Потребляют ли евреи христианскую кровь с религиозной целью?

Вопрос об употреблении евреями христианской крови занимал христиан во все времена и во всех странах: им одинаково интересовался как священнослужитель Христовой церкви, так историк, юрист, судья и даже простолюдин.

Много написано было, особенно за границею, о процессах по делу обвинения евреев в употреблении христианской крови; немало крови евреев было пролито на западе в силу этого обвинения; тем не менее, вопрос этот остается и поныне не разрешенным, особенно у нас в России, и служит камнем преткновения для многих. Да из чего может узнать об этом читатель.

Есть ли у нас источники, которые бы знакомили с вопросом об обвинении евреев в употреблении христианской крови? Правда, некто Лютостанский написал сочинение в двух томах об употреблении евреями христианской крови (изд. 1876 г. в Москве и 2-е изд. 1880 г. в С.-Петербурге) и представил немало доводов к обвинению и своим сочинением увлек многих, но затем он же, Лютостанский, печатно заявил в отдельной книжке, что он не дает особенного значения прежним своим сочинениям, в которых обвинял евреев в употреблении христианской крови, так как факты, которыми он пользовался в деле обвинения евреев в употреблении христианской крови, оказываются не точными и не заслуживающими доверия. Не странно ли это?!

Другой почтенный писатель Г. Хвольсон, бывший профессор С.-П. Б. Духовной Академии, написал также большое сочинение об этом предмете, но уже в другом роде, что евреям не нужна христианская кровь, что все написанное против них – ложь и клевета (см. соч. его: «О некоторых средневековых обвинениях против евреев» С.-Петербург 1880 г.), но это сочинение давно разошлось, а часть экземпляров, как пишет Г. Хвольсон, розданы им сослуживцам различных учебных заведений; значит, на долю русского народа и пастырей церкви ничего не осталось из профессорского трактата. Как жаль! А ведь несомненно, что любознательный христианин пожелал бы об этом предмете узнать. В этом убеждает меня то, что многие священники, настоятели монастырей и даже некоторые Архипастыри, знакомые с посильными моими лит. трудами, выражали желание узнать от меня, как бывшего еврея: употребляют ли евреи христианскую кровь для религиозных целей? Я, конечно, отвечал в свое время каждому, писал об этом в частности и давал отзыв о сем предмете в следственной комиссии города Саратова, где евреев обвиняли в убийстве двух христианских мальчиков. Все, что сказано и писано было мною относительно этого предмета, считаю небесполезным передать благосклонному читателю.

А. Алексеев.

Употребляют ли евреи христианскую кровь с религиозной целью?

Начну с Саратовского судебного дела, так как оно впервые открыло мне о существовании на свете вопроса: «Об употреблении евреями христианской крови для религиозных целей».

Около 30 лет тому назад приехал я в Саратов и вздумал посмотреть город; идя по большой улице, ведущей к Волге, я заметил, что народ идет массами очень торопливо по этой улице, и все останавливаются у одного места. Недоумевая в чем дело, я стал было спрашивать проходящих, куда они бегут и что случилось? Но ответа никто не давал и только после настойчивого моего спроса, один из военных ответил: «А спешим к тому месту, где, как говорят, жиды зарезали двух христианских мальчиков». Не упустил и я случай полюбопытствовать. Подойдя к углу улицы, я увидел у одного дома собравшуюся массу народа: тут были чиновники, граждане, крестьяне и полиция, а в самом доме городские власти. Из народных толков я мог узнать следующее: один старый еврей Янкель, красильщик, проживающий в Саратове многие годы, будто бы зарезал при помощи двух евреев двух христианских мальчиков, над которыми предварительно совершено было обрезание, при общем собрании всех служащих в здешнем городе солдат-евреев, и что трупы убитых евреев отвезены за город, а потом найдены христианами.

«Это, видишь, у них такой закон», – сказал кто-то из толпы.

«Стало быть, закон», – поддакнул другой, – «и говорят, что будто бы сын убийцы, принявший нашу православную веру, открыл начальству всю эту историю: он указал, кто именно совершил обрезание над христианскими мальчиками, именно цирульник-жид; говорил и о том, как они мучили несчастных мальчиков: их клали в бочки, набитые гвоздями, чтобы извлечь из них всю кровь, которая им, вишь, очень нужна для их великого праздника пасхи».

Подобным толкам не было конца.

Всюду только и слышан был тогда говор об убийстве двух христианских мальчиков. Жители города Саратова были так напуганы этим событием, что боялись пускать малых детей одних на улицу, чтобы они не попались в руки жидов.

Евреи, в свою очередь, не менее христиан были тогда напуганы этим событием: каждый боялся, чтобы и на него не пало подозрение, что было очень возможно. Несколько кавказских евреев, приехавших в это время в Саратов по торговым делам, подверглись тюремному заключению за то, что у них были найдены еврейские книги, письма и рукописи с рисунками, никому не понятными.

Пробыв некоторое время в этом городе, я уехал в г.Вольск (Саратовской губ.), рассчитывая там, как на месте моего духовного возрождения (в Вольске я принял православие), провести лето и отдохнуть от служебных трудов; но не суждено было мне воспользоваться этим. Навестив моего наставника в вере – отца протоиерея П. И. Бибикова, я застал у него бывшего моего начальника училищ военных кантонистов полковника И.П. Софронова. Он, увидев меня, сказал: «Вот неожиданный гость и очень кстати прибыл сюда». После расспросов о том, какова была жизнь моя в Новгороде, и как преуспевал в миссионерских трудах в училище военных кантонистов, куда я был послан по Высочайшему повелению, он сказал: «А вот теперь предстоят тебе, друг мой, новые труды: в училище трудился ты для спасения братьев своих по плоти, а здесь можешь послужить с пользою и русскому делу».

Я изъявил готовность послужить, чем могу. Полковник повел такую речь:

– Я думаю, ты слышал, какое ужасное дело совершилось в Саратове?

– Слышал: нашли двух убитых христианских мальчиков.

– А ведь подозрение, – сказал полковник, – падает на евреев, и уже начато следствие по этому делу. Начальник губернии, на днях обратился ко мне письменно, прося прислать к нему знающего еврейский язык, который бы мог перевести подозрительные книги, письма, отобранные у евреев, проживающих в Саратове. Я намерен послать товарища твоего, миссионера А. Тюль...ва, но думаю, что ему одному не справиться с таким серьезным делом, поэтому весьма желательно было бы, чтобы и ты с ним поехал.

Я повторил свое заявление о готовности трудиться для пользы христианского дела.

– Прекрасно, – сказал полковник, – я к завтрашнему дню прикажу изготовить бумаги к начальнику губернии, в которой отрекомендую обоих вас, как знатоков еврейского языка и благонамеренных христиан.

После этой речи я хотел было уйти, но радушный хозяин о. протоиерей Бибиков меня удержал:

– Куда спешишь? – сказал он, – побеседуй с нами. Добрый бывший начальник твой И. Н., я надеюсь, не стеснится твоим присутствием. Скажи по истине, как христианин, слышал ли, живя среди евреев, о том, что они употребляют христианскую кровь для религиозных целей?

– Поверьте, батюшка, я ничего подобного не слыхал до Саратовского дела.

– А я, – сказал полковник И.Н., – будучи еще молодым офицером и живя в Варшаве, слышал, что евреи употребляют христианскую кровь для религиозных целей, слышал, как родители с наступлением еврейской пасхи наказывают своим детям не ходить зря по улице, особенно в тех кварталах, где живут евреи, которые заманивают к себе пряниками мальчиков, потом сажают их в бочку, набитую гвоздями и катают оные, покуда вся кровь не стечет с них.

– А подвергся ли, – спросил я, – какой-нибудь христианский мальчик в Варшаве такой опасности?

– Нет, такого случая там не было, а в городе Велиже обвинялись евреи в умерщвлении христианских детей.

– Удивляюсь, право, такому обвинению! К чему евреям христианская кровь?

Закон Израиля, как и закон христиан, запрещает убийство. Евреи, как мне известно, питают отвращение к крови.

Бог Израиля не требует человеческого жертвоприношения, и пролитие человеческой крови есть, по закону иудеев, самое тяжкое преступление.

– Это совершенно верно, – сказал о. Протоиерей.

На первых страницах книги Моисея сказано: «кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека, ибо человек создан по образу Божию (Быт.9:6)

– Одно уже это, – сказал я бывшему своему начальнику, – свидетельствует, что евреи, следуя закону Моисея, никоим образом не могут проливать кровь человека.

Долго шла наша беседа: каждый говорил, что Бог положил на душу. По окончании нашей беседы о. Протоиерей, напутствовавший меня благословлением, сказал: «Я уверен, что ты, возлюбленный о Христе брат наш, исполнишь, как следует истинному христианину поручения начальника».

Полковник к этому добавил: «Я к завтрашнему дню сделаю все зависящее от меня для вашей отправки».

Этим и закончилась наша беседа.

Возникновение в городе Саратове судебной следственной комиссии по обвинению евреев в убийстве двух христианских мальчиков с целью употребления ими христианской крови.

Утром, часов в 11, товарищ мои Т...в приехал ко мне на казенной подводе, имея при себе бумагу от полковника, и мы отравились в Саратов, и на другой день уже предстали пред начальником губернии, который, прочитав предъявленную нами ему бумагу, отправил нас с чиновником в следственную комиссию.

Председательствовавший в комиссии И.С. Ду. ..во сразу дал о себе понять, кто он и чего желает от нас.

– Господа профессоры, – сказал он величественным тоном, свойственным старшему чиновнику Министерства особых поручений, – я давно желал вас видеть и вместе с вами трудиться в важном деле, которое возложено на меня Правительством. Вы, как бывшие евреи и законники, какими рекомендует вас полковник С..., несомненно должны знать то пагубное учение талмуда, которое направлено против нас христиан и христианства.

– Знаем все это, – сказал в тон Председателю товарищ мой А. Тюл...ов, любивший щеголять знаниями талмуда.

– Прекрасно, – сказал Ду....во, – значит, вы можете открыть нам все, что необходимо для нашего судебного следствия, именно, как учит талмуд евреев поступать в обыденной жизни с христианами и в каком месте талмуда говорится об употреблении евреями христианской крови.

Товарищ мой, А.Т...в, озадаченный этим вопросом, вытаращил глаза и смотрел, как говорится, «в оба» на Председателя.

– Что же вы, профессор», – сказал Председатель, – молчите?

– Я затрудняюсь ответить разом на ваш двойственный вопрос. Относительно первого, могу утвердительно сказать, что в талмуде можно встретить немало мест, которые дышат ненавистью к «гоям» – иноверцам, не исключая и православных христиан; но такого учения, что евреи употребляют христианскую кровь для религиозных целей, я в талмуде не встречал.

– Значит, вы не весь талмуд прочли, – сказал Председатель, – и не вполне посвящены его тайнам.

– А вы, – обратился он ко мне, – что скажете относительно этого?

– По моему мнению, в талмуде и быть не может подобных вопросов (об употреблении евреями христианской крови).

– Это почему? – крикнул недовольным тоном Председатель.

– По очень простой причине: учение талмуда зиждется на учении Моисея: каждый его трактат есть разъяснение буквы закона Моисея, а так как закон Моисея строго воспрещает убийство, то и талмуд не может этому учить.

– С таким доводом я не могу согласиться, – возразил Председатель, – Моисей учит любить ближнего, а талмуд, как сейчас заявил товарищ ваш, учит ненавидеть «гоев» иноверцев.

– Да, это так: талмуд отвращает сердце иудея от всякого, не исповедующего веры Израиля, и внушает к такому ненависть, но убийство все-таки запрещает.

– А на каком же основании талмуд проповедует ненависть к иноверцам?

– А это, – говорит он, – также на основании буквы закона Моисея: в Священном Писании сказано: возлюби ближнего и ненавидь врага твоего (Лев.19:17–18)¹, а врагом Израиля по талмуду есть каждый, не соблюдающий закон Моисея, и такого нарушителя дозволяется презирать.

– Следовательно, – сказал Председатель, такого человека ничего не значит притеснять, преследовать, а в известном случае, когда, например, понадобится для совершения пасхального обряда кровь христианских детей, и убивать их, что и случилось здесь, в Саратове.

Заключение Председателя показалось мне столь странным, что я не в состоянии был далее вести речь и счел за лучшее помолчать.

– Скажите по совести чистосердечно, – спросил другой член комиссии, совершается ли у евреев в вечер пасхи такой обряд, при котором употреблялась бы христианская кровь?

– О, нет! Это было бы осквернением пасхи.

– Ну, не замечали ли вы, живя в домах отцов, чтобы при изготовлении мацы (пасхальные опресноки), примешивалась бы к ним хоть капля крови?

– Избави Боже! Христианин считается у евреев «трефным» – скверным, нечистым, а кровь его – «тумэ» – порочная, ну можно ли такую кровь примешивать к священной «маце» – опреснокам? Ведь это сделало бы их трефным – негодным. Маца считается только тогда законною, годною к употреблению, когда она тщательно охраняется от всякой посторонней примеси: достаточно христианину прикоснуться только к воде, предназначенной для печения мацы, и она уже выливается, как негодная для употребления. Мыслимо ли, повторяю, после этого примешивать кровь, считающуюся «тумэ» (нечистая) к священной маце? Такую мацу еврей швырнул бы и крикнул: «Хамец!» (кисло, негодно), «тумэ» – нечисто! Я, право, решительно недоумеваю, на чем основано подобное мнение, что евреи в вечер пасхи употребляют христианскую кровь. Да и самый вопрос об обвинении евреев в употреблении человеческой крови в какое бы то ни было время, кажется мне, странным.

– Что же касается до этого вопроса, – продолжал член присутствия, – то он имеет историческое значение и опирается на довольно веский факт. Известно, что евреев еще во времена дохристианские обвиняли в употреблении крови детей. Это видно из слов иудейского историка Иосифа Флавия против греческого писателя Аппиона. Затем обвиняли евреев в употреблении христианской крови с религиозною целью в средние и новейшие века, говорили, что они ее употребляют в «мацот» – опресноки, примешивают ее к вину, которое каждый еврей пьет в первые два вечера пасхи и для других целей, следовательно, такое обвинение возможно. Я уважаю каждое историческое сказание (нам говорили, что член этот был знаменитый наш историк Костомаров, находившийся тогда в Саратове).

– Признаюсь вам, – сказал я, что такого исторического сказания, греческого писателя Аппиона, я не знаю и ничего подобного не читал.

– Очень жаль, – возразил К...., – что не знаете, потому-то и представляется вам вопрос об употреблении христианской крови странным.

– Но я знаю Божественную историю, она ничего такого не передает, а человеческие сказания, хотя бы они были исторические, могут быть ошибочны.

– Вот какого профессора, – сказал Председатель, – прислали к нам! Так вы отрицаете все, – обратился он ко мне, – и уверяете, что ничего не знаете о существовании у евреев обряда, в котором могла быть употребляема христианская кровь?

– Не знаю.

– Трудно как-то верится, чтобы вы, будучи иудейским законником, не знали того, что мне известно. Я узнал от одного ученого крещеного еврея, что в первые два вечера пасхи евреи воспоминают, и не раз, о крови, говоря: «дам» – кровь; об этом говорится в пасхальном уставе, изложенном раввинами; а если есть уже в раввинском творении намек на кровь и об этом читается в самый священный час пасхального вечера, то очень возможно и употребление оной.

– То – то не возможно! Что евреи при совершении пасхального обряда упоминают о крови (дам), то это знает каждый еврейский мальчик, обязанный участвовать в вечерней пасхальной трапезе, но это ровно ничего не доказывает, что евреям необходима христианская кровь для совершения пасхального обряда.

– А к чему же евреи упоминают кровь? – спросил присутствовавший тут жандармский штаб офицер, – не без цели, конечно, узаконено раввинами воспоминать о крови в пасхальный вечер.

