω, мы тоже не имеем ни малейшего основания согласиться с Л. Толстым, будто бы оно в данном случае значит «приговариваю по суду к наказаниям» или «казню», и выражает мысль Христа о не нужности, и вреде всяких судов. Слово χαταδιχάζω действительно означает преимущественно «осуждаю или обвиняю виновных по суду, приговариваю или осуждаю на наказание, на казнь». Тем не менее оно имеет и иные значения, как ни уверял бы гр. Толстой в противном для своих целей. Именно оно иногда означает не более, как моральное осуждение или обвинение, а отнюдь не юридическое, не судебное.

Замечательно, что и в этом случае Л. Толстой умышленно замолчал употребление этого слова с таким именно значением в самом Евангелии. Так, например. Спаситель, видя, что фарисеи злословят Его учеников за срывание в субботу хлебных колосьев для утоления голода, сказал фарисеям: если бы вы знали, что значит, милости хочу, а не жертвы, то не осудили бы (κατεδικάσατε) невиновных.¹²⁶⁴ Нет ничего яснее, как то, что фарисеи не на суде обвиняли Христовых учеников за мнимое нарушение субботы, а просто осуждали или злословили их поступок.¹²⁶⁵ Нельзя думать даже и того, чтобы фарисеи в данном случае грозили преследовать Христовых учеников судебным порядком. Напротив, лицемерные блюстители святыни субботнего дня лишь корили Самого Спасителя, якобы, дурными действиями Его учеников.¹²⁶⁶

То обстоятельство, что у ап. Иакова в обращенных к евреям словах: вы осудили (κατεδικάσατε), убили праведника¹²⁶⁷ поставлено рассматриваемое слово, тоже не говорит в пользу мысли гр. Толстого. Всякому известно, что не народ производил суд над Христом и не он произнес Ему смертный приговор. Люди из народа, подстрекаемые еврейскими начальниками, фарисеями и книжниками, лишь злословили Спасителя и производили тем чисто нравственное, а не другое, давление на Пилата. Следовательно, и здесь слово καταδικάζω отнюдь не означает приговаривания по суду или произнесения судебного приговора о предании на казнь. Не без причины же ап. Иаков после слова «осудили» поставил слово «убили». Этим он прямо указал, что одни из евреев, именно народная толпа, не участвовали и не могли прямо участвовать в постановлении смертного приговора над праведником, и что, напротив, другие, именно первосвященники и прочие власти, уже непосредственно принимали участие в этом приговоре, так что Пилат лишь санкционировал или утвердил его. На самом деле ведь так и происходило все.¹²⁶⁸

Необходимо иметь в виду и то, что если бы слово καταδικάζω в данном случае означало приговаривание по суду к какому-либо наказанию, то после этого слова следовало бы другое для указания рода и степени наказания, чего, однако, нет.¹²⁶⁹ Как видим, рассматриваемое слово не только иногда значит просто осуждать или обвинять кого-либо не на суде, но и употребляется именно с таковым значением в Новом Завете. А если это неоспоримо, то и слова Спасителя: не осуждайте и не будете осуждены, переданные Евангелистом Лукою, не должно ли разуметь только в смысле морального осуждения или обвинения, а отнюдь не юридического, не судебного. Именно так и необходимо их понимать. В противном случае встанут пред нами те же самые непримиримые противоречия или несообразности, какие указывались нами, когда шла речь о словах Христа: не судите, да не судимы будете и прочее. Ведь и у Луки вслед за словами не осуждайте стоят слова не будете осуждены; какою мерою мерите, такою же отмерится и вам и т.п.

Наконец, напрасно же усиливается Л. Толстой эксплуатировать в пользу своего взгляда на суды и слово καταλαλέω, уверяя, будто оно значит обвинять по суду. Это греческое слово сложное. Оно образовалось из глагола κατά и приставки λαλέω. Упомянутый же глагол употребляется в значении лепетать, болтать, говорить. Отсюда прилагательное λαλος значат «болтливый»; а существительное λαλιά – «болтовня». Глагол λαλέω с приставкой κατά означает «злословить, оклеветывать, наговаривать». Если же καταλαλέω иногда и употребляется в значении обвинять, то в этих случаях обвинение понимается опять в смысле злословия, оклеветания, оговаривания, но отнюдь не в смысле обвинения кого-либо юридическим судом.

Апостол Павел порицает разных дурных лиц, вредящих своим ближним злобной болтовней. В числе этих лиц упоминаются им и клеветники (καταλάλους), или наушники, доносчики.¹²⁷⁰ Только в этом значении употребляется рассматриваемое слово и в других местах Нового Завета. Апостол Петр внушает христианам: имейте добрую совесть, дабы тем, за что злословят (καταλαλώσιν) вас, как злодеев, были постыжены порицающие ваше доброе житие во Христе.¹²⁷¹ Поэтому, гр. Толстой ошибочно усматривает указание на юридические суды в следующих словах апостола Иакова: не злословьте (μὴ καταλαλύτε) друг друга, братия¹²⁷² и т.д. Русский перевод греческого текста здесь безупречен. У Апостола нет ни малейшего намека на юридические суды ни в приведенных, ни в других такого рода словах.

Итак, слова Господа о не осуждении ваших ближних никоим образом не направлены против каких -либо гражданских и церковных судов, а порицают лишь наклонность людей злословить и пересуживать в дурную сторону слова и действия их ближних. Так понимать речь Спасителя вынуждают каждого беспристрастного и истинолюбивого человека филологическая и логическая стороны этой самой речи. В данном случае уже и одна филологическая сторона дела, вопреки мнению толстофилов, ясно говорит, что не только можно, но и должно понимать эту речь в совершенно ином смысле, чем в каком понимает ее Л. Толстой. Но если филологическая и логическая стороны слов Христа решительно не позволяют понимать их в смысле запрещения юридических каких-нибудь судов, то не свидетельствуют ли в пользу мысли гр. Толстого ссылки его на то, что Спаситель учил, будто бы, не различать добрых и злых и внушал прощать причиняемые нам обиды, делать добро ненавидящим нас, не осуждать ближних за их недостатки и т.п.? Посмотрим, касаются ли судов эти и подобные им внушения и наставления нашего Господа.

