Второй униатский период в истории Почаевской лавры (с 1721 по 1831 г.)

Должно отнести к особенному Божию промышлению о Почаевском монастыре, что в нем, со времени Брестского собора, положившего начало злосчастной унии, в течении 125 лет сохранилось православие. Впрочем, для унии и не легко было в продолжении этого времени простирать посягательство на эту обитель. По договору между Россией и Польшей, заключенному в 1686 году, Луцкая православная епархия вместе с Перемышльской, Львовской и Белорусской должна была навсегда оставаться таковой, и православные луцкие архипастыри, имея в своем управлении, как вообще Волынскую страну, так и в частности Почаевскую обитель, заботились особенно о ней. История говорит, что когда иезуиты успевали отторгать храмы и лица в этой стране от лона Православной Восточной Церкви в унию или латинство, то это насильственное дело не оставалось безгласным со стороны православных пастырей: оно встречало сильную борьбу, и сопровождалось непрестанными жалобами и требованием правосудия и правительства. Даже сами короли останавливали буйство и своеволие в этом деле. Но Почаевская святыня особенно обращала на себя внимание самих благонамеренных поляков. Древность ее, святость места, столько веков прославляемого благоволением к нему Божией Матери, в чудотворной Ее иконе и Живоносном источнике, а также ознаменованного видимым залогом благодати Божией в цельбоносных мощах Преподобного Иова, приобретали для нее всеобщее уважение христиан, и нападение на нее делали преступным, даже в глазах самих латинских исповедников. К безопасности сего святого места не мало способствовало глубокое всеобщее уважение, которое питал православный простой народ, повсеместно населявший край Волынский, к Почаевскому монастырю; это же уважение производили в народе благочестивая и безукоризненная жизнь Почаевских иноков, строгое соблюдение ими монашеских, по уставу восточной Церкви, обетов и мирное управление обители – игуменов. Но когда религиозный римский фанатизм на Волыни дошел до того, что знаменитейшие роды, оставив прародительскую православную веру, перешли в латинство, когда вместе с этим буйством польской шляхты не стало уважать королевских повелений, а необузданное своеволие вельмож делало, что хотело: в то время гонения на православных усилились, изуверы начали преследовать их безнаказанно, изгнали православного епископа из Луцка, дабы не кому было защищать гонимых православных, – в то время и обитель Почаевская подверглась опасности уступить насилию в отношении православия. Объясним это фактами.

Мы видели, что Почаевский монастырь имел процессы с вельможами Фирлеями, Тарнавскими, Ледуховскими: получив в наследство богатые имения по смерти анны Гойской, но, не наследовав ее православия. Они всячески домогались отнять от Почаевской обители то, что ей надала приснопамятная владелица. Сперва к посягательству на отнятие монастырского достояния побуждало этих вельмож только корыстолюбие, но, когда в латинских исповедниках усиливалась фанатическая ненависть вообще к православным. Они перенесли эту ненависть и к инокам православной Почаевской обители, и в исковых бумагах стали выражаться о них самыми язвительными словами. В 1718 году, когда игумен Левицкий послал своего уполномоченного к графу Ледуховскому с просьбой о скорейшем решении дела, – Ледуховской, в присутствии бывших у него в то время дворян, на просьбу уполномоченного отозвался с таким презрением об игумене: «Дело дотоль не будет решено, пока ваш гумен (слово игумен изменено в гумен в значении сильной насмешки над должностью настоятеля монастыря) сам не придет, такой-сякой матери сын, поп, этот мужик, и покуда и ему бороды не вырву, и не получит от меня палками »⁴⁴. В 1719 году управитель того же Ледуховского, шляхтич Яричевский, в споре с Почаевскими иноками по делу об опустошении Комнатского леса, выразился с такой дерзостью: «подождите попы – мужики, такие-сякие дети, я соберусь против вас иначе: велю ваших крестьян вешати на деревья, а вам самым велю дать по сто палок»⁴⁵.

И все это высказано потому, что в то время и игумен и Почаевские иноки еще держались Православия. Конечно, слова эти и угрозы были безумны и неисполнимы, но как отголосок всеобщего презрения и ненависти к православным служителям алтаря, могли ли не смущать их и не пролагать пути к переходу в унию. Вторая причина к переходу Почаевского монастыря в унию была та, что графы Тарнавские еще в 1695 году, называя себя фундаторами оного, вмешиваясь в управление монастыря, старались участвовать в выборе игуменов, дружески списывали с ними, привлекали на свою сторону, и оттого в обитель поступали иногда лица преданные унии, – братия разделялась на партии: одни держались православия, другие прельщались унией, шляхта же и самые судебные места первых презирали, а о вторых отзывались с вежливостью и уважением даже в деловых бумагах: упоминая о первых, обыкновенно выражались так: «иноки обряда греческого»⁴⁶, а о вторых, – монахи св. Василия Великого, пребывающие в унии с св. римской церковью, люди достойные великого доверия⁴⁷. И эти то люди, умножаясь в обители, предавались своеволию, бесчиниям, и боясь наказания желали скорее пристать к униатам. Третьей причиной перехода Почаевского монастыря в унию можно считать нахождение в Варшаве папского нунция и сильное влияние его на дела гражданские и церковные. Если кто-либо из знаменитостей римского исповедания позволил себе обидеть или латинский монастырь, или приходской костел, или лицо духовное, жалоба тотчас же подавалась нунцию; тот передавал ее папе, и на обидчика от Рима производились громы проклятий. Это считалось в то время наказанием ужасным, и заставляло польских вельмож не только уважать, но и бояться латинского духовенства. Впоследствии этим средством воспользовались, для защиты себя, униаты: им стали подражать и настоятели Почаевского монастыря. В 1716 году игумен Качуровский, монастырскую обиду от г. Ледуховского передал на суд риской нунциатуры, а это и значило уже приближаться к униатам⁴⁸.

Не малым поводом к переходу в унию для Почаевского монастыря служило и то, что когда в 1712 году изгнан из Луцка последний православный епископ Кирилл Шумлянский и на Луцкой православной кафедре воссел униатский епископ Иосиф Выговский: то он позволил себе распоряжаться Почаевской обителью, как будто ему подвластной. В 1714 году посетив ее, по видимому из одного благоговения к святому месту, он обозревал монастырь во всех частях его и даже составил и собственноручно подписал подробную опись монастырскому имуществу⁴⁹. Бедные, запуганные иноки приняли сего пастыря, хотя не были от двора его. Волк вошел в стадо овец в овечьей коже.

Скажем еще, что в верные два десятилетия XVIII века униатский митрополит Лев Кишка получил полную власть приводить по Волынскому воеводству в унию православны монастыри, церкви и лица, – и что он, будучи подножием папских ног, как сам себя назвал, пользуясь этой властью, употреблял всевозможные к тому средства, которые сообщаемы были ему из Рима щедрой рукой. Например: папские грамоты, даваемые униатским монастырям и приходским церквам об отпущении грехов, посещающим эти монастыри в храмовые праздники; привилегии об отпусках, в известных местах – особые инструкции духовникам и проч.⁵⁰ Всем этим соблазнам и искушениям могли ли долго противиться Почаевские иноки, особенно оставшиеся без своего православного пастыря? Вот что было причиной перехода Почаевского монастыря в унию! Но почему об этом несчастном переходе нет официального в архиве следа? Отчего не записано это событие? Отчего нигде не говорится, что, по распоряжению такого-то начальства, в Почаевском монастыре православие прекратилось, а с такого-то времени на место его введена уния? Почему, по крайней мере, не донесено об этой перемене королю или папе? Дело, по своему существу мрачное, и осталось в мраке неизвестности. Впрочем, сам папа не хотел, приметно, получать об этом сведение, потому что это открывало бы лукавство и хитрость со стороны Рима. Не открывали об этом и королю, потому что переход монастыря в унию был прямо противен его желанию и привилегии, данной Почаевскому монастырю 26 июня 1700 года.

Наконец надобно заметить, что отступление Почаевского от православия происходило незаметно и исподволь. Монастырская братия, после событий с игуменом Ягельницким, усмирилась: партии прекратились, и иноки, боясь нового разделения, составили общество, по-прежнему единое. Но это единство не повело их к добру; мысль о сближении с унией делалась общей, и, не обращая на себя внимания, мало по малу развивалась и усиливалась. Осуществлению этой мысли помогали обстоятельства времени. Державный защитник православия в Польше Петр Великий, сам побывавший в Почаевской обители, во время Прусского похода, в 1711 г.⁵¹, по изгнании из Луцка последнего православного епископа в 1713 году, неоднократно в сношениях с польским королем выражал за это изгнание неудовольствие и сильно домогался, чтобы в Луцке, по прежнему, был православный архиерей⁵², – в начале 1725 года скончался. Не кому было защищать более православия в этом крае. Неисповедимыми судьбами это представлено Екатерине Великой в отношении к целой стране Волынской, а в отношении к самой Почаевской обители – великому смирителю польской крамолы, Благочестивейшему Императору Николаю I. В царствование его сперва Почаевская обитель, после векового гнета, в 1831 году возвращена на лоно православной церкви, а в 1839 году совершилось и великое дело воссоединения всех вообще униатов в Российской империи.

Православный Почаевский монастырь, переходя в унию, по вышеизложенным причинам, при средствах, какими до сих пор пользовался, не был беден, ни по внутреннему, ни по внешнему состоянию. В нравственно-религиозном отношении он имел все, что составляет существенную потребность монашества в обителях православной Греко-Российской Церкви. Догматы веры иноки принимали с благоговением и в простоте сердца, по учению апостолов, – вселенских соборов и писаний св. отец, ничего нового не ввода, ничего не убавляя и ничего не изменяя. Они были далеки от вольномыслия, не входили ни в какие лишние мудрования и, сохраняя залог веры целым и невредимым, удалялись ереси, раскола и суеверия. А чтобы утверждаться в таком именно вероучении, старались приобретать и действительно имели потребные для этой книги. Кроме книг священного писания на греческом, латинском и славянских языках, во многих экземплярах, монастырская библиотека имела в славянском переводе книги избраннейших отцов Церкви первых христианских веков: Василия Великого, (печатанная в Остроге в 1597 году), Иоанна Златоустого (печатаная в Киеве в 1622 году), Ефрема Сирина (печатанная в Киеве в 1625 году), Макария Египетского (печатанная в 1627 г. в Вильне) и многие другие. Были и некоторые книги поучительного содержания, как например: Вертоград духовный, (печатанная в Вильне в 1620 году), Беседы о доскональности (превосходстве) христиан Православных (печатанная в Вильне в 1627 г.), Цветник святого Дорофея, или поучение инокам (печатанное в Почаевской обители), Зеркало Богословия Транквиллиона (печатанное в Почаеве в 1618 году); сверх того, было много рукописей о религиозных предметах в духе православном. Из этих книг Почаевские иноки черпали для себя чистое, без всякой примеси западных толкований, учение православной веры. Из тех же книг, особенно из бесед святого Иоанна Златоустого, они извлекали для себя и правила жизни истинно-христианской, а руководствуясь уставом со всей строгостью и точностью соблюдали правила монашества. Сами враги Православия не могли порочить их нравственности и благоповедения. Мы впоследствии увидим, что когда в Почаевскую обитель вторгалась уния, а с ней изменилась и жизнь иноков, то некая графиня Анастасия Тарнавская послала в Почаевский монастырь своих 200 человек гайдуков (дворовых людей), для усмирения тогдашнего бесчиния базилиан. Гайдуки в споре и драке с базилианами между прочим говорили им: «вы не так живете, как жили прежние здешние иноки, или как живут монахи Киево-Печерские; вы кушаете мясо, и предаетесь пьянству и другим порокам». Это было в 1758 году⁵³. Богослужение совершалось в монастыре чинно и во всем согласно с требованием Восточной Православной Церкви. Богослужебные книги приобретались из Киева, или из Львова, когда еще там процветало Православие. Можно полагать, что в числе иноков были хорошо знавшие греческий язык, и потому монастырь приобретал много богослужебных книг на греческом языке⁵⁴, дабы сличать по оным теже книги, при их переводе на язык славянский, и чтобы, если они переписывались, по неосторожности переписчиков что-либо не изменялось, или не прибавлялось. Вообще можно сказать, что богословия, поучительные и богослужебные книги, коими пользовались иноки Почаевской обители до перехода в унию, с одной стороны защищали их от римских нововведений, с другой – отдаляли всякий повод к расколу, который в то время уже начал появляться в Российской Церкви. Может быть, эта твердость и непоколебимость Почаевского в содержании православного вероучения, – эта неуклонность в совершении богослужения по уставу Восточной Церкви были причиной того, что известный богослов, и знаменитый после архипастырь российской церкви Феофан Прокопович, на возвратном пути из Рима, где он слушал богословские науки, проходя чрез Почаев, полюбил эту еще православную обитель и в ней пожелал постричься в монашество⁵⁵.

Наконец присокупим, что и тогда в нарочитые праздники – Господские и Богородичные, особенно в летнее время, народ собирался во множестве в Почаевскую обитель. Празднества эти имели характер чисто православный. Целью многолюдных религиозных собраний были собственно – слава Божья и спасение души для приходящих богомольцев. Их привлекало к этому святому месту не любопытство, не внешняя красота местности, и не только побуждения, которые впоследствии выдуманы базилианами для обольщения простолюдинов, а глубокое уважение к чистому православному богослужению, уверенность в силе благодати даров, соприсущих чудотворному лику Царицы Небесной, цельбоносным мощам угодника Божия преподобного Иова и живоносному источнику, а также правильное понимание, – в каком расположении духа надлежит посещать места Святые. Не удивительно, что тогда и чудеса от сказанных святынь так часто являлись⁵⁶. Что касается монастырского хозяйства и средств к безбедному содержанию обители, то мы уже об этом говорили. Здесь только скажем, что тяжбы, зашедшие между монастырем и лицами, посягавшими на отнятие монастырского достояния, перешли и в унию, и стали сопровождаться такими действиями, которые наводили невыгодную тень на обитель, переходя иногда в открытые драки и буйства базилиан.

Православные монахи Почаевского монастыря с переходом в унию стали известными под именем базилиан. Это название давали им судебные места и лица еще и прежде, до их перехода в унию, и именно с 1700 года, и давали именно с той политической целью, чтобы их сблизить с иноками других на Волыни монастырей, уже прежде отступивших от православия. православные Почаевские монахи даже не отвергли этого названия, так как оно напоминало им только о том, что они в своем иноческом житии руководствуются правилами святого Василия Великого. Впрочем, благоразумные и осторожные игумены, хотя в принятии этого названия не видели ничего для себя предосудительного, но, чтобы показать, что они чрез это наименование не перестали принадлежать православной греческой Восточной Церкви, в исковых делах всегда выражались о себе на латинском, или польском языке: «Иноки монастыря Почаевского св. Василия великого обряда греческого»⁵⁷. Или «состоящие не в унии»⁵⁸. С поступлением же в унию эти прибавочные слова: Ritus graeci, nie w Unii zostajacy, совершенно отброшены; монастырь стал наименоваться базилианским, а иноки просто базилианами, – как будто чрез это вошли в состав монашеских латинских орденов, и что уже принадлежат Западу, а не Востоку⁵⁹.

С первых времен своего существования до перехода в унию Почаевский монастырь управлялся своими игуменами, в зависимости от местных православных епархиальных архиереев, и под главным иерархическим начальством Киевского митрополита. И первые и вторые имели о нем архипастырское попечение, и, в случае надобности, защищали его. По переходе Почаевского монастыря в унию управление им переменилось. Самое имя игумена, как по производству слова – греческое, и напоминавшее о православии, уничтожено, и вместо его настоятели обители получили латинское название «супериора»⁶⁰. Известно, что в Римской Церкви монашество разделяется на множество орденов: все они составляют как бы милицию Папы, – и, мало завися от епископов, имеют своих собственных начальников. Когда уния приняла уже обширные размеры, униатские монастыри разделились на две провинции: Литовскую, под названием Святой Троицы, и так называемую Польскую или Коронную, под названием Покровской – Protectionis Beatae V. M. Как та, так и другая имела своих особых начальников. К последней принадлежали Волынские униаты, – а потому стали принадлежать и Почаевские базилиане.

Митрополит Лев Кишка воззванием от 24 января 1727 года ко всем епископам: Луцкому, Холмскому, Владимирскому, Львовскому и Перемышльскому вменил в обязанность, чтобы они, на основании постановлений Замосцьского собора, образовали в городе Дубне капитул для рассуждения о делах униатских, и чтобы через всякие четыре года собирались на оных для избрания провинциалов и учреждения лучшего порядка, по управлению провинцией; в первый раз собрались бы на этот капитул в 25 день мая 1727 года, и чтобы все собравшиеся лица в продолжение нахождения на капитуле, содержали себя сами, а не на счет бедного Дубенского монастыря. Замечательно, что в этом воззвании число месяца означало по новому Григорианскому календарю (podlug nowego kalendarza), чего дотоле в унии не употреблялось, – что в сроком этого первого капитульного собрания назначается неделя св. отец 1-го Вселенского Собора, – что Лев Кишка титулуется в собственной подписи так: «Лев митрополит всея России»⁶¹, и проч., а в заглавии величается: «Лев Кишка Божией и столицы апостольской святой милостью архиепископ митрополит Киевский, Галицкий и всея Руси, епископ Владимирский и Брестский, архимандрит Киево-Печерский и Супрасльский»⁶². Громкие и вместе тщеславные имена! В Киеве были свои православные митрополиты с самого начала возникшей унии, Киево-Почаевской Лаврой управляли свои сперва православные архимандриты, а с 1790 года священно-архимандритами оной начали считаться Киевские же митрополиты. Униатские митрополиты никогда не были допускаемы до управления Киево-Печерской      Лаврой⁶³.