– Чтобы узнать это, – сказал я, – необходимо познакомиться с раввинскими постановлениями о празднике пасхе, значащимися в книге «гагодо"– пасхалия, и тогда уяснится все.

– А вы имеете эту книгу? – спросил выше упомянутый член К..., – и знакомы с талмудической литературой?

– Такая книга, кажется, пред вами на лицо, – я заметил на столе еврейский молитвослов, в котором помещен «гагодо» (пасхалия), – сказание об обрядах пасхи.

– Да, да! – сказал Председатель, – я запасся всем, что может иметь отношение к нашему делу, – и подал нам книгу.

– Не можете ли, – продолжал Кост....ов, – нам перевести хоть что-нибудь из пасхального талмудического устава?

– Ах! Из этой книги, – крикнул мой товарищ, – можем мы вам многое перевести и дазе (он букву «ж» не выговаривал) сообщить причину употребления слов «дам» – «кровь».

– Прекрасно, – сказал Председатель, – так вот на первый раз, господа профессоры, займитесь этим делом, вот и особая комната, предназначенная для вас.

Мы попросили отпустить нас для отдыха.

– Хорошо, – сказал Председатель, – и позвонил в колокольчик, явился дежурный квартальный надзиратель: «Максим Иванович! потрудитесь указать им квартиру, приготовленную для них; а вы, профессора, когда кончите перевод, то пожалуйте сюда».

С этим словом мы оставили присутствие.

Командирование меня в оную комиссию для содействия в ее трудах.

Придя на квартиру, мы обменялись мыслями относительно слышанного в комиссии и затем приступили к заданному предмету: я стал приводить себе на память все малейшие подробности, обряды пасхи иудеев, чтобы составить по ним краткий очерк об этом празднике, и уже кое-что написал и тщательно написанное исправлял; а товарищ мой всецело погрузился в упомянутую книгу «гагодо», переворачивая то и дело страницы. Заметив, должно быть, что я часто перечеркиваю записанное, он сказал: «Ты много не заботься о том, чтобы щегольнуть словом, это дело великосветского писателя, а наша задача иная – точнее исполнить возложенное на нас дело: познакомить гг. членов комиссии с обрядами иудейской пасхи; ведь этим можем раскрыть многое относительно возводимого на евреев обвинения, будто бы они употребляют христианскую кровь при совершении пасхи. С другой стороны, описание обрядов пасхи, может быть, небезынтересно для христианина, желающего знать, как празднуют современные евреи пасху отцов своих, по узаконениям раввинов».

– Хорошо, – сказал я, займусь подробным описанием пасхи.

– А я дам тебе материал, – сказал Т...., переведу в точности книгу «гагодо».

– В таком случае необходимо уже начать по порядку с того, как приступают евреи к совершению пасхи.

– Непременно, брат, с этого начинай.

С наступлением вечера пасхи, по совершении в Синагоге молитвословия «Минхе», глава семейства, придя домой, усаживается на особо приготовленном для него месте, называемом «Эсебет», и сидит с некоторою важностью, наклонясь на левый бок (это необходимая принадлежность праздника, оно, по учению раввинов, означает ту свободу, которую предки их получили по выходе из Египта), освящает благословением вино и праздник пасхи, пьет сперва сам, а потом все семейство. Затем он ставит на стол блюдо с тремя опресноками. Верхний (ибо складываются один на другой) означает первосвященника, средний – Левия или левитское колено, нижний – племя израильское. Потом ставят тарелку с печеным плечом молодого ягненка или козленка, что напоминает пасхального агнца, к этому прибавляют еще запеченное яйцо² и несколько горьких трав, которые должны напоминать Израилю горечь египетскую. Затем глава семейства и все члены берутся за блюдо с опресноками, подняв его вверх, громко торжественно поют: «кэго лахме анье» – это хлеб бедности и печали (т. е. скудный, который ели отцы наши в Египте). Алчущий приди и ешь (пасху), нуждающийся – приступи и ешь от жертвы пасхального агнца: «в настоящем году мы здесь находимся, а в следующем, по благословению Божию, будем находиться в земле Ханаанской; теперь мы рабы, а тогда, если Бог благословит, будем свободными, будем господами и владыками земли!» (см. «Гагодо» стр. 274 Сидер).

Раввины, учредившие этот обряд, хотели сим запечатлеть в сердце Израиля событие исшествия их отцов из Египта, а главное, побудить его во век соблюдать пасху и совершать ее так, как совершали отцы их в Иерусалиме: ели бы «мацу» – опресноки, или иначе называют раввины «анье» – хлеб бедный, т. е. пресный безвкусный, так как к маце ничего не дозволяется примешивать: ни соли, ни масла, ни яиц, а тем более, скажем к слову, кровь христианскую. Далее, в гагодо сказано: «если сын твой спросит у тебя (у отца), почему этот вечер отличен от всех ночей, и что побуждает нас есть мацу с горькими травами, то отвечай ему: «так делали некогда отцы наши по исшествии из Египта – они ели пресный хлеб, то же должны и мы делать во все времена³, и даже обязаны возлежать за столом. Скажут: «Ведь по первоначальному установлению, пасхальную вечерю в Египте надлежало вкушать, стоя в дорожной одежде с посохом в руке, для обозначения поспешного бегства из Египта (Исх.12:11). Так, но впоследствии в Иерусалиме стали праздновать иначе, – наклоняясь с некоторою важностью на левый бок. А на каком же основании раввины установили так праздновать?

Талмуд Иерусалимский дает на это такой ответ: есть стоя – обычай рабов, а Израиль, вышедший из рабства Египетского, сделался сыном свободы, а потому-то и подобает ему с важностию возлежать. Так делал, говорят раввины (см. книгу «Гагодо»), великий учитель наш Гиллель (дед упоминаемой в Деяниях Апостольских Гамалиила)⁴. Так, смею думать, творил и Божественный Учитель наш Господь Иисус Христос: «Когда же настала вечеря, Он возлег с двенадцатью учениками» (Мф.26:20). Все это совершается и поныне евреями: глава семейства возлегает на особо приготовленном месте, называемом «эсебет» и, воздав хвалу Богу, преломляет хлеб, ест, а потом дает по частице всем, велит есть – не столько для насыщения, сколько для памяти о своем чудесном избавлении от Египетского рабства. Затем берет чашу с вином («кос») и, воздав хвалу Богу, пьет и другим подает, и велит пить⁵, причем громко поют: «Мы должны исповедывать, хвалить, славить, величать и благословлять Того, который нам и отцам нашим сотворил велии чудеса; из рабства извел нас на свободу, из сетования в веселие, из печали в радостные дни, из мрака в свет. По сему да скажем: «О, аллилуйя»⁶! Тут-то и совершается тот обряд над чашею с вином, в котором незнающие смысла сего обряда хотят видеть кровь, будто бы употребляемую евреями, так как здесь слышится слово «дам» – кровь, между тем подозрительное слово это, как и обряд, есть самая невинная вещь. Дело в том: раввины, желая нагляднее изобразить чудесное событие, – избавление Израиля от рабства, – и напомнить о десяти казнях, совершенных Господом над Египтом, предписали брызгать пальцем из чаши вино десять раз, произнося при каждом брызгании по порядку и казнь египетскую; так, вспоминая о первой казни, выкрикивают «дам» кровь и брызгают; вспоминая вторую казнь, кричат «цефардея» – жабы, и опять брызгают и т. д. Смысл брызгания вина пальцем означает, чтобы десять казней, которыми поразил Господь Египтян, и о которых тут вспоминают, вышли бы из домов Израиля и вошли бы к врагам его «гоям», которые не знают и не исповедуют имя Иеговы (см. «Гагодо»).

Как это не кажется странным, но все же менее предосудительно, чем народные толки, будто бы евреи употребляют христианскую кровь в пасху.

Мы указали на все, что составляло издревле и что теперь составляет принадлежность праздника пасхи иудеев, чтобы читатель-христианин мог из этого видеть, что кровь человеческая никогда не требовалась для пасхального обряда; не требуется она, скажем, кстати, и в другие обряды и ни в каких случаях жизни. На это, признаемся, и желательно особенно было обратить внимание чл. комиссии; а поэтому, окончив перевод книги «Гагодо», мы тотчас представили его в комиссию.

Рассуждение мое с председателем комиссии по вопросу обвинения евреев в употреблении христианской крови.

Председатель благосклонно принял наш труд, усадил нас за особый стол и стал громко и отчетливо читать написанное нами, точно министерский доклад, декламируя рукою в разные направления, а по временам покачивал головой, искоса поглядывал на нас, как бы давая этим знать, что труд наш не соответствует его желанной цели. Прочитав без отдыха несколько страниц, он положил тетрадь на стол, и сказал: «гг. профессоры, вы трактуете о посторонних вещах и умалчиваете о главном, – что составляет сущность иудейской пасхи: вино или кровь (дам).

– Об этом будет ниже, – сказал Т....

Председатель продолжал чтение; увидев жданное слово «дам» – кровь, он воодушевился, точно нашел все необходимое к открытию зла, совершаемого будто бы евреями в пасху, но, прочитав далее наше объяснение о значении крови, он озадачился и после раздумья произнес следующее: «Ну, гг. профессоры, извините, я с вашей защитительной речью никак не могу согласиться, так как улики на лице, и я убедился, что евреи во время пасхального обряда употребляют христианскую кровь».

Я не выдержал и, став со своего места, сказал:

– Осмеливаюсь, Ваше Превосходительство, спросить: где эти улики? И в чем они состоят?

– В старинных книгах ваших, – ответил председатель, – и различных картинах, приложенных к ним и разъясняющих смысл и значение пасхального обряда, при котором необходима христианская кровь, как очистительная жертва. Подобные книги удалось нам найти при обыске кавказских евреев, прибывших сюда, по всей вероятности, чтобы участвовать в гнусном деле убиения христианских детей. Некоторые книги у меня на лицо, и я вам их сейчас покажу и попрошу перевести, а одна из них, как оказавшаяся более подозрительною, отослана для перевода к духовным лицам – наставникам семинарий, которые ответили, что в книгах говорится о совершении евреями обряда в первые два вечера пасхи, и что тут упоминается о крови, но надпись, значащаяся над картинкою, приложенной к книге, по своей таинственности не могла быть ими разобрана. Я отослал книжонку эту здешнему Преосвященному (Афанасию). Владыка, как знаток еврейского языка, нашел, что книга сомнительного свойства и требует тщательного исследования; когда он вернет книгу мне, я вам ее покажу. А теперь попрошу заняться делом. – Сказав это, он пошел в свою комнату и оттуда вынес еврейские книги и письма, отобранные у евреев. – Вот вам книги и письма, потрудитесь перевести то и другое.

Взглянув на книги, мы удивились, что предлагают нам перевести книги общеизвестные. Товарищ мой А. Т... – простяк. Не думая долго, сказал: «Ваше Превосходительство, перевод этих книг потребует год времени, и труд наш ни к чему не послужит; ведь это еврейские молитвенники «Сидер», содержание которых не составляет тайны, так как они проходят чрез цензуру, что можно видеть из подписи, значащейся на заглавном листе каждого молитвенника.

Председатель взял книгу, стал читать: «Сидер тефилот микол гашона» – порядок молитв на весь год по обряду немецких евреев. Цензор Павел Кукольник.

– Так-с… Но что означает, – спросил Председатель, – по порядку немецких евреев? Разве евреи не все держатся одинакового порядка Богослужения?

– Да, не все, – ответил Т..., – у них существует из давнего времени различный порядок Богослужения.

– Отчего же это произошло?

– От разных обстоятельств в жизни евреев, последовавших со времени разрушения Иерусалима и по причине различия устава Синагоги. Так, евреи, живущие в Иерусалиме и в Вавилоне, держались Иерусалимского порядка Богослужения, а поселившиеся в Польше и немецкой стране, следовали другому Синагиальному порядку, уставу своих раввинов. Первые известны под именем «сефардимцев», вторые – «ашкенисцов». Этот порядок унаследован у нынешних евреев, потому-то и принято обозначать на молитвеннике, к какому синагиальному порядку принадлежит молящийся еврей. Тем не менее, евреи, как «сефардимцы», так и «ашкенисцы» ходят в одну синагогу, молятся вместе.

– Кстати, объясните мне, – сказал Председатель, – значение третьей категории жидов секты «Хасидов»; мне говорили, что эта самая лютая секта современного жидовства, готовая на все и на вся, даже на такое ужасное преступление, какое здесь совершилось.

– Смею уверить, Ваше Превосходительство, – сказал Т., что «хасиды» вовсе не таковы, какими вы их считаете.

– А что же, хасиды – хорошие жиды? – спросил Председатель.

– А такие же, ответил Т..., как «Миснагды», с тою лишь разницею, что первые лишний час просидит в синагоге после Богослужения в воскрилиях риз за книгою талмуда, лишний день в неделе попостятся, и больше ничего.

– Уж не изволите ли сами быть из рода Хасидов, что так благосклонно относитесь к ним?

– Да, – ответил Т…

– Ну, так, а вы кем были? – спросил Председатель меня.

– Тоже хасид, – ответил я, – и, признаюсь, был самым строгим в вере хасидом.

– Вот тебе раз, – сказал озадаченный Председатель, посматривая то на одного, то на другого члена, давая этим, как бы понять, что мы ненадежные помощники в их деле. Слова Председателя показались мне очень обидными, и я сказал:

– Ваше Превосходительство, не смущайтесь тем, что пред вами стоят бывшие ревнители иудейства – хасиды, ведь это не помешало нам сделаться православными христианами и привести многих из братьев наших к вере в Иисуса Христа; не помешает нам это усердно потрудиться в деле вашем.

– Очень приятию это слышать, – сказал Председатель, – однако вопрос мой о хасидах обходите молчанием. Да знаете ли вы сами хорошо правила этой секты?

– Помилуйте, как мне, бывшему ревностному последователю хасидизма, не знать того, что совершают хасиды во имя религии. Отец мой с ранних лет посвящал меня во все богоугодные дела хасидов, какими считаются у них: чтение каббалы и зогар. Он со всею подробностью рассказывал мне о происхождении секты хасидов; эта святая секта, говорил он, сделалась известною с прошлого века и постепенно развивалась в Литве, Польше, Галиции, но особенно утвердилась и процвела в богоспасаемом городе Менджибоже. Кроме отцовских сказаний о жизни хасидов, я сам уразумел правила их по опыту собственной жизни. Не хвастаясь, скажу: я ежедневно раньше всех являлся в синагогу, наблюдал за всем, что совершается там, и сам исполнял со всею точностью каждый обряд, положенный уставом синагоги, но никогда не видал, чтобы хасиды употребляли кровь христианских детей для религиозных обрядов или для каких-нибудь целей.

– По-вашему выходит, сказал член К..., что секта хасидовская – невинная, чуть ли не святая, а известно, что сами евреи враждебно относились к этой секте и считали ее самою вредною. Слушайте, что я вам расскажу про хасидов: «лишь только хасиды стали распространяться по нашим западным губерниям, прочие евреи – миснагды – формально восстали против них. Раввины, которые при польском владычестве имели еще в своих руках довольно административной и судебной власти среди евреев, разослали воззвания о преследовании хасидов. Их проповедникам запретили проповедовать и от самих требовали отречения и публичного покаяния; хасидовские книги сожигались евреями, а сами хасиды были подвергнуты отлучению. На бывшем, в это время, великом собрании раввинов, кроме отлучения, им запретили иметь свои молитвенные дома, их не велели приглашать на субботу, а в другие дни – сажать за столом двух хасидов рядом. Некоторые, более ревностные евреи, требовали даже запрещения употреблять их пищу и вступать с ними в брак. Эта борьба с хасидами началась около 1770 г. и продолжалась почти целое полустолетие».

– Что – хороши хасиды, – сказал Председатель, – когда свои-то их так преследовали?

– Правда, что миснагды не терпели хасидов, как противников своей веры, и сильно гнали их, но причина тому иная – религиозное несогласие, существовавшее между той и другой сектой, порожденной старыми раввинами, опасавшимися нововведения в синагоге, почему они жестоко преследовали тех, которые вдавались в новое учение каббалы и зогар, каковыми оказались хасиды.