Прежде всего отметим, что Л. Толстой лжесвидетельствует на Христа, утверждая, будто Он учил не различать добрых и злых. Не Спаситель ли говорил ученикам Своим, между прочим, следующее касательно этого предмета: если кто не примет вас и не послушает слов ваших, то, выходя из дома или из города, оттрясите прах от ног своих?¹²⁷³ Слова эти заключают в себе ясное повеление различать добрых и злых по ясному же данному признаку. Но Христос не только заповедает различать добрых и злых на основании, конечно, истинно-христианских начал, но и требует от вас, чтобы мы обличали дурных людей и в случае их упорства или неисправимости предавали их суду церкви.

Истинолюбивый гр. Толстой тщательно умалчивает об этой заповеди Христа. Это и понятно, уже она одна сполна сокрушает произвольную его мысль о том, будто бы Христос противник всяких судов и всяких наказаний по суду. Что Спаситель действительно учредил церковный суд, это ясно из следующих Его слов: если согрешит против тебя брат твой, говорит Христос, пойди и обличи его между тобою и им одним, если послушает тебя, то приобрел ты брата твоего. Если же не послушает, возьми с собою еще одного или двух, дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое слово. А если не послушает и их, скажи церкви, если же и церкви не послушает, тогда будет он тебе, как язычник и мытарь.¹²⁷⁴ Здесь Спаситель прямо и ясно заповедал нам обличать согрешившего против нас брата нашего. Цель этого обличения та, чтобы восстановились вполне добрые отношения между обиженным и обидевшим. Восстановление этих отношений само собою предполагает сознание со стороны последнего своей виновности, а со стороны первого готовность простить согрешившего. Было бы, конечно, грубой ошибкой думать, будто Христос заповедует обличать ближнего только в том случае, если он прегрешит лично против нас. Это в конце всего было бы эгоизмом, несовместимым с христианской любовью к другим. Самое ублажение Спасителем ратующим за правду вообще и миротворцев никак не допускает, чтобы мы обличали обидевших лишь нас и старались о восстановлении истинно-братских отношений только между нами и обидевшими нас. Потому-то ап. Павел внушает христианам вообще увещевать друг друга, вразумлять бесчинных, обличать творящих темные дела¹²⁷⁵ и т.п. Этот же Апостол упрекал коринфян, между прочим, за то, что они равнодушно относились к появившемуся среди них великому грешнику и не предпринимали никаких мер к его наказанию и исправлению.¹²⁷⁶

Таким образом, несомненно, что обличение должно простираться отнюдь не на тех только, кто причинил что-либо обидное и горькое нам лично. Но Христос, как мы видели, не ограничивает нашего долга лишь непосредственным обличением согрешившего. Когда наше увещания не увенчаются успехом. Спаситель повелевает повергнуть дело на благоусмотрение третейского в своем роде суда, и коль скорой последний не достигнет преследуемой доброй цели, то Христос предписывает обратиться к высшей судебной инстанции, к суду церковному. Тут дело, конечно, не в том, подается ли письменная жалоба в церковный суд, или же она заявляется устно. Жалоба остается жалобою в том и в другом случае. Важно то, что Спаситель прямо и ясно узаконяет церковный суд и требует от Своих последователей обращаться к последнему в случае той или другой надобности и подчиняться его решениям.

Великую неправду говорят толстофилы, уверяя, будто церковь, по учению Христа, не облечена правом наказания прегрешивших и не раскаивающихся. Спаситель ясно говорит, что представители церкви облечены властью наказывать за непослушание им. Мало того, Христом указана даже и та высшая степень наказания, какой церковь может подвергнуть ослушников. Это отлучение их от церкви, исключение их из церковной общины. На это именно и указывают Его слова: если и церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник или мытарь. Разве это не наказание? Последнее состоит и в лишении человека каких-либо благ или прав. Отлучение от церкви за упорное противление ей является лишением христианина всех благ и прав, какими он пользовался и еще мог бы пользоваться, как член церкви Христовой.¹²⁷⁷ Итак, вопреки уверениям гр. Толстого, будто Иисус Христос восставал против всяких судов, оказывается, что Им учрежден был даже специальный суд, суд церковный.

Что же касается, далее, внушений Спасителя относительно прощения обид, причиняемых нам нашими ближними, то эти внушения нисколько не относятся до государственных или церковных судов и их представителей. Никто не сомневается в том, что христианин, лично испытав какую-либо обиду иди потерю от ближнего, во многих, если не во всех, случаях лучше поступит с христианской точки зрения, если покроет своим великодушием это зло и заплатит за него добром. Такой образ действий даже неизбежен во всяком человеке, отличающемся истинно-христианским настроением, а не только что обязателен с христианской точки зрения, коль скоро наше всепрощение не поведет к нравственной погибели виновного, как бы поощряя его на дурное.

Совсем другое дело, если христианин видит, что, например, какой-либо корыстолюбивый ростовщик или деревенский кулак мошенническими путями разоряет благосостояние и без того бедных людей, обрекая их с их беспомощными детьми на голод и на различные тяжкие лишения. Не питая никакой ненависти и мстительности к бессердечному человеку, но сострадая горю и безвыходному положению бедняков, христианин побуждается чувством любви и правды к тому, чтобы судебным путем спасти своих братьев-бедняков. Не защитить обижаемого от обижающего, простить последнему, заплатить ему добром за зло в этом случае не есть наше дело; обижаемые ведь не мы сами.

Делать это по отношению к обидчику нашего ближнего значило бы с нашей стороны лишь поощрять хищника еще на большие низости и жестокости и косвенно издеваться над обижаемыми. Но, скажут толстовцы, лучше личным достоянием помочь бедным, чем тащить в суд обидчиков. Конечно, наша христианская обязанность помочь бедному собственными материальными средствами. Однако, нельзя же так ограничивать понятие о помощи. Мы обязаны оказывать не одну материальную помощь, а и всякую другую. Главное же дело в том, что или наши пожертвования бедным будут попадать в руки ростовщика же, кулака, если его не обуздает административная или судебная власть, или мы сами можем не иметь средств для оказания денежной или иной помощи ближнему.

