В современной певческой практике старообрядцев есть большой пласт устного пения. Его выделяют сами носители культуры, называя «напевкой», «пением по напевке», «роспевом напевкой», «по погласке», «пением на память». Приведенные названия свидетельствуют о том, что наряду с пением по крюковым книгам — по письменной версии, существует и устная традиция пения, сложившаяся в общине (сюда не входит исполнение песнопений на подобен и самогласно, это также отдельный пласт певческой культуры старообрядцев). «Напевкой» поется большое количество ирмосов, весь пасхальный канон, а также образцы других жанров: «Свете тихий», Великое славословие, «Единородный Сын» и т. д.
Ответить на вопрос, когда возникла «напевка», существовала ли она до раскола, пока не представляется возможным. В среде самих представителей древней веры считается, что эта традиция появилась и сложилась в годы гонений на старообрядчество — в ХVII-ХIХ веках. Естественно, в условиях подполья, тайного совершения богослужений, не всегда и не везде можно было петь в полный голос, по книгам. Тем более, не всегда и не везде было возможным обучать пению детей. Неудивительно, что у старых певцов отношение к «напевке» благоговейное. Опытный старообрядческий знаток крюков и уставщик Рогожской общины Москвы Валентин Александрович Лукин вспоминал, что, когда он был молодым, старики говорили: «Валентин! Береги этот напев. По крюкам может спеть каждый, кто знает их. А если вы потеряете этот напев, то потеряете навсегда традиции старообрядческого пения». Поэтому ревнители «древлего благочестия» считают этот певческий пласт своим, сформировавшимся в недрах их богослужебной культуры.
В отдельных исследованиях, посвященных наследию старообрядчества, упоминалось о «напевке». Специальное же рассмотрение ее предпринимается мной впервые.
Обратившись к истории, я обнаружил, что вопрос о «напевке» впервые был поднят «древлеправославной» прессой еще в начале XX века. Период так называемого «старообрядческого возрождения» (после 1905 года) связан с выходом этой Церкви из подполья. Известный деятель и знаток знаменного пения Я. А. Богатенко, на работы которого я многократно ссылаюсь, так оценивал ситуацию: «После исторического указа о веротерпимости, когда старообрядчеству уже не было надобности скрываться, — русское общество как будто бы открыло в своей среде целую обособленную нацию, самостоятельную и своеобразную, о существовании которой оно знало только понаслышке. И поэтому известная доля любопытства к ее жизни, обычаям, особенностям религии — вполне понятна и естественна.
Недаром же на первом старообрядческом концерте (Морозовского хора в Большом зале Московской консерватории. — Н. Д.) — в числе его посетителей была добрая половина не принадлежавших к старообрядчеству… Это общество знакомилось и изучало «новооткрытую нацию», посещая ея храмы и концерты, и сближалось с представителями ея… Изучало — и приятно изумлялось:
— Скажите, и у них, оказывается, архиереи служат в митрах… и у них есть внешняя культура и, вообще, многое, что казалось свойственным только — нам…» [Богатенко Я. С душевной болью // Церковное пение. — 1909. — № 4/5, с. 116].
В этот же период начали строиться новые храмы, писались и отливались новые иконы, издавались новые книги (в частности, Л. Ф. Калашников выпускал в свет печатные певческие книги), созывались старообрядческие съезды, Соборы. Все эти события находили свое отражение в прессе. О большом интересе к певческой культуре свидетельствуют публикации на страницах журналов «Церковь», «Церковное пение», ставшего затем приложением к журналу «Старообрядческая мысль». В них, естественно, был затронут вопрос о «напевке». И это не случайно.
Говоря о важности церковного пения, пресса стала освещать на своих страницах реальную практику, обратив внимание на существование местных певческих школ. Я. А. Богатенко писал: «Я думаю, что едва ли основательно опираться на какие бы то ни было местные традиции, раз дело идет о публичном исполнении вообще старообрядческого пения посредством концерта. Традиции и местные обычаи есть везде и всегда будут во всех приходах. Это явление естественное и неизбежное. Но даже лично и сам, принимая участие в пении по местной традиции своего храма, — я бы не решился выступить публично на концерте, так как прямая цель старообрядческих концертов, по-моему, это дать понятие не о местных напевах, а вообще о пении старообрядческом, крюковом» [Богатенко Я. О чем спорить // Церковное пение. — 1909. — № 7, с. 195-196].
В это же время активно действовали два знаменитых в старообрядчестве хора — Рогожской общины под управлением Я. А. Богатенко и Морозовский хор под управлением П. В. Цветкова. С пением последнего благодаря концертам, записям на пластинки могли ознакомиться старообрядцы в разных уголках России. В результате во многих местах стали возникать аналогичные коллективы, а также началось открытие специальных певческих школ. Все более настойчиво в печати обсуждался вопрос о создании правильной и единой редакции песнопений, которой должны следовать ревнители старой веры.
Однако все предпринимаемые действия старообрядческих деятелей, касающиеся проблем певческой культуры, несколько неожиданно натолкнулись на приверженцев пения «по напевке», протестовавших против тех, кто пытался критиковать эту традицию, стремясь что-либо изменить в ней. Защитники «напевки» доказывали ее древность, правильность, незыблемость. Приведу некоторые высказывания. «Ясно, что напевка, к которой привыкли протестующие, признается ими самой лучшей, самой древней, а потому неприкосновенной в смысле какого бы то ни было изменения» [Сметанин И. Письмо в редакцию // Церковное пение. — 1909. — №1, с. 26].
«К великому прискорбию, при первых же приемах стройного пения, со стороны ревнителей, ярых приверженцев местной напевки, старинным мелодиям слышатся упреки: «Это новость, у нас, бывало, пели вот так»» [Семенов А. О пении и певцах // Церковное пение. — 1909. — №7, с. 191]. Наконец, выражения самих защитников «напевки»: «Отцы и деды так пели и — нам велели!..» «…отцы и деды — не глупей нас были…» [Богатенко Я. Едиными усты — единым сердцем // Церковное пение. — 1909. — № 6, с. 152]. «Наши деды пели так и нам заповедывали…» … «…пусть там у них и правильнее и лучше, да у нас-то здесь было так поставлено; поэтому так и быть должно. Не нами началось, не нами и кончится» [Богатенко Я. Вопрос о старообрядческом церковном пении на Соборе Епископов // Церковное пение. — 1909. — № 9/10, с. 236-237].
В противовес им иные знатоки пения вообще отрицали «напевку»: объясняли ее существование безграмотностью певцов, ошибками, имеющимися в певческих книгах, отсутствием культуры, низким уровнем религиозности, следствием разрушения традиции, принадлежностью данных певцов и их приходов к провинции, долгим временем преследования старообрядчества и отсутствием централизованного обучения: «Всем известно, какое важное значение имеет то или иное исполнение песнопений в общей торжественности службы. Кроме того, период фактических запретов наложил и здесь свою печать. Приходится констатировать тот факт, что во многих местах пение пришло в полный упадок, а вместе с этим, от времени, ввелось много неправильностей и неточностей, и, наконец, самый строй его разделился на несколько видов, горячо защищаемых их сторонниками» [Пучков И. К читателям //Церковное пение. — 1909. — №1, с. 20]. «В настоящее время почти большинство певчих не могут петь по крюкам без помет, не говоря уже о неправильно написанных крюках, по которым и знаток не совсем разберется.
И переписчики, зная, что на правильное очертание крюков никто не обращает должного внимания, делают массу бессознательных ошибок при письме книг и этим извращают до неузнаваемости старинные мелодии старообрядческих напевов.
Эта же причина отчасти виновна и в том, что у нас пение разбилось на множество напевов, иногда неправильных настолько, что слух не выносит такое пение» [Быстров Л. В. Как учить старообрядческому пению // Церковное пение. — 1909. — №2, с. 48].
Наличие разных напевов один автор объясняет тем, что «…они существуют по местности, и смотря по тому, в каких условиях находится приход. Старообрядческие приходы можно подразделить на две категории; а именно: на город и провинцию» [Поспелов Е. Возможно ли устроить в старообрядческих приходах везде одинаковое пение // Церковное пение. — 1909. — №4/5, с. 128]. Далее, говоря о деревенских певцах, он выносит им суровый приговор: «Разумеется, здесь не может быть и речи о том, чтобы можно было устроить пение хорошим, и придерживаться одному определенному напеву; в деревенских приходах мы видим разные напевы не только по самим приходам, где какого придерживаются, а даже в одном и том же храме, прислушайтесь, например, во время исполнения «антифонов», которые исполняются по клиросам, и вы всегда услышите разницу в напеве» [там же, с. 129]. К тому же автор усматривает немало недостатков в самом пении «по напевке», называя такое пение «безчинным воплем», «козлогласием».