– Вы что тут ни говорите, – сказал Председатель, – а я остаюсь при том убеждении, что хасиды, как вредные сектанты, именно и способны совершать всякое зло.

– Но допустим, что хасиды вредные люди и даже способны на убийство, но почему же миснагды, эти непримиримые враги их, и которые, конечно, не могли не знать, что хасиды употребляют христианскую кровь для религиозных целей, никогда не доносили о них христианским властям, что вот де кто из нас совершает убийство – хасиды. Ведь этим они могли бы сразу избавиться от ненавистной секты и уничтожить ее с корнем, и тем спасти всех евреев от поношения и преследования, но они этого не сделали; не значит ли это, что хасиды неповинны в подобных преступлениях, как убийство христианских детей. Да и они не могут совершать убийства, так как стоят на одной религиозной почве Закона Моисея, как и миснагды, а закон этот строго запрещает употреблять человеческую кровь.

Председатель, слушая это, хмурился и не возражал более ничего, и этим давал понять, что он недоволен моей защитительной речью о невиновности хасидов.

Глядя на него, мне необходимо было замолчать. Председатель, встав с места, достал еще какие-то письма и книги и, передавая их нам, сказал:

– Прошу вас обратить внимание на эти подозрительные письма; переведите их дословно, а книгам можете сделать краткий обзор, и отметьте то, что может иметь особое отношение к нашему следственному делу.

После этого мы ушли в свою комнату и занялись переводом. Подозрительные письма оказались по содержанию своему самыми невинными: солдаты-евреи писали большею частью о своей жизни, и только некоторые из них в письмах упоминали о Саратовском событии – убийстве 2-х христианских детей. В этих письмах слышался раздирающий душу голос; один пред другим старался мрачнее изобразить положение евреев в Саратове, приправляя письма свои различными эпитетами вроде следующего: «Обвиняющий нас чиновник, приехавший из Петербурга от Царя – чистый Аман и, подобно ему, клевещет на нас, невинных израильтян: многие из нас, благодаря ему, томятся в тюрьме. Сознавая, что подобные наказания посылаются нам свыше за грехи, мы установили пост и молимся Богу о спасении. Просим и вас, родители, помолиться о нас и принять зависящие меры к нашему спасению».

И суждение с Преосвященным Афанасием (бывшим Епископом Саратовским) посему же вопросу.

Письма евреев в переводе переданы были нами Председателю, с указанием на более замечательные места, в которых говорилось о Саратовском деле.

Председатель просил подчеркнуть эти места и подписаться под каждым письмом; при этом сказал:

– Я думаю, вы понимаете смысл выражения последних слов письма, «просим вас принять меры к спасению»; обвиняемые, чуя за собою беду, обращаются к соотчицам, будучи уверены, что они, и особенно всесильный кагал, употребят надлежащие меры к оправданию их. Не дремлют, как видно, – продолжал Председатель, – и заключенные в тюрьме; вот вчера перехвачена смотрителем тюрьмы какая-то записка главного преступника Янкеля и передана дочери его. Да, как хитро придумал он передать записку: он сказался больным и просил попечителя тюрьмы допустить к нему дочь; тот уважил его просьбу. Посетительница, посидев не долго, стала уходить. Смотритель тюрьмы ее заподозрил и обыскал. Что же оказалось? В платье ее найден был лоскут бумаги, исписанный обгоревшею лучинкою, а вместо чернил служила сажа из трубы. Об этом мне сообщил Начальник губернии, который, по этому случаю к завтрашнему дню приглашает членов комиссии и вас к себе.

На другой день я с товарищем раньше всех пришли к Начальнику губернии. Вскоре прибыли и другие члены. Когда все заняли места, то Начальник губернии, вынув из стола помятую записку, показывал ее всем членам. Каждый из них, с видимым любопытством поглядывая на нее, пожимал плечами, что было равносильно ответу, даваемому в подобных случаях татарами, когда их русский человек о чем-нибудь спрашивает: – «ни бельмеса», ничего не понимаю. Тогда Начальник губернии показал нам записку, говоря:

– Это по вашей части; потрудитесь нам перевести эти каракули. Нелегко было и для нас это дело: помятая записка была более испачкана, чем написана; приходилось возиться с нею немало; нужно было в каждую букву вглядываться, чтобы безошибочно понять смысл ее. После продолжительного перевода записки нам с трудом удалось извлечь содержание ее. Главный подсудимый Янкель, обвинявшийся в убийстве двух христианских мальчиков, просит членов своего семейства быть осторожными в словах при допросах и стоять твердо на одном: что мы не виноваты в возводимом на нас обвинении. Об этом я вас прошу, – заключает подсудимый. Найденная записка в подлиннике и перевод ее вместе с другими, переведенными нами, письмами немедленно отправлены были к Министру Внутренних Дел. О переведенных нами еврейских молитвенниках считаем излишним говорить, так как содержание их не представляет особого интереса для читателя христианина⁷. Могу только с сожалением сказать то, что труд наш был бесцелен; переводили ежедневно кучи писем солдатских и общеизвестные еврейские молитвенники. Какая-нибудь еврейская книжонка с картинками о пасхальном иудейском обряде, найденная у кавказских евреев, могла обращать на себя такое внимание, что проходилось нам, по распоряжению комиссии, ходить по казармам, отыскивать подобные книги, которые считались столь подозрительными, что по ним, можно сказать, судебный следователь строил обвинение против евреев.

Слыша так часто о найденной у кавказских евреев книге с картинками, читатель невольно должен задаться вопросом: да что это за книга? Подобным вопросом задавался и я не раз, и даже решился напоминать о ней Председателю, прося его показать мне эту таинственную книгу, на что он всегда отвечал: «Книга эта у владыки, когда получу, то дам вам ее». Будучи не в силах ждать более этой заманчивой книги, и зная, что она была у наставников семинарии, я решился обратиться к отцу Ректору Семинарии, Архимандриту Сергию, с которым был знаком, чтобы узнать от него о содержании книги, а если можно, то и попросить дать мне ее. Отец Ректор, выслушав меня, сказал: «Такая книга была здесь в семинарии, и наставник еврейского языка переводил ее, но, будучи не в состоянии всю перевести, так как некоторые места без гласных знаков, то и отослана к Преосвященному, как лицу, более знающему еврейский язык. После краткой беседы я просил Архимандрита достать мне у Владыки эту книгу, хотя на день, на что получил такой ответ: «Владыка не очень-то жалует меня простяка, как называет, старого монаха; к нему скорее может иметь более доступ светский человек, чем я грешный. Сходите сами к Преосвященному, отрекомендуйтесь, что вы были до принятия Святого крещения учителем Израиля, что знаете еврейский язык, интересуетесь такою-то книгою; а владыка наш, как любитель этого священно-еврейского языка, наверное, пожелает с вами поговорить. Он, как замечал я, переводит эту книгу – «Об обрядах иудейской пасхи», и приход ваш будет очень кстати.

Я воспользовался советом. Прихожу в архиерейский дом, в то самое время, когда келейник отворил двери для входа посетителей. Послышался крупный голос какого-то дьячка «прием начался»! Зашевелились все посетители, тут были: священники, дьяконы, дьячки и многие другие. Надо заметить, что тогдашний архиерейский прием был не то, что теперь: проситель идет себе спокойно к архиерею и говорит с ним свободно; тогда (30 лет тому назад) к архиерею, бывало, идешь с молитвою и со страхом.

В таком настроении, можно сказать, зашли мы все в зало Преосвященного. Келейник запер за нами двери на крючок и пошел докладывать владыке. Мы стояли со смирением, в чаянии выхода Преосвященного.

О фактах, служащих, будто бы, к обвинению евреев в употреблении христианской крови.

Минут чрез 10 отворили двери и владыка в регалиях важно шел к нам и благословил. Все мы пали на колени. Прием владыки был очень короток: он обходил всех просителей и спрашивал каждого об его просьбе и, приняв прошения, благословлял и отпускал. Дошедши до меня (я был последним) и, видя, что я не духовного звания, владыка спросил: «Ты что, друг мой, скажешь?». Я прежде всего отрекомендовался, что я был учителем Израиля и, приняв православие, избран был высшим начальством миссионером иудеев, а теперь состою при временной следственной комиссии по делу обвинения здешних евреев в убийстве двух христианских детей. «А», – сказал архипастырь, – «так ты, друг мой, и есть ученый гебраист, сотрудник следственной комиссии, приятно видеть. Я очень много слышал от Н С. Ду...во о твоих трудах в комиссии».

– К сожалению, владыка, я очень немного сделал для комиссии.

– Ну как же немного, – сказал архипастырь, – разве переведенная тобою книга «Гагодо» и секретные письма, найденные у преступников, – малое дело? Ведь этим можно разоблачить тайные, злые дела Израиля.

– Ваше преосвященство, я ничего особенного не нашел в гагодо, чем бы можно было изобличить виновность евреев.

– Что ты, друг мой, говоришь, – сказал озадаченный архипастырь, – когда я нашел многое в книге гагодо.

– Истинно говорю владыка, что я в «гагодо» ничего предосудительного для евреев не нашел.

– Значит, ты какую-нибудь другую, современную книгу переводил, в которой, может быть, и нет того, что было в древних книгах гагодо; немудрено, что позднейшие раввины из боязни уничтожили то, что может служить к их обвинению. А вот в книге, найденной у приезжих евреев, которую я рассматриваю, находятся такие факты, которые обнаруживают следы преступления, совершаемого евреями в пасху, и, сказав так, архипастырь ушел в другую комнату, откуда вынес старинную книгу и, показывая мне заглавный лист, спросил: «Книга эта известна тебе?»

– Как мне, владыка, не знать книгу «гагодо», я от юности знаком с ее чудесными сказаниями об избавлении Израиля от египетского рабства. Правда, эта книга слишком старинная и составляет ныне редкость.

– Однако, ты ее прочтешь? – спросил Преосвященный.

– Прочту и переведу, – ответил я.

Глаза мои невольно остановились на картинке, приложенной к книге, и наделавшей столь много шуму между духовенством и светскими лицами, и я долго не отводил их от нее. Преосвященный, должно быть, заметил это, но молчал – любуйся де, на злые деяния отцов своих и только после долгого молчания спросил: «Хороша картинка?»

– Да, владыка, хороша, только не в том виде, какой смысл ей придают.

– Что это значит? – спросил архипастырь.

– А вот что: мне говорил Н.С., что эта картинка изображает убийство евреями христианских детей, а тут ничего этого нет.

– Как же нет, всматривайся в нее и увидишь страшное дело: гляди, как безбожные евреи отнимают у матери-христианки дитя, убивают и кровь его вливают в чашу. Так ли это?

– Смею сказать, ваше преосвященство, что картинка не то изображает. Правда, тут видно убийство, но как раз наоборот, убивают, но не христианское дитя и не евреи с религиозною целью, как думают некоторые христиане, а египтяне убивают еврейское дитя и с иною целью.

– Что ты, друг мой, говоришь и на чем все это основываешь?

– А основываю я это на подписи, значащейся под картинкой. Извольте, ваше преосвященство, ее прочесть и тогда убедитесь в истине моих слов.

– Да как прочтешь эти каракули, когда тут нет знаков – шеве, цере, кабец, которые ставятся внизу каждого священного текста, и способствуют правильному чтению; к тому же здесь все какие-то титла, да и самая речь точно не библейская; я никогда подобного не читал, хотя упражнялся немало в чтении еврейских книг. Ведь хоть и эту книгу гагодо, как она ни замысловата, а я уже перевел большую часть и только это место – подпись – служит для меня камнем преткновения.

– Я согласен с вами, владыка, что отсутствие знаков в священном тексте затрудняет чтение и разумение оного. Мне жаловался на это такой знаток еврейского языка, каким был профессор С.П.Б. Духовной Академии протоиерей Герасим Петрович Павский.

– То-то же и есть, друг мой, – сказал архипастырь, устремляя взор на подпись картины, – изволь тут читать: «Проре хоцо бдоме ал-едо... – тьфу ты пропасть!

Я повторил фразу:

– Паре рохцо бедам ал едес исруэл – фараон купается в крови израильских детей.

– Вот как! Да почему же ты знаешь, – продолжал архипастырь, – что нужно произносить «пара», а не «поро»? Ведь «патаха» нет, отсутствует! Здесь и «шеве», чтобы можно произнесть «пере», а не «пра», и кабаца нет тут.

– А так, владыка, узнаешь все по навыку.

– Однако скажи: для чего фараон купается в крови?

– Чтобы исцелиться от ужасных болезней. Еврейское предание гласит, что фараон, притеснявший сильно евреев, заболел проказою, и врачи ему посоветовали принимать кровяные ванны. И вот он приказывает убивать еврейских детей и в крови их купается.

Картинка представляет эту распространенную у евреев легенду: человек с короной на голове, с пятнами на теле, сидит нагой в ванне, возле которой стоят несколько мужчин, отнимающих у плачущих женщин (евреек) их детей и закалывающих, последних над ванной, чтобы наполнить ее их кровью.

– Гм... странно! странно! – сказал взволнованным голосом архипастырь. Ты удивляешь меня право. Трудно верится, чтобы картина, приложенная к книге, составленной для обрядов пасхи, имеющей, по-видимому, цель выяснить сущность обрядов праздника, стала бы указывать на другой какой-то посторонний, отвлеченный предмет – купание фараона в крови; ведь это здесь не имеет никакого смысла.

– А еще более, владыка, кажется, трудно допустить, чтобы евреи, выстрадавшие так много из-за обвинения в употреблении христианской крови, стали бы к своим молитвенникам прилагать такие картинки, как убийства, совершаемые будто бы ими.

И в какое священное время приписываются им убийства! В вечер пасхи, который евреи, согласно предписанию закона, обязаны проводить благоговейно, в молитве и чтении истории о избавлении от рабства египетского.

– Могу уверить вас, владыка, что ваша книга «гагодо» и картинка, приложенная к ней, самого невинного содержания. Вы изволите видеть, что она, древняя бесцензурная и уже, разумеется, напечатана не у нас, а где-нибудь заграницей, каким-нибудь мечтателем-талмудистом с целию показать собратам своим, как дивен Бог Израилев; как он страшно карает тех, которые оскорбляют его народ. Вот де, фараон вздумал мучить евреев, и за это был поражен проказою.

– Хорошо и убедительно говоришь, – сказал архипастырь, – в защиту невинности бывших собратов, обвиняемых в употреблении христианской крови, тем не менее, не могу согласиться с тобою и отрицать эти обвинения, так как есть многие другие факты, говорящие в пользу этого обвинения.

– Ваше Преосвященство, весьма желательно бы знать, где эти факты?

– Изволь, я скажу тебе о них, только попрошу быть со мною откровенным во всем и ничего не утаивать.

– Да судит меня Бог, если я утаю от вашего преосвященства хоть одну иоту.

– Прекрасно, – сказал архипастырь, – доводы к обвинению евреев в употреблении христианской крови существуют в различных судебных актах по этому делу, как заграницей, так и у нас. Об этом говорится и в различных сочинениях. Будучи в Сиб. и следя за всем, что появилось нового в свете, мне удалось прочесть в одной, переведенной с иностранного на русский язык, книге, под заглавием: «Обряды жидовские», об ужасных делах, производимых у «Сянцевухов» (евр. секта) в каждом месяце: тут-то и сказано об употреблении евреями христианской крови для различных религиозных целей. Извлечение из этой книги приобщалось к делу при всех позднейших процессах этого рода, как например, в городе Велиже, Витебской губернии, 1830 г.; она имеется и при здешнем Саратовском деле. У меня даже были выписаны из этой книги некоторые более замечательные места, но не знаю, где теперь эта выписка.