Впоследствии времени базилианский орден, по образцу орденов латинских, для своего управления принял постановления почти иезуитские. Прежние отношения к местным епископам и даже к митрополиту ослабили; обе провинции подчинены генералу протоархимандриту. В 1743 году 26 мая под председательством папского уполномоченного в Дубне же состоялся генеральный капитул, на котором составлены правила об избрании генерала протоархимандрита и других должностных лиц для управления базилианским орденом. Этот генеральный капитул состоялся по воле папы Бенедикта XIV, и по извещении о том нунция, занимавшегося религиозными делами в тогдашней Польше, Фабриция Сербеллона архиепископа Патраского. Нунций между прочим в своем приглашении выразил, чтобы капитул в своей конгрегации рассуждал только о том, «что может споспешествовать ко спасению душ, достижению наилучшей дисциплины, и к украшению преславного ордена» (какая лесть!). Далее нунций взывает: «Вознесите молитвы ваши к отцу светов, прося его о ниспослании Св. Духа, который озарит ваши умы и воспламенит сердца, соревнуя лучшим подвигам Василия Великого и других отцов наших, и престол Римский да видит и да ободрит ревность, благочестие и повиновение всего ордена вашего». (Вот в чем состояла главная цель Дубенской капитульной конгрегации в 1743 г., т. е. через 23 года по поступлении Почаевского монастыря в унию!). После того сказанный нунций, архиепископ Патраский Фабриций Сербеллона, по занятиям в Варшаве и по делам у Короля, не мог сам председательствовать на помянутой Дубенской генеральной капитульной конгрегации, а поручил председательство униатскому митрополиту Афанасию Шептинскому (преемнику Льва Кишки, и такому же подножию папских ног), для присмотра же за ходом дела на этой конгрегации послал своего делегата Георгио Мария Ласкарио, епископа Ксенополитанского, считавшегося в то время инфулатом Олыкским. Таким образом генеральная капитульная конгрегация образовалась: из митрополита Афанасия Шептицкого, как председателя, делегата Георгио-Ласкарио и епископов: Луцкого Феодосия Рудницкого, Перемышльского Иеронима Устржицкого, Пинского Георгия Булгака, Холмского Фелициана Володкевича⁶⁴, и многих аббатов и супериоров, присланных в качестве уполномоченных от монастырей провинций – Литовской и Польской – иначе «Русской». В числе супериоров был прислан, как делегат, и из Почаевского монастыря Самуил Юркевич и особо из Почаевского скита (который в то время был в четырех верстах от монастыря в лесу на возвышенном месте с восточной стороны между селениями Таражем и Поповцами) – Макарий Неронович. Конгрегация началась 26 мая, а кончилась 12 июня. Всех заседаний было 17. Все заседания происходили в Дубенском Преображенском монастыре, вероятно в братском каменном здании, которое ныне в развалинах. Пред первым заседанием служил литургию сам митрополит Афанасий Шептицкий, и, по призвании Святого Духа (т. е. пропета молитва Царю небесный), открыл заседание пространной витийственной речью, в которой изложив цель Римского папы, с которой назначена конгрегация, сильно воодушевил всех к изъявлению полного поминовения Святейшему престолу. Главным предметом капитульных рассуждений было избрание административных лиц для управления базилианскими монастырями, значение этих лиц и указание отношений их между собой. Постановлено: чтобы базилианские монастыри обеих провинций – Литовской и Русской, составляя особый орден, подобно ордену иезуитскому, имели своего генерала, коему, как главноначальствующему, все монастыри обязаны подчиняться. Этот генерал протоархимандрит избирался на каждые четыре года, попеременно – из Литовской и Русской провинции. Избиратели должны являться на подобные капитульные конгрегации, или присылать от себя делегатов. Избираемыми могут быть и аббаты монастырей; к избираемому протоархимандриту всегда приставляется два товарища совершенно по иезуитски – один из Литовской, а другой из Русской провинции. Избирание генерала протоархимандрита производится секретно; каждому избирающему лицу дается белая бумажка, на которой он пишет имя избираемого, как Дух Святой ему укажет; за тем, положив ее в чашу, произносит следующие клятвенные слова: «призываю во свидетели Бога, что избираю в протоархимандриты – достойнейшего». Избранный в генерала протоархимандрита, когда председатель конгрегации, выняв из чаши голоса, возвестит о нем, тут же выполняет на эту должность клятву следующего содержания: «Я такой то инок св. базилианского ордена, избранный в генерала, клянусь Господу Богу, что всячески и во всем буду оказывать повиновение св. апостольскому престолу (видно Папа боялся, чтобы базилиане ему не изменили), а митрополиту всея России, в том, что касается установленных в сем капитуле обязательств, что я буду предан и верен Литовской и Польско-Русской конгрегации, что я буду пещись, по мере сил моих, о благе и преуспеянии ее, твердо пребывая в единении со св. Римской Церковью, – в чем да поможет мне Бог и св. Евангелие». Из этой присяги следует, что генерал протоархимандрит, управляя базилианским орденом обеих провинций, подчинялся только Папе и митрополиту, от епархиальных же епископов, какие были в тех провинциях, был независим. Ему подчинялись все другие должностные лица и все настоятели монастырей. Впрочем, о наблюдении за генералом протоархимандритом на той же конгрегации приняты предосторожности. За ним следили приставленные к нему два товарища, – а также так называемые провинциальные консульторы (фискалы); все действия его и самую жизнь поверяли, и секретно доносили митрополиту (совершенно иезуитская метода). Поэтому сказано в 12 правиле XI заседания: «если когда сделается известным, что протоархимандрит во зло употребляет свою должность, или, от чего Бог сохрани, живет соблазнительно, то, по донесении о том консульторов обеих провинций, митрополит увещевает его отечески об исправлении жизни и удовлетворении своей должности; если же он увещаний не примет и окажется вовсе неисправимым, то в таком случае митрополит, посоветовавшись с консульторами, созывает генеральный капитул и капитулярно приступает к суду в положенном месте, и в определенное для капитулярного собрания время, не обращая внимание на то, – кончилось, или не кончилось четырехлетие».

Привилегии генерала протоархимандрита признаны следующие: он председательствует на провинциальных конгрегациях, при выборе провинциалов, прокураторов, консульторов, провинциальных секретарей и духовников; поверяет действия провинциалов, смотрит за поведением, как настоятелей монастырей, так и самих провинциалов, исправляет проступки тех и других увещаниями и советами, а если увидит неисправимых, назначает суд, подвергает наказанию и удалению от места и должности. В случае неправильного суда генерала протоархимандрита жалоба заносится к митрополиту. В этот раз на Дубенской генеральской конгрегации избран в должность генерала протоархимандрита супериор монастыря, находящегося в городе Белой, (ныне уездный город царства Польского Люблинской губернии), Поликарп Мигунович, как получивший пред другими большинство голосов, а именно 162 голоса. По объявлении о том, митрополитом, новоизбранный генерал протоархимандрит занялся избранием в том же Дубенском Преображенском монастыре других должностных лиц; почему под председательством его избраны тогда же: во-первых – провинциалы для обеих провинций. Должность провинциалов соответствовала должности наших благочинных: они обязывались обозревать монастыри (почему и назывались иначе визитаторами) и обо всем доносит генералу протоархимандриту. Провинциалы, как и генералы, избирались только на четыре года. Во-вторых, избраны тогда же прокураторы: один – для Литовской, а другой для – Русской провинции. Это были адвокаты, постоянно жившие в Риме, каждый на счет своей провинции, и действовавшие по делам базилианского ордена у самого Папы. В-третьих – консульторы – лица, которые по распоряжению генерала, в случае надобности, собирались из той и другой провинции для совещания и рассуждения о важных делах; таковым же консультором избран и тогдашний Почаевский супериор Юркевич. В-четвертых – провинциальные секретари, которые занимались делопроизводством и сношением с другими должностными лицами в провинции; наконец в-пятых – духовники. Сверх того, на той же генеральной Дубенской конгрегации постановлено: чтобы, а) если в генерал протоархимандрита избирается лицо, живущее в провинции литовской, то он должен иметь резиденцию в той же провинции – монастыре Торокапском, – а если избирается из Русской провинции, – то будет жить в провинции Русской же, именно в Почаевском монастыре. Консульторам же дозволено жить и в других монастырях, только не в дальнем расстоянии от места пребывания генерала, и б) чтобы в обеих провинциях по монастырям с точностью и без всякой перемены соблюдались обряды, священные действия, обеты, посты и обычаи Восточной Церкви. Увидим, – все ли это так исполнилось впоследствии в Почаевском монастыре при образовании вышеозначенной администрации⁶⁵.

Казалось бы, что на основании условий Брестского собора, принятых самим папой, ни в области догматического вероучения, ни в богослужении, нив церковных обрядах и обычаях, как вообще униаты, так и в частности базилианские монастыри не должны были допускать никакой перемены. Оно так действительно и было в продолжении 124 лет до Замосцьского Собора. До того времени уния состояла только в том, что принявшие ее поставили себя в зависимость от верховной власти Римского первосвященника; но эта зависимость оставила для них все греко-восточное без всякого изменения, потому и названы они греко-униатами, а не римско-униатами. Достоверно, что до Замосцьского Собора, бывшего в 1720 году, униаты пользовались богослужебными книгами исключительно православными: а в этих книгах содержалось православное вероучение без всякой примеси римских нововведений. Даже мнимый догмат о главенстве папы не вполне был принимаем униатами. В православных богослужебных книгах, коими они дотоле руководствовались, упоминалось о вселенских патриархах, к которым униаты и после своего подчинения Риму не могли терять заветного уважения, и не могли забывать значения патриаршеского достоинства, равного папству. Но после Замосцьского Собора все переменилось! Бывший на нем униатский епископ Афанасий Шептицкий впоследствии по смерти Льва Кишки получивший звание униатского митрополита, пользуясь мыслью, выраженной на этом Соборе, – будто он составлен с целью исправления некоторых недостатков в Униатской Церкви, – немедленно принялся за это исправление и начал с православных богослужебных книг. На основании 3 заседания помянутого Собора. Где сказано: «Книги, которые уже напечатаны, и которые надо исправить, и могут быть исправлены, – должны быть исправлены», он Шептицкий, окружным своим посланием от 4 мая 1733 года, велел исправить эти книги: но это было не исправление, а совершенная порча оных, изменившая православное учение веры даже о некоторых догматах. Так напр. в догмат о исхождении Святого Духа от Отца, без прибавления и от Сына, который униаты принимали согласно с Православной Церковью, по повелению Шептицкого внесено это прибавление. Все места в богослужебных книгах, где говорилось об этом догмате в духе православном, он приказал исправить, выражаясь в своем послании таким образом: «вместо тих слов от Отца исходящего, напиши от Отца и сына исходящего». Так как это случилось почти в то самое время, когда Почаевский монастырь окончательно перешел от Православия в Унию, то без сомнения эта перемена в догмате о исхождении Святого Духа, вошла с того же времени в монастырское вероучение, а в последствии начали печатать в самой Почаевской типографии церковно-служебные книги с той же прибавкой и от Сына. Учение Римской Церкви о главенстве папы, как догмат, принято униатами по всей обширности, принято базилианскими монастырями, а в числе их – и Почаевским. Иноки сей обители пресекли всякое общение с древним православным Киевом, и Вселенским Патриархах стали думать, как о недостойных общения с ними и даже поминовения о них в молитвах. На Папу стали смотреть как на лицо богодухновенное. Определения его стали признавать божественными и непогрешительными. Все, что ни сказал папа, (стали верить почаевские иноки) сказал сам Иисус Христос. Поэтому неудивительно, что почаевские иноки, при таком образе мыслей постепенно отставали от древнего Вселенского учения и без всякого размышления начали принимать учение Римское. Так православное учение о мытарствах вскоре заменено у них грубым римским учением о чистилище. К чистым понятиям о вере и добрых делах, как необходимых средствах к спасению, присовокупилось корыстное учение об индульгенциях. Сила таинства покаяния уступила силе и значению юбилеев. Униаты, а с ними и базилиане (разумеется и Почаевские), стали влаяться всяким ветром учения во лжи человечестей. Что ни выходило из Рима, тому пререкать не смели. Даже некоторые из светских вельмож здешнего края, невольно уважавшие древнее православие, которое исповедовали их отцы, и от которого они сами отступили из человеческих видов, иногда противились Римским нововведениям, а почаевские иноки безотчетно и без всякого разбора принимали оные. Так, в 1755 г. графы Тарнавские, коих предки, по происхождению от Гойской, также некогда были православные, сильно противились учению, тогда только появлявшемуся о непорочном зачатии Божией Матери: но почаевские базилиане бесспорно приняли это учение. И по оному вели самый праздник, как первостепенный⁶⁶, – праздник тела Христова (Боже цяло), Римской Церковью в XIII веке, по случаю вольномыслия Беренгария о Евхаристии. Введенный, с не совсем благовидными обрядами (ходит чрез восемь дней по улицам с телом Христовым) принят Почаевскими базилианами без всякого размышления о неприличии его церемонии. Здесь можно упомянуть и о других празднествах, не признаваемых Православной Церковью, но усвоенных базилианами единственно из одного угождения Риму. Известный гонитель православия, поборник Унии в начале, Полоцкий архиепископ Иосафат, получил (13 сентября) особенный день празднования, как будто защитник вселенской правды и угодник Божий. Некоторым из признаваемых святыми исключительно Римской Церковью Почаевские базилиане также стали молиться, как собственным святым, напр. Антонию Падуанскому, Иоанну Непомуцену, Станиславу и другим. За то исключили из прежних своих православных книг празднование великим угодникам Православной Церкви, которых они прежде (до перехода в Унию) свято чтили и молились им, – так напр. Антонию и Феодосию Киево-Печерским, Петру и Алексею митрополитам Московским⁶⁷.

Перейдем к священным местам. Как ни громадно и величественно нынешнее здание Соборной церкви, но быв построено алтарной частью на север, уже тем самым уклонилось от прежних Почаевских православных храмов. Еще более уклонилось от них потому, что базилиане, из подражания латинам, вдоль его пространства, настроили побочных престолов⁶⁸ – в прежних Почаевских святынях этих престолов вовсе не было. В первый раз упоминается о них в 1767 г. По правилам Православной Церкви святые иконы не должны быть ваянные; их действительно и не было в прежних Почаевских храмах. С введением Унии почаевские базилиане, переняв обычай Римский, поместили в Божием доме, даже в алтарной его части, изображения святых в виде статуй и поместили собственно как произведения изящного искусства, а не как священные изображения. Некоторые из них и доселе остаются на своих местах, по своей громадности (напр. статуи четырех Вселенских учителей в 3 ¼ аршина вышиной) возбуждая более удивление, чем благоговение богомольцев, в подвальных коридорах, ведущих в церковь Антония и Феодосия. Алтарь совершенно не был отделен от средней части храма; а вблизи престола стояли по обеим сторонам при стенах лавки, для сидения не только братии во время вечерних и утренних богослужений, но и мирских людей, как в латинских костелах. Уже в начале XIX века базилиане, узнав, что Почаевская обитель должна рано или поздно возвратиться к прежнему Православию, и желая показать пред правительством, что будто бы и они во многом держатся православия, построили в большой церкви иконостас об одном прусе, самый же престол остался по прежнему (по римски) придвинутым к киоту, заменявшему православное горнее место. Приняты базилианами и другие мнимые украшения храма, допускаемые только Западной, а не Восточной Церковью, напр. деревянные большие кресты, на которых корпус Спасителя грубой и неблаговидной резьбой изображен слишком пластично, и притом ноги пробиты одним гвоздем (по римски), во многих местах, особенно при дверях и переходах из одной части храма в другую, размещены на стенах. С изображением Ветхозаветных и Новозаветных из Священной Истории лиц и событий, – вверху на стенах храма базилиане разместили картины, которые, хотя представляют события, относящиеся к Почаевской обители. при всем том суть картины, а не иконы; – и все это, можно утвердительно сказать, заимствовано ими от Римской Церкви, в которой преобладают чувственность и материальность. Утварь и ризница во многом также изменилась: на престоле, вместо православных ковчегов, ставились так называемые монстранции или цибориумы, – клались подушки, а на них богослужебные книги (совершенно по римски). Иерейские и диаконские священные одежды строились применительно к одеждам латинским. В прочем базилиане не слишком и заботились об утвари и ризнице. В продолжение векового униатского порабощения Почаевской обители мы не видим, чтобы она, для существенного своего благолепия, приобрела что-либо ценное и благоприличное, хотя средства к тому, как увидим, были весьма богатые.

В богослужение вторглось также много неправославного. На Замосцьском соборе униаты приняли все постановления Триденского собора, следовательно приняли и все нововведения Римские. Почаевские базилиане мало по малу усвоили и себе эти нововведения. Из подражания латинским ксендзам они ввели в употребление безгласную литургию (циха мша). На одном и том же престоле в один и тот же день стали служить несколько литургий. Совершение Евхаристии на опресноках начали признавать столь же важным, как и на квасном хлебе, почему и дозволяли латинским священникам совершать на своих престолах латинскую мессу и приобщать приходивший народ. Не обращая внимания на то, какого он исповедования – латинского или греческого. Забыв устав Восточной Церкви, по раздроблении святого Агнца, перестали вливать в чашу теплоту, – и начали изменять в самом существенном, – частицами от тела Христова причащали только пресвитеров и диаконов, а мирян дерзали приобщать, по совету непрошенного исправителя богослужебных книг – Шептицкого, только частицами, посвященными в честь Богоматери. Приняли и то, что иеромонах, который служил раннюю Литургию, как священник, участвуя в священнодействии другой, на том же престоле совершаемой Литургии, служил уже как диакон и облачался в диаконский стихарь, Явился обычай совершать проскомидию не на пяти, а на одной только просфоре, – а Агнец иногда приготовлялся в виде пластинки, по подобию латинских опресноков. Вместо отрадного разумного пения введена по римской моде музыка, не только на органе, но и разнородная – на скрипках, флейтах, и других духовных инструментах – совершенно театральная. Правда, с этой музыкой соединялось пение трех голосов: баса, тенора и дисканта⁶⁹, но оно заглушалось громом музыки. Конечно. Для простого люда это нравилось, но было весьма противно православному слуху. В воскресные и праздничные дни, особенно в летнее время, эта музыка пред утренним богослужением, а ввечеру, после вечерни, на балконе обыкновенно разыгрывала свои пьесы, что называлось – первое «доброго утра», – а последнее «доброй ночи Матери Божией⁷⁰». Этот dzien dobry y dobra noc особенно удовлетворяли любопытству приходящих богомольцев здешнего края. Кажется, все что базилиане Почаевские переняли у Ченстоховских павлинов, у которых и теперь эта комедия совершается.

В 1742 году декретом папской нунциатуры воспрещено Почаевскому монастырю иметь типографию и особенно печатать книги на русском языке: «запрещается монастырю Почаевскому заводить типографию и печатать книги на русском языке», сказано в декрете⁷¹. Папа боялся, чтобы Почаевская типография, не успев привесть в исполнение повеления митрополита Шептинского об исправлении церковно-служебных книг, не напечатала их по прежним православным изданиям, без этого исправления, и чтобы они не расходились между униатами вообще, и в частности между базилианскими монастырями. Вследствие этого лукавого наставления папской нунциатуры церковно-служебные книги в Почаевской типографии до половины XVIII столетия действительно уже не печатались. За то по интригам той же нунциатуры монастырь стал приобретать книги церковно-служебные, канонические и богословские латинские, писанные в духе Римской Церкви⁷². Наполнивши этими книгами свою библиотеку Почаевские базилиане еще более начали отступать от Православия. Впрочем, чтобы обстоятельнее видеть, с которого именно времени допущены ими, и какие отступления, перемены и подражания Римской Церкви, обратим прежде внимание на то, какие были римские папы и каковы были их действия, как вообще в отношении к унии здешнего края, так и в частности к монастырю Почаевскому, в продолжение этого периода, – какие были униатские епископы на Волыни, в ведении которых считался Почаевский монастырь, в продолжении того же времени, и наконец кто и когда были начальствующие этой обители: генералы-протоархимандриты, провинциалы и местные правители обители – супериоры.

В продолжении униатского порабощения Почаевского монастыря (от 1720 – 1830 год) папы были: Урбан VII, Климент XII, Венедикт XIV, Климент XIII, Климент XIV, Пий VI, Пий VII, и Пий VIII.

Униатские епископы, титуловавшиеся Луцкими и Острожскими, были: Феодосий Лубенецкий Рудницкий, Киприан Стецкий, Стефан Левицкий, Григорий Коханович, Кирилл Серочинский и Иоанн Кросовский.

