О подлинности и целости священных книг пророков Исаии, Иеремии, Иезекииля и Даниила

Книги св. пророков Исаии, Иеремии, Иезекииля и Даниила, соединяемых обыкновенно вместе под общим именем «больших» пророков, составляют поэтому, в ряду пророческих книг Ветхого Завета, некоторое особое отделение, отличаемое от отдела книг двенадцати «меньших» пророков¹. Эти четыре пророческие книги и располагаются в Библии с хронологическою последовательностью одна за другою, особо от порядка следующих за ними двенадцати книг «меньших» пророков, которые и в древности помещались то же в своем особом порядке, только прежде книг «больших» пророков. Потому и исследования подлинности и целости книг «больших» пророков, представляют свой особый отдел библиографических исследований Св. Писания.

Вопросы о подлинности и целости св. книг у нас в русской мыслительности – совсем не в таком ходу, как на западе. Мы взяли их в свои экзегетические по Св. Писанию труды уже готовыми и разработанными с запада, где по этим вопросам давно подняты жаркие битвы. Дело русской мысли, очевидно, не повторять борьбы, уже совершившейся и совершающейся по этому предмету у собратьев наших на западе, а воспользоваться плодами и результатами этой борьбы, чтобы пустить их в оборот у себя для дальнейшего развития и православного довершения дела науки о Св. Писании. Потому в предлагаемых здесь исследованиях, мы не входим во все обстоятельные частности по вопросам о подлинности и целости священных книг четырех «больших» пророков; исключение в этом отношении сделано только для Книги пророка Даниила и одной части в Книге пророка Исаии, о которых живые недоразумения приходится слышать и у нас. Книга пр. Даниила – это, по отношению к пророчественной своей части, есть Апокалипсис Ветхого Завета, или такое откровение о будущих судьбах, которое, осветясь уже совершением предреченных событий, представляет в себе нечто похожее на историю этих событий и судеб: так – многосторонне и светло они предуказаны Словом Божиим чрез Даниила.

И вот мысль, еще не ведущая истины во Христе, напрягает все усилия, даже до странных придирок, чтобы заподозрить для себя подлинность этой пророческой книги, и тем успокоиться в своем наведении и отвержении истины. Равно и помянутая выше часть книги пр. Исаии указывает, за долго до плена вавилонского, со всею точностью не только на этот плен, но и на конец его, и даже на самое имя освободителя народа Божия – Кира; указывает на все это с торжественным провозглашением того, кто бы мог узнать и раскрыть это кроме Единого – Первого и Последнего.... Что же? – Мысль, не знающая еще, как следует, и не хотящая узнать Этого Первого и Последнего, ухитрилась произвольно разделить одного Исаию на два Исаии, одного – современного Езекии, а другого – современного Киру. Такие суждения кое-где проскользали как-то у нас и в печати, в нашей журналистике. Поэтому, мы и останавливаемся, с особенною обстоятельностью исследований, на этой части книги Исаии и на Книге пр. Даниила. Относительно же всего прочего в книгах «больших» пророков предлагаем, можно сказать, не более итогов, подведенных к готовой уже разработке вопросов о подлинности и целости св. книг.

Наше православное понятие об этих книгах, как о самоподлинном и неповрежденном отделе Слова Божия, выражено в следующих правилах, утвержденных для руководства Вселенской Церкви Христовой, Шестым Вселенским Собором (2 прав.). Прежде всего в правилах Апостольских (именно 85 прав.) читаем: «для всех вас, принадлежащих к клиру и мирян, чтимыми и святыми да будут книги «Ветхого Завета»; и далее, в подробном и точном исчислении этих книг, значится прямо: «Исаии едина, Иеремии едина, Иезекииля едина, Даниила едина». Потом, в правилах Лаодикийского Собора (именно 60 прав.) находим тоже: «читати подобает книги сии – Ветхого Завета», и в дальнейшем их исчислении: «Исаия, Иеремия Иезекииль, Даниил», св. Афанасий Великий (в 39 послании о праздниках) говорит: «изволися и мне, побужденному истинными братьями и дознавшему, сначала по ряду изложити, какия книги приняты в канон, преданы и веруются быти Божественными»; и за тем, между книгами Ветхого Завета обозначает книги «больших» пророков именами последних: «потом Исаия, Иеремия... а по них Иезекииль и Даниил.» Св. Григорий Богослов (в стихах о том, какие должно читать книги В. и Н. Завета), сведя книги двенадцати «меньших» пророков в одну книгу, продолжает о пророческих ветхозаветных книгах: «вторая же Исаии, потом Иеремия, призванный от младенчества, потом Иезекииль и Даниилова благодать.» Так и св. Амфилохий (к Селевку о том, какие книги приемлются) говорит: «наименую тебе каждую из Боговдохновенных книг», и в ряду пророческих книг, после указания на книги «меньших» пророков, так указывает на книги «больших» пророков: «после них познавай четырех Пророков: великого Исаию, дерзновенно глаголавшаго, Иеремию, состраждущаго, таинственнаго Иезекииля, и последняго Даниила, делом и словом премудраго.» Эти церковные правила, выражая наше верование относительно этих св. книг, представляют в себе вместе и свидетельство Вселенской Христовой Церкви, о самоподлинности и неповрежденности отдела Слова Божия, обнимающего книги св. пророков Исаии, Иеремии, Иезекииля и Даниила. О подлинности и целости этих книг, взятых в своей общности, и довольно сказанного. Церковь, непрерывно продолжающаяся в Новом Завете и принявшая сокровище ветхозаветного Слова Божия, непосредственно из Ветхого Завета, под водительством которого, она же сама проходила свое также непрерывное существование, только под образами и тенями благодати, – есть достаточная свидетельница истины, если только имел бы кто в виду и одну ее непрерывность, и вместе призвание членов ее именно к верности пред истиною – во все времена, свидетельствуемые памятниками самых этих времен.

Приступим к исследованию подлинности и целости каждой из четырех пророческих книг особо.

Что книга Исаии действительно написана именно этим св. пророком, доказательства на это вообще так сильны и решительны, как можно только пожелать. Они внутренние в самой книге, и внешние.

К внутренним признакам происхождения книги во всей ее целости от пророка Исаии относится то: а) что он в разных местах книги и прямо поименован Исайею, сыном Амосовыми, и представлена приемлющим от Бога и возвещающим людям Его откровения (так в 1-й, 2-й, 7-й, 13-й, 20-й, 36–З9-й глав.); b) все обстоятельства Пророка, взятые из книги, соответствуют времени именно Исаии. Так Пророк этой книги пророчествует при Озии, Иоафаме, Ахазе и особенно при Езекии, по случаю нашествия ассириян. Обстоятельства сих царей, представленные у Исаии, подтверждаются свидетельствами исторических свящ. книг (Царств и Паралипоменон), которые притом представляют и Исаию пророка действующим в некоторых из сих событий, и именно так, как то изображено и в книге Исаии (напр., при нашествии Сеннахирима). Согласие же с) всех частей книги по характеристическим чертам содержания, слога и языка показывает, что вся книга, несмотря на несвязность некоторых частей между собою, принадлежит одному Пророку. Так из соображения содержания всех отделений книги видно, что Пророк живет и пророчествует еще при внешней целости гражданского и церковного устройства иудеев, но уже видит руку Божию, поднятую над ними за их нечестие, сначала наказующую кратковременно, и затем готовую нанести решительное истребление нечестивым, и потрясти все царства современного развращенного мира. Притом, однако, он провидит чрезвычайное обилие благодатного света, имеющего с Сиона распространиться на весь мир, и потому не столько предается негодованию на нечестивых и скорби об их наказании, сколько восторгу за спасение Израиля и всего мира, и радостному благоговению пред величием и славою Иеговы. В пророчествах всей этой книги, тайны будущего раскрываются часто с ясностью и определенностью, свойственною историкам; слог возвышенный и торжественный; речь изящная, витиеватая, обилующая образами и сравнениями, показывающая в св. писателе опытные сведения столько же о принадлежностях высшего общества, сколько и о предметах внешней природы. Все это (что при изучении книги открыто нам в достаточной полноте) дает писателю всех частей книги выражение одного определенного лица, отличного от прочих св. писателей. А потому все части книги принадлежат одному св. писателю, который отличается особенно-светлыми и возвышенными Духоносными созерцаниями и который в книге поименован прямо, как и по историческим соображениям оказывается, – Исаия сын Амосов.

Что касается до внешних свидетельств о подлинности и св. значении Книги пророка Исаии, – то 1) весь Новый Завет, можно сказать, испещрен – частью в полном составе приводимыми из разных частей книги текстами, с прямым указанием на Исаию и на Духа Божия, глаголавшего в нем, частью мыслями и выражениями, заимствованными из этой книги (последнее особенно в Апокалипсисе). 2) И прежде того еще в Ветхозаветной церкви, Сирах (Сир.48: 25–28) показывает в кратких, но сильных выражениях священное достоинство пророка Исаии, и содержание его книги, как подлинные его пророчества: Исаия Пророк велий и верен в видении своем. Во днех его воспятися солнце, и приложи (он) жития цареви: Духом велием виде последняя и утеши сетующия в Сионе: даже до века показа будущая и сокровенная, прежде неже приити им. Далее, из иудеев же Филон и Иосиф Флавий называют Исаию – первый «древним Пророком», а последний «Божественным и чудным по истине Пророком»; – Флавий, кроме того, свидетельствует, что пророчествами Исаии о Кире, этот самый царь персидский и был побужден возвратить иудеев из плена. Пророчества о Кире действительно находятся в книге Исаии. След. Флавий не сомневался в происхождении этой книги от Исаии, признавая его, также, как и Филон, за Боговдохновенного писателя – за пророка. 3) В Христианской Церкви Исаию, как Боговдохновенного писателя известной книги, превозносят великими похвалами. Говоря об Исаии, и именно в отношении к его книге, св. Афанасий и Григорий Богослов называют его «громогласнейшим из Пророков», Евсевий – «великим и чудным Пророком»; Бл. Иероним видит в нем не только пророка, но и евангелиста и апостола, и в другом месте говорит о нем: «мне кажется, что Исаия составил не пророчество, но Евангелие («Non prophetiam mihi videtur texere Esaiam, sed Evangelium»). Подобно ему замечает и Блаженный Августин, что, по мнению многих, Исаия за свои многочисленные пророчества о Христе и Церкви, заслуживает более имени евангелиста, нежели пророка. Когда же Августин, по своем обращении, спросил Амвросия Медиоланского, какую из св. книг преимущественно должно читать ему, то св. епископ указал ему на Исаию, и присовокупил: «это потому, что он открытее прочих Пророков предвозвестил Евангелие и признание языков («Quod ргае ceteris Evangelii vocationisque gentium sit praenuntiator apertior.)» Не говорим уже о свидетельстве церковных правил, утвержденных Вселенским Собором и прежде уже у нас приведенных. И так подлинность происхождения рассматриваемой нами книги от Исаии, и притом, как от Пророка или Боговдохновенного писателя, издревле признавалась, несомненно.

Вопрос о том, сохранилась ли в той целости эта книга, в какой она вышла из рук или самого Пророка, или собиравших его пророчества, тоже пророков (о чем прямое свидетельство дается Иосифом Флавием), – этот вопрос существенно связан с делом пререканий против значительной части книги. Эту часть Исаиных пророчества пререкатели относят к другому Исаии, современнику уже конца плена вавилонского; и так. об. книга составилась будто бы из разновременных и разноавторских книг, случайно и произвольно склеенных в одну книгу. Какова уж тут целость книги! Надо тщательно разобрать все дело этих пререканий в особом исследовании.

Эта часть книги Исаиной (начин. от 40 гл. до конца книги) принадлежит к самым важным, по содержанию, отделениям Св. Писания Ветхого Завета. Нигде в Ветхом Завете не изображается так величественно то время, когда лучшие израильтяне вместе с лучшими язычниками должны соединиться в одну Церковь – Церковь Христианскую; нигде Ходатай Нового Завета не виден так явственно, в чудном уничижении своем и в полной славе Единородного Сына Божия, как в прорекаемой части книги пророчеств Исаии. К ней-то преимущественно относится замечание Блаженного Иеронима, что Исаия не столько пророк, сколько евангелист².

И вот такое важное значение сих пророчеств и усиливаются некоторые из новейших подорвать или ослабить³. Они, как уже мы и выше говорили, по поводу прямых и обстоятельных указаний в сей части книги на вавилонский плен и на его окончание, на падение Вавилона и освобождение Иудеев именно Киром, приписывают ее (вместе с некоторыми другими, подобного содержания, отделениями книги Ис.13–14:23; 21:1–9), какому-либо другому писателю, жившему при конце вавилонского плена, а не Исайи, современнику Ахаза и Езекии, и в этом полагают первое для себя основание к превратному толкованию возвышеннейших пророчеств, содержащихся в ней.

Высокая важность пророчеств, содержащихся в пререкаемой части Книги пророка Исайи и сама целость всей книги требуют того, чтобы подлинность ее была тщательно исследована и твердо доказана.

Настоящее исследование может быть расположено в таком порядке: I) сначала представим внешние свидетельства о подлинности этой части Исайиных пророчеств; потом II) в ней самой укажем признаки ее подлинности, и наконец III) испытаем силу возражений против подлинности и дознаем совершенную недостаточность каких бы ни было оснований – относить означенную часть книги к позднейшему писателю, а не к Исайи.

Внешние свидетельства о подлинности ее.

Свидетельств о подлинности пререкаемой части Исайиной книги противники ее подлинности или вовсе не брали во внимание, или, и брали, но не вникали в их важность. Между тему они и многочисленны, и важны.

а) Уже то самое, что пререкаемое пророчественное отделение содержится в книге Исайи, составляет не оспоримой важности свидетельство о происхождении сего отделения точно от этого Пророка. Это свидетельство дают те самые, которыми сначала обнародована была для церкви книга в настоящем ее виде, и потом кем весь состав св. книг Ветхого Завета приведен в настоящий свой вид. Не должно, притом, опускать из вида и других отделений книги подобного же содержания, которые находятся во внутренней связи со второю частью и подлежат одним и тем же пререканиям. Сии отделения находятся в разных местах книги, и одно из них имеет даже особое надписание, с указанием на самое имя Исаии: видение на Вавилона, еже виде Исаия сын Амосов (Ис.13:1). Таким образом свидетельство о подлинности сих пророчеств, взятое от помещения их в книге Исаии, становится тем настоятельнее.

Как важно и сильно такое свидетельство, видно из того, во-первых, что вообще пересматривать и издавать св. книги, по свидетельству Флавия⁴, никому не дозволялось кроме пророков, знавших истину (кроме обыкновенных способов дознания) по Божественному вдохновению; и равно окончательное собрание всех св. книг принадлежит, по преданию⁵, также Богодухновенному мужу – Ездре. Притом, во-вторых, это окончательное собрание и издание св. канона произошло уже вскоре после плена вавилонского, к концу которого хотели бы некоторые отнести происхождение второй части Исайиных пророчеств. Посему не только первым издателям книги в нынешнем е виде, но и собирателям всего св. канона даже по естественному порядку вещей не свойственно и самим признать и в особенности выдать целому народу за произведения Исаии вторую часть книги, если бы она появилась столь недавно. Это тем невероятнее, что, в конце плена и в первое время после него, иудеи являли в себе дух особенного благочестия и верности Богу, след., и Его истине. И сверх всего этого, в-третьих, христианин не может сомневаться, что Сам Бог, бдящий над Своею церковью, не допустил бы подлога в св. книге, назначенной быть всеобщим непогрешительным руководством к Божественной истине.

б) Далее, в писаниях пророков, которые жили до вавилонского плена, или только в начала его, можно находить многие и ясные указания на то, что они уже знали пророчества Исаии, содержащиеся в последней части его книге⁶. Представим доказывающие это примеры, начав от позднейших пророков и восходя ко времени Исаии.

Пророк Иезекииль, который вступил в пророческое служение в начала вавилонского плена, приметно знал пререкаемые ныне пророчества Исаии. Так, напр., предрекая опустошение Египта (в 32 гл.), Пророк изображает гибель египетского царя теми же резкими и знаменательными чертами, какими Исаия изобразил падение вавилонского царя (в 13 и 14 гл.). Именно, Исаия видел и представлял низвержение вавилонского завоевателя в подземную обитель умерших; слышал, как исполины, прежде сошедшие сюда, говорили ему: и ты пленен ecu, якоже и мы, и в нас вменен ecu. Подобно и Иезекииль представляет египетского властелина низверженным вместе с нисходящими в пропасть (Иез.32:18 сн. 32 ст.): и рекут ти исполини, продолжает Пророк свою плачевную речь на фараона, в глубине пропасти буди: кою лучши ecu ты? Сниди и лязи с необрезанными и пр. В том же пророчестве, Иезекииль от предрекаемых Египту казней с быстротою устремляет свой взор на кончину мира и время страшного суда Божия, над всеми нечестивцами: и помрачу звезды его (неба), солнце в облаце сокрыю, луна не явит света своего: вся светила небесная помрачу (Иез.32:7, 8). Тоже самое пророчественное представление и почти те же слова находятся у Исаии в пререкаемом пророчестве: звезды небесныя и орион и все украшение небесное света своего не дадят, и помрачится солнце возсиявающее, и луна не даст света своего (Ис.13:9, 10).

Пророк Иеремия, проходивший пророческое служение при последних царях иудейских и видевший разрушение (Иерусалима и храма, особенно часто обращался к пререкаемой части пророчеств Исаии. Так Иеремия в пророчестве против Вавилона, содержащемся в 50 и 51 гл., приметно имел в виду пререкаемую часть пророчеств Исаии, например: изъиди от Вавилона бежай от халдеев, говорит Исаия (Ис.48:20). От идите от среды Вавилона, и от земли халдейския изъидите, повторяет Иеремия (Иер.50:8). Паде, паде, Вавилон... болезнующие услышите, взывает громогласный Исайя в пророчестве, которое сами противники соединяют со второю частно Исаиной книги (в 21 гл.). Внезапу паде Вавилон и сокрушися, плачите по нем как бы вторит ему Иеремия (Иер.51:8). Посрамятся вси созидающии бога и ваяющии вси неполезная... не уведаша смыслити, обличает идолопоклонников Исаия (Ис.44:10, 18). Обуя всяк человек от разума, посрамися всяк слиятель от изваяний своих.... суетна суть дела, отзывается о них же Иеpeмия (Иер.51:17,18.). Так и в другой пророческой речи Иеремии (в гл. 10) бессилие и ничтожность языческих богов изображается теми же чертами, какими изображено это у Исаии (Ис.44:8–20). Отпечаток мыслей и выражений Исайиных (из 2 части книги его), какой виден у Иеремии в целых главах, замечается и в отдельных текстах. Например: не постигнет их правда, говорит Исаия о развращенных иудеях (Ис.59:9), – ждущим им света бысть им тма, ждуще зари, во мраце ходиша. Сии последние слова почти буквально повторяете Иеремия о тех же иудеях: дадите Господу Богу вашему славу прежде неже не смеркнется... и пождете света, и тамо сень смертная, и положени будут во мрак (Ис.13:16), Много беззаконие наше пред Тобою, исповедует пред Богом Исаия за весь свой народ, и греси наша противусташа нам (Ис.59:12). Беззакония наша противусташа нам, повторяет Иеремия, и притом также в исповедании пред Богом: яко мнози греси наша пред Тобою (Иер.14:7).

Пророк Софония, пророчествовавший в первые годы иудейского царя Иосии, также уже знал 2-ю часть книги Исаии. Сей град презорливый, говорит Софония о Ниневии, живяй на уповании, глаголяй в сердцы своем: аз есмь, и несть по мне еще (Соф.2:15). Сие обличение почти слово в слово взято из пророчества Исаии против Вавилона: ныне же слыши сие юная, седящая, уповающая, глаголющая в сердцы своем: аз есмь, и несть иныя (Ис.47:8). Можно примечать тоже и в книге Аввакума, который пророчествовал, как полагают, еще в первые годы Манассии: изображение идолослужения у сего Пророка (Авв.2:18,19), есть не что иное, как сокращение сказанного Исайею (Ис.44:9–27), Пророк Наум, проходивший свое служение, вероятно, не долго спустя после падения израильского царства, след. весьма близко ко времени Исаии, также уже, приметно, читал пророчества Исаии последней части. Место в книге Наума: се на горах ноги благовествующаго мир (Наум 1:15), – есть буквальное указание на пророчество Исаии: коль красны на горах ноги благовествующих мир, благовествующих благая (Ис.52:7).

Наконец, достойно особенного внимания, что пророчества Исайи, содержащиеся во второй части, резко отпечатлелись даже в книге современного Исаии пророка Михея, который и вообще имеет близкое сродство с Исайею⁷. Так Исаия в 58 гл. 1 ст. (Ис.58:1) взывает к Богопосланному проповеднику: возопий крепостию и не пощади; яко трубу возвыси глас твой, и возвести людем моим грехи их, дому Иаковлеву беззакония их. На сей глас точно отзывается Михей: «я исполнен силы Духа Иеговы_, правдивости и крепости, еще возвестити Иакову нечестия его и Израилеви грехи его (Мих.3:8). Еще Исаия говорит от лица Божия Израилю: «се Я делаю тебя молотилом острым, новым с зубцами, ты будешь молотить, и сотреши горы и истончиши холми (Ис.44:15) Тоже, только с некоторым пояснением образной речи, говорит и пророк Михей, и также от лица Божия (хотя в контексте говорится об Иегове в третьем лице): востани и измлати их дщи Сионя, яко роги твоя положу железны… и истончиши люди многи (Мих.4:13) Еще пример: – у Исаии Господь Бог говорит к Израилю: Аз есмь, Аз есмь заглаждаяй беззакония твоя Мене ради и грехи твоя, и не помяну (Ис. 43:25). У Михея же слышан благоговейный как бы отголосок этих самых глаголов Господних: кто Бог, якоже Ты? Отъемляй беззакония, и оставляяй нечестия останком наследия своего... и ввержет во глубины морския вся грехи наша (Мих.7:18, 19).

И так, пророчества Исаии, заключающиеся во второй части, уже были известны, и именно служили Божественным источником таким пророкам, из которых иные проходили свое служение в начале и прежде вавилонского плена; другие уже близко ко времени Исаии, а один даже в самое время Исаии. Следовательно, нельзя относить эту часть к концу вавилонского плена; напротив, оказывается, что она должна произойти никак не позже времени Исаии.

Далее, в) сохраненный в книге Ездры указ Кира о возвращении иудеев из плена, сам по себе уже напоминает о весьма важном пророчестве, заключающемся во второй части книги Исаии (Ис. 45). Указ персидского завоевателя читается так: Вся царства земная даде мне Господь Бог Небесный, и Той повеле ми, да созижду Ему дом в Иерусалиме, иже во Иyдeu... Кто в вас от всех людей Его?.., да взыдет во Иерусалим, иже во Иудеи (1Ездр.1:2с.). В чем же именно до такой очевидности явлена язычнику десница истинного Бога Израилева, даровавшая ему различные царства? И как, или от кого получил Кир это повеление Божие о создании храма Иерусалимского и освобождении иудеев, повеление определенное, относящееся, собственно, к Киру, следов., нарочито ему данное и чрезвычайное (т. е. выходящее из ряда общих законов Божиих)? Удовлетворительный ответ на сии вопросы, необходимый для уяснения Кирова указа, можем получить из второй части Исайиной книги, и, притом, признавая происхождение и известность оной еще в предшествующие Киру времена. В сей части, точно, есть особенное и прямо к Киру обращенное слово Иеговы, в котором содержится определение даровать Киру царства земные, и чрез него освободить Иудеев и возобновить Сион. Сия глаголет Господь Бог помазанному моему Киру, его же удержах за десницу повинути пред ним языки… сей созиждет град Мой и пленение людей Моих возвратит (Ис.45:1, 13). Это слово Иеговы, по своему назначению, содержанию и, отчасти даже, выражению, очевидно находится в связи с приведенным выше указом Кира. Но еще только половина дела решена. Найдено повеление Иеговы Киру, открыто мановение десницы Божией, покоряющей ему народы: но как Кир, не знавший истинного Бога (каким представлен он в том же слове Иеговы ст. 5.) приметил сие мановение и покорился сему повелению?

Не понятно и даже странно было бы, если бы Кир освободил евреев (и притом не по своей милости, а из рабской покорности велению неведомого ему Бога еврейского,) – на том одном основании, что ему показали пророчество об его успехах, вышедшее в то время, когда он был уже известен миру, и обладал народом бодрым и воинственным. В таком случае Божественность сего откровения и для верующего была бы не довольно ясна, а для язычника и вовсе не убедительна. Не иначе можно устранить здесь затруднение, как беспрекословным признанием раннего происхождения бывших о Кире пророчеств. Кир, узнав слово Иеговы, данное прямо на его имя, еще за долго до его рождения и тогда же предначертавшее всю его настоящую судьбу, его великие успехи и завоевания, естественно не мог не сказать, что именно сей Бог даде ему вся царства земная; и потому беспрекословно должен был исполнить определение Божие о народе Иудейском и Иерусалиме, как данное самому ему Киру повеление. К подтверждению этих соображений служат свидетельства иудейского историка Иосифа Флавия. Он (Antiqu. Lib. ХI. cap. IV) повествует, что приведенное нами из второй части книги Исайиной пророчество указано было Киру, именно как принадлежащее Исаии, жившему за долго не только до Кира, но и до пленения вавилонского.

И так великое в истории иудейкой событие, о котором повествует Ездра, освобождение иудеев Киром по одной покорности велению Иеговы, уже само по себе не допускает происхождения рассматриваемого пророческого отделения при конце плена вавилонского, и заставляет относить оное к ранним временам.

Далее, г) важное свидетельство о подлинности сей части находится в словах Иисуса Сына Сирахова. Пророк велий, говорит он об Исаии, Духом велиим виде последняя, и утеши сетующия в Сионе (Сир.48:22). Это, как и самые упорные из противников допускают, могло быть сказано только в отношении ко второй части книги пророчеств Исаии. Сила сего свидетельства тем более очевидна, чем несомненнее, что знать происхождение того или другого отделения в св. книгах было ближе и удобнее добросовестному мудрецу времен не далеких от плена вавилонского, нежели мудрователям позднейших времен.

д) Наконец все сии свидетельства запечатлевает и утверждает своим судом Св. Писания Нового Завета. Здесь из пререкаемой части приводятся разные места, с прямым указанием, что оно принадлежат Исаии. Так Иисус Христос слова: Дух Господень на мне... (Ис.61:1,2) читал из книги Исаии пророка (Лук.4:17–19). Слова: глас вопиющаго в пустыни... (Ис.40:3); евангелисты Матвей и Лука, и, по Еван. Иоаннову, креститель Иоанн, приводили как слова Исаии (Мф.3:3, Лк.3:4, Ин.1:22,23). Слова: Господи, кто верова слуху нашему (Ис.53:1), евангелист Иоанн приводит, как слова прор. Исаии (Ис.12:38). Подобным образом приводятся места из той же части книги: Мф.8:17; Ис.53:4; Деян.8:30,32,33; Ис.53:7,8; Рим.10:16,20; Ис.65:1,2.

