Страдание святого мученика Александра

Переведено из той же книги Νέον Μαρτιρολόγιον, из которой заимствованы повествования о страданиях мучеников, помещенные в XI части Прибавлений к Изд. Твор. Св. Отцов, 1852 г. стр. 471, 644 и 649.

(скончавшегося в Смирне, мая 26 дня 1794 года.)

Сей достославный мученик родом был из города Фессалоники; родители его жили при монастыре Лаодигийском, обыкновенно называемом Лагодианой, при котором мать его живет еще и доныне¹. Так как Александр был не только молод, но и благообразен лицом, то не было почти возможности не подвергнуться искушению по причине насилий, какие позволяли себе в этом городе агаряне; посему, родители его, как свидетельствует о сем мать, желая удалить сына от насилий опасных для целомудрия, принуждены были послать его в Смирну, как место, казавшееся им более безопасным.

Но что же вышло отсюда? Можно сказать: бежал он от змеи, и попал на дракона, – спасся от медведя, и встретил льва; убежал от опасности для целомудрия, и впал в совершенную пропасть погибели. Не могу сказать наверное, по принуждению ли, или по обольщению, только Александр отвергся отеческой веры, и стал турком. Некоторые говорят, что нанялся он в услужение к одному турку Аге, и тот простую душу его обманом уловил в нечестие. Но недолго прожив у Аги, бежал от него, скитался из одного места в другое, ходил даже и в Мекку, н туда, где находится гроб Магомета, как об этом в последствии сам говорил пред судьей, с презрением отзываясь об их мнимой святыне. С того еще времени стал он ходить по разным городам, местам и селениям, в одежде дервиша. Но, как видно, сей благословенный не попрал вовсе своей совести, не осквернил своей души никакими студодеяниями, наиболее встречающимися у агарян; видно, он ощущал в себе живое обличение благой совести; видно, его ум с давнего времени, или изначала чреват был мыслью о мученичестве, и желанием загладить свое беззаконие кровью. Поэтому и в уничиженном виде дервиша сохранял он великую стыдливость н скромность; и тогда уже почти можно было примечать в нем здравомыслие и рассудительность, и что он хотел принимать только вид юродствующего, и под этим прикрытием говорил много против агарян; жестоко обличал их во многих несправедливостях и беззакониях, особенно в том, что безжалостно притесняют и мучат бедных раиев (порабощенных христиан), которых предал им Бог под власть, а не на снедение. «Как не рассудите,» говорил он, «что все люди созданы единым Богом.» Правда, что имели обычай говорить так и другие дервиши; но Александр говорил с особенною силой, с удивительным и необычайным дерзновением, так что жестокость его обличений часто приводила турок в гнев. А в Розетте, городе египетском, столько раздражились против него агаряне, что некоторые из начальствующих составили приговор предать его смерти, говоря, что верно, он не турок, а христианин. Александр, узнав это, удалился оттуда, как кажется, потому, что смерть его там не могла бы так ясно признана быть воздаянием за исповедание Христа, как это случилось в последствии.

А подозрение в том, что он христианин, возымели потому, что часто видали, как он обращался с христианами, и в беседах с ними находил себе удовольствие. Когда встречался с монашествующими христианами, имел обычай говорить загадочно: единое три, и три едино. – Кто не имеет трех, тот не имеет и единого. Особенно, в бытность свою в Египте, осмелился он произнести нечто еще более таинственное, пред неким Панагиотом из загоры, почему сей узнал и уверился, что он христианин.

Бежав из Египта, Александр пришел в отечество свое – Фессалонику, за десять лет до своего мученичества, и никем не был там узнан, а отсюда опять переходя с места на место, прибыл на остров Хиос, в тот самый год, в который пострадал. В великую четыредесятницу пришел он там в одну церковь, и, как свидетельствовал иерей той церкви, в продолжении всей службы церковной, стоял и молился. После сего, спустя один день, начал он делать такие строгие обличения туркам, что, бывший при сем христианин хиосский знатного рода, со страхом бежал прочь. Так блаженный, прикрываясь одеждою дервиша, находил в этом для себя удобное средство к тому, чтобы учить турок целомудрию, справедливости, человеколюбию и всякой иной добродетели; и сам показывая в себе добрый пример, научал других смирению, скромности, нестяжательности и всяким другим подвигам. Не хотел он обременять собою никого, не просил денег у знатных и богатых, как обыкновенно делают другие дервиши, но своими трудами приобретал себе насущный хлеб. А что целые восемнадцать лет оставался он в образе дервиша; это, как кажется, потому, что в иных скорее, а в других медленнее, возгорается тот огнь, который Христос пришел воврещи на землю; верно же то, что так за полезнейшее признал Господь Спаситель душ.