О генералах-протоархимандритах, провинциалах и супериорах упомянем в своем месте, когда будем говорить, что при ком из них случилось особенного, в отношении к Почаевскому монастырю.

Надобно при том признаться, что помянутые личности – папы и епископы не все с одинаковым религиозным направлением и фанатизмом действовали в отношении к базилианскому ордену, и это было причиной, что он в известное время более или менее олатинялся.

В 1724 году папа Урбан VIII своим бреве дал отпуст для иноков базилианского ордена собственно русских, желая изъявить им собственную любовь и благодарность за принятие унии. В правилах этого отпуста между прочим говорится, что иноки-базилиане получают полное разрешение грехов, если молятся об искоренении ереси, распространении святой Римской Церкви и о здравии Святого Отца. Могут также получить это разрешение те, которые носят благословенные попой коронки, крестики и медальеники⁷³.

Папа Венедикт XIV в 1773 году наддал Почаевскому именно монастырю главный отпуст, по случаю совершившегося коронования чудотворной иконы Божией Матери. Присланы от того же папы Венедикта XIV в Почаевскую обитель отпусты и на другие неправославные, но принятые униатами от латинян, празднества, как напр. Иосафату Полоцкому (13 сентября), телу Христову (в 9-й четверг после Пасхи), страданию Богоматери (в 10 пятницу после Пасхи), а равно и на то время, когда по назначению папы совершаются в Римской Церкви так называемые юбилеи. Вообще о Венедикте XIV надобно сказать, что он особенно стремился к тому, чтобы русский народ нынешних западных губерний, отступив от Православия в Унию, постепенно отступая и от первоначальной унии, приняв нововведения Римской Церкви, наконец, совершенно олатинизировался. Сделавшись папой в 1740 году, он в 1744 году 2 мая послал воззвание к униатскому митрополиту Афанасию Шептинцкому, в котором говорил, что русский народ западных нынешних губерний всегда был в подчинении Римскому папе, что, хотя со времени Михаила Керуллария последовало некоторое разделение, но на соборе бывшем в 1146 году в Киеве, этому разделению и духовные власти и весь русский народ воспротивились, и повиновение папе Иннокентию IV чрез своих послов на Лионском соборе признали, а на Вселенском Флорентийском Соборе старанием кардинала Московского митрополита Исидора – единение снова восстановлено, и, наконец, на Брестском соборе это всеобщее единение русского народа с апостольской Римской кафедрой окончательно утверждено. Затем упоминает, что для этой унии, в этом крае, особенно важен орден базилианский, что со времени митрополита Вениамина Рутского поручено было этому ордену воспитание юношества, и что из него был великий Полоцкий епископ – Иосафат, пострадавший от схизматиков за Унию, которого папа Урбан VIII в 1726 году (значит по вступлении Почаевского монастыря в Унию), как мученика причислил к лику святых. Странно! Папа Венедикт XIV это писание послал митрополиту Шептицскому, вследствие постановлений Дубенской генеральной конгрегации, состоявшейся в 1743 году, и им же самим утвержденных. Отчего же он не напомнил Шептицкому, чтобы в базилианских монастырях, на основании тех же постановлений, соблюдались точно, нерушимо обряды, церемонии, обычаи и посты и прочие установления Восточной Православной Церкви?

Когда митрополит Афанасий Шептицкий передал эту папскую декреталию Почаевским базилианам, они, прочитавши ее, вместо того, чтобы написанное сообразить с истинной и поверить историей, вот как отозвались: «Этот декрет папы Венедикта XIV достаточно противу благочестивых доказывает, что Русская Церковь давно уже соединена с святой Римской Церковью».

Хотя бы уже говорили о переменах вероучения и отступлении в богослужении, обрядах и религиозных обычаях, равно о нововведениях, принятых Почаевским монастырем по отступлении от Православной церкви; но можно полагать, что все это случилось с этой обителью не прежде, как по истечении первой половины XVIII столетия, а это конечно зависело от образа мыслей и нравственного характера епископа Феодосия Лубенецкого Рудницкого и бывших при нем Почаевских супериоров. Из дела Лаврского архива видно, что по окончательном отступлении Почаевского монастыря от православия в Унию, в начале третьего десятилетия XVIII века, первый настоятель оного был в 1728 году тот же Феодосий Лубенецкий Рудницкий архимандрит Каневского монастыря, ректор Гойской коллегии (бывшей в м. Гоще Волынской губернии, Острожского уезда⁷⁴).

Последний православный игумен, предместник его, Гедеон Левитский еще был жив, но был переведен в Кременец настоятелем тамошнего монастыря, перешедшего в то время также в Унию. Надобно полагать, что Феодосий Рудницкий, как высший духовный сановник, по самой степени архимандрита, – как муж ученный по званию ректора коллегии, видя, что Почаевский монастырь, уступив силе интриг и преобладания, принимает Унию, и что нет возможности противиться этому несчастию, решился принять настоятельство в этой обители, дабы, по крайней мере и с подчинением себя власти папы, сохранить в ней неприкосновенным вероучение и обрядность православные. К этому предположению ведет нас то, что по монастырскому делу 7 апреля 1728 года, он Рудницкий, подписываясь, не захотел употребить слова супериор, а подписался Архимандрит Каневский и игумен Почаевский⁷⁵. Вскоре года через два он Рудницкий получил сан униатского епископа Луцкого и Острожского. Епископство его продолжалось до 1748 года. Но и в этом сане Уния к нему не очень прививалась. В 1739 году, уполномочивая иеромонаха Почаевского монастыря Иеронима Камчича в должности духовника, архиерейскую на то грамоту он Рудницкий подписал по-русски, и в ней ничего не упоминает о папской власти, а только выражается так: «властью нам свыше данной»⁷⁶. Как местный архиерей, он в 1743 году участвовал в Дубенской генеральной конгрегации в заседаниях с епископами других епархий, и, без сомнения он же настоял, чтобы конгрегация постановила, дабы по монастырям, принявшим Унию, (в том числе конечно и Почаевском), с точностью и без всякой перемены соблюдать обряды, священные действия, обеты, посты и обычаи Церкви восточной. Самая структура и внутреннее расположение прежних Почаевских храмов, во всем соответствовавшие требованию восточной Православной Церкви, не дозволяли без надобности принимать новизны.

О строгом наблюдении епископа Феодосия Рудницкого за поведением Почаевских иноков свидетельствует данное им иеромонаху Иерониму, посланному в Почаев, для временного управления монастырем, пастырское увещание от 9 июля 1739 года, в котором он говорит, чтобы как посылаемый иеромонах, так и все иноки Почаевской обители жили по данному ими обету, согласно монашеским правилам – примерно и благочестиво. Следы Православия в своей личности он сохранил и по наружности: до конца жизни носил прежний костюм, не брил бороды и не стриг на голове волос, подобно своим современникам униатским епископам. Такой именно отзыв о епископе Феодосии Рудницком носится и в предании между глубокими стариками, бывшими униатскими священниками здешнего края, ныне воссоединяемыми. Таким образом, следует, как мы сказали, заключит, что отступление от православия, перемены и нововведения в вероучении, Богослужении, обрядах и религиозных обычаях, о чем мы уже говорили, явились в Почаевском монастыре уже после смерти Феодосия Рудницкого, т. е. во второй половине XVIII века.

Супериоры при жизни епископа Феодосия Рудницкого были следующие: а) Гедеон Козубский. В должность вступил в 1730 году и исполнял ее по 1736 год. При нем главный восьмигранный купол прежней соборной Троицкой церкви в 1731 году покрыт листовой медью, данной от монастыря; за работу уплачено мастеру 60 злотых, т. е. 9 руб., а сверх того дозволено ему в продолжении работы – кушать в братской трапезе и брать из нее водку и пиво⁷⁷. При Козубском же монастырь каждый год приготовлял значительное количество кирпича (видно уже предполагал сооружать новую церковь); за выделку кирпича на монастырской земле и выжигание его монастырскими дровами плачено мастеру от 1,000 пять злотых т. е. 75 к. В 1736 году, при том же супериоре Гедеоне Козубском договорен мастер для переплета книги: «Служебник», в значительном числе экземпляров (более тысячи). б) Гавриил Познаховский. Супериор с 1737 – 1739 г. При нем для типографии отлиты новые буквы. в) Самуил Юркевич. Супериор в 1740 – 1743 г. Этот Юркевич 1743 г. был послан от монастыря на Дубенскую генеральную конгрегацию делегатом, и там избран консультором Польской провинции; почему с того же 1743 года вместо его, для управления монастырем, назначен в должности супериора. г) Варлаам Какойлович, который исполнял эту должность по 1752 год, а с того времени он был корректором типографии и скончался в 1763 году. При нем известное время находился в Почаеве провинциал протоархимандрит Патрикий Жиравский, который поверял монастырское управление. При Какойловиче выдано Бродскому мастеру 13 камней (39 пудов) чугуну на отлитие пушек. Этот же Какойлович старался о приведении в лучший порядок и умножении монастырского дохода от кормчемной по имению аренды. О нем известно также, что он хорошо знал латинский язык и на нем написал на латинском языке книгу, под заглавием: «Руководство к риторике»⁷⁸, присовокупив к ней и практическую арифметику⁷⁹. Иларион Шостаковский. Титул супериора не дан ему вероятно по тому, что с этого т. е. 1752 года по 1778 г., имел местопребывания в Почаевском монастыре генерал протоархимандрит Ипатий Билинский, быв в оном, как видно по всему, главноначальствующим, – и, следовательно, как Шостаковский, так и следовавшие за ним супериоры: Иустин Ильяшевич и Иероним Камчичь, до кончины генерала, считались его наместниками, так как ныне состоят наместниками при настоятелях Лавр: митрополитах и архиепископах, – архимандриты.

Присланные от пап отпусты, как вообще униатской церковью, так и в частности базилианским орденом принимались слепо, во всей их обширности и применительности к месту, времени, предметам и лицам. Пользуясь ими произвольно, Почаевские базилиане мало по малу допускали в религиозном отношении, по сему предмету, много неприличий и даже злоупотреблений. Не объясняя значения религиозных собраний, они были причиной того, что посещение народом святого места совершалось без душевной пользы, по одному, так сказать, инстинкту и подражанию, в той мысли, что для получения полного отпущения грехов достаточно побывать в этой святыне, выслушать литургию и совершить отпустовую исповедь, считая ее гораздо важнее всякой другой исповеди. Между тем эта отпустовая исповедь большей частью совершалась весьма поспешно – в две – три секунды, – без должного приготовления кающихся, (это приготовление ограничивалось только одной бытностью на обедне, а вечерние и утренние Богослужения не входили в оное) и без всякого со стороны духовников внимания к нравственному состоянию кающегося и к его религиозным потребностям. Этот существенный недостаток в столь важном деле базилиане думали вознаградить тем, что в числе своих духовников, по примеру латинских, известных отпустами месте, напр. в Ченстохове, имели великих пенитенциариев, (их было несколько) т. е. духовников, привилегированных папой, которые одним прикосновением длинного жезла к главе кающегося имели право разрешать грехи его. Вероятно с этой же целью, в восполнение религиозных чувств кающихся, духовники читали и разрешительную молитву, составленную исключительно для отпустовой исповеди: «Господь наш Иисус Христос, превеликий Архиерей, преблагоутробного ради своего милосердия, да разрешит тя, и милость свою да излиет на тя: и аз властию Его и святых апостолов Петра и Павла и вселенского нашего господина папы Римского, разрешаю тя от всех грехов твоих»⁸⁰.

Надобно полагать, что для той же цели – для возбуждения религиозного чувства в кающихся, – введено и обыкновение лежать во время богослужения на земле с руками распростертыми на подобие креста, лицом к земле, а также складывание крестообразно рук при персях и громкое биение себя в перси. Все эти обычаи, конечно, переняты базилианами от латинян и переданы простому народу здешнего края. Из этого же подражания латинянам введены между самыми Почаевскими иноками-базилианами, и некоторые другие неправославные обычаи, как напр. сидение в храме, какое-то модное мирское пригибание колен во временя прохождения пред престолом, совместные на клиросе чтения псалмов, облачения новинциалов (наших ослушников) во время услужения их при священнодействиях литургии, вместо стихарчиков, в так называемую латинскую комжу (белую поверх платья рубашку), звон в колокольчик при известных пунктах литургии и не строгое наблюдение за тем, чтобы никто не входил в церковь с собаками⁸¹.

Вообще надобно сказать, что чем более сближались Почаевские базилиане с латинскими ксендзами (а это сближение было естественно, так как самим папой дозволено служить литургию и совершать таинства по своему – базилианам в костелах Римских, а латинским ксендзам – в базилианской монастырской церкви), тем более они навыкали принимать римские новизны. Так с 1752 года начали делать агипа из воска и ставили его на престол, равно делать из воска, или из металла разные изображения членов человеческого тела, – головы, сердца, руки, ноги и т. п., – и все это привешивали к святым иконам, называя такое приношение vota⁸². С 1755 года не стали поститься в среду и ввели обычаи поститься в субботу, по подражанию латинам, и в противность Православной Церкви, соборно осудившей этот пост⁸³. С 1757 г. приняты от латинских ксендзов человеконенавистные правила – не иметь никакого общения с православными⁸⁴. Посты, установленные Православной Церковью в честь святых апостолов Петра и Павла, а также праздника Успения Божией Матери, Римская Церковь очень сократила; она приняла за правило поститься только один день – на кануне сих праздников; с 1789 года и почаевские базилиане приняли этот обычай⁸⁵. Пост Рождественский, начинающийся в Православной Церкви с 15 ноября и называющийся обыкновенно Филипповкой (от апостола Филиппа 14 ноября), как Почаевские, так равно и другие базилиане на Волыни, подражая римлянам, в конце XVIII столетия начали считать с 24 ноября – от дня св. Екатерины, и начали называть этот пост словом adwent⁸⁶. По уставу Православной Церкви монахам не дозволяется употреблять мясную пищу в какое бы то нибыло время. Монахи Римской Церкви этого правила не знают и не принимают. С 1758 г. и почаевские базилиане забыли этот устав, так что этим соблазняли самих римских исповедников здешнего края, помнивших воздержную жизнь прежних иноков Почаевской обители⁸⁷. По кончине епископа Феодосия Рудницкого, почаевские базилиане возъимели охоту подражать латинским ксендзам в самом костюме: сбросили приличную духовному, особенно монастырскому сану. Православную одежду и надели полумирскую одежду. – стали брить бороду и стричь волоса, а некоторые, особенно из ученных, чтобы ни в чем не отстаивать от монахов латинских, делали на голове так называемый венчик, т. е. пробривали кружок и называли это место коронкой (по-нашему гуменцем). К числу неправославных, неприличных и даже неблагоговейных, обычаев, введенных Почаевскими базилианами, надобно отнести еще то, что они, из подражания латинским ксендзам, в праздник Рождества Христова из Евангельских событий дозволяли себе делать представления в роде театральных, называя это вертепом, – и составляли на этот случай духовный песни⁸⁸.

Противно для православного взгляда и слуха было и то, что ввели какой-то странный обычай звонить в разгон, а не в сердца. Впрочем, нельзя и перечислить всех неприличий и несообразностей с духом Православия, какие выдумывались в Почаевском монастыре в продолжении униатского его порабощения. Больно было для этой обители, столько веков бывшей хранительницей истинного Православия во всех отношениях, с подчинением Римскому игу, – в новых своих иноках – базилианах увидеть холодность к Православному и безрассудные стремления ко всему Римскому. Но еще больнее было то, что эти иноки-базилиане, полюбив паче тьму, нежели свет, стали подражать монашеским латинским орденам и в образе жизни. Презрев обеты иночества, стали жить пространно и более заботились о земном, чем о небесном. Дела, относящиеся к этому времени и хранящиеся в архиве свидетельствуют, что эти новые Почаевские подвижники, нив чем не отказывая себе, предавались разгулу и пресыщениям. Самый грех мирской, считая требованием человеческой природы. Ставили во что. И эта мерзость запустения на месте святе умножалась бы до бесконечности, если бы, по действию промысла Божия, помазаннику Божию, блаженные памяти Благочестивейшему Государю императору Николаю I, не угодно было возвратить этот памятник древнего в сей стране Православия на лоно Восточной Церкви.

С 1770 года – с поступлением униатского епископа Рудницкого, по имени Сильвестра, монастырская типография начла печатать церковно-служебные книги в виде мнимого исправления, какого требовал митрополит Шептицкий, и действительно все они так и напечатаны⁸⁹. Прежние неиспорченные православные книги или истреблены, или перепачканы. Как вообще униатам, так и почаевским базилианам повелено употреблять новые книги. Таким образом все перемены и новизны в вероучении, богослужении, обрядах и обычаях, о которых мы доселе говорили, приняли для базилиан некоторую законность и сделались для них обязательными.

Сынове века сего мудрейши паче сынов света в роде своем суть (Лк.16:8). Божественные слова сии Спасителя в некотором смысле можно отнесть к почаевским базилианам. Вследствие настояния европейских держав, иезуиты в 1773 году повсеместно изгнаны. Воспользовавшись долговременным папствованием (от 1774 – 1779) Пия VI, базилиане вообще и в частности почаевские заняли их место. Папа облек их в звание общественных наставников, сделал их преимущественно духовниками, упривилегировал отпустами и индульгенциями, и они, следуя по стопам иезуитов, сделались действительно сынами века, мудрейшими паче сынов света в роде своем, успели стяжать себе друга от мамоны и приобрели для обители то, чего, может быть, не могли бы приобресть сынове света – иноки православные. а) Они умножили до значительной цифры капиталы; б) совершили коронование чудотворной иконы Почаевской Божией Матери; в) построили великолепный       храм и огромный братский корпус и г) с особенной ловкостью управляли монастырским хозяйством в самых обширных его размерах.

10. Граф Николай Потоцкий, фундитор монастыря Почаевского и его собственноручные письма и пожертвования в монастырь

То, что в первом периоде для православной Почаевской обители были приснопамятные строители: Анна из Козинских Гойская, и супруги Феодор и Ева Домашевские, во втором периоде, по принятии ей Унии, был для нее известный вельможа Николай Потоцкий, сын Белзского воеводы Стефана Потоцкого. Польские короли, чтобы привязать к себе знаменитости здешней страны, имели обыкновение раздавать им разные звания, а с ними и богатые поместья. Николай Потоцкий получил староство Каневское, (от города Канев), соответствовавшее в то время достоинству нынешних губернаторов и потому в проетонародии он чаще слывет под именем Каневского (т. е. старосты), чем Потоцкого. Канев, уездный город Киевской губернии, известен историческими событиями еще с половины XII века. Он расположен на правом гористом берегу Днепра. Во время монгольского нашествия был взят Батыем и сделался потом местопребыванием татарских баскаков. В времена Польского правительства в XVIII веке к Каневскому староству принадлежало 39 сел. Все это дано было Потоцкому, но он не был доволен королевским даром: даже не любил титуловаться старостой Каневским, а обыкновенно подписывался воеводителем Белзским, т. е. сыном Белзского воеводы. В книге «Сказания Киевской губернии», изданной в 1864 году, на странице 539, говорится, что один из наследников Потоцкого, за известную сложенную ему жителями сумму, отказался от права помещика, и что это случилось пред 1774 годом. Если этот выкуп Каневских жителей и был действительно, то состоялся при самом Потоцком Николае, а не при его наследниках, потому что он сам тогда еще был в живых, но только находился в Почаевском монастыре, и сам, вероятно, получил выкупную сумму, поступая в обитель. Время кончины Николая Потоцкого более известно, чем время его рождения. Отец его воевода Белзкий (от города Белза в Галиции) Стефан Потоцкий в завещании, составленном 2 января 1723 года, между прочим упоминает о нем и просит жену, чтобы она молодого калмыка никому не отдавала, а берегла его для сына. В том же завещании говорится также, что этот сын вверяется попечению Новогрудского старосты Стефана Малинского. Из этого следует заключить, что Николай Потоцкий в 1723 году еще был в юности, и что он у родителя был старший сын, – потому что о других ничего в завещании не упоминается, хотя известно, что у него еще было два брата Стефан и Феодор⁹⁰.