К ослаблению силы сего Божественного свидетельства, противники дозволяют себе догадку, будто в сих случаях следовали только народному мнению, не касаясь подлинности книги, и потому допустили неточность.

Но 1) такая догадка совершенно произвольна и оскорбительна для достоинства Св. Писания, содержащего Божественные истины, для достоинства апостолов, всемирных и непогрешимых учителей, и в особенности для Божественного достоинства Высочайшей Истины – Христа Спасителя; 2) она опровергается тем, что в Новом Завете не признавалось безразличным и не важным делом: кому бы из свящ. писателей ни приписать слов, приводимых из Ветхого Завета. Ибо на происхождении изречения ветхозаветного писания от известного свящ. писателя иногда основываются, или получают от того особое значение, догматические истины (Мф. 22:43–46); 3) относительно второй части книги Исаии, такая догадка и особенно неуместна, потому что признать происхождение этой части от Исаии, или от другого позднейшего писателя, значит дать многим важным местам в ней такое, или совершенно другое, значение. И след. неточность, допущенная в сем отношении новозаветными св. писателями, должна была бы повести ко многим важным ошибкам в толковании Св. Писания, а оттуда и во всяком употреблении сей пророческой части. И наконец 4) при сличении мест, какие приводятся в Новом Завете из второй части книги Исаии, с другими ветхозаветными местами, приводимыми в Новом Завете, открывается, что первые столь же ясно и положительно приписываются Исаии, как и последние тому или другому св. писателю. Напр., в 10 гл. Посл. к Римл. после того, как приведено место из Пятикнижия с таким указанием: первый Моисей глаголет, приводится место из второй части; книги Исаии так: Исаия же дерзает и глаголет: обретохся не ищущим Мене, явлен же бых невопрошающим Мене в проч. (Рим.10:13–21; сн. Ис.65:1,2). Указание на Исаию в последнем случае столь же ясно и настоятельно, как и в первом указание на Моисея. Замечательно притом, что апостол имеет в особенном внимании преемство и следов. время указанных св. писателей. И таких ясных указаний на вторую часть Исайиных пророчеств в Новом Завете не менее, нежели на другие св. книги Ветхого Завета. И так свидетельства новозаветные о подлинности рассматриваемой части непреложны, ясны и вообще удовлетворительны для самых строгих исследователей⁸.

Обратимся к внутренним признакам подлинности второй части книги Исаии пророка. Станем ли рассматривать сию часть саму по себе, или будем сличать ее с первою частью той же книги, в обоих случаях можем найти удостоверения о ее подлинности.

В первом случае находим в рассматриваемой части книги следующее:

1) В ней часто, и притом усиленным образом, указывается на чрезвычайно раннее появление содержащихся в ней пророчеств об избавлении Иудеев от ига вавилонского. Так в 41 гл. предсказывается (Ис.41:25) избавление Израиля чрез восставленного Богом завоевателя, иже от севера (очевидно, персидского царя Кира), – Пророк торжественно взывает ко всему миру (Ис.41:26.27): кто возвестит яже исперва, да увемы, яже напреди?.. Несть предглаголющаго. И, вслед за тем, от лица Божия продолжает: начало Сиону дам, и Иерусалим утешу, то есть: «я первый Сиону говорю: вот, вот ему, Иерусалиму даю проповедника»⁹. Чрез «проповедника» пророчеств, содержащихся в сей части, предвозвещается избавление иудеев Киром, как нечто совершенно неведомое и негадаемое никем. И притом, когда Господь говорит: «Я первый говорю Сиону», то видно, что и от самого Господа только еще начинается предвозвещение о сем событии. Так говорить не свойственно было бы, если бы уже прежде были даны откровения о сем. Подобно в другом месте, предрекая гибель халдеев и избавление Израиля, Пророк взывает: Вси язы́цы собрашася (пусть соберутся) вкупе, и соберутся князи от них: кто возвестит сия? Или яже исперва, кто возвестит вам? Да приведут свидетели своя и оправдятся (Ис.43:9 сн. 14). Кто слышана сотвори сия исперва? восклицает еще Пророк после откровения, данного прямо на имя Кира (Ис.45:21, сн. 1. и сл.). Не в преждния времена, слышал ecu сия: не рцы: ей вем сия. Не ведел ecu, ниже разумел ecu, ниже исперва отверзох ушеса твоя: так от лица Божия говорит Пророк Израилю, предвозвещая те же события (Ис.48:7, 8, сн. 14 и сл.). Вообще должно сказать: мысль о возвещении Израилю сих событий в то время, когда они не известны были иудеям, когда нельзя было и гадать о них, – эта мысль не случайно и мимоходом высказывается во второй части Исайиной книги, но раскрывается как одна из главных мыслей почти в целой начальной трети книги (Ис.41–46;48). Этой же мыслью с великою силою низлагается идолопоклонство (Ис.44). Этою же мыслью утверждается, что Иегова есть един Бог, Первый и Последний, возвещаяй первее последняя, прежде неже быти им (Ис.46:10); эта же мысль направляется против духовной слепоты, ожесточения и неверия Израиля (Ис.48).

Мало того; настоящее пророческое откровение о сих событиях – падение Вавилона и освобождение Израиля¹⁰ представляется от самого Бога более поразительным, нежели другие прежние пророчества; так что иудеи, не вразумленные сими последними, должны вразумиться, по крайней мере, настоящими пророчествами. Возвестих ти, яже древле, прежде неже приити на тя, говорит Израилю сам Иегова о прежних пророческих откровениях, а продолжает о настоящем откровении так: «ныне же открою тебе новое и сокровенное, чего ты не знал"… Ведех бо, яко отвергая отринеши, яснее: «ибо Я знаю, что ты упорен» (Ис.48:5,6,8)¹¹. И так, когда падение Вавилона и освобождение иудеев, предрекаемые в последней части книги Исаии, суть такие события, о которых, во время их предречения, никто не гадал и гадать не мог, о которых не знали и не слыхали ничего и сами иудеи: то ясно, что такие пророчества не только не могли быть изречены в конце вавилонского плена, но должны быть древнейшими из всех пророчеств, относящихся к тем же событиям. Ибо в конце плена иудеи уже имели не мало, и не давних и давних предсказаний о своем избавлении и от плена; и, при начавшемся преобладании персов над другими народами, можно было и естественным образом предугадывать падение предавшихся роскоши халдеев. Чтобы подобные события и на ум не могли взойти, – для сего нужно, чтобы персы еще не обращали на себя никакого особенного внимания, и внимание всех было занято другими народами и событиями. А дабы для иудеев было совершенно ново откровение об их освобождении и падении Вавилона, необходимо для сего, чтобы они еще не слыхали никаких других о сем пророчеств. Когда же это было? – Пророчества о разрушении Вавилона находим уже в век самого Исаии (у Михея); и Пророк, у которого находятся такие предречения, вообще в своих пророчествах близок к Исаии. Во время же их, действительно, едва ли кто мог обращать и внимание на персов, при всеобщем трепете пред ассириянами. Следовательно, с одной стороны, не позже века Исаии могли произойти рассматриваемые пророчества, а с другой, – они самым лучшим образом идут именно к веку Исаии.

И в сем случае совершенно ясным становится то великое значение, какое дает сим пророчествам провозглашавший их Пророк, когда он, восхищенный Духом Святым, с отчетливостью историка, изображал такие будущие перевороты в мире, которых и малейшей тени еще не видно было в современном ему состоянии мира: то по истине свойственные ему возвышенные и восторженные речи о величии Иеговы, подобающие Ему одному, о нелепости и ничтожности пред Ним рукотворных богов, о беспримерности сих пророчеств, долженствующей невольно поразить иудеев, при всей их невнимательности. Напротив, если относить оные пророчества к позднему времени, к концу вавилонского плена: то такие речи будут непонятны и даже неуместны¹². При близости событий случалось, что довольно удачно предсказывали о них и языческие оракулы. Предсказывать события, которых действующие причины уже находятся пред глазами, и которые притом составляют предмет живейшего желания, – могут быть и не слишком проницательные. И так, в сих пророчествах, что нашлось бы необычайно поразительного и притом для самых невнимательных? Что в них сильно противопоставлялось бы язычеству? Чем изъяснить особенную восторженность богодухновенных речей Пророка? и т. д.

Состояние иудеев внешнее и внутреннее, изображаемое в сей части, также показывает время, не только вообще предшествующее вавилонскому плену, но даже собственно время Исаии.

Что, касается до состояния иудеев с внешней, церковно-гражданской стороны, – из второй половины Исайиных пророчеств видно, что иудеи во время появления сих пророчеств имели еще храм, и приносили в нем жертвы, жили в своей земле, еще свободной и состоящей под благодеющим управлением Божьим, – были ратуемы внешними врагами, и в особенности теснимы ассириянами, а на Вавилон смотрели еще как на самый дальний предел земли, и халдеев еще не видели стоящими в ряду прочих, известных и в каком либо отношении знаменитых народов.

Целость храма, продолжение жертвоприношений видны из того, что Пророк сей части находит в храме беззаконника, жрущаго тельца, приносящаго сенидал, дающим ливан в память (Ис.66:3), и за сие еще только грозит приговором суда Божия: тии избраша пути своя и мерзости их яже душа их изволи. И Аз изберу поругания их, и грехи их воздам (Ис.66:4). Что Иудея, во время написания пророчеств (Ис.40–66), была еще свободна, и находилась под благодеющей теократией, это обозначается в таких словах: священницы, глаголите в сердце Иерусалиму (Ис.40:1). На гору высоку взыди, благовествуяй Сиону, возвыси крепостию глас твой, благовествуяй Иерусалиму: возвысите, не бойтеся: рцы градом Иудиным (Ис.40:9). «Я первый говорю Сиону: вот ему, и Иерусалиму даю проповедника» (Ис.41:27). Пророк со своими утешительными речами обращается не к иудеям, находившимся в плену вавилонском (как того хотелось бы противникам), но к Иерусалиму и градом Иудиным¹³; да и самое свое служение Богопосланного проповедника он проходит именно во Иерусалиме. Следов., Иерусалим и прочие иудейские города были еще целы и не лишены благоволения своего царя Иеговы. Враги, еще воевавшие с иудеями во время происхождения пререкаемых пророчеств, прямо указываются: се постыдятся и посрамятся вси сопротивляющиеся тебе...будут бо аки не бывшии, и не будут ратующии тебя. (Ис.41:11,12) И из всех врагов последними указаны ассирияне, а не вавилоняне: в Египте снидоша людие мои прежде, еже пришельцем быти тамо, и во Ассирию нуждею отведошася (Ис.52:4); яснее с еврейского: «во Египте ходил народ мой в начале, чтобы жить там, и Ассур, наконец, притесняет его». Здесь Пророк, говоря о постоянном озлоблении Израиля и посрамлении в лице его имени Божия (Ис.52:5), обозревает всю историю евреев, – и именно берет во внимание начальное звено оной – египетское порабощение, и за тем останавливается, как на последнем историческом звене, на ассирийском притеснении, не упоминая о вавилонянах¹⁴. Видно, что в это время еще и не начинались притеснения иудеев со стороны халдеев, а продолжались опасности и беды со стороны ассириян. Посему же народы, которые должны пасть, как цена за целость Израиля, суть у Пророка только египтяне, кушеи (ефнопляне) и савеи; сотворих премену твою Египет, Ефиопию и Соину за тя (Ис.43:3). В плену вавилонском он, конечно, прибавил бы здесь и вавилонян, которые для освобождения Израиля необходимо должны были пасть, и следов., быть в свое время ценою за целость народа Божия. И вообще все халдейское царство было столь еще малоизвестно само по себе и мало изведано иудеями, что северная часть его представляется у Пророка (соответственно народному географическому воззрению) последним пределом земли: его же (Авраама) поях от конец земли (Ис.41:9). Напротив, некоторые другие народы у Пророка выставляются на вид, как замечательные в известном отношении в его время; и это те самые народы, которые были замечательны и в том же самом отношении в век Исаии¹⁵. И так вторая часть Исайиной книги произошла еще при целости церковно-гражданского устройства и самостоятельности иудейского народа, во время притеснений оного ассириянами, при малоизвестности еще иудеям халдейского царства, и проч. Век Исаии ясно здесь обозначается, и в особенности как век преобладания ассириян над Израилем.

Внутреннее, или духовно-нравственное состояние иудеев, какое видно из той же част Исайиной книги, – также соответствует времени Исаии, а отнюдь не концу плена. В духовном состоянии иудейского народа (как изображается оно в 40–66 гл. Исаии), видно вообще глубокое растление нравов и в особенности господство идолопоклонства.

Писатель второй части книги, касаясь вообще нравов своих современников, с негодованием и угрозами обличает крайнее усиление у них пороков и нечестия. Еда не может рука Господня спасти? Или отягчил есть слух свой, еже не услышати? Но греси ваши разлучают между вами и между Богом... Руце бо ваши осквернены кровию и персты ваши во гресех. Ни кто же глаголет правду, ниже есть суд истинен. Нозе их на зло текут, скори пролияти кровь, и мысли их мысли о убийствах (Ис.59:1). Вси путем своим последоваша, кийждо уклонишася в лихоимство свое от перваго и до последняго. Приидите, да возмем вино, и наполнимся пьянства и пр. (Ис.56:11,12). Вы же приидите семо сынове беззаконнии, семя прелюбодеев и блудницы... Аз возвещу злобы твоя, яже не успеют тебе (Ис.57:3,12). Грех до такой степени усилился, что даже Богослужение и вообще дела набожности стали отвратительны пред лицом Божиим; на самом храме уже не почивало благоволение Божие. Небо престол Мой, земля же подножие ног Моих, глаголет Господь с негодованием, – кий дом созиждете Ми, и кое место покоища Моего? Вся бо сия сотвори рука Моя и сия суть вся Моя… Беззаконник жряй Ми тельца, яко убиваяй пса, и приносяй семидал, яко кров свиную и проч. (Ис.66:1–3). Мене день от дне ищут, яко (как будто) людие правду сотворившии и суда Бога своего не оставившии... что яко постихомся, и не уведел еси?.. Во дни бо пощений ваших обретаете воли ваша, и вся подручныя ваша томите. Аще в судех и сварех поститеся и биете пястьми смиреннаго: вскую Мне поститеся... (Ис.58:2–4)? И замечательно, что Пророк, даже среди самых живых и сильных утешений, которыми преисполнена вторая часть книги, никак не опускает из вида духовной слепоты, упорства и вообще беззаконий иудеев (Ис.42:19,20; 48:4,8). Среди самых светлых и радостных предсказаний, изрекает от имени Божия такой приговор нечестивым: Аз предам вас под меч, вcu закланием падете (Ис.65:12).

Столь жалкое, столь великий гнев Божий возбуждающее растление нравов народа, очевидно, не соответствует тому времени, когда плененные иудеи готовы были бы лобызать персть и камение опустошенного Сиона, когда они не хотели петь в земле чуждой сионских песней, когда столь великая чаша очистительных бед и страданий была уже испита ими, и созрели у них такие плоды веры и покаяния, каковы подвиги трех отроков и Даниила пророка¹⁶. Напротив, время Исаии, действительно. представляет такое состояние, какое изображается во второй части его книги. Это видно не только из исторических св. книг, но еще более из первой непререкаемой части Исайиной же книги (напр. см. гл. Ис.1; 2; 5 и проч.). В этой первой части, современные пороки иногда изображаются прямо такими же чертами, какими и во второй: наприм. невоздержание, осквернение жертвоприношений Ис.1:11–15; 5:11, 12). И во время Исаии, действительно, уже постигали иудеев разнообразные бедствия, так что, по выражению Пророка, уже не во что было бить их (Ис.1 гл.), и еще тягчайшие бедствия предрекались пророками самим Исайею и Михеем.

Что касается в особенности до идолопоклонства, – во второй части книги Исаии весьма часто указывается усиленность этого заблуждения между иудеями. Так здесь Пророк иногда прямо обличает свой народ в идолопоклонстве, простиравшемся до принесения в жертву идолам детей, выражая от лица самою Бога гнев за это на иудеев и грозя им наказанием: Не вы ли есте чада пагубы? семя беззаконно? молящиися кумиром под древом частым, закалаете чада своя в дебрех посреде камений? То твоя часть, сей твой жребий: и тем пролиял ecu возлияния, и тем принесл ecu жертвы: о сих убо не разгневаюся ли?.. Кого благопочетши убоялся ecu, и солгал Ми, и не помянул ecu Мене, ниже приял Мя ecu в ум, ниже в сердце твое? И Аз тя видя, презираю... (Ис.57:5,6,11). Иногда же здесь обличается вся нелепость и гибельность идолослужения: выставляется на вид бессмыслие поклоняющихся рукотворным богам, их бессилие и ничтожность, и сему противопоставляются безпредельное величие, сила, всеведение Иеговы. И это есть один из главных предметов первой трети пререкаемых пророчеств (Ис.40:18с; 41:21; 42:17; 44:6с; 46:5; 47:12с). Кому Мя уподобисте? от лица Божия не однажды взывает Пророк (Ис.46:5; 41:18). Помяните сия и возстените, покайтеся прельстившиися, обратитеся сердцем, и помяните первое от века, яко Аз есмь Бог, и несть еще разве Мене (Ис.46:8,9), – так вразумляются склонные к идолопоклонству.

Такое господство идолопоклонства изображаемое в 40–66 глав. Исаии, есть явный знак, что сии пророчества появились прежде вавилонского плена. Евреи, переселением в плен испытав гнев Божий за идолопоклонство и ничтожность идолов, оставили пристрастие к ним, и, по возвращении из плена, стали даже гнушаться идолопоклонниками; о сем свидетельствуют книги Ездры, Неемия и Маккавейские. Напротив, прежде плена, действительно, так усилилось язычество в народе Божием, что было по словам пророка Иеремии, «сколько улиц во Иерусалиме, и сколько городов во Иудеи, столько и богов» (Иер.2:28); и такому усилению и преобладанию язычества во Иудеи главным образом послужили цари иудейские Ахаз и Манассия – современники Исаии. Обличение же в жертвенном заклании детей, указанное выше, падает прямо на современников сего Пророка, которые при Ахазе (2Пар.28:3) и при Манассии (2Пар.33:6), оскверняли долину Еннон, закланием детей своих в честь Молоху. Силу сего доказательства подлинности второй части Исайиной книги невольно сознают и сами оспориватели подлинности.

Столь же ясные и прямые признаки происхождения второй части книги от Исаии, найдем и тогда, как станем сличать ее с первою частью книги, которой подлинность не подвергается сомнению. Сличение одной части с другою, можно делать сначала по их духу, и внутреннему содержанию, потом, по образу раскрытия предметов в той в другой, и наконец, по языку с его особенностями.

1) Содержание второй части таково: по местам указывается духовное растление современников, и делаются им сильные угрозы, но тягостное впечатление сей мрачной стороны содержания заглаждается утешительными, чрез все это пророческое отделение идущими, изображениями тайн грядущей благодати, и предречениями о будущем избавлении иудеев от вавилонского плена.

По такому содержанию, тон пророческих речей, здесь содержащихся, вообще торжественный. Поскольку же с этою торжественностью соединяется живость изображения тайн Искупителя, твердость и сила ниспровержения современных заблуждений и обличения пороков: то отсюда пророческие речи получают характер необыкновенно возвышенный и величественный. Такой характер и содержание последней части, по своей очевидности, не требует особого исследования¹⁷. Что же видим в первой части? Правда, что в сей части не столько пророчеств о Мессии, сколько обличений современного нечестия и предречений о наказании нечестивых. Но тем не менее, неоспорима та особенность Исайиных обличений и угроз, что в них не преобладает тягостное впечатление на читателя, а напротив, везде в обличениях и угрозах сияет мысль о победоносной над злом силе благодати. Возьмем во внимание первые главы, в которых особенно сильны обличения и угрозы. В них глубина современного растления и нечестия раскрывается при созерцании, в тоже время, победоносной над всяким злом благодати. Приидите, и истяжимся, глаголет Господь, и аще будут греси ваши яко багряное, яко снег убелю, аще же будут яко червленое, яко волну убелю. И аще хощете и послушаете мене, благая земли снесте: аще же не хощете, ниже послушаете мене, меч вы пояст: уста бо Господня глаголаша сия (Ис.1:18–21): вот средоточие первой поразительной речи Исаии! Течение пророческой речи, содержащейся в 2, 3 и 4 гл., таково: пред провиденным зрелищем благодатного Сиона, к которому приидут вси язы́цы (Ис.2:15), как пред светом дневным открывается вся темная сторона современного нечестия и всех зол, карающих оное (Ис.2; 3 гл.), которая, наконец, покрывается опять тою же всеочищающею благодатью (Ис.4 гл.) – основная мысль следующей речи в гл. 5 такова: и вознесется Господь Саваоф в суде, и Бог Святой прославится в правде (т. е. в самых наказаниях грешников). Исаия и здесь созерцает не ужасы гнева Божия, но светлое торжество и славу Господа Бога. Далее в гл. 7. 8 и сл. предрекая гибель царствам Израильскому и Сирийскому и великие бедствия царству Иудейскому, Пророк созерцает тайну явления Эммануила, и воспевает низложение силою Его всех враждебных языков (Ис.7:14с; 8; 9; 10)¹⁸. Не говорим уже об отделении книги Исаии, нач. с 24 до 35 гл., где современному нечестию и грозящим за то наказаниям противополагаются такие же восхитительные картины грядущей благодати (предуказываемой также отчасти в избавлении Израиля от внешних врагов), какие и в главах 40–60. Словом: в первой части книги обличения и угрозы обыкновенно просветляются указанием на славу Искупителя, имеющую исполнить всю землю, – как это выразилось и в обстоятельствах призвания Исаии к пророческому служению. Отсюда тон речей его не теряет нигде своей торжественности, возвышенность и величие всюду поразительны, и из пророков свойственны преимущественно Исаии. – Соображение сих свойств первой части с указанными выше чертами второй, ведет прямо к тому заключению, что в содержании и характере второй части раскрывается, и притом с наибольшей полнотой и ясностью, тоже самое, что и в первой составляет характеристическую принадлежность пророчеств Исаии.

Замеч. При сем не излишне иметь в виду то, что важнейшие предметы, раскрываемые во второй части, можно находить и в первой; напр., бесконечное величие Иеговы, пред всем миром (Ис.2:11–22с; 40:10с), ничтожность идолов (Ис.27:9–11; 19:3с), заглаждение всех грехов благодатью (Ис.4:4; 33:24 и др.), призвание языков к Mecсии (Ис.2:2–4 и др.), обращение самих иудеев (Ис.11:11–16. ) и проч. Есть места и буквально сходные, например: сл. Ис.11:6,7, с Ис.65:26, или Ис.35:10 сл. с Ис.51:11 и др. целые отделения первой части (напр. Ис.25:11,12 гл. и Ис.26:32–35 гл.) имеют самое близкое сходство и сродство с последнею частью книги.

2) Образ раскрытия предметов во второй части тот же, как и в первой. Так в той и другой предметы, даже самые таинственные, обыкновенно представляются не в символических видениях, но раскрываются с наглядною ясностью. Во второй части указываются прямо и с точностью, имя и дела освободителя иудеев из вавилонского плена, также многие обстоятельства земной жизни Спасителя: подобно сему в первой с точностью же определяется время гибели современных врагов Израиля (гл. 7 и 8.), прямо указывается рождение Спасителя от Девы, появление его в Галилеи и пр. , притом, сам созерцал ясно сокровенные предметы, или живо ощущая истину, Пророк внушает эту истину и другим со всею силою, и представляет свой предмет в самом полном свете. От того замечается в той и другой части его книги необычайная широта и поразительность в раскрытии предметов; в той и другой – обилие воззваний, блистательных картин и описаний, – и к пророчествам присоединяются хвалебные песни¹⁹. Наконец, в той и другой части замечается едва ли не более, нежели у других пророков, строгой последовательности. И в первой и последней части есть целые не малые отделения, в которых мысли текут с удивительною ровностью и логическою последовательностью²⁰.

Кроме сходства в сих главных чертах, свойственных преимущественно Исаии, обе части его книги сходны между собою во многих частностях и подробностях, относящихся к раскрытию того или другого предмета. Так в той и другой образами служат: металл и изгарь (Ис.1:22; 43:10), хождение или сидение во тьме (Ис.9:2; 47:5), закрытые глаза (Ис.6:10; 44:18), ночь и утренняя заря (Ис.8:22; 58:8), покрытие покрывалом (22:8 по евр. подлин., Ис.47:2), венец гордости и славы (Ис.28:1; 62:3) и проч. Там и здесь те же примеры из истории Авраама и Давида.

3) Язык второй части пророчеств Исаии отличается теми же главными достоинствами, какие видим и в первой, – которые, при том, не свойственны времени плена, имевшего неблагоприятное влияние на еврейский язык. Сии достоинства: – особенная чистота, благородство и изящество, обилие выразительных слов и оборотов. Кроме того, язык и речь сей части обилуют многими идиотизмами языка собственно Исаии. Укажем на некоторые из них. Название Святой Израилев также встречается во второй части, как и в первой, между тем, сие название, кроме книги Исаии, во всем Ветхом Завете встречается только шесть раз²¹. Замечательно, что во второй части, как и в первой, слово именоваться весьма часто употребляется вместо быть. Часто также встречается выражение: уста Господня глаголаша сия. Повторение слов в параллельных членах стиха, столь обыкновенное в первой части Исаии, встречается также и во второй части (Ис.42:19; 44:3; 54:13; 55:4, 13; 59:10). Точно также поэтическое слово tzat zaim– отпрыски, принадлежащее кроме Исаии только Иову, находим и в первой и во второй части пророчеств Исаии (Ис.22:24; 42:5; 44:3; 48:19; 61:9; 65:23) Название Египта словом rahab (Ис.30:7; 51:9) и слова: chavuz – молотьба (Ис.28:27; 41: 15), telulim – худая участь (Ис.66:4; 3:4) и проч. принадлежат только Исаии, и находятся в обеих частях его книги. Сами противники сознаются, что сии идиотизмы языка не могли произойти случайно²².

Таким образом при сличении второй части книги Исаии с первою, нельзя не видеть, что и по содержанию с внутренним характером оного, и, но образу раскрытия предметов, и по особенностям языка, вторая часть есть писание того же самого св. писателя, которому принадлежит и первая, не оспариваемая в своей подлинности.

Объяснять сходство сих частей, во всех отношениях, подражанием или заимствованием, решительно невозможно. Ибо, 1) свойства и достоинства, общие той и другой части книги Исаии, столь необычайны и поразительны, что они и из самих пророков, или исключительно, или по преимуществу, свойственны одному Исаии. 2) Пророческие речи второй части, составляющие одно дивное целое, собственною глубиною и силою свидетельствуют о самостоятельности своего Боговдохновенного писателя. Для произведения второй части книги потребен был бы такой же великий орган Св. Духа и с теми же самыми высокими особенностями, – каков, именно и единственно, есть Исаия.