Но когда сей Александр, еще в образе дервиша, с острова Хиоса пришел в Смирну; тогда услышал в добром сердце своем таинственный глагол Божией благодати, что настал уже час явить дерзновение и совершить преднамереваемое с давних лет. Надобно думать, что блаженный вступил на сие великое поприще, с совета какого-либо духовного отца: но имя его доныне остается нам неизвестно; многие много старались узнать сие, но без успеха.

Во вторник пред святою пятидесятницею доблестно вооружившись силою честного креста, которым совершена спасительная победа над миром, Александр приходит к судье, то есть к городскому Мулле, и со всем благодерзновением, свободно объявил о себе, кто он был прежде, чем стал в последствии, и как теперь раскаявшись возвращается в прежнее состояние. Громогласно и открыто сказал судье: «был я христианином, по безумию моему отрекся от веры, и стал турком; но потом уразумел, что первая вера моя была свет, и я потерял его, а ваша вера есть тьма, как я понимаю. Потому и прихожу теперь исповедать пред вами, что я погрешил, отрекшись от света и приняв тьму. Христианином я родился, христианином хочу и умереть. Вот, слышал ты, судья, на что я решился; делай со мною, что хочешь; готов я претерпеть всякое мучение, и пролить кровь свою, ради любви к Господу моему Иисусу Христу, от Которого, по несчастию, отрекся.» Сказав сие, сбрасывает с головы своей покрывало дервиша к ногам Муллы и говорит, вот знамение вашей веры; а вместо его возлагает на голову христианский покров, приготовленный прежде.

Всякому понятно без слов, до какой степени поразило это и ум, и сердце раздраженного и гордого судьи. И он, и все там бывшие пришли вне себя, и с изумлением смотрели, как дервиш вдруг объявляет себя не только христианином, но и открыто поносит магометанство, обличает их суетность, издевается над их верой, кань нечестивой. Так много опечалило и смутило их неожиданное дерзновение сего мужа! Но поскольку нужно было отвечать: то первый судья, и все прочие стали говорить ему: «что значит такой нечаянный поступок? В своем ли ты уме? Ты дервиш, и говоришь такие речи, срамишь свою веру и свою честь?» На все это мученик отвечал весьма мудро: «правда ваша, что был я не в своем ум, но теперь пришел в себя, и дерзновенно исповедую свое беззаконие. А если хотите знать, как я, дервиш, говорю такие речи: то скажу вам совершенную правду: ходил я в вашу каабу², узнал в подробности вашу веру и понял, что все у вас лживо и мерзко.» И много подобного говорил он им с совершенным дерзновением. Агаряне отвечали ему, с гневом и яростью: «ты пьян и говоришь, как пьяный». Поэтому и судья, считая его за пьяного, приказал заключить его в темницу, доколе не пройдет помрачение нетрезвости и придет он в свой ум.

На утро, т. е. в середу, когда к Мулле собрались агаряне еще в большем числе, судья велел представить мученика, для вторичного допроса. Но блаженный, предшествовавшим заключением еще более укрепленный в своем дерзновении, пред всеми исповедал Иисуса Христа истинным Богом; и с большею против прежнего отважностью стал издеваться над их верой, так что всех привел в ужас. Но сколько ни были они раздражены словами мученика, питались еще надеждою, что переменит он мысли свои; и желая, если не приобрести его себе, то по крайней мере, чтобы не остаться постыженными вконец, начали привлекать его к себе ласками: «ужели не пощадишь жизни своей? – говорили ему; пожалей свою молодость. Требуй, чего хочешь: дадим тебе и денег, и одежд, и всего, что тебе угодно, чего ни пожелаешь». Но блаженный стоял непоколебимо: не страшился угроз смертных и не обольщался льстивыми обещаниями; напротив, с удивительною твердостью и с неустрашимым духом отвечал им: «что вы, безумные, грозите мне смертью? для того и пришел я сюда, чтобы по любви к сладчайшему моему Иисусу Христу умереть за Него. Что вы, суетные, стараетесь переменить мое твердое намерение своими обольщениями и ничтожными для меня обещаниями? Единое я могу обещать себе истинное блаженство в том, чтобы умереть за святую веру мою, от которой я некогда, по несчастию, отрекся. Пусть я умру этой лживой жизни, чтобы приобресть жизнь иную, истинную и вечную. Христианином родился я; христианином хочу умереть. Сего желаю; сего жажду; для того и пришел сюда. Делайте со мною, что хотите; готов я все претерпеть, за Владыку моего Иисуса Христа».