Причину упадка этой певческой традиции старообрядцев исследователи объясняли, справедливо ссылаясь на долгий период преследования ревнителей старины. «И действительно, был ли смысл говорить об обширном организованном хоре, когда главной задачей стояло — петь так, чтобы звуки песнопений не проникали сквозь стены, окна молельни, не выходили через ея двери наружу. Раз таковы были условия, то самый смысл, соль, так сказать, пения, утратились; осталось только стремление — не отступать от того, что показано в Уставе, то есть что нужно было петь, все-таки пели. Но как пели? — Об этом лучше не говорить… И клирос постоянно обнимал собою все недалекое, слабо одаренное, способное на всевозможные компромиссы. Это были люди, не только не имеющие понятия об организации пения, о его постановке, о выразительности в пении, но даже нередко совершенно незнакомые с крюковыми изображениями знаменных роспевов» [Поморец. К современному положению хорового знаменного пения в старообрядческих приходах // Церковное пение. — 1909. — №2, с. 49]. «Разумеется, что и здесь, вдали от враждебного им мира изгнанники утешали себя пением; но это пение было уже не по книгам, которые вместе с прочим отобрали никоновские реформаторы, а по памяти. Пели только то, что знали наизусть» [Быстров Л. В. Что мешает объединить пение // Церковное пение. — 1909. — №8, с. 208].
В оценке же певческих особенностей этой традиции существовали, как уже было сказано, диаметрально противоположные точки зрения. Оппоненты пения «по напевке», называя такое пение «допотопным», в доказательство своей правоты приводили рассказы очевидцев, слышавших подобного рода пение. К примеру, Л. Быстров в начале XX века упоминает в своей статье о случае, происшедшем с неким старообрядцем, побывавшим в одном из храмов в Поволжье. Оставшись в церкви после службы, он разговорился с престарелым уставщиком и высказал ему критические замечания в адрес местных певцов. «У нас, — сказал он, — пение идет «по-старинному»; как написано, так и поем. Мы не гоняемся за разными новшествами. Мало ли там ломают пение по-разному, мы этого не желаем. Чего тут мудрствовать: пой так, как писано». Меня немного задело, я понял, что это замечание на мой счет. «А как Вы поете по-писаному-то, дедушка, — спрашиваю я его. Ну-ка, спойте мне хоть ирмос «Отверзу уста моя»».
— А что же не спеть, споем, — горячился старик. Он прокашлялся и речитативом запел: — «Отвер-зу — уста — моя» — и т. д.
— Да разве так написано, как Вы поете, — спрашиваю я, открывая Ирмосы, — тут даже никакого подобия нет того, что Вы сейчас спели; и это Вы считаете «по-написанному»?
Старик сконфузился.
— Это мы поем по напевке, напелись так, — оправдывался он» [Быстров Л. В. Нерешенный вопрос // Церковное пение. — 1909. — № 4/5, с. 133].
Сторонники иной позиции стремились объективно подойти к данной проблеме, с осознанием всей ее сложности. «Так же как и различные вероучения старообрядчества, по первому взгляду имеющие между собою много общего (сравнительно с вероучением господствующей Церкви), при ближайшем знакомстве открывают массу мелких подразделений и различий, так и крюковое пение (или, вернее, местные напевы крюкового пения) имеет в себе неисчислимое количество видоизменений, появляющихся под влиянием местных вкусов, условий и общего культурного уровня…
…в каждом старообрядческом приходе, в каждом храме (не говоря уже о различных старообрядческих вероучениях) — своя напевка, свой — отличный от других характер церковного пения…
…Каждый старообрядческий певчий, насколько бы основательно он ни был ознакомлен теоретически с крюковым пением, нигде не может петь вполне самостоятельно и непринужденно — помимо своего храма, где он усваивает свою уверенность в знании местного «напева» — долгими трудами и упорным терпением» [Богатенко Я. Едиными усты — единым сердцем…, с. 147-148]. К тому же не исключалась возможность изучать крюки с помощью «напевки». «…то, что если молодой человек не знает крюков, — это еще беда не большая: их нетрудно выучить в довольно короткое время; да и уча их теоретически, можно в конце концов ознакомиться с ними на практике, по так называемой — «напевке»» [Богатенко Я. Два течения // Церковное пение. — 1909. — №1, с. 21]. Учитывалась привычка певцов к «напевке» своего храма, в связи с чем новичку «…с первых же шагов придется считаться с бесчисленными вариациями и особенностями местной постановки пения. Достаточно уверенно и смело он не решится пропеть даже простой ектений из осторожного опасения «выделиться» своим незнанием. Более же сложные песнопения иногда настолько удивляют посетителя своим различием напева, что певец, хотя и прекрасно знающий крюковое пение, — предпочитает замолчать, чтобы не нарушить своим участием общей стройности.
Бывали случаи (и они не редки), когда вновь поступившие — по целому году не могли привыкнуть к особенностям местного напева и покорно и терпеливо вслушивались в их извилистые, неподдающиеся памяти, переходы.., а через некоторое после этого время, сменив почему-либо свое место служения, — уже в другом храме снова так же покорно и терпеливо вслушивались и запоминали здешнюю «напевку», непохожую на прежнюю» [Богатенко Я. Едиными усты — единым сердцем…, с. 148].
Приведу такое высказывание: «Между тем всем известно, что иногда и лучший певец, прекрасно знакомый с крюковым пением, — совершенно не в состоянии свободно участвовать в совместном пении с певцами другого прихода. Следовательно, здесь основная причина лежит глубже, а именно в самом корне всего дела: в голосовой «напевке»» [Богатенко Я. Вопрос о старообрядческом церковном пении на Соборе Епископов…, с. 235-236]. Немаловажным фактором оказывалась привычка и самих верующих. «Прихожане и сами певцы свыклись с «напевом», существующим у них с незапамятных времен, и им весьма трудно отрешиться от него, тем более, что всем и каждому из них известно о существовании в любой местности, в любом приходе — также своего местного «напева». Указывая на различие в «напевах», как на неизбежную и естественную необходимость, они тем самым находят основание и точку опоры для защиты и своих местных обычаев: «Что у людей, то и у нас: везде разница!..» [там же, с. 237].
Попытки дать объяснение причинам возникновения традиции пения «по напевке», а также значению самого термина «напевка» относятся к началу XX века: «Здесь представляется удобный случай попутно решить интереснейший по существу вопрос: «что, собственно, значит самое слово -«напев»?.. Было бы большой ошибкой смешивать его с «распевом». Последнее название означает особенную звукопоследовательность или характер крюковой мелодии, относящейся к тому или другому «роспеву» в свою очередь находящемуся в зависимости от строя гаммовых переходов или так называемых «ладов»…
«Напев» же, или, как его зовут певчие, — «напевка», не подходит ни под какое, сколько-нибудь точное определение.
Дело в том, что все «напевы» обязаны своим происхождением исключительно влиянию местных вкусов, а еще чаще — свободному и своеобразному пониманию певческого искусства местных певцов и их руководителей. И в том и в другом случае все установленные крюковые мелодии, фразировка и даже самые слова или текст песнопений — все это находится в полной зависимости от певцов, их вкуса и познаний в области крюкового пения.
Вопрос, следовательно, о существенном значении «напева» — выясняется сам собою.
Каждый областной певец поет так, как он понял или усвоил данное песнопение» [Богатенко Я. Едиными усты — единым сердцем…, с. 148-149].
О причинах возникновения «напевки» существовали разные предположения. Приведу некоторые из них.
«Многие из «напевов» появились в силу неизбежных обстоятельств — невозможно служить совершенно одинаково и в будни и в двунадесятые праздники, всегда невольно получится разница, заметно отличающая одно от другого: в праздник народу поболе, и поэтому пение идет с большим количеством певцов и, во всяком случае, — старательнее, что совершенно естественно.
Но в будни, когда в храме почти пусто или за одной службой следует еще целый ряд требных, то, разумеется, здесь и сами молящиеся становятся не столь требовательны к пению: по нужде, ради необходимой скорости, можно петь и побыстрее, и не выполняя во всей точности все крюковые мелодии, которые находятся в книге…
Можно прямо сказать, что пение «по напеву» началось именно с рядовых будничных, заказных и требных служб, исполняющихся с неизбежным, невольным желанием — поскорее отделаться» [Богатенко Я. Вопрос о старообрядческом церковном пении на Соборе Епископов…, с. 241].