Посмотрим теперь, почему с самоуверенностью восстают некоторые против подлинности сей части.

Вникая в основания, на которые опираются оспаривающие подлинность второй части книги Исаии, не только не найдем в них ничего действительно-сильного и твердого против истины, но даже увидим нечто против самих же противников истины.

Оспаривающие подлинность сей части, усиливаются найти для себя какую либо опору, 1) отчасти также во внешних свидетельствах и во внутренних признаках книги, 2) главным же образом – происхождение в век Исаии таких пророчеств, каковы во второй части, находят они несообразным со своими понятиями об общих принадлежностях и условиях пророчеств.

1) Внешние свидетельства и внутренние признаки, какие противопоставляются подлинности пророчеств Исаии, заключающихся во второй части, его книги, обличают только неблагонамеренные и даже очень странные притязания мудрователей. Так один из мудрователей²³ мечтает найти у пророка Захарии свидетельство, будто писатель второй части пророчеств Исаии жил уже во время построения второго храма. Он указывает на следующее место у Захарии (Зах.8:9): да укрепятся руце вас, слышащих во днех сих словеса сия от уст пророческих, от него же дне основася храм Господа Вседержителя. Ему кажется, что здесь говорится, собственно, о тех утешительных словесах от уст пророческих, которые содержатся в книге Исаии; ему кажется, притом, что Захария имеет в виду писателя сих пророчеств, как переработавшего 31 главу книги пророка Иеремии. Но мудрователь напрасно забывает, что ободрительные пророчества о восстановляемом храме изрекались в то время самим Захариею и Аггеем; и следовательно нет ни малейшего повода, утешительные слова от уст пророческих относить не к сем пророкам, но к древнейшим пророчествам Исаии. Не говорим уже о том, откуда взята странная мысль о переработке 31 гл. Иеремии, когда у Захарии нет и намека ни на что подобное²⁴. Другой²⁵, в подтверждение позднего происхождения второй части, ссылается на то, что у Иеремии в 20 главе, где предсказывает он о вавилонском плене, нет указания на эту часть книги Исаии. Как будто Иеремия каждый раз непременно обязан был ссылаться на Исаию, тогда, как и без того видно у него столько свидетельств о известности ему второй части²⁶.

В самых пререкаемых пророчествах указывают места, где о плене говорится в настоящем времени, а о разрушении Иерусалима в прошедшем (Ис.42:22,24; 44:26,28; 51:3; 52:2,3,9; 58:12). Но это объяснить не трудно. Плен вавилонский представляется у Пророка как настоящий, но он не есть событие настоящего времени, что мы и замечали, когда рассматривали современные Пророку обстоятельства, с довольною полнотой изображенные в сей части. Что же касается до изображений будущего в виде настоящего, то это очень обыкновенно у пророков, пророки – прозорливцы; их знание не есть действие углублений разума, а есть видение созерцателей. Их взор останавливался или на действительности настоящего времени, и отселе переносился в будущее, или на ближайшей будущности, и отселе созерцал отдаленнейшую. Поразительные примеры тому: пророчества Моисея (Втор.32:7,30), созерцания Осии (Ос.14:4,8–10), Михея (Мих.7:7,11), Исаии (Ис.23 гл.). И в самой пререкаемой части созерцательное и как бы евангельское изображение страждущего и умирающего за наши грехи Христа Спасителя (Ис.53) ужели относить, по происхождению, ко временам Христианским?

Противники подлинности второй половины пророчеств Исаии старались отыскать в ней примеры возвышенных, очищенных, религиозных понятий, которые, по их мнению, более приличны позднейшему времени. Но сами же согласились, что отысканные ими примеры не находятся в противоречии и со временем Исаии²⁷. Сии примеры, при должном внимании, легко объясняются, Пророк в главе Ис.50:7 выражает возвышенные понятия о храме, не только как о месте жертвоприношения, но как о доме молитвы для всех языков? Легко понять, почему так. Потому что храм был домом молитвенным при благоугодно жертвах народа, и от самого создания своего имел такое назначение, как это выражено в молитве Соломона (3Цар.8:38с). Пророк в главе Ис.56:6, (также: Ис.58:13) настаивает на то, чтобы празднование субботы было освящаемо богоугодными делами? Это потому, что суббота – самый священный ветхозаветный праздник и первоначалие праздников; Моисей, или сам Бог при Моисее, строго осуждал за нарушение сего праздника. Пророк в гл. Ис.61:5,6 называет израильтян священниками? Но так называли их еще Моисей (Исх.19:6) и сам Исаия в начале своих пророчеств (Ис.2:2сл).

Что касается содержания и внутреннего характера пророчеств Исаии, то мы уже заметили, что во второй части во всей полноте открылось и выразилось тоже самое, что и в первой составляем особенность его пророчеств. Указывают противники на некоторые разности второй части от первой по языку. Но об особенностях в слоге и языке, принадлежащих одной второй части, надобно сказать, что они ограничиваются несколькими словами и выражениями, не употребленными в первой части, повторением сказуемых, украшением имени Иеговы или Израиля величественными эпитетами. Справедливо заметить, что особенности такого рода не столь важны, чтобы, при сходстве обеих частей во всем главном и существенном и, кроме того, во многих частностях, нужно было выводить из них заключение о разных писателях. Несправедливо же было бы отказываться от простого и удовлетворительного изъяснения сих особенностей. Понятно, что св. писателю не было никакой необходимости <…>²⁸ одни и те же слова и выражения <…> писатели в этом имеют <…> тем более разнообразие <…>. При том же Пророк Исаия <…> (<…> было замечено) отличается <…> ему одному принадлежащих <…> быть, <…> одной части <…> которые <…>²⁹. Что касается до повторения сказуемых и пр., то сия особенность, столь естественная в пророчестве, исполненном живых

образов, встречается и в других св. книгах, встречается в некоторых местах и отделениях даже первой половины пророчеств Исаии. В пророческих речах, излагаемых в виде размышления (каковы пророчество у Исаии в последней части), естественно быть большему обилию и меньшей отрывочности, нежели в обличительных речах, говоренных пред народом. Также при раскрытии предметов, особенно торжественных, свойственно быть и особенной блистательности в речи³⁰.

2) Посмотрим, не более ли важности в тех возражениях, которые основываются на соображении пререкаемых пророчеств с общими принадлежностями и условиями пророчеств.

Находят происхождение сих пророчеств в век Исаии невероятным и по отношению к самому Пророку – и по свойству содержания рассматриваемых пророчеств, – и по цели оных для современников.

По отношению к Пророку. Говорят, будто психологически невозможно такое долговременное стояние взора Пророка на отдаленной будущности, какое предполагается во второй части книги Исаии, при мысли о происхождении ее действительно от Исаии.

Но такое пререкание уже решительно отражается, величественным словом самого Исаии (Ис.40:13 сн. Рим. 11:34): кто разуме ум Господень, или кто советник ему бысть? Пророк в начале и конце рассматриваемой части определенно говорит, что чрез него глаголет Бог (Ис.40:1; 66:9).

Нет никакой невозможности принимать и передавать другим откровения о будущих событиях, преподаваемые Богом, Ему же разумна от века суть вся дела Его (Деян.15:18). Подобно Исаии, пророк Михей и другие тоже как бы жили в будущих отдаленнейших временах.

Даже можно сказать, что столь продолжительное и светлое созерцание отдаленного будущего особенно свойственно богодухновенному Исаии. В первой части своей книги Исаия, видя глубокое растление современников и за то, или наступившие

или грозящие бедствия, обыкновенно восхищается к созерцанию грядущей благодати: он, то провидит предварительные ее благодеяния Израилю, имеющие явиться в избавлении его от бедствий, то успокаивается в ней самой, – живописует тайны ее, долженствующие впоследствии открыться (1–5, 10 и 11, 24 –29 и др.). Но из первой же части книги Исаии известно, что Пророк провидел такую страшную бурю бедствий, которая имела совершенно опустошить обетованную землю и рассеять иудеев в чуждые страны (Ис.22:1–5; 29:14 и др.); и что сия опустошительная буря имела подняться от Вавилона (Ис.39:6,7). От мраков сей страшной провиденной грозы не свойственно ли было Пророку тем выше и живее быть восхищенным к созерцанию благодати? Не свойственно ли было, чтобы Дух Св. дал своему избранному тем раздельнее видеть тайны благодати и дольше успокаиваться в ее светлой области, чем мрачнее и разрушительнее была провиденная гроза. Прилично быть этому, судя, но свойственным Исаии созерцаниям. Это самое и представляют пророчественные откровения, содержащиеся во второй части книг (с присовокуплением и прочих пророчеств против Вавилона). Пророчество в 39 гл. об отведении народа иудейского в плен вавил. служит некоторым вступлением к пророчествам и наставлениям, содержащимся во второй половине книги³¹. А те места в сей последней, в которых Исаия указывает на современное ему великое нечестие в народе, и еще только грозит великим за то наказанием, показывают, что его пророческий взор, обращенный, главным образом, на отдаленную светлую будущность, не опускает из виду и современности, а, напротив, созерцает первую по поводу и обстоятельствам последней.

Таким образом светлое и продолжительное созерцание отдаленной будущности, представляющейся в пророчествах Исаии, вполне согласно и вообще со свойством пророческих созерцаний, и в особенности с пророческими восхищениями Исаии.

По свойству содержания пророчеств. Говорят, будто все, что пишет Пророк второй части о настоящей действительности (т. е. кажущейся такою противникам, это – действительность времен Кира), вполне верно и точно до самых малых подробностей. Но что говорит он о будущем, это только приятные надежды, от которых далеко отстала действительность. Как не походит, говорят мудрователи, состояние бедных переселенцев, современных Ездре и Неемии, на блистательные картины будущего благоденствия, заключающиеся в 60, 65 и 66 главах! А потому в писателе второй части они мечтают видеть современника Киру, а не Исаии – современника Ахазу и Езекии.

Охотно соглашаемся, что все сказанное о Кире и времени его в гл. 40–66 кн. Исаии, вполне верно и оправдано событиями. Но точно ли современная самому Пророку действительность идет ко времени Кира, – это другой вопрос. А из предложенного нами³² исследования очевидно, что современные Пророку обстоятельства совершенно не соответствуют времени окончания вавилонского плена. Следов. настоящее Пророка и то, что он говорит о Кире и его времени, должно строго отличать одно от другого.

Несомненно и то, что к бедным переселенцам, современным Ездре и Неемии, не могут идти величественные, всеобъемлющие и вечные обетования, которые излагаются у Исаии во второй части, кроме пророчеств об освобождении Израиля из плена, но какие это обетования? Это обетования о пришествии Иеговы, предваряемом гласом вопиющего в пустыне (40 гл.), – о Божественном Помазаннике и Посланнике, чудодействующем Просветителе и Спасителе Израиля и языков (Ис.61:1с; 42:1с), Который всемирное служение Свое имел проходить при тяжких препятствиях (Ис.40:4–7), Который озлоблен и язвен за грехи наши, предан, на ряду с беззаконными, смерти и погребению, но за тем узрит семя – будет благоденствовать (53 гл.), в котором откроется для духовно-жаждущих источник спасительной воды (Ис.56:1–4), и проч. Сюда же относятся пророчества о неверии и отвержении Израиля, об обращении языков и опять о спасении всего Израиля (см. 65 гл.), учение о нескончаемом блаженстве праведных в наказание нечестивых (Ис.60:18–21; 66:24). Само по себе понятно, а свидетельством и учением Нового Завета решительно утверждено, что все это относится именно ко временам христианства и к жизни будущей – вечной. Большая часть сего во всей верности и точности уже оправдалась событиями, и доселе оправдывается; остальное, по своему роду, еще имеет совершиться также точно и верно, чему ручательство – Слово Божие и самое исполнение большей части указанных предсказаний. О каких же не сбывшихся вполне надеждах пророка толкуют возражающие?

Если пророчества о Мессии и Его царстве соединены у Исаии с пророчеством о возвращении из плена: то сие имеет свои глубокие основания, и не дает никакого права или повода смешивать разные пророчества. Еще в первом обетовании о спасительном семени Жены возвещено, что всякие враждебные действия против Церкви должны быть побеждаемы только силою сего обетованного семени. И эта победоносная сила обетованного Спасителя в ветхозаветные времена была та же самая, которая имела явиться в Его Лице в Новом Завете, и имеет во всей славе открыться в вечности; только в В. Завете она являлась в различных отражениях и образах, а в Новом открыта в самой истине. Потому торжество Христово над врагами Церкви, во все времена совершающееся и простирающееся в вечность, во всех своих разнообразных и неисчислимых видах, представляет собственно – единое Божественное зрелище. И следов., Пророку, которому дано созерцать в грядущих временах великую часть сего зрелища (начиная от вавилонского плена до вечности), свойственно было и представить оную в одной общей и величественной картин. Это тем более что, прежде совершенного и полного откровения благодати, тайны, собственно, ее самой и преобразовательные ее отражения еще безвременно было представлять в строгой их раздельности между собою. Потому, если в пророчествах Исаии иногда не резко разграничены одно от другого благодатное спасение и, служащее образом сего, избавление Иудеев от вавилонского плена: то сие вполне сообразно с свойством ветхозаветных времен. Подобно сему и по сим же причинам и другие пророки не редко излагают хотя разные Божественные обетования, но в самой внутренней связи их между собою (см. Иер.30;31 гл. Иез.34 гл.). Так и потому же у самого Исаии в 9 и 11 гл. с избавлением иудеев от ассириян соединена высокая мысль о Мессии. Во всех таких двойственных пророчествах, черты разных провиденных событий то сливаются в один нераздельный образ – по единству действующей в сих событиях Христовой силы и по некоторой еще сокровенности ее, то ясно между собою различаются – по разности самих явлений и действий оной силы: так что между двумя разными пророчествами в одно и тоже время и единство есть и смешения нет. Сие-то самое в дивной красоте и в особенно-ярком свете является во второй части пророчеств Исаии. И так, у возражающих умствователей, – с одной стороны, нет столько проницательности, чтобы изъяснить представляющуюся здесь внутреннюю связь различных пророчеств, а с другой, – достает столько дерзости неверия и вместе неразумия, чтобы смешать различные пророчества, затемнить для себя столь резкие и светлые предсказания о Мессии, и таким образом извратить все общественно-прекрасное целое сих пророчеств.

Когда таким образом все составные части возражения падают: то само собою исчезает и все представленное возражение против подлинности размариваемой части пророчеств Исаии³³.

Далее 2) смущает оспоривателей имя Кира (Ис.44:28; 25:1), прямо пронареченное освободителю иудеев. Но наречение не сущаго, яко сущаго, свойственно Богу. И Пророк во второй части так поразительно поставляет на вид, именно сие Божеское свойство. Посему наименованию Кира, задолго до его рождения, сколько для веры утешительно и назидательно, столько с общим ходом пророческой речи сообразно. Притом же это и не беспримерно. Так разрушитель Иеровоамова алтаря Иосия задолго пронаречен был от Бога (3Цар.13:2). Наконец самое имя Кира есть не такое имя, которое служило бы только к условному обозначению известного лица; напротив, оно, как пронареченное от Бога (Ис.45:4), есть имя глубоко знаменательное. Уже и древние давали имени Кира значение солнца, как образа царственной славы и величия³⁴; по такому значению своему оно было употребляемо древними персами для выражения вообще царственного достоинства и величия³⁵. Посему освободитель иудеев, преднареченным ему именем Кира был назнаменован, как царь по превосходству, – как такой царь, в котором царственное величие и достоинство найдут свое достаточное (для человека) осуществление и сделаются собственным его именем. Но все, что высокого ни говорится о Кире у Исаии, следует только собрать вместе, совокупить в одно понятие, – и это понятие будет оное знаменательное его имя Кир. Итак, преднаречение имени Кира, столь поразительное по своей точности, в тоже время не заключает в себе ничего особенно затруднительного в сравнении с прочими чертами пророчества о нем³⁶.

По цели для современников. Возражатели не видят никакой цели рассматриваемых пророчеств, в случае их подлинности. Современникам Исаии невозможно было, говорят они, понимать таких пророчеств, в которых предрекались события, столь отдаленные. А потому сии предсказания служили бы только пищей любопытству.

Здесь опять, с первого же взгляда, представляется внутреннее противоречие. Как же предсказания были непонятны, когда они могли служить пищей любопытству? Нельзя же питаться тем, чего не принимают уста. Но вникнем в дело глубже.

Рассматриваемые нами предсказания составляют венец всех прежних предсказаний Исаии. Здесь предрекается спасение церкви – земное (от ига вавилонского) и небесное, временное и вечное, частное и всеобщее. Это ли не могло иметь для века Исаии другой цели, как служить любопытству? – Надобно взять во внимание всю тяжесть скорбного положения современных Пророку верующих, чтобы понять великое назначение для Церкви сих пророчеств Исаии (40–66 гл.). Царство Израильское пало, или скоро должно было пасть; иудейскому предрекалась пророками такая же участь, кроме того, последнее отовсюду стесняемо было соседними народами, в особенности же терпело от преобладания ассириян. Пороки и нечестие усилились до крайности, как видно из первой и второй части пророчеств Исаии. Преобразовательные жертвы, вместо того чтобы питать и поддерживать веру, оскверняемы были в очах Божиих. Вера в обетование о происхождении Божественного царя из рода Давидова, до того ослабела в большей части иудеев, что они и сам царь, потомок Давида, по выражению Пророка, «трепетали как дерева в лесу», в совершенной безнадежности спастись от опасности, грозившей дому Давидову (Ис.7). Ясно, что для верующих была настоятельная потребность в самых живых и сильных утешениях и ободрениях. Ясно, что была вопиющая нужда для Церкви в новых, более светлых, и точных откровениях грядущей благодати, для оживления (теряющего свое живое значение) преобразовательного церковного устройства. (Сия-то великая нужда Церкви, сия-то настоятельная потребность верующих и была удовлетворена великим пророком Исайею во второй части его книги. Часть эта вся проникнута духом утешения и ободрения. И так, вот цель последней части для современников Пророка! Предсказание о конце великого, еще только издали грозящего иудеям бедствия (плена вавилонского), указания на то, что надежда веков на Обетованного не разрушается современным разливом нечестия и грозящим языческим пленом, напротив Обетованный предъявляется теперь в новом более открытом свете; все таки откровения должны были утешать и подкреплять, возбуждать и просвещать веру лучшей части Израиля. Что касается до худшей части народа – до нечестивых и порочных, – для них чудные предсказания были воззванием любви и правды Божьей, которым призывались они к покаянию и, в случае нераскаянности, делались безответными. Еще в самом призвании Исаии к пророческому служению, указана была такая цель его пророчеств, в отношении к нечестивым. Впрочем, и в том нет сомнения, что современникам Пророка не были вполне понятны пророчества его. Но сие относится не к одним рассматриваемым нами пророчествам, напротив, это есть общая принадлежность почти всех пророчеств, потому что они вполне освещаются уже событиями. Притом, цель пророчеств и не ограничивается одними современниками Пророка. Самим пророкам открыто было, яко не им самим, но нам служаху сия, говорит ап. Петр (Пет.1:12) относительно пророчеств о Мессии. И так, пусть современники Исаии не все поняли в пророчествах его, содержащихся в последней части книги. Уразумев то, что им было нужно и можно уразуметь, они чрез сие выполнили цель пророчеств, относящуюся к ним. Но цель пророчеств, как и содержание их, идет еще далее. Она обнимает как современников Исаии, так и нынешних христиан, как возвратившихся из плена иудеев, так и всех людей до кончины мира. Господь и святые апостолы, ссылаясь столь часто на пророчества сей части, исполнившиеся в христианстве, возбуждали и утверждали тем веру, и посрамляли неверие. Святые отцы таким же образом пользовались пророчествами сей части, привлекая к вере одних и поражая неверие других; так и доселе пользуется ими церковь. И сверх того, какой мрак духовного уныния и скорби не может рассеять чтение сей части пророчеств. В ком не возгреет надежды и желания высших небесных благ? Все то, начиная от времени Исаии, есть выполнение великой цели его пророчеств, какую имел Дух Божий, глаголавший в Пророке.

После сего можно сказать, что не только ясные внутреннее признаки и достоверные свидетельства ставят подлинность второй части книги Исаии выше всякого сомнения, но даже самые возражения противников только дают повод к большему утверждению истины происхождения сей части именно от пророка Исаии.

Других поводов к сомнениям и в целости состава книги, в какой она принята от Исаии или от собиравших его пророчества других пророков, не представляется. Перейдем к другой пророческой книге.

Происхождение книги от пр. Иеремии видно и из ней самой и из внешних о том свидетельств.

В самой книге, и в начале ее (Иер.1:1), и в конце всех пророч. речей (Иер.51:64), и кроме того, при наибольшей части речей в отдельности, – показано прямо, что все эти речи принадлежат пр. Иеремии. И притом большею частью означено время, иногда же и другие обстоятельства произнесения той или другой речи; также указано совокупное их написание и собрание Пророком – чрез Варуха (Иер.36:32). – Далее, исторические обстоятельства, которых касается здесь свящ. писатель, совершенно согласны с обстоятельствами времени Иеремии, какие изображаются в исторических священных книгах. Так Иуд. цари: Иосия (Иер.1:2), Иоаким (Иер.26:22), Иехония (Иер.22:24), Седекия (Иер.21:3), двукратное нашествие на Иерусалим халдеев при Седекии (21:1; 34:1,2), тщетное усилие египетских царей помочь иудеям (Иер.37:5), – все это указывает именно на то время, когда пр. Иеремия проходил свое служение – по свидетельству 2-й кн. Паралипоменон (2Пар.35:25; 36:11,12), и вообще при соображении содержания книги пр. Иеремии с историческим описанием времен Иеремии в кн. Паралипоменон и царств, можно приметить, что в первой раскрываются в живой действительности, со многими подробностями, именно те самые события и перевороты, какие столь обще изображены в последних, – что в первой выражается преимущественно внутренняя сторона на той самой эпохи последних царей иудейских, которая, преимущественно с внешней стороны, описывается в последних (в кн. Иеремии Дух народа и суд над ним Божий, а в кн. Парал. и царств внешняя судьбы сего народа). Наконец, тон пророчеств, содержащихся в кн. Иеремии, совершенно приличен тому времени, когда жил прор. Иеремия. Пророческие речи проникнуты живою скорбью, жалостью, исполнены резких обличений: но такой плачевный и вместе обличительный тон есть единственный, который мог идти ко времени, когда Иеремия проходил свое служение, Когда Иерусалим стоял уже на краю погибели, когда правосудный Бог уже поднял свою крепкую мышцу на поражение иудеев: тогда Пророку, все это предвидевшему и прежде разрушения Иерусалима ясно созерцавшему его развалины, свойственно было горько плакать. Свойственно было ему вопиять со всею силою против пороков, возбудивших столь великий гнев Божий.

Кроме таких внутренних признаков происхождение книги от Иеремии доказывается еще внешними свидетельствами как священных писателей, так и вообще древних писателей – иудейских и халдейских. Пр. Даниил (Дан.9:2), писатель 2 кн. Паралипоменон (2Пар.36:21) в писатель первой книги Ездры (1Ездр.1:1), упоминая о пророчестве относительно 70-летнего плена иудеев, приписывают оное Иеремии, – как и действительно оно содержится в кн. Иеремии. Иисус сын Сирахов, изображая бедствия, нанесенные народу иудейскому халдеями, говорит: сожгоша избран град святыни, и опустошиша пути его рукою Иеремииною, т. е., по властительному слову Божию, сказанному чрез Иеремию (Иер.49:8). Говоря далее о избрании Иеремии в пророка, сын Сирахов почти буквально повторяет сказанное о сем в кн. самого Иеремии (Иер.49:9, сн. Иep.1:5,10). Филон, приводя (de confus. ling. р. 40) из второй главы книги Иеремии слова: свят Израиль Господеви, начаток плодов Его, говорит, что это слова пр. Иеремии. Иосиф Флавий говорит, что Иеремия предсказал иудеям многие бедствия, каковы разрушение Иерусалима, отведение иудеев в плен и др., и все свои предсказания заключил в одну книгу (Antiq. lib. 10:1, 5 § 1). Книга Иеремии содержит именно такие предсказания.

В Новом Завете Св. Ев. Матфея, по случаю избиения Иродом младенцев в Вифлееме, приводя слова из сей кн.: глас в Раме слышан бысть, плачь и, рыдание и вопль мног (Мф. 2:18 сл. Иep. 31:15), называет их реченными Пророком Иеремиею. Во всех каталогах св. книг книга Иеремии упоминается вместе с прочими. За тем излишне и говорить, что св. отцы, когда ни касаются сей книги, признают ее Иеремииною.

Таким образом, происхождение книги от Иеремии несомненно. (Только последняя глава Иеремии, но соображению 21, 64. LII, 32, оказывается прибавлением кого-либо из позднейших пророков). Но такою ли св. книга и произошла от Иеремии, какова теперь, – это вопрос, требующий еще исследования. Два затруднения встречаются в сем отношении:

Одно следующее: перевод 70-ти и евр. текст значительно, по-видимому, разнятся между собою, и след. тот или другой из них, ила оба утратили часть своей неповрежденности и целости. Разность между ними, во-первых, – в порядке пророчеств от гл. 25, 15 и до конца книги пророчества против языческих народов, в еврейск. тексте занимающая последнее место в книге (46–51, как и в нашей Славянской Библии), – по переводу 70-ти стоят после 25, 14, при том и тут в инаковом порядке, нежели в еврейском. Кроме сего, во-вторых, у 70-ти недостает не только многих слов и выражений, но и целых довольно обширных мест; напр. в 27 гл. от ст. 19 до конца нет в александрийском переводе; в 33 гл. также нет от 14 до конца; в 38 гл. от ст. 3 до 14-го тоже, и другие. Такие разности упоминаются уже Оригеном (ер. ad Afric. р. 226), и замечены Иеронимом в таких древних латинских переводах, которые, по крайней мере, во 2-м веке сделаны с перевода 70-ти; след. они идут от глубокой древности.