После сего снова заключили мученика в темницу, и оставили там до пятка. А как пяток оттоманы уважают предпочтительно пред прочими днями, то Аги и знатные жители города имеют обычай собираться в этот день к судье, чтобы вместе с ним идти в мечеть. По этому ли обычаю, или по распространившемуся слуху, что один дервиш осмелился пред Муллою называть себя христианином, поносить и бесчестить Магомета, или по той и другой причин вместе, только в наступивший пяток все Аги и лучшие жители Смирны собрались к Мулле. Стеклось, кроме того, немало и простого народа. Мученика выводят из темницы, и в третий раз предстает он на судище, чтобы отрекшемуся по неразумию от святой Троицы троекратно исповедать веру в святую Троицу, как и совершилось сие всецело и боголюбезно. Когда Мулла и прочие спросили мученика: образумился ли он? Тогда доблестный Христов подвижник отвечал: «по благодати Христа моего, и прежде был я в уме, и теперь владею умом; и прежде говорил, и не раз уже повторяю, что христианином я родился, христианином желаю и умереть. Не променяю света на тьму, – покланяюсь Отцу, Сыну и Святому Духу, Троице единосущной и нераздельной». И при сих словах изобразил он на себе знамение честного креста. Услышав это агаряне и видя непреклонность его святой души, отчаявшись в успехе новых попыток и покушений отвлечь его от Христа, единогласно решили, что такого оскорбителя веры магометанской должно немедленно предать смерти; почему, судья дал письменное определение усекнугь его мечем.

И вот доблестного Христова подвижника ведут уже на место казни, как осужденного, с связанными руками. Имамы и ходзы во всю дорогу не переставали уговаривать и, всеми способами, склонять его на свою сторону. Но блаженный не внимал нисколько душевредным словам их; его ум всецело был пригвожден ко Христу и устремлен к блаженной кончине за Него. Одно повторял он непрестанно: «я христианин, христианином желаю и умереть». Подлинно блаженный глас! Доблестная твердость! Душа, пламенеющая божественною любовью! На такое необычайное зрелище стеклось бесчисленное множество людей всякого рода и племени, живущих в городе, то есть турки и греки, и франки, и армяне. Посреди сего многолюдного позорища исполнитель казни, поставив мученика, извлекает пред глазами его меч, сверкает им, чтобы устрашить блаженного. Но мученик показывал такую непоколебимость и такое бесстрашие, что видевший это один из франков сказал с клятвой: «доныне не видал я человека столь твердого»! Уже мученику велено преклонить колена, он преклонил, – как вдруг пришел приказ от Муллы помедлить исполнением казни, пока придет на сие зрелище сын Муллы. Исполнитель казни медлит час, и более. Во все это время мученик оставался в коленопреклоненном положении; только смотрел он вперед, склонив голову, и непрестанно творил молитву умом и устами. Я нимало не сомневаюсь, что в святой его душе ясно представлялись суд и осуждение мира и миродержителя, – что сам подвигоположник Христос укреплял свыше подвижника Своего всесильною Своею благодатью. Но православные христиане немало трепетали в продолжении этого часа, помышляя о немощи естества человеческого. Наконец, Христос победил, возвеличил святую веру славным мученичеством сего Александра. Благочестивые возвеселились, Ангелы возрадовались, демоны возрыдали и служители прелести постыждены, когда увидели мученическую кончину сего доблестного и чудного подвижника, все превозмогшего о Христе Иисусе Господе нашем. Ему слава и держава со Отцом и Святым Духом во веки веков! Аминь.