Другое предположение основывалось на особенностях восприятия того или иного песнопения конкретным певцом, на том, что «каждый областной певец поет так, как он понял или усвоил данное песнопение. Показалось ли оно ему в каком-либо месте трудно усвояемым или сложным по мелодии — он, ничтоже сумняся, упростил его, то есть или видоизменил неподдающееся его познаниям место, или (что еще проще и чаще случается) пропустил целый ряд хитросоставленных крюковых сочетаний, заменив их простым переходом в 2-3 звука собственного сочинения» [Богатенко Я. Едиными усты — единым сердцем…, с. 149].
Причину сильной приверженности «напевке» видели и в том, что «в большинстве случаев… крюковую книгу раскрывают лишь для того только, чтобы следить за словами, за текстом, а мелодия песнопения исполняется по местной самостоятельной «напевке». Так определились «напевы»: Херувимской, «Отца и Сына», «Достойно» путевого (роспева. — Н. Д.), и так определились вообще все те песнопения, которые поются за каждой службой. За очень редкими исключениями — нигде не исполняются согласно с книгами ни «антифоны», ни «воскресные ирмосы»» [там же, с. 151-152]. Приведу еще ряд высказываний, касающихся репертуара, охватываемого данным видом пения: «Всем известно, например, что обиходные песнопения, часто повторяющиеся в церковной службе, как-то: все ирмосы, антифоны, «Хвалите имя Господне», «Благослови, душе моя, Господа», «Блажен муж» и т. д. — обыкновенно настолько отличаются по «напеву» от написанного в книге, что певцы сразу не в состоянии спеть по записанной крюками мелодии» [там же, с. 150].
В статьях начала XX века можно найти ценные упоминания о попытках восстановления в отдельных общинах письменной версии: «В последнее время, как мне известно, и на Рогожском кладбище стали стремиться к тому, чтобы постепенно принять к употреблению именно тот «напев», который находится в книгах. Так, например, «Благослови душе моя Господа», «Блажен муж» и даже ирмосы воскресные (эти последние уж совсем недавно) исполняются теперь вполне согласно с действительными крюковыми мотивами. Но, кажется, и эти единичные попытки восстановить настоящий «напев» — установились не сразу и даже не без противодействия лиц, видящих и в этом «новшество».
В остальных же обиходных песнопениях, которые поются почти за каждой службой, например, 1-й антифон 4-го гласа «От юности моея» (в небольшие праздники и особенно — в будни), «Аллилуия» после Апостола — поются и на Рогожском кладбище и везде также «напевной» мелодией, лишь отчасти напоминающей записанную крюками» [Богатенко Я. Вопрос о старообрядческом церковном пении на Соборе Епископов…, с. 238].
Чуть ниже читаем: «Мне думается, однако, что решение самого вопроса: как быть с «напевами», различными в каждом приходе и храме? — не слишком сложно, и вытекает из самой сути дела. Было уже замечено, что многие песнопения, исполняемые по «напеву», как, например… 1-й антифон 4-го гласа: «От юности моея», затем: «Хвалите имя Господне», воскресные ирмосы, катавасии Богородице (4-го гласа): «Отверзу уста моя», «Аллилуия» после Апостола, «Слава Тебе Господи» пред Евангелием и после, вообще все обиходные песнопения, употребляющиеся за каждой службой и знакомые на голос, «по напеву» каждому прихожанину, даже не знающему крюки, все таковые имеют уже стародавний обычный напев в каждом приходе, где с ним свыклись с детства» [там же, с. 240-241].
Предпринимались опыты изучения песнопений на основе сопоставления письменного источника и устной версии, сложившейся в практике. Наряду с частными случаями упрощения структуры устного напева, Я. А. Богатенко приводит и иные случаи: «Иногда же получается обратный результат от противоположной причины, то есть замена простого напева — сложным и извилистым. Бывает, что ровное течение мелодии почему-либо не удовлетворяет певца и он, руководимый уже не крюковой мелодией, находящейся в книге, а личным своим вкусом — начинает «украшать» существующий напев, прибавляя то здесь, то там свои собственные вариации и переходы. И чем увереннее он делает это, тем охотнее идут за ним его помощники, разделяющие его воззрения. И, привыкнув ко всякому имеющемуся в книге звуку, прибавляют 2-3 собственных изобретенных самостоятельно — эти певцы уже едва ли в состоянии пропеть правильно даже «Господи помилуй», не прибавляя к его нехитрой мелодии из 2-х звуков — своих собственных украшений. Более же сложные мелодии подвергаются еще более значительным изменениям» [Богатенко Я. Едиными усты — единым сердцем…, с. 149].
Анализ литературы, посвященной состоянию церковного пения в начале XX века, свидетельствует о том, что единого мнения по этому вопросу не было, да, вероятно, и не могло быть. Не случайно большие надежды возлагались на деятельность комиссии, которая должна была бы заняться сверкой разных источников для выработки некой единой и правильной (с точки зрения старообрядцев) редакции песнопений. (Нужно учитывать, что вопрос о «напевке» рассматривался не изолированно, а параллельно с разными задачами, в частности, касающимися уровня исполнения песнопений за богослужением, их письменных редакций в книгах и т. д.).
«Некоторые из сотрудников нашего журнала высказали свои взгляды на современное состояние церковного пения. Одни предлагают придерживаться одному какому-либо определенному напеву. Другие находят, что все имеющиеся певческие книги не одинаковы по изложению напевов. Третьи устраняют эти причины, говоря, что нужно исправить и согласовать все певческие книги. Четвертые это исправление находят невозможным» [К вопросу о несогласии напевов / Подпись: От редакции // Церковное пение. — 1909. — № 6, с. 140-141]. «…Не может быть и речи о том, чтобы возможно было достигнуть той точки, от которой возможно было бы взять начало для установления везде одинаковых напевов» [Поспелов Е. Возможно ли устроить в старообрядческих приходах везде одинаковое пение…, с. 131].
Обсуждения касались и «напевки»: «…В печатном издании крюковых книг, изданных по рукописям Морозовского «напева»… Антифон 4-го гласа помещен именно в его «напевной» сокращенной мелодии, ставшей везде общеупотребительной» [Богатенко Я. Вопрос о старообрядческом церковном пении на Соборе Епископов…, с. 238]; «…Весьма желательно, чтобы наряду с крюковым (полным) «напевом», были помещены «напевы» обиходные некоторых часто употребляемых песнопений. Само собой разумеется, что обиходный «напев» должен быть установлен общий, то есть именно такой, который ближе всех подходит к настоящему и не страдает никаким неблагозвучием. Из этих двух «напевов» певцы сами могут выбрать один для пользования» [там же, с. 246].
Мысли о выработке единой, «общей» «напевки» высказывались неоднократно. Приведу некоторые мнения: «Следовало бы соединиться напевкою, то есть петь как в одном храме, так и в другом, то есть во всех старообрядческих приходах или храмах. Например, взять более подходящую с Рогожского кладбища напевку, перевести со слуха на крюковое пение… отпечатать и разослать по всем старообрядческим приходам и вменить в обязанности священноиереям, чтобы их дьячки или исправляющие должность дьячка изучили по этим обиходникам напевку, тогда только и может быть соединение общей напевки всего старообядчества» [Пучков И. О разных напевах // Церковное пение. — 1909. — № 11, с. 306-307]. В связи с попытками создания специальной комиссии по упорядочению проблем, связанных с богослужебными традициями Старообрядческой Церкви, подчеркивалась необходимость и унификации напева: «Остановившись на каком-либо, более других правильном и благозвучном «напеве», сокращенном против крюкового настоящего, — поместить его в книгах наряду с последним. Пусть желающие пользуются по своему выбору тем или другим «напевом», то есть истинным крюковым, или — обиходным, сокращенным и, таким образом, вместо бесчисленного количества самых разнообразных «напевов» — будет в употреблении всего два: полный и сокращенный» [Богатенко Я. Вопрос о старообрядческом церковном пении на Соборе Епископов…, с. 242].
Процитированных высказываний достаточно для того, чтобы убедиться, насколько важное место занимало пение в старообрядческих храмах. Не случайно этот вопрос был вынесен на Собор епископов. В связи с принятым на нем решении собрать специальную комиссию для выработки некой единой редакции песнопений в певческих книгах Я. А. Богатенко писал: «Но если даже и предположить, что на этот раз комиссия — не только собралась, но и пересмотрела рукописи крюковых книг и выбрала из них древнейшую, и даже напечатала и стала повсюду распространять свое издание, — совершенно врасплох появляется неожиданный вопрос, который и не поднимался на Соборе: «как же быть — с «напевкой»»?
…»Напевка» складывается не сразу: нужны многие смены и поколения певцов, нужно сильное влияние местных условий и вкусов, нужна, наконец, известная степень общей культурности и понимания искусства пения, чтобы петь то или другое песнопение именно так, а не иначе!..