Но что касается до разности порядка пророч. речей в книге, – к изъяснению ее есть мнение некоторых ученых (Eicchorn и Michäelis), будто сам Иеремия сделал два издания своих пророчества. Да если бы и не так, беды нет никакой в этой разности: ибо речи Иеремии не имеют между собою внутренней последовательной связи, – он в своем роде тоже, что отдельные послания Апостольские, – и след. в перестановке их нет существенной важности; только бы все эти речи существовали в том и в другом разных порядках (как и действительно они и все и одни и те же и в еврейском текст и в переводе 70-ти), – и в таком случае, самая разность порядка делает тем очевиднее их целость и полноту. Подобным образом в Новом Завете послания Павловы, в западных списках, предшествуют соборным, а в восточных последуют за этими: что же из того? Так как в том и другом порядке Апостольские послания находятся все одни и те же, то яснее становится, что все они целы и кроме их нет других. Совсем иной вопрос: какой порядок пророческих речей предпочесть другому, – какой из них лучше и правильнее? По переводу 70-ти, место, какое занимают речи против язычников, – правда более соответствует времени их выхода; но тем не менее и у 70-ти нет вообще хронологического порядка в речах. По евр. тексту замечается порядок речей по назначению и содержанию их, и он выдержан. И так порядок пророч. речей, по евр. тексту, показывает в себе некоторое единство и правильность, которых не замечается в переводе 70-ти; след. первой более достоин св. книги и ее писателя. Так, видно, рассуждали наши славянские переводчики: ибо у них соблюден порядок пророч. речей по евр. тексту. Этот же порядок – в сирском, в халдейском, и в Вульгате. – О разности, состоящей в недостатке даже целых мест по переводу 70-ти, которые сохранились между тем в еврейском, – должно заметить следующее: из опущенных 70-тью толковниками мест есть несколько таких, который в еврейском тексте дважды встречаются (6 таких мест): сокращение может быть намеренное, но очевидно ничего не отнимающее у свящ. книги относительно ее достоинства! Встречаются еще у 70-ти в книге прор. Иеремии и такие места, которые отчасти свидетельствуют и о неполноте перевода (на пр. недостаток 15 ст. в 52 гл.).

В таких случаях следует только не полноту восполнять, не точное уяснять – из еврейского, как то бывает нужно и как делали св. отцы и относительно других св. книг. Так именно и поступали славянские переводчики Книги пр. Иеремии: у них все, недостающее по переводу 70-ти, восполнено согласно с текстом еврейским.

Другое затруднение происходит от того, что ев. Матфей в 27 гл. в 9 ст. (Мф.27:9) приписывает Иеремии такое место, которого в его книге нет, а находится оно у Захарии. Затруднение увеличивается от того, что приведенные слова принадлежат такой части книги Захарии, которая много разнится от первой части той же книги. Но затруднение в отношении к книге Иеремии достаточно устраняется тем, что слова, приведенные евангелистом под именем Иеремии, находятся с буквальною точностью в другой книге и что эта последняя книга или спорная ее часть, по совершенному несходству с Иеремииной книгой, никак не может быть относима к Иеремии. Следовательно, от цитаты евангелиста нельзя заключить о нецелости Книги пр. Иеремии, в настоящем ее виде. Иное дело, если бы приводимого Евангелистом места, как реченнаго Иеремиею, нельзя было найти нигде в Св. Писании В. Завета: тогда можно было бы недоумевать, в целости ли дошла до нас книга пророчеств Иеремии. А теперь только видно одно то, что ев. Матфей, приводя с точностью Захариино пророчество о покупке скудельничей земли за тридцать сребреников, за которые предан был Господь, упоминает вместо Захарии о Иеремии не иначе, как с особенною мыслью, – указывая, конечно, на что-либо в Иеремииной книге, служащее к разъяснению пророчества Захариина. В кн. Иеремии, действительно, рассказывается случай покупки земли, произведенной, по особому повелению Божию, самим Иеремиею пред самым вавилонским завоеванием и опустошением земли обетованной: это было в знаменование того, что еще притяжутся храмины и села и винограды на сей земли, когда Господь Иудеям даст путь ин и сердце ино боятися Его вся дни на благоту им и чадом их по них (Иер.32:9, 15, 39). Такое внутреннее благодатное обновление Израиля, очевидно уже выходящее из пределов Вет. Завета, может совершиться не иначе, как на основании искупительной смерти Спасителя, на которую Он предан был за известную цену; и за эту цену тоже была куплена земля в этих последних обстоятельствах. Ев. Матфей, видно, прозирал не только исполнение цитованного им Захариина пророчества, но и воспроизведение духа Иеремииной покупки земли, пред самым наступлением вавилон. плена. Мысль евангелиста в этом случае можно так изложить: «как ни мрачно это время, когда в Иудеи продал Господа один из Его учеников, а пролившие кровь Господню, не находя приличным удержать цену Его крови в храме, употребили ее на покупку земли скудельничей, по прямому пророчеству Захарии; но по пророчеству другого пророка, именно Иеремии, будет и светлое для Израиля время, когда на основании самой смерти Спасителя, на которую Он был продан за известную цену, Благодать снова взыщет и помилует Израиля, оживотворит умерший его Дух. Покупка земли скудельничей, за цену искупительной крови Христовой, есть тоже, что Иеремиина покупка земли пред самым пленом вавилонским, служившая порукою и задатком того великого будущего Божия благоволении к Израилю и земле обетованной, когда Бог даст Своему народу "путь ин и сердце ино... У ев. Матфея есть и в других местах подобные, глубоко знаменательные указания (цитаты) из В. Завета (напр. во 2-й гл. в 15 ст. и особенно в 23 ст. Мф.2:15, 23). Но есть объяснение цитаты из кн. Захарии, с указанием однако на Иеремию, еще вот такого рода: поскольку в Талмуде и в некоторых еврейских рукописях, сохранившихся до наших времен, также у некоторых раввинов – Иеремия занимает первое место между большими пророками; то евангелист мог и все собрание пророческих книг означать именем Иеремии, поставленного во главе всех их, и след. приводить место из Захарии, как реченное Иеремиею.

И так мы имеем в св. каноне книгу действительно принадлежащую Иеремии, одушевляемому Духом пророческим и сохранившуюся до нас в целости.

Происхождение Книги пророка Иезекииля, действительно, от этого св. пророка можно видеть из самой книги. – Во-первых, рассматривая эту пророческую книгу, нельзя не видеть, что вся она принадлежит одному писателю. Ибо во всей книге виден один характер и по содержанию, и по образу раскрытия предметов, и по языку. Содержание всей книги таинственное по преимуществу. Предметы всюду раскрываются или в символических великолепных видениях, или в поразительных символических действиях, и вообще речью приточною, исполненною самых светлых образов: притом же, и в изображениях видений, и просто в пророческих речах необыкновенная тщательность в самых подробностях. Во всей книге одни и те же особенности языка: Пророк называется и в начале, и в средине, и на конце книги сыном человеким (Иез.43:7; 44:5); вдохновение Пророка выражается словами: и бысть на мне рука Господня (Иез.1:3; 3:14, 22; 8:1; 31:1; 40:1); внимание Пророка к известным предметам возбуждается всегда словами: утверди лице твое на... (Иез.6:2; 21:2; 25:2; 29:2; 38:2; 40:4), и т. дал. От начала до конца книги в изложении находят цвет халдейский. Вообще происхождение книги от одного писателя слишком ясно в самой книге, так что нельзя приписывать иное в книге самому Иезекиилю другое другому писателю.

Во-вторых, в самой же книге писатель представляется современником неоднократного нашествия Навуходоносора на Иудею, разорения им Иерусалима и храма, отведения иудеев в плен, и эти грозные суды Божии столь глубоко и сильно отпечатлены в книге; что в писателе нельзя не признать не только современника, и при том всею душою сочувствующего своему времени, живущего его бедами и нуждами, но даже самого органа этих праведных судов Божиих. Указанный же в его языке оттенок халдейский дает приметить, что сам писатель уже был в плену у халдеев, как это и прямо показано в его книге. Притом, время Пророка не только представляется вообще как относящееся к эпохе опустошения Иудеи, но при многих видениях и речах Пророка указывается с точностью самый год, месяц и даже день, когда последовало откровение. Таким образом, век и обстоятельства пророка Иезекииля резко обозначены в его книге. Для дополнения сведений о происхождении книги именно от него, оставалось бы, в третьих, назвать его имя, и имя Иезекииля, с означением его рода и звания, прямо указывается в 1 гл. 3 стихе (Иез.1:3).

Внутренним признакам подлинности соответствуют и свидетельства. Сын Сирахов с благоговением говорит о Иезекииле: иже виде видение славы, юже показа ему в колеснице Херувимсте (Сир.49:10). Видение славы в колеснице Херувимсте указывается и в начале, и в средине, и на конце пророческой книги (Иез.1:10,14 и д. 41:19 и д.). Иосиф Флавий называет Иезекииля пророком и говорит, что и он предсказывал народам о том, о чем предсказывал Иеремия (Antiq. X, с. 5. §1). Это свидетельство важно потому, что здесь приписывается Иезекиилю пророчества не только об одном иудейском народе, но и о многих народах, а в книге его точно содержатся пророчества и об иудеях, и об языческих народах. У древних иудеев, но свидетельству Блаженного Иеронима, было такое благоговение к пророчествам Иезекииля, что начало и конец его книги, вместе с некоторыми другими свящ. отделениями, не дозволялось и читать никому до 30-ти летнего возраста (Ер. 53 ad. Paulin Орр. 1. р. 279). В Талмуде Иезекииль, как Св. Писатель, поставлен после Иеремии.

В Новом Завете хотя не встречается цитат из этого Пророка, с именным на него указанием, но есть места, в которых имеются в виду те или другие слова Пр. Иезекииля (напр. Иез.33:31 сл. 1Петр.2:25; Иез.34:17 сл. Мф.25:32; Иез.37:26, 27 сл, 2Кор.6:16 и пр.). Следовательно, книга Иезекииля является у новозаветных священных писателей в употреблении на ряду с прочими несомненными св. книгами Ветхого Завета. Во всех христианских каталогах ветхозаветных книг пророчества Иезекииля поставляются после книги Иеремии. Сколь великое уважение и веру имели к книге Иезекииля Св. Отцы, видно из отзыва о ней Блаженного Иеронима, который называет ее океаном писаний, лабиринтом тайн Божиих».

В подлинности книги Пророка Иезекииля не было в древности сомнений. Только в новейшие времена, отличающиеся неумеренным стремлением дать во всем отчет и возникшим отсюда направлением некоторых подо все подкапываться, во что бы то ни стало; – отнимают у Иезекииля последние 9 глав, содержащих в себе описание таинственного города и храма. Не касаясь общих твердых оснований подлинности книги, которые уже сами по себе не дают места этому мнению, можно видеть, что оно падает и от собственной своей слабости. В подтверждение этого мнения говорят, что последние 9 глав очень темны. Но таинственная темнота есть отличительный характер всей книги этого Пророка. Внешнюю же или буквальную сторону содержания этих глав можно вполне уяснить, конечно, не без сведений в древней архитектуре, во многом отличной от архитектуры нашего времени. Во-вторых, представляют, будто Пророк не мог удержать в памяти столь многочисленных измерений, каковы здесь. Странная и пустая мысль! Не говоря о том, как иногда и простые люди удерживают в памяти множество мер и чисел, довольно знать одно то, что видеть таинственный город и храм дано Иезекиилю, как Пророку. Следовательно, все это видение в уме, воображении, в памяти его было напечатлено, и после в слове и писании выражено собственно Духом Божиим, глаголавшим в Пророке. В-третьих, говорят, что Иудеи никогда не выполняли сего откровения – касательно города и храма. Но иудеи знали лучше истинное значение и назначение этих глав, нежели подобные возражатели. Ибо видно, что иудеи признавали в этих главах глубокий таинственный смысл, когда не дозволяли, до возмужалого возраста, и читать их. Таинственные же откровения (не) для того и даны, чтобы исполнять их буквально, вопреки существенному их значению. Как было бы возможно буквально исполнять такое откровение о храме, чтобы из-под него текла живая вода даже до Мертваго моря и усладила его воды? – Наконец указывают еще на Иосифа Флавия, приписывающего Иезеилилю только две книги о плене вавилонском, (Агchaeolog L. X. с. 5. § 1). Но это замечание Флавия иные разумеют, по связи его речи, не об Иезекииле, а Иеремии. Кроме сего, если оно и к Иезекиилю относится, то можно сказать, что Флавий второю книгою Иезекииля и называет именно последние девять глав. Ибо откровение, здесь содержащееся, дано по поводу опустошения Иудеи и пленения Иудейского народа; и оно не мало отличается от прочих откровений, данных Иезекиилю. Следовательно, изложение этого откровения могло быть почтено другою частью пророчеств Иезекииля, и однако, также относящегося к плену вавилонскому.

Замечание. Нужно еще посмотреть, как произвольно объясняют происхождение этих глав оспориватели. Иные относят их к какому-нибудь самарянину, который будто бы сам от себя издал такое откровение с намерением указать на неправильность новопостроенного храма и побудить иудеев построить, уже вместе с самарянами, новый общий храм. Другие приписывают кому либо из евреев возвратившемуся из плена позднее других и добивающемуся себе участка в Палестине. Но почему бы в последнем случае заниматься главным образом измерением храма и города? Почему, в первом случае, иудеи приняли в св. канон книгу, подложенную от столь ненавистных им самарян? Впрочем, оставляя открытую, как свет дневной, истину, обыкновенно начинают уже бредить. Второе замечание. В одном издании английском (The Monthy Magazin and. Britisch Register London 1798 p. 189), неизвестный изъявил сомнение и в подлинности пророчеств на языческие народы (гл. Иез.25–32; гл. Иез.35,36; и гл. Иез.38,39). Но уже и немецкие столь мнительные и кропотливые ученые едва удостаивают возражателя замечания, что нет ни нужды, ни пользы опровергать основанное на одной прихоти сомнение. Ибо совершенно ясно происхождение сих пророчеств от одного и того же св. писателя, кому принадлежит вся книга. Встречаются здесь обычные Иезекиилю обозначения года, месяца и дня, когда последовало откровение; также часты воззвания: сыне человечь; те же формулы: обрати лице на… слышите слово Господне.... Бысть слово Господне ко мне… и уразумеют, яко Аз есмь Господь и пр. и в сих пророчествах, как в предыдущих, цари часто называют nagid и naschi, указываются те же осадные орудия daik. (circumvallatio) и melolah (agger) (Иез.26:8 сл. Иез.4:2; 13:13; 21:27). Наконец, здесь везде та же тщательность в раскрытии предмета, то же обилие эпитетов, даже (в Иез.28:14) указывается на видение славы (Иез.1:13; 10:2). Если же часто в сих пророчествах упоминается преисподняя (Иез.26:20; 31:14–17; 32;18–13), то этого требовал предмет, и это очевидно не доказывает того, что сии пророчества, по своему свойству, различны от прочих. Вообще сказать о встречающихся подобного рода сомнениях и возражениях, что они не более, как нечистые насекомые, – беспокоят изучающего, и, останавливаясь для их отражения, невольно жалеешь о потере на это времени и труда.

Дельных поводов к сомнению в целости этой книги тоже не представляется.

***

За книгою пр. Иезекииля следует книга четвертого велик. пророка – Даниила. Правда, не всеми помещается здесь эта книга. Талмудисты поместили кн. пр. Даниила не между книгами пророков, но в том классе св. книг, который известен под именем Писаний, или агиографов, – где евреи и доныне ставят кн. Даниила. Что, впрочем, это помещение книги есть не первоначальное в собрании ветхозаветных книг и не общее всем древним иудеям, – доказательство тому, кроме древнейшего перевода 70-ти, можно находить еще у иудейского историка Флавия Он, упомянув о кн. закона и пророков, в классе агиографов считает только четыре книги, и именно такие, в которых содержатся, по его выражению, «Божественные песни и правила жизни для людей», т. е. книгу Псалмов, Екклезиаста, Притчей и Песнь песней. След. Книгу пр. Даниила полагал он не здесь, но между книгами пророков. Также, Мелитон, еп. Сардийский, который во 2-м веке путешествовал в Палестину, чтобы узнать Библейский канон Палестинских Иудеев, и Ориген, который передает канон то же евреев, поставляют Даниила между пророками, и даже прежде Иезекииля. Так. образом, по иудейскому же древнему счислению св. книг, Даниилова книга относится к пророческим, хотя место ее между пророческими книгами не было строго определено и потому одинаково в каталогах. Но помещение Даниила после Иезекииля имеет в свою пользу, во 1-х, то, что книга Даниила занимает именно это место в древних переводах В. Завета, начиная с перевода 70-ти, принятого в церковное употребление в христианстве, и в разных еврейских списках – и в христианских древних каталогах; – во 2-х, то, что при таком размещении великих пророков, соблюдается хронологический порядок их; и в 3-х, то, что в общепринятых изданиях Библии остается неизменным этот самый распорядок пророческих книг, по которому книга Даниила следует за книгою Иезекииля. Впрочем, разность помещения Данииловой книги в Библии, очевидно, ничего не представляет против подлинности этой св. книги.

Рассматривая состав самой книги пр. Даниила, находим: 1-е, что в подлиннике нет числящихся по слав. Библии 13-й и 14-й гл., также в ΙΙΙ гл. – песни отроков, которые между тем заключаются в ее составе – по переводу 70-ти, а отсюда и по нашему славянскому. Эти части книги, не находясь в подлиннике, посему признаются не каноническими, и не принадлежат собственно Даниловой пророческой книге, хотя и помещены в ней. Позднейшее происхождение этих частей видно и из них самих. Это должно сказать, но крайней мере, касательно сказания о Coсанне (в 13-й гл.), происхождение которого уже на греч. языке очевидно. Даниил спрашивает одного из – беззаконных старцев – обвинителей целомудренной Сосанны: под киимъ древом видел ecu их беседующих к себе: от же рече: под терном (по Греч, ὑπὸ σχίνον Ангел Божий, возражает Даниил,... расторгнет тя полма греч. σχίνει σε μέσον. Такое слово Даниила, очевидно, поставлено в соответствие слову старцеву, ὑπο σχίνον – σχίνει σε). Подобный же вопрос предложил Даниил и другому старцу: под киим древом?.. Под пресминою (ὑπὸ πρίνον), отвечал этот. Ждет Ангел Божий, сказал Даниил и сему беззаконнику, розсещи тя полма (πρίσαι σε). Опять очевидно намеренное соответствие Даниилова слова (πρισαι) старцеву (πρίνον). Очевидно, что подобная особенность речи, как объясняемая из самого намерения и мысли говорящего, принадлежит самому подлиннику, а не в переводе образовалось. Следовательно, все сказание написано первоначально уже на греческом и след. не прежде не только эллинского нашествия на восток, под предводительством Александра Македонского, но и распространения между иудеями знания греческого языка. Сказание о Сосанне, как и о храме и о жрецах Вила, в греческой Библии поставлено вне числа глав – первое в начале, а другое на конце книги. В нашей же славянской хотя то и другое подведено под общее число глав книги, но с явным нарушением хронологического порядка: ибо сказание о Сосанне, в котором Даниил представляется еще юношей, поставлено после откровений, данных ему уже при Кире, следовательно в глубокой старости Пророка. – Значение этих неканонических отделений книги, со включением и песни трех отроков, также не находимой в подлиннике и следовательно, имеющей подобное же происхождение, как и повествования о Сосанне и храме Вила. – Согласно с значением и других Библейских, но не канонических писаний. Эти писания принадлежат к урокам также Божественного руководства; только сии уроки Небесного руководства даны не в начертаниях самого Слова Божия, а посредством, так сказать, воспитательных или учебных опытов веры самого спасаемого человека, егда (скажем с апостолом) бе млад еще по образу своего воззрения на спасительную истину и воспитывался под повелители и приставники (Гал.4:1, 2), однако уже близок был и проходил уже последнее время своего приготовления к точному и полному разумению благодатной истины. Теперь, после совершенного Откровения благодати и истины в Новом Завете, мы должны как углубляться в прежние уроки самого Слова Божия, дабы Дух и силу оных вполне открывать в разумении и деятельности нашей веры, так следить и в самых учебных опытах веры, воспитываемой от Бога к зрелому уразумению и выполнению спасительной истины, – должны следить ее направления и Дух с тем, чтобы вполне раскрыть в деятельности своей веры то, что было вере ветхозаветного человека, только начатком и предуготовлением. С сей точки зрения песнь трех отроков, выражающая славу благодатной Державы, не только сияющую в самом Божестве, но провозглашаемую и в мире невидимом и отражающуюся на всех предметах видимого мира и самой природы неодушевленной, – является прекрасным и светлым начатком и образцом, и уроком того, чтобы свет и сила Христовой державы нами, с славословием пред Богом, созерцаемы были как во внутренних своих глубинах, так и в отношении ко всем областям бытия и жизни. Ибо если и ветхозаветной вере дано, в виде учебного или воспитательного опыта, войти именно в такую силу и Значение благодатной державы, то мы-то Новозаветные что будем, если даже отстанем от ветхозаветной веры, а не будем вполне развивать то, что тогда было только начатком? – С этой точки зрения сказания о Сосанне, по которому пред судом Духа истины, в устах пр. Даниила, обличались пререкание и лжесвидетельства человеческие и с должною славою открылась омрачаемая клеветою правда, – и сказание о храме Вила, по которому обманы служителей призраков Божественного раскрылись во всей гнусности своей при том же свете Духа Св., одушевлявшего Пророка, – составляют ветхозаветные зачатки и залоги того, что для очей веры, озаряемых светом Божеств. Откровения, все пререкания и клеветы человеческие не закроют достоинства духовной правды и все хитрости лжи не утаят безобразия заблуждений, при всей призрачной их законности и действительной закоренелости. Ибо если предания и воззрения ветхозаветной веры выражали это в упомянутых сказаниях, то мы, увлекаясь мнимою убедительностью лжи и клеветами ее на благодатную правду и не умея дознать торжество правды и рассеять козни лжи, были бы слепее тех, на сердцах которых все же сколько-нибудь лежало ветхозаветное покрывало. – О неканонических частях книги пр. Даниила довольно сказанного; более и говорить не будет.

Но во ΙΙ-х, в самом составе подлинника Данииловой книги находим то, что книга частно написана на еврейском, хотя с халдеизмами, частью на чисто-халдейском. Именно: начиная с 4-го ст. 2-й главы до 7-й гл. включительно, т. е. около 6-ти глав (целая почти половина книги) нисаны по-халдейски, а все остальное – последние пять глав и первая с несколькими стихами второй писаны на еврейском. И так, не две ли отдельные книги содержатся в этих 12-ти главах, которые находятся в подлиннике? Нет, единство книги, не смотря на разность диалектов, на которых она написана, видно прежде всего из связи, в какой халдейская часть стоит с еврейскою. Начало халдейской части (именно 4-й ст. 2-й главы) и дальнейшая речь составляют очевидное продолжение сказания, начатого речью еврейскою (именно в первых трех стихах той же главы, писанных на еврейском), – и притом продолжение такое, которое не может обойтись без своего начала (т. е. без начальных стихов главы). Халдейская часть начинается так. И глаголаша Халдеи Сирски (в подлиннике: арамейски, или сирохалдейски) Цареви Царю, во веки живи: ты повеждь сон и пр. Что это значит? к чему халдеи говорят царю о сне, – о каком сне, –какому царю? и пр. Очевидно, что этот стих стоит в необходимой, неразрывной связи с предыдущими, которые писаны еврейскою речью. Подобным образом, по окончании халдейской части, в 1 ст. VIII главы, писанной уже по-еврейски, сказано: видение явися мне... но явившемся мне прежде. Но выше Даниилово видение изображено халдейскою речью; в 1-й главе, писанной по-еврейски, нет видений. И так очевидно, что св. писатель в VIII-й главе на еврейском диалекте, собственно, продолжает ту же самую книгу свою, которая выше писана на сиро-халдейском. Далее единство пророческой книги ясно открывается и из сличения обеих частей – еврейской и халдейской – между собою. Откровения, в обеих частях, по своему свойству и направлению, совершенно одинаковы: и от пророчеств других пророков резко отличны. Духовная любоиспытательность самого Пророка, стремящаяся постигнуть тайны чрез возвышение к Божественному свету собственным молитвенным подвигом, примечается или поставляется на открытый вид ровно в той и другой части (см. Дан.2:16–23; 9; 10:2,3). Откровения, по своему предмету, в обеих частях относятся к судьбам Церкви, которая страждет в иудейском народе под игом языческого преобладания, но имеет непременно освободиться от сего тяжкого ига для новых подвигов и озлоблений, и которая наконец во Христе восторжествует на веки над врагами; а обличений и увещаний здесь не найдем равно в обеих частях. Характер сих откровений символизм, но или сам по себе понятный, или изъясняемый у самого же Пророка, и совершенно как бы историческая последовательность предрекаемых будущих событий и действующих лиц, – историческая точность в определении времени будущих событий. Кроме сего, в обеих частях встречаются одни и те же частности характерические: таково напр., это таинственное счисление времени: время_, времена и полвремени (Дан.7:25; 12:7). Сюда же относится наставление Пророка, по его вопросам, от Ангелов (Дан.7:16; 12:6). И так обе части составляют книгу, обнаруживающую в себе единство и по содержанию, и по характеру, и в самых частностях. Наконец, из этой же самой книги можно видеть, почему она при своем единстве писана не одним языком. Назначая свою книгу для евреев, священный писатель начал писать ее на еврейском. Такое начало составляют первая глава и первые стихи второй. Но за тем ему предлежало излагать сирохалдейской разговор царя вавилонского с мудрецами: как вполне владеющий сим языком, священный писатель и излагает этот разговор по-сирохалдейски, и таким образом, начинается в книге сирохалдейская речь. Прерывать ее, как можно скорее, не было нужды ему: потому что народу, 70 лет жившему в плену, была совершенно понятна такая речь. Напротив, потребны были откровения, не только касающиеся халдеев, но отчасти и данные чрез самого их царя, изложить именно на их наречии во свидетельство им. Посему несколько такого рода сказаний излагаются здесь тоже халдейскою речью. Затем откровения и вообще сказания, не имеющие отношения к халдеям, излагаются опять по-еврейски. И так единство книги и разность диалектов, на которых она написана, удобно соглашаются и изъясняются.

Таким образом нам предстоит исследование, собственно, 12-ти глав книги, за исключением не канонических глав, и притом, не смотря на разность диалектов в этих главах, – мы имеем дело не с разными св. книгами, но с одною книгою пророка Даниила.

Что эта книга принадлежит действительно пророку Даниилу, это требует особенно внимательного исследования. – Еще один из самых ранних ученых врагов христианства – Порфирий относил происхождение сей книги ко временам Антиоха Епифана. Правда, его опровергли св. Мефодий, Евсевий Кесарийский и др. так, что в Церкви Христианской нимало не поколебалось благоговение к этой книге как писанию великого пророка Даниила. «Никто из пророков не говорил о Христе так открыто», отзывался Блаженный Иероним о Данииле (praef. in Dan). «Никто в Ветхом Завете не написал о начале царства небесного так ясно (diserte), говорит Августин о нем же. Между самыми иудеями, несмотря на то что в этой книге столько содержится для христианства оружия против них, не подвергались сомнению пророческое величие Даниила и происхождение от него этой книги. Хотя Блаженный Феодорит подозревал их в покушении ослабить священную важность книги чрез помещение оной в агиографах, но это последнее, во 1-х, не касалось происхождения книги; во 2-х, и самое подозрение несправедливо: ибо агиографы составляют у иудеев один из классов канонических же свящ. книг. Если еще талмудисты утверждали, будто книга Даниила, как и некоторые другие, особенно писанные вне святой земли, составлена от великой синагоги: то эта мысль, по свидетельству рав. Иархн основывается не более как на одном из странных представлений талмудистов, именно: на представлении о необходимости составления св. книг в Палестине³⁷. Как, впрочем, уважали Даниила сами талмудисты, видно из следующего изречения Талмуда: «Если бы все мудрецы народов стали на одной чашке весов, а Даниил на другой, то он перевесил бы всех их».