При сем рождается вопрос, какого были вероисповедания предки Николая Потоцкого: православного или римского и не принадлежали ли к числу тех дворян здешнего края, которые, быв, прежде православными, вследствие Унии и гонений на православных, оставили прародительскую веру и приняли латинство? По недостаточности исторических свидетельств нельзя утверждать ни того ни другого. Впрочем, в книге Иоанникия Галятовского, под заглавием: «Новое небо», изданной в Львове в 1665 году, упоминается в предисловии, что предки Потоцких, по женской линии. Происходят от рода господарей молдавских Могилианских, которые, без сомнения, были православные. О самом же Николае Потоцком говорится⁹¹, что он пишется Потоцкий на Zlotym potoku, т. е., что род его происходит от тех Потоцких, которым принадлежало имение – село Золотой поток, и другое близкое к нему село Горний поток. Оба эти селения находятся в Царстве Польском в Люблинской губернии, вблизи Тарногрода, в 12 верстах от Галиции. А исторически достоверно, что до Унии там было повсеместно православие, и на этом основании жители Горнего потока и пожелали в 1840 году из Унии возвратиться к прародительской вере, и теперь там есть Православная церковь. Что же невероятного, если и владельцы этих православных мест сами некогда были православными? Известно также и то, что Николай Потоцкий, возъимев мысль жертвовать Почаевскому монастырю суммы, принял вместе с тем исповедание греко-униатское. Что заставило его оставить римский католицизм? Не было ли это следствием тайного его размышления, что обряды Униатской церкви, сколько ни изменились, все-таки суть обряды Восточной Церкви, к которой некогда принадлежали его предки? Впрочем, это одни только предположения, а известно только то, что его отец Стефан Потоцкий, воевода Белзкий, уже был исповедования Римского, потому что в завещании, в 1723 году составленном, так говорит о себе: «как сын церкви Римской, желаю и умереть в той же церкви»; а сам Николай Потоцкий в своей переписке с базилианами, как увидим впоследствии, выражается о православных, как о схизматиках⁹². Если дальнейшие его предки и принадлежали Православной Церкви, то позднейшие, и он сам, получив иезуитское воспитание, (а это видно из того, что он и отец его знали хорошо латинский язык), уже ей изменили и возъимели о ней превратное понятие, – что будто она осталась истинной церковью только в Униатстве. Вот почему, можно полагать, Николай Потоцкий сделался столь расположенным и благодетельным к Почаевским инокам, принявшим Унию. Ему в уме не представлялось, что, принося столь значительные жертвы в Почаевскую обитель – для базилиан, он приносит в будущем, по премудрому действию благодати Божией, для нас Православных. Нельзя действительно не видеть путей Промысла в действиях сего знаменитого мужа в пользу Почаевской обители.

По народному преданию, в молодые лета он вел жизнь разгульную и своевольную. Увлекшись самоправием до неимоверной степени, он предавался самым уродливым причудам; находил удовольствие в преследовании жидов, которых стрелял, как дичь. Беспорядки тогдашнего Польского правительства (в начале второй половины XVIII столетия) и Римская вера, потворствующая страстям, не удерживали его от этих поступков. Однажды, едучи в коляске, по ровной дороге, он был опрокинуть на поле в виду Почаевской обители: лошади с коляской помчались, а упавший с козел кучер остался с ним на месте. Взбешенный оплошностью кучера. Потоцкий выхватил из-за пояса пистолет, и словом: «умри злодей» опустил курок к его груди. Кучер, при виде неизбежной смерти, с первым движением руки Потоцкого, обратившись к Почаевской обители, воскликнул: «Матерь Божия, сияющая чудесами в Почаевской иконе, спаси меня», и пистолет осекся. Трижды. Потоцкий наводился на кучера пистолет, трижды кучер взывал о спасении своем к Богоматери и трижды смертоносное орудие оказалось недействительным в руках того, кто, обладая всегда самым исправным оружием, никогда не испытывал ничего подобного. Невозможно было не видеть чуда в спасении кучера от очевидной смерти. Это дивное событие всей силой подействовало на ум и сердце Потоцкого. Пораженный явным заступлением Богоматери, по усмирении лошадей людьми, случившимися на дороге, он простил кучера, приказал ему ехать в Почаевскую обитель и в молитве излил душу свою пред ликом Царицы Небесной. С тех пор (это, кажется, случилось пред 1760 годом) он переменил свою жизнь, оставил свои причуды, и мысли свои обратил от временных благ к вечным, от земных к небесным⁹³. В то время супериором Почаевского монастыря был Ипатий Белинский. Вместе с должностью супериора, он, как генерал протоархимандрит, управлял базилианским орденом обеих провинций. С Белинским Потоцкий входит в теснейшую дружбу и открывает ему тайны своего сердца. Святость места и чудотворная икона Божией Матери постоянно занимают его. В душе своей он чувствует пламенную любовь и привязанность к Почаевской обители. Движимый сей любовью от достояния своего ничего не жалеет, чтобы только видеть красоту и благолепие ее. Посредником этого он избирает самого протоархимандрита Белинского. С 1761 по 1772 г., ведет с ним постоянную переписку. Из этой переписки можно видеть: во-первых то, что главным предметом его забот было сооружение нынешнего великолепного храма и громадного братского корпуса; во-вторых – какие значительные капиталы жертвовал он Почаевскому монастырю; в-третьих, что единственным его желанием было – сродниться с иноческой жизнью, остаток дней своих провесть в Почаевской обители, и наконец в ней быть погребенным.

Всех писем, собственноручно писанных Потоцким, по предмету относящихся к Почаевскому монастырю, 39. Все они написаны на польском языке, с примесью выражений латинских. Они отравились из города Бучача, находящегося в Галиции, главного местопребывания Потоцкого. Извлечем кратко из них содержание, а первое приведем вполне с русским переводом, потому что, по образу его, сложены и прочие письма.

Письмо 1-е от 12 апреля 1761 г. к генералу протоархимандриту Белинскому.

Письмо 2-е от 19 июня 1761 г. к тому же генералу протоархимандриту Белинскому, в ответ на письмо Белинского с присылкой проекта о распоряжении суммой. При сем Потоцкий изъявляет желание поступить в монастырь, и надеется, что это его желание будет принято; просить, чтобы, по этому обстоятельству, прислано было ему наставление за подписом тех, к кому это оносится, и чтобы это наставление было внесено в монастырские акты. Наконец надеется, что моления (obligacye oflarowane) уже начались, но, впрочем, ожидает уведомления об этом.

Письмо 3-е от 17 августа 1761 г. Потоцкий просит ответа на предъидущее письмо, и извещает, что к празднику 8 сентября приедет в монастырь на жительство; при чем говорит, чтобы при встрече его, не было пальбы, ни приветствия речью (perorry).

У польских магнатов, и у самих ксендзов, а потому и у базилиан, было обыкновение встречать знаменитых посетителей перорами (приветственными речами), а если были при монастырях пушки (каковы действительно тогда были у Почаевских базилиан), то и салютационными выстрелами. Кающийся Потоцкий не принимает этой суеты.

Письмо 4-е от 2 сентября 1761 г. поздравляет генерала с благополучным возвращением из обозрения провинций, и ожидает его приезда к себе.

После этого письма, переписка Потоцкого прекратилась года на два. Надобно полагать, что Потоцкий в продолжении этого времени жил монастыре, а следовательно в переписке не было надобности.

Письмо 5-е от 10 декабря 1763 г. Потоцкий просит генерала известить его, будет ли он в монастыре, или выедет куда, так как это сведение ему нужно, потому что при первой санной дороге имеет выслать в монастырь суммы.

Какие это суммы, и на какой предмет пожертвованы, – неизвестно.

Письмо 6-е от 29 января 1764 г. Потоцкий извещает генерала, что высылает с нарочным деньги, и что сам, скоро прибудет в монастырь: объявляет о своем решительном намерении поступить в монашество, и просит – под клятвой иметь это до времени в секрете.

Неизвестно, какие это деньги посылаются, с нарочным, какую составляют сумму, и на какой предмет жертвуются.

Письмо 7-е от 12 мая 1764 г. Потоцкий сожалеет о болезни генерала; посылает письмо к кардиналу, покровителю Польши (Protektorowi Polski) в известном предмете (в каком, – не объяснено), и просит, чтобы, по написании на конверте, письмо это обратно было к нему прислано.

Письмо 8-е от 27 мая 1764 г. Потоцкий извещает генерала, что развод с женой уже получил, – что к поступлению в монашество уже препятствий нет; только останавливает его мысль, что не знает ни читать, ни писать по-русски, и сомневается, может ли он научиться в преклонные лета.

Письмо 9-е от 10 декабря 1764 г. благодарит за поздравление с днем Ангела. Просит генерала-протоархимандрита о назначении способного супериора в Бучацкий монастырь, и уведомить его, будет ли совершаться коронование чудотворной иконы, по давнему его желанию, и присовокупляет, что, если коронации не будет, то были бы возвращены ему данные на этот предмет суммы.

Письмо 10-е от 29 января 1765 г. Потоцкий извещает генерала. Что деньги и вещи в монастырь посылаются. О деньгах, между прочим, говорит: lubo worki, w rtorych zloto, pobutwie mieli, i rozsypae mogly pieniedzy w szuflady, supplikuje, aby ta szuflada byla w dodrem zamknieciu; szkody zadney nie bedzie, choc sie pomieszaja, bo te zloto na wielki kamien wazne jednego gatunku, – хотя мешки, в которых червонцы, могли погнить, и деньги могли рассыпаться в ящик, но я прошу, чтобы этот ящик был хорошо заперт; тогда, хотя бы деньги помещались, потери никакой не будет, ибо это золото вешено на большой камень и одного достоинства.

Но сколько было этого золота, или, по крайней мере, сколько было мешков, и сколько они весили, об этом в письме не говорится; это была тайна, известная только жертвователю Потоцкому, и принимающему эту жертву настоятелю обители генералу-протоархимандриту Белинскому. Впрочем, в том же письме упоминается, что он, Потоцкий, за несколько времени еще выслать ему, генералу, деньги и в монете серебряной, и именно на ограду монастыря, и на сделание ворот и калитки, чтобы монастырь был местом не входным для каждого; почему просит, чтобы эту операцию скорее начать; а если не станет денег, то еще пришлет.

Письмо 11-е от 23 апреля 1765 г. посылает сундук с своими вещами и просит настоятеля принять под сове сохранение.

Письмо 12-е от 4 мая 1765 г. Потоцкий, жалуясь на какие-то неприятности, по случаю процессов и хлопот, письмо свое заключает к настоятелю Почаевского монастыря следующими словами: «Прошу быть совершенно уверенным, что давние наши предположения мне желательно непременно исполнить, если Бог продолжит мою жизнь. В доказательство моей преданности к монастырю и моего намерения кончить в нем жизнь, из моего хранящегося там (в монастыре) вклада жертвую в святую обитель полтора миллиона (вероятно – злотых Польских), а остальные деньги хочу иметь на мои надобности. Покорно прошу Ваше Высокопреподобие собрать лица, более заслуживающие доверия из монашествующих, и, составив совет, решить, на какой предмет эта сумма может быть обращена». Наконец говорит: «если еще секрет о моем вкладе не был сообщаем, то теперь должен быть всем объявлен».

В ответ на это письмо генерал-протоархимандрит Белинский пишет, что воля Потоцкого исполнится, и о деньгах некоторым из братии объявлено. Впрочем, доносит, что присланный камердинер Василий об этом глубоком секрете уже прежде рассказал многим, говоря, что в присланных бочонках с медом, не мед, а золото. Таким образом тайна уже перестала быть тайной, и всем сделалась известной.

В деле Лаврского архива под № 572, на странице 6-й разъясняется обстоятельство об этой сумме полутора миллиона. При секретном письме к генералу-протоархимандриту Белинскому чрез камердинера некоего Василия присланы два опечатанные бочонка, под видом посылаемого меда. Белинский с четырьмя из старших монашествующих занесли эти бочонки в погреб, и до постановления, на кике предметы обратить этот капитал, замуровали в стене. Впоследствии, когда составилось о том постановление и утверждено фундатором Потоцким. Четыре старших же монашествующих посланы ночью в погреб, отмуровали скрытое место, и принесши деньги в комнату генерального секретаря Братковского, три дня считали оные. Вся сумма была в золотой монете, и оказалось в наличии червонцев 68,794 т. е. 1,237,384 злотых польских, не доставало же 1,609 червонцев. Считавшие изъявили готовность выполнить присягу, что не взяли ни одного червонца. Когда же им отказано в присяге, то они сами изрекли на виновного следующее проклятие: «Кто взял и затаил хотя один червонец, – да придет нань проказа Гиезиева, и да будет часть его с Иудой, и с глаголющими: возми, возми, распни Его.» (собственные их слова и на славянском языке). После того оказалось, что недостающая сумма не была прислана, и потому она дослана Потоцким в той же золотой монете.

Письмо 13-е от 12 мая 1765 г. Снова посылает камердинера Василия, и просит генерала принять его в монастырь на послушание.

Письмо 14-е от 1 июня 1765 г. просит монастырскую братию помолиться пред чудотворной иконой Божией Матери о его выздоровлении.

Письмо 15-е от 5 июня 1766 г. просит генерала о возвращении документов по разводному делу.

Письмо 16-е от 17 августа 1766 г. извещает генерала-протоархимандрита, что болезнь не дозволяет ему прибыть к 15 августа, на праздник в Почаев, но он не изменит данного слова о пожертвованных полтора миллионах злотых на монастырские надобности. Притом советует основательно обдумать, как лучше распорядиться этим капиталом, чтобы употребление его служило к большей славе святого места, ознаменованного благодатными дарами Божией Матери (ku najwiekszey Boskiej chwale i honorowi Najswietszey Maryi Panny na tymmiejscu laskami slynacej); и на что, по общем совещании решается, – просить уведомления. Другой экземпляр того же письма и к тому же генералу, вероятно, прислан потому, чтобы сообщить о нем всей братии.

Письмо 17-е от 5 сентября 1766 года. Извещает, что болезнь его продолжается, просит молиться о нем пред чудотворной иконой Божией Матери, и желает видеться с генералом; если же нельзя, то прислать бы ему resultatum consultacyi na pismie.

Письмо 18-е от 21 сентября 1766 г. уведомляет, что при первой санной дороге приедет в Почаев.

Письмо 19-е от 11 апреля 1767 г. поздравляет с приближающимся праздником Воскресения Христова. Просит прислать кого-либо верного из братии (akkredytowanego zakonnika) под предлогом поздравления с праздником, которому он вручит остальные к жертвованной полтора миллиона сумме, деньги, по его счету 196,602 злота. В примечании к письму присовокупляет, что прежде посланное золото, он считал червонец по 18 злотых.

Письмо 20-е от 9 мая 1767 г. снова посылает камердинера Василия Стршельницкого, и просит принять его в монастырь, как раскаявшегося в своем поступке и изъявившего решительное желание поступить в монашество.

Письмо 21-е от 23 мая 1767 г. Потоцкий узнав, что генерал-протоархимандрит Белинский, избегая какой-то опасности, уехал из монастыря, чрезвычайно о том беспокоится и просит его, генерала, о последствиях этой тревоги доставлять ему верные сведения.

Это было в царствование императрицы Екатерины II, когда для защиты польского короля Станислава Понятовского, русские войска проходили этим краем в Варшаву, и наводили страх на мятежных и тогда уже поляков: их особенно боялся Потоцкий, как богатейший в этой стране вельможа, и имевший много денег.

Письмо 22-е от 9 августа 1767 г. выражает радость, что тревожные слухи не сбылись, благодарит генерала, что о нем молится пред престолом Божией Матери; откровенно объясняется, что Почаевское местоположение ему нравится, и что он навсегда желает поселиться в монастыре.

Письмо 23-е от 8 октября 1767 г. извещает генерала, что он имеет решительную мысль переехать на жительство в монастырь, и потому просит приготовить ему квартиру в том самом гостином домике, который он и прежде занимал.

Письмо 24-е от 24 октября 1767 г. дает знать генералу, что новые обстоятельства удерживали его от переезда в Почаев. Он получил, говорит, из Варшавы сведение, что там делаются насилия епископам, сенаторам и послам за отстаивание св. веры, – что пронесся слух, – будто бы и Почаевский монастырь достанется в руки схизматикам, – что ему не хотелось бы после уходить из этого монастыря; впрочем, он надеется, говорит, на покровительство Божией Матери, и что она защитит свой дом; наконец просит генерала Белинского, чтобы он, как читающий газеты, передавал ему обо всем свежие вести.

Потоцкий называет православных схизматиками. Такое предубеждение против них поселили в нем прежде воспитывавшие его иезуиты, а после сами базилиане.

Письмо 25-е (без значения месяца и года). Секретно сообщает генералу-протоархимандриту свое намерение, что он, наскучив миром, решился не только перейти на жительство в монастырь, но и поступит в число монашествующих; впрочем, сроком для этого назначает еще год, дабы собрать сложенные в разных местах капиталы и движимое имущество. При этом спрашивает генерала, – можно ли за поступлением его на жительство в монастырь поместить там это имущество.

Письмо 26-е в роде требования от 2 ноября 1767 г., – чтобы генерал подробно донес, какое сделано распоряжение с пожертвованными им монастырю капиталами; сверх того, просит, чтобы часть из этих сумм отделена была на предполагаемую им коронацию чудотворной иконы Божией Матери, – а также, чтобы непрошена была у Папы канонизация и внесение в число святых преподобного Иова игумена Почаевского.