Однако я отчетливо помню все, о чем трактует упомянутая книга: евреи употребляют христианскую кровь, сказано в книге, для религиозных целей. Во-первых, при обрезании младенцев, ею раввин, совершающий обрезание, останавливает кровотечение края обрезанного следующим образом: обмакнув палец в кровь, прикладывает его к устам младенца и поет «бедомаех хае!» – в крови сей жизнь и спасение твое.

Я, услышав знакомые слова библейского текста из уст православного архипастыря, так чудно прозвучавших (Преосвященный пел согласно обычаю древних евреев), был так восхищен, что схватил его руку и крепко поцеловал ее, а он, глядя на меня, сказал:

– Что, друг мой, обрадовался, услышав родные слова, которые, может быть, и сам некогда воспевал при ужасном обряде? Слушай же, что далее говорится в книге «Обрядов жидовских». Во-вторых, евреи употребляют христианскую кровь в великие праздники нового года и дня очищения: еврейские священнослужители, в часы Богослужения, намазав руки христианскою кровию, преподают благословение народу, согласно книге Чис.6:24. В-третьих, кровь христианскую раввин употребляет при обрядах венчания, когда жених и невеста, стоя под балдахином, принимают благословение; тут раввин дает им есть яйцо с примесью христианской крови. В-четвертых, евреи употребляют кровь в праздник Амана (пурим): раввин, в знак чудесного спасения Израиля, благодаря ходатайству Эсфирь, посылает членам своей общины блюдо с дарами, в которое примешивает кровь. В-пятых, кровь христиан евреи употребляют в торжественный праздник пасхи: тут она играет большую роль; ею намазывают косяки дверей; ее употребляют при печении мацот – опресноков, но главным образом употребляют кровь в первые два вечера пасхи: убиваемое христианское дитя заменяет у них пасхального агнца и служит жертвою очищения, так как они теперь не имеют очистительной жертвы для искупления грехов. Наконец, евреи кровию христианских детей напутствуют умирающих собратов своих и при каких трогательных словах! Когда умирающий находится в предсмертных судорогах, то окружающие его намачивают платок христианскою кровию, кладут его на лицо умирающему и говорят ему на ухо: если Христос, в которого христиане веруют и на которого они уповают, есть истинный обетованный Мессия, то эта кровь, невинно умершего с верою в своего Спасителя, христианина да поможет тебе получить жизнь вечную.

– Вот какое важное значение имеет у евреев христианская кровь, – продолжал Архипастырь, – а по-твоему выходит, что их напрасно обвиняют. Может быть, ты, друг мой, и не знаешь об этом. В книге «Обряды жидовские» сказано, что этот религиозный обряд – употребление христианской крови, держится в большой тайне, что знать это могут только одни раввины и хахомым – мудрые талмудисты, которые предпочтут смерть, чем открыть эту тайну. Что ты, друг мой, на это скажешь? – спросил Архипастырь.

Я молчал: кровь давила мое сердце от этих нелепых обвинений.

Преосвященный, должно быть, заметив это, сказал:

– Что же ты молчишь? Точно вину какую за собою чувствуешь, ведь ты теперь православный христианин и не должен конфузиться деянием своих отцев.

– Я молчу – боюсь оскорбить ваше преосвященство моим словом; оно может уронить меня и мое христианство в глазах ваших, а потому считаю за лучшее молчать.

– Нет, друг мой, говори все, только правду; истина не должна бояться никого, она должна возвещаться и пред сильным, а я для тебя постороннее лицо.

– В таком случае скажу, владыка, что книга «Обряды жидовские» не заслуживает никакого доверия. Видно, что составитель ее не имел никакого понятия о жизни, веровании и обрядах евреев и, рассчитывая на незнание христианами еврейских обрядов, писал величайшую ложь.

Прежде всего, бросается в глаза то, что автор говорит: «Обряды употребления христианской крови совершаются сектантами сянцецевухами».

Такой секты нет теперь у евреев; она существовала некогда и называлась не сянцецевухами, а сабатайцевияне, и названная так по имени лже-миссии, некоего сабатайцевия. Но эта секта, будучи преследуема евреями, как секта отступников веры, перешла отчасти в христианство и отчасти в мохамеданство, а с истечением времени совершенно исчезла в массе христиан и мохамедан, а, следовательно, не существующая секта не может употреблять христианской крови – это 1-я ложь. Вторая – та, что обряд употребления евреями христианской крови составляет будто бы тайну для всего еврейского народа, что это могут знать только раввины и хохамы. Если уже кровь христиан так необходима евреям при священных обрядах, то уже это никаким образом не может укрыться от всей массы евреев, так как каждый обряд синагоги совершается воочию всех молящихся. В синагоге нет царских дверей и завесы церковной, которая могла бы укрыть что-нибудь из обрядов от предстоящих и молящихся: здесь каждый обряд совершается открыто, каждая молитва, произносимая в слух раввинами, произносится и всеми прочими евреями. В этом легко может убедиться каждый посещающий синагогу.

Мыслимо ли после того, чтобы евреи, считающие священною

обязанностию всегда присутствовать при совершении обрядов синагоги, не видели бы и не знали того, что совершается в синагоге?

Скорее же можно предположить, что автор книги «Обряды жидовские» как лицо, не посвященное в обряды синагоги, а это видно из каждой его мысли, или, как изволите называть, фактов, не знает того, о чем он трактовал, потому-то заблуждался и других ввел в заблуждение.

– Значит и я попал, – сказал Архипастырь, – в число заблуждших, хорошо! В таком случае я попрошу тебя, друг мой, основательно, по порядку, опровергнуть каждый обвинительный факт, приводимый автором книги «Обряды жидовские».

Результаты следственной комиссии по делу обвинения евреев в убийстве христианских мальчиков.

– Начнем с первого: раввин при совершении обрезания разве не употребляет христианской крови с целию, чтобы ею остановить кровотечение обрезанного, и не дает ее младенцу?

– Никогда. Раввин не может этого делать по очень простой причине, не он совершает обрезание, а другое лице, о котором автор, как видно, и не знает. Христианин думает, что раввин у евреев тоже, что священник у христиан, а потому он совершает все обряды синагоги, но это ошибочный взгляд: раввин более начальник синагоги, чем совершитель треб. Достаточно хотя раз побывать в синагоге и посмотреть, как раввин остается неподвижным на своем седалище во все время совершения обрезания, чтобы убедиться, как не основательно на него клевещет сочинитель книги «Обряды жидовские».

Обрезание у современных евреев, хотя в сущности то же, что было и у древних, но многочисленная церемония, придуманная позднейшими раввинами для совершения этого обряда, столь многосложна, что требуются особые лица для совершения оного.

– Мне хотелось бы знать, – сказал архипастырь, – как совершается обрезание у нынешних евреев.

– Обрезание совершается в синагоге после Богослужения, особым евреем оператором, известным под именем «Мопль», при участии других почтенных израильтян «Кватера, Сандика и Балперио», следующим образом: в 8 день младенца мужеского пола приносит бабка или родственница (вроде кумы) в синагогу и останавливается у двери. Кватор⁸, род восприемника, принимает на свои руки младенца, с которым входит в синагогу; лишь только он покажется, то все молящиеся встают и приветствуют его словами: «Борох габо», – «благословен приход ваш». Принесенный младенец передается постепенно из рук в руки всем находящимся в синагоге и каждый принимает его на руки с радостию, как жертву, имеющую быть принесенную Богу. Когда это сделают, то Сандык, главная особа, участвующая в обрезании, берет ребенка на руки и читает обще со всеми молитву «Вехорис», которая указывает собою на обетования Божии, данные Аврааму при вступлении с ним в завет обрезания. По прочтении этой молитвы Мопль – обрезатель – также просит благословения Божия на дитя, и громко говорит: «Благословен еси Господи, указавший нам св. завет обрезания». Произнося сии слова, раскрывает ребенка и, обняв двумя перстами край детородного его члена, обрезывает часть кожицы ножом, нарочно для этого назначенным; потом высасывает кровь и посыпает место обрезания истертым порошком гнилого дерева; вот чем унимают кровь: это я сам неоднократно видел, будучи евреем. По совершении обрезании, обрезатель обмакивает в вино палец и кладет его в рот обрезанному. Тут-то и произносятся знаменательные слова: «Бейдомаех хае» в крови сей, т. е. в завете обрезания, жизнь твоя (вечная).

– Как же это так, – спросил удивленный архипастырь, – дает вино, а поет «Бейдомаех хае» – в крови сей жизнь твоя?

Вино здесь, ваше преосвященство, изображает кровь жертвенную, которая пролита из крайней плоти обрезанного и которая напоминает собою завет обрезания, установленный Богом с Авраамом, завет, который сподобился принять младенец. Выражение «бейдомаех хае» имеет еще и такое значение: евреи, во время пребывания в пустыне, оставили завет обрезания без исполнения, по неудобству заниматься во время пути таким делом. Но после, побуждаемые учителями веры, возобновили обрезание.

Раввины, боясь, чтобы этот священный завет впоследствии не был нарушен Израилем, строго заповедали соблюдать обрезание и, для указания на важность значения его, установили при обрезании петь: «бейдомаех хае» – в крови сей жизнь твоя, Израиль. Вот истинный смысл упоминаемых слов «в крови сей и проч.»

Вино, которое давали младенцу и над которым совершаемо было благословение, пьют понемногу все участвовавшие в обряде обрезания, но именно вино, а не кровь, которая, заметим, строго воспрещается законом Моисея и раввинами.

– Хотелось бы верить, – сказал архипастырь, – что переданное тобою истинно.

– Владыка, для этого вовсе не требуется слепая вера, стоит только взглянуть в бокал, из которого евреи пьют при совершении обрезания, и тогда легко можно убедиться, что не кровь употребляют, а виноградное вино. Не менее лживо и второе обвинение, будто бы еврейские священники намазывают свои руки кровию христианина, когда в синагоге благословляют народ.

Прежде всего, нужным считаю сказать, что у евреев ныне не существует законных священников, которые могли бы благословлять народ, согласно предписанию Моисея (Числ).

Если автор полагает, что раввины преподают благословение народу, то он жестоко ошибается.

– А разве раввин, – спросил архипастырь, – не может благословлять?

– Может, только в простые дни, а не в священные – да притом он преподает благословение одному только лицу, а все собрание он благословлять не может.

– Почему же так?

– Потому что нынешний раввин не из колена Левиина и не посвященное лицо, а мирянин, избираемый народом; благословлять же есть дело посвященного лица, поэтому раввин, зная это, не дерзает преподавать благословения.

– Кто же благословляет народ?

– Есть особые лица, известные у евреев под именем «коганы» – священники, происходящие будто бы из колена Левиина, что подтверждают сами коганы какими-то записями, которым евреи дают веру. Вот эти-то коганы, считающиеся законными священниками, и благословляют народ в священные дни праздников. И какую честь тут воздают им низшие священнослужители – левиты: пред тем, как коганы приступают к киоту, чтобы благословлять народ, левиты омывают им руки среди синагоги чистою водою, но никак не кровию, и прислуживают им. Все это видят находящиеся в синагоге, не только евреи, но и посторонние лица – христиане, посещающие в еврейские праздники синагоги, но я уверен, что никто не скажет, чтобы еврейские священники кровию намазывали себе руки пред благословением.

Это гнусная ложь! Да и к чему тут кровь? Ведь древние священники, благословляя народ, не намазывали себе кровию руки; на каком же основании стали бы нынешние священники делать это, вопреки закона Моисея и учения раввинов? Современные коганы, называющие себя потомками древних священников и считающие себя особо посвященными лицами для служения Иеговы, считают грехом прикоснуться к умершему, чтобы чрез это не оскверниться. Заметить надо, что и весь современный Израиль, величающий себя народом священным, также считает грехом, на основании Закона Моисея, прикасаться к умершему, чтобы не быть нечистым⁹. Еврей не даст целования и родному своему умершему, так как бездушное тело – труп и нечисто. Таково воззрение иудея, конечно, и на кровь, особенно на кровь христианина, которую он считает «тумэ» – порочною. Мыслимо ли после того, чтобы коган, взирающий с презрением на кровь убитого христианина, стал бы ею намазывать руки, приступая к священнодействию?!

Ложно и третье обвинение, будто бы при бракосочетании евреям необходима христианская кровь, что раввин, совершая это таинство, примешивает к нему яйцо, которое подает новобрачным.

– Какая нелепость! Еврейский брак может быть совершаем каждым евреем, так как брак у евреев не считается таинством, а имеет значение гражданского обряда и, если раввин присутствует тут, то как совершенно постороннее лицо. Но допустим, что автор видел раввина действующим лицом, но уж никоим образом не мог он видеть, чтобы раввин подавал яйцо жениху и невесте с примесью крови – это страшная ложь. Брак совершается у евреев под открытым небом, хотя бы это было зимою, и, всего чаще, во дворе Синагоги, при большом стечении народа, следовательно, так публично, как только возможно. Если бы евреи действительно имели такую ужасную тайну при бракосочетании, употреблять христианскую кровь, то они, без сомнения, остерегались бы совершать его публично.

Четвертое обвинение, будто бы раввин в праздник Амана посылает членам своей общины блюдо, в котором находится примесь христианской крови, столь нелепо, что на него не следовало бы возражать. Блюдо с дарами, составляющее большею частию из различного домашнего печения, посылают не одни раввины, а все евреи друг другу, в особенности же раввину. Шлют дары и христианам, например, градоначальнику и другим известным лицам, которые покровительствуют евреям. Наконец, евреи дарами угощают и свою христианскую прислугу, которая хорошо знает смысл этих даров, величая их: «гамана уха» (печение имеет вид как бы и уха); следовательно, это не тайна. Если бы раввин что-нибудь примешивал к дарам, то это не могло бы скрыться от массы христиан, среди которых живут и евреи. Ясно, что автор лгал, его ложь, как нельзя лучше, обличается следующим: известно, что праздник Амана получил свое начало в 1-й половине V века по Рождестве Христовом; где же это евреи доставали себе христианской крови для приготовления этого блюда за 500 лет до христианской эры и где они достают ее вне христианских земель? Да и в нашей стороне: где они добудут столько крови, необходимой для каждого раввина; ведь для этого им пришлось бы убивать несметное число христиан. Не вздор ли это? Величайшая ложь и пятое обвинение, которому автор дает особое значение, говоря, что кровь, будто бы употребляется евреями в пасху с различной целью: для намазывания косяков дверей, для печения мацот, и, взамен пасхального агнца, убивают христианское дитя, как очистительную жертву. Тут что ни слово – ложь. Начну с первого: автор уверяет, что кровь необходима для намазывания косяков дверей. Но известно из 12 гл. книги Исход, что обязанность намазывать двери кровию пасхального агнца продолжалась для евреев только одну ночь; там это имело смысл, а затем евреям никогда не предписывалось ни законом Моисея, ни учением раввинов, намазывать двери кровию агнца, а тем более кровию христиан; с какой же стати нынешним евреям это делать?! Ложно и то, что евреи употребляют христианскую кровь для приготовления мацот – опресноков. Кто видел, как приготовляют опресноки, а видят это многие христиане Западного края, тот, не задумаясь, скажет, что автор неправду говорит, и что маца печется на одной воде и ничего более к ней не примешивают. Об этом могу особенно я, как человек, некогда участвовавший в деле приготовления мацот, свидетельствовать со всею совестию моею, что к ней крови не примешивают. Попадись в тесто хоть одна капля воды, принесенной из другой посуды – не пасхальной – и маца тотчас делается «хамец» – негодной к употреблению; мыслимо ли после того примешивать к ней кровь?! Гнусная ложь и то обвинение, что убиваемое христианское дитя заменяет пасхального агнца, и что евреи смотрят на это убийство, как на жертву очищения, так как они ныне не имеют будто бы других средств для искупления греха, кроме жертвы христианской.