Уже в новейшее время неверие язычника Порфирия стали перенимать иудеи и христиане. Спиноза, не сомневаясь в подлинности последних пяти глав книги (8–12), о первых семи выражался так: «undenam autem priora septem capita descripta fuerint nescio» (См. Carpzov. 1 c. p. 245 сл.). Подобные же, пока еще не решительные, нападения на подлинность книги делали некоторые Английские деисты, как-то: Collins, Wels. Протестантские ученые стали с большею утвердительностью оспаривать подлинность сначала некоторых глав из первой половины (3–6), как Михаелис, – потом и целой половины, как Ейхгорн (1–6 гл). Hezel (die Bibel u) cv – VI. p. 741. сv U), – наконец и всей книги, как стал оспаривать первый – Corrodi. Основанием их пререканий против подлинности этой книги служат собственно превратные догматические их начала, – неверие в истину чудес и точных пророчеств; но они усиливаются разными способами неблагонамеренной критики доказать, что книга произошла позднее времени пророка Даниила, около времени Маккавеев, и в своей исторической части недостоверна, а в пророческой – содержит не более, как историю. Дерзость лжи в выводах или заключениях о содержании книги доходит до того, что заподозривает действительность самого лица Навуходоносора и всех обстоятельств, соединенных с сею личностью. Ясно, сколь необходимо и для догматики, и для истории церковной внимательное и основательное исследование подлинности книги пророка Даниила. Но мы не для внешних только целей, а по требованию собственно нашей науки о св. Писании должны, касательно и каждого отдела Слова Божия, выяснить и утвердить то, что апостол Павел говорит собственно о своем учении: «мы не подделываем слова Божии, но проповедуем искренно, как от Бога пред Богом во Христе» (2Кор.11:17); и еще: «отвергнув скрытность, свойственную делам постыдным, не прибегая к хитрости и не искажая Слова Божия, а открывая истину, представляя себя совести каждого человека пред Богом». (2Кор.4:2). Такой же голос должен быть слышан для нас и относительно книги пр. Даниила. С раскрытием подлинности Данииловых пророчеств (как и других подобных откровений о целом ряде грядущих времена и судеб мира) связана та великая истина, что вечная и вседержавная мысль Божия объемлет, предначертывает и движет все события в мире, осуществляя в них сама себя.

И так укажем сначала в самой книге признаки происхождения ее в век именно Даниила и от самого св. пророка Даниила; – потом представим и рассмотрим внешние о том свидетельства и показания; – наконец разберем доказательства и возражения оспоривателей. Это самый естественный порядок подобных исследований. Будем делать это дело с возможною обстоятельностью, так как чрез это будем и изучать самую свящ. книгу с внешне-ученой стороны.

1) В самой книге, прежде всего, представляется нам свидетельство св. писателя самого о себе. Сам о себе всякий, правда, может свидетельствовать, что ему угодно; подобные свидетельства, тем менее, кажутся достоверными, когда и личность самого свидетеля предполагается неизвестною, и только еще идет исследование о ней. Но нельзя же отвергать случаев, когда в самом образе таких свидетельствований о себе бывает ясно видна их достоверность. – Это самое и найдем в свидетельстве пророка Даниила о себе.

Пророк свидетельствует сам о себе сколько определенно и полно, столько же с безыскусственностью искренности. В книге его значится, что Даниил действительно описывал свои пророческие видения (Дан.7:1: сон свои вписа). Говоря о себе в 1-м лице, он неоднократно называем себя прямо Даниилом (Дан.7:28; 8:2,15,27; 9:2: Аз Даниил). В той же книге замечаем, что он носил и другое имя Валтасар или Вастицар (Дан.10:1). В книге повествуется и то, кто таков он – Даниил (Дан.1:3–6: от сынов Иудиных, царского рода, взятых в плен и избранных ко двору Навуходоносора), как он получил другое имя Валтасар (Дан.1:7); описываются обстоятельства его воспитания, благочестивые его подвиги, разные подробности его жизни (Дан.1, 2, 3 гл.); указывается пророческое его достоинство (Дан.1:17); обозначаются с точностью обстоятельства пророческих его видений, как-то: время (Дан.7:1; 8:1; 10;1 и д.) и место (Дан.2:1–19;9:1–4). Точнее и полнее этих сведений, какие о себе сам писатель сообщает в своей книге, и желать не нужно. Но как выражает он такое свидетельство о себе? В разных и отдельных местах, – говоря о себе то в 1-м, то в 3-м лице, – по поводу того или другого откровения тех или других описываемых событий; при всем множестве и ясности сведений, какие Пророк дает о себе, прямое указание на себя, как на писателя, он делает во всей книге одно, – и то в 3-м лице, и притом касательно описания одного только видения: и сон свой вписа (Дан.7:1). Все это, конечно, не свойственно тому, кто хлопотал бы о выдаче своего произведения под чужим именем, и притом, под именем мужа великого, – кому, следовательно, нужно употребить немало усилия для подлога. Здесь напротив видно, что св. писатель собственно не своею личностью занят, что все его дело и цель – описать с точностью известные события и откровения, а его лицо обозначается уже само собою, на сколько он был деятелем в сих событиях и органом сих откровений.

Скажут: это и показывает великое усилие и искусство подлога, что столь естественно и по-видимому, сам собою обозначился в книге, как писатель ее, – тот великий Пророк, под имя которого сделан подлог, отвечаем: Не будем останавливаться на том, что подобных трудов искусства лжи сколько известно, не знала древность. Но вникнем в самую книгу, подверженную пререканиям. В целой ее половине, и притом начальной (Дан.1–6 гл.), говорится о Данииле в 3-м лице, как и о других указанных здесь лицах; в последней половине, хотя и говорится о нем уже в 1-м лице, но и тут с заглавными замечаниями о нем также в 3-м лице (Дан.7:1; 9:1). Писатель книги только как бы повествует о Данииле и отчасти вводит в нее рассказы его и, следовательно, представляется как бы отдельным от Даниила лицом. Может показаться, что сам писатель отличает себя от Даниила. Так далеко простерлось бы искусство подлога!.. Подлог вышел бы вместе и искусным до невероятности, и простоватым до такой же степени. Этого без сомнения достаточно для отражения представленного возражения. Ибо отсюда рождается даже новое, совершенно тому противоположное, возражение: многое говорится в книге о Данииле, – говорится о нем, что он сам и записывал одно из откровений, но во всем этом точно ли Пророк дает свидетельство сам о себе, и можно ли на всю книгу простирать силу такого его свидетельства? Возражение, требующее также особого исследования! Не открывает ли сам писатель в себе лица, отличного от Даниила? Когда в книге сказано определенно, что Даниил вписа свой пророческий сон, (это в 7-й гл.), и затем в целой половине книги речь идет почти непрерывно от лица Даниила, в 1-м лице: то, как еще яснее говорить Пророку о себе, как о писателе? Сказано здесь, что именно Даниил описывает свои видения, и далее излагаются они прямо от его лица: Аз Даниил... видех... бых и пр. Что о Данииле, как писателе, сказано в 3-м лице, это не показывает того, будто кто другой так замечает о Данииле. Если 1-й стих 7-й главы, где говорится о Данииле, как писателе, но только в 3-м лице, – сличить с 1-м же стихом 8-й, 9-й и 10-й глав; то нельзя не видеть, что в том, как и в этих последних, не другой кто, а сам же Пророк говорит о себе. Смотрите в самой книге. В 8 и 9-й главах очевидно, что Пророк сам говорит о себе, обозначая время своих видений (см. 1-й ст. той и другой гл.); ибо он выражается о себе в 1-м лице. В 10-й главе хотя сказано о Данииле в 3-м лице, при подобном обозначении времени пророческого откровения (см. ст. 1), но по ходу речи видно, что это сказано или написано самим же Даниилом: ибо далее, без всякого разграничения речи от 1-го стиха, очевидно сам Пророк говорит: в тыя дни аз Даниил бых и пр. Выражение: в тыя дни, показывает, что Пророк продолжает речь 1-го стиха, в котором след. говорил он же сам, хотя и выражается о себе в 3-м лице. Теперь в 1-м стихе 7-й главы также речь идет о времени пророческого откровения, как в 8-й и 10 й главах, о речь такая же, какова в отношении в обозначению времени во всех этих трех главах, и в отношении к Пророку – какова в 10-й главе. После этого было бы противоречием обычному в книге изложению речи приписывать речь 1-го стиха 7-й главы о Данииле кому либо другому, а не самому же Даниилу. Следовательно, здесь Даниил сам о себе свидетельствует, когда говорит: сон свой вписа.

Но на всю ли книгу простирается такое свидетельство? Когда вся книга, – не смотря на то, что писана отчасти по-еврейски, отчасти по-халдейски – имеет единство, как мы выше видели: то свидетельство Даниила о себе, как писателе, если бы было дано не только в отношении к главе и даже к целой половине книги, но и в отношении к одному стиху, – необходимо простирается и на всю книгу. Это тем виднее и несомненнее, что как в халдейской части книги Пророк говорит о себе то в 3-м лице (2–6), то прямо и открыто в 1-м (7 гл.), так и в еврейской тоже самое (в 1 гл. в 3-м лице, а в последних шести главах только однажды в этом лице, и за тем постоянно говорит он о себе прямо в 1-м лице). Так разноязычные отделения Даниил одинаково приписывал себе, хотя в обоих же иногда говорит о себе, как бы о постороннем, в 3-м лице. Следовательно, что в книге ни говорится о Данииле, все это говорит он сам о себе; во всем этом он сам свидетельствует, кто он и какому времени принадлежит и пр. Если же странным кажется, что один и тот же писатель говорит о себе то в 1-м, то в 3-м лице: то это в Пророке просто и удовлетворительно может быть изъяснено. В первых шести главах содержатся исторические сказания, в которых самые откровения входят в ряд исторических событий; и потому Пророк как дееписатель собственно Божественных дел, а не своей жизни, – говорит здесь о себе в 3-м лице. Так поступают и другие св. дееписатели. В последних шести главах он излагает только пророческие свои видения, где, следовательно, пишет не как дееписатель, но как, собственно, орган пророческого духа, созерцатель грядущего; и потому здесь, без намерения выставлять себя, является уже собственным лицом, – говорит о себе в 1-м лице. Так поступают опять и другие св. пророки. Заглавные же замечания Даниила о себе в 3-м лице, то же, что написания у других пророков. И так, то самое, что в подлоге было бы неизъяснимым противоречием (т. е. было бы и слишком искусственно, и крайне нерасчетливо), – просто и естественно изъясняется в самом Пророке.

Соображая все сказанное, справедливо можем сделать такое заключение, что свидетельство о себе, как писатель всей книги, пророк Даниил дает твердое и ясное для внимательных и в тоже время не дает места сомнению беспристрастных в верности и искренности такого свидетельства о себе самом.

Далее, рассматривая вообще содержание книги, найдем в нем много ясных признаков происхождения оной от Даниила, а отнюдь ни от кого во времена Маккавейские.

Содержание книги отчасти историческое, как почти исключительно в первых 6 главах, отчасти пророческое, как в последних шести главах, кроме не многих замечаний. В исторических сказаниях сообщаются в книге такие сведения о времени и месте жительства пророка Даниила, какие свойственны современнику и местному обитателю, а не позднейшему и отдаленному писателю. Для удостоверения в этом рассмотрим обстоятельнее сообщаемые в Книге пророка Даниила сведения – сначала о лицах и обстоятельствах его времени, потом о местных нравах – обычаях, государственном устройстве и пр.

Знаменитейшее в церкви лицо того времени есть сам Даниил. В начале вавилонского плена он уже был известен. Пророк Иезекииль засвидетельствовал о нем, как о великом праведнике и ходатае за грешных (Иез.14:14–20. сн. 22 ст.,) как о неподражаемом и известном самим язычникам мудреце (Иез.28:2–3). Книга Даниила как бы имела и задачею своею – такую идею о Данииле раскрыть в живом его лице, в разнообразии его поступков и случайности обстоятельств: он является уже в начале плена – при дворе, имеет влияние на самого царя и именно своею мудростью поставляется от него главою над всеми мудрыми вавилонскими (Дан.2:48), подвизается для уразумения высших тайн в воздержании, посте и молитвах (Дан.1; 9:3), за благочестие повергается в ров ко львам, молится за соотечественников, исповедуясь в их грехах, как в собственных и т. д.; сами язычники говорили о нем: яко Дух преизобильный в нем и премудрость и смысль (обретеся) в нем (Дан.5:12). Также в царе вавилонском еще Исаия провидел великую гордыню и жестокость (Ис.14 гл.); однако же чрез Иеремию обещано иудеям, в случай их покорности, покровительство Навуходоносора и мир в самом плену; также, при разорении Иерусалима, завоеватель обнаруживает внимание и благоволение к Пророку. Именно, с такими характеристическими чертами является Навуходоносор в нашей книге: благоволение к Даниилу и трем отрокам, торжественное исповедание истинного Бога, по книге Даниила, являют в Навуходоносоре «того раба Иеговы,» к покорности которому Иеремия усиливался склонить иудеев; но с другой стороны, горделивое слово: несть ли сей Вавилон великий, его же аз соградих.... в державе крепости моей и т. д., – или распоряжение его избить всех мудрецов за неумение пересказать и растолковать забытый им сон, повеление бросить в пламень не поклоняющихся его истукану, все это как бы прямо направлено к оправданию пророчества Исаии: се человек раздражаяй землю; на небо взыду и пр. Распространение и украшение Вавилона, чем хвалится Навуходоносор в книге Даниила, приписываются сему царю и халдейскими историками (каковы Бероз и Абиден). Изнеженность, сластолюбие и нечестие последнего вавилонского царя, раскрытые у Даниила, подтверждаются Ксенофонтом в его Киропедии; о нечаянной и насильственной смерти сего царя, указанной в нашей книге, повествует также и Ксенофонт с теми же обстоятельствами, что она последовала ночью, после сластолюбивого пира. (Сугор VII, 5, 15). Первенство сначала мидян над персами и потом усиление и владычество этих последних, – о чем свидетельствуют греческие историки, видно и в книге Даниила. В таких исторических показаниях замечательно, что при разногласии свидетельств других историков о чем либо, св. писатель точно будто делает строгую критику над ними, и следует достоверному из них. Так об участи последнего вавилонского царя, халдейские и греческие историки говорят не согласно, – последние, как выше указано, говорят об убиении его ночью, первые о даровании ему от победителя одной области во владение: проницательный критик, конечно, предпочтет греческие свидетельства халдейским, как видимо пристрастным, и прикрывающим домашнее бесславие, – в книге Даниила повествуется об этом согласно с греками. Вот и другой противоположный случай: о трудах Навуходоносора в распространении Вавилона свидетельствуют историки халдейские, греческие же с тем не согласны: критику понятно, что, в показаниях о чисто местных событиях, иноземный и отдаленный писатель не имеет достоверности туземного историка, – книга Даниила согласна с сим последним. Замечательно еще, что в книге Даниила сведения, об обстоятельствах и лицах времени,– кроме тех черт, которых точность можно поверить свидетельствами древних историков ,– обилуют и такими чертами, которые, по малоизвестности времени, уже и поверять не чем внешним, но которые, по связи с первыми, достоверны и не мало проливают нового света на тогдашнее время. Таковы напр. некоторые подробности о Навуходоносоре и т. под.

Спрашивается теперь: столь многие и столь верные, и отчетливые сведения о лицах и событиях времени Даниилова, можно ли предполагать в иудее времен Маккавейских, живущим в Палестине.

Из 1-й книги Маккавеев открывается, что самое первое лицо времени Маккавеев сам Иуда Маккавей, был недовольно сведущ в иноземной истории, – касательно притом лиц и событий самых недавних. Напр. см. VIII гл. этой книги: в 7 ст. сказано (1Мак.8:7), что Римляне яша Антиоха жива; но это не правда, – хотя Антиох и был побежден Римлянами, но не был взят ими в плен (см. Michaelis Arm. р. 177. Wernsdorf, с. р. 45). Из стиха 8-го видно (1Мак.8:8), будто Римляне взяли у Антиоха Индию, Мидию и Лидию; это опять не согласно с историей, – Индия и Мидия никогда не были под владычеством Антиоха. Не верно все описание Римского сената в 15 ст. (1Мак.8:15). И таких исторических неточностей не мало здесь, и то относительно отчасти современников. Каких же сведений ждать от иудеев сего времени, касательно лиц и событий столь отдаленных, каковы лица и события времени и местопребывания Даниилова (369 л.)? И откуда он мог бы почерпнуть эти сведения? Исторические показания других, и при общем их соображении (тогда, впрочем, невозможном), скудны сами в сравнении с показаниями книги Даниила. Преданию, по крайней мере, о таких событиях, которые для иудеев не имеют важного значения (что напр. значит для иудеев возвышение и украшение Навуходоносором Вавилона?), неестественно сохраниться между иудеями чрез 360 лет. Наконец, некоторые исторические замечания книги Даниила явно указывают в ее писателе современника замечаемых событий. Так, указание на пост Даниила в 21 день месяца Низана (Дан.10:1–4), время, законом определенное для торжественного праздника Пасхи и опресноков – странно было бы в палестинском иудее, и притом строгого времени Маккавейского; но понятно и естественно оно в современнике, – пост Даниила соответствовал времени озлобления иудеев от самарян, и оставление Пасхи за недостатком храма. Также обычное в 5 в 6 гл., Даниилово выражение Мидов и Персов (Дан.5:28; 6:8,12,15), показывающее еще первенство первых над последними, дает приметить, что писатель был современником еще первенству мидов; немного – позднейшая книга Есфири, явившаяся уже во время преобладали персов над мидянами, всякий раз поставляет на первом месте персов, и затем мидян; в книге Маккавеев тоже обычное выражение Περβῶν kâj Mybur (1Мак.1:1; 14:2), – тоже и у языческих историков (Xenoph. Cyrop. 3, 1. 8).

Порядок вещей, изображаемый в книге Даниила, именно: нравы, обычаи и пр., также открывают в писателе современника описываемых им событий и местного обитателя Вавилона.

Указанный в книге обычай, по которому избранным от царя пища и питье доставлялись со стола царского (см. Дан.1:5), был действительно в Вавилоне. О сем свидетельствует книга Иеремии, употребляя и выражение в сем случае тоже самое, как техническое в те времена (Иер.52:33,34). Обычай изменяет имена при вступлении или назначении к службе царю (см. Дан.1:7), точно был у вавилонян. Так Навуходоносор же, поставив Ватфанию не более как своим вассалом в Иудее, переименовал его Седекиею (4Цар. 24:17). В переименовании притом Даниила и трех его товарищей, замечательно, что по крайней мере в двух именах – Вальтазара и Авденаго есть указание на вавилонские божества. Это последнее также обычно было вавилонянам; подобное замечают во многих вавилонских именах (примеры у gesen. zu Jes 1, р. 282). Казни: сжигать в пламенной печи (Дан.3:6) и разрубать тело на куски (Дан.2:5: с подл. «в куски были изрублены») – тоже были в употреблении у халдеев (о первой свидетельство Иеремии (Иер.29:22), о последней – Иез.16:40; 23:47 см. в евр.). В угрозе царя вавилонского казнить мудрецов, должно заметить еще, что он грозит и самые дома их обратить «в грязь», или «в болотную груду» (2, 5: с евр.): это выражение указывает на обычное в Вавилоне устроение домов из обожженной или высушенной только на солнце земли, которая водою и могла быть обращена в грязь. О сопровождении религиозных торжеств в Вавилоне музыкою (см. Дан.3:5 и др.) свидетельствует Курций, при описании вступления Александра в Вавилон: «Magi deinde suo more patrium carmen canentes post, hos chaldaei Babyloniorumque non vates modo, sed etiam artifices cum fidibus sui generis ibant, laudes regum canere soliti (слова: «magi, vates – указывают на религиозный характер торжества).

Участие женщин в пиршествах (Дан.15:2), столь странное на востоке, точно было в нравах вавилонских, по свидетельству Ксенофонта (в Киропедии). Общая склонность к вину, и вообще невоздержность вавилонского общества, какие видны из описания Валтасарова же пира (ибо и женщины пьют наравне и вместе с мужчинами), засвидетельствованы Курцием (1. V. cap. 1): «Babyloni maxime in vinum et quae ebrietatem sequuntur effusi sunt.» Самая одежда, которая указана у Даниила в Дан.3:21, оказывается, по разысканием ученых, одеждою вавилонян (см. Herzstenberg р. 337).

Что касается до государственного устройства, из книги видно, что, во-первых, власть царя вавилонского и потом мидо-персидского, был неограниченный произвол деспота, – с той особенностью мидо-персидского владычества, что здесь слово или постановление царя должно быть неизменимо и непреложно (первое открывается особенно из распоряжений Навуходоносора, последнее – из Дан.6:8,15). О деспотизме вообще востока и говорить нет нужды; указанная же особенность царской власти у мидийцев и персов подтверждается книгою Есфири (Эсф.8:8). Далее книга Даниила показывает, что из государственных сановников был один ближайшей к царю, превышавшим своим достоинством всех прочих. Так Валтасар, за истолкование таинственных письмен, поставляет Пророка третьим в царстве (Дан.5:16); след. был некто второй в царстве, следовавший непосредственно за царем, или по царе первый. О таком сановнике свидетельствует Бероз. (Он говорит, что при смерти Набопалассара от высшего из сановников ὑπὸ τυ βέρτισυ ἀυτῶν была объявлена царская власть Навуходоносору); В высших за тем сановниках поставляются в нашей книге начальник телохранителей царских (Дан.2:14), начальник евнухов (Дан.1:7,10), начальник мудрых (Дан.2:48). У Иеремии (в Иер.39:13) упомянуты эти же самые государственные чины; и замечательно, что начальник телохранителей назван иначе, нежели у Даниила, – доказательство, что последний не заимствовался у первого. Далее, в нашей книге значится, что Мидо-Персидское царство было разделено на 120 сатрапий, имеющих над собою особых властелинов или сатрапов (Дан.6:1). Такое разделение подтверждается из светских книг Киропедией, а из священных – книгою Есфири, в которой говорится о 127 сатрапах (Эсф.1:1); – небольшое различие в числе сатрапий изъясняется прибавлением к царству новых завоеванных областей, а вместе с этим тоже самое различие не позволяет предполагать заимствование писателя нашей книги из книги Есфири. Указаны в книге Даниила многие и другие чиновники (в 3 и 6 гл.): замечательны их названия или титулы, и именно в том отношении, что а) они отчасти изъясняются из языков персидского и арамейского, и что в) в Мидо-Персидском царстве является в употреблении и большая часть титулов, и следовательно должностей, – собственно халдейских. Первое, естественно, должно было произойти от близкого сродства халдейского языка с арамейским и персидским; отсюда и многие собственно имена вавилоно-халдейские изъясняются также из арамейского или персидского. Второе, естественно, же произошло от того, что победители, мидо-персы, заняли полное развитие государственного устройства у побежденных вавилонян; почему и в книге Ездры и Неемии встречают некоторые титулы чиновников персидских – также собственно халдейские (см. об этом у Herzstenberg стр. 347–349)³⁸ с особенною обстоятельностью и особенно-замечательною точностью в книге Даниила говорится о мудрых, или о жреческой касте. Общее имя членов этой касты, в нашей книге есть חכימיז hachimin хахимин; такое название их мы находим уже у Исаии (Ис.44:25) и у Иеремии (Иер.50:35). Предстоятель каждого из особых классов ее называется כגביז Даниил, как начальник или глава, всего целого, назван сим именем с прибавлением пред ним בל . Имя: גכז действительно употреблялось у вавилонян о предстоятеле; как свидетельствует Бероз и Абероз, и Атеней (XIV, 44), где приведено самое это имя по греческому произношению Ζωγανης. Начальник всей касты мудрых имел великую светскую власть; так, по словам Дан.2:48 рассматриваемой нами книги, начальник мудрых Даниил был поставлен также и над всею страною Вавилонскою и только по его особенной просьбе, это поручено было его товарищам. О таком значении главы всей касты есть два внешних свидетельства. Диодор Сицилийский (11, 24) сказывает, что Велес, который отнял Вавилон у Ассириян, был верховным начальником жрецов, и вместе правителем города и области вавилонской³⁹. Между классами касты в книге Даниила поставлены, как особый класс, халдеи (Дан.11:2); о них, как составляющих отдельный класс мудрых в Вавилоне, свидетельствуют Курций и Лукреций (1. v); и само собою понятно, почему они в нашей книге указываются по преимуществу (Дан.11:4,5,10) между мудрецами; – это потому, что халдеи были в то время господствующим народом вавилонской монархии и след, мудрецы их, которые соединились в одну касту с прежними вавилонскими мудрецами, но с удержанием за собою национального названия халдеев, должны иметь преимущественное пред другими значение. Обучение юношей в этой касте, о которой наша книга упоминает по отношению к Даниилу и трем отрокам (в 1 гл.), – действительно было по свидетельству Плиния (hift nat. IV, 26) и Страбона (16, 1). – Занятия, свойственные званию, мудрецы вавилонские имели целым обществом, а не в отдельности друг от друга, как видно из 2 и 5 гл.; с этим согласно показание Диодора (см. gesen sis, II, р. 352); и по Птоломею, халдеи всегда наблюдают над небом целым обществом, и никогда не видно одного из них в отдельности. Роды их занятий, исчисленных в книге нашей, также все засвидетельствованы или священными или светскими писателями: одни из мудрых по книге Даниила делали заклятия, о них это свидетельствуют и Исаия, а из светских – Диодор, Лампридий; другие производили очарования, – указание на это есть также у Исаии; за тем были определители или изъяснители судьбы, – известна всем халдейская судьба (по звездам); наконец были истолкователи вообще тайн, как-то в особенности снов, таинственных письмен – тоже говорит о мудрецах Вавилона (именно об истолковании ими снов) и Диодор Сицилийский.

Такое богатство сведений о порядке вещей в Халдейском и отчасти Мидо-Персидском царстве, не встречающееся ни у единого писателя древности, есть поразительнейшее доказательство происхождения книги нашей не только не в Маккавейские времена, но и в век Даниила – ни от кого другого, кроме лица, знающего с точностью организацию правительства и в особенности касты мудрецов, – каков именно Даниил. Невежественно предполагать такие сведения в Иудее Маккавейского времени, который говорил неверно и о современном ему сенате римском, несмотря на то, что римляне уже заметно шли ко всемирному владычеству. – Предположение: Не изучил ли писатель нашей книги для вернейшего успеха своего подлога в ветхозаветных книгах, все относящееся к халдеям? – Такое предположение опровергается тем, что сведения о халдейских нравах и государственном устройстве, заключающиеся в книге Даниила, много обширнее области исторических замечаний о халдеях всех прочих священных книг. Для достижения их требовалось бы сообразить и изучить вместе со священными и все языческие о них свидетельства, – собрать отовсюду о них известия и предания, – критически все рассмотреть, и ни в чем не ошибиться.... За всем этим следовало еще собранные исторические сведения разместить и рассеять в книге так, чтобы это казалось совершенно ненамеренным делом, и чтобы, для соображения их, нужно было изучать книгу... Если такое предположение натяжно до несбыточности, не говоря о несовместности того с духом древним, то необходимо, чтобы и писатель принадлежал тому времени и месту, где и когда был такой порядок, и изображал в книге виденное им самим. И кроме того, он должен быть при самом средоточии государственных отправлений, или по крайней мере быть в ближайших отношениях и к народу, и к правительству⁴⁰, чтобы отчетливо знать образ движения двигателей и состав великой государственной машины Вавилона. Требовалось в особенности быть близким или присным с мудрецами, – дабы знать степени и классы этой касты, приготовление к ее должностям, различные роды их занятий. Это тем более, что мудрость востока древнего не была любообщительна и скрывалась от непосвященных. Во всем этом лице пророка Даниила, как говорит о нем история, ясно обозначается.