На это требование генерал, отвечая, препроводил Потоцкому 6 пунктов: из них замечательны 4, 5 и 6. В 4 пункте говорится, что из присланных до того времени от Потоцкого в золотой и серебряной монете капиталов 716,106 злотых польских отданы разным лицам на процент под залог недвижимых имений, и эти деньги находятся в ведении и распоряжении монастыря. В 5 пункте генерал извещает Потоцкого, что о короновании чудотворной иконы Божией Матери уже несколько раз писано к Папе, но еще не получено ответа. Что касается канонизации преподобного Иова (venerabilis zelezo); то этот предмет, говорит, труден к выполнению в настоящее время: ибо, говорит, преподобный Иов не был мученик, и, хотя от местного епископа, Киевского митрополита Дионисия Балабана, признан, по чудесам, за святого, но в Риме на кардинальном заседании это перецеживают и перетрушивают (kribruja i przetraja po kilka razy); а потому заключает, дай Бог, чтоб чрез несколько десятилетий это открытое признание Преподобного Иова святым угодником Божиим совершилось. И действительно, чрез 54 года, когда после того обитель возвратилась к Православию, угодник Божий получил должное себе почитание. В 6, наконец, пункте генерал советует Потоцкому, чтобы он на все жертвованные Почаевскому монастырю суммы выдал от себя документ, с выражением того, что эти деньги им дарены монахам собственно тем, которые соединились с Римской Церковью, т. е. базилианам, а в случае Почаевский монастырь опять перешел бы к схизматикам, то эти капиталы должны перейти в пользу других униатских монастырей. Вот лукавое и бессовестное желание! Впрочем, из дел не видно, чтобы Потоцкий принял оное к исполнению.

Письмо 27-е от 7 января 1768 г. Потоцкий извещает, что по случаю замешательств в крае, моровой язвы и своей болезни не может возвратиться на жительство в монастырь, дабы не быть ему в тягость, и потому просит прислать ему вещи; притом благодарит за выгоды, которые он имел, живя в обители.

Письмо 28-е от11 января 1768 г. благодарит генерала за присланную просфору и за поздравление с праздником Рождества Христова и новым годом, а также взаимно поздравляет генерала и всю монастырскую братию.

Письмо 29-е от 28 января 1768 г. благодарит за сострадание о его немощах; извещает, что моровая язва прекратилась, но другие опасности угрожают ему: какие-то злые гости хотят, говорит, напасть на него, и он принужден бежать от них.

Письмо 30-е от 2 февраля 1768 г. выражает неудовольствие, что Почаевские монахи, отдавая на процент суммы, хвалились, что монастырю пожертвовано от него 500 т. злотых, и советует, чтобы подобных слухов не рассевали.

Письмо 31-е от 27 марта 1768 г. повторяет свой совет иметь осторожность насчет сумм.

Письмо 32-е от 30 сентября 1768 г. просит известить его, – действительно ли Почаевский монастырь запознав, по предмету полученных от него сумм, и действительно ли будет генеральная капитульная конгрегация в Брест-Литовске, и кто в этой конгрегации будет председателем.

Письмо 33-е от 30 ноября 1768 г. благодарит Господа, что обстоятельства, по Почаевскому монастырю, делаются покойнее, а о себе извещает, что постоянное несчастье в его стране (какое – неизвестно), кажется, загонит его за венгерскую границу. Поручаю себя, говорит, милостивому Вашему вниманию, и сокрушаюсь о том, что, может быть, моему грешному телу не доведется покоиться в монастыре Почаевском; наконец завещавает, под угрозой страшного Суда, чтобы его распоряжения относительно пожертвованных сумм достигли своей цели.

Письмо 34-е от 21 апреля 1769 г. извещает о возмущении крестьян в его стороне. Венгрию считает для себя местом безопасным; просит, чтобы присланный из монастыря иеромонах мог долее оставаться в Львове.

Письмо35-е от 28 сентября 1769 г. благодарит за доставление сведения о состоявшейся в Бресте капитульной конгрегации.

Письмо 36-е от 9 июня 1770 г. благодарит за известие о благополучно кончившейся, по монастырскому делу, комиссии; скорбит о болезни генерала, и желает ему выздоровления.

Письмо 37-е от 22 апреля 1771 г. просит генерала до времени не открывать имени его никому, по предмету сделанных им Почаевскому монастырю денежных пожертвований. Пусть, говорит, ведает о том одна Матерь Божия, которая помогла мне сделать эту жертву. Притом напоминает, чтобы начатое тело непременно было приведено к концу; ибо, говорит, мы оба уже стары. Но, какое это дело, – не объясняет. Надобно полагать, что постройка большой церкви и корпуса; ибо тут же упоминает о полученном от епископа разрешении. Епископ тогда был Сильвестр Любенецкий-Рудницкий. В 1771 году действительно совершилась закладка большой церкви, как это видно из надписи над фронтовыми дверями: на железной решетке большими цифрами выбить 1771 год.

Письмо 38-е от 3 февраля 1772 года – писанное уже не к генералу-протоархимандриту Белинскому, а в Капитулу. В этом письме Потоцкий прямо называет себя фундатором Почаевской церкви и монастыря; выражает желание – всеми силами стараться привести к концу эту фундацию, во исполнение давних своих предложений wzgledem wymurowania kosciola y klasztoru. Из слов его видно, что постройка того и другого уже пачата, и что он надеется кончить ее еще при своей жизни.

От 1772 по 1778 год писем Потоцкого в Лаврском архиве не обретается, вероятно, потому, что все эти годы он жил постоянно в Почаевском монастыре, и лично наблюдал за постройкой церкви и корпуса, и главным образом, как фундатор, распоряжался этим многотрудным делом. Сверх того, генерал-протоархимандрит Ипатий Белинский уже не жил, и Потоцкий к приемнику его уже не был столько откровенен.

Письмо 39-е и последнее от 25 июня 1778 г. писанное уже не к генералу, а просто к супериору Почаевского монастыря, вероятно, Иерониму Калитинскому; на конверте же адрес не к супериору, а illustrissimo capitulo Divio ordinis Basilii magni. Радуется, что постройка монастыря успешно производится, при всем том просит иметь наблюдение за оной. Подписался в первый раз таким образом:

Николай Потоцкий – M. Potocki.

Воеводич Белзский – Wojewodzie Belzski.

Кавалер Мальтийский – Kawaler Maltauski⁹⁴.

По прочтении содержания всех этих писем, естественно спросить – сколько же именно денег пожертвовано Потоцким Почаевскому монастырю? На этот вопрос отвечать определительно едва ли можно. Из писем видно, что суммы жертвовались весьма значительные, но эта значительность не приведена в точную определенность. Жертвователь, кажется, сам скрывал это пред миром, и, посылая деньги, не всегда говорил, сколько их посылает. Это видно из писем 5, 9 и 10. Впрочем, если принять в соображение, что присылаемые Потоцким капиталы, согласно воле его, отдавались всякий раз разным лицам по залог недвижимых имений; если обратить внимание на то, что эти отдаваемые на процент суммы не были из полуторамиллионного капитала, пожертвованного им в золотой монете и остававшегося неприкосновенным до самой его кончины – 1782 г.: то, по самому счету сказанных обеспеченных на недвижимых имениях капиталов, по присоединении к ним неприкосновенного полуторамиллионного в золотой монете капитала, можно почти с достоверностью сказать, что Потоцкий внес в Почаевский монастырь чистыми деньгами два миллиона двести сорок четыре тысячи злотых польских. Сумма в то время весьма значительная. В доказательство точности сего счета может служить следующая составленная из дел Лаврского архива таблица:

Обыкновенный процент в тогдашнее время получался седьмой, а с закладных недвижимых имений мог получаться и десятый. Таким образом Почаевские базилиане, воспользовавшись капиталом Потоцкого в два миллиона двести сорок четыре тысячи злотых польских, могли получать, и, верно, получали одних процентов сто пятьдесят семь тысяч злотых, или нынешних рублей серебром двадцать три тысячи пятьсот пятьдесят. Если присовокупить к тому доход с заставных недвижимых имений – Старого Почаева. Орли, Комнатки и Савчич, которыми владели еще православные почаевские иноки, до поступления обители в Унию, и которые перешли во владение и к базилианам: то во второй половине XVIII века они, базилиане, имели средства к содержанию монастыря очень богатые. Спрашивается: что ими сделано при этих богатых средствах, и при столь знаменитом и сильном благотворителе, каковым был для них Николай Потоцкий? Из дел Лаврского архива, относящихся к этому времени (1761 – 1782 гг.) видно, что памятником их и Потоцкого заботливости остались два главных предмета: коронование чудотворной иконы, и постройка громадных зданий – нынешней Соборной церкви и братского корпуса.

Обычай возлагать с торжественностью короны на образа начался в Риме при папе Урбане VIII в 1631 году. Изобретший этот способ прославлять иконы был некто граф Александр Сфортио Палавацини. В 1630 году он положил на вечное приращение известную сумму, от процентов которой были бы деланы в Риме из чистого золота короны, и рассылались для коронования тех икон, о которых получено сведение, что они чудотворны. Первый опыт такового коронования иконы Богоматери совершился в 1631 году, в Ватиканском храме⁹⁵. Впоследствии установлен для сего особый Ватиканский капитул, который под председательством кардинала, архипресвитера Ватиканской церкви, обязан заниматься рассматриванием вопроса – можно ли дозволить совершать коронацию той, или другой иконы, по известности о ее древности и чудесах. Этот капитул сочинил и правила, каким порядком и с какими церемониями должны совершаться подобные коронации. Узнав об этом, благотворитель Почаевского монастыря, Николай Потоцкий еще в 1764 г. возъимел желание, чтобы и Почаевская чудотворная икона Божией Матери чрез коронование могла получить большую известность в мире христианском. На этот собственно предмет он определил известную часть из жертвуемых им сумм. Для тогдашнего генерала-протоархимандрита Белинского, с которым Потоцкий, между прочим, вел и по сему обстоятельству переписку, это желание Потоцкого не могло не нравиться. Так как с достижением оного соединялись не малые для обители выгоды – дарование для нее папских свежих отпустов и индульгенций, и надежда на большее, в будущем, стечение богомольцев. Отвечая на письмо Потоцкого, писанное 2 ноября 1767 г. – протоархимандрит Белинский доносит, что уже несколько раз писано было к Папе о дозволении совершить эту коронацию, но ответа не получено. Видно, тогда не были еще собраны нужные для этого сведения. По смерти Белинского (1771 г.) новый протоархимандрит – он же и супериор – Порфирий Важинский лучше успел в этом деле. Он сделался известным самому Папе, как ревностный чтитель римских нововведений, как подражатель, без разбора, всему римскому. С этой стороны познал его живший в Варшаве папский нунций Беритенский архиепископ, граф Иосиф, и дал о нем такой отзыв, называя его человеком «особой попечительности о церкви достойной высшей похвалы преданности св. апостольскому престолу». Это обратило внимание Папы Климента XIV и на Почаевскую обитель и на протоархимандрита Важинского. В 1772 г. декабря 9 дня Папа пишет к нему письмо и благодарит за преданность к католической римской вере, поощряя его к продолжению подобных действий и к возбуждению к оным и вверенных ему монахов⁹⁶. Обнадеженный милостью его Святейшества, Важинский возобновляет дело о коронации, и обращается по оному, как требовал порядок, к местному епископу Сильвестру Рудницкому. Епископ немедленно приехал в Почаев, лично учинил доследование о чудесах бывших от иконы Божией Матери, о которых носилось предание, и о всем том представил архипресвитеру Ватиканской Церкви, кардиналу князю Генриху де Иорк. По ходатайству сего архипресвитера, при посредстве базилианских прокураторов в Риме, Папа Климент XIV не замедлил разрешить и благословить коронование чудотворной иконы Почаевской Божией Матери. Вместе с тем буллой в 23 день апреля 1773 г. наддал для Почаевского монастыря отпуст о разрешении всех грехов тем, которые, в продолжении восьмидневного празднования, по случаю коронования иконы, посетят эту обитель, и, совершив исповедь и приняв Святые Тайны, будут молиться между прочим «об искоренении ересей», а папский нунций, вышеупомянутый Беретинский архиепископ Иосиф, с своей стороны, в письме к настоятелю Почаевского монастыря дозволил пользоваться сказанным дарованным от Папы отпустом, при священнодействии Литургии, два раза в неделю; – сверх того грамотой от себя данной, 15 марта 1774 года, на основании постановления Папской конгрегации, двум духовникам Почаевского монастыря разрешил при исповеди употреблять палку по подобию, как это делается в Риме⁹⁷. Ватиканский генеральный капитул также прислал привилегию, поэтому предмету, и препроводил правила, по которым должно совершаться коронование иконы. По старанию фундатора Потоцкого из чистого золота сделаны в Риме две короны, применительно к величине самой иконы. Они доставлены в Почаев папским делегатом. Днем торжества назначено 8-е число сентября 1773 г. праздник Рождества Богородицы. Надлежало заблаговременно сделать гласным и известным в народе об этом новом событии, и нужно было позаботиться о разных к тому приготовлениях. Епископ Сильвестр Рудницкий, в области которого считался Почаевский монастырь, чрез деканов (благочинных) оповестил свою паству, с приглашением на акт коронации, – велел, чтоб его послание приходские священники, прочитав в церкви прихожанам, прибили оное на дверях храмов. Удовлетворяя просьбе Рудницкого, подобное воззвание к своим диецезиям сделали епископы соседних униатских епархий: Владимирской и Брестской Филипп Володкевич, Хелмской Максимилиан Рыло, Львовской Лев Шептицкий и Премышльской Афанасий Шептицкий. Все же базилианские монастыри польской провинции оповещены о том чрез генерала протоархимандрита. Неудивительно, что на восьмидневное празднование (от 8 до 15 сентября) собралось в Почаеве одних священников униатских и латинских до тысячи человек, а кроме высшей польской аристократии, попов и шляхты, сошлось простого люда более ста тысяч. По повелению короля пришли и войска – артиллерия и пехота.

Братский корпус частью был уже освоен; вблизи его в том же 1773 г. весной вымурован и тот самый колодезь, который и ныне находится внутри монастыря⁹⁸, но соборный теперешний храм только два года как начал строиться. Церковь, в которой совершалось богослужение, еще была прежняя, построенная в половине XVII столетия Домашевскими. Она была трехпрестольная. Главный престол во имя Св. Троицы, – по правую его сторону – во имя Успения Божией Матери, а по левую – престол Благовещения. Алтарем церковь стояла на восток. Главный иконостас был в ней полный и благолепный. Над Царскими вратами помещалась в нем чудотворная икона Божией матери. На правой стороне иконостаса вблизи алтаря – в стене был живописный источник в камне, где оставлен след стопы Божией Матери⁹⁹. Хотя эта трехпрестольная церковь не была мала, и хотя при ней еще были и другие еще меньшие церкви: но все это казалось недостаточным для ожидаемого стечения народа. По разрешению епископа Рудницкого, простроено в ней для этого случая до тридцати боковых престоликов (разумеется, без иконостасов), – чтобы священники могли в одно и тоже время, не препятствуя один другому, служить безгласную Литургию и приобщать народ. Стены храма от карнизов до самого полу покрыты красным штофом, обшитым золотым галсом. На них развешены портреты: папы Климента XIV, короля Станислава Августа, коронатора епископа Рудницкого и фундатора Николая Потоцкого. Под каждым из портретов были надписаны слова, взятые из ветхозаветных священных книг, натянуто и вовсе неуместно примененные к личностям портретов. Так напр. из первой книги Мак. VI: 15 слова Антиоха, сказанные Филиппу воспитателю сына его: даде ему диадему, подписаны под портретом Папы, с изменением местоимения ему на местоимения ей: я дал ей корону – dalem iej korone. Слова из книги Притч. IV: 9. Да даст главе твоей венец, венцем сладости защитит тя – значились под портретом Короля. То, что говорится об Артаксерксе и Есефири: возлюби Царь Есфирь и возложи венец женский на главу ея (11: 17) было подписано под портретом епископа Рудницкого, как коронатора. Наконец слова, сказанные, 2Пар.32:30 о Езекии, царе Иудейском: и преуспе Езекия во всех делех своих подписаны под фундатором Потоцким. Так была изобретательна мудрость Почаевских базилиан¹⁰⁰.

Не менее богаты были они на выдумки и по другим предметам. Местом для самого коронования чудотворной иконы они избрали чистое поле, за версту от монастыря на восток, где ныне полевая Рождество-Богородичная церковь. Там они построили временную (в роде ветхозаветной скинии) каплицу. Она была построена на восьми высоких столбах, и имела вид восьмиугольника; – со всех сторон была открыта для народа, – главный вход в нее был с запада по семиступенной лестнице. Внутри вся была устлана турецкими коврами. По средине устроен престол, на нем поставлен ковчег, золотые и серебряные подсвечники, и приуготовлено место для чудотворной иконы. Над престолом сделаны из красного бархата обшитого золотым гасом и таковой ж бахромой балдахин. Свод раскрашен изящной живописью. Снаружи восьмигранный купол покрашен зеленой краской. По местам были надписи из текстов, взятых из книг Исхода, где говорится о ветхозаветной скинии и о Первосвященнике (29:24, 40:22 и проч.).

Путь от монастыря к сказанной каплице усажен зеленеющими деревьями. По обеим сторонам оного расположены артиллерия и пехота. На протяжении от монастыря до каплицы построено пять великолепных триумфальных ворот в известном одни от других расстоянии. Эти триумфальные ворота были построены в четыре этажа. Имели фронтоны с восточной и западной стороны, и по трое проходных дверей. Первые ворота были построены не далеко от монастырской церкви, при сходе с горы. Восточный фронтон этих ворот сооружен в честь имени Папы. Поэтому в самом верху изображены регалии Папы: три звезды, крест, две руки сложенные крестообразно, тиара, ключи ап. Петра и трисоставной жезл (pastoral troisto krzyzowy). Под этими регалиями большими буквами были написаны следующие слова: в руце его вси концы земли, и высоты гор того суть (Пс.94:4). Какое богохульство! Западный фронт был посвящен имени отечества (Matki Ojezyzny). На нем герб короля и отчизны. Эта отчизна представлена в виде двух женщин: одна из них изображала собственно Польшу, а другая – Литву. Обращаясь к иконе Богоматери, они говорят слова, взятые из книги Судей Израилевых – первая: «прийди и царствуй над нами» (гл. 9:10). Странно, что составлявшие эту надпись не подумали, что аллегорические эти слова сказаны дикими древами к смоковнице. Которая им ответила: «егда оставивши мою сладость и плод мой благий, пойду владети древами» – (ст. 11); – а вторая: владый нами и Ты и сын твой (8:22). Отчего к этим словам, в которых преклонный к идолопоклонству Израиль заносил просьбу к Гедеону, не присоединены и ответные слова самого Гедеона? «Не возобладаю аз вами, и не возобладает сын мой вами». Почему? Потому что, как говорит дальше Священная История, о предлагающих эту просьбу – совратишася сынове Израилевы, и соблудиша в след Ваалима. (ст. 33).

Прочие триумфальные ворота на своих восточных и западных фронтонах были раскрашены гербами местных знаменитостей тогдашнего времени: Потоцкого, Ржевуских, Осолинских, и других панов Польских.

По обеим сторонам дороги от одних триумфальных ворот к другим расстановлены были картины, изображавшие чудеса, разновременно явленные от иконы Почаевской Божией Матери.

К каждым триумфальным воротам назначена была особая музыка с барабанами, трубами, тимпанами и другими мусикийскими орудиями.

Вблизи каждых триумфальных ворот, по сторонам дороги, расставлены были пушки, мортиры и другие военные орудия. По стенам ворот развешены тысячи разноцветных плошек.