Лишены смысла фразы толстофилов и касательно того, что наши обижаемые ближние должны же осуществлять в своей жизни принцип христианского всепрощения, и, что на нас лежит обязанность располагать их к такому всепрощению. Мы уже замечали, что нельзя слепо, рабски проводить этот принцип в жизни, если мы дорожим духовным благом самих обидчиков, и, если не желаем наибольшего вреда от них нашим ближним. Не даром же сам Христос требует от нас принимать меры к исправлению дурных людей посредством различных обличений и увещаний и в случае их упорства предавать церковной судебной каре. В таком же положении находится и обижаемый к систематическому обидчику. Коль скоро деяния последнего таковы, что их ведать может только уголовно-гражданский суд, то с нашей стороны было бы странно, вместо привлечения закоснелого упрямца к этому суду, читать мораль обижаемому и взывать к нему о всепрощении ни перед чем не останавливающегося злодея. Нужно же пожалеть и последнего, прекратив ему путь к обременению своей совести новыми и новыми злодействами того или иного рода. Кроме того, необходимо отличать прощение наше обидчику от постановления последнего в невозможность продолжать совершение злодейств.

Фразы гр. Толстого и о том, что судьи грешные же, как и все, люди и что они, поэтому, не должны быть карателями дурных, по их мнению, лиц, решительно ничего не доказывают. Что все люди суть грешники, это бесспорная истина. Но как же следует из неё, будто судьи совсем не в праве преследовать, например, воровство и подвергать надлежащей каре виновных в нем? Ведь сам же Л. Толстой уверяет, что мы не можем не осуждать зла. А если неизбежно осуждение зла, то ведь необходимо и возмездие за него его виновникам со стороны тех, кто на это имеет законное и общепризнанное право.¹²⁷⁸

Пусть судья будет сам виновен в каком-нибудь грехе, как и каждый человек. Виновность эта есть виновность пред Богом, а не пред предержащей властью, не касается того дела, которое он судит, и не выражается в судебном разбирательстве дела о каком-либо преступлении, совершенном его ближним. Это тем более нужно сказать, что судьи совершают разбирательство подлежащих суду преступлений и постановляют приговоры по ним не на основании своих личных симпатий и взглядов, а на основании существующих узаконений. При чем же тут греховность судей, как и всякого человека?

Поэтому, весьма странно читать у гр. Толстого слова о том, будто бы немыслим христианский наказующий судья. Но ведь прощать несомненно виновного никакой судья не в праве и с христианской точки зрения, если того не пожелает истец, наша личная доброта и снисходительность не должна служить основанием для прощения обид, причиняемых не нам. Да и наказующим в судах является в сущности не судья, а закон. Последний лишь применяется судьями к данным преступлениям и лицам. Законы же постановляются верховной государственной властью, повиновение коей Христос возлагает на нас, как нашу непременную обязанность. Нельзя, далее, забывать и того, что, произнося обвинительный приговор, судья имеет в виду только данное преступление человека, а отнюдь не предрешает вопроса вообще о нравственной личности преступника.

Наконец, ничего основательного не говорит против существования судейской власти и её деятельности мысль Л. Толстого и о том, что люди, не будучи подобно Богу, всеведущими и святыми, способны ошибаться в определении злых или намеренно преследовать добрых вместо злых. Но, во-первых, не нужно быть всеведущим и святым, чтобы отличить, например, кражу чужого имущества от благотворения людям и т.п. Во-вторых, из возможности сознательных злоупотреблений властью никак не следует необходимость полного её отсутствия. Мы уже указывали, что человек в состоянии злоупотреблять и нередко злоупотребляет даже естественными своими потребностями...

Затем, гр. Толстой уверяет, будто бы Спаситель прямо говорил о гражданских судах, как о зле, и отверг их уже одним приговором Своим над блудницею. На самом же деле мы не находим ничего такого в словах и действиях Т. Христа. Он осуждал, например, крайнее взяточничество с подсудимых и обирательство их, практиковавшиеся в современных ему судах. Но порицать подобные вещи, разве значит отвергать суды? Суд для того и существует, чтобы не только быть чуждым всякого незаконного посягательства на собственность ближних, но и преследовать его по мере возможности. Спаситель осуждал судей и за крайнюю их невнимательность к просьбам бедных людей, вынуждавшую последних докучать судье мольбами о защите от соперника. Таких судей Христос в притче Своей прямо назвал неправедными судьями, но ведь Он же чрез то самое одобрил судей, оказывающихся боящимися Бога и стыдящимися людей.¹²⁷⁹

Значит, звание судьи признавалось Спасителем, как нужное для блага людей и согласное с требованиями даже нравственной жизни человечества. Справедливо и то, что Он предостерегал Своих учеников от возможности потерпеть и пострадать чрез суды. Однако, и из этого странно было бы выводить то заключение, будто бы Христос отвергал суды. Слова Его в подлинном виде таковы: остерегайтесь людей, ибо они будут, отдавать вас в судилища.¹²⁸⁰ Здесь предостерегает Спаситель Своих учеников от дурных людей, способных оклеветать и невинного человека пред судебными властями. Есть ли здесь какое-либо отрицание судов? Тут собственно порицаются дурные люди, но не суды, как суды. Приговор Христа над блудницею тоже не подтверждает мысли Толстого.¹²⁸¹

Напротив, приговор этот должно рассматривать лишь как урок, данный чрез Богочеловека всем судьям буквоедам и формалистам, как нужно судить преступников. Еврейские судьи часто прилагали чисто механическим способом постановления иудейского уголовного кодекса к обвиняемым. Значится в нем, что блудница должна быть побита камнями. Фарисеи, даже и не поставленные судьями, рады были избиению каменьями всякой падшей женщины и готовы были первые взяться за них, хотя сами далеко не были целомудренными людьми. Спаситель и указал им, что человек иногда бывает не столь виновен, как это кажется, и что, поэтому, не следует руководиться лишь буквою закона, а нужно судить разумно. Какое же здесь отрицание суда? Христос даже подсказал и самый приговор над падшей женщиною, настолько сохранившею в себе добрые инстинкты, что она оказалась способною не только стыдиться совершенного греха, по и проникнуться благоговением к Божественному сердцеведцу.¹²⁸²