Перейдем к другой стороне содержания книги Даниила, к пророчествам.

В пророчествах Даниила обратим внимаете прежде всего на то, что более всего смущает оспоривателей подлинности и что, действительно, наиболее в них поразительно. От времени Даниила по смерть Антиоха Епифана, Пророк пишет точно историю будущих политических событий – последовательно, точно и подробно; недостает только собственных имен. Он указывает смену царств вавилонского персидским, а персидского, после четырех только его царей, греческим, – всемирное почти преобладание греческого царя (Александра, как можно понять), – разделение после него Греческого царства, и то не между детьми его, на четыре отдельные царства; из этих последних имеет в виду в особенности два царства – так названные у него – северное и южное (по обстоятельствам их видно, что это Ново-Сирийское и Египетское царство) и следить борьбу между ними до мелких подробностей, преемство их царей – сражения, победы, браки из политических видов, в особенности обстоятельства и дела последнего северного царя (Антиоха Епифана). В пример подробностей можно указать, что у Пророка, при изображении одной победы южного царя над северным, определено и число убитых в войске последнего (10,000, см. Дан.11:12), или еще указаны два царя – последний северный и южный за одним столом беседующими, однако злоумышляющими друг на друга (Дан.11:27). И все это вполне согласно с историей, по мнению неведающего разума Божией истины, такого рода пророчества должны быть не более, как история минувшего, только изложенная в форме пророчеств. Но чрезвычайный до чудесности характер излагаемых в книге Даниила сведений о судьбе царств: Персидского, Александрова, Птоломеев, Селевкидов, открывается и в таком случае, если судить и по началу вероятности для разума, проще изъясняется при известности происхождения книги от пр. Даниила, нежели при произвольном предположении о появлении этой книги уже в век Маккавеев. Такое обширное и точное познание внешней истории, и в последовательном ее ходе, в продолжение 370 лет, и во многих подробностях событий, которые притом большею частью не имеют видимого или непосредственного соприкосновения к избранному народу, это проницательное и верное разумение политики и характера разных царей – словом все, что находим в книге Даниила, – как все это предположить и изъяснить в Иудее Палестинском Маккавейского времени, когда сам Иуда Маккавей обнаруживает, как мы видели, историческое неведение о близких событиях и отчасти о тех же самых лицах (напр. Антиохе вел.)? Что касается даже ближайшего царя сирского Антиоха Епифана – сделать сжатый очерк его дел и судьбы, разгадать эту увертливую и темную личность тотчас после его смерти⁴¹ естественно ли, и в особенности иудею тех времен? Для этого требовалось бы не только знать уже всю его жизнь, все его запутанные в кознях движения и замыслы, но и обсудить все спокойно, сообразить в целом и частях все его поприще. Но иудею, подавленному страшным гнетом мучительства Антиохова, была ли возможность, и до того ли было, чтобы следить за всеми извилинами дел и отношений его к Египту к Грекам, к Риму? Опять по смерти мучителя, в первых ощущениях избавление от такого бича Божия, иудею исследовать и обобщать его пути не только относительно избавления своего народа, но столько же относительно и других, разгадывать вообще его душу и политику, определить все это с точностью, совместно ли это с вероятным порядком вещей? Сделать суд об эпохе и главных в ней деятелях, история вообще может не вдруг. Но нет места подобным невероятностям при происхождении книги от Боговдохновенного Даниила: Богу от века известно все, и во всех событиях раскрывается и осуществляется вечная мироправительная Его мысль, которая в пророчествах открывает себя для того, чтобы вера безошибочно могла усладить ее в самых событиях. – Замечательно еще в пророчествах Даниила, что, по исторически-точном указании на смерть последнего северного царя, или Антиоха Епифана, представляется, как непосредственно следующее за этим воскресение мертвых и вечная жизнь (в Дан.12 гл,). При происхождении книги от пророка Даниила – это понятно. Пророк видел в будущем крайние опасности Церкви (особенно от Епифана Антиоха), увидел избавление ее от них – это победоносное действие Главы Церкви – Христа: свойственно и близко было ему возвести взоры ко Христу, торжествующему уже над всеми врагами, или, что тоже, воззреть на открытый свет будущей жизни. Подобное замечается во всех пророках. Напротив, при предположении появления книги во время Маккавеев, по смерти Антиоха, – как изъяснить, и как даже подумать, чтобы среди обыкновенного порядка вещей, при отсутствии всякой чрезвычайности в течении обстоятельств, современный иудей, с изумительною (до 22необъяснимости) проницательностью следящий за событиями, проповедовал наступление уже будущей жизни, открытие уже вечного блаженства! Ибо в книге тотчас, по сказании о смерти мучителя, начинается речь о вечной жизни такими словами: «в сие-то время» и пр.

В пророчествах нашей книги наконец достойна внимания та резкая особенность, что в них раскрываются события с точки зрения религиозно-политической. Ни в одной из всех пророческих книг не поставляются в столь открытом виде политические судьбы и перевороты мира. Видно, что священный писатель был муж государственный; ибо божественные откровения всегда сообразны со свойствами приемлющего их органа. Сами противники говорят, что мнимый современник Маккавеев, в этом отношении удивительно как вошел в сферу и характер прор. Даниила (Sviesinger р. 14). То же должно сказать о духовном любоведении, обнаруживающемся в нем при откровениях пророчеств; оно также свойственно тому мужу, кого Иезекииль представляет мудрецом из всех мудрецов. – В некоторых частных чертах откровений виден также оттенок вавилонский; напр. идее бодраго или боящаго (Дан.4:10), выраженная Навуходоносором при рассказе пророчественного его сна о посечении величественного дерева, идея нигде более в таком виде не встречающаяся в Ветхом Завете есть представление, сродное с называемым θευῖς βουλάιοις вавилонян. Ибо Божественная истина не чуждается никаких форм, только бы с одной стороны они к ней точно приходились, а с другой она в них была бы более доступна людям.

Таким образом содержание книги и историческое, и пророчественное, – вообще таково, что указывает на современность писателя вавилонскому плену, на местопребывание его в Халдее, на государственное его значение, на принадлежность его к сословию мудрецов, словом, на все черты лица Даниилова. Такое содержание книги сколь просто и удобно изъясняется при происхождении книги от Даниила, столь неизъяснимым и даже не естественным представляется при предположении появления оной в книге Маккавеев.

Образ раскрытия предметов и Дух всей книги также служит к подтверждению ее подлинности.

В раскрытии и изображении предметов нужно различать две стороны, историческую и пророческую. Исторические сказания – это простой естественный рассказ обозначается обыкновенно время событий – бывших в Иерусалиме и Иудеи – по годам царя иудейского (Дан.1:1), а в Халдеи случавшихся по годам вавилонских царей (чрез все продолжение книги). Об лицах повествуется, кто они – по значению или происхождению, указываются иногда с определенностью и возраст их жизни, напр. Дан.5:31. Самые события и дела рассказываются в том последовательном порядке и с теми чертами, как они происходили; сказания подобны чистому зеркалу, отражавшему действительность со всею ее живостью, и более ничего. Тоже видно и в исторической части самых откровений: время их определяется тою же точностью, – все их обстоятельства раскрываются в форме такого же безыскусственного рассказа. Вообще при чтении всей книги, не встретите в историческом раскрытии предметов ни одной черты, обличающей искусственность подделавшегося писателя: все просто и естественно, как сама истина.

Что же касается, собственно, до пророчественного характера книги Даниила, надобно сказать, во 1-х, что здесь нет ни возвышенных созерцаний Исаии, ни разнообразных потрясающих движений и порывов чувства Иеремии, ни таинственности и поразительной яркости пророчеств Иезеииля. В пророчестве Даниила, по отношению к изображению их, решительно нет ничего пиитического и ораторского; он раскрывает просто и прямо, в чем дело; в описании даже поразительнейших видений видна у него одна точность рассказа. Особенность, свойственная именно такому Пророку, которого личным достоинством были – духовное любоведение и точность! Ибо не раз изведано уже нами, что отличительный характер той или другой св. книги определяется личными свойствами Боговдохновенного писателя, подобно как характер звуков музыки – свойствами инструмента, на котором играет музыкант. Во 2-х, в образе откровений у Даниила, как и у Иезекииля, находившегося в вавилонском плену, и у Захарии, только что возвратившегося из Вавилона, – господствует символизм (хотя символы нашей книги сейчас же и изъясняются с точностью); и в этой символике видим такой вкус, который любит и выбирает образы, поражающие своею колоссальностью или странностью: вспомним видение огромного тела, состоящего из разно-металлических частей и разбиваемого камнем, который в свою очередь возрастает до того, что наполняет собою всю землю, – или видение чудовищных зверей со многими рогами, из которых иные пропадают, другой возрастает и начинает поражать прочих, и т. д. Символы, взятые из царства животных, особенно употребительны у Пророка (в 7 и 8 гл.). Но символика, со стремлением к чудесному, принадлежит именно древнему Вавилону. На открываемых памятниках вавилонских находят множество зверей, подобных Данииловым, представленных в самых фантастических видах. Замечательна притом та черта Данииловой символики, что напр. в символе Персидского царства у него взят овен, который действительно был священным символом персов. – Во всем этом опять ясное и прямое указание на время и обстоятельства именно Даниила! Он получил образование, по крайней мере в отношении к форме, вавилонское, жил в Вавилоне и наконец под владычеством персов; представления и впечатления вавилонские и персидские сроднились с его душою, а вдохновения и Божественные откровения не могли не соответствовать с характером приемлющей их души. Не говорим уже о Навуходоносоре, которому было дано откровение будущего в формах и представлениях, ему родных. Между тем от иудея Маккавейского времени нельзя ждать, чтобы он даже знал эту особенность вавилонского представления; не говоря уже о том, как он догадался и так ловко умел подделаться под нее.

Самый Дух книги и воззрения писателя на вещи, не соответствуют Маккавейскому времени, но относятся к далеко раннему времени. Ибо, с одной стороны, является здесь теократия, или непосредственно Божественное правление еще в живой действительности, а не как уже одно почти предание, каково оно представляется в век Маккавейский. В сказаниях Даниила еще слышан Бог, ходящий по временам ощутительно в своей Церкви, хотя уже не по само-древнему. Здесь Он является не только своим избранными, но и язычникам, хотя уже не так, как напр. при Аврааме; здесь Ангелы имеют видимое общение с праведником, хотя опять далеко уже было не то, что при патриархах; разность в сих случаях та, что явление Бога и Ангелов прежде было ближе к обыкновенному, привычному ходу жизни, а теперь оно, как уже в высшей степени необыкновенное, поражает чрезвычайным трепетом самых праведников, потрясающим до болезни. В век, изображаемом книгою Даниила, есть еще Пророк, хотя уже с любоведением и любознательностью мудреца, не видными с такою поразительностью в прежних пророках. При соображении с историческими ходом и порядком теократии, Богоявления и Богооткровения книги Даниила оказываются последним, естественно входящим в общую цепь звеном ветхозаветной живой теократии: они, вместе с современными отчасти им откровениями у Ездры и у трех последних пророков, составляют последнее из непосредственных и открытых распоряжений Бога в церкви ветхозаветной. Для Маккавейского времени между тем уже совсем прекратилось непосредственное Божественное откровение; открытая, живая теократия для них уже существует только почти в воспоминании и в предании веры. Самое представление о ней уже не точно и не имеет надлежащей светлости и живости; потому что живая действительность теократии условливалась не оскудевшими в человеке остатками первобытной приемлемости к Божественному свету, и след. сколько эта приемлемость оскудевала и истощалась, столько теократия минувшего времени становилась, относительно своей живой действительности, уже непонятною н чуждою для самого ветхозаветного верующего. Неканонические ветхозаветные сказания – тому очевидное доказательство: они составляют опыт, в котором верующий усиливался, но не успевал вполне перенестись в открытую теократию, схвачивая один почти ее Дух; в книге Товит напр. еще представляется видимое общение человека с миром горнем, но уже не столько по воспоминаемому ветхозаветному порядку, сколько по предощущаемому новозаветному, и при чтении этой книги, кажется, будто читаешь отрывок из наших жития святых, кроме внешних указаний на ветхозаветные верования и обычаи… По соображении такого характера времени Маккавейского со сказаниями книги Даниила открывается, что последние никак не идут к первому, и что к теократическим воззрениям книги никак неудобно и подделываться в век Маккавейский. С другой стороны, в книге Даниила не видно у иудеев ригоризма, а у язычников фанатизма – Маккавейского времени. Между верующими и язычниками в век Маккавеев было такое решительное разделение и вражда, что власти языческие (речь об Антиохе Еп.) стремились зверством подавить веру иудеев, а эти на живот и на смерть восстали против язычников. Напротив в книге Даниила пророк иудейский есть государственный сановник языческого царства, начальник сословия мудрецов языческих; цари языческие хотя и бросали в разожженную печь верующих, но по мнимому оскорблению самовластия, а не прямо за веру, которой самой по себе отдавали справедливость те же самые цари; они воспитывали иудеев, – исповедовали славу Иеговы и пр. Во время Маккавеев иудеи согласились скорее беззащитно умереть от врагов, чем нарушить внешний обрядовой закон субботы. Но Даниил в первый месяц, во дни Пасхи постится и сетует о бедствиях народа. Еще Пророк окружен, однако же, блеском двора, и удостаивается откровений между занятиями государственными. Как это согласить с требованиями внешней строгости, по которым в Маккавейское время уже стало известно имя фарисея? Между тем ко времени и положению Даниила совершенно идет все это, что не сообразно с веком Маккавейским. Вспомним, напр., что еще Иеремия велел пленникам вавилонским молиться за поработителей; так он же испытывал на себе и покровительство язычников. И так странно и непонятно было бы, чтобы иудей Маккавейского времени написал книгу по направлению и духу решительно не своего времени, а по таким, которые относятся к раннему времени. Не говоря о несбыточной искусственности подобного подлога, чрез это он вооружил бы против своей книги современников, которых внимание и уважение к ней усиливался прибрести подлогом.

Наконец язык книги представляет также убедительный внутренний признак ее подлинности. Книга Даниила писана отчасти по-еврейски, отчасти по-сирохалдейски или по-арамейски. При происхождении книги от Даниила в известном его отношении к халдеем, понятно, почему это так сделано им – одна и та же книга писана на двух диалектах: часть книги имела приложение и к халдеям, и она написана по-халдейски, – другая часть назначена из современников единственно для иудеев, и она писана по-еврейски. Но непонятная странность видна была бы в писателе века Маккавеев из того, что он сначала стал писать по-еврейски, далее вдруг ни с того, ни с другого, – как выражаются, переменяет речь на диалект халдейский, наконец опять пишет по-еврейски. Странность в подделывателе тем неожиданнее и неизъяснимее, что она, как странность, ослабляла бы поддельное достоинство книги, и след. прямо противоречила бы его намеренно. Это первое!

Далее, Даниилу не было никакого затруднения употребить разные диалекты в книге, когда это было нужно. Еврейский язык был ему, как и другим иудеям, природный; халдейский был столь долго в употреблении у него и всего иудейского народа в плену вавилонском. Следовательно по отношении и к нему самому, и к другим иудеям, не было никакого неудобства, на каком бы диалекте он не писал книгу, совсем иное для иудея, Маккавейского века! После плена вавилонского чистый еврейский язык более и более вытеснялся из употребления у иудеев халдейским. Уже в книге Ездры еврейский язык далеко не имеет прежней чистоты, перемешиваясь с халдеизмамн, есть целые сказания и приводятся государственные документы – на халдейском. По свидетельству талмудистов и других иудейских писателей чистый еврейский язык, после плена, становился уже более и более предметом изучения, или ученого, а не живого употребления. Зависимость же иудеев от сирийских царей должна была тем решительнее содействовать упадку еврейского языка и перевесу над ним сирохалдейского в живом народном употреблении. Следовательно употребление в книге еврейского языка было бы, в это время, прямым препятствием к тому, чтобы сделать книгу всеобще употребительною. Как подделывателю могло прийти в голову написать на еврейском, доступном только для нарочито изучающих сей язык, – и притом написать ту часть книги, которая, собственно, и была назначаема для действия на современников (часть пророчественную)? Или разве не подражал ли он в этом древним священным писателям для вернейшего успеха подлога? Но для этого и вовсе не следовало бы ему писать по-халдейски, между тем у него написана на этом диалекте целая половина книги. – Притом еще знатоки халдейского языка находят в арамейской речи книги Даниила такие особенности, которые встречаются в арамейских отрывках книги Ездры, но которыми обе сии книги разнятся от таргумов, столько же и древнейших, как позднейших (о языке см. Hengsten erg 237–311); и отсюда справедливо заключают, что в книге Даниила халдейский диалект сколько соответствует времени Даниила, столько не соответствует позднейшему времени.

От столь многоразличных и многосторонних внутренних признаков подлинности книги перейдем к внешним ее доказательствам. Первое: выше было указано нами свидетельство Иезекииля о Данииле, как великом праведнике – ходатае за грешный народ и беспримерном мудреце. При соображении с этим свидетельством содержания книги Даниила, мы видели в последней как бы оправдание этого свидетельства жизнью и значением пророка Даниила. К этому можно прибавить еще то, что книга справедливо может быть признана за достойное и полное выражение Богоданной мудрости Даниила: тайны духа человеческого, даже не сознаваемые и им самим (в Навуходоносоре), тайны будущих времен в их определенной точности, тайны Божии ведомы Даниилу по его книге. Отсюда свидетельство Иезекииля о Данииле есть вместе (конечно не прямое) свидетельство и о его книге, – о ее исторической достоверности – по соответствию ее засвидетельствованной Иезекиилем духовной высоте и достоинству Даниила.

Второе: книга помещена в священном каноне, и, хотя в разных списках и разных местах, но всегда с именем Даниила. Пренебрегать этим показанием подлинности, значит пренебрегать свидетельством собирателей и издателей священных книг, которыми, по Флавию, могли быть только пророки, и из которых последние, по преданию, принимаемому и Христианскою церковью, были за долго до Маккавейского времени, даже отчасти современные Даниилу, – Ездра с помощниками, – значит вовсе пренебрегать преданием церковным и свидетельством историка иудейского, который, кроме означенного выше показания, определенно говорит, что позднее века Ездры выходившие писания не были уже уважаемы наравне с древними, как не имевшие уже, видно, достоинства книг Боговдохновенных⁴²; – значит потому – не верить в промысл Божий даже и над самою церковью Божьею, – столпом и утверждением истины, так что будто и ей самой могли быть даны ложные опоры – поддельные книги; – наконец значит, с пренебрежением таких и исторических, и священных показаний, строить свои чисто произвольные предположения о выходе и канонизации книг, и след. поступать против требований и добросовестности самой науки.

Третье: Флавий повествует, что Александр Великий, по взятии Тира, был и в Иерусалиме, – и здесь, пророчеством Даниила, именно о разрушении персидской монархии греческим царем, был убежден оставить иудеям право жить по их отеческим законам, освободить их от податей в субботние годы, о только обещаниями склонял некоторых добровольно вступить в его службу. Свидетельство подтверждается, во 1-х, и своею внутреннею историческою сообразностью. При осаде еще Тира, Александр требовал от иудеев вспоможения и получил отказ, а потому шел гневно на Иерусалим: следовательно, потребны были особенно сильные способы не только усмирить раздраженного завоевателя, но и так сильно расположить его к иудеям. К таким способам и относятся точные указания на него в книге пр. Даниила. Во 2-х, о походе Александра на Иудею, и потом о бытии в его войске иудеев, свидетельствуете и языческий писатель – Гекатей; о покорности ему Иудеи – Арриан (1: 11 р. 150: καί ἦν ἀυτῶ τἀ μὲν ἂλλα τῆς Παλαιςίνης κολουμέωης Συρίας προβκεχω βηκώτα ἥδη; о личном его пребывании во Иудеи, кроме Флавия, говорит арабский писатель Макриций (см. schlosser welfess. 1 р. 170.) и замечает в своей натуральной истории Плиний (hilt nat. 12, 26). Прочие обстоятельства, рассказанные Флавием, согласны с известным характером Александра, – благородным, доступным для внушений истины и великодушным. И так нет ничего, ослабляющего историческую достоверность рассказа Флавия об Александре. Следовательно книга Даниила еще до Маккавеев существовала, и как содержащая подлинные пророчества Даниила, имела благодетельное влияние на дела великого завоевателя и на судьбу иудеев.

Четвертое: Александрийский перевод Ветхого Завета вообще, и нашей книги в особенности, есть новая порука за ее подлинность. Если бы и можно было согласиться на то, что в Александрии были переведены не вдруг все священный книги Ветхого Завета, и даже, что книга Даниила, как менее других исправно переведенная, принадлежит позднейшему переводу: то тем не менее из перевода самых первых св. книг именно Пятикнижия, уже видна известность переводчикам нашей книги. Из чего же это видно? Во Второзаконии в 32-й главе 8 ст. (Втор. 32: 8), по переводу 70-ти выражена идея об Ангелах народов, – идея, не только не подаваемая подлинным текстом сего места, но вообще нигде в Ветхом Завете невидная, кроме книги Даниила. В этой же последней она представлена в самой своей духовной действительности: так, что разные народы представляются под управлением – каждый – своего духовного князя и потому верно слово: «поставлены пределы народов по числу Ангелов Божиих». Такое резкое сходство переводного места с книгою Пр. Даниила, и сходство притом в мысли, столь важной и величественной во всем Ветхом Завете, только этой книге принадлежащей⁴³,показывает, что толковникам уже была известна Данилова книга и служила для них, руководством. Это тем более, что избранными из иудеев, каковы были эти толковники, не могла быть и допущена в состав Слова Божия идея, не основанная на Библейском авторитете. Следовательно, уже в начале Александрийского перевода, ибо Пятикнижие, во всяком случай, и по общему признанию самых даже придирчивых критиков, было переведено при Птоломее Филадельфе) книга Даниила уже существовала и признавалась самыми переводчиками за неподложную книгу Слова Божия. Притом, перевод самой книги Даниила в Александрии, по крайней мере в настоящем своем виде, должен принадлежать к времени после Епифана: ибо, вообще свободный переводчик сей книги иногда

дозволяет себе определенно выражать общие указания подлинника на обстоятельства Епифана, напр. Дан.11:30: Kuтянe (kotim) в Александрийском переводе заменено точным именем: (ήξουδι Ρομαίοι), – видно, что переводчик близок был к самому событию, и потому исторически выразил мысль пророчества. Следовательно, книга наша должна быть переведена в Александрии не позже времени собственно Маккавейского, когда предполагают произведенным подлог самого оригинала. Но есть ли что похожего на правду в том, что едва подложная книга вышла, как ее уже привяли, и стала переводить и выдавать, не сомневаясь в ее самоподлинности?! Сверх того, и самая мысль, что не все ветхозаветные книги переведены при Птоломее Филадельфе, не оправдывается преданием; заменение слов: Китяне, прямым указанием на Римлян, могло быть сделано в переводном тексте и впоследствии при переписке, а не при первоначальном составлении перевода.

Пятое: из 1-й книги Маккавеев видно, что при жизни еще Антиоха Епифана, события, описываемые в книге Даниила, и притом в ней одной, были общеизвестны между иудеями, и обыкновенно проводились как поучительные примеры древности, (См. 1Мак.2:59–61), Маттафия исчисляет ревнителей веры, известных из писаний по роду и роду, и между ими упоминается о Данииле и трех отроках. Следовательно, сказания о них родоначальник Маккавеев признает достоверными на ряду с древними священными сказаниями о других праведниках, им указываемых, как то – Аврааме, Финеесе, Илии и пр. Как же относить происхождение этих сказаний о Данииле и трех отроках ко времени еще позднейшему и говорить о их подложности? Других древнейших сказаний об этом, кроме содержащихся в книге Даниила, нет в Ветхом Завете. Историческое свидетельство книги священной, хотя и не канонической, ничем не подрываемое, по крайней мере, не менее заслуживает доверия, как вообще историческое свидетельство.

Шестое: Иосиф Флавий говорит о прор. Данииле, как о величайшем из пророков, поскольку его пророчества с точностью определяют и время предрекаемым событий. В этом случае иудейский историк есть свидетель и представитель мнения о книге Даниила своих современников. Спрашивается: каким бы образом книга, вышедшая, по мнению противников, не в древности далекой и малоизвестной, но в близко почти новейшее, по отношению к историку иудейскому, время – каким образом эта книга не только не была обличена в подлоге, но произвела такое общее убеждение в своей неподдельности и уважение самых ученых мужей к своему достоинству?

Наконец седьмое: венец всех свидетельств составляют свидетельства о подлинности Данииловой книги самого Иисуса Христа и апостолов. Свидетельства сии разных родов: или, с цитатою из книги, указывается и самое имя Даниила, – таково⁴⁴ Мф. 24:15 (Дан.9:27), или с непрямым, но понятным указанием на место из книги пр. Даниила, говорится о самом Пророке, как принадлежащем к сонму истинных пророков, – так⁴⁵ 1Петр. 1: 10–12 (сл. Дан. 12: 8), или указываются события, описанные в книге Даниила, как несомненные, – так Евр.11:33,34. (Здесь речь о заграждении верою уст львовых, об угашении силы огня, где именно повествуется о таких событиях). В последнем случае сказания нашей книги признаются в Новом Завете достоверными, – во втором случае писатель сих сказаний признается от апостола Пророком, – в первом он прямо именуется Даниилом. Относительно такого рода свидетельства не может иметь места и эта увертливая мысль противников, что Иисус Христос и апостолы не занимаются или не строго занимаются историческою точностью в своих свидетельствах. Подделывателя книги поставить в числе пророков – это уже очевидно не историческая только неточность или нестрогость дополнить мысль. – Приведенных внешних и внутренних доказательств подлинности книги Даниила очень довольно для удостоверения в ней. Но нельзя не обратить внимания и на самые усилия противников – напряженные и разнообразные.