Когда все это было приуготовлено, за два дня прибыли в Почаев местный епископ Сильвестр Рудницкий, и епископ Хелмский Максимилиан Рыло. 7-го числа епископ Рудницкий торжественно служил в большой церкви вечерню. Кафедральный экклезиарх Бродович произнес приличное слово. Из города Брод (в 20 вер. От Почаева) прибыло с хоругвями, крестами и иконами сопровождаемое духовенством в священном облачении церковное братство, и соединилось с братством местным. Образовался крестный ход: икону несли два архимандрита под балдахином, который поддерживали четыре светские знаменитости. В архиерейской мантии и омофоре с жезлом шел во главе всех Хелмский епископ Максимилиан Рыло. Войска по обеим сторонам дороги стояли. У каждых триумфальных ворот горели тысячи плошек. Пальба из пушек производилась беспрерывно, музыка гремела. По внесении иконы в каплицу, епископ поставил ее на возвышении и окадил; пропели – «Под твою милость», каковую песнь Богоматери повторял и весь народ, как знакомую ему по тексту и голосу. Кончилось вечернее богослужение в 8 часов. Затем служили повечерие, полунощницу и воскресную заутреню (8-е число сентября тогда пришлось в день воскресный). По шестой песни читали акафист. Это все происходило в каплице. В самой церкви богослужение совершалось своим порядком. В два часа по полуночи, после пушечного выстрела, начали благовест к заутрене. Духовенство – монахи и светские собрались на свои места, где им назначено служить литургии. После троичного канона стреляли из орудий; между тем и униатские и латинские священники служили на боковых престоликах тихие или читаные литургии. По окончании заутрени служили гласную обедню в церкви Благовещения. Между тем музыка пред входом в церковь на крыльце играла.

В 7 часов утра коронатор епископ Сильвестр Рудницкий, в пышной карете, приехал к месту, где устроена палатка для совершения обряда коронации, и ожидал под сенью, покуда не принесли с торжественностью ватиканские короны.

Подобно, как накануне, несение корон совершалось при многолюдном собрании и пушечной пальбе, с крестным ходом, при пении и громе музыки, во время прохождения чрез триумфальные ворота.

Короны несены под балдахином провинциалом Братковским и Почаевским супериором Домитианом Яповским. Балдахин поддерживали четыре знатнейшие особы из дворян Волынского воеводства. В главе духовенства был Хелмский епископ в полном архиерейском облачении. Все пространство поля от монастыря до самого леса к северу, востоку и югу было наполнено народом.

Коронатор епископ Рудницкий, в полном облачении, окруженный многочисленным духовенством, сенаторами и чинами военными, при громе пушек и музыке, встретил короны. Поднося оные провинциал Братковский произнес на латинском языке речь, прося епископа, чтоб он принял этот дар от Ватиканской капитулы, и довершив дело, удовлетворил этим желанию фундатора графа Николая Потоцкого (в описании коронации Потоцкий часто титулуется графом), и ожиданию панов, народа и всей отчизны. Рудницкий с своей стороны ответил комплиментом, заключавшим в кратких словах благодарность Ватиканской капитуле и стараниям, по этому делу, фундатора Потоцкого.

Провинциалу и супериору велено, вслух народа, выполнить присягу, что присланные ватиканские короны будут вечно находиться на чудотворной иконе. После того, прочитано папское бреве́ о даровании на этот случай отпуста, и о поручении епископу от папы совершить обряд коронования. Затем епископ Рудницкий торжественно благословил обе короны и возложил – одну на главу Богоматери, а другую – на главу Божественного младенца Иисуса. Действие это сопровождалось снова громом пушек и звуком труб и барабанов. Опять прочитано в слух народа писание папы Климента XIV, о даровании Почаевскому монастырю, по случаю совершившейся коронации, отпуста, и о возможности для всех обоего пола получить оный в продолжении восьмидневного празднования. В заключении епископ начал петь, и за ним последовало духовенство: Достойно есть, яко воистину блажити Тя Богородицу и проч., а архидиакон прочел сугубую ектенью – о здравии папы, короля, кардинала Генрика до Иорк, позаботившегося о скорейшей высылке корон, всей Ватиканской капитулы, епископа Рудницкого, как коронатора, и фундатора Потоцкого. По отпусте нашего многолетствия провозглашаемо не было, а только еще пропели: Под твою милость, и тем церемония в палатке кончилась.

По возложении корон на икону совершился обратный крестный ход в церковь на Почаевскую гору, подобно, как совершался на кануне того дня, при громе орудий и звуке музыки во время приближения к каждым из пяти триумфальных ворот. Два архимандрита, провинциал и местный супериор несли киот с венчанной чудотворной иконой. Священники – низшие и высшие – светские и монахи стройным порядком шли впереди в два ряда. Вблизи за иконой в полном архиерейском облачении следовали два епископа. Бесчисленное множество богомольцев всякого звания участвовали в крестном ходе. Проходя чрез все пять триумфальных ворот, поднимали киот с чудотворной иконой на все четыре стороны, дабы народ мог видеть святыню. По внесении в церковь, икона поставлена на большом престоле, и началась архиерейская литургия, которую священнодействовал епископ Рудницкий. На клиросе пели избранные и более способные к тому монахи. По прочтении Евангелия произнес приличную торжеству проповедь архидиакон Луцкой латинской кафедры, известный ученостью и знаменитым происхождением генеральный официал Божидар Подгороденский. После Литургии пропели: Тебе Бога хвалим, и протоархимандрит Важинский произнес речь, в которой выразил благодарность папе, королю, Ватиканской капитуле, епископам, фундатору Потоцкому и всем принявшим участие в этом торжестве. Народу же роздано при этом случае одиннадцать тысяч иконок с изображением Божией Матери и пять тысяч медальонов. Вещи эти, как дар папского благословения, считались имеющими также силу отпуста для получающих оные.

В тот же день торжественно при громе пушек и звуке музыки, Хелмский епископ Максимилиан Рыло служил в большой церкви вечерню, по окончании которой говорена снова проповедь. Ввечеру в разных местах, для увеселения народа, играла музыка, горели тысячи плошек и факелов, показались искусственные разноцветные огни (нарочно деланные в Варшаве, и оттуда привезенные), пущались ракеты, явились горящие цифры, и другие делались представления, какие только могло выдумать воображение и искусство для привлечения народа. Всем этим управлял нарочно присланный из Варшавы инженер-майор Готфрид Дейбель. Потеха продолжалась более двух часов; стоила она 20 т. злотых. На другой день в большой церкви Литургию служил Хелмский епископ Максимилиан Рыло. В продолжении Литургии, в известных пунктах, как и первого дня, стреляли из пушек, били в барабаны, трубили в трубы и проч. Между тем миссионеры проповедовали вне церкви – на крыльце храма, при триумфальных воротах, по улицам и в других местах, где только могли. Главным предметом их проповеди было учение об отпустах.

Таким же порядком торжественно, при стрелянии из орудий, при звуке барабанов, труб, и других музыкальных инструментов, совершалось богослужение и в прочие дни так называемой октавы (восьмидневного празднования). Стечение народа не уменьшалось: всякий день новые братства из соседних селений и местечек с иконами, хоругвями и крестами, под предводительством приходских священников приходили на поклонение венчанной чудотворной иконе. Впрочем, 13 сентября епископ Рудницкий и Рыло из Почаева уже выехали, оставив продолжать религиозную торжественность старшим духовным лицам – архимандритам, опатам, провинциалам, консульторам и проч. Праздник Воздвижения честного и животворящего креста привлек новых богомольцев. Еще и в тот день тридцать духовников безвыходно сидели на своих местах, и едва успевали удовлетворять требованию народа. Восьмой день, как заключавший это торжество, праздновался с особенной изобретательностью. Крестный ход с чудотворной иконой, чрез все пять триумфальных ворот, совершался в палатку, где в первый день производился обряд коронования. Ввечеру была иллюминация. Инженер майор Дейбель тешил народ новыми искусственными огнями. Во многих местах горели разноцветные цифры, пускались ракеты, и громы слышались в воздухе. Так происходило восьмидневное празднование коронации чудотворной Почаевской иконы Божией Матери. Замечательно, что все это время было погодное; дни были ясные, вечера и ночи – теплые; ничто не мешало торжеству. Более ста тысяч простого народа проводили ночи под открытым небом. Духовники слушали исповедь не только в церквах, но и вне оных, где только могли сыскать удобное к тому место. По собранным монастырским сведениям было у исповеди и Святого причастия лиц греческого обряда (униатов) 24 тысячи, а латинского обряда 9 тысяч триста. Угощение высших духовных сановников и всей знати – светской и военной, устроение палатки и триумфальных ворот, со всеми к тому принадлежностями, иллюминации, ракеты, цифры и разные искусственные потешные изобретения – все это было на счет фундатора Николая Потоцкого. Могло ли все это не привлекать к Почаевским базилианам простой народ здешнего края? – сынове века сего мудрейши паче сынов света в роде своем суть (Лк.21:8).

Неоспоримо, что важнейший предмет, которым ознаменовано время нахождения Почаевской Обители в ведении базилиан, есть сооружение каменных громадных зданий, каковы: соборный храм и братский корпус. Еще прежде, нежели сделался известным Почаевскому монастырю Николай Потоцкий, и прежде, нежели монастырь познал эту личность, у базилиан была мысль разобрать прежние церкви, как живой памятник древнего в этой обители Православия, и на место их соорудить храм один по побочным престолам, приблизительные к храмам Римским¹⁰¹. С начала второй половины XVIII столетия генералы-протоархимандриты, провинциалы и местные супериоры, чтобы приобресть внимание папского нунция, зорко смотревшего за ними, и заслужит благосклонность к себе самого папы, особенно желали этого преобразования. Монастырские земли, которые дарены обители приснопамятной Анной Гойской с одной стороны, по гористому положению, богаты были строительным камнем, а с другой – почвой, годной для делания кирпича. Но, чтобы соорудить новый храм на том самом месте, в такой громадности, и по такой изящной архитектуре, как он сооружен, не доставало у них ни средств, ни знания. Промысл Божий указал тои другое в лице Николая Потоцкого. Из дел Лаврского архива видно, что этот знаменитый муж владел и в Волынской области и в Галицкой земле значительными поместьями, и притом был большой хозяин, необыкновенно бережлив, чрезвычайно трудолюбив и весьма распорядителен¹⁰². Мы уже видели, какие капиталы внесены им в Почаевский монастырь. В делах Лаврского архива еще значится, что этот мощный обители благотворитель в 1761 г. изъявив и с своей стороны желание создать новый великолепный храм и братский корпус, вместе с тем принял на себя обязанность лично содействовать этому делу, и тогда же собственно на этот предмет, независимо от других сумм, жертвовал 225 т. злотых польских, обеспечив эти деньги на имении Москалиовке, Ванжулове и Волицах¹⁰³. Предпринималось дело великое, многостойное, многотрудное, и, по архитектуре, самое изобретательное. На той самой скале, на которой уже были храмы, надлежало воздвигнуть храм новый величественный, надлежало фундамент для него в некоторых местах положить новый, а в других – соединить таковой с фундаментом храмов прежних. Неровность места, близость обрывистого края горы и почти перпендикулярная отвесность ее над уровнем, составляющим ее подошву, – все это требовало великой осторожности и плана весьма обдуманного. Вызов надежного архитектора, приготовление лучшего материала, приискание знающих дело мастеровых, – кирпичеделателей, каменотесцев, каменщиков, кузнецов, плотников, столяров, резчиков, иконописцев и других, наконец, бдительный присмотр за правильностью и прочностью работ, – все это входило в состав заботливости и начальствующих в монастыре и самого фундатора. Надобно притом заметит, что как в настоящее время, так и тогда, Почаев был беден мастеровыми, а способных архитекторов в здешних местах вовсе не было. Потоцкий, как владетель богатых в Галиции поместьев, как по жительству близкий сосед древнего столичного города Галиции Львова, имел возможность и удобство вызывать оттуда всех этих лиц, и, делая из них правильный выбор, заключал с ними на каждую работу договор, с одной стороны для обители возможно выгодный, а с другой для самого дела весьма осторожный. Ничего не предпринималось и не делалось без ведома и согласия его – Потоцкого. Приведем некоторые факты, и начнем с архитекторов: их было несколько.

В 1771 г. 20 февраля пред закладкой большой церкви и братского корпуса (то и другое начали строить в одно время) с архитектором Готфридом Гофманом заключен договор на постройку монастырских зданий новых каменных и деревянных, и на переделку старых, с приспособлением к новым. Срок этим постройкам и переделкам не назначен, а предоставлено в обязанность архитектору заниматься ими столько лет, сколько потребуется.

Планы и чертежи на всякую постройку и переделку архитектор обязывался предварительно представлять монастырю, и не прежде приступать к работам по этим планам, как монастырь найдет оные хорошими, или подлежащими какому-либо изменению. (Но где эти планы и чертежи, – неизвестно. В Лаврском архиве их не имеется). Расход денег, по постройкам, архитектор обязывался, сколько можно, умерять, и лишнего ничего не выдумывать, дабы не приводить монастырь к напрасным издержкам. При рабочих архитектор обязан находиться неотступно, смотреть за правильностью и прочностью работать, за целостью материалов, при употреблении их в дело, и наблюдать за самыми рабочими, и если кого из них заметить неисправным, или незнающим своего дела, должен доносить префекту фабрики, для вычета денег при расплате. Префект фабрики – это был один из монастырской братии, назначенный для ведения счетов по постройкам. Годичной палаты от монастыря сказанный архитектор Гофман получал 864 злотых т. е. 200 руб. серебром, помещение с отоплением и некоторые съестные продукты. Этот контракт подписан архитектором, а со стороны монастыря супериором Анфимом Легензиевичем, и префектом фабрики Георгием Ярошкевичем, а утвержден генералом-протоархимандритом Белинским и секретарем конгрегации Онуфрием Братковским. К контакту приложена большая монастырская печать с изображением вверху чудотворной иконы, а внизу – Успения Божией Матери, и с славянской вокруг надписью: печать Успенского Почаевского монастыря¹⁰⁴.

В 1775 году, по настроению фундатора, вызван из Львова другой архитектор Ксаверий Кульчицкий для продолжения построек, с тем, чтобы они вообще производились благонадежно, основательно, прочно, выгодно и красиво, а в частности, чтобы архитектор постарался устроить комнаты для новинциалов, место для аптеки, в которую вход был бы с двора, помещение для библиотеки, место для гостиницы, комнаты для провинциала, галерею, ведущую в большую церковь, и пристроить каменную стену от подошвы горы для подкрепления самой церкви и монастыря. Этому архитектору монастырь платил в год 1600 злотых, т. е. 240 руб. сер¹⁰⁵.

В том же 1775 году, когда уже фундамент под большую церковь кончен, Потоцкий вызывал из Львова императорского архитектора Полиевского, велел ему осмотреть этот фундамент, дать свой отзыв о прочности его, и совет, как продолжать постройку церкви, чтоб она была надежна, прилична и величественна. Осмотревши внимательно весь сделанный фундамент, архитектор Полиевский нашел, что новый мур, в некоторых местах, соединен с старым, особенно где пещера Преподобного Иова: почему советовал, для надежнейшей крепости фундамента, в тех местах сделать укрепления посредством железных анкров, и подложить из тесового камня контрафорсы, связав оные железными анкрами с муром старым. Касательно продолжения постройки самой церкви дополнил план, чтоб она была как можно величественнее, и дал подробное наставление как должно все это выполнять, по этому дополнительному его плану. Впоследствии все так и делалось¹⁰⁶.

В 1781 году июня 18 дня в продолжении постройки случилось несчастье. Двести человек каменщиков, кончив колонны, уже делали своды в большой церкви. Они имели обыкновение, по назначению архитектора, идти на обед в одиннадцать часов. Монах, который постоянно находился внутри строившейся церкви, стоял у стопы Божией Матери, для удовлетворения требованию богомольцев, получавших воду из живоносного источника, и имел у себя ключи от выходных дверей храма, и от пещеры, где мощи преподобного. Он приходит в 10 часов к рабочим, и просит их, не дожидаясь одиннадцати часов, немедленно выйти из церкви. Сперва они сопротивлялись ему, но, когда он стал убеждать их, они вышли из церкви, и монах затворил двери. Вдруг четвертая, по левую сторону колонна, где проповедническая кафедра, и где рабочие занимались делом, обрушивается, и часть самых сводов на пять локтей за собой отламывает. Случилось это часом прежде, или, пали бы жертвой. Чему приписать, что монах вызывал их из церкви ранее положенного времени? Не погрешим, если отнесем это к недоведомой силе от чудотворной иконы Божией Матери и нетленным мощам преподобного Иова, вразумившего монаха. Между тем событие это смутило всех: оно тронуло особенно фундатора Потоцкого. Он немедленно занялся исследованием, – отчего колонна обрушилась: на свой счет вызвал шесть опытнейших архитекторов, велел им снова осмотреть фундамент, качество материала, кладку оного и вообще все, что могло бы указать причину случившегося. По выполнении сего требования архитекторы нашли, что фундамент прочен, и что постройка производилась из материала хорошего, но тут же единогласно признали, что колонна обрушилась оттого, что начали делать своды, опиравшиеся известной частью на эту колонну, между тем не успели свести аркаду между этой колонной и западной стеной церкви, чрез что тяжесть строившихся сводов отодвинула самую колонну с места, и она обрушилась¹⁰⁷. Впрочем, эта ошибка не охладила в Потоцком ревности докончить начатое. На исправление колонны он жертвовал новую сумму; чувствуя же себя ослабевшим в силах, и желая видеть постройку храма оконченной при своей жизни, он усугубляет свою заботливость. Велит усилить фабрику, и кроме архитектора вызывает из Львова так называемого мурмайстра Щепановского, с тем, чтобы он, сколько можно, поспешал окончанием постройки. Так люди с твердым и решительным характером не останавливаются никакими препятствиями в предпринятых ими делах, которые они раз признали угодными Богу и полезными человечеству.

Взглянем еще на другие предметы, относившиеся к этой постройке, дабы видеть, с какой бережливостью расходовались на оную суммы, с какой предусмотрительностью заключались на каждую вещь контракты, и с какой аккуратностью выполнялись по оным работы.

В настоящее время мы слишком доверяем архитекторским сметам, иногда запасаем по оным столько материала, что значительная часть его, по окончании постройки, остается лишней и за ничто пропадает. Знали это заключавшие контракт с архитектором строители Почаевских зданий; и потому в условие контракта всегда вносили в обязанность ему, при произведении работ, предварительно представлять не только рисунок, но и самую модель оным, и сообразно тому делать смету, сколько именно нужно ни больше ни меньше известного материала на ту, или другую работу, под строгой ответственностью его же, архитектора, за неверность¹⁰⁸.

В каменных постройках важную вещь составляет кирпич, во-первых, потому, что его требуется больше, нежели другого материала, во-вторых потому, что от качества кирпича зависит прочность постройки. Строители Почаевских зданий обращали строгое на то внимание. Заключая контракт с кирпичеделателем они, во-первых, договаривались с ним за неслыханно дешевую цену от тысячи – за выделку, выжег и вывозку оного из печи платили всего 1 руб. 5 к., во-вторых требовали, чтобы этот кирпич делан был сколько можно лучше, – по выданным формам – особенной на употребление в стену, особенной на карнизы и особенной для сводов: притом был бы выделываем из глины, заблаговременно приспособленной, хорошо вымешанной, и был бы как следует выжжен¹⁰⁹.

