Шалва Амонашвили делится небольшим секретом, как построить «мужской разговор» с сыном. В основе этого метода – гуманный подход, который поможет при решении сложной педагогической задачи.
…Вот мама отошла и плачет. Я могу выйти из своей комнаты и сказать:
– А ну-ка встань, где ты находишься, как ты такое смеешь, перед кем! Иди сейчас же извинись!
Это сделает, наверное, любой папа, который не знает, что есть гуманный подход. Сделает это, сочтёт справедливым, что он воспитывает ребёнка, что он что-то запрещает и так далее. Но я этим не могу пользоваться. Я долго думал. Неделя прошла – как мне быть вот с этим проявлением? Если это так продолжится ещё и ещё раз, то уже опасно: грубым станет мальчик, вот такими станут наши отношения в семье, а это никому не нужно, и ему, в первую очередь, не нужно. И долго думая, придумал метод, который сейчас хочу подарить папам. Когда спустя неделю он занимался домашними уроками, я нарочно подхожу к нему именно в это время – он занят чем-то, и говорю:
– Что ты сейчас делаешь (сам, конечно, знаю, что делает)?
– Уроки.
– А кому это задачи нужны?
– Не мне, конечно, – учителю нужны.
– Ну, хорошо, оставь эти задачи, они подождут. Выйдем на улицу, у меня дело к тебе.
– Какое дело?
Этого никогда не было. А я тихо, что это негласно, не могу дома говорить, давай выйдем на улицу. Он откладывает всё это, мы выходим на улицу. И вот март, как и сейчас, или сейчас апрель (я уже запутался, для меня времена по-другому движутся). И вот идём по улице, идём в сторону парка, парк недалеко, но на этот раз идём молча. Почему? Потому что он должен сейчас задуматься, почему отец так молча идёт со мной, такого не бывало. Сам не смеет со мной разговор затеять, и наверное, думает, что что-то произошло. Что – не знаю, он вспомнил или нет тот случай, либо же другие случаи вспоминаются, или что-то совсем не то. Но молча он уже перебирает в себе образы, которые в нём когда-то ходили, может быть, там какая-то причина. Мы так заходим в парк, садимся. Март очень хороший месяц в Грузии – тепло, всё уже зеленеет. И после паузы начинаю то, что я задумал. Я каждое слово взвешивал заранее, что сказать, по какой логике. И спрашиваю:
– Сколько тебе лет сынок, сейчас?
– Да ты сам знаешь, двенадцать исполнилось недавно (это был шестой класс).
– Да, двенадцать… Это такой возраст прелестный. В этом возрасте короновали царя Ираклия Второго. И в тот же самый день, как только его короновали, он сел на лошадь и повёл полки против турок, в этом возрасте, это королевский возраст. Ты поймёшь, что я хочу тебе сейчас сказать, возраст такой.
Что я сделал? Я рисовал. Значит, я завысил планку самовоображения о себе. То есть он не тот, который домашнее задание готовит, а он – королевский возраст, и с этим возрастом я уже начинаю говорить. Какой там рядом король? Никакой король рядом со мной не сидит. Это просто шестиклассник на днях нагрубил маме. И дальше продолжаю:
– Понимаешь, совет мне нужен от тебя. Дело в том, что я в былое время влюбился в девушку, очень влюбился, и сказал ей: если ты выйдешь за меня замуж, я никогда никому в обиду не дам. Я правильно сделал?
– Да, конечно, правильно сделал.
– Я не знаю, ты влюбился или нет, ты ещё не говорил мне об этом, но разве ты не скажешь своей любимой девушке, что в обиду никогда никому не дашь?
– Наверное, скажу.
– А понимаешь, в чём дело. Я дал вот этот обет своей любимой женщине, а теперь не знаю, как мне быть со своим сыном, который обидел мою любимую женщину. Помоги, пожалуйста, мне – что мне делать?
Вот сейчас он задумался долго-долго. А это думание и есть воспитание. Понимаете, он впитывает тот образ, который потом не даст ему возможность натворить что-либо подобное. Я миллион раз мог объяснить, мог наказывать тут же, как только он провинился, но эти образы спустя неделю-две тут же были разгромлены с помощью других потоков эмоций. Он надолго задумался и говорит потом:
– А ты накажи меня!
– Как это просто: наказать тебя! Если ты считаешь, что необходимо, чтобы ты был наказан – сам накажи себя, придумай как, сам накажи себя. Это неважно для меня. Но у меня просьба к тебе другая. До сих пор я был один мужчина в семье. А там бабушка, а там мама, а потом ещё сестрёнка младшая, и ещё ты четвертый. А я один мужчина в семье. Не пора ли, чтобы нас стало двое в семье, двое мужчин? Кому же ухаживать за нашими женщинами, кроме нас, кто их защитит? Помоги мне в этом, пожалуйста, хорошо?
– Конечно, да.
Вот тогда я жму ему крепко руку и говорю:
– Вот этого я ожидал от тебя. Давай пойдём домой. Мы встаём, уходим, и по дороге я ему объясняю: это был наш мужской разговор, пожалуйста, никому об этом ни слова – ни маме, ни сестрёнке, ни друзьям – никому. Это наша тайна. По дороге купили три фиалки для наших трёх женщин, вернулись домой. Какими мы вернулись, как вы думаете?..
Комментировать