Из внешних свидетельств указывают на то, что книга в каталоге иудеев помещена между агиографами (так за Ейхгорном Бертольдт). Но она помещена здесь, как Даниилова же, – и агиографы составляют один из классов несомненных священных книг. Еще опираются на то, что у Сираха в исчислении древних праведников упомянут Даниил. Но сын Сирахов исчисляет, собственно, не писателей священных книг, а праведников ветхозаветных; следовательно умолчание его о Данииле ничего не говорит против подлинности его книги⁴⁶. Из умолчания о Данииле, в речи Сираха о древних праведниках, конечно никто не станет выводить, что Даниил не принадлежит к ряду великих праведников (ибо таким представляет его прославляемый самим сыном Сираха, пророк Иезекииль): тем менее имеет место заключение, что Даниил не был известен как священный писатель. Ищут также у иудеев неблагоприятных отзывов о пророке Данииле. Так указывают на свидетельство о том Блаженного Феодорита. Но Бл. Феодорит не дает положительного о том свидетельства, а только из помещения книги Данииловой между агиографами, а не между пророками, заключает о нерасположении иудеев к Пророку. Заключение, впрочем, как мы уже прежде видели, неправдоподобное! Находят унизительные отзывы о Данииле в писаниях некоторых, впрочем, уже не ранних раввинов (Абарбанела, Моисея, Маймонида). Но это есть не более, как логически странное⁴⁷ мнение сих писателей, будто вообще агиографы имеют низшую степень Боговдохновенности, нежели другие священные книги. Это относится собственно к странным умозрениям позднейшей иудейской мудрости, а не к свидетельствам предания. – Наконец новейшие иудеи, в спорах с христианами, унижают пророка Даниила. Но самый уже источник таких отзывов – вражда против христианства достаточно опровергает их. Беспристрастный в отношении к христианству Флавий, называет Даниила величайшим Пророком. Иудейский каталог священных книг, из которых хулители не осмеливаются же исключить книгу Даниила, окончательно закрывает их уста.

В самой книге противники также усиливаются, и также напрасно, найти следы позднего ее происхождения.

Во-первых, стараются подметить, где мнимый подделыватель, против намерения и видов своих, сам будто бы свидетельствует о своем позднейшем времени; так кажется противникам, будто бы в 9-й глав 2 ст. (Дан. 9:2) писатель сам проговорился о своем позднейшем времени: Аз Даниил разумех в книгах (hasparim). Из сих слов замечают, что писатель жил и писал свою книгу уже в то время, когда Священное Писание составляло один кодекс и известно было под общим именем книг, или, по-нашему, Библии. Очень тонко замечено! Но отсюда следует только то, что священные книги, выходя одна за другою, входили или были вводимы в один священный состав, или в одну общую книгу Слова Божия, и, но своему всеобщему употреблению в таком виде и значении, были известны под общим именем книг, по превосходству. Следовательно, указанное место книги Даниила служит только к подтверждению православного взгляда вообще на священные книги, и ничего не представляет против подлинности Данииловой книги. Так еще представляется противникам, будто бы мнимый подделыватель в Дан.8:26; 12:4, ненамеренно сам поднимает навязываемую ему личину. Он оговаривается, что ему дано было повеление скрыть и запечатать книгу до времени исполнения пророчеств: это, говорят, есть не более, как понятное усилие выдать в свет новую книгу за священную древнюю для сего будто бы она представлена только неизвестною и даже намеренно скрываемою до исполнения содержащихся в ней пророчеств. – Говорить так, значит не знать вовсе смысла этого выражения. В книге же Даниила оно отчасти изъяснено: «ты поди из сей жизни, сказано Пророку на его вопрос о времени исполнения откровений, –ибо слова сии закрыты и запечатаны до последнего времени». То есть, пророческие откровения должны вполне уясниться уже самими событиями, а дотоле они еще сокровенны, время и образ их исполнения не могли быть ясны. В Книге Пророка Исаии есть подобные выражения подобной мысли (Ис. 29: 11,12; 8:16). И так в книге речь идет о том, что пророческие откровения до времени своего исполнения (а это идет не до Маккавейского только времени, а до Христа и далее) еще должны оставаться не совсем понятными и ясными, а противники выводят из этой речи, будто сама книга была вовсе неизвестна до Антиоха Епифана, – а отсюда выводят новое заключение, будто до сего времени книга еще не существовала. За раз два произвольных и не верных, даже просто в логическом отношении, заключения.

Во-вторых, – думают вообще содержанием книги обличить ее подлог. И это есть главная и самая обширная сторона нападений противников. Так писатель сей книги будто бы иногда сам себе противоречит, что не совместимо с достоинством истинного Священного писателя. Посмотрим, что это за противоречия. В 21 ст. 1 гл. (Дан. 1: 21) сказано, что Даниилу жил даже до перваго лета Кира царя, а в 1 ст. 10 гл. (Дан. 10: 1) значится, что он имел и описывал видение уже в третьем году при Кире. Но чтобы судить об этом противоречии, возьмем во внимание подобное место у Иеремии. В 3 ст. 1 гл. (Иер.1:3) своей книги Иеремия говорил о себе, что он жил и пророчествовал даже до первогонадесят лета Седекии... даже до пленения Иерусалимскаго. Противоречит ли это место Иеремии 40–44 гл. той же книги, где Пророк представляется живущим и пророчествующим – и после пленения Иерусалимскаго? Нисколько. В первому месте Иеремия показывает, что он еще был на пророческом поприще – во время разрушения Иерусалима, и потому говорит: и бысть... даже до пленения и проч. Тоже и у Даниила. Он в 1-й главе показывает, что он дожил до освободителя иудеев Кира, что освобождение иудеев из плена, в первое лето владычества Кирова, было еще при нем, и потому говорит о себе: и бысть даже до перваго лета Кира; но сим не исключается продолжение жизни Пророка и при Кире. В писании обыкновенен такой образ речи: даже до, не в смысле; конечного предела. Да и в обыкновенной речи очень употребителен оборот: вот я или он дожил до чего!! Но это еще не значит прекращение жизни в ту же минуту. И так кажущееся противоречие в книге Пророка Даниила исчезает; даже странно, что на него указывают с важностью.

Другое противоречие находят: по словам ст. 48 и 49 гл. 2-й (Дан.2:48,49), Даниил уже при Навуходоносоре был сделан начальником мудрецов и стал знаменит при царском дворе. Напротив, по 14 ст. 5 гл. (Дан.5: 14), в царствование Валтасара знает о сем только уже одна царица, и Даниил, по-видимому, не известен никому при дворе. – Что Даниил занимался еще государственными делами при Валтасаре, это видно из 8-й гл. 27 ст. (Дан.8:27). Но что не обращал на него внимания сластолюбивый и беспечный царь (Валтасар) и следовательно весь двор, подобранный, конечно, по вкусу царя, или увлекаемый его примером, это очень понятно и очень естественно. В самой книге Даниила можно найти указания на то, что Даниил был даже и удаляем от двора (смотр. 6 гл.). Таким образом он и был некоторым образом забыт при дворе; потому же ему удобно было отстраниться сколько-нибудь и от языческого общества. Притом еще нужно взять во внимание беспорядок пиршества, и при видении пишущего перста всеобщее смятение: кому могла бы прийти здравая мысль о Данииле?! И так, не противоречие, но видоизменения живой действительности представлены в указанных местах.

Таково же противоречие, представляющееся возражателям в Дан.3:14 и Дан.2:47: в последнем месте сам царь уже исповедует Бога Израилева Истинным Богом, а в первом представляется он как бы не слыхавшим еще об особой религии иудейского народа. – Но все дело здесь в том, что царь, пораженный сверхъестественным Данииловым видением тайн, здраво рассуждает о Боге, – это выражено во 2-й главе; а потом также пораженный беспримерным для него сопротивлением подданных и приведенный тем в ярость, он отчасти еще не верит такой дерзости, отчасти уже угрожает за нее, – это выражено в его словах 3-й главы: аще воистину.... Богом моим не служите? Противоречия нет, а напротив психологически то и другое естественно и совместно. Притом же язычнику свойственна мысль о законности служения Божеству не только национальному, но и иноземному. Навуходоносор узнал (сколько, столько можно узнать язычнику) и исповедовал Бога Израилева, и потом мог требовать Божеской почести и своим божествам от Израильтян. – То и другое согласно с языческими его понятиями.

Подобно сему противоречие в характере Навуходоносора в 4 гл. сравнительно со 2-й и 3-й: там он является тихим, рассудительным, а здесь неукротимым тираном. Но там и тут видна в нем душа сильная и глубокая (способная к выспренним умосозерцаниям), – характер могущественный, величавый и открытый: только во 2-й и 3-й гл. он самоуверен, горделив и потому грозен, а в 4-й гл. вразумлен поразительными откровениями и усмирен необычайным наказанием. Какое же тут противоречие?!

Кроме внутренних противоречий, которые, впрочем, оказываются вовсе не противоречиями, ссылаются на исторические неточности и невероятности, будто бы содержащиеся в книге Даниила. Разберем и это. К историческим ошибкам относят самое начало книги. Здесь сказано, что в 3-й год царствования Иоакима, царя иудейского, вавилонский царь Навуходоносор приступил к Иерусалиму и проч. Но по свидетельству книги Иеремии, Навуходоносор стал царем уже в 4-е лето Иоакима (см. Иер.25:1); притом первый, какой известен, победоносный поход Навуходоносора, и то направленный не в Иудею, а в Египет, относится также к четвертому году царствования Иоакимова (Иер.46:1, 2). На сей затруднительный случай, правда, есть мнение такое, будто пророк Даниил говорит о третьем лете Иоакима, считая лета собственно подданства его Вавилону, а не всего царствования. – Мнение, впрочем, изысканное, – в доказательство за себя ничего не имеющее, кроме исследуемого места книги Даниила, – и ведущее к некоторым новым затруднениям⁴⁸. Лучше объяснится дело из соображения священных исторических показаний на этот предмет со свидетельством халдейского историка Бероза. Он повествует, что отец Навуходоносора, будучи по старости не в силах сам усмирить мятеж в Сирии и Египте, послал туда с войском своего сына – самого Навуходоносора; этот последний, как буквально сказано у Бероза, покорил всю ту страну «своей державе»; но по случаю смерти отца своего, поспешил окончить дела в Египте и, отправляясь сам ближайшим путем, повелел вместе с войском вести в Вавилон и пленников, состоявших из иудеев, финикиян, сириян и египтян (см. Флав. X. кн. 11. гл. 1). Из этого сказания халдейского историка видно, что Навуходоносор еще до своего воцарения, имел державное полномочие в отношении к другим народам, и, между прочими, покорил тогда «своей державе» и иудеев. Притом еще можно приметить, что иудеи были покорены прежде египтян: ибо дела египетские были, но свидетельству Бероза, предметом последних его забот пред возвращением в Вавилон. Теперь следует только под нашествием на иудею, указанным в книге Даниила, разуметь нашествие, бывшее в этот великий поход, – указанный Берозом; и все исторические затруднения, какие выше обозначены, решатся сами собою. По свидетельству Иеремии, в 4-м году Иоакима, Навуходоносор покорил Египет, одержав победу над фараоном при Кархамисе, – покорение Египта было, по Берозу, уже последнее дело Навуходоносора первоначального великого похода. В этом же году, то есть в год покорения Египта, по словам Иеремии, он и вошел на престол по смерти своего отца. Но было бы до неестественности невероятно, чтобы в тот же год последовало и начало похода, и покорение Сирии, Финикии, Иудеи. Следовательно эти последние события должны быть отнесены по крайней мере к предшествующему году, – то есть, согласно с свидетельством Даниила, к третьему лету царствования Иоакима. И поскольку Навуходоносор в этом походе был облечен, как видно из свидетельства Берозова, в державное уполномочие, так что покорял побежденных собственно своей власти: то, как же было не назвать его царем? В самой книге Даниила хорошо видно, что он так называется в 1-й главе, именно, по царственному уполномочию, а еще не по действительному воцарению; ибо в следующей же главе говорится только о втором лете царя Навуходоносора, тогда как уже и после нашествия на Иерусалим, упоминаемого в 1-й главе, должно было пройти по крайней мере три лета (см. Дан. 1: 5). Значит, при нашествии на Иерусалим он не был еще царем единодержавным, хотя и назван царем по царственному полномочию. Другой причины не могло быть к тому, чтобы, представив Навуходоносора уже царем при нашествии на Иудею, спустя три года после этого события считать его царствованию только всего другой год!! И так у Даниила в показанном месте нет никакой исторической неточности; напротив, при сличении с ним еще определительное становятся другие исторические показания, относящееся к тому же предмету. Другая, близкая к рассмотренной, неточность во 2-й гл. 1-го стих (Дан.2:1). Второй год царствования Навуходоносора, о котором здесь говорится, должен быть, по летосчислению пророка Иеремии, пятым годом Иоакима: ибо, по словам Иеремии (Иер.25:1), первый год царствования Навуходоносора совпадал с четвертым Иоакима. Но по книге Даниила, этот же второй Навуходоносоров год должен быть не ближе шестого года царствования Иоакимова: обо, в третье лето его царствования взят Даниил в плен, потом три года должен был он учиться, и за сим уже совершились те события, которые описываются во 2-й главе; следовательно они падают уже к 6-ти летам царствов. Иоакима. – И так книга Даниила целым годом отступает от летосчисления Иеремии. Но дело в том, что у Иеремии сказано: слово бысть Иеремии в лето четвертое Иоакима... то лето первое Навуходоносора, но не сказано того, что царствование Навуходоносора и началось день в день согласно с царствованием Иоакимовым. Так и мы выражаемся: известное событие случилось на таком-то году жизни одного, и на таком-то году другого; но этим не предполагается, что год того и другого начинается в один и тот же день; напротив год одного мог тогда еще только начинаться, а год другого уже оканчиваться. Посему, если четвертое лето Иоакима уже было в исходе, когда началось первое лето царства Навуходоносорова: то летосчисление Иеремиино не будет опровергать летосчисления книги Даниила. Второе лето Навуходоносорово, и по счислению Иеремии, должно будет обнимать только малую часть пятого года Иоакима, и большую часть уже шестого года. На 6-й год Иоакима падает второе лето царства Навуходоносорова, и по книге Даниила. Таким образом и здесь только определительнее становится летосчисление Иеремии чрез соображение его с книгою Пророка Даниила.

Некоторые неточности видят в сказаниях о Валтасаре в 5 гл. Последний царь Вавилона был, по крайней мере, уже внук Навуходоносора, по пророчеству Иеремии и свидетельству Бероза, Флавия и др.; но Навуходоносор у Даниила называется отцом Валтасара (11 ст. 13. 18. 22. ßertholt com. 1, 35, Bleek p. 270.) Что же из того? Царственные потомки Давида называются сынами Давида; начальнику династии, и особенно славной, естественно (и преимущественно в те времена великого значения всего естественного и особенно родового происхождения) называться отцом последующих. Еще историческое затруднение о Валтасаре: имя последнего царя вавилонской династии – Валтасар, а по халдейскому историку (Берозу) Набоннед (Bleek). Но многие имена одного и того же лица обычны были в тех странах. Так Даниилу, как и трем его товарищам дано новое имя от вавилонского царя, но за ним осталось и прежнее. Отец самого Навуходоносора Набополассар имел еще другое имя Навуходоносора же, по свидетельству Бероза (Флав. X к. 11 гл.). Камбиз, как его называют по внешним историям, у Ездры назван Achaschweroseh – Ассуир. Выдававший себя за Смердиса назван у Ктезия Spendates, у Иустина Orоpastes, a y Ездры Arthachschasta Артаксеркс (см. -Jah. Archaeol. II, I. р. 244.). Замечают еще, что имена, взятые от названия богов, каковы – Валтасар от Вила, – Набоннед от Нево, оба известные имена последнего вавилонского царя, были не столько собственные имена, сколько прозвания, – и тем еще более изъясняется разность имен одного и того же лица. Притом, когда царица (как видно не жена, а разве мать Валтасара)⁴⁹, сказав сначала просто: Отец твой, потом определяет это название прибавлением: Навуходоносор, то видно чрез это, она хотела предотвратить недоразумение царя, что она говорит не о родном его отце. Если бы она говорила о родном отце Валтасара, то к чему было бы это прибавление? Имя: Отец твой – вполне ясно и определенно для сына о без прибавления собственного имени.

За историческую неверность признают имя Дария Мидянина в VI гл. Говорят, что царя, которого Ксенофон называет Киаксаром 2, позднейший писатель книги смешал с ближайшим к своему времени Дарием Гистаспом (Berlholat Comm. 11 р. 855 и сл. Bleek р. 270 dewelle, Rosenmuller). – Но если бы и действительно древность не сделала никакого намека на Дария Мидянина, то все же нет повода, по одному сходству имени, делать такую произвольную догадку. Сейчас только мы говорили об обычае не только халдеев, но и персов давать одному и тому же лицу разные имена. От чего в настоящем только случае не могло быть места тому, чтобы одно из имен было собственным, а другое – прозванием? Имя же Дария действительно таково, что его носят многие совершенно различные цари, и, по своему значению, оно более нарицательное, нежели собственное; по Геродоту, это имя значит по-гречески ἑρζείς, или обуздатель, покоритель. Это первое! Но кроме того, должно сказать, что на имя Дария, современного Даниилу, есть ясные указания древности. В отрывке халдейского писателя – Абидека, приводимом в Армянской хронике Евсевия, после того как сказано о победе мидо-персов над вавилонским царем и о распоряжении победителя касательно побежденного, стоят такие слова: Darius rex de regione depulit aliquartuluin. Здесь, очевидно, разумеется Дарий Даниилова времени⁵⁰. Также известна древнейшая персидская золотая монета, называемая δάρεικος. Геродот производил ее от Дария Гистаспа, но неверно; ибо дарики были уже в ходу за долго дотоле, о них упоминается в книгах Паралипоменон, Ездры и Неемии. Инаковое и вполне достоверное изъяснение происхождения этой монеты у Свиды, δάρεικοι οὐκ ἀπο Λαράου του έρζου πατρός (то есть, Дарbя Гистаспа), ἄλλ ἀφ ἐτέρου τινός παλαιοτέρου Βαβιλέως ὠνομαβθῆβαν Гарпократион, схолиаст Аристофана тоже говорит. Следовательно, и по другим свидетельствам, у мидо-персов точно был Дарий гораздо древнейший Дария Гистаспа. Что же после этого будет мысль о смешении в книге Даниила, Циаксара с Дарием Гистаспом? Басня, выдуманная не только без всякого основания, но и против исторического свидетельства⁵¹.

Наконец возьмем во внимание мнимую историческую ошибку, находимую в 8 гл. 1 и 2 ст. (Дан. 8: 1,2); здесь сказано, говорят, что «Даниил в третий год Валтасара был в крепости Сузах, в Эламе или Элимаиде. Но этого не могло быть, потому что Элимаида не принадлежала Навуходоносору, а его преемниками, конечно, тем менее могла быть приобретена. – И самый город Сузы не только сделался столицею уже персидских царей, но, по свидетельству Плиния, даже построен был Дарием Гистаспом, когда и получил настоящее имя (Plin Н, N IV, 2R) Bertoldt)».

Но все восточные и греческие писатели согласно говорят о построении города Сузы в отдаленнейшей древности. Страбон называет основателя Суз Титона, отца Мемнонова, и говорит, что уже красота и великолепие города побудили царей персидских сделать этот город своею резиденцией. Следовательно, когда Плиний говорит, что vetus regia Persarum Susa a Dario Histaspisz filio condita, то он выражается так в том же смысла, в каком говорил напр. Навуходоносор о Вавилоне: несть сей Вавилон егоже аз соградих, т. е. в смысле не основания, a pаспpостранения и украшения города. Также древность названия сего города Сузами, идущую далее Дария Гистаспа, засвидетельствовал Геродот (с. 54), Ксенофон (Кироп. VIII, 6, 22). И так последняя половина возражения против исторической точности показания книги о Сузах – исчезает. Что же касается до утвержденной независимости Элимаиды от Навуходоносора, доказательство на это думают найти, во 1-х, у Исаии (Ис.21:2), о восстании против Вавилона, эламитян и персов. Но восстать могли и покоренные прежде народы. Другое доказательство у Иеремии (Иер. 25:25), где представляется Элам царством, имеющим царей и след. самостоятельным. Но здесь же Эламу вместе с другими странами подносится чрез Иеремию чаша гнева Божия, которою и было собственно грозное нашествие Навуходоносора. То же самое предрекается у Иерем. (Иер.49:23) и представлено исполнившимся у Иезек. (Иез. 32:24). Следовательно, и эта часть возражения падает в ничтожество. А что Даниил был в городе Сузах, который не был еще царственною резиденцией, – то это, во 1-х, по изъяснению некоторых, Бл. Феодорита и др., могло быть также, как Иезекииль из плена восхищен был к созерцанию бедствий Иерусалимского храма, также и Даниил мог в Сузах быть в видении. Основание сего толкования в самом тексте; – с еврейского так читается это место: «и видел я в видений, и когда видех оное, был я в Сузах, что в Эламской области, и видел я в видений, будто нахожусь подле реки Евлея» (2 ст.). Последняя половина стиха может служить и пояснением первой, и потому мысль с сего места может быть такая, что Пророк «видел в видении,» будто он находился в Сузах, подле реки Евлея. Видение относилось прежде всего к персидскому царству и победе его над Вавилоном, потому Пророк мог быть в духе поставлен в самую столицу будущего победоносного царства. – Но если бы и не так, то во 2-х, при развратном Валтасаре, Даниил легко мог быть устранен от двора или, во всяком случае, на время быть отправлен от двора в область Элимаидскую с царскими же поручениями, так как его еще Навуходоносор хотел сделать областным начальником. И таким образом, нет исторического затруднения в том, что Пророк был в Сузах и здесь занимался царскими делами, как сказано в 27 ст. той же главы. Можно бы указать еще некоторые другие подобного же рода исторические неточности, измышляемые противниками, но они уже или устранены у нас при прежнем соображении исторических показаний Даниила⁵², или слишком очевидна их вымышленность⁵³. И так, книга обильная историческими показаниями о времени прор. Даниила, как ни одна из других книг, не заключает и тени исторической неточности даже в самых примерах оной, какие приводятся противниками. Самая возможность к подобному перетолковыванию некоторых мест книги, устраняет всякую мысль об искусственном подлоге: ибо столь легко было бы предотвратить эту возможность (напр. в летосчислении), а она оставлена.

Против исторической ее части содержания, направляются еще такие нападения противников, будто здесь есть невероятное и само по себе. Обратимся к этому новому обороту лжи, которая, с истощением исторических свидетельств против истины, вооружается против нее собственными соображениями и наблюдениями.

Более всего не нравятся противникам, что в книге Даниила много чудес. Особенное обилие в чудодействиях, будто без потребности в том, кажется, явным признаком недостоверности повествования. – Но нужно еще доказать, что точно, по книге Даниила, расточаются чудеса без нужды. В истории Израиля тогдашнее время и обстоятельства составляли такую великую эпоху, что все подзаконное устройство церковное было потрясено и в видимости разрушено во всем составе своего здания: где обетования, данные патриархам? Что теперь потомки Израиля? Что обетованная земля? Что Иерусалим, Сион – святая гора? Где теперь храм? Вере предлежал великий и даже чрезвычайный подвиг. И на сколько в избранных доставало веры для такого чрезвычайного подвига: на столько, по закону благодати, и привлекала такая вера чрезвычайные явления силы Божьей, – что в тоже время служило к укреплению и ободрению веры прочих, более слабых для такого подвига, членов веры. Это первое! Во-вторых, в истории церкви и всего рода человеческого – тогда, было такое время, что ветхозаветный порядок спасения людей ветшал, и требовал – если еще не отменения, то освежения и обновления, что языки уже сами стали ощущать осязаемую тьму, куда зашли они в самоволии, и недоумевали, чесому подобает быти по сих с людьми наконец (слова Навуходоносора), а потому требовали некоторого духовного озаренья, если не в конец были отвержены. И в том, что с язычниками, отчужденными от церкви, был тогда приведен в самое внутреннее столкновенье народ избранный, хранитель и наследник завета и обетований Истинного Бога, – видно намерение Отца Небесного напомнить о себе язычнику – этому блудному сыну, расточавшему уже последние останки наследия; виден предварительный прием промысла Божья к призванию и погибающих языков к благодати и к распространению во всем мире видения об Истинном Боге и водворению Церкви Вселенской. – В эту ли великую эпоху истории всемирной были ненужною расточительностью – чудеса, упоминаемые в книге Даниила? Да как же иначе было напомнить язычнику об оставленном им Отце, – и напомнить свойственным ветхозаветному времени образом? – Как еще по ветхозаветному, – по порядку в раю начатому, явиться пред миром Божественной деснице, не отвергающей и языков, предустрояющей уже Всемирную Христианскую Церковь? Как до времени своего отменения оживиться и возобновиться уже столько изветшавшему ветхозаветному порядку вещей, которого и характером была открытая для чувств видимость духовного и Божественного? Все это не иначе могло быть совершено, как именно такими чрезвычайными способами, такими открытыми явлениями Божественной десницы, какие описаны в книге пророка Даниила. – После сего, конечно, справедливо было сказать об умствующих возражателях против достоверности чудес в книге Даниила: неведят, что говорят.

Обратимся к рассмотрению разных частностей книги, кажущихся противникам сомнительными. Будем следовать порядку книги. Не нравится противникам то содержание Даниила и трех отроков, по которому они решились питаться растениями с водою из опасения оскверниться роскошною трапезою язычников (см. Дан.1 гл.). Такое воздержание будто бы выше предписаний и запрещений касательно пищи, содержащихся в законе. Но правда ли это? Можно ли допустить, чтобы на роскошном столе языческого царя не приготовлялось пищи из признанного нечистым в законе Моисеевом или из оскверненного чрез прикосновение к нечистому? Притом вавилонские пленники из избранного народа не хотели петь в Вавилоне и Сионских песней: печаль по Боге и потому пост свойственны были истинно верующим. Трапеза же язычников осквернялась еще обычными у них, при вкушении пищи, возлияниями в честь богов. Не даром еще чрез Иезекииля возвещено было иудеям, что они в плену осквернятся самым вкушением пищи (Иез.4:13,14). Следовательно, и опасение осквернения, и пост четырех пленных юношей свойственны истинной вере и потому сказание об этом не представляет ничего недостоверного. – Невероятною кажется та чрезвычайная жестокость вавилонского царя, с какою он приговаривал к смерти мудрецов за неуменье их рассказать и истолковать его сон, им самим забытый. Конечно, это одно из сильно поражающих чувство человеколюбия явлений восточного деспотизма; но такое явление происходит не чисто от дикого зверского произвола. Навуходоносор говорит мудрецам на требование их рассказа о сновидении: «я знаю точно, что вы только время выигрываете... вы выдумываете сказать мне что-нибудь ложное и пустое... Раскройте мне сон, и я буду уверен, что и смысл его объяснить можете.» Мудрецы хвалились умением толкования снов, веданием тайн. «Вы обманщики, – как бы так говорил им царь. Если вы действительно знаете тайну сновидений, то почему же самые сновидения могут быть для вас тайною? Если не умеете рассказать самого сновидения: как поверить верности вашего истолкования? Вы публичные обманщики, и достойны казни. Нечего и время с вами тратить. Расскажите сон мой, и я поверю, и только тогда поверю вашему священному искусству объяснять самый смысл снов." Следовательно, не совсем безосновательный, хотя и слишком беспощадный, дан приговор казни на уличенных в бессовестности пред религией и государством. Что же тут невероятного?