Но дело сделано, «напев» установлен, он — необходим, и волей-неволей его приходится сохранить в тех же вышеуказанных целях…
Раз уж признано, что в силу необходимости он — нужен и, кроме того, не вызывает никаких противодействий, в силу естественности своего появления, — его и следует оставить»… [там же, с. 235-236, 241].
Вот так, в конечном итоге, решалась судьба «напевки» — решалась в сложный и ответственный период истории старообрядцев, определенным образом повлияв на дальнейшую судьбу их искусства.
Традиции устного пения существуют в старообрядчестве и в настоящее время, и не только там, где низка крюковая грамотность певцов, но и в местах, где она высока. Большое количество песнопений разных жанров, независимо от того, зафиксированы они в письменных источниках или нет, — старообрядцы исполняют только «напевкой». Очевидна необходимость выявить ее настоящее место в старообрядческой культуре. Для этого потребовалось составить репертуар, охватываемый «напевкой», и провести сравнительное изучение музыкальных версий самих напевов.
Сразу же возник вопрос, на каком материале делать обобщения, возможно ли выявить весь репертуар «напевки» в процессе экспедиционной работы? Опыт показал, что за каждую поездку набирается определенное число образцов, поющихся «напевкой», как правило, их называют сами исполнители. Кроме того, в разных общинах репертуар может варьироваться, полностью же его выявить в полевой работе невозможно. Для начала пришлось ограничиться исследованием одной общины — Рогожской. Такой выбор оправдан несколькими причинами. Рогожское — центр старообрядцев Белокриницкого согласия и, кроме того, — певческий центр. Здесь никогда не прерывалась богослужебная практика (включая трудные времена гонений на старообрядчество — в императорской России до 1905 года и в советский период). На Рогожском была собрана богатая коллекция певческих рукописей, которая после революции была конфискована и в настоящее время находится в РГБ (ф. 247). Кроме этой коллекции существует еще одно собрание певческих книг, накопившееся в советские годы и хранящееся в самой общине.
Рогожское (именно так любят называть его сами старообрядцы) богато религиозными традициями, в том числе и певческими. Их изучение требует специального рассмотрения. В книге же позволю ограничиться только некоторыми выдержками из старообрядческой периодики начала XX века, посвященные богослужебным правилам Рогожского прихода. Я познакомился с ними, когда читал замечательные воспоминания о жизни этой общины прихожанки — Галины Александровны Мариничевой. (В полном виде я читал эти воспоминания в рукописи [Мариничева Г. А. Страницы к истории старообрядческого Рогожского кладбища в Москве (центра Старообрядческой церкви, приемлющей священство Белокриницкой иерархии). — М., б. г. — Ч. 1. — 37 с.; Ч. 2. — 60 с. — Ркп.]. Большая их часть опубликована в журнале «Церковь» [Мариничева Г. А. В ожидании благовеста: О жизни Рогожского кладбища в 20-е и 30-е годы / Вспоминает Галина Мариничева // Родина. — 1990. — № 9; Церковь. — 1990. — № 10. — с. 66-71]).
«Религиозное обучение в старообрядческих семьях начиналось еще в домашней обстановке, где уже многие приобретали начатки грамоты, чтения и письма. Для дальнейшего образования требовались старообрядческие школы. Такая начальная школа с пятиклассным курсом обучения была открыта и на Рогожском кладбище, где помимо общеобразовательных предметов и уроков закона Божия преподавались и уроки церковнославянского чтения и древнего крюкового пения, которые вели большие знатоки старинного певческого искусства, протодиакон Е. Григорьев и М. Д. Озорнов. В 1914 году на иждивении Рогожского кладбища там обучалось уже 89 мальчиков и 29 девочек» [Мариничева Г. А. Страницы к истории старообрядческого Рогожского кладбища в Москве… Ч. 1, с. 22.].
«Для соблюдения чинности богослужений еще по Уставу 1883 г. полагалось при храмах Рогожского кладбища иметь: певцов (или дьячков) не менее 24-х, мальчиков — не менее 6-ти, 2 причетника, 2 пономаря. За свою службу они обеспечивались от управления кладбища квартирой, отоплением и хлебом» [там же, Ч. 1, с. 32]. «Кроме того, во время богослужений строго указывался порядок распределения чтений среди певцов» [там же, Ч. 1, с. 32], «…так что каждый из них еще до службы знал свои обязанности и мог заранее тщательно подготовиться к исполнению порученного задания и был за него ответственен. Поэтому никаких ошибок ни в самих словах, ни в ударениях слов не допускалось, и службы проходили строго и чинно. Все богослужения проникались настроением соответственно своему содержанию: печальные — трогательностью исполнения, радостные — с особым подъемом торжественности» [там же, Ч. 1, с. 32-33].
«Внешний вид, выправка, постановка голосовых интонаций — все привлекало, вселяло духовный трепет, напрягало внимание к слушанию произносимого текста. Сам речитатив, погласица как ектений, так и чтений Апостола и Евангелия, были строгими, по-старообрядчески классическими.
И вот в целом, все службы — торжественные архиерейские богослужения, спокойные задушевные возгласы священников, выразительные диаконские ектении и чтения, старинное, крюковое, именно церковное пение, то с торжественно-возвышенным, то с печально-умилительным звучанием, на фоне старинных икон и трепещущего пламени свечей — все это создавало неотразимую красоту старинных богослужений и оставляло светлое и мирное впечатление на душе» [там же, Ч. 1, с. 37].
Приведу некоторые фрагменты из воспоминаний самой Г. А. Мариничевой.
«Сильное впечатление произвело на меня богослужение в храме. Величественный вид Покровского храма, его как бы парящие в воздухе паникадила, бесчисленные трепещущие огни свечей и лампад, духовенство в блестящих парчовых облачениях, самый вид молящихся — длиннобородых мужчин в кафтанах, женщин в нарядных цветных сарафанах с «золотыми» пуговицами и в белых шелковых платках — все привлекало внимание и радовало глаз своей праздничной гаммой красок.
Очень оригинальное впечатление произвело на меня и церковное пение. Мне слышались только два голоса — мужской и женский. Под впечатлением часто виденных мною венчаний, в которых меня привлекала красота юных новобрачных, мне казалось, что и красивое церковное пение исполняют также какие-то прекрасные жених и невеста с чудесными голосами, и мне очень хотелось их увидеть. Каково же было мое удивление, когда я узнала, что поют не два человека, а целый хор, но настолько слаженно, что никто не выделялся, все голоса сливались воедино. С этих пор у меня появилась мечта — тоже петь в церковном хоре, но осуществиться этой мечте было суждено еще нескоро» [там же, Ч. 2, с. 3].
А вот что пишет Галина Александровна о Рогожском хоре в послевоенное время.
«Совершенно незабываемое впечатление оставил по себе любительский хор Покровского собора, пение которого в послевоенный период стало заметно совершенствоваться с каждым днем. В 1945-46 гг. вернулись с фронта певцы, которые сразу заметно обогатили хор. Особенно отличались такие знатоки старинного пения, как братья Михаил Ферапонтович и Василий Ферапонтович Лазаревы, Василий Родионович Карнеев, Михаил Дорофеевич Нешин, Игнатий Евстигнеевич Чирков, Василий Анисимович Крылов, Василий Сергеевич Иванов, Александр Михайлович Лукин и многие-многие другие. Имея не только знания церковного пения, но и прекрасные голоса, они совершенно преобразили хор. С мужскими голосами гармонично слились и прекрасные голоса наших ведущих певиц, таких, как Фелицата Сергеевна Нешина, ее сестра Зинаида Сергеевна, Валентина Александровна Лаврентьева (Устинова), Ираида Ивановна Лазарева и множество других. И к этому основному ядру хора уже нетрудно было присоединиться и другим певцам, в том числе и только что делающей свои первые шаги молодежи и создавать в общем мощный и красивый хор. В 1946-47 гг. он насчитывал примерно 100 человек постоянных певцов…» [там же, Ч. 3, с. 48].
«Очень трогательно было личное внимание Епископа Геронтия к певцам.
Если кто-то на воскресной или праздничной службе отсутствовал, он немедленно справлялся у родных или по телефону, по какой причине певец не пришел к службе, и соответственно реагировал.
Большое внимание к пению и лично к певцам проявлял также настоятель храма протоиерей о. Василий Королев, что также очень ободряло певцов: каждый чувствовал себя нужным в общем деле служения в храме. Под таким исключительно чутким вниманием и заботой духовных руководителей хор расцветал, и, как цветы под солнцем, стали развиваться и проявляться среди певцов замечательные таланты певческого искусства…» [там же, Ч. 3, с. 50-51].