Так говорить может только тот, кто ни сколько не знает Закона Моисея и незнаком с еврейскими обрядами. Пасхальный агнец есть не жертва очищения (по-еврейски хатоит), а жертва мира (шелаим) и принадлежит к кадишим каллим, т. е. к жертвам второстепенной важности. Вообще, если бы постановления Моисея о пасхальном агнце еще имели значение между евреями, то они должны бы исполнять только предписанным у Моисея образом, т.е. приношением в жертву агнца или козы, а о такой очистительной жертве, которая придумала автором, убивать христианское дитя, евреи и понятия не имеют. Скажите ему об этом, и, я уверен, он до крайности будет удивлен. Евреи знают, что им теперь по закону нельзя приносить ветхозаветную жертву ни козлов, ни тельцов, ни тем более людей. Никогда не предписывалось Израилю законом приносить такие жертвы, а напротив, строго воспрещалось проливать кровь человеческую; на каком же основании нынешние евреи стали бы приносить христианских детей в жертву.

Наконец, евреи знают и то, что жертвы, по учению талмуда, заменены у них различными молитвами, которые носят название «карбонес и ктойрыс» жертвоприношение и установлены раввинами для чтения утром и вечером в те часы Богослужения, в которые приносимы были в древле ветхозаветные жертвы. Спросите любого мальчика еврейского: чем он в настоящее время может искупить свои грехи? Он, не задумаясь, ответить вам «тчиво» – покаянием и молитвою можно спасать душу, а также «ицдоко» – милостынею, но уж никак не кровию.

– Шестое обвинение превосходит своею бессмысленностию все предыдущие. Евреи, говорит автор, в час смерти собрата своего намачивают платок христианскою кровию и, положив его на лицо умирающего, шепчут ему на ухо: если Мессия, в которого христиане веруют, есть ожидаемый наш Мессия, то кровь невинно умершего христианина да поможет тебе получить жизнь вечную.

– Можно ли, владыка, верить, чтобы нынешние евреи, не уступающие в заблуждениях своим отцам, по отношению веры в Иисуса Христа, как Спасителя мира, могли бы верить, что кровь христианина может сделаться для них примирительной жертвой за совершенное их предками злодеяние – Христоубийство? Евреи далеки от раскаяния, они и до днесь говорят, что исповедуемый христианами Иисус Христос не есть обетованный Мессия, что настоящий Мессия – чаемый Израилем, должен прийти со славою и устроить царство Израиля; это исповедуют они в ежедневных молитвах: «Я верую, – восклицает израильтянин, – что Мессия придет (ани мамин бебиас гамушиах) и, хотя замедлит, но уповаю, что придет и спасет Израиля». После этого мыслимо ли, чтобы евреи в час смерти собрата думали спасти душу его чрез кровь христианского дитяти? Это, повторяю, такая ложь, которую мог только сказать человек, нисколько не знакомый с религиозною жизнею современных евреев. Достаточно христианину посмотреть, как и чем напутствуется умирающий еврей, и он убедится, что ни в крови христианина ищет Израиль спасения, а в другом: каждый умирающий еврей пред смертию исповедует свои грехи, прощает всем, сделавшим ему зло, просит всех, когда он сам обижал, простить ему и произносит исповедание веры, составленное Моисеем Маймонидом. Не свидетельствует ли это, что лжет автор? Но самим лучшим доказательством лживости этого обвинения может служить следующее: грустно сказать, но грехом считаю умолчать о том, как смотрят евреи, особенно фанатики талмудисты, на христиан: по убеждению евреев, христианин – «гой», то же, что язычник, а известно, каков был от искони века взгляд иудея на язычника, – он считал его как бы псом; это видно из выражения Спасителя, употребленного к хананеянке, взывавшей к Нему о помощи: «Не добро отнимать хлеб от детей и бросать псам». (Мф.15:26). Этот-то взгляд у иудея на иноверца вообще, и в частности на христиан, не улучшился. Евреи и теперь считают и называют христианина не иначе как «гой» – язычник, и трефным – скверным. Так они обыкновенно говорят: «гой треф» – христианин скверный, нечистый.

– Да почему же христианин считается скверным? – спросил архипастырь.

– Потому, владыка, что он – необрезанный, не хранит Закона Моисея, по отношению почитания субботы, употребляет «хазер» – свиное мясо и т.п. Такими считают евреи и детей христиан, в особенности мальчиков, которых не иначе называют как «шегец шерец» – отверженные Богом чада, нечистые. И вот, кровью таких-то существ евреи станут спасать душу умирающего, будут ее употреблять в мацу, примешивать к пасхальному вину, или еще лучше, раввин будет ею освящать брак и весь Израиль употреблять ее как очистительную жертву!!!

– Ну не ложь ли это? Можно ли, ваше преосвященство, верить таким баснословным сказаниям?!

– Ты, друг мой, довольно убедительно говоришь, – сказал архипастырь, – и признаюсь, что доводы твои кажутся мне более основательными, чем рассказы составителя книги «Обряды жидовские», и я готов всему сказанному тобою верить.

Этим и кончилась продолжительная беседа моя с архипастырем. Собираясь уходить, я попросил благословения у владыки; он, благословляя меня, сказал:

– Обожди минутку, – и ушел в другую комнату, откуда вынес крупную бумажку и, подавая ее мне, сказал улыбаясь:

– Это за победу.

– Владыка, победа моя столь мала, что она не стоит такого дара. Ведь это, – поглядывая на бумажку, – равняется чуть ли не годовому окладу моего жалованья. Для меня великая честь и то, что имел удовольствие три дня беседовать с вашим преосвященством, как бы с равным собою. А я кто такой? Человек малый.

– Но я вижу в тебе, друг мой, – сказал архипастырь, – учителя Израиля; не будь у меня много бедных родных сирот, которым необходимо помогать, я бы тебя еще не так наградил. Я доволен тем, что ты мне выяснил многое по отношению обвинения евреев в употреблении христианской крови, и главное, за пояснение смысла картинки, которая могла бы ввести меня и других в заблуждение.

И наконец, как вообще отнеслись к вопросу об обвинении евреев в употреблении христианской крови в просвещенной Европе, а также Восточные Патриархи, Римские Папы и многие Государи.

Беседы архипастыря оказались небезуспешными для меня, как бы ни были странны и нелепы доводы сочинителя книги «Обряды жидовские» относительно употребления евреями христианской крови, но все же я, благодаря архипастырю, узнал о существовании таких жалких фактов, а узнав о них, я мог с большим убеждением рассуждать в комиссии о невиновности евреев в употреблении христианской крови и считал себя вправе при случае посерьезнее поговорить об этом предмете. А случай к сему скоро представился: как только я взошел в комиссию, председатель спросил меня:

– Куда, профессор, изволил запропадать?

– А ходил к преосвященному принять благословение.

– Три дня все изволил благословляться?!

– Да, у архипастыря можно вечно благословляться, – ответил я, – и всегда можно услышать слово благое. Вот я имел удовольствие три дня беседовать с архипастырем, и все о предметах, касающихся нашего вопроса – употребляют ли евреи христианскую кровь. И в эти три дня, признаюсь вам, узнал гораздо более, чем здесь в течение трех месяцев.

– Вот как! – сказал председатель, – интересно бы знать, каковы были рассуждения архипастыря с вами?

Я в кратких словах передал ему о фактах, приводимых мне преосвященным из книги «Обряды жидовские», относительно употребления евреями христианской крови, и то, что я отвечал владыке на это.

– Да, это замечательная книга, – сказал председатель, – я ее имею и хорошо знаю, что в ней говорится о других делах жидов.

Я стал, было, ему доказывать, как нелепы все обвинения на евреев, но как только опровергнул один-другой факт, председатель остановил меня и сделал какой-то побочный вопрос, относительно переведенного мною какого-то письма, чем видимо старался замять мои слова, и повел свою речь:

– Вы готовы, кажется, все опровергать, что говорится в означенной книге, но у меня есть кроме нее другие источники, в которых приводятся многие веские свидетельства христианских ученых об употреблении евреями христианской крови и не только с религиозной целью, но и для многих других причин. Так, евреи излечивают себя христианскою кровию от разных природных болезней, которым они подвержены, именно: от парши, чесотки, зловония во рту и т. п. По свидетельству некоего Самуила Бренца – выкреста из евреев, евреи употребляют христианскую кровь в разных нуждах и обстоятельствах. Вот что он говорит в своем сочинении под заглавием «Снятие евреями змеиной кожи», т. е. раскрытие и опровержение клеветы и хулы на И. Христа о возможности употребления евреями христианской крови: «Когда беременная еврейка не может разрешиться от бремени, то раввин берет три куска пергамента, выделанные из кожи оленьей самки, пишет на них (что – не сказано) и полагает один из этих кусков на голову, другие два на руки больной».

– Но какою жидкостью он пишет на пергаменте – это евреи скрывают; впрочем, я думаю, что они, может быть, пишутся кровию христиан.

– Слышите, – сказал председатель, – что говорит собрат ваш? Верите ему?

– Нет, не верю. Я считаю это вымыслом.

– А что ж, очень может быть, – поддержал речь председателя жандармский офицер, – что евреи для излечения себя от вышеупомянутых болезней употребляют христианскую кровь. Я замечал, что большая часть из них имеет парши и чесотки, недаром их называют пархатыми.

Товарищу моему А. Т., должно быть, очень не понравилась речь офицера, и он вмешался в наш разговор, и, обратясь к нему, сказал:

– Помилуйте, как можно так говорить, что все евреи пархаты и что им необходима для излечения христианская кровь? Вот я, бывший еврей, но парши, как изволите видеть, не имею, – при этом он нагнул голову, – Бог миловал и от чесотки, и что за бальзам – христианская кровь, чтобы ею можно было лечить прирожденные евреям болезни?! Подумайте только то, сколько бы потребовалось христианской крови, если бы все пархатые и чесоточные евреи стали бы ею лечиться?

Офицер, желая поддержать сказанное, обратился ко мне с вопросом

– Скажите, пожалуйста, не обижаясь, у вас были эти болезни?

– Да, были и не отрицаю, что многие евреи пархатые и чесоточные, но никак не могу допустить, чтобы эти болезни были прирожденны еврейскому племени, и чтобы невозможно было вылечиться от них без христианской крови. Доказательство тому на лицо: я, как и многие другие еврейские мальчики, живя дома, страдал чесоткою и паршею, но, поступив в школу кантонистов, где начальство, заботясь о нашем здравии и чистоте тела, наблюдало, чтобы дядьки мыли нас чаще в бане, и мы скоро очистились от называемых вами прирожденных болезней, и, заметьте, излечились без христианской крови. Тоже можно сказать о всей еврейской нации.

Многие евреи, правда, страдают чесоткою, паршею, но болезни эти, повторяю, не прирожденны, они гнездятся у них, благодаря неряшливому образу жизни. Как не быть им, и особенно фанатику-хасиду, пархатым, когда голова его вечно преет под эрмолкой и не чешет ее целую неделю, только по наступлении шабаша вычешет, и то не ради плотской чистоты, а ради священного дня – субботы. Что упомянутые болезни не прирождены евреям, подтверждается, наконец, и тем, что многие образованные евреи, не придерживающиеся порядка талмудической жизни, не имеют паршей.

– Ну, это так, – сказал председатель, – а что скажете относительно Самуила Бренца, утверждающего, что пергаментные записки, возлагаемые на трудно разрешающуюся еврейку, написаны, должно быть, христианскою кровию?

– Смею уверить ваше превосходительство, что это тоже чистейшая ложь; разве можно дать веру человеку, который придает спасительную силу какой-нибудь пергаментной записке потому только, что она написана, какою-то жидкостью, сам не знает какою, а только думает, что христианскою кровию. Как основать на таком шатком доводе обвинение, что еврейские женщины при трудных родах употребляют христианскую кровь?

– Я полагаю, что этот крещеный еврей Бренц был большой невежда в еврейских обрядах. Он, должно быть, что-то видел дома, совершающееся при родах женщин, видел и записки, но, не имея надлежащего понятия о них, путал Бог весть что. На самом же деле записки не пергаментные (только сверток Пятикнижия пишется на пергаменте), а простые бумажки, и не кладутся на голову и на руки трудно разрешающейся еврейки, а прилепляются или пришпиливаются булавкою к занавеске каждой еврейки-родильницы. Пишутся записки, конечно, не кровию христиан, а чернилами, и вот именно что: «махшейфо лой сехае», чародей да не живет у нас, у израильтян, т. е. да истреблен будет такой из среды народа Божия.

– Не понимаю, – сказал председатель, – какой смысл имеет тут записка?

– А вот какой: евреи убеждены, что когда родится человек – израильтянин, то враг рода человеческого, ищущий гибели нашей, хочет погубить рожденного ребенка и может совершить это с помощию злого человека – чародея, и вот, чтобы заградить входа, вражеской силе диавола, и налепливаются записки с священными словами на занавес родильницы; но чтобы клали их на голову трудно разрешающейся женщины – ложь! Убедиться в истинности моих слов не трудно: в настоящее время евреи везде живут и нередко повивальные бабки – христианки, помогают их женам при родах; спросите их, и я уверен, что они отвергнут выше сказанное Бренцем, а подтвердят мои слова, что простые бумажки, написанные не кровию, а чернилами, прилепляют к занавеске.

Есть, правда, способ, придуманный раввинами к облегчению трудно разрешающихся от беременности, но не такой, какой передает Самуил Бренц, а вот какой: в комнату больной приносят из синагоги «Тору» – Пятикнижия, и прочитывают некоторые места определенной молитвы, в которой часто повторяется 20 псалом; этот обычай я видел сам, будучи евреем, но чтобы практиковалась в подобных случаях христианская кровь, я не видел и видеть нельзя, так как, это не делается – Бренц лжет. Да и ни в каких других случаях евреи не могут по закону употреблять христианской крови.

– Все вы твердите нам, – возразил недовольным тоном председатель, – что евреям не нужно христианской крови и что они ее никогда не употребляют, а христианские писатели, касающиеся того дела, утверждают, что евреи употребляют христианскую кровь при совершении своих обрядов и в разных других случаях. Об этом говорится во многих судебных актах: существует немало исторических данных, свидетельствующих, что евреи везде обвинялись в употреблении христианской крови. Во всех странах мира их преследовали за это, изгоняли из страны в страну.

– Ваше превосходительство, гонение не есть еще такое доказательство, чтобы могло подтвердить виновность евреев; если обвинения были такого свойства, как вышеупомянутые, что у них существуют тайные болезни, от которых нельзя будто бы излечиться без христианской крови, и что при трудных родах необходима кровь христиан, то такое обвинение – очень плохое доказательство; оно скорее может служить в осуждение обвинителей, чем обвиняемых.

Председатель молчал, поглядывая на г. Костомарова, как бы прося его слова.

Костомаров, не задумываясь, спросил меня:

– А читали ли вы то, что писал о тайных еврейских болезнях крещеный еврей Франциско из Пианченцы около 1630 г.?

– Нет, не читал, – ответил я.

– А вот, если бы вы читали, то, может быть, иначе смотрели бы на дело и дали бы веру, что говорят и пишут христианские ученые и заметьте, что они пишут со слов крещеных евреев, утверждающих, что евреи употребляют христианскую кровь для явных и тайных болезней. Так, например, один немецкий писатель в своем сочинении под заглавием «Основательное и истинное повествование об одном еврее, именем Ахасферес», передает сказание Франциско о всех подробностях страданий Спасителя, как каждое из 12 колен израильских над Ним надругалось, и какое страшное наказание получили и получают поныне каждое колено за Христоубийство: «Евреи из колена Рувима, – говорит Франциско, – схватили Спасителя в саду и били Его; в наказание за это высыхает в течение трех дней всякая зелень, к которой они прикасаются своими руками. Евреи из колена Симеона пригвоздили Его ко кресту (известно, что это сделано вовсе не евреями, а римскими воинами); в наказание за это они (т.е. потомки их) ежегодно в течение четырех дней получают раны на руках и на ногах, из которых с утра до вечера течет кровь. Евреи из колена Левиина били Спасителя и плевали ему в лицо; в наказание за это они не могут плевать на землю чрез свою бороду. Евреи из колена Завулонова метали жребий об одежде Спасителя: в наказание за это они ежегодно 25 Марта получают раны во рту, и с утра до вечера выплевывают кровь. Евреи из колена Иссахарова привязали Христа к столбу и секли Его (какой вздор!); за это они также 25 Марта получают многочисленные язвы на теле, из которых с утра до вечера течет кровь. Евреи из колена Данова кричали: «Кровь Его на нас и на чадах наших»; в наказание за это у них каждый месяц открываются на теле раны, из которых вытекает кровь, и от них в течение недели распространяется такое зловоние, что они принуждены бывают скрываться и не раньше могут освободиться от этого зловония, как после помазывания своего тела христианской кровию. Евреи из колена Гадова плели терновый венец и надвинули его на голову Спасителя до самого мозга; в наказание за это каждый из их потомков получает ежегодно 15 наростов на голове и затылке. Эти наросты причиняют им сильную боль; из них с утра до вечера течет кровь, которая, обагряя лицо их, падает на землю. Евреи из колена Ассирова били Спасителя по щекам: в наказание за это у них правая рука четвертью короче левой.