Если в современных судах присяжные выносят оправдательный вердикт преступнику, несомненно совершившему то или другое преступление, то кто же станет утверждать, будто бы присяжные чрез то выразили отрицание всяких судов? Оправдательный приговор присяжных свидетельствует лишь о том, что преступление, смотря по мотивам и обстоятельствам его совершения, иногда не вменяется подсудимому чувством справедливости и милосердия судей. То же самое видно и из приговора Христа над блудницею.¹²⁸³ Наконец, напрасно думает гр. Толстой, будто предсказания Спасителя касательно Его осуждения на суде сами собою предполагают отвержение Им всяких судов, как безусловного зла. Навязывая Христу такое анти-логическое умозаключение. Толстой опустил из виду следующее. Главный судья и решитель участи Спасителя, Пилат, признавал Его невинным и всячески старался отпустить Его на свободу.¹²⁸⁴ Если же Пилат и утвердил смертный приговор Христу, то потому только, что в своем малодушии не устоял пред запугиваниями со стороны хитрых и мстительных иудейских начальников и пред требованиями возбужденной ими толпы.¹²⁸⁵ Значит, будь Пилат надлежаще стойким и следуй своему судейскому воззрению на Христа, как на невинного, тогда он не утвердил бы смертного приговора Ему. А если это так, то где же у гр. Толстого основания, чтобы кощунственно усвоять Спасителю отрицание всяких судов, как безусловного зла? Напротив, наш писатель должен бы сказать, что суды, если судьи поступают честно, нередко избавляют граждан от их мстительных и жестоких врагов и что, следовательно, они решительно не должны сами по себе называться каким-либо злом.

Но не филологическая и логическая только стороны речи Христа о не осуждении наших ближних и не одна лишь несостоятельность рассмотренных нами соображений и Толстого приводят к мысли, что Спаситель не отвергал юридического суда. Есть данные, свидетельствующие, что Он прямо признавал целесообразность существования судов и их дозволительность с Его точки зрения.

Вот, между прочим, с какими словами обращался Христос к книжникам и фарисеям: горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе, суд (τήν κρίσιν), милость и веру.¹²⁸⁶ У ев. Луки та же мысль передается в форме упрека за нерадение о суде (τήν κρίσιν) и о любви Божией.¹²⁸⁷ За этим укором следуют слова, сие надлежало делать и того не оставлять. Несомненно, что здесь речь идет и об юридическом учреждении, каков суд. Слово κρίσις значить не только разделение, спор и раздор, но и произнесение судебного приговора, осуждение, суд. Само собою разумеется, что в данном случае κρίσις употреблено именно в значении суда юридического, а отнюдь не в значении разделения, спора и т.п. Как все это ни ясно само по себе, но в пользу такого понимания дела не излишне сослаться и на то обстоятельство, что у евреев судьями часто назначались лица не только из книжников, но и из фарисеев.¹²⁸⁸

Что же значит, что Спаситель упрекал книжников и фарисеев за нерадение о суде и придавал такое важное значение их деятельности в качестве судей? Очевидно, суд и судейская деятельность в очах Христа отнюдь не были тем, за что выдает их гр. Толстой. То обстоятельство, что Спаситель обличал фарисеев на почве Моисеева закона, нисколько не умаляет значения Его слов о суде и для нас. Ведь преступно пренебрежение только тем, что вообще хорошо и важно по своей идее и по своему назначению, а это-то Он, очевидно, и имел в виду. Следовательно, юридический суд, коль скоро он удовлетворяет требованиям справедливости и милости, представляет собою, по учению Христа, хорошее и важное по своей полезности учреждение.

Но можно ли, говорит Толстой, считать суды таковым учреждением, когда они обрекают виновных иногда на очень тяжкие наказания? На этот вопрос уже давно и прекрасно ответила совесть одного из разбойников, распятых на кресте одновременно со Христом. Этот разбойник сказал другому распятому же разбойнику следующее: мы осуждены справедливо (δικαίως), потому что достойное (ἄξια) по делам нашим приняли.¹²⁸⁹ Этот-то разбойник, умевший почувствовать всю заслуженность казни, которой был подвергнут, и всю невинность Великого Страдальца, с ним распятого, за то и был удостоен следующих отрадных слов со стороны Последнего: ныне же будешь со Мною в раю.¹²⁹⁰ В «Исповеди» разбойника заключается прекрасное опровержение мнения, будто возмездия за преступления противоречат и слову и духу учения Христова и будто наказания допустимы только в интересах исправления преступника или по крайней мере ради пресечения возможности совершать преступления. Говоря, что он осужден с товарищем на смертную казнь справедливо, разбойник руководился голосом пробудившейся в нем совести. Свидетельства же её важнее всех, придумываемых людьми, теорий наказания.

Ссылка на приведенные Апостолом слова Господа: Мне отмщение, Я воздам,¹²⁹¹ уже потому не говорит в пользу противников возмездия за преступления, что она неуместна. Апостол привел эти слова не против возмездий за преступления, применяемых государственной властью, а для удержания людей от личной мести за причиненные им обиды. К тому же, возмездие, совершающееся по предписанию закона, нельзя рассматривать непременно, как месть. Наконец, кто допускает наказание хотя бы только для исправления преступников и для преграждения им пути к совершению дальнейших преступлений, тот неизбежно допускает и возмездие. Значит, дело должно быть сводимо не к совершенному устранению возмездия, а к согласованию его там, где возможно, с исправительными целями воздействия на преступников.

Спаситель ясно выражал уважение к судам не тем только, что внушал судьям заботы о наилучшем отправлении правосудия, но и другими способами. Так, например, когда некто из народа сказал Ему: Учитель! скажи брату моему, чтобы он разделил со мною наследство, то Христос отвечал: кто поставил (κατέστησε) Меня судить или делить вас?¹²⁹² Гр. Толстой сам видел, что этот ответ Христов сполна осуждает его враждебное отношение к судам, а потому обошел это место молчанием в авторизованной рукописи, с которой сделан немецкий перевод его сочинения «В чем моя вера».¹²⁹³

Действительно, ответ Спасителя прямо говорит, что одни люди имеют право судить других людей, коль скоро они на то поставлены надлежащей властью, и что Он не предвосхищает чужих прав. Коль скоро признается законность и авторитетность судов, то может ли быть речь о запрещении их? Положим, вслед за ответом просившему о разделе наследства Христос сказал народу, Его окружавшему: смотрите, берегитесь любостяжания.¹²⁹⁴ Но что значат эти слова? Они, во-первых, обращены были не к просившему о разделе имущества, ибо ему уже дан был ответ, как лучше поступить в его положении. Во-вторых, в этих словах осуждается лишь корыстолюбие, вследствие коего один брат забрал в руки все наследство, тем вынудив другого жаловаться на него суду. Между тем, если бы Спаситель почитал суды злом, то для Него представлялся самый естественный и благоприятный повод прямо высказать это. Мы же видим совсем другое. В словах Христа заключается хотя не самое прямое, но несомненное и решительное заявление в пользу суда.