«…Во время пасхальной Литургии (8 (21) апреля 1946 г. — Н. Д.) нужно было найти чтеца для чтения пасхального Апостола. Выбор пал на только что вернувшегося с фронта чтеца Михаила — Михаила Ферапонтовича Лазарева. Молящихся — полон храм. Даже певцам огромного хора приходится напрягать голоса, чтобы они не потонули в сплошном море народа. Не заглохнет ли голос одинокого чтеца в такой многотысячной толпе?…
…И вот раздается удивительно чистый и звучный баритон: «Прокимен, псалом Давыдов. Сей день, иже сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в онь». Голос взлетел высоко, свободно, как бы без всякого напряжения. С душевным подъемом хор повторил за чтецом слова прокимна. И далее слышим классически старообрядческий речитатив начала Апостола: «Первое убо слово сотворих о всех, о Феофиле…» Весь храм замер… Каждое слово слышалось явственно, отчетливо, выразительно. Мне показалось, что такое чтение я слышу впервые в жизни… Но вот чтение подходит к концу. Голос чтеца поднимается все выше и выше… Не сорвется ли? Нет! Голос звучит легко… В произносимых словах, в тоне, в интонации чтения чтец находит все новые краски выразительности: «Несть ваше разумети времена и лета, яже положи Своею областию. Но примате силу нашедшу Святому Духу на вы, и будете Мы свидетеле, во Иеросалиме, и во всей Иудеи и Самарии, и даже до последних земли…» Последний протяжный звук его голоса неизмеримой высоты, но чистый и легкий, улетает как бы в небо…
…Все это было необыкновенно… Очарование его чтения оказалось настолько сильным, впечатляющим, что один из присутствующих в храме мужчин, не выдержав нахлынувшего чувства, нарушил строгую церковную дисциплину, воскликнув во весь голос: «Честь и слава тебе» [там же, Ч. 3, с. 51-52].
«…Огромным художественным дарованием отличался и известный певец Рогожского кладбища Василий Родионович Карнеев.
Находясь с детских лет при церкви, он хорошо знал порядок церковной службы, церковное пение и чтение. Обладая прекрасным голосом, он был замечательным певцом и искусным чтецом. Особенно хорошо исполнял он чтение канонов, преимущественно богородичных. Он читал их не только безупречно грамотно, четко и доходчиво, но всегда с особым подъемом вдохновения, так, что одним своим тоном, одной интонацией уносил молящихся на высоту молитвенного чувства.
Но пришло время, когда во всю ширь развернулся и другой его талант — талант руководителя хора, регента, которым он стал после смерти руководителя левого клироса Ивана Кузьмича Дроздова.
Под руководством Василия Родионовича хор как-то по-особому оживился, стал монолитнее, одухотвореннее. Мне рассказывали, что со стороны, слушая пение левого клироса, можно было иногда наблюдать удивительное явление: «Вот поет левый клирос, вроде бы и неплохо, спокойно. Вдруг с этого же клироса послышалось внезапно пение совершенно другого хора — мощного, торжественного… Что за чудо? Откуда вдруг взялся новый и такой прекрасный хор? Оказывается, что только что пришел руководитель Василий Родионович, и с его приходом, как он только взял в руки указку, с первым звуком его голоса хор неузнаваемо изменился. У Василия Родионовича была какая-то удивительная способность зажигать людей внутренней энергией, моментально поднять настроение хора, вселить уверенность, особую одухотворенность и торжественность» [там же, Ч. 3, с. 54-55].
«А все другие певцы, имена которых и не перечислишь! Все они вносили свою долю в прекрасное пополнение Рогожского хора. А ведь все работали… И после работы, усталые, спешили не домой, к отдыху, а на новый труд — труд для храма, для украшения церковного пения, для участия в общественной церковной молитве… И не удерживали никого ни усталость, ни жар, ни холод… Особенно вспоминаются мне службы в зимнее время, когда изо рта певцов вырывались клубы пара в морозном воздухе храма, но они пели, подогреваемые горящими сердцами… И чувствовали себя счастливыми в единстве своей любви к храму Божию…!» [там же, Ч. 3, с. 57].
А теперь вернусь от воспоминаний, полных любви к церковному пению и Рогожскому хору, в 80-е годы XX столетия, когда мне предстояло изучить «напевку» Рогожской общины.
Попытка выявить все, что охватывается в пении «напевкой», стала возможной только после внимательной проработки полного круга певческих крюковых книг. Это оказалось длительным и кропотливым делом. Понадобилась помощь опытного певца или уставщика из старообрядцев, который знает, как реализуется годовой репертуар на практике. Таким человеком, согласившимся помочь, стал уже упоминаемый неоднократно Валентин Александрович Лукин.
Он был совершенно уникальным человеком в общине, если не во всем старообрядчестве. Имея высшее техническое образование, работая в вузе, Валентин Александрович уволился на следующий же день по исполнении 60-ти лет и с первого пенсионного дня до самой кончины не пропускал ни одного богослужения. Службе он был предан фанатично: замечал все ошибки и строго отчитывал тех, кто их совершал. Кроме того, он отличался строгим аскетизмом: Великим постом вкушал только просфоры и воду.
Валентин Александрович принадлежал к потомственной старообрядческой семье, родители его были выходцами из Гуслиц. Крюковому пению он обучался с детства и в течение всей жизни пополнял свои знания в этой области. С 1923 года и до своей кончины в 1993 году Лукин был прихожанином Покровского храма и как знаток старообрядческого церковного пения, по собственному выражению, «принимал в нем добровольное и безвозмездное участие». В хоре Рогожской общины Валентин Александрович начал петь с 1928 года. Прежде чем встать на клирос, он был проэкзаменован руководителем хора Кондратием Михайловичем Арсеньевым. Он заставил молодого певца спеть несколько песнопений, а затем указал конкретное место на правом клиросе «во втором ряду четвертым справа».
Официальным регентом хора на Рогожском Валентин Александрович никогда не был, хотя, как он сам вспоминал, «приходилось брать указку в руки». Валентин Александрович хорошо помнил, в какие годы хор испытывал подъем исполнительского уровня и когда наступали периоды упадка. Его феноменальные знания певческих традиций хора позволили мне решить поставленную задачу — выяснить способы реализации певческих текстов в общине на протяжении всего календарного литургического года.
Признаюсь, мои отношения с Лукиным складывались непросто. Девять лет я ходил к Валентину Александровичу «на поклон» и просил помочь. На десятый год моих притязаний он все-таки сдался. Проведя со мной всю работу по репертуару, он попросил предоставить ему написанный мною текст и внимательно его прочел. Некоторые факты из своей биографии он запретил обнародовать, взяв с меня обещание перед иконой св. Иоанна Богослова, хотя жизнь этого удивительного человека, «живой истории» московского старообрядчества XX столетия как раз достойна публикации. (Причиной боязни являлся страх даже от воспоминаний о преследованиях, которым подвергались приверженцы старой веры в 1930-е годы со стороны представителей советского атеистического государства. Этот страх не оставлял В. А. Лукина до конца его жизни).
Процесс выявления репертуара «напевки» проходил следующим образом. На основе подробного анализа песнопений, помещенных в каждой книге, выявлялись особенности их исполнения и составлялся репертуарный список. Специальные занятия посвящались проверке проделанной работы, причем по нескольку раз. За основу были взяты повсеместно распространенные калашниковские книги. Кроме них в общине есть певческие рукописи гуслицкого письма XIX — начала XX веков, некоторые из которых были написаны именно для Рогожского. Валентин Александрович каждый раз оговаривал, какое песнопение по какой книге поется: по калашниковской или по рукописной. Выяснилось, что приверженность к исполнению песнопений по той или иной книге обусловлена также традициями общины, а вовсе не желанием певцов или руководителя хора. Разница между образцами, изложенными в печатной или рукописной книге, скорее внешняя, на уровне музыкальной редакции напевов. Но меня в данном случае интересовал пока только репертуар.
В результате списки песнопений, по которым проводился опрос, оказались значительно полнее по содержанию, в сравнении только с рукописными либо только с печатными книгами, бытующими в практике Рогожского хора. Возможность пропусков каких-либо образцов исключена. Таким образом, был охвачен весь годовой репертуар.
Книги калашниковского издания расписывались нами полностью. Созданные в результате работы списки знакомят в целом с репертуарной редакцией печатных старообрядческих певческих книг. (Не расписывались только две книги калашниковского издания: «Субботник» и «Октай учебный». «Субботник» объединяет в одну книгу все песнопения, исполняемые во время богослужения в Великую субботу: как из певческих книг, так и из непевческих. В репертуарных списках соответствующих певческих книг («Обиходе», «Ирмосах» и др.) все эти песнопения изложены. «Октай учебный» представляет собой подбор песнопений разных жанров из разных певческих книг для изучения крюковой нотации. Из этой книги в общий репертуарный список взяты образцы самогласнов всех гласов, так как в калашниковском «Обиходе» их нет. Итогом репертуарного изучения всех книг стала отдельная часть диссертационной работы автора, в которой и представлены полные списки всех песнопений из всех певческих книг и способы их исполнения [Денисов Н. Г. Устные традиции пения у старообрядцев: пение по «напевке», вопросы интерпретации: Дис. …канд. иск. / РАМ им. Гнесиных. — М., 1996. — 267 с. — Ркп.]). Те или иные песнопения, отсутствующие в книгах (естественно, не указанные в списках), во время богослужений поются на глас, то есть самогласно (или на подобен). Выявить их легко по всем непевческим книгам (в основном это касается жанра стихиры).