Но больше всех досталось евреям из колена Неффалимова: эти последние посадили своих детей в свиной хлев и приучили их кричать и хрюкать по-свиному в то время, когда Спасителя повели мимо, намереваясь тем ввести Его в искушение.

Когда Иисуса Христа повели к первосвященнику Каиафе, то дети, заключенные в свином хлеве, начали хрюкать и кричать, после чего Неффалимляне спросили Иисуса Христа: знает ли Он, кто находится в этом свином хлеве? Тогда Христос на это ответил: «Это ваши дети», а они сказали: «Ты неправду говоришь, там свиньи». На это Христос им сказал: «Если это свиньи, то пусть они будут и останутся свиньями». И дети действительно превратились в свиней и начали хрюкать, как настоящие свиньи. В наказание за этот поступок со Спасителем все евреи из колена Неффалимова имеют четыре больших свиных зуба, свиньи уши и воняют, как свиньи.

Евреи из колена Иосифа ковали гвозди для распятия Спасителя и сделали оконечность гвоздей тупыми, по совету одной женщины своего племени, для того, чтобы увеличить страдания Христа, когда будут их Ему вбивать в голову. В наказание за это все женщины этого колена с 33-летнего возраста всегда имеют по ночам во сне множество живых червей во рту. Евреи из колена Вениаминова поднесли Спасителю губку, напитанную уксусом и желчью; в наказание за это они никогда не могут смотреть на воздух, постоянно чувствуют жажду, и когда хотят говорить, то у них изо рта выскакивают червяки».

Вот те тайные болезни, которым евреи подвержены и от которых они, по уверению Франциско, лечатся кровию христиан.

– И вы, не шутя, этому верите, потому только, что эту диковинку сообщил немец со слов крещеного еврея? Но разве немец и еврей, хотя бы крещеный, не могут сообща лгать? Вдумайтесь хоть сколько-нибудь в эти слова и увидите, какая тут бездна лжи. Прежде всего, представляется странным рассказ Франциско о деятельном и общем участии всех 12 колен Израиля, находившихся, будто бы, при крестном страдании Спасителя, а также и слова, произнесенные будто бы каждым из колен, (точно Франциско стоял, при крестном страдании и все слышал). В самом деле, откуда мог Франциско заимствовать такой рассказ: ни в Евангелии, ни в Талмуде не говорится об этом, да и в истории, думаю, нет ничего подобного, и быть не может, ибо во время земной жизни Спасителя и при страданиях Его, как это хорошо известно, не было уже 12 колен, и что тогдашнее еврейское народонаселение Палестины было потомством из возвратившихся из Вавилонского плена остатков только двух колен Иудина и Вениаминова: откуда же, повторяю, взялось 12 колен, которые бы так издевались над Господом Иисусом Христом и получили бы за это такие казни, которые чуть ли не превосходят Египетские? Не вздор ли это! Но если даже допустить, что во время страдания Христа, в Палестине находились израильтяне из всех 12 колен и участвовали в распятии Спасителя, то как мог каждый израильтянин знать, из какого колена он происходит: ведь древнее разделение колен исчезло еще задолго до Рождества Христова. Как хотите думайте, а по-моему рассказ Франциско представляется столь ложным, что не стоило бы на него возражать; но чтобы вы не думали, что слова, которые он влагает в уста каждого колена, в действительности произнесены во время страдания Христа, то считаю не лишним в общих чертах просмотреть сказания Франциско и дать на них краткий ответ. Все колена Израиля, как видно со слов Франциско, получают видимый отпечаток гнева Божия: у одних делаются раны на руках, у других, делается рана во рту, у третьих бывают неисцелимые раны на теле, из которых кровь течет целую неделю в распускает такое зловоние, что принуждены бывают скрыться, и не раньше могут освободиться от зловония, как только после помазания своего тела христианскою кровию. На самом же деле такие сказания Франциско не подтверждаются ни учением талмуда, ни жизнью евреев, и мудрено верить, чтобы у евреев существовали такие ненормальные болезни. Так, например, Франциско говорит, что евреи из колена Ассирова били Спасителя по щекам, и за это у них правая рука сделалась короче левой. Можно ли этому верить? Миллионы евреев живут в России, и никто не замечает, чтобы у кого-нибудь из них были такие физические недостатки. Уж если бы у чад Израиля из упомянутого колена на самом деле была правая рука короче левой, то не для чего было этим евреям, состоящим на рекрутской очереди, рубить себе пальцы, портить глаза с целью, чтобы избегнуть военной службы, достаточно было бы такому заявить в приемном присутствии о своем телесном недостатке, что вот, де, у меня правая рука четвертью короче левой, и он был бы освобожден. Не преминули бы заявить о своих болезнях и другие чада Израиля, например, из колена Гадова, у которых будто бы вырастают ежегодно по пятнадцать наростов на голове и затылке, чтобы избавиться от военной службы. Но ни тот, ни другой еврей никогда не упомянули о своих ужасных болезнях; не значит ли это, что таковые у евреев не существуют. Но страннее всего представляется наказание, понесенное, по сказанию Франциско, коленом Неффалимовым за свою неблаговидную выходку против Иисуса Христа (что посадили детей в свиные хлева и научили их хрюкать по-свиному). Евреи из этого колена, как уверяет Франциско, имеют четыре больших свиньих зуба, свиньи уши и воняют, как свиньи. Довольно: нет больше сил передавать и разбирать баснословные сказания Франциско. Стыдно, право, становится, когда слышишь от христианских ученых такие вещи, и что они дают веру всему тому, что им скажет какой-нибудь Франциско.

Костомаров, поняв, конечно, смысл моих слов, не остался в долгу, он сказал и свое сильное историческое слово:

– Вы думаете нас пристыдить, что не знаем жизни евреев, но разве мы – евреи, чтобы могли вполне знать всю внутреннюю жизнь евреев со всеми их недостатками и тайными болезнями: нам говорил об этом ваш же собрат – крещеный еврей, и мы готовы ему верить и имеем основание к тому: в книгах Моисея сказано, что Бог за нечестие Израиля поразит его ужасными язвами, даже такими проказами, о которых упоминает Бренц и Франциско – чесоткою и паршою¹⁰. И что особенно смущают вас слова ученого Франциско?

– Хорош он ученый, что не знает того, что никогда не было колена Иосифа, и что потомки патриарха Иосифа разделены были на колена Ефремово и Манассиино. И такому-то человеку верят, что евреям нужна христианская кровь.

– Но разве один Франциско говорит об этом, – продолжал К, – многие христианские ученые говорят об употреблении евреями христианской крови. Я вам как-то уже раз говорил, что история обвинения евреев в употреблении христианской крови берет начало с весьма древних времен; еще с тринадцатого века римляне стали их обвинять в этом преступлении. Правда, что римляне, будучи язычниками – идолопоклонниками, обвиняли и христиан в употреблении человеческой крови, и христиане много выстрадали за это обвинение, но то было кратковременное обвинение: как скоро эти идолопоклонники просветились верою Христовой и крест восторжествовал, то обвинение на христиан рушилось, и нет больше помину об этом. Евреев же непрерывно в течение многих веков обвиняли и поныне обвиняют в употреблении христианской крови.

Заметьте, что их везде за это страшно преследовали. Так, в 1183 году в Орлеане и Блоа разнеслась молва, что евреи распяли младенца в Понтуазе; ребенок, называвшийся Ричардом, причислен был к лику мучеников и схоронен в монастыре Св. Девы, в Париже, а евреи выгнаны были совершению из этого края. В Англии народ преследовал евреев еще яростнее.

В Линкольне в 1225 году с быстротою молнии распространилась молва, что десятилетнее дитя, по имени Гион, убежало в еврейский квартал и было там убито. Когда тело дитяти было найдено, его перенесли в церковь, и вскоре над гробом мученика начались, будто бы, совершаться чудеса, и на смерть его появилось множество стихотворений и духовных кантат.

Происшествие это взволновало народ, он бунтовался и требовал мщения, и желал, чтобы преступники были наказаны смертию; общая ненависть к евреям была до того велика, что их всех обвиняли; квартал, в котором евреи жили и в котором заперлись от нападения черни, был окружен вооруженными людьми.

Раввин, дом которого выбрали театром мщения, был взят приступом, а владелец его – привязан к хвосту лошади, которая тащила его по улицам Линкольна. Чернь потом повесила его уже мертвого. Многие евреи скрывались, а большая часть бежала, но те, которые попадались в руки черни, подвергались такой же участи, как и раввин. Чернь не внимала даже голосу проповедников церкви. Такие действия против евреев повторялись беспрерывно в продолжении нескольких веков. Каждая страна в Европе сохраняет в своих преданиях и архивах факты об убийствах, подобно тому, как в Линкольне.

Тяжело становится на душе слышать о таких бесчеловечных поступках, но я нисколько не удивляюсь тому, что евреев везде так страшно преследовали и ненавидели. Народ израильский со всею отличительною чертою образа жизни и исполнением своеобразных талмудических обрядов, на которые с недоумением и предосудительностью взирали иноверцы, не может снискать к себе сочувствия. С другой стороны, становится понятным обвинение евреев в употреблении христианской крови и по следующему: если язычники в былое время преследовали невинных христиан и также убивали их за мнимое употребление при Богослужении человеческой крови, то должно ли удивляться тому, что впоследствии те же язычники, хотя сделавшиеся уже христианами, перенесли эти обвинения на своих недругов – евреев. Достаточно было в средние века, которые не благоприятствовали для евреев, рассказать какому-нибудь фанатику черни, привыкшей к кровопролитию, о страданиях и мучениях Спасителя, чтобы вызвать в них гнев и мщение к потомкам Его убийц. Но выводить из этого заключение, что евреи виновны в употреблении христианской крови, не следует и не должно.

Председатель гневным тоном сказал:

– Уж не слишком ли вы уверены в невиновности своих собратов, что так смело защищаете их и говорите нам, что их и судить не должно. Прошу вас впредь так не выражаться. По моему убеждению, дела евреев таковы, что они достойны суда: не может быть, чтобы их везде обвиняли напрасно. Только один голос с неба мог бы меня убедить в невиновности жидов.

После таких грозных настойчивых слов мне приходилось замолчать и просить Бога, чтобы Он возвестил истину ожесточенному П.С. В это время дежурный пристав принес в присутствие большой пакет и передал его председателю, который, раскрыв его и увидев Брошюру, спросил: «От кого?»

– С почты доставлено, – ответил пристав, – а от кого неизвестно.

Председатель, прочитав несколько слов на одной, другой странице, крикнул:

– Вот что жиды придумали: в защиту своих братьев мне прислать, известную книжку (о Велижском деле), трактующую об их невиновности. Это вот в вашем духе, сказал он, обращаясь ко мне.

– Осмеливаюсь, ваше превосходительство, спросить: что тут говорится?

– А вот что, – ответил председатель, – указом Блаженной памяти императора Александра Благословенного воспрещается верить обвинениям посредством доносов неблагонамеренных людей, о том, что евреи употребляют христианскую кровь.

– Вот, ваше превосходительство, и голос неба, точно Ангела, голос правдивейшего человеколюбивейшего Монарха, которому нельзя не верить.

Теперь я спокоен и очень благодарен вашему превосходительству за раскрытие и подтверждение той истины, в которой я был убежден, что евреям не нужна христианская кровь. Может быть, мне больше уже не придется говорить и доказывать невиновность евреев.

И действительно не пришлось. Расстроенное здоровье мое с каждым днем ухудшалось настолько, что я уже не мог ходить в следственную комиссию: я был поражен параличом оконечностей ног и отправлен в городскую больницу.

В ней я был только телом, а душою витал в комиссии и постоянно думал, что там творится, и только спустя месяц я кое-что узнал от товарища моего Т. Он, навестив меня и выслушав мое замечание, сделанное ему за то, что забыл больного, сказал:

– Не до тебя было мне, друг мой. Знаешь, где я находился?

– В комиссии, – ответил я.

– Да, днем в комиссии, а ночью в тюрьме.

– Это за что и к чему?

– А для пользы нашего дела по комиссии.

– Я с председателем придумал такую штуку, чтоб меня посадили в тюрьму в отдельную камеру, близ главного преступника – Янкеля, чтобы я мог перекликаться с ним и узнать что-нибудь от него. И действительно я перекликался и всячески старался узнать о его виновности, но ничего не узнал. Янкель твердил одно, что он страдает невинно. То же говорили и другие евреи-арестанты.

– Не умную же вещь придумал ты, брат, с председателем – повергнуть себя в тюрьму, не зная, зачем.

Стало быть, председатель не очень-то уверен в виновности здешних евреев, иначе незачем ему было после столь долгого исследования дела и уверенности в совершенном евреями преступлении, доискиваться в тюрьме фактов о их виновности.

Этим вскоре и закончилась вся драма судебной комиссии, так как самого председателя отозвали в С.-Петербург, а назначили другую комиссию, под председательством действительного статского советника Гирса.

Когда приехала эта комиссия в Саратов, и что в ней творилось, мне было неизвестно, и только после я кое-что узнал. По выходе из больницы, таким же больным, как поступил в нее, я приютился к знакомому лицу Статского Советника Мензенкампфу, у которого прежде жил в качестве домашнего учителя.

Однажды приехал к нам частный пристав, тот самый, который находился при прежней комиссии, и спросил:

– Здесь учитель Алексеев?

– Да, здесь, – ответил случившийся тут сам Мензенкампф.

– Председатель комиссии по еврейскому делу действительный статский советник Гирс желает их видеть.

– Но как он пойдет такой больной? – ответил Мензенкампф.

– Я бы свез его спокойно, – сказал пристав.

Я изъявил согласие ехать. Когда я приехал в комиссию, председатель, увидев меня больного, поддерживающегося на костылях, сказал:

– Извините, пожалуйста, что я утруждал вас: вы очень мне нужны. Усадив на диван, он спросил:

– Вы занимались переводом писем и книг, отобранных у обвиняемых евреев?

– Да, я, ваше превосходительство.

– Скажите мне откровенно, какое значение даете вы делу, над которым трудились, и каков ваш взгляд на преступление, в котором обвиняются бывшие единоверцы ваши – евреи?

– Признаюсь, ваше превосходительство, что я из следственной комиссии ничего такого не вынес, чтобы могло хоть сколько-нибудь меня убедит в виновности евреев. Правда, что предместник ваш H.С. постоянно утверждал, что убийство, совершенное здесь над двумя христианскими мальчиками – дело евреев, ссылаясь на свидетельские показания, данные здешним солдатом гарнизонного батальона из поляков Богдановым, но показание это столь шаткое, что в нем можно усумниться; известно, что свидетель Богданов ни одним словом не заикнулся о совершенном убийстве евреем Янкелем, когда весь Саратов был взволнован этим страшным событием. Молчал он и тогда, когда местный следователь г. Волков, ведя долго следствие, собирал всех солдат из евреев, доискивая между ними следы преступления, на том основании, что над убитыми мальчиками было совершено обрезание. И только через полгода, он, Богданов, объявляет, что преступление совершено старым евреем Янкелем при его участии. И при каких обстоятельствах он объявляет: когда он явился в казарму, после дневного пьянства, унтер-офицер хотел его арестовать. Богданов кричит: «Не смеешь! Я хочу открыть еврейское дело». Его препроводили в следственную комиссию, и он свидетельствовал о совершившемся преступлении. Потом Богданов неоднократно изменял свое показание и даже в конце совсем отвергал то, что им было заявлено вначале. Как такому человеку верить?