Коль скоро Христос признавал суды законно и необходимо существующими учреждениями и безусловно не воспрещал обращаться к ним даже по личным делам, то нельзя и ожидать того, чтобы апостолы думали и говорили иначе об этом предмете.

И действительно, Л. Толстой напрасно усиливается эксплуатировать в свою пользу следующие слова ап. Иакова: кто злословит или судит брата своего, тот злословит закон и судит закон, а если ты судишь закон, то ты не исполнитель закона, но судья. Един законодатель и Судия, могущий спасти и погубить, а ты кто, который судишь другого?¹²⁹⁵ Поглубже вдумавшись в эти слова, найдем, что из них никак нельзя вывести не только мысли о не дозволительности юридических судов, но и мысли о запрещении находить и объявлять дурное поведение ближних дурным.¹²⁹⁶ Апостол осуждает лишь злословие, а вместе – осуждение слов и действий наших ближних на основании наших личных понятий и взглядов.

В самом деле, если мы забываем христианское учение о нравственности и судим о поведении человека только по личным нашим понятиям, нередко весьма ошибочным и даже прямо несостоятельным, то не выходит ли, что мы являемся судьями самого этого учения и осуждаем его, как негодное? Это так в действительности, хотя бы мы и не сознавали того. Но коль скоро мы становимся в положение осуждающих христианский закон, т.е. христианское учение, и на основании своих предвзятых понятий произносим приговор касательно поведения людей в самой их личности, то чрез это не предвосхищаем ли мы прав Верховного Законодателя и Судии? Это несомненно.

Вот как, по нашему крайнему разумению, нужно понимать рассматриваемые слова ап. Иакова. Но допустите толкование гр. Толстого, и выйдет нелепость. В самом деле, если бы в словах ап. Иакова шла речь об юридических судах, то как же со стороны судьи оказалось бы возможным осуждение евангельского закона и предвосхищение прав Верховного Законодателя и Судии? Судьи судят на основании уголовного или гражданского кодекса и произносят приговор лишь касательно данного преступления, не предрешая вопроса вообще о нравственной личности человека. Воровство же, грабеж и подобные дела остаются тем же самым и с точки зрения нравственного закона, а не превращаются в добро. Напротив, руководство этим законом служить наилучшим средством к надлежащей чисто-юридической оценке человеческих действий, и последняя не может быть никогда чужда его, в той или иной степени.

Обращаясь ко 2главе послания ап. Иакова, не находим в ней ни малейшего осуждения или отрицания юридических судов, как таковых. Апостол осуждает здесь угодничанье и раболепство даже пред такими богачами, которые притесняют бедных, пользуясь для своих корыстных целей самим судом.¹²⁹⁷ Но где же здесь порицание или отрицание судов? Нет такого священного предмета, коим не злоупотребляли бы люди. Богатые и влиятельные лица могут склонять на свою сторону не только судей, но и некоторые пункты самого законодательства. Но все это есть и будет злоупотреблением в судебных установлениях и в судебной практике. Сам же суд, как известное учреждение, неповинен в них в может быть вполне свободен от всего подобного, лишь бы законодатели имели в виду одни требования справедливости, а судьи свято соблюдали обязанности беспристрастия и бескорыстия.

Наконец, напрасно видит Л. Толстой отрицание судов и в следующих словах ап. Иакова, милость превозносится над судом.¹²⁹⁸ Напротив, мы в праве утверждать, что в данном случае этот Апостол весьма ясно выражает призвание юридических судов. Прямо пред приведенными словами стоят слова: суд без милости не оказавшему милости. В славянском же переводе полная мысль Апостола об этом предмете выражена так: суд бо без милости не сотворшему милости, и хвалится милость (έλεος) на суде (κρίσεως). Хотя тот и другой перевод не в одинаковой степени точно воспроизводит текст подлинника, однако же и при разности перевода мысль Апостола остается отнюдь невраждебною для юридических судов. По славянскому переводу выходит, что ап. Иаков, вместо навязываемого ему гр. Толстым отрицания юридических судов, говорит лишь о том, что суды и судьи должны быть выразителями и проводниками требований не только справедливости, но и милости. Если возьмем слова ап. Иакова в их более точном, русском, переводе, и в таком случае из этих слов никак не следует выводить заключения о ненужности и непозволительности судов. Душа наша по своему достоинству выше тела, но странно было бы на этом основании заключать к его ненужности и недозволительности. Между тем, эта-то анти-логичная логика и лежит в основании толстовского понимания и истолкования рассмотренных слов ап. Иакова.

Что касается ап. Павла, то Л. Толстой тоже совершенно напрасно усиливается превратить его в своего единомышленника. В первой главе его послания к Римлянам нет даже ни одною слова об юридических судах, хотя гр. Толстой и уверяет, будто бы они отрицаются в ней. Апостол, между прочим, говорит здесь о том, что язычники, забыв истинного Бога и превративши тварные предметы в божество, мало-по-малу дошли до такого нравственного развращения, что стали исполненными всякой неправды, блуда, лукавства, корыстолюбия, злобы, зависти, убийства, распрей, обмана, злонравия, злоречия, клеветничества, самохвальства, гордости, не почитания родителей, вероломства, эгоистичности, мстительности, не милосердия, наклонности обижать друг друга и богоненавистничества.¹²⁹⁹ С некоторыми из этих дурных склонностей и пороков боролись, как известно каждому образованному человеку, и языческие юридические суды, хотя и без надлежащего успеха. Не странно ли же, что Л. Толстой, быть может, именно в указании Апостола на греховные свойства и пороки язычников усмотрел какое-то отрицание судов? Но еще удивительнее то, что гр. Толстой упустил при этом, из виду заключительные слова Апостола, говорящего. что виновники указанных им дурных качеств и пороков достойны тяжкого наказания.¹³⁰⁰ Наказан не же само собою предполагает существование суда и наказующей власти. Таковой же властью, но учению ап. Павла, является и государственная власть, установленная Верховным Властелином вселенной в целях, между прочим, чисто судебного преследования и наказания зла.¹³⁰¹