Я чрезвычайно благодарен Валентину Александровичу за его очень серьезное отношение к поставленной перед ним задаче. Он приводил разные факты из истории общины, ни одна деталь не ускользала от его внимания. Скажем, такой вопрос: когда песнопения по «напевке» вместе с рогожскими певцами могли свободно исполнять случайно заехавшие люди из очень далеких мест? Кроме того, Валентина Александровича, также как и меня, не оставляла мысль о том, когда, в какой период «напевка» могла возникнуть? Наконец, просматривая внимательно все образцы, при этом помня, как их поет хор, он, порой, затруднялся определить, к какому виду пения отнести исполнение того или иного песнопения. Следствием его недоумения был вопрос о степени отступления от письменной версии, позволяющей констатировать, что данный пример исполняется «напевкой». Это касалось тех песнопений, устные и письменные версии которых отличались лишь фрагментарно, порой отдельными звуками или ритмом. При этом Валентин Александрович подчеркивал, что замеченные малейшие отклонения от письменного источника являются именно стабильными, а не случайными. В конечном счете он дал свое определение такому пению: «песнопения, поющиеся по крюкам, но с элементами «напевки»».
Комментарии Валентина Александровича к некоторым примерам раскрыли передо мной интересные факты, возникающие в реальной практике. Речь идет о попытках некоторых певцов-«новаторов» внести что-то свое личное в пение и о реакции сопротивления им со стороны сторонников «буквы закона».
Так, в 1937 году головщик правого клироса в ирмосе Рождеству Богородицы «Халдейская пещь» на слове «халдейская» сделал изменение.
Когда это случилось, в храме произошел скандал. В знак протеста против «нововведения» упомянутого головщика с клироса ушли уставщик общины Артемий Афанасьевич Капустин, отец Валентина Александровича и сам Валентин Александрович. Вопрос специально разбирался на собрании общины. В связи с тем, что священник — отец Василий Королев — уважал головщика и оказал ему поддержку в споре, протестующим пришлось примириться. Однако левый клирос продолжал петь по книге, лишь с течением времени перейдя на версию правого клироса.
При выяснении репертуара, охватываемого «напевкой», фактически была выполнена более широкая по объему работа: прежде всего определены способы реализации всего годового репертуара в певческой практике. В результате оказалось, что в настоящее время в старообрядчестве существует, условно говоря, пять видов воспроизведения певческих текстов:
— по крюкам;
— на глас (или гласовое пение — по образцам самогласна или подобна). (В данный вид пения входит исполнение песнопений по образцам, которые в старообрядческих певческих книгах обозначены как «подобен» и «самогласен». Сами певцы выражаются: «петь самогласно». Этот термин употребляется ими в объединенном смысле, когда не уточняется, на какой конкретный образец исполняется песнопение — подобен или самогласен, и в более определенном смысле, когда песнопение исполняется на самогласен. Еще раз повторю, что в целом такое пение у старообрядцев называется «петь самогласно». В последнем значении термин употребляется в настоящей книге. Специфические особенности самогласного пения и его терминология рассматриваются также в диссертации Т. Ф. Владышевской [Владышевская Т. Ф. Ранние формы древнерусского певческого искусства: Дисс. …канд. иск. / Ин-т истории искусств. — М., 1976]);
— речитативом;
— «напевкой»;
— чтением.
При этом бывают случаи, что одно и то же песнопение может исполняться разными способами. Так, например, даже на одном богослужении одна и та же стихира в одном месте поется самогласно, а в другом — по крюкам, то есть по письменной версии. Или ирмос в одном случае может исполняться по крюкам, а в другом — просто читаться. Все это зависит от нескольких причин: жанра песнопения, его религиозно-догматического назначения и, как оказалось, — традиций общины.
После составления репертуара «напевки» по примеру Рогожской общины стало возможным проводить аналогичную работу в других приходах. Особенно это важно для тех мест, где бережно хранятся певческие традиции и хоры состоят из грамотных певцов. В таких приходах пение по «напевке» утвердилось благодаря давно сложившимся законам-традициям, а не в результате упадка крюковой грамотности певцов или малого числа поющих и молящихся. Учитывая значимость Рогожского как певческого центра, созданный репертуарный список можно признать типичным в целом для старообрядческих общин Белокриницкого согласия. Традиции других мест могут рассматриваться в сопоставлении с ним.
Проделанная работа, даже в рамках одной общины, как бы заново — изнутри — раскрыла структуру старообрядческой певческой практики, позволила уяснить, как ее изучать, какой искать материал, какие цели ставить во время экспедиционной записи образцов того или иного жанра. На собственном опыте я убедился в том, какой большой объем знаний содержится в памяти певцов и как нелегко его выявить. Фиксированный на фонограмме материал без комментариев исполнителей лишен должной информации о песнопениях. Наконец, глубокому изучению певческих традиций способствует длительное общение с прихожанами, если это оказывается возможным.
На основании всего вышесказанного можно сделать следующее заключение. В действующей старообрядческой общине в качестве традиции закреплено все: использование за богослужением той или иной конкретной певческой книги (печатной или рукописной), певческой редакции песнопений и способов их воспроизведения. Сложившиеся в общине традиции становятся для прихожан равносильными указаниям и правилам церковного Устава.
Список песнопений, исполняемых «напевкой»
Песнопения из книги «Ирмосы» [Ирмосы. — Киев: Знаменное пение, 1912. — 224 с.]
Глас 1. Ирмосы Пасхального канона (и соответственно тропари всех песен по напеву ирмосов)
1. Песнь 1. Воскресения день
2. Песнь 3. Приидите пиво пием ново
3. Песнь 4. На Божии стражи
4. Песнь 5. Утренюем утренюю глубоку
5. Песнь 6. Сниде в преисподния
6. Песнь 7. Отроки от пещи
7. Песнь 8. Сей убо нареченный
8. Песнь 9. Светися светися
Глас 2. Ирмосы Воскресного канона
9. Песнь 4. Пришествовав от Девы
10. Песнь 5. Ходатай Богу
11. Песнь 7. Богопротивное веление
12. В воскресную полунощницу Песнь 5. Просвещение во тме
13. Скорбящей Богородице Песнь 8. В пещь огненную
Глас 4. Ирмосы Воскресного канона
14. Песнь 1. Моря Чермнаго пучину
15. Песнь 3. Веселится о Тебе
16. Песнь 4. Воздвижена Тя видевши
17. Песнь 5. Ты Господи ми свет
18. Песнь 6. Пожру ти со гласом
19. Песнь 7. В пещи Авраамския си дети
20. Песнь 8. Руце распростер Даниил
21. Песнь 9. Камень нерукосечныя горы
Ирмосы из канонов праздникам Введения, Успения, Благовещения
22. Песнь 1. Отверзу уста моя
23. Песнь 3. Твоя певцы Богородице
24. Песнь 4. Седяи во славе
25. Песнь 5. Удивишася всяческая
26. Песнь 6. Божественное се и всечестное
27. Песнь 7. Непослужиша твари
28. Песнь 8. Отроки благочестивыя
29. Песнь 9. Всяк земен
Ирмосы из канона Рождеству Иоанна Предтечи
30. Песнь 3. Не мудростию ни силою
31. Песнь 8. Избавителю всех всесильне
Глас 5. Ирмосы Воскресного канона
32. Песнь 3. Утвержеи ни на чем
33. Песнь 4. Божественное Твое разумев смотрение
34. Песнь 5. Одеяися светом
35. Песнь 6. Волнуящееся бурею
36. Песнь 7. Превозносимый отцем
37. Песнь 9. Исаие ликуй
Глас 6. Ирмосы Воскресного канона
38. Песнь 1.Яко по суху
39. Песнь 3. Несть свята
40. Песнь 4. Христос мне сила
41. Песнь 5. Божиим светом
42. Песнь 6. Житейскаго моря
43. Песнь 7. Хладодательну убо пещь
44. Песнь 8. Ис пламени святым
45. Песнь 9. Бога человеком не удобь видети
Глас 7
46. Песнь 3. Воскресного канона «Вначатце небеса»
Глас 8. Ирмосы Воскресного канона
47. Песнь 1. Вооружена Фараона
48. Песнь 3. Утвержеи небеса
49. Песнь 4. Ты ми Христе Господь
50. Песнь 5. Мрак души моея
51. Песнь 6. Молитву пролию ко Господу
52. Песнь 7. Божия схождения
53. Песнь 8. Проявленнаго на горе
54. Песнь 9. Удивися убо о сем небо
Ирмосы из канонов Преображению и Заупокойного
55. Песнь 1. Воду прошед
56. Песнь 3. Небесному кругу
57. Песнь 4. Услышах Господи
58. Песнь 5. Вскую мя отрину
59. Песнь 6. Очисти мя Спасе
60. Песнь 7. Дети еврейския
61. Песнь 7. Иже от Июдеи
62. Песнь 8. Седмь седмицею
63. Песнь 8. Царя небеснаго
64. Песнь 9. Устрашися всяк слух
65. Песнь 9. Воистину Богородицу
66. Ирмос песни 4 Воздвижению «Услышах Господи»
Песнопения из книги «Октай» [Октай церковного крюкового пения. — 1-е изд. — М.: Знаменное пение, 1913. — 92 с.]