В 3-й главе находят невероятным, кроме великого чуда (о чем мы уже не будем говорить), а) предварительное приготовление разожженной пещи, как будто знал царь о том, что три иудея не исполнят его повеления. Но разожженная пещь была обыкновенным в Вавилове (и потому всегда готовым) способом казни, как мы прежде видели. б) Сам приговор царя казнить за непоклонение истукану, кажется несообразным с веротерпимостью) (засвидетельствованною пророками Иеремиею и Иезекиилем). Но в этом, по ходу истории, выражается более своенравие деспота, которого произвол мог быть законом, и который не терпит противоречия. «Люди сии не слушают тебя, царь,» так доносят халдеи на трех отроков. – И царь делает им такой допрос: «правда ли, что вы…золотой статуе, которую я поставил, не покланяетесь?» Видно, что не за оскорбление собственно национальной религии вооружались эти люди против рабов Божиих. с) Не соразмерна и чудовищна величина статуй. Но Вавилоняне отличались вкусом к чудовищному, как доказывают все открываемые в их странах памятники. Невинные служители казни были убиты огнем. Но чтобы сказать: невинные, нужно быть испытателем сердец. По слову пророка Илии, пожраны были ниспадшим с неба огнем две полсотни воинов, – тоже служители чужой воли. Такая гроза Небесного Правосудия свойственна духу ветхозаветного времени, еще не достигшего благодати, а испытывать сердца промышления людей, вообще это дело ума Божия. Эти мысли, впрочем, еще слишком общи. Дело здесь в том, что являются во враждебном столкновении с одной стороны – доблестные рабы Божией Державы, а с другой – служители не хотящего знать этой державы владычества человеческого. Последние, очевидно, принадлежат к Боговраждебной стороне, праведно низлагаемой и караемой. Исповедание Истинного Бога, в 97 и 98 ст. будто бы противоречит характеру царя и религии, которую он должен блюсти, по крайней мере по политическим видам. Возражение, которое может быть порождено расчетами и вместе невежеством неверия! Душа глубокая и сильная (каков всегда является Навуходоносор), – быв подвигнута столь поразительным и многосложным явлениям силы и славы Божией, будто бы не могла быть сознательною в отношении к Божеству, не могла возвыситься над политическими расчетами! Не стает терпения разбирать другие возражения против достоверности повествования о сем чуде: напр., где взято столько золота для составления огромного золотого истукана, всемирного почти завоевателя? Где был в это время сам Даниил, которого отсутствие могло быть изъяснено всякими случайностями? и пр.

В 4-й главе сомневаются в достоверности указа или манифеста царя вавилонского: а) по умолчанию о столь поразительных событиях – других священных писателей и греческих историков. Но из первых никто не имел задачей изобразить это время, кроме пророка Даниила. Взамен и вознаграждение молчания греческих историков есть указание у Бероза, на временное сумасшествие Навуходоносора и возвращение его на престол, по выздоровлении (у Иос. Флав.), а у Абидена, сверх того, указание на странную его болезнь, по которой он находился в скотоподобном состоянии, и на самый всенародный его манифест (Chron. Аrmenolatinum 1.р 59 praep. Evang. (X, 14). b) Евсевий же, который в своей хронике приводит сие свидетельство Абидена, сам еще свидетельствует, что историки не только халдейские, но и греческие скрывают странную болезнь Навуходоносора, представляя ее состоящем под сверх естественным действием благодетельного духа или божества, (Chron. armenolat. р. 61) с) По продолжению, на целые 7-м лет, необычайной болезни Навуходоносора без царственного управления вавилонского царства. Но во 1-х, некоторые понимают здесь определенное число лет, вместо неопределенного, которое может быть и меньше. Это, впрочем, объяснение может оказаться придуманным по нужде. Во 2-х, свойства болезни не известны, и следовательно, нельзя судить о невозможности продолжения ее на 7 лет, а страх сильного и грозного царя мог не позволить устранения его от царства, при жизни его, хотя он был бы болен даже более семи лет. – Это последнее тем достовернее, что по свидетельству Бероза, управлялось царство ὐπὸ τοῦ βελτίσου ἀοτῶν – от главного сановника в государстве. d) Непонятно, говорят еще, как мог бы царь – деспот говорить о себе пред всеми подданными столь унизительно, как во всенародном манифесте (4). Но духовное правление и прозрение к истине, сила веры к какому самоотверженно не подвигнуть? Да еще же: Навуходоносор в самих бедствиях является здесь под особенною рукою провидения Божия. И конец испытания – восстановление и величие царя: унизительно ли для последнего говорить об этом? Наконец е) слишком приметы в указе Навуходоносора речь и мысли иудея, говорят противники. Что же удивительного, если столько откровений и чудес, вразумительные бедствия, обращение с Пророком внушили язычнику благоговение и веру? Впрочем, и здесь язычник иногда высказывается, напр.: «пришел Даниил, которому имя Валтасар, но имени бога моего, в котором Дух святых богов» (ст. 5), и под.

В V-ой главе кажется сомнительною свобода, с какою изъясняется Даниил пред царем; но она совершенно свойственна праведнику и Пророку, по выражению другого Пророка о себе: глаголах о свидениях твоих пред цари и не стыдяхся, не смущался. Сам царь не мог считать этого оскорблением величия, столь гордого в вавилонских царях: так как он видел пред собою руку царя царствующих и в Данииле не мог не признать орудия той же руки. Не естественным в современнике, а приличным позднейшему писателю кажется то, что столь кратко и как бы мимоходом в конце сей главы, обозначен великий переворот в Вавилоне – перемена династий и ниспровержение вавилонской национальности. Но то, что с точки зрения на предметы и события, свойственной поверхностному и мирскому взгляду, особенно замечательно, – может быть не таково с точки зрения мужа Боговдохновенного, и притом, по преимуществу пред другими священными писателями, чуждого увлечения и занимающегося прямо делом. Спрашивают еще: «как могло случиться то, что Даниил провозглашен третьим по царе, когда вслед за пиром в ту же ночь царь был убит, и на место его вступил на престол другой царь?» Очень просто. У царя было необыкновенное пиршество и собрание, как сказано в книге, из тысячи вельмож; весь города, конечно, не мог не быть в движении, всегда обычном при таких случаях. И таким образом, что могло скорее и легче исполниться, как публичное провозглашение о Данииле. –

В VI-й главе представляется сомнительным, чтобы Дарий Мидийский дал столь нелепое запрещение в продолжении целых тридцати дней молиться какому бы ни было божеству, а только бы прибегали к одному царю. Вот один из случаев, к которому особенно необходимо приложение правила: не судить о другом времени по своему времени. Конечно, в наше время, отличающееся вообще религиозною холодностью, странно должно быть, напр. то страстное увлечение к идолопоклонству, какое заметно в евреях Моисеева времени; между тем как тогда это было также просто, как склонность к вольнодумству наших мыслителей. Обожание тех, кого и мы называем в известном смысле земными богами, то есть, обожание царей, есть одно из самых естественных видоизменений язычества. Вспомним напр. Илиаду или Одиссею, где люди, и особенно властительные, до ослепительности ярко сияют для века отражением божества («богоподобный», «боговидный"»). С продолжением времени такой взгляд на царей естественно должен был принимать важное значение. – персидская же Зороастрова религия выдавала именно за положительный догмат, что царь есть представитель и как бы воплощение божества (Ормузда); почему же может показаться не естественным и недостоверным, чтобы тогдашний царь и народ приносили жалкую дань веку языческого неведения?! В лице своем Дарий Мидянин мнил воздать или потребовать от всех подвластных ему чествование верховного национального божества, которого он считался представителем.

От исторической части книги перейдем к содержанию пророчеств, которое также кажется противникам несовместным со временем Даниила. Почему же? Во-первых, по необыкновенной определенности пророчеств: от времен Даниила по смерть Антиоха Епифана, Пророк пишет точно историю будущих политических событий – последовательно, точно и подробно (недостает только собственных имен). Но это самое и есть такой предмет, что более всего уязвляет неверов и радует, утверждает веру; это есть тот самый пункт, которым завладеть стремится неверие, и за который стоит вера: как же обращать в оружие брани то самое, из-за чего идет брань, чтό еще только усиливаются оспорить? Это первое! Во-вторых, мы уже имели случай говорить, что самая эта обстоятельность и точность предречений, в кн. Даниила, оказывается одним из внутренних признаков подлинности этой книги. Повторим здесь говоренное нами прежде, в подтверждение, что истина гораздо вероятнее произвольных предположений. В книге Даниила предуказаны: смена царства вавилонского персидским, и после четырех царей последнего –усиление греческого, всемирное почти преобладание греческого царя (Александра, как само собою понятно), разделение после него греческого царства, и то не между детьми его, на четыре отдельный царства. Из сих последних Пророк имел в виду в особенности два царства, так названные у него северное и южное (по обстоятельствам их видно, что это Сирийское и Египетское, – следит их взаимную борьбу до подробностей, – обозначает преемство царей, сражения, победы, политику, браки из политических видов, в особенности обстоятельств и дел последнего северного царя (Антиоха Епифана). В пример подробностей мы указывали, что у Пророка, при изображении одного сражения, определено и число пораженных на нем (10,000 Дан.11:12), или еще: представлены два царя – северный и южный – беседующими за столом и злоумышляющими друг против друга (Дан.11:27). И все это вполне оправдалось историей! Спрашивается: такое обширное и точное познание истории в продолжении 370 лет, это проницательное разумение политики и характера разных царей, эту безошибочность в самых подробностях как изъяснить в палестинском Иудее Маккавейского времени, когда сам Иуда Маккавей обнаруживает, как мы видели, историческое неведение о самых близких событиях и отчасти о тех же самых лицах (Антиохе Великом)?! В особенности писателю сего времени следовало бы быть не только неотступным зрителем всех дел и событий Антиоха Епифана, но и следить сокровенные его движения и замыслы. И это должно было предлежать подавленному притеснениями иудею, по отношению к государю, жесточайшему и коварнейшему, которого душа была так темна, и пути так запутаны в кознях.... Но неверие лучше соглашается на неестественное и невероятное, чтобы только не уступить вере. Да из-за чего, в-третьих, и хлопочут противники? Не все ли равно – просто для Божества и непостижимо для нас, чтобы Пророк указал на одно или на целый ряд будущих событий, прямо или с некоторой прикровенностью? или время Даниилово не требовало для веры обстоятельных и точных предсказаний, а избранный в орган Духа муж не мог подлежать такому наитию Духа Божия? Напротив, если взять во внимание эту строгую точность, свойственную Даниилу и современную ему потребность народа Божия иметь самые удостоверительные доказательства бдящей над ними Вседержавной власти, когда соседние царства станут утеснять его, – то очень понятна становится необыкновенная определенность и обстоятельность пророчеств о сем тяжком времени. – Она сообразна с свойствами избранного органа и с тогдашнею потребностью Церкви.

Далее, большая часть пророчеств Даниила доведена до смерти Антиоха Епифана: виден, говорят, в писателе современник Маккавеев. Но нужно, во 1-х, ограничить мысль возражения. Нет ни одного в кн. Даниила пророчества, которое бы остановилось на времени Епифана. Не говорим о раскрытом от Даниила пророчественном значении сновидения Навуходоносора, что оно идет далее времени Антиоха Епифана, обнимая и всемирное распространение христианства; нечего говорить и о седьминах, простирающихся до пришествия Христова и искупительной Его смерти. В 7-й главе пророчество доведено до открытия «вечного Царства Священного народа (Дан.7:27).» В VIII гл. вместе с временем Антиоха имеется ввиду время, когда «конец будет грешникам» (Дан.8:23). Особенно подробные и последовательные пророчества трех последних глав (Дан.8:10–12) оканчиваются изображением открытая вечной жизни. Мысль возражения должна ограничиться таким вопросом: почему Пророк большею частью от времен Антиоха Епифана восхищается ко временам Мессии и к вечности, а до Антиоха не отступает от последовательной нити событий? Последняя половина вопроса уже выше решена: потому до Антиоха последовательно идут точные пророчества, что на эти смутные времена, когда избранный Божий народ как бы перекидываем был в зависимость от разных языческих народов, потребно было яснейшее и определеннейшее указание иудеям на управляющую и хранящую их десницу Божию. Займемся решением первой половины возражения, именно о пророческом восхищении от времени Антиоха Епифана ко Христу и вечной жизни. Потому от гибели Антиоха восхищается Пророк к пришествию Христову и к вечной жизни, что в избавление Церкви от Антиоха, признаваемого ветхозаветным Антихристом, заранее имела славно проявиться победоносная сила Христова. Видел Пророк темные запутанные времена Церкви, долженствующие последовать за его временем; – видел, как темнота сгустилась над нею, особенно при Антиохе Епифане и Церковь, по видимости, была совсем подавлена. И вот за тем видит ее победоносно вышедшею из этого искушения – восторжествовавшею над врагом по благодати грядущего Христа; и Пророк поднимает духовный взор свой к самому Христу, и к Его решительному вечному торжеству над всеми врагами. Это очень просто и обыкновенно в пророчественной области! Также просто это во своем роде, как просто, пленившись сиянием солнца и обликом его самого, отразившемся в чистой воде, взглянуть и прямо на это прекрасное и величественное дневное светило. Впрочем, и далее Антиоха Епифана с точностью же определено самое число лет до Христа, разрушение Иерусалима, рассеяние избранного народа. Если же о сем периоде времени менее предречено, чем о предшествовавшем, то тем более иудеи последнего пред Христом времени должны будут сосредоточить все чаяния свои на Христе и знать, что теперь только и остается явиться Христу для совершения их назначения и исполнения обетований на них Божьих. Не пройдем здесь и такого о книге Даниила вопроса: большая часть точных в ней пророчеств относится к истории языческой, – в них прослежены судьбы разных царств и особенно борьба между Сирией и Египтом. Свойственно ли это истинному израильскому пророку? И какое значение могло бы иметь это для Израиля, которому вручена Даниилова книга? – Вопрос, отчасти, решенный также выше. Судьба иудеев и следовательно самой Церкви, после плена вавилонского, соединяется тесно с другими языческими народами. Смена вавилонского владычества персидским дала иудеям освободителя Кира; смена персидского могущества греческим дала им новых владык и, сверх того, новое направление мыслей и политики, столько разнящееся от древне-теократического; борьба сирийцев и египтян определяла зависимость иудеев то от тех, то от других, и след. такую или другую участь их. История народа Божия, в это последнее время, именно становится историей этой взаимной борьбы между Селевкидами и Птоломеями. Поэтому, в Данииловых пророчествах о языческих царствах, иудеи должны были читать собственную свою судьбу. А сверх того, когда Бог Израилев предначертал судьбу и дела тех языков, которые действительно притесняли иудеев: то верующему Иудею было очень понятно, что с такою переменою древне-теократического порядка дел, – с этою жалкою зависимостью иудеев от языков, – народ избранный находится все же под вседержавною десницею своею Всевышнего Царя, что Всевышний Царь их есть Владыка и над их притеснителями; и так. об. иудеи не перестают быть избранным народом Божиим. Следовательно, для мрака сих последних времен Церкви ветхозаветной потребен был именно такой пророчественный светоч, какой представляют Даниловы пророчества.

Таким образом, то самое в содержании книги, что столько путает противников и составляет для них камень преткновения в отношении к книге Даниила, на самом деле только показывает и утверждает неподдельность сокровища Слова Божия, здесь содержащаяся.

В духе книги и в образе раскрытия в ней предметов находят новые преткновения для себя противники. Так кажется возражателям, что книга Даниила написана в духе и со взглядом на вещи, свойственным позднейшему времени. – Писатель книги будто бы не во всем удовлетворяем требованиям истинного духовно-нравственного совершенства; но что касается внешних дел, до форм церковных, они у него развиты и наблюдаются строго, как это известно об иудеях второго Иерусалимского храма; догматика его чужда древней простоты; о религии Вавилонян он судит будто бы по греческому язычеству; бедствия и скорби преобладания Епифанова будто приметно отражаются в его сказаниях. Нужно наследовать и эти клеветы. Писателю книги ставят в предосуждение духовно-нравственного его достоинства то, что он нередко выставляем на вид свои необыкновенный достоинства, напр. Дан.1:1–20; 11: 4–48; 5:11; 11:23 и пр. Но во всех этих случаях святой писатель повествует, как было дело; не себя самого хвалит, а только соблюдает историческую точность. Подобное замечается и у других священных писателей; напр. известно, скрывают ли Моисей в Пятикнижии или Давид в псалмах свои духовные совершенства. И это вполне свойственно детскому чистосердечию и откровенности ветхозаветного человека; не говоря уже о том, что такое свидетельство о них дает чрез них Дух Божии, а не они сами по себе. Чтобы судить, как Пророк смотрел на свои достоинства, – надобно взять во внимание не исторические сказания, а те места в книге, где вся его душа изливается пред Богом, или где он сам изменяет пред кем-либо свои достоинства. Праведник и пророк, которого еще в юные его годы другой пророк ставил в один ряд с Ноем и Иовом, засвидетельствованными от самого Бога в беспримерной праведности, так молится Господу: «согрешили мы, сделались виновными, преступниками, непокорными, и отступили от заповедей Твоих. Не слушали мы рабов Твоих пророков… Тебе, Господи, правда, нам же стыдение лица» (Дан.9:5–7). Первый из мудрецов так был занят своею мудростью и откровениями: «тайна сия открылась мне не потому, что есть во мне Дух, отличный от всех живущих, говорит он Навуходоносору, но для того, чтобы царю изъяснить смысл сна.» (Дан.2:30). Сказать тоже другими Апостольскими словами: не себе самех проповедуем, но Господа, себе же рабов вем (2Кор.4:5). Впрочем, нельзя не заметить, что Пророк с особенною живостью и любовью выставляет на вид несравненное превосходство Боговдохновенной премудрости пред языческою мудростью, – как и свойственно обладающему сокровищем благодати радоваться о нем во славу Благодетеля.

Мнимо поздние нравственные понятия, соблюдение внешних церковных форм и уважение внешних дел находят в том, что Пророк имеет особенную молитвенную горницу, употребляет на домашнюю молитву определенные часы, обращается в молитве к стороне Сиона, изнуряет себя постом для возвышения к пророческим откровениям, предлагает раздавать милостыни для умилостивления Божия. Но еще Давид удалялся в особую горницу для излияния своей духовной скорби о смерти Авессалома (2Цар.18:33); Илия удалялся в свою горницу для молитвы и воскрешения умершего сына вдовы (3Цар.17:20). О троекратном славословии в определенное время говорит псалмопевец (Пс.54:18). Сион и храм, начиная от времен Давида и Соломона, привлекали к себе очи, мысли и сердца молитвенников, как видно из псалмов; Иона и из чрева Китова свои молитвенные вопли устремлял ко храму Святому. Пост, как путь к Боговедению и Богооткровению, проходили еще Моисей и Илия. Об умилостивлении Божьем милостынями говорит Соломон (Притч.14:21,31). Если все это в нашей книге высказывается с большей положительностью сравнительно с ранними св. писателями: то это свойственно всякой идеи с продолжением времени получать более определенную и точную форму. Дело впрочем понятное, что возражатели, не понимая духа и значения указанных дел благочестия, низко и грубо думают о них, и потому усиливаются унизить авторитет самого священного писателя; тогда как на самом деле авторитетом Пророка утверждаются высокое значение и благодатно-живой Дух сих дел, обычных всякому истинно-верующему.

В вероучении поражает рационалистов, что Мессия представлен у Даниила не в образе земного царя, а прямо в состоянии выше мирного превознесения (Дан.7:13, 14), что прямо указаны воскресение, суд и вечная жизнь, что подробнее прежнего открыты тайны мира духовного и отношения его к земнородным. Догматика древне-пророчественная будто бы проще, и мало и не столь прямо касается сих выспренних тайн. На это должно сказать, во-первых, что все помянутые истины можно найти, хотя не в такой открытости, и у прежних священных писателей, что сущность вероучения Даниилова обща у него со всеми пророками. Так превознесение Христово указано в псалмах (напр. Пс.109:1, 2); последний суд в конце книги Екклезиаста. Участие духов в делах и судьбах человеческих видно у Иова. Если же у нашего Пророка все это раскрыто обстоятельнее и прямее: то, во 2-х, должно сказать о сем, что это согласно с общим порядком Божиих откровений. Когда ветхозаветное образовательное церковное устройство изветшало до того, что уже могла быть опасность остановиться верующим на одном земном, естественном, не восходя к духовному и небесному: то потребно было откровение прямо, как о царе и царстве не от мира сего, как об устроителе и области будущей вечной жизни, – и в сем случае было естественно, чтобы открылись некоторые подробности духового Царства Божия. Таков общий закон ветхозаветных пророчеств! Следовательно, откровения книги Даниила не выходят из ряда других пророчественных откровений, а занимают между ними неоспоримое, так сказать необходимое место.

Взгляд на религию вавилонян, взятый с греческих воззрений, находят в кн. Даниила в том, что Навуходоносор (Дан.3:92) выражает идею о Божьем Сыне, между тем как сыны богов известны у греков. Но, во 1 -х, как выражение сын человеческий, дает собственно мысль о человечестве: так и выражение Сын Божий, в устах язычника, дает мысль только о том, что явившейся в пещи показался ему лицом Божеским. А это может быть и без воззрения религии греческой. Господь открывал ему тайну спасения трех отроков – в таком лице, которое является не просто как человек, но и как Бог, – как Божия Сила, и Навуходоносор выражает то, что ему открыто, – называя явившегося Сыном Божиим. Во 2-х, несправедливо, что идея Сына Божия была вовсе незнакома вавилонянам. Когда вавилонян известны божества Вин и Милитта – мужеское и женское: то и мысль о сынах богов не могла быть чужда им. И наконец в 3-х, это само по себе доступное и особенно в Вавилоне не чрезвычайное понятие Сына Божия, в настоящем случае торжества веры и благодати, когда пред самыми языками открывалась слава Истинного Бога, могло и должно быть очищено и возвышено в Навуходоносоре до своего истинного значения светом вышеестественного видения.

Бедствия времен Епифана представляются противникам выразившимися в мучительстве Навуходоносора за не поклонение истукану, в скорби Даниила об Израиле, в речи его о рассеянии Израиля, когда уже иудеи возвратились из плена (при Кире). Но мучительство Навуходоносора имеет особый характер против Антиохов: этот не терпит веры иудейской, и царь вавилонский вступается, собственно, за непокорность его воле. Скорбь Даниила об Израиле, когда обе его половины были вне земли обетованной, и храма у него уже не было, когда чрез то, по тогдашнему времени, церковь представлялась в крайней опасности, – эта глубокая скорбь очень понятна и естественна, хотя Пророк и был одним из первых государственных сановников, и народ иудейский не терпел притеснений. Говорить Пророку о рассеянии Израиля, и но возвращении иудеев из плена, было свойственно и потому, что Ефремляне или все десять колен Израильского царства были в рассеянии и из самих иудеев не все возвратились, – и потому, что он видел и настоящее озлобление, и провидел все имевшие последовать рассеяния избранного народа. – Так. об. все сказанное обращается не против, а в подтверждение подлинности книги Даниила.

Образ раскрытия предметов кажется для противников не свойственным Пророку в двух отношениях, – во 1-х – по своей монотонности и прозаической, строгой точности. Таковы ли, говорят, все прочие пророческие книги? но эта особенность нашей книги согласна с личною особенностью пророка Даниила; не поэтическое настроение, а духовное любоведение и точность – его характер. Сообразные с сим и звуки извлек из сего органа Святой Дух. Во 2-х, по недостатку в книге нравоучения, увещаний, обличений. Но пророк Даниил, не как прочие, не говорил речей пред народом, а записывал только откровения. – По этой особенности его пророческого поприща, у него не ораторский, а исторически метод пророчествования. – А известно, распространяются и священные историки чрез излияние своих ощущений и чрез вразумления других. Нет, у них только факты и факты, которыми располагает Сам Господ Бог. Тоже, согласно с благопотребною и принятою методою, оказывается и у Святого Даниила: оно раскрывает откровения так, как они последовали, и не говорит более ничего.

Остается рассмотреть еще одно выражение, по видимости, одно из самых сильных, но после стольких и таких доказательств подлинности уже не слишком важное для нас есть в книге нисколько греческих слов. Таких слов находят до десяти: πρότιμοι, φλεγμα, κήρυξ, κηρύββαν, κυθαρὶς, βαμβύκη, βυμφωνία, ψαλτήριον, πέταβος, νομιβμα, – каждое из этих слов, в своих согласных буквах, без перемены является в тексте халдейском Данииловой книги. Исследования ученых, по этому предмету, представляют два важный обстоятельства. Во-первых, почти все из слов, кажущихся взятыми с греческого, совершенно объясняются из халдейского или других сродных с ним языков. – Касательно сих слов, следовательно дело решено: эти слова не греческого, а семитического происхождения, а сходство их с греческими словами или случайно, или же зависит от перехода их в греческий язык с востока. Таких заимствованных от востока слов находят у греков не мало. Подобное сходство слов замечается и в других, отдаленных между собою, языках: напр. не мало слов русских, близких к санскритским. Если же неудобно изъясняются из семитических языков, в нашей книге, два-три слова, служащие именами музыкальных инструментов, как ερατέβ, δνμθωνια, κνεαβιε ⁵⁴: то во-вторых, дознано, что еще прежде Александра Великого греки бывали в столкновениях с востоком; и потому прежде эллинизации востока, последовавшей от завоеваний Александра, отнюдь не странно распространение здесь некоторых греческих понятий и слов. Еще Сеннахирим имел дело с греками в Киликии; брат поэта Алкея был в Вавилоне; в войске Дария против самого Александра находились некоторые греки, еще при мидийском владычестве выселившиеся на восток. Что ж мудреного, если на востоке некоторые греческие инструменты, отличающиеся особенным музыкальным достоинством (что свойственно грекам), перенимались туземными жителями без перемены своих названий? особенно это могло быть в Вавилоне при Навуходоносоре, стремившемся властью воспользоваться всем, что ни есть на свете. Очень естественно, что у него на всенародном государственном торжестве имела место и греческая эстетическая музыка. И таким образом, греческие слова, встречающиеся в книге Даниила, служат одним из важных исторических указаний, которыми вообще так богата его книга; именно, они указывают на раннее ознакомление востока с греческими изобретениями. Сему соответствует то обстоятельство в книге, что Даниил знал о греческом народе, – ибо при изъяснении одного видения Ангел указал ему на имя греческого царства, как на известное понятие (Дан.8:21).

После всего сказанного, исследование о подлинности книги пророка Даниила можно заключить так; не говоря о множестве ясных положительных доказательств подлинности и исторической достоверности книги, самые затруднения, представляющиеся в сем отношении, не только вполне разрешаются, во и сами большею частью обращаются в доказательства происхождения книги от Св. Пророка Даниила.