Во второй же главе послания к Римлянам, на которую особенно ссылается Л. Толстой, читаем следующее: не извинителен ты, всякий человек, судящий другого: ибо тем же судом. каким судишь другого, осуждаешь себя, потому что, судя другого, делаешь тоже.¹³⁰² И здесь, однако, нет не только воспрещения юридических судов, но и воспрещения вообще находить дурное дурным, хорошее хорошим в поведении наших ближних. Что в приведенных словах Апостола нет порицания, а тем более отрицания юридических судов, это видно из самого строя речи. В самом деле, коль скоро слова Апостола относились бы к этим судам, то выходило бы, что судья, обвиняющий подсудимого в совершении такой-то кражи, тем самым обвинял бы и себя в совершении её и непременно был бы вором. Не нелепо ли навязывать Апостолу такие странные мысли? Между тем, они несомненно предполагаются сами собою, если понимать его слова так, как их понимает гр. Толстой. Что Апостол в рассматриваемых словах даже не запрещает нам и вообще обсуждать поступки наших ближних, это тоже ясно до очевидности.¹³⁰³ Он, несомненно, порицает лишь тех, кои, сами будучи, например, нечисты на руку или жадны до денег, любят, однако, толковать о подобных же пороках и дурных качествах, отличающих их ближних, и строго осуждать последних, забывая о собственной виновности, быть может, гораздо большей.¹³⁰⁴ Спрашивается, из чего же видно, что ап. Павел порицал и отвергал юридические суды?

Толстовцы ссылаются в особенности на следующие Его слова: как смеет кто у вас, имея дело с другим, судиться у нечестивых, а не у святых. Разве не знаете, что святые будут судит мир? Если же вами будет судим мир, то неужели вы недостойны судить маловажные дела? К стыду вашему говорю, неужели между вами нет ни одною разумного, который мог бы рассудит между братьями своими? Но брат с братом судится, и при том пред неверными! И то уже весьма унизительно для вас, что вы имеете тяжбы между собою. Для чего бы вам лучше не оставаться обиженными? Для чего бы вам лучше не терпеть лишения? Но вы сами обижаете и отнимаете, и притом у братьев.¹³⁰⁵ В этих словах точно также странно и непозволительно находить порицание и отвержение каких бы то ни было юридических судов. Апостол порицает лишь дух сутяжничества, всегда и везде действительно ненавистный, и взаимные притеснения среди членов юной христианской общины, долженствовавшей, как и всякая позднейшая христианская община, быть совершенно чуждою всего этого, как безусловно дурного.

Апостол не хотел бы, чтобы имя христиан позорилось среди язычников, и чтобы в глазах последних набрасывалась тень на самую христианскую религию. Он желал бы, чтобы христиане лучше с терпением и благодушием переносили личные взаимные обиды, чем судиться и судиться. Ему угодно, чтобы мелкие недоразумения и тяжбы решались кем-либо из христиан же, ими самими избранных, если у них не хватает взаимной любви для попечительного внимания к интересам и правам друг друга и не достает уступчивости и терпения по отношению к обидчикам. Где же здесь отрицание всяких судов? Напротив, Апостол, в видах общего блага христиан, желал, чтобы у них был организован даже особый суд, очевидно, подобный тому, о котором, как мы видели, говорил Христос. Разумеем суд церковной общины.¹³⁰⁶ Но из этого вовсе нельзя выводить того заключения. будто бы Апостол окончательно воспрещал христианам обращаться и к существовавшим тогда гражданским судам в случаях особенной важности и ради успехов какого-либо несомненно доброго дела.

Справедливость этого очевидна из образа действий самого ап. Павла. Быстрые и поразительные успехи его проповеди не давали покоя иудейским фанатикам, и они во что бы то ни стало старались убить этого великого Апостола, чтобы положить конец успешному распространению христианства. Лично ап. Павел имел горячее желание разрешиться и со Христом быть.¹³⁰⁷ Но, как ни радостно встретил бы он в особенности мученическую смерть за дело Христово, он, однако, сознавал, что, чем долее продлятся его жизнь, тем более он послужит великому и святому делу проповеди Христовой я устроения церкви Божией, составляющему благо для человечества.¹³⁰⁸ Проникнутый этим убеждением, Апостол неоднократно обращался вообще к римской судебной власти и однажды требовал даже суда кесарева над собою, чтобы охранить от свирепствовавших евреев свою безопасность, свободу и жизнь для служения делу Христову.¹³⁰⁹ Истинолюбивый гр. Толстой, конечно, не без умысла, нашел нужным умолчат о столь важном обстоятельстве, говоря о воззрении этого Апостола на государственные и на всякие суды. Между тем, подобного рода данные весьма существенны и знаменательны, они сами за себя громко говорят для имеющих уши, чтобы слышать, разум, чтобы понимать слышанное, и уважение к истине, чтобы не бежать от ней и не скрывать ее злонамеренно. Указанный образ действий великого Апостола красноречиво говорит, как о том, что суды отнюдь не суть зло сами по себе и способны по-своему служить добру и благу людей, так и то, что и каждый христианин бывал и бывает нравственно обязан обращаться к судебным властям и учреждениям, коль скоро дело шло и идет не об его личных своекорыстных интересах, а о торжестве истины и добра и о действительном благе ближних. В этом случае со стороны чьей-либо не подражать св. апостолу Павлу значило бы оказываться как преступно горделивым и самомнительным, так и совершенно равнодушным к интересам истины и добра и ко благу ближних.