67. Антифоны 4-го гласа «От юности моея»
Песнопения из книги «Обиход» [Обиход церковного знаменного пения. — 1-е изд. — Киев: Знаменное пение, 1909 — 144 с.]
68. Псалом 103. Благослови душе моя
69. Кафизма 1. Блажен муж
70. Песнопение Свете тихий
71. Аллилуия по Ексапсалмах
72. Бог Господь (на определенные гласы)
73. Благословен еси Господи (по непорочнах)
74. Хвалите имя Господне (на Полиелеосе)
75. Свят Господь Бог (на 8 глас)
76. Великое славословие (обычно не фиксируется в книгах)
77. Кафизмы
Песнопения из «Триодей Постной и Цветной» [Обиход церковного знаменного пения. — 1-е изд. — Киев: Знаменное пение, 1909 — 144 с.]
78. Песнопения: Стопы моя направи
79. Заутра
80. Да исполнятся уста моя
81. Помяни нас Господи
82. Блажени нищии
83. Помяни нас Господи
84. Кресту Твоему
85. Тропарь Христос воскресе
86. Стихиры Пасхе: Пасха священная
87. Приидите от видения
88. Мироносицы жены
89. Пасха красна
90. Воскресения день
91. Прокимен «Гласом моим»
92. Песнопение «Помяни нас Господи»
93. Аллилуия на молебне
Песнопения, исполняемые на Погребении
94. Грешных молитвы приемлющи
95. Все упование мое
96. Свята чиста
97. Избави нас
98. Тебе ся молим
99. Бога ис Тебе
100. Пространное вместилище
101. Чистая Дево
102. Со святыми покой
103. Блажен путь
104. Аллилуия по Апостоле
105. Слава Тебе (пред Евангелием)
106. Зряще мя безгласна
107. Святый Боже
108. Вечная память
109. Блажени непорочнии
110. Содетелю и творче
111. Слава Тебе Господи
Подобны и самогласны из «Обихода»
112. Небесным чином
113. Прехвальнии мученицы
114. Доме Евфрафов
115. Егда от древа
116. Яко добля
117. Дал еси знамение
118. Иже звании свыше
119. Хотех слезами смыти
120. Радуйся
121. Все возложьше на небесех
122. В третий день
123. Ангельския предъидите
124. О преславное чудо
125. Что Тя именуем
126. Вечерния наша молитвы
127. Первовечному от Отца
128. Твоим крестом Христе
129. Животворящему Твоему Кресту
130. Честным Твоим крестом
131. Победу имея Христе
132. Приидите возрадуемся Господеви
133. Вечернюю песнь
Песнопения из книги «Обедница» [Обедница знаменного и демественного пения с архиерейским служением. — 1-е изд. — Киев: Знаменное пение, 1909 — 96 с.]
134. Антифон. Молитвами Богородицы
135. Слава Отцу и Сыну
136. И ныне и присно
137. Единородный Сын
138. Придите поклонимся
139. Елицы во Христа
140. Прокимны: Буди имя Господне
141. Величит душа моя
142. Веселитеся о Господе
143. Душа их
144. Аллилуия
145. Слава Тебе (пред Евангелием)
146. Святый Боже
147. Верую (в певческих книгах не пишется)
148. Буди имя Господне
149. Многолетие
150. Достойно
151. Честнейшую херувим
152. Да исполнятся уста наша
Песнопения из книги «Праздники» [Праздники. Киев, 1910. — 179 с.]
153. Стихира в день Пятидесятницы «Царю небесный»
Песнопения, исполняемые «с элементами напевки»
Книга «Ирмосы»
Глас 1
154. Ирмос песни 1 Рождеству «Христос раждается»
155. Ирмос песни 6 Воздвижению «Образ божественнаго Креста»
156. Ирмос песни 8 Рождеству «Чудо превелие»
Глас 2
157. Ирмос песни 3 в Воскресную Полуношницу «На камени мя веры»
158. Ирмос песни 7 в Воскресную Полуношницу «О теле злате»
159. Ирмос песни 7 Обрезанию «Телу златому»
Глас 3
160. Ирмос песни 3 Воскресению «Иже от несущих»
161. Ирмос песни 5 Сретению «Яко виде Исаия»
162. Ирмос песни 8 Воскресению «Вавилонская пещь»
163. Ирмос песни 8 Сретению «В непостояннем огни»
Глас 4
164. Ирмос песни 8 Преображению «В Вавилоне отроцы»
Глас 5
165. Ирмос песни 1 Воскресению «Кони и всадники»
166. Ирмос песни 6 Вознесению «Обыде мя бездна»
167. Ирмос песни 7 Вознесению «В пещи огненней»
168. Ирмос песни 8 Воскресению «Тебе Вседетелю»
Глас 6
169. Ирмос песни 1 в Великую субботу «Волною морскою»
170. Ирмос песни 3 в Великую субботу «Тебе на водах»
171. Ирмос песни 5 в Великую пятницу «К Тебе утреннюю»
Глас 7
172. Ирмос песни 9 Воскресению «Выше естества Матерь»
173. Ирмос песни 9 в неделю Пятидесятницы «Нетления искушением рождьшая»
Глас 8
174. Ирмос песни 1 Воздвижению «Креста начертав Моисей»
175. Ирмос песни 5 Рождеству Богородицы «Господи Боже наш»
176. Ирмос песни 6 Воздвижению «Воднаго зверя»
177. Ирмос песни 7 Рождеству Богородицы «Халдейская пещь»
178. Ирмос песни 8 Воздвижению «Благословите дети»
179. Припевы 9-й песни (всем праздникам, кроме Сретения)
Песнопения из книги «Обиход»
180. Величания праздникам
181. Прокимны: Дал еси
182. Кто Бог
183. Бог наш
184. Внуши Боже
185. Возлюблю Тя
186. Дал еси
187. Стихиры на погребении: Зряще мя безгласна
188. Земля зинувши
Песнопения «Обедницы»
189. Песнопение из Евхаристии «Имамы»
190. Песнопения: Благословен грядый
191. Тело Христово
192 Аллилуия
Песнопения из книги «Праздники»
193. Кондак из праздника Рождества Христова «Девая днесь»
194. Стихира на Преображение «Поят Христос Петра»
Песнопения из книги «Трезвоны» [Трезвоны. — М.: Знаменное пение, 1914. — 186 с.]
195. Стихира Покрову «Наста днесь»
Составленный список песнопений, исполняемых «напевкой», позволил уяснить, что представляет собой исследуемый вид пения в репертуарном отношении. Список дает достаточно четкое представление и о причинах, влияющих на исполнение того или иного песнопения «напевкой». Причин этих несколько, и они взаимосвязаны.
Во-первых, по «напевке» поются ирмосы. То есть речь идет о песнопениях одного, конкретного жанра, силлабического и невматического склада, одного роспева — знаменного. Письменная версия этих напевов изложена в певческой книге «Ирмосы». В основном, это ирмосы воскресных канонов, так называемые «богородичные» (они исполняются в Богородичные праздники, и часто, в качестве катавасии — ирмос первой песни «Отверзу уста моя»), и ирмосы заупокойного канона (ирмос первой песни — «Воду прошед»). Частота употребления песнопений за богослужениями в течение года является основной причиной, объясняющей исполнение их «напевкой». Ирмосы же, звучащие только один раз в году, в тот или иной праздник, поются по крюкам, а не «напевкой».