Но это для меня, ваше превосходительство, второстепенное дело. Мне особенно казалось странным то, что Н.С. почти в каждом еврейском письме и книге, найденных у евреев и переведенных мною, видел чуть ли не явные улики преступления и очень не доволен был, когда я не соглашался с его взглядом.

– Мне не нужна угодливость, – сказал председатель спокойным тоном, – я желал бы от вас, как христианина из евреев, которому небезызвестна жизнь евреев, узнать только одну правду: употребляют ли евреи христианскую кровь для религиозных целей?

– Нет, не употребляют. Я рожден евреем, жил 15 лет среди евреев, видел все обряды, совершаемые в синагоге, и сам со всею точностию исполнял каждый обряд, но, поистине говорю, не видел, чтобы евреи употребляли кровь христиан. Много нужно бы говорить об этом, но...

– Не стесняйтесь, – сказал председатель, – ни в чем, говорите все, даже то, что могло бы служить в пользу невиновности евреев, только говорить сущую правду.

Ободренный таким задушевным словом, я высказал свой взгляд на обвинение евреев в том духе, в каком говорил в предыдущей комиссии.

– Так, по-вашему, выходит, – сказал председатель, – что обвинение солдата здешних евреев в убийстве 2-х мальчиков не заслуживает доверия, но ведь обвинение это поддерживал и родственник главного преступника – крещеный еврей? Что вы на это скажете?

– Ваше Превосходительство, это обвинение могло бы иметь значение, и против его я не стал бы возражать, если бы оно не сопровождалось особенностями жизни евреев. Известно, что упомянутый вами обвинитель прервал всякую родственную связь с обвиняемым с того момента, когда первый решился оставить иудейство и перейти в христианство. Вы не можете себе представить, какая страшная буря негодования поднимается между евреями некрещеными и крещеными. Первый готов второго, принявшего христианство, утопить, как говорится, в ложке воды, а последний, терпя часто обиды от некрещеного, не прочь при случае мстить ему, что здесь и случилось; при таких условиях обвинение, последовавшее хотя бы от родственника, становится сомнительным.

– В обвинительных актах, – продолжал председатель, – есть такие факты, которые немало свидетельствуют о виновности подсудимого, например, обрезание евреями, совершенное по закону еврейскому.

– Ваше Превосходительство, один Бог знает, кем и для чего совершено обрезание; оно как будто бы представляется чистым делом евреев, так как закон Моисея предписывает одним евреям обрезание; но опять подумаешь: разве закон Моисея учит Израиля похищать чужих детей и совершать над ними обрезание и потом убивать? Ведь тут двоякий грех: воровство и убийство, что строго воспрещается законом Моисея; может ли истинный израильтянин вопреки закона совершать такое ужасное дело?

– Я согласен с вами, – сказал председатель, – что Моисей не учит Израиля совершать убийство, но талмуд, проповедующий ненависть к иноверцам, мог учить этому. Многие христианские ученые, и даже некоторые крещеные евреи, ссылаясь на талмуд, допускают возможность употребления христианской крови евреями.

– Смею уверить, ваше превосходительство, что во всех 20 фолиантах, составляющих талмуд, нет ни одного повеления раввина, в силу которого евреи могли бы совершать убийство и еще с религиозной целью; это поистине величайшая клевета на Израиля и на его учителей веры.

– Как могли раввины, составители талмуда, эти строгие блюстители буквы закона Моисея, дозволять евреям делать то, что строжайше запрещено Моисеем!? Хотя известно, что раввины расширили некоторые узаконения и повеления Моисея, но сущность этого учения осталась та же. Ни один раввин не позволил себе учить тому, что запрещает Моисей и уничтожить то, что заповедано Моисеем. В доказательство приведу следующее: Моисей запрещает употреблять кровь, наблюдай, говорит он, чтобы не есть крови, потому что кровь есть душа; не ешь души вместе с мясом, выливай ее на землю¹¹.

Раввины до того расширили эту заповедь, что еврей не съест куска мяса, не удалив предварительно всю кровь из него. Предписания Моисея и талмуда, относительно запрета употребления крови так священны для евреев, что, во-первых, иудей, вкушающий кусок хлеба и, заметив следы крови из своих же десен на съедаемом хлебе, срезывает следы крови с хлеба и тогда только доедает его;

во-вторых, употребление крови в пище считается таким грехом, как идолопоклонство, которое евреи ненавидят;

в-третьих, евреи до такой степени боятся крови, что хоронят убитого человека в том же самом платье вместе с кровию;

в-четвертых, евреи имеют столь сильное отвращение к убийству и

крови, что наименовали 30 сребреников, возвращенных им Иудою, кровавыми деньгами и не согласились принять их в храмовую кассу (Мф.27: 3–9).

Это уже одно, кажется, может убедить в лживости обвинений, возводимых на евреев, относительно употребления христианской крови. Я имею полное основание утверждать, что евреи далеки от того, чтобы мучить и убивать христианских детей; они, как мне известно, считают великим грехом убивать и зверя, и даже мучить животное; когда еврейский мальчик начнет мучить кошку или птицу, то отец непременно скажет ему «царь балахаим» – грех мучить то, что имеет жизнь, и настоит на том, чтобы животное было освобождено. Как же израильтянин, учащий сына своего щадить животное, позволит себе мучить христианское дитя?!!

– Нет ли между евреями, – сказал другой член, полковник Га...н, таких фанатиков – сектаторов, которые бы считали богоугодным делом приносить христианское дитя в жертву, думая этим подражать патриарху своему Аврааму, намеревавшемуся принести своего сына в жертву?

– Такой секты, которая бы видела спасение в крови, у них нет: никакой еврей не решится на человеческое жертвоприношение. Еврей хорошо знает, что Бог только испытал веру Авраама и не желал крови его сына, знает израильтянин и то, какие жертвы предписаны были ему законом Моисея: волы, тельцы, козлы, голуби, но никак не люди. С какой же стати стали бы современные евреи красть чужих детей и приносить их в жертву? Неужели евреи так глупы, что не понимают, что такие жертвы не могут быть угодны Богу. Тем более они не могут этого сделать, что считают христиан «трефными» – скверными, нечистыми, а кровь их «тумо» – порочною. Ну, мыслимо ли, повторяю, израильтянину искать спасения в таких жертвах?

В течение почти 12 столетий после появления христианства, христиане не питали ни малейшего подозрения, будто бы евреи употребляют христианскую кровь.

Во времена языческих римских императоров кровь христианских мучеников текла потоками. Зачем же евреи не похищали и не убивали христианских младенцев, не собирали крови их в то время, когда кровь эта так мало ценилась? Отчего, наконец, никто в течение 12 столетий не находил ни одного христианского младенца, изувеченного или распятого евреями, как это, судя по рассказам, часто случалось впоследствии?

Ни один из христианских писателей первых веков церкви, которые так часто и так много полемизировали против евреев и еврейства, не знает ничего о подобных поступках со стороны евреев, чтобы они употребляли христианскую кровь. Даже блаженный Иероним, имея частые сношения с евреями, у которых он изучал еврейский язык, долго живший в Палестине, среди еврейских общин, и знавший хорошо обряды и вероучения евреев, даже этот учитель церкви, который вообще так энергически писал против евреев, и он ничего не знает о подобных действиях евреев относительно христиан. Еще более, – даже Св. Епифаний, который, как полагают, сам был крещеный еврей и, следовательно, хорошо знал обряды своих прежних единоверцев, против которых он так много полемизирует в своем сочинении против еретиков, и он ничего не знает о том, будто бы евреи имеют надобность в христианской крови.

Наконец, считаю нужным сказать и то, что если бы между евреями были такие сектанты, которые бы убивали христианских детей и пили бы их кровь, то неужели же все прочие евреи, так много пострадавшие из-за этого обвинения, не указали бы на них, как на прямых нарушителей закона Иеговы, чтобы избавиться однажды навсегда от таких обвинений. Все это, по-моему, свидетельствует о невиновности евреев.

Председатель слушал все с должным христианским вниманием и ни единым обидным словом не возражал, напротив, он нередко ободрял меня в словах, а в конце долгого моего рассуждения обратился к члену и сказал:

– Как вы думаете, ведь он рассуждает, как настоящий христианин и по-христиански: я не могу думать, чтобы в его словах было пристрастие.

Я поклонился гуманному председателю и сказал:

– Да судит меня Бог, если я сказал неправду.

После долгого собеседования я просил председателя отпустить меня домой, так как болезненное мое параличное состояние не позволяло мне долее сидеть.

Председатель, выразив сожаление, что не может далее со мной вести беседу, приказал отвезти меня домой в своей карете и просил, если можно будет, приехать к нему еще раз.

Я изъявил готовность потрудиться во всякое время.

На другой день, я опять приехал к председателю и рассуждал немало с ним по тому же предмету, переводил и некоторые письма, и места из Талмуда, которые считались почему-то подозрительными и в которых, конечно, ничего предосудительного не нашлось.

Этим и закончилась вся моя скромная деятельность во второй следственной комиссии.

Каковы были дальнейшие труды этой комиссии в Саратове, мне было неизвестно, так как я по болезни не мог более пребывать в ней.

Я не знал также долго и результата ее, и только спустя год, в 1856 году, я узнал об участи подсудимых евреев из решения Сената по сему делу. Все обвинявшиеся евреи были освобождены из заключения, вследствие недоказанной виновности.

А рядовой из поляков Саратовского гарнизонного баталиона Антон Богданов, признавшийся виновным в сообщничестве убийства двух мальчиков с получением будто бы за то денег от евреев, был лишен всех прав состояния и сослан в каторгу на десять лет. Не избегли подобной участи и другие свидетели.

Вот все, что я мог рассказать о Саратовском деле.

Когда я покончил в комиссиях с еврейским вопросом по Саратовскому делу об обвинении евреев в убийстве христианских детей и употреблении крови, я думал, что навсегда покончил с этим вопросом и что более мне не придется о нем и говорить, но я жестоко ошибся.

Злосчастный вопрос этот для меня как бы только народился, стал со мною жить и неотвязно требовал себе решения. В каком бы городе я ни поселился (а мне приходилось жить во многих городах), с кем бы ни познакомился, но как только, бывало, зайдет речь о том, употребляют ли евреи христианскую кровь, и лишь только собеседник узнает, что я участвовал в Саратовской комиссии по этому делу, то не преминет спросить, каково мое мнение об этом событии.

Я, конечно, высказывал свой взгляд, как и раньше, что евреи не употребляют крови. И что же в ответ приходилось мне слышать? В большинстве говорили то же, что в комиссии, о возможности употребления евреями христианской крови.

Слушая подобные голословные обвинения, мне, по чувствам христианской любви к ближним, как-то больно становилось за участь евреев; мне думалось, случись завтра где-нибудь происшествие, подобно Саратовскому, и горе евреям, их первых привлекут к суду, явятся тотчас свидетели, подобно Саратовскому Богданову; не будет недостатка в уликах, всплывут наружу факты из архивов в виде тех, что евреям необходима христианская кровь для излечения тайных болезней, и благодаря всему этому многие евреи очутятся в тюрьме¹². Размышляя об этом, я готов был следовать примеру древних пророков, возвещать во всеуслышание везде об истине, которую передавал в Саратовской комиссии; но, думал, кто поверит мне, и кто внемлет голосу моему, не останется ли он гласом, вопиющим в пустыне. Поэтому я счел за лучшее передать посредством печати то, что написано было, относительно этого предмета задолго до меня многими достойными и более сведущими меня христианами.

Я проследил многое, что писалось когда-нибудь об употреблении евреями христианской крови, (особенно в 1860 году, вскоре после Саратовского события, и в 1879 году после Кутаисского происшествия), – все это дало мне такой материал, что передаваемое мною достойно того, чтобы было прочитано христианами, любящими знать правду и истину. Начну с того, что впервые удалось мне прочесть в христианских источниках, относительно обвинений, которым подвергались и христиане со стороны язычников, обвиняющих их в убийстве детей и употреблении, будто бы, ими крови. Строгий читатель может нам сказать: это к чему здесь? Дело идет об обвинении евреев – об этом и следует говорить.

Так-то так, но мы позволяем себе это делать в виду того, что защита отцов Церкви, христиан первых веков, от обвинении имеет важное значение к рассматриваемому нами предмету и может в свою очередь многое выяснить. Итак, позаимствуемся их поучительным словом. Вот что, например, Св. Иустин во второй апологии, поданной Римскому Сенату, говорит¹³: «Злые демоны возбудили некоторых дурных людей и на такой поступок, что, умертвивши некоторых из нас по злобной клевете, на нас возведенной, влекли на пытки рабов наших, детей и женщин и ужасными мучениями принуждали их возводить на нас те баснословные преступления, которые сами делают явно».

Поскольку же за нами нет ни одного из таких преступлений (убийство детей), то мы не заботились о том, имея Бога нерожденного и неизреченного, свидетелем мыслей и действий. Ибо почему бы нам и всенародно не признавать таких дел добродетелями и показывать, что они суть Божественное любомудрие, говоря, что, умерщвляя детей, мы совершаем таинства Кроноса, упиваясь, как говорят, кровию, делаем то же, что вы почитаемому вам идолу, которого вы обливаете кровию не только бессловесных животных, но и людей, совершая сие возлияние крови умерщвленных жертв чрез знаменитейшего из вас и благороднейшего.... Но поскольку мы убеждали удаляться и от таких постановлений и от тех, которые их исполняют и подражают исполняющим, как это делаем и теперь, посредством сих же самых слов, то на нас всячески нападают. Но мы о том не заботимся, поскольку знаем, что правосудный Бог все видит. И что если бы и теперь кто-либо, взойдя на какое-нибудь возвышенное место, воскликнул трагическим голосом «стыдитесь, стыдитесь приписывать такие преступления невинным людям, которые нисколько тому непричастны, перестаньте, образумьтесь и проч! …»

А вот, что пишет в своей апологии в защиту невинных христиан и знаменитый Афинагор: «Мы поставляем обязанностию, говорит он, не только быть справедливыми, но и терпеливыми, и добрыми даже к врагам¹⁴. Кто, после этого, хотя немного благомыслящий, при такой нашей жизни может обвинять нас в убиении людей? А если мы не человекоубийцы, то можно ли обвинять нас в людоедстве? Ибо нельзя есть плоть человеческую, не убивши наперед человека. Пусть спросят наших врагов, которые возводят на нас такие клеветы: видали ли они когда, чтоб мы убили кого-нибудь? Я уверен, что не найдется между ними ни одного, который бы был столько бесстыден, что отважился бы сказать: я видел¹⁵. Мы имеем рабов: одни больше, другие меньше, от коих нам невозможно бы укрыться, и однакож, ни один из них даже не выдумывал на нас таких нелепостей.

Кто из подобных вам не желает видеть боя гладиаторов, или травли зверей, особенно если вы сами даете эти зрелища? А мы, будучи уверены, что смотреть из удовольствия на убийства, значит, почти то же самое, как и самим участвовать в оном, удаляемся от подобных зрелищ¹⁶. Как же мы согласимся на убийства, когда не позволяем себе даже смотреть на оные, чтобы как-нибудь не сделаться участниками злодеяний?

Как можем мы убить человека, когда мы считаем детоубийцами тех женщин, которые истребляют в себе зачатый плод, когда мы уверены в том, что они некогда дадут в этом отчет Богу¹⁷. Человек, который считает младенца, еще находящегося в чреве матери, живым существом, о котором Бог промышляет, человек, который считает детоубийством истребление, образующегося во чреве плода, такой человек не способен умертвить человека, когда он будет уже воспитан и возращен. И кто, веря воскресению мертвых, согласится сделать себе живым гробом тела, имеющего воскреснуть¹⁸.