Но коль скоро Христос и Его св. апостолы признавали юридические суды, уважительно относились к ним и внушали мысль об их благотворном значении, поскольку они отвечают своей идее и задаче, то нельзя и ожидать того, чтобы православные церковные писатели и первых веков христианства относились как-нибудь иначе к судам. В одном из древнейших памятников христианской письменности мы встречаем увещания, обращенные к судьям, чтобы они справедливо, не взирая на лицо подсудимого, совершали судопроизводство и в частности не оказывались своекорыстными защитниками богачей и таковыми же притеснителями бедных.¹³¹⁰ Разве возможны были бы подобные внушения, если бы самые первые по времени церковные учители отвергали суды или видели в них зло? Те же самые внушения встречаем и у апостольского мужа св. Варнавы.¹³¹¹ Св. Климент, епископ римский, обращаясь к судьям, приводит слова Ветхого Завета, говорящие им, чтобы они особенно заботились о соблюдении правды в судебных делах и брали под свою законную защиту обиженных, вдов, сирот.¹³¹²

Толстой ссылается лишь на Афинагора и Оригена в доказательство того, что первые церковные писатели, будто бы, отвергали суды. Но чем же он доказывает это? Они, говорит Л. Толстой, никого не судили и не казнили. Опрометчивое доказательство! Ведь ни эти, ни другие писатели православной Церкви не состояли и не могли состоять судьями в государственных судебных учреждениях. Вот почему они никого не судили и не приговаривали к наказаниям. Другое было бы дело, если бы гр. Толстой привел из сочинений самых ранних и авторитетных церковных писателей такие слова, которые доказывали бы, что они действительно видели во всяческих судах зло и в принципе отвергали суды. Таких слов, однако, не нашел бы он у них.¹³¹³ Иные же слова, говорящие в пользу судов, он злонамеренно замалчивает и теперь.

Возьмем хотя бы то, что говорит Афинагор о судах и судебных наказаниях. «Если кто, говорит он, может обличить нас, т.е. христиан, в великом или малом преступлении, мы не просим избавить нас от наказания, но признаем справедливым нести наказание, как бы оно ни было сильно и жестоко.¹³¹⁴ Есть ли в этих словах хотя бы намек на то, что суды уже сами по себе суть зло и что они не должны существовать? Напротив, из слов Афинагора следует совершенно иное заключение, весьма неблагоприятное для всех основных правил морали Л. Толстого. Но сказанное Афиногором мы находим у св. Иустина мученика,¹³¹⁵ и вообще у всех древнейших православных церковных писателей, которые касались рассматриваемого вопроса.

Оказывается, таким образом, что как филологическая и логическая стороны изречений Спасителя о не осуждения ближних, так вообще Его учение и собственный пример, затем учение и пример св. апостолов и писания древнейших авторитетных церковных писателей безусловно противны мысли гр. Толстого, будто бы юридические суды вообще суть зло и не должны существовать. Но неправ ли Л. Толстой, утверждая, будто бы судебные преследования и наказания противны нашему чувству и будто бы наука свидетельствует, что судебные преследования и кары лишь возбуждают и поддерживают зло?

Прежде всего спросим и обсудим, чьему и какому именно чувству противны судебные преследования и кары? Обратимся сперва к совершающим какие-либо преступления, в особенности же тяжкие. Правда ли, что всем преступникам противны судебные преследования и кары? В данном случае это весьма важный вопрос, и отрицательный ответ на него способен ниспровергнуть все софизмы гр. Толстого.

Незабвенный отечественный художник-писатель, Ф. М. Достоевский, изобразил яркими и живыми красками и с поразительной психологической правдою, как герой его романа «Преступление и наказание», Раскольников, терзался в своей совести, убивши неповинную старушку из-за денег, и как затем он сам отдался в руки правосудия, чтобы понести заслуженное наказание, чрез то по возможности искупить совершенный великий грех и обрести душевный мир не со злобою и ненавистью, а с радостью Раскольников встретил и понес назначенную ему тяжкую кару. Её жаждало и требовало все его внутреннее существо, лучшие и святейшие его чувства, мысля и стремления. Да и не сам ли Л. Толстой в своей драме «В пасть тьмы» изображает, как крестьянин Никита, совершивший немало преступлений и наконец почувствовавший всю великую виновность свою пред Богом и людьми, сам домогается, для успокоения своей совести и для возвращения себе внутреннего мира, того, чтобы попасть в руки правосудия и понести заслуженную кару? К судейскому преследованию и к казни влекло и Никиту самое лучшее чувство, какое только есть в человеке.

То, что изображено в указанных произведениях Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого, представляет собою лишь художественное воспроизведение явлений, нередко происходивших и происходящих в действительности. Судебная практика знает массу таких случаев, когда человек, совершив какое-либо наиболее тяжкое и важное преступление, затем глубоко раскаивался, сам отдавался в руке карающей власти и умолял о возможно большей каре, которую и переносил радостно, как искушение своей вины и как средство примирения со своей совестью и людьми.¹³¹⁶

Нам припоминается сообщавшееся в свое время в газетах о разбирательстве в петербургском окружном суде дела по обвинению некоего Сумарокова в убийстве гимназиста. Когда подсудимым дали последнее слово, то Сумароков взволнованным голосом умолял судей, чтобы его осудили по всей строгости действующих законов, потому что только несение тяжкой кары способно избавить его от ужасных угрызений совести и сделать дальнейшую его жизнь не мучительною.

17 ноября 1893 года в г. Гайсине Подольской губернии слушалось в окружном суде дело по обвинению крестьянина Михаила Брацлавского в убийстве своей жены. После выслушания речей прокурора и адвоката было предоставлено преступнику последнее слово защиты. Преступник задрожал и, сложив руки как бы для молитвы, сказать: «Господа судьи и присяжные заседатели! Пред вами стоить величайший преступник, я убил ни в чем неповинную жену, убил на 7-й день после брака, убил преднамеренно, приготовившись к убийству в течение нескольких дней. Я не знаю, есть ли другой такой преступник, как я... Потому прошу и умоляю вас назначить мне наибольшее наказание, какое только назначает закон в самой высшей мере. Не знаю, простит ли мне Господь совершенное мною крайне тяжкое преступление... Но если понесу самую тяжелую кару, то, быть может. Он помилует меня и простит мой ужасный грех. Я не знаю покоя ни днем, ни ночью, и теперь все во мне как бы горит». При этих словах покаяния плакали многие и из присутствовавших на судебном заседании. Присяжные заседатели вынесли обвинительный приговор, а суд назначил преступнику 15 лет каторги.¹³¹⁷