С такой же предусмотрительностью заключали контракт и на приготовление извести. Мастер обязывался на монастырской земле своими рабочими камень ломать, возить в печь, выжигать и вывозить из печи, которая в фундамент в глубину и ширину должна была иметь 4½ локтя, а на верху 41/4 локтя, – и за такую печь готовой извести плачено ему всего 54 злоты¹¹⁰. Подобные обстоятельные договоры заключались и с другими мастеровыми, напр. в 1780 г. плотничий мастер некто Николай Чернецкий обязался, по контракту, своими рабочими, по плану архитектора, из монастырского леса устроить одно лето крышу на всей соборной церкви, и непременно к зиме покрыть гонтой¹¹¹, и за всю эту работу уплачено ему 1700 злотых, т. е. 255 рублей¹¹². Тот же плотник Чернецкий в 1782 г. обязался своими рабочими из монастырского материала на двух башнях сделать деревянный, сходно с архитекторским чертежом, купол. Обделка начисто дерева, устроение к такой высоте лесов, и предварительное выделание и представление модели на этот купол к нему относилось, – и за всю эту работу, по договору, получил от монастыря 1500 злотых, т. е. 225 р. с.¹¹³

В 1784 г. мастер некто Злотницкий возводил плотнической работой большой купол с фонарем на главной церкви, по чертежу составленному архитектором. Устроение лесов, карнизы, окошка, рамы, крокштины и самое водружение креста к нему относились. Плата за эту многотрудную и искусную работу производилась поденно: мастер получал за день всего 45 копеек, а его рабочие еще меньше, и то смотря по способности к плотничеству¹¹⁴.

Каменщичьи работы производились, как по церкви, так и по братскому корпусу и галерее, с платой поденной. Каменщики и их поднощики работали в день известное число часов, под строгим наблюдением архитектора. мурмейстра и префекта фабрики. Плату получали каждый соразмерно своей способности и трудолюбию, (но по сколько им платили в день, – в деле не значится). Ни один проступок, или леность и небрежность к работе не оставались без взыскания¹¹⁵.

На устроение из монастырского материала восьми побочных престолов в 1781 году заключен с резчиком контракт. Кроме резьбы к нему относилось малярство под мозаику и позолотка. От каждого побочного престола плачено ему по 300 руб. с.¹¹⁶

В 1783 г. договорен мастер на сделание из своего материала и позолотку двух медных шаров на башни. Работу он обязался выполнить в три недели, по заключении контракта. Уплачено ему за это 70 червонцев, или считая по тогдашнем червонец по 18 злотых – 1260 злотых. Тот же мастер в 1784 году обязался своим золотом позолотить большой шар с четырьмя медными пуклями, железными прутьями, лучами и проч. Вменено ему в обязанность, чтобы позолотка была прочна и богата (fundamentalna i suto zrobiona). Устроение лесов к нему относилось. За всю эту работу монастырь уплатил ему 170 червонцев¹¹⁷.

Все железные материалы, каких требовалось при постройке церкви и корпуса, закупались в Станиславском горном заводе (в Австрии), и своими подводами доставлялись на место; от того приобретение их обходилось гораздо дешевле, нежели если б они покупались у барышников, торгующих железом¹¹⁸.

Каменные на пол плиты приготовлялись в застенковских горах в Галиции. Каждую штуку каменотесец обязывался выделать, по выданной опечатанной мере, без всяких впадин и других недостатков. За копу т. е. 60 штук такой плиты плачено 28 злотых. Доставка же в Почаев была монастырская¹¹⁹. Деревянный материал доставляем был частью из монастырского леса, а частью – особенно сосновые балки, стропилы, латы и доски приобретались покупкой с чужих лесов соседних; но покупался на пне деревьями, по выбору. За самую лучшую сосну платили не более 3-х рублей; посылали в лес своих плотников и пильщиков, которые на месте заблаговременно приготовляли, по мере, нужный материал и доставляли своими подводами; и поэтому материал сей обходился монастырю в три раза дешевле, нежели как покупается оный в настоящее время¹²⁰.

Не удивительно, что при такой бережливой экономии в течении 12лет 1771 – 1782, при столь важном денежном пособии со стороны фундатора Потоцкого, и таком умном и ревностном его наблюдении, успели базилиане построить и большую церковь, и братский корпус. Сверх того, в 1774 году устроена ими (noviter extructa) по южную сторону, на самом краю горы, церковь Святой Варвары, и названа кладбищенской, по той причине, что вблизи ее в саду было кладбище, – а в 1776 году сооружена в поле каменная Рождество-Богородичная церковь. Обе эти церкви, равно как и соборная в 1780 году, по дозволению епископа Рудницкого, освящены местным супериором Иеронимом Калитинским¹²¹. Таким образом желание фундатора Потоцкого исполнилось. Два года он еще жил, и имел утешение видеть созданный им храм Божий. Он скончался 12 апреля 1782 года, и погребен всей монастырской братией, по греко-униатскому обряду в той же церкви, как и желал того в завещании, сделанном еще в 1774 г. 26 июня¹²². Прах его до 1831 года находился в склепе, на левой стороне по входе в церковь, – и в этот склеп базилиане дозволяли входить каждому приходящему.

Замечательно, что когда в продолжении постройки большой церкви потребовалось совершенно разобрать прежнюю соборную Троицкую церковь, – то временна устроена церковь в новой братской трапезе; в ней дозволено совершать литургию, и в ней лет двадцать хранилась чудотворная икона, по дозволению епископа Киприана Стецкого¹²³, а в 1791 году с торжественностью перенесена в новопостроенную большую церковь. Спрашивается, – отчего, по освящении большой церкви не внесли тогда же в нее чудотворной иконы? – оттого, что и по освящении этой церкви, уже по кончине Потоцкого, многое внутри еще в ней доделывалось, как то: устроялся алтарный киот, в котором впоследствии помещена чудотворная икона, писались образа – Великого Архиерея, коронации, апостолов, пророков, евангельских событий и другие изображения, которые в позолоченных рамах и теперь висят по стенам храма, а также золотилась резьба и капители, малевались под мрамор карнизы, базы, пилястры и колонны, – лакировались статуи четырех евангелистов и ангелов, расставленных на возвышении киота и по другим местам храма. За все это уплачено иконописцу Луке Долинскому 24 т. злотых¹²⁴. Если бы незабвенный благотворитель Николай Потоцкий воздвигал храм для иноков в то время православных, а не для базилиан: то конечно он не пожалел бы капитала и на устроение соответственного этой святыне иконостаса, а также на приобретение приличной утвари и ризницы: но базилиане не любили иконостасов, а об утвари и ризнице мало заботились. Зато у своего благотворителя они выпросили особую сумму на орган, на музыку и на капельмейстера. Впрочем, в начале XIX столетия, когда узнали, что Почаевскую обитель предполагают возвратить православным, они стали и себя выставлять близкими к Православию, и устроили об одном ярусе иконостас, который теперь в церкви кладбищенской.

Казалось бы, что Почаевская обитель, с поступлением в ведение униатов-базилиан, как считавшихся единоверцами с окрестными владельцами – римскими исповедниками, не должна была терпеть от них озлоблений: но последствия показали, что те же насилия и нападения, которым подвергались Почаевские иноки, будучи еще православными, испытывали сами базилиане. Графы Тарновские, сделавшись наследниками поместьев приснопамятной основательницы монастыря Анны Гойской¹²⁵, но не наследовав православной ее веры, всячески старались отторгнуть дарованный ею обители фундуш. Подобно Тарновским причиняли ей обиды дворяне Ледуховские, Красицкие и Пясочинские¹²⁶. Долго боролись с ними прежде иноки православные: игумены непрестанно вели тяжбу с этими обидчиками. Эту же борьбу продолжали и базилиане, только с гораздо большим прежнего успехом.

Граф Станислав Тарновский, не смотря на то, что посягал на отнятие достояния у Почаевской обители, по временам сам нуждался в ее помощи. Имея надобность в наличных деньгах, он в 1698 г. занял у монастыря, еще православного, 100 т. злотых, с обязательством возвратить эту сумму в известный срок, и, в обеспечение оной, отдал монастырю во владение село Комнатку и Старый Почаев¹²⁷: но ни он, ни потомки его не хотели исполнить, по обязательству. Отсюда возникла новая тяжба, перешедшая к самим базилианам. Желая уничтожить этот долг Тарновские простирали разные к монастырю претензии, делали препятствия, во владении сказанными закладными имениями, наслали гайдуков (дворовую прислугу) человек по 200, для разорения монастырских в Старом Почаеве пивных и винокуренных заводов, и с этими гайдуками базилиане иногда дрались до крови. В потворстве таковому насилию и буйству особенно отличалась графиня Анастасия Тарновская¹²⁸: она отобрала от монастыря крестьян, живших на фундушевой монастырской земле, так называемой голендры, – велела им платить себе чинш, завладела монастырской гостиницей (Awsterya), при каковом самоправии гайдуки ее причиняли побои базилианам. Даже пользоваться Старо-Почаевской водой запрещали монастырю. О таковых и подобных наклонностях со стороны Тарновских базилиане чрез папского нунция, жившего в Варшаве, довели до сведения самого короля Августа III и столько успели, что в 1743 году на имя супериора (впоследствии провинциала) Ипатия Белинского прислана от короля привилегия, которой утверждено за монастырем владение Комнаткой и Старым Почаевом¹²⁹.

Но Тарновские, как польские вельможи, большей частью расточительные, снова нуждались в деньгах; и потому не смотря на неприязненные свои отношения к Почаевскому монастырю, снова обратились к нему с просьбой об одолжении им денег. Базилиане удовлетворили их просьбе: но в этом случае были весьма осторожны. Заемные письма принимали от них самые обстоятельные: в них ясно выражалось, на каком недвижимом имении обеспечивалась одолжаемая сумма, и соответствует ли стоимость этого имения количеству оной. Эти письма немедленно заявляли в судебном месте, и, в случае неустойки по оным должников, поступали с ними бесцеремонно. В этом руководствовали их провинциалы, во время монастырских визитов. Так провинциал Иоакинф Нестерский в 1782 году, обозревая Почаевский монастырь, дал супериору предложение, – чтобы долги, какие имеются ко взысканию, немедленно были вытребованы, и деньги приобщены к общей сумме¹³⁰. Это особенно разумелось о должнике Яне Тарновском. С 1799 по 1812 год базилиане вели с ним тяжбу в низших и высших инстанциях. Граф делал извороты, чтобы не платить долга: он сам простирал к монастырю разные претензии; но наконец дело приведено в точную известность; занятые разновременно суммы сведены в общую массу: оказалось на графе долгу 93,900 р. сер. В 1812 году по приговору Сената долг признан справедливым, – и в обеспечение этого капитала, базилиане, по приговору же Сената, получили от Тарновского закладное имение Новый и Старый Почаев, с деревнями Будки и Березна¹³¹. С другими должниками базилиане поступали подобным же образом, и почти всегда иск их был успешен.

По возвращении западных губерний к российской империи правительство хотело иметь сведение о состоянии как вообще базилианских монастырей, так и в частности Почаевского. Униатским епископам и провинциалам вменено в обязанность, всякий раз, при обозрении сих монастырей, включать в свою визиту и сведение о наличных суммах и о годичных доходах и расходах. Этому контролю с 1802 года подчинился и монастырь Почаевский. В 1802 году при обозрении монастыря епископом Стефаном Левитским показано вообще разных сумм, обеспеченных на недвижимых имениях 956,802 злотых¹³². В 1804 году. По распоряжению начальства, составлена на русском языке подробная опись монастыря, и в ней сказано, что монастырь имел капитала у Тарновского, Сангушки, Яблоновского, Држевецкого, Поляновского, Плятера, Мнишка, Бржостовского, обеспеченного на их недвижимых имениях, – всего 140,850 р. сер. И получал одних процентов 6830 р. с. Всех же монастырских доходов, включая и сказанные проценты, получал в год 68,833 злотых польских, а расхода по монастырю показано 67,667 злотых и грошей 10¹³³.

В 1812 году, по требованию униатского митрополита, представлено подробное сведение о Почаевском монастыре, из которого видно, что в то время монастырь имел капитала 182,125 р. с., а годичного дохода от процентов и других источников имел 11,366 р. с. и столько же почти расхода.

В 1814 году провинциалом Львом Домковичем, вследствие обозрения монастыря, представлено сведение о суммах, из которого видно, что в то время монастырь имел капитала, обеспеченного на разных недвижимых имениях 1,188,166 злотых польских, а годичного дохода от процентов и других источников получал 71.773 злотых польских. В числе этого дохода показано 15,500 злотых, поступивших собственно на молитвословие (przychodu cerkiewnego z jalmuzny), расхода же в год показано 67,595 злотых.

При визитах в 1815, 1816, 1817, 1818 и 1819 годах капитальных сумм показывалось 182,125 р. с. приход же в некоторые годы восходил до 12,756 р. с. Конечно это показание капитальных сумм, а равно прихода и расхода Почаевского монастыря, нельзя считать положительно верным; ибо, были ли во время визит шнуровые приходорасходные книги, и подвергались ли оные надлежащему контролю, неизвестно, – по крайней мере таковых книг в лаврском архиве теперь не обретается. Судя же по капиталам, полученным от фундатора Потоцкого, надобно полагать, что базилиане не всю показывали сумму при визитах, а вероятно большую часть оной для своих целей скрывали в безгласности, особенно в звонкой золотой монете. С 1820 года по 1831 год самых визит уже не было, и отчетность о суммах базилианами никуда не была представляема. Они были заняты проектами, – как теснее сродниться с Римом, и как похитрее действовать во вред Православной Церкви и самому русскому правительству. Со второй половины XVIII столетия по 1831 год монастырское хозяйство ведено в самых обширных размерах. Кроме юридики, фундушевых земель и заставного Почаевского имения от графа Тарновского, базилиане владели еще селами Москалиовкой, Ванжуловом и Волицей, за часть суммы полученной от фундатора Потоцкого, обеспеченную на этих имениях. В каждом из этих имений надлежало извлекать доходы от земледелия, чиншов, пчельников, корчемных аренд и других оброчных статей.

По фундушевому и закладному Почаевскому имению монастырь приобретал от хозяйства все, что было нужно для его содержания. Съестных продуктов почти вовсе не покупал. В делах лаврского архива никаких следов не имеется об этом. Хлеба монастырь собирал в количестве достаточном, держал много лошадей, волов, коров, мелкого рогатого скота, овец, коз, свиней и домашних птиц; имел пчельники, мельницы, рыбные ловли¹³⁴, винокуренные заводы, медоварии и пивоварии. Все мастеровые – плотники, столяры, кузнецы, сапожники, портные, кожевники, типографчики, переплетчики, рабочие на свечном заводе, конюшенные служители, кучера, повара, музыканты и вся монастырская прислуга были из своих крестьян. Все они жили в монастырских зданиях, получали небольшое жалование, и все монастырское содержание. Кроме одеяния и пищи, лучшим и более способнейшим из них по воскресным и праздничным дням выдавалась водка и пиво. Замечательно, что в тогдашнее время в Почаевском монастыре было очень много лиц, получавших от обители пищу и одежду (victum et amictum). Кроме братии и новициушов – более 60 человек монастырь держал не менее 30 музыкантов на всем своем иждивении¹³⁵. Сверх того, когда была фабрика, по постройке церкви и корпуса, то даже архитекторы, резчики, кровельщики, главные плотники и иконописцы с их помощниками от монастыря, кроме жалованья, получали пищу. Так о резчике Матфее Полиевском говорится, что он в 1781 г. заключил с монастырем контракт на устроение побочных престолов, за каждый престол плачено ему по 2000 злотых, и сверх того ему и четырем его помощникам дозволено пользоваться пищей в трапезе вместе с братией, и кроме того он сам Полиевский каждый день получал рюмку водки, гарпец пива и бутылку меду, а его помощникам давали водку и пиво по четвергам и воскресеньям¹³⁶. Все это делалось с той целью, чтобы плата за работы обходилась монастырю дешевле; при том же пища и напитки, как произведение собственное и непокупное, для него не много стоили, и монастырь тогда имел всего в достатке и даже в избытке: погреба его были наполнены винами, водкой, ликерами, медом, пивом и проч.¹³⁷ Что касается селений Москалиовки, Ванжуловка и Волицы, на которых обеспечена была отдельная, пожертвованная Потоцким, сумма 331,500 злотых, собственно на содержание при монастыре музыки: то базилиане с этого имения, как состоящего на земле хлебородной, получали доход весьма значительный. В каждом из этих селений был фольварк, собиралось много разного хлеба, – были пчельники, мельницы, пруды, винокурии, корчемные аренды и проч. Все это приносило пользу и доход, по каждой статье, с строгой отчетностью, своевременно был доставляем супериору, для внесения в общую монастырскую кассу.

Вообще о базилианах надобно сказать, что они ни одного предмета в хозяйском отношении не упускали из виду, – из которого можно было извлекать материальную для обители пользу. Доказывают это подлинные с разными лицами и по разным статьям заключенные контракты. Сребро и золото постоянно прибывало в их сокровищницы: но следов того, куда оно выбывало, в архиве весьма мало.

С того времени, как с новой, введенной в 1743 г. на Дубенской генеральной капитульной конгрегации администрацией, подчинены базилиане главному начальствованию генерала-протоархимандрита и ближайшему наблюдению за ними провинциалов, с того времени ученость и религиозность их мало по малу начала принимать элемент латинский. Генералы-протоархимандриты, провинциалы и даже супериоры, по временам, посредственно чрез нунция, а иногда и непосредственно сносились с папой по сему предмету. По плану, начертанному, без сомнения, в Риме, придуман особый род лиц, для базилианского общества. Положено принимать в обитель по двадцати и более юношей, и приготовлять их к иночеству путем монастырского образования. Эти юноши, покуда не выполняли церемониально монашеского обета, безвыходно должны были находиться в монастырских стенах, и назывались новициушами (новичками). Образователями их были сами же базилиане, сколько-нибудь понимавшие науки, и назывались магистры новициата и профессоры класса 1-го, 2-го, 3-го, риторики, философии, арифметики, математики и т. д. Все науки преподавались новициушами на латинском языке. Латинский и польский языки, и римские классики были главными предметами. Воспитанники, по окончании монастырского образования, поступивши в монашество, и получивши даже степень священства, по-славянски едва читать умели. Случалось, что, священнодействуя литургию, при чтении апостола, или Евангелия, они делали самые грубые ошибки и против ударения и противу смысла. С богословскими предметами, чтением свящ. Писания и церковной обрядностью их мало знакомили. Впрочем на провинциальной консультации, бывшей в 1792 году¹³⁸ в Мелецком монастыре, постановлено: для высшего образования и слушания философских и богословских наук высылать из Почаевского монастыря в папскую академию, состоящую тогда при Виленском университете, по четыре способнейших новициуша, которые, по окончании курса, возвращались в свой монастырь с учеными степенями, назывались алюмнами, назначались в наставники, и преимущественно пред другими достигали высшего значения в иерархическом порядке, – делались скоро секретарями провинции, консульторами, супериорами и даже провинциалами. Впоследствии опыт показал, что эти алюмны, выходя из академии совершенными папистами, были сильнейшими врагами Православия. В 1795 году, когда при императрице Екатерине II-й униаты в западных губерниях возвращались на лоно Православной Церкви, некто из подобных алюмнов, секретарь провинции, Почаевский базилиан Япуарий Громачевский написал против этого протест, называя воссоединение униатов с Православием делом клятвопреступным и богопротивным, изъясняясь, что папа есть глава церкви, наместник Иисуса Христа, преемник апостола Петра и что не принимающий этого догмата не может быть спасенным¹³⁹. Вот, в чем состояла ученость Почаевских базилиан, и вот для чего посылали они воспитанников в папскую Виленскую академию! Не было ли это делом иезуитов, которые в то время получали приют, значение и силу в России¹⁴⁰.