Совершенно невозможно, чтобы мы, веря в воскресение тел человеческих, отважились есть оные, как будто они не воскреснут; невозможно, чтобы мы решились на подобное преступление, будучи убеждены, что земля отдаст некогда мертвецов, что, следовательно, и от нас Бог потребует тех мертвецов, которых мы похороним в своем чреве. Люди, которые уверены, что ничто не избежит Суда Божия, что тело будет наказано вместе с душою¹⁹ за то, что служило орудием ее пороков и страстей, такие люди не позволят себе совершать такого дела.

Но еще более замечательна в этом отношении апология знаменитого Тертуллиана²⁰. «Говорят», – пишет он, – «что мы во время наших таинств, умерщвляем дитя и съедаем его, и что после столь ужасного пиршества, предаемся кровосмесительным удовольствиям, между тем, как собаки, участники этих злодеяний, опрокидывают подсвечники и, гася свечи, освобождают нас от всякого стыда. Говорят все одно и то же. Но с тех пор, как говорят, вы еще ни разу не вздумали исследовать наших преступлений. Если вы верите им, то исследуйте же их, а если не хотите исследовать, то и не верьте. Ваше же небрежение в этом случае ясно доказывает, что в том, чего вы не смеете обличать, нет никакой правды... Остается только», – говорит он далее, – «молва, которая может обвинить нас; но свойства молвы известны всем».

Ваш поэт называет ее быстрейшими из всех зол. Почему называет он ее злом, если не потому, что она почти всегда ложна? Она такова даже и тогда, когда она возвещает истину: потому что она всегда извращает ее. Что я говорю? Молва живет только ложью: она существует только, пока ничего не доказывает: лишь только она доказана, она перестает существовать... Кто же может верить молве?

Уж наверно, не мудрец, который никогда не верит в то, что недостоверно. Как бы быстра и блистательна она ни была, как основательна она ни казалась, достоверно то, что ее производит только один человек, и что отсюда она переходит уже чрез уста и уши толпы.

Но темнота и преступность ее происхождения, при котором не было свидетелей, так покрыты окружающим ее блеском, что никому не приходит на ум поразмыслить, что источник ее мог быть осквернен ложью, а это случается часто от зависти, часто от дерзких подозрений, частью же из естественной склонности многих людей ко лжи. К счастию, нет ничего тайного, что не открылось бы: эта истина вошла у нас в пословицу. Это не без причины, что из такого давнего времени одна только молва знает о наших преступлениях. Вот единственная обвинительница, которую вы можете поставить против нас и которая поныне не могла доказать ничего такого, о чем она оповещает с такою уверенностию!

Когда я в первый раз прочел эти поучительные, правдивые речи отцов церкви, относительно невиновности христиан первых веков в убийстве детей, то невольно сказал в сердце моем: о, если бы вы, святые мужи, теперь встали бы из гробов и услышали, какие ужасные обвинения возводят некоторые христиане на людей неповинных, (разумея обвинения евреев в употреблении христианской крови), то наверное, сказали бы им то же, что говорили некогда и обвинявшим вас в этом преступлении: «Стыдитесь приписывать такие ужасные преступления людям, которые, как известно, следуют, подобно нам, закону, запрещающему убийство; такие люди не могут совершать преступления, как убийство малых невинных детей и пить человеческую кровь!»

Нам могут сказать, что приведенные защитительные речи отцов Церкви о невиновности христиан первых веков не имеют должного отношения к обвинениям нынешних евреев: нужна новейшая защита, такая, которая прямо бы говорила в пользу невиновности евреев в употреблении христианской крови. К счастию, находим и такую, да не одну. Многие папские буллы, королевские указы и указы наших Императоров единодушно защищают евреев против обвинения в умерщвлении ими христианских детей и употреблении крови, и единогласно объявляют это ложью: так, папа Григорий IX, по случаю появлявшегося обвинения на евреев в употреблении ими христианской крови, в изданной булле 1235 году, решительно опроверг его. «Тщательно исследовав дело, – говорится в булле, – папа Григорий, объявляю евреев невинными». Папа присовокупляет к этому, что обвинение есть последствие одного корыстолюбия обвинителей, которые, домогаясь еврейского богатства, злоупотребляют христианскою религией, дабы прикрыть каким бы то ни было благовидным предлогом свою алчность к еврейским деньгам. В следующем году папа писал вторично подобного содержания письма и защищал евреев от этого ложного обвинения, выращенного в особой грамоте, посланной Людовиком IX²¹. То же самое выражает папа Иннокентий IV, в 1247 году, в булле: «Archiepiscopis et Episcopis per Alemaniam constitutes». В этой булле папа жалуется на то, что разные духовные и светские князья и дворяне грабят и убивают евреев под разными ложными ничтожными и вымышленными предлогами, что они, несмотря на то, что подтверждения истин христианской религии некоторым образом почерпнуты из архива евреев, несправедливо обвиняют их в том, будто они убивают к пасхе христианских детей, что евреям строжайше запрещено законом, и что христиане злобным образом подкидывают трупы в еврейские дома, чтобы обвинять евреев в убийстве. По таким-то и подобным выдумкам, говорит папа далее, нападают на евреев вопреки всех законов и вопреки всякой справедливости, грабят, бросают в темницы, мучат и убивают их возмутительным образом, без законного обвинения, без сознания со стороны евреев, без доказательств их виновности и т. д. Папа требует поэтому, чтобы обращались с евреями кротко, по-человечески, чтобы их не удручали ложными обвинениями, и чтобы духовенство, князья и дворянство защищали их от несправедливости черни.

Подобным же образом писал в пользу евреев, по поводу этого обвинения и папа Григорий XI в 1371 году, Климент VI в 1348 году, Сикст IV в 1475 году, Павел III от 12 Мая 1540 года, Александр VII и Климент XIII.

А вот как отзывается и в наше время один из Восточных Патриархов о невиновности евреев в употреблении христианской крови, на которых вздумали возводить греки обвинения: «Суеверие – ужасная вещь», – пишет греческий Патриарх Григорий в Константинополе (в циркуляре, обнародованном в Греческом журнале «Ирида»). «К сожалению, между всеми народами Востока распространилась нелепая идея, будто евреи пьют человеческую кровь, в особенности кровь христиан, с целью заслужить чрез то благословение неба и для удовлетворения их старой ненависти к христианам. Вследствие того возникают обвинения и раздоры, нарушающие доброе согласие между жителями одной и той же страны, одного общего отечества. Еще недавно распространился слух о похищении детей, с целью дать предлог и мотив к таким подозрениям и обвинениям. Что касается нас, то эта ложная идея внушает нам отвращение, мы считаем ее предрассудком ограниченных и в вере нетвердых людей, одними словом, мы официально ее осуждаем. Мы полагаем, что каждый благочестивый христианин должен быть лучшего мнения о наших евреях-согражданах. Ни закон Моисея, ни нынешнее социальное развитие евреев, ни их природная кротость, не оправдывают таких ложных подозрений. В сношениях с евреями вы будете ценить их человеческое достоинство, как людей, созданных по образу и по подобию Божию, и древность их истории. Затем вы должны взирать на несравненную красоту и величие Евангельского совершенства Господа Иисуса Христа, воспрещающего, под страхом адских мучений, всякое оскорбление ближнего и повелевающего любить даже своих врагов. Он повелевает также, чтобы наши чистые души бросали свет на наши деяния пред людьми, дабы они познали наши добрые дела, прославляющие нашего Господа в небесах».

Дано в Патриархате нашем 18 февраля – 2 марта 1870 г. К этим правдивым голосам высших учителей церкви Запада и Востока о невиновности евреев в употреблении христианской крови присоединяют голоса лучшие короли Польши, немецкие и русские Императоры. Первый из польских государей, издавших подобные постановления, был Болеслав, Герцог Калишский Гнезденский и, по малолетству своего племянника, Beликопольский. В свой статут от 1264 года, касательно евреев, он целиком внес § 31 из статута короля Оттокара.

Постановление Герцога Болеслава было подтверждено и распространено на все Польское королевство Казимиром III Великим, 9 Октября 1134 года. В царствовании этого короля в 1347 г. некоторые интриганы обвиняли евреев в том, что они будто бы убили христианское дитя, найденное в Лобзовском лесу, в нескольких милях от Кракова. Высшее Польское Духовенство, отличавшееся тогда терпимостию и ученостию, заступилось за евреев, а произведенное, по повелению короля, публичное исследование этого дела тогдашним Канцлером королевства Яковом Мельхтоном, и человеколюбивым духовником короля Прандотою, доказало невинность евреев и обнаружило козни интриганов. Казимир велел, вследствие этого, опубликовать приведенный нами 31 § статута Болеслава особенным эдиктом по всему королевству и основал церковь в память этого события в Кракове, где невинность и истина восторжествовали над ложью и интригами. Это же постановление Болеслава подтверждено Польским королем Людовиком I в 1371 году и в 12 § Литовского князя Витольда, данного в 1408 году. Затем статуты Казимира IV, данные евреям в 1453 году, говорится в § 12: «Также постановляем, что отныне никакой христианин не должен обвинять еврея в употреблении для религиозной цели крови христиан, или гостий, в этом отношения папские декреты (Иннокентия) и законы (польские) признают евреев невиновными, и такое употребление противно их религиозным законам.

Это было и утверждено королями: Александром вначале XVI века, Сигизмундом Августом, в Петрикове в 1548 г., в 1551 году и 1571 году Степаном Баторием; в 1576 году и 1580 году в Варшаве Сигизмундом III:, в 1588 году, там же Михаилом I, в 1671 году Августом II, в 1170 году и Августом III в 1768 годах.

В других странах не менее приходилось верховным властям защищать евреев от обвинений, и они их защищали. Так, в герцогстве Нейнбургском около 1540 года, возбуждено было обвинение против евреев в убиении к Пасхе христианских мальчиков, но герцог Нейнбургский, Оттон Генрих, сильно за них заступался, так как виновность евреев не подтвердилась при следствии. По этому случаю в защиту евреев появилось анонимное сочинение, которое приписывается ученому пастору Гозиандеру и носит название: «Ein Iüdun büxlein…..».

Автор, ссылаясь на частые сношения свои с евреями и на основательное знакомство с их языком, законами и нравами, говорит, между прочим, что вечными обвинениями в детоубийстве наносится евреям величайшая несправедливость. Богатство еврея, полагает он, подаст к этому повод. Эти сказочные обвинения изобретались корыстолюбивыми и жестокими князьями, или обедневшими дворянами, или должниками евреев, с целью ограбить их. Также и герцог Миланский Галица Сфорца в своем эдикте от 19 Мая 1470 г. решительно высказывается в пользу евреев, по поводу обвинения, поднятого на евреев в разных местах Ломбардии о признаниях, вынужденных у евреев страшными муками, и берет их под свою защиту. Он ссылается на закон евреев, на показания многих достойных доверия крещеных евреев: даже он указывает на то, что обвинение совершенно неизвестно в нехристианской Турции, где живет, однакож, столько христиан.

Венецианский дож Пиэтр Мочениго в 1475 году заступился за гонимых евреев и всенародно объявил ложью и обманом обвинение против тридентских евреев в том, что они будто бы во время пасхи умертвили христианского младенца. Даже турецкие Султаны Мурад и Солиман II объявили себя против этого обвинения. Первый, когда несколько христиан в Константинополе подняли такое обвинение, велел произвести строгое исследование и когда убедился, что обвинение было решительно ложно, предписал всем властям Империи не обращать внимания на такие козни²². Солиман II высказался в этом обвинении по следующему поводу. В 1545 году несколько христиан обвиняли еврея в Амазии, недалеко от Эрзерума, в том, что христианин вошел к нему в дом и не возвратился оттуда. Подвергнутые пытке евреи показали, что они точно убили христианина; их повесили. Но обвинение это было лишь выдумкой ложных свидетелей: спустя некоторое время, мнимоубитый евреями христианин оказался в живых. Когда это дело дошло до Солимана II, он наказал клеветников, и повелел, чтобы всякое обвинение евреев в употреблении христианской крови не решалось никаким другим судом кроме дивана.

И султан Абдул Меджид, по случаю обвинения, поднятого на евреев в Дамаске, в 1840 г. издал в ноябре того же года фирман, где обвинение это названо предрассудком невежд и клеветою, и где предписывается защищать евреев от подобных обвинений. Происшествие в Дамаске побудило многих христианских ученых гласно высказываться против ложного обвинения евреев в употреблении крови, и они горячо защищали их.

Так, например, Франц Делич, ныне профессор Богословия в Лейпциге, которого между природными христианами можно считать величайшим знатоком еврейской литературы, говорил в 1840 г. проповедь в церкви Сиротского дома в Дрездене, в которой он следующим образом отозвался о процессе в Дамаске: «При моих многолетних занятиях еврейскою литературою, от меня справедливо ожидают объяснения по поводу событий в Дамаске и на острове Родосе. Хотя я давно исполнил бы эту обязанность любви, если б чувствовался недостаток в компетентных защитниках, но я не могу, однакож, пропустить промыслом Божиим доставленный мне случай, чтобы гласно выразить против этой средневековой мерзости свои убеждения. Обвинение, что евреи примешивают христианскую кровь к своим пасхальным опреснокам, лживое. Лживость этого обвинения давно уже опровергнута Лютером и другими благоверными отцами нашей (Лютеранской) церкви, которые подтвердили и доказали неосновательность сего обвинения, но которое как бы какою-то мрачною силою, занесено с запада на Ливан и обрушилось, как вы все знаете, в Дамаске и на острове Радосе, на злополучное, и без того уже угнетенное, племя израилево.

Событие в Дамаске и на Радосе, должно возбудить священный гнев и горесть во всех тех, кому близко к сердцу дело миссионерства в Израиле. Непростительно, что так опозорили имя христиан пред лицом евреев всего земного шара, восставших, как один человек. Но лучше всего могут и должны убедить русского православного человека в невиновности евреев в употреблении христианской крови, высочайшие указы наших Императоров: Блаженной памяти Александра Благословенного в 1817 году, и в Бозе почившего Императора Николая Павловича в 1831 году, в которых, как уже известно, они не преминули сказать свое правдивое царское слово по отношению сего обвинения, что оно не основательное и не заслуживает доверия, так как опровергнуто беспристрастными следствиями и Королевскими грамотами; почему изволили приказать, чтобы «впредь евреев не обвиняли в умерщвлении христианских детей без всяких улик по единому предрассудку, что якобы они имеют нужду в христианской крови».

Что еще можно к этим Царским словам прибавить, чтобы читатель мог убедиться в невиновности евреев в употребление христианской крови? Нам кажется, что всякое другое доказательство будет уже излишним. Для русского православного человека слово Царя свято. Можем только одно сделать: засвидетельствовать все сказанное нами истинным христианским словом и сказать оное так, как произносили его некоторые достойнейшие христиане в новейшее время. Так, например, придворный проповедник в Вене, по рождению еврей Фейт. Приор Доминиканцев, на амвоне с крестом в руках клялся, что евреи никогда не употребляют христианской крови. Такую торжественную клятву охотно дал бы и я, но, будучи мирянином, не могу этого сделать; да и кто такой я, чтобы мог иметь дерзновение стать на амвоне с крестом: я – простой, дряхлый старик, пораженный параличом. Однако, и в этом тяжком положении я, в моей домашней храмине, могу, как христианин, поднять руки к Всевышнему и сказать торжественно правдивое слово, что и делаю: «Клянусь Всемогущим Богом, Господом нашим Иисусом Христом, что дело, для которого я был начальством призван, открыть истину – употребляют ли евреи христианскую кровь – передано мною со всею справедливостию, что не употребляют, а если я лгал, то да имам дать ответ в день страшного суда Христова».

Александр Алексеев.

Ноябрь 1886 г.