Можно было бы указать много и других, даже и нам известных, случаев подобного рода.¹³¹⁸ Всякий согласится, что преступники, оказывающиеся способными к этому исканию ответственности и кары за свои злодеяния, суть нравственно лучшие из людей и что мысли и чувства, приводящие их к решимости отдаться в руки правосудия и терпеливо понести заслуженную казнь, суть благороднейшие чувства и мысли. А если это несомненно, то с этой стороны гр. Толстой менее всего в праве ратовать против судов и судебных наказаний, что ни говорило бы его личное чувство и что другие люди не толковали бы даже во имя якобы науки. Тем более, никто не в праве противопоставлять указанным фактам несоизмеримо многочисленнейших случаев, когда преступники усиливаются всячески ускользнуть от суда, лгут или клевещут на других и со злобою встречать постигшую их кару. Это люди, заглушившие в себе нравственное чувство и возведшие свои лично животные интересы во что-то святое и неприкосновенное. Если из-за них отменять судебные преследования и наказания, то следует отменить, если можно, даже всякие нравственные требования и самую совесть, ибо и существование всего этого не по вкусу озверевшим людям...

Относительно же действия судебных преследований и кар на посторонних преступникам лиц гр. Толстой, конечно, скажет, что эти преследования и кары возмущают в нас чувства сострадания и милосердия. Конечно, несправедливые и ненужные истязания даже самых гнусных злодеев способны возмущать и оскорблять эти чувства. Но ведь таковые истязания вовсе не входят необходимо в состав судебных наказаний преступников. Что же касается до наказаний чуждых истязания и жестокости, то их действие на посторонних преступникам лиц обыкновенно бывает такое. Слабые степени наказания тяжких и злобных преступников большей частью возмущают чувство справедливости в людях, сколь сострадательны и милосерды вообще ни были бы они.¹³¹⁹

Так, недавно чуть ли не вся Европа возмущалась снисходительностью первоначальных судей Ревашеля. Прислушиваясь к толкам самых разнообразных по своему образованию и положению лиц касательно существующих у нас наказаний, например, для злостных поджигателей своего и особенно чужого достояния, или для укрывающих с корыстной целью хлеб в голодные годы, или в это же время злонамеренно поднимающих на него цену, мы замечаем большей частью сильное недовольство снисходительностью и мягкостью этих наказаний, а тем более отсутствием их. Это неоспоримый факт. Проповедники же сострадания и милосердия ко всем такого рода варварам обыкновенно заподазриваются в отсутствии всякого сострадания и милосердия к массам ни в чем неповинных людей, но жестоко иногда страдающих и бедствующих из-за динамитчиков, поджигателей и подобных им бессердечных эгоистов. Нужно думать, что такое воззрение на проповедников полной безнаказанности самых вредных злодеев безусловно справедливо. Значит, и с этой стороны странно было бы ратовать за совершенное уничтожение судебных преследований и кар. Можно и должно желать лишь того, чтобы они были беспристрастны, справедливы и чужды жестокости.

Но что же сказать касательно того мнения, подтверждаемого, будто бы наукою, по которому судебные преследования и кары, якобы, лишь возбуждают и поддерживают зло? На этот вопрос в другом месте настоящего нашего сочинения мы уже дали отрицательный ответ. Теперь же уместно сказать лишь следующее. Если бы не было судов, то в преследовании христиан первых веков и в преследовании разных еретиков в средние века было бы еще более необузданности и зверства. Достаточно припомнить хотя бы кровавые неистовства, совершенные в Варфоломеевскую ночь, благодаря вспышке народного религиозного фанатизма, раздутой и разожженной отнюдь не судьями и не судебными наказаниями, а иным фактором. Если бы в первые века христианства и в средние века народный религиозный фанатизм, возбуждавшийся и поддерживавшийся антихристианскими влияниями, не сдерживался в известных границах действиями судов, хотя иногда далеко не беспристрастных и неудержимо увлекавшихся общим бурным течением, то еще более зла произошло бы от народного религиозного фанатизма, предоставленного самому себе и ничем несдерживаемого в своих проявлениях.

Да и зачем так далеко ходить за примерами? Недавние так вызываемые еврейские погромы в некоторых местах Западной Европы и у нас и их прекращение разве не доказали до очевидности, что судебные преследования и кары в известной степени сдерживают и обуздывают своеволие. Хотя оно было вызвано эксплуататорской бессовестной деятельностью евреев, но неуместно в благоустроенном государстве,¹³²⁰ тем более, что способно переступать последние пределы гуманности, если не встретит твердого оплота. О том же самом свидетельствуют энергичные меры, в 1892 году предпринимавшиеся административной и судебной властями против «черни» с её низкими подстрекателями, бунтовавшей и неистовствовавшей во время холеры.

Признав же, что суды и наказания, назначаемые по суду, сдерживают проявления злой воли, мы тем самым вынуждаемся допустить, что, благодаря судам, не растет, а в той или другой степени уменьшается зло в жизни людей при одних и тех же нравственных качествах человеческой среды. Под злом же мы здесь разумеем, согласно взгляду Толстого на его сущность, разные страдания, лишения и бедствия людей. Но сказать только это недостаточно. Суды с их карами, как это видно, например, из жизни св. апостола Павла, которого римские суды несколько раз спасали от еврейского фанатизма, посредственно содействуют иногда¹³²¹ уже прямо нравственному благу людей. В самом деле, представим, что евреям удалось бы привести в исполнение первый же их заговор против жизни этого Апостола. Какие же последствия произошли бы из этого? Во-первых, человечество не имело бы в таком случае многих посланий этого величайшего из апостолов, которого ставят в ряду первых благодетелей человечества даже такие мыслители, как Огюст Конт.¹³²² Не будь самых важных посланий этого Апостола вследствие более ранней мученической его кончины, тогда сущность и характер христианства не были бы так точно и глубоко уяснены, как это сделано в его творениях. Не будь их, и миллионы людей были бы лишены того лучезарного света, который изливается в религиозно-нравственное сознание человечества из боговдохновенных творений великого Апостола. Во-вторых, умри раньше от рук убийц ап. Павел, и тогда самое распространение христианства пошло бы другим путем, более узким и медленным. Римский уголовный кодекс и суд, значит, косвенно содействовали нравственному благу человечества, поскольку это зависело от них.