В отношении к религиозности Почаевские базилиане руководились по книге, так называемой «Школа базилианская». Составил ее итальянский генерал протоархимандрит Петр Меннитий. В 1764 году она переведена на польский язык и принята базилианами вообще, как религиозно-нравственное руководство. Разделяется эта книга на 32 главы, и содержит следующие статьи: о необходимости доброго воспитания для желающих поступить в базилианский орден; о магистре для новициушов; о помещении для них; о предварительном собрании сведений о желающих принять монашество; об одежде новициушов; о терпеливости и скромности монашеской; об умерщвлении – внутреннем и наружном; о смирении, которое должны иметь монахи; о внутренней и наружной молитве; о важности монашеских обетов: нищете, целомудрии и послушании; об исповеди и причащении; о взаимной любви между братией; о молитвенных монашеских упражнениях; об обрядах при совершении богослужения (здесь почти все заимствовано у латинских ксендзов); о трапезе; об обязанностях лапков (церковнослужителей) при богослужении; о трапезном чтении; об исправлении монахов; о наставлении новорукоположенному иерею, как совершать Литургию (и здесь требуется от нового иерея, чтобы он, служа Литургию, в голосе и жестах подражал латинским ксендзам); о монашеском уединении и об удалении от светских людей; о том, что начальствующие должны подавать словом и делом пример монашеской жизни; наконец о том, как иноки могут совершать свои дела во славу Божию, и как могут они пользоваться отпустами.

Не спорим, что в числе религиозно-нравственных наставлений, в этой книге содержащихся, есть много хорошего; но есть в ней не мало и странностей ультрамонтанских, напр.: в главе XXXII для ободрения новициушов говорится, что, когда они вступают в новициат и надевают соответственную этому званию одежду, то в то самое время получают полное отпущение грехов; когда в церкви пред престолом прочитают пять раз Богородице Дево, то отпущаются им грехи на пять лет; когда в продолжение месяца занимаются богомыслием (medytacya), то получают отпущение грехов на 60 лет. Тоже обещается всем вообще базилианским инокам полное отпущение грехов за странничество по чужим землям для распространения Римской веры; за ношение благословенных папой медальонов и крестиков, за молитву о здравии папы, за прошение об искоренении еретиков и проч. (стр. 326–328). Вот, с чем соображали Почаевские базилиане свое религиозно-нравственное поведение!

Впрочем, некоторые из благоразумнейших провинциалы, при обозрении монастыря, давали и с своей стороны, и едва ли не лучшие, в руководство новициушов, наставления. Так в 1782 г. провинциал Иакинф Нестерский, обозрев Почаевский монастырь, предписал супериору Калетинскому к точному исполнению, – чтобы келлии новициушов служили только для ночного отдыха, а в продолжение дня, чтобы они, равно и другие монахи, всегда заняты были наукой, чтением, пением и другими послушаниями, чтобы не собирались по келлиям, не допускали себя к стачкам, смехам и шалостям, – чтобы неопустительно ходили на все богослужения, стояли бы все на клиросе при уставщике, и занимались чтением и пением церковным, по уставу, – чтобы в свободное от церковного послушания время, употребляемы были к работе, по свечному заводу и садовничеству, чтобы менее способные к пению и чтению, учились какому-либо ремеслу и рукоделию, напр. столярству, слесарству, переплетничеству, музыке и пр.¹⁴¹

Провинциал Василий Роговский в 1790 г. обозревши монастыри всей провинции, и нашедши в них некоторые беспорядки, в окружном своем послании супериорам предписал: чтобы поступающие в монастырь, если знают какое ремесло, продолжали упражняться в оном и по принятии монашества, впрочем, только для монастыря, а не для сторонних, – чтобы приуготовляли себя к профессии по крайней мере лет шесть, – чтобы правила о воспрещении входа в монастырь без предварительного спроса строго были соблюдаемы, – чтобы никто из монастыря один не выходил, ни на самое короткое время, – чтобы женский пол в монастырь не входил, а тем более ни под каким видом в нем не жил, – чтобы по келлиям не было сборищ и погулянок, – чтобы ввечеру все входы в монастырь были заперты, и ключи находились у начальствующего, – чтобы вообще занимались чтением слова Божия, св. Отцов, житий святых, и исповедовались каждый месяц, – чтобы братия являясь к супериору получали у него благословение, равно и, выходя от него, – чтобы у иноков не было ни у кого щегольской мебели, чтобы никто из братии ни к кому не посылал писем, без предварительного показания оных супериору, и чтобы супериор прочитавши предъявленное ему письмо, хотя бы видел, что в нем содержится на него донос или жалоба, не скрывал его, а дозволял отправить оное на почту по адресу, – чтобы супериоры старались всячески сами исправлять погрешности подчиненных им иноков, и не всякий раз доносили провинциалу, разве в случае не принимающих никаких домашних мер к исправлению, – чтобы всякий безнравственный поступок был замечаем в черную книгу, для предъявления ему – провинциалу при обозрении монастыря, – чтобы братия получали все, что им следует «на пищу и одежду», наконец, чтобы в монастыре не было пьянства чрез употребление горелки.¹⁴²

Общество Почаевских базилиан, как всякое человеческое общество, не могло не иметь добрых и худых людей. В книге «Szkola Bazyliańska» в главе XXVI говорится, что каждый проступок кого бы то ни было из новициушов или монашествующих замечается супериором на бумаге, и о том в то же время сообщается к сведению всей братии. По прошествии четверти года обыкновенно собирается Духовный капитул для рассмотрения проступков и для подвержения виновных соответствующему наказанию. Каждый из обвиняемых наперед знает б этом, и потому сам просит начальствующих и всю братию в капитульное заседание. Когда все соберутся, поется с коленопреклонением Царю Небесный, и потом все садятся на своих местах. Обвиненный, испросив благословение у супериора, сам молится, чтобы Господь дал ему терпение к выслушанию напоминания и желание исправиться. Затем поклонившись всем, выносит на средину стул, и закрывши лице каптуром (клобуком) сам садиться на стул и слушает приговор. Ему кратко приводятся на память обязанности, которые он должен был исполнять и против которых провинился. Если проступок не слишком важен, то наказание ограничивается выговором и напоминанием, чтоб впредь вел себя лучше: но если преступление велико, то употребляется в дело и дисциплина (треххвостка). Магистр капитула это действие каждый раз записывает в капитульную о наказаниях книгу (стр. 231). Из дел архива не видно, чтобы кто из Почаевских базилиан был судим за преступления очень важные. Если они и были, то базилиане умели скрыть их пред миром. Хотя же провинциалы всякий раз, после обозрения монастыря, заметив беспорядки, давали супериорам предписание, чтобы усугублять наблюдение за нравственностью иноков, и тем самым намекали, что поведение их не было безукоризненное, но это делали в общих чертах и ни о ком, ни о чем гласно не выставляли.

Главнейшим пороком считалось пьянство, и потому замеченных в сем пороке предавали беспримерно жестокому истязанию. Провинившийся, не смотря на то, будет ли новициуш, или монах, имеющий даже степень священства, наказывался телесно дисциплиной (ременной треххвосткой) и при том публично пред братией в трапезе, во время обеда. В первый раз, сняв с него habit (обыкновенную иноческую одежду), велели ему стать на средине трапезной залы, и медленно читать первый псалом: Блажен муж, иже не иде на совете нечестивых и пр., в продолжение этого чтения один из братии задает ему удары по плечам сказанной дисциплиной. Попавшегося второй раз наказывали таким же образом, только вдвое больше, т. е. он читает 1-й и 2-й псалом, и в продолжении этого чтения получал удары. За третьим разом велено ему кроме 1 и 2-го псалма читать 3-й псалом, и в продолжение этого чтения наказывали его таким же образом. Потом наказываемому не давали есть – за первым разом один день, за вторым – два, за третьим – три, и так постепенно поступали с ним, покуда страсть к пьянству не угаснет.¹⁴³

Мы уже говорили, что генерал-протоархимандрит Петр Важинский вел переписку с папским нунцием и самим папой. Когда для него назначено постоянное местопребывание в монастыре Почаевском, – с того времени базилиане, находясь под защитой сего папского наперсника, стали строить планы с большей смелостью. Провинциалы уже не имели права наблюдать за их поведением. Они успели столько, что некоторые, оставив унию, переходили в обряд латинский¹⁴⁴. В особенности они стали злоупотреблять делом типографским. Чтобы вредить Православию, они напечатали иезуитскую книгу Jnstitutiones P. Alvani ¹⁴⁵.

В 1784 г. завели дружбу с русскими старообрядцами: вызвали из Черниговской губернии, из Климовского посада, старообрядца Василия Железняка, приобрели от него экземпляры раскольнических книг, заключили с ним договор на отливку славянских букв, по образцу, какой он для них оставил, и впоследствии печатали тысячами старообрядческие книги¹⁴⁶. В 1800 г. правительство узнало об этом. Базилианам грозила опасность: но они имели в С.–Петербурге агентов. Митрополит латинских церквей, председатель латинской коллегии, которой тогда подчинены были униаты, Станислав Сестренцевич¹⁴⁷ узнал об этом, и собственноручной заметкой поспешил сообщить сведение о том Почаевскому супериору. Монастырю, сказано в заметке, угрожает великая беда; здесь уже знают, что в нем печатаются раскольнические книги: «Jedem (один) antiquissimus senator ¹⁴⁸сообщил мне на покоях» (в дворце), говорит митрополит в той же заметке. Базилиане воспользовались благовременным предостережением. Правительство чрез Губернское правление и Кременецкий земский суд требовало официально сведения, какие именно книги с 1797 года печатались в монастырской типографии. Типограф Спиридон Коберский, по поручению монастыря донес, что печатались следующие книги: Brevia et dectera Pontificum; indulgentiae, wyklad Liturgii Greckiej popolsku; katechizm Missyonarski¹⁴⁹, и другие латинские книги богословского содержания: но о преступном действии – печатании книг старообрядческих следы совершенно закрыты¹⁵⁰. Таковой успех обмануть правительство послужил поводом к перемене мнения о Почаевских базилианах. Между тем униатский епископ Стефан Левинский, как бы в награду для Почаевской обители, за мнимое будто бы оклеветание оной, по предмету раскольнических книг, ходатайствовал, чтобы Высочайшим словом дозволено было печатать в ней, под личным его наблюдением, духовные книги. На то и последовало высочайшее соизволение 4 мая 1800 г. вскоре базилиане сделались недостойными этой милости. Они были мудры, еже творити злая, благо же творити не познаша (Ис.4:22). Перечитывая русские книги духовного содержания, они их портили¹⁵¹. Христианские догматы стали излагать и печатать в тоне католическом (см. книгу богогласник, напечатанный в 1825 г. и книжку духовных песен, в которых есть много неблагоговейного). Эти действия базилиан впоследствии постепенно выставляли их пред очами правительства людьми сомнительного и неблагонамеренного поведения. Впрочем, еще несколько поддерживало быть их благоразумие некоторых униатских епископов. По удалении из России иезуитов униатская епархия освободилась из-под зависимости латинской коллегии, и по-прежнему сделалась епархией самостоятельной. На место епископа Стефана Левинского, скончавшегося в 1808 году, поступил Григорий Коханович. По прибытии в епархию, он поселился в монастыре Почаевском, – любил говорить по-русски, и открыто выражал преданность России, – послал немедленно пастырское по епархии увещание, чтобы во всех униатских церквах и монастырях молились за императора Александра I-го. Чуждый базилианского полу-иезуитского фанатизма, этот архипастырь любил православных священников, публично хвалил православные обряды, носил бороду, не стриг волос, и, как говорят, имел намерение возвратиться с паствой к Православной Церкви. Почаевский монастырь в тоже почти время избран главным пунктом местожительства униатских властей. Епископ, протоархимандрит, провинциал, консульторы, прокураторы и другие особы, имеющие значения в иерархии, находились в нем и составляли многолюдное монастырское общество. Заведено при нем уездное училище и содержалось средствами монастырскими – без пособия казны. Все это заговорило в пользу Почаевских базилиан: начали снова их считать сословием полезным, для России благотворным, и почти ничем не отличающимся от обителей православных. Таковое мнение о них разгласилось в самом Петербурге. В 1823 году Волынский православный епархиальный архиерей Стефан по случаю, что в г. Остроге сгорел монастырь, в котором помещалась епископская кафедра, представлял Святейшему Синоду мнение об обращении Почаевского монастыря в православие. Дело о том чрез министра духовных дел князя Голицына, поднесено Государю императору Александру I. Чрез того же министра от 2 августа 1823 года передано к сведению униатскому митрополиту Иосифу Булгаку, что Его Величеству не угодно было изъявить Высочайшее на это соизволение, по тому уважению, что в Почаевском монастыре находится значительное общество монахов базилианского ордена и содержатся учебные заведения. Схватились за это базилиане: когда митрополит Иосиф Булгак передал им в подлиннике отношение князя Голицына об этой Высочайшей воле, – они тотчас заявили таковое в Кременецких актах, и, торжествуя свою удачу, начали отзываться о ней пред православными с насмешкой.

Больно было слышать об этом православному Волынскому архиерею преосвященному Стефану: но он еще утешал себя надеждой, что рано или поздно Почаевская святыня возвратится к прежнему своему православию. Эту надежду подало ему одно важное обстоятельство.

В последних числах октября 1823 года Государь император, блаженные памяти Александр I, возвращаясь из заграницы. И проезжая чрез г. Острог, почевал в этом городе. Преосвященному дано знать, что Государю угодно слушать архиерейскую Литургию. Дня за два прибывший старший придворный певчий Берлинский, приуготовил архиерейских певчих и сделал распоряжение, чтобы богослужение совершалось чинно, стройно и соответственно требованию присутствия на оном императора. Государь приехал в одиннадцать часов вечера в субботу. Преосвященный Стефан, в полном архиерейском облачении, окруженный духовенством, при многочисленном собрании народа, с крестом и святой водой, ожидал у погоста приходской Острожской Пятницкой церкви. Дорога в царскую квартиру нарочно проложена вблизи этого погоста. Заметив церковный парад, Государь велел остановиться экипажу, вышел из коляски, подошел к архиерею, и благоговейно приложился к святому кресту. При этом случае преосвященный встретил государя краткой речью¹⁵². Та же приходская, бедная деревянная церковь и назначена для архиерейского на другой день богослужения (по сгорении в 1821 году монастыря и других более благовидных церквей в г. Остроге не было, как и теперь нет). В 10 часов утра Государь со свитой пешком пришел в храм из квартиры (квартира была в доме Острожского владельца князя Яблоновского). Погода была благоприятная: шествие Государя совершалось между двумя рядами учеников семинарии и училища. По входе Государя в церковь, тотчас началась Литургия, которая продолжалась не более часа. Архиерейским хором управлял придворный певчий Берлинский. За клиросом стоял Государь и благоговейно молился. После обедни император потребовал преосвященного Стефана к себе в квартиру, принял весьма милостиво, и благодаря за совершение Богослужения, выразился: «благодарю Вас Преосвященный. Что Вы так чинно и стройно служили Литургию: – но неужели в г. Остроге, для этого случая, не было храма благовиднее?» – епископ ответил, что, по случаю истребления пожаром в 1821 году монастыря, других лучших церквей не имеется. «Нельзя ли починить погоревший монастырь», снова спросил Государь! Епископ ответил: «архитекторы приезжали и осматривали, но по их смете, требуется на починку более миллиона рублей, и притом этот монастырь, как окруженный еврейскими домами, не будет безопасен от пожаров и на будущее время». «Слишком много миллиона рублей на починку», Государь сказал, «но архиерейская кафедра не может быть без помещения, и без приличного Соборного храма: я подумаю об этом». Все эти царские слова преосвященный Стефан, по возвращении от Государя императора, с точностью передал членам консистории и начальствующим семинарии, (которые тогда пришли поздравить архипастыря с благополучной встречей Государя). Один из старших духовных сановников спросил преосвященного: «не было ли речи у императора о Почаеве?» Его преосвященство ответил: «не можно было вспоминать об этом, так как недавно получено извещение о Высочайшей воле, чтобы базилиане там оставались и на будущее время». В продолжении этого разговора явились к преосвященному с визитом некоторые генералы, составлявшие свиту императора. В числе их был генерал Дибич, впоследствии фельдмаршал граф Забалканский. И они повторяли, что Государь остался весьма доволен и встречей и архиерейским Богослужением, но только сожалеет, что в г. Остроге нет приличного Соборного храма. Дибичу епископ Стефан переделал все, что было представлено о Почаеве, и какие права имеют православные на этот монастырь. Генерал обещал вновь довесть об этом до Высочайшего сведения. Если действительно Дибич исполнил свое обещание, то можно полагать, что с того времени снова стали думать в С.-Петербурге о возвращении православным Почаевской обители. Ожидали только случая к тому. Этот случай скоро открылся. Базилиане сами открыли его, и торжество их было не долговременно. Они слишком надеялись на человека¹⁵³ и утверждали плоть мышцы своея на нем, а сердце их отступало от Господа (Ис.18:5). И могли они благое творить, научившись злу! Переменит ли ефиоплянин кожу свою, и рысь пестроту свою (Иер.13:23)? От министра внутренних дел в 1827 году опять Почаевскому монастырю разрешено печатать книги и сверх того дозволено иметь литографию. Под конец 1830 года возник мятеж в Варшаве. Почаевские базилиане поспешили с своими услугами крамольникам – полякам. Забыв клятву о вероподданничестве, они массой всего своего сословия преклонились в сторону врагов России, тайно помогали им золотом и серебром. И печатали прокламации к общему восстанию в здешнем крае.

В 1831 году в апреле месяце генерал Дворницкий, предводительствовавший мятежникам, разбит нашим корпусным генералом Ридигером, в 45 верстах от Почаева под м. Боремлем. Когда он с остатком своего войска уходил в Австрию, и проходил Почаев, базилиане встретили его с радостью, как своего благодетеля, ничего не щадили для угощения его, и, жертвуя ему известные суммы, еще думали в нем и после поражения его найти для себя защитника и покровителя, а многие из них, оставив иночество, пошли к нему в мятеж.