В то же время именно из-за частоты употребления, и это, во-вторых, «напевкой» поются образцы других жанров, уже из других певческих книг:
1) из книги «Обиход» — псалом 103 «Благослови душе моя Господа», кафизма 1 — «Блажен муж», «Свете тихий», тропари «Благословен еси Господи» (по непорочнах), «Хвалите имя Господне» (на Полиелеосе), Великое славословие, подобны и самогласны и др.;
2) из «Триодей Постной и Цветной» — «Стопы моя направи», «Да исполнятся уста моя», «Помяни нас Господи», «Кресту твоему», «Христос воскресе», стихиры Пасхе, песнопения, исполняемые на Погребении;
3) из певческой книги «Обедница»: «Единородный сын», «Приидите поклонимся», «Елицы во Христа», «Святый Боже», «Верую», «Буди имя Господне». Сюда же входит и стихира «Царю небесный» из книги «Праздники».
Третья причина, влияющая на то, что тот или иной образец письменной версии поется «напевкой», заключена в религиозно-смысловом назначении песнопений. Подверженные «напевке» образцы допускают некоторую свободу от канонов, некую интерпретацию: исполнение не по крюкам (не по письменной версии), не в строго определенном темпе, в отличие, скажем, от некоторых песнопений Литургии: Херувимской песни, песнопений Евхаристии, Причастнов. Именно поэтому последние не интерпретируются «напевкой», хотя не уступают другим молитвословиям по частоте употребления. Песнопения Евхаристической части Литургии, хотя небольшие по своим масштабам, неизменяемые по напеву, но сложного мелизматического склада, должны звучать в строго определенном темпе и в определенный момент священнодействия и чтения полагающихся молитв.
Четвертая причина кроется в том, что письменная версия ряда песнопений отсутствует в певческих, в частности старообрядческих, письменных певческих источниках (Вопрос не рассматривается в историческом аспекте, т. е. в процессе складывания певческих книг на Руси и формирования их репертуара. Речь идет о стабильном репертуаре песнопений в старообрядческих певческих книгах: наличии тех или иных песнопений и, наоборот, их отсутствии). Это касается таких песнопений, как «Верую», Великое славословие, «Единородный Сын» и др. Они бытуют исключительно в устном виде. Правда, я не касаюсь примеров крюковой фиксации этих песнопений в отдельных рукописях. Речь идет в целом о стабильной традиции крюкового изложения одних песнопений в певческих книгах и об отсутствии таковой относительно других.
Наконец, последняя — пятая — причина обусловлена конкретным, мелодико-ритмическим складом песнопений. Это, по-видимому, и объясняет, почему среди ирмосов одного гласа, одного канона, одинаковой частоты употребления определенные образцы подвержены «напевке», а иные нет, или подвержены частично, то есть поются «с элементами «напевки»». Так, в воскресном каноне 2-го гласа не подвержены «напевке» ирмосы 1-й, 3-й, 6-й, 9-й песней, в воскресном каноне 5-го и 7-го гласов — ирмос только 1-й песни. В воскресном каноне 7-го, наоборот, «напевкой» поется только ирмос 3-й песни. Песнопение «Бог Господь» на 7-й и 8-й гласы поются «напевкой», а на другие гласы — по крюкам. Песнопение «Свят Господь Бог» исполняется «напевкой» только на 8-й глас, а на другие — по крюкам. Наконец, в мелодико-ритмическом складе образцов заключена причина того, что в ряде молитвословий лишь отдельные фрагменты изменены «напевкой», почему Валентин Александрович обратил внимание на их исполнение «с элементами «напевки»».
Исполнение «напевкой» песнопений из чина Отпевания, помимо частоты их употребления, объясняется всеобщей его распространенностью не только во всех общинах, но и просто в старообрядческих селах — независимо от состава прихожан, местонахождения общины, певческой грамотности певцов (в «напевку» вошло 18 образцов).
Необходимо сказать о песнопениях, не вошедших в «напевку». Это прежде всего стихиры, которые исполняются по крюкам или на глас (на подобен или самогласен) — по старообрядческой терминологии. Это стихиры из «Октая», «Праздников», «Трезвонов» и т. д. Они исполняются по некоему образцу, зафиксированному в певческих книгах. Не следует только забывать, что в устной практике напевы самих подобнов и самогласнов существенно трансформированы. Не случайно сам Валентин Александрович затруднялся однозначно определить, как они поются, а в репертуарных списках их пришлось обозначать в трех графах: в пении по крюкам, «с элементами «напевки»», «напевкой». Определить степень изменения письменной версии этих образцов возможно лишь в результате расшифровки и анализа фонограмм.
Песнопения других жанров, в основном кондаки и тропари (из «Октая», «Праздников», «Трезвонов»), которые не воспроизводятся в соответствии с принципами, свойственными пению «на глас», интерпретируются старообрядцами по крюкам, либо речитативом, либо даже, в отдельных случаях, чтением.
Песнопения из книги «Обедница» поются следующим образом. По крюкам воспроизводятся несложные по своему музыкальному складу образцы (все «Ектении», «Аминь»), а также уже упоминавшиеся выше Херувимская песнь, песнопения Евхаристии, Причастны — то есть важные в религиозно-догматическом отношении молитвословия, сложные по мелодико-ритмической структуре, мелизматического склада. По крюкам же поются и на Литургии кондаки и тропари большим праздникам (если это является в общине традицией), а также песнопения Литургии, изложенные демественным роспевом. Остальное, как говорилось выше, поется «напевкой».
Из всех песнопений мелизматического склада в «напевку» вошли лишь отдельные, указанные выше, образцы из книги «Обиход»: псалом «Благослови, душе моя, Господа», кафизма 1-я «Блажен муж», псалом «Хвалите имя Господне», имеющие неизменный напев и исполняемые на каждой всенощной.
Представляет интерес отношение старообрядцев к воспроизведению фит. Их поют либо строго по крюкам, либо вообще выпускают из исполнения. Это наблюдение может оказаться полезным медиевистам, занимающимся источниковедческими вопросами, а также дешифровкой рукописей беспометного времени. Когда мы с Валентином Александровичем работали над книгами «Праздники» и «Трезвоны», он в качестве комментариев в основном указывал на то, какие фиты сохраняются или выпускаются при пении той или иной стихиры. При этом подчеркивалось, что воспроизведение песнопения с фитами или без них также объясняется сложившимися традициями общины. Например, стихира «Днесь неплодная врата» (из книги «Праздники») исполняется без одной фиты; стихира «Сей день Господень» (из книги «Праздники») поется без первой и последней фит. А стихира «На безсмертное Твое успение» (из книги «Праздники») поется по крюкам, но в упрощенной редакции, изложенной в специальной рукописи, а не в печатной книге калашниковского издания и т. д.
Особый интерес вызывает интерпретация отдельных песнопений в нескольких вариантах, объясняемая каждый раз именно традициями общины, сосуществованием письменной версии, «напевки», речитатива и пения на глас. Так, антифоны 4-го гласа «От юности моея» «напевкой» поются в праздничные дни, а по крюкам — в Неделю 4-го гласа (на Воскресной всенощной). Стихиры «Радуйся от нас» 1-го гласа и «Без семени» 3-го гласа на службе поются самогласно, а во время иерейского ограждения людей крестом по окончании богослужения — воспроизводятся по крюкам. «Отче наш» может исполняться речитативом, по крюкам — на 7-й глас, самогласно — на 3-й, 6-й, 7-й, 8-й гласы, демественным роспевом — по крюкам, «с элементами напевки».
В итоге, можно сказать, что «напевка» (пение по «напевке», «роспев напевка», пение «на память», «по погласке» и т. д.) — это исполнение какого-либо песнопения не по крюковым книгам (письменной версии), а изустно, по сложившейся в общине традиции. В современной старообрядческой практике оно представляет собой пласт чисто устного пения. В общинах, где есть хоры с певцами, грамотно владеющими крюковой нотаций, песнопения, принятые петь «напевкой», так и исполняются, независимо от того, имеют ли они в певческих источниках письменную версию или зафиксированы в богослужебных книгах только в виде текста. Когда исполняемое «напевкой» песнопение имеет письменную версию, оно, тем не менее, воспроизводится в своей устной редакции, даже тогда, когда письменный источник находится непосредственно перед глазами певцов.
Как соотносится «напевка» с письменной редакцией? Обсуждению этой проблемы посвящена 4-я глава книги ( Денисов Н. Г. Стрельниковский хор Костромской земли: Традиции старообрядческого церковного пения. — М.: Прогресс-Традиция, 2005. — 480 с.), основанная на непосредственном анализе образцов, позволившем выявить: насколько сильно изменен напев в устной версии, или насколько он близок к письменному источнику; каков он по своему формульному составу — вносится ли в него что-то новое или набор мелодико-ритмических элементов тот же, что и в песнопениях, зафиксированных письменной традицией.
Комментировать