Рисунки Александра Простева давно «пошли в народ». Автора добрых картин почти не знают ни по имени, ни в лицо, но их тепло распространяется со скоростью света. Чем его работы отогревают сердце? – задумались мы и разыскали интервью с живописцем.
Святая блаженная матерь Ксения и её удивительное житие – одна из заглавных тем работ художника. Вспоминая матушку Ксению, чей день памяти Церковь празднует 6 февраля, поговорим о теплой и одухотворенной живописи её изографа.
Виртуальные версии работ Александра Простева наверняка видели многие из вас. Его картины отличаются некоей декоративностью и больше похожи на иллюстрации, но при этом имеют серьезную академическую основу.
У картин художника – иконописные корни и глубинная связь с традицией русской живописи. Они отсылают нас к Билибину и Нестерову, к театральной живописи, к передвижникам, к академической русской живописной школе.
В качестве поздравительных открыток эти картины-картинки пересылают друг другу по почте и в соцсетях – на православные праздники и просто для настроения.
Изображение святых Петра и Февронии Муромских его кисти стало для нас привычным символом государственного праздника – Дня семьи, любви и верности и узнаваемо в связи с днем церковного поминовения святых супругов.
Репродукциями Простева украшают гостиные и детские дома, классы воскресных школ и православных гимназий, монастырские гостиницы. Ими иллюстрируют школьные презентации по предмету «Основы православной культуры».
Его картины не раз бывали фоном для школьных спектаклей. Словом, А. Простев – живописец, часто и повсеместно цитируемый.
И вот что интересно: его работы на виду, но сам он скромно остается в тени – под стать иконописцам древности, имена которых зачастую оставались неизвестными.
Журналист, который взял интервью у Александра Простева и разместил его в Интернете, также отличается скромностью и предпочёл быть безымянным. Благодарим его за статью и приводим беседу с художником с небольшим сокращением.
Валентина Киденко
Изображая человеческий свет
«Несколько лет назад в музее святой блаженной Ксении Петербургской я познакомился с творчеством художника Александра Простева. Разумеется, первые встреченные мною его картины были посвящены тематике музея, а поразительны они были тем, что в них не было традиционного изображения святой.
Художник изображал обычную женщину в разных возрастах её жизни, такую, которую каждый из нас мог бы встретить на улице. Но при этом чувствовалось, что это – не просто история человека, а история света, который присутствует в каждом человеке, но не каждый умеет его явить.
«Итак, если свет, который в тебе, – тьма, то какова же тьма? (Мф 6:23)» Но как художнику удаётся передать внутренний свет так, чтобы люди поняли природу этого света? С этим и другими вопросами я обратился к Александру Простеву, иконописцу и художнику.
– Александр, когда-то Вы были простым советским мальчиком, который знал, что Ленин вечно живой, а впереди – победа коммунизма. Откуда в Вас появилась тяга к изображению мира иного? С чего Вы начинали?
– В человеке есть онтологическая основа, неизменная сердцевина, на которую мало влияет окружающая действительность. Более того, когда что-то навязывается этой сердцевине, чему она не доверяет, она начинает сопротивляться.
У меня даже сопротивления не было. Потому что в то, что «Ленин вечно живой, а впереди победа коммунизма», я не то что не верил, а просто не думал об этом. Дети, поверьте, заняты своими детскими, более интересными для них вопросами.
При этом все дети, как известно, рисуют. А интерес к «миру иному» заложен в ребёнке изначально. Ведь детская сказка – это тоже «мир иной». И сказка про Иванушку-царевича для ребёнка намного интереснее и понятнее, чем сказка о победе коммунизма.
Но я понимаю, что Вы имеете в виду, когда говорите о «мире ином». Интерес к этому миру появляется уже в более взрослом возрасте. Ф. Достоевский утверждал, что «русский – значит православный».
Этот мир или притягивает человека, или нет. Меня он притянул. А начинал я с того, что в детстве, как все, начал рисовать, и с тех пор так и не остановился.
– Ваше творчество иногда называют «ангельский реализм», а как Вы сами бы его охарактеризовали ?
– «Ангельским реализмом» назвал мою живопись замечательный поэт, прозаик и эссеист Станислав Минаков. Это он автор этого определения. Я же, честно сказать, не задумывался об этом. Просто изображаю то, что люблю и то, что меня притягивает.
Мир горний – это Царство Божие, мир ангелов и святых. Вот это и есть высшая реальность, реализм, который наиболее полно выражен в иконе и в религиозной живописи. А то, что обычно называют «реализмом» – это, по сути, одно из проявлений натурализма, в котором отражается мир дольний.
Но я чужд какой-то экзальтации. На самом деле нет чёткой границы между горним и дольним. К примеру, наши ангелы-хранители рядом с нами. Просто в нашем мире есть то, что человек не всегда видит и чувствует. Но если почувствовать и увидеть, как мир земной переплетён с миром небесным, то эту реальность вполне можно назвать «ангельским реализмом», в котором есть место и ангелу, и человеку, и земле, на которой ты живёшь.
– Когда Вы пишите иконы, то понимаете, что люди будут молиться. А какая цель у Вашей живописи, что должен я почувствовать или сделать, глядя на Ваши картины?
– Я бы хотел, чтобы моя живопись напомнила человеку о том, что мир светел несмотря ни на что. Этому посвящена, пожалуй, самая любимая живописная серия картин «Свете Светлый».
Еще я называю эту серию «Картинки из глубинки». В этих картинках есть что-то детское, а детство – это «глубинка» души, в которую надо время от времени возвращаться, как на малую родину.
Взрослые ошибаются, считая детское видение мира наивным и несерьёзным. Скорее всего, его нужно называть базовым, основополагающим.
Такое видение мира – изначальное, свежее, которое присуще человеку на заре его личного бытия – как источник чистой реки, никуда не пропадает. Детская душа – христианка, хотя ещё не знает о мировых религиях и конфессиях.
Религиозное чувство многогранно: например, человек любуется пейзажем и испытывает чувство радости. Эта радость – по сути, неосознанная благодарственная молитва Творцу за его прекрасное творение.
Такая религиозность, ещё не осознанная, но радостная, есть результат свежести восприятия бытия, его искренности. «Мы родом из детства, словно из какой-нибудь страны…», – так считал удивительный человек, лётчик, писатель Антуан де Сент-Экзюпери.
Я уверен, что маленький ребёнок – это человек с большой буквы: он не фальшивит, не бывает пошлым, не способен на коварство и двуличие.
Недаром Господь говорит: «Будьте как дети». Понятно, что имеется в виду не возраст, а чистое состояние сердца человека. Конечно, ребёнок ещё не знает всего о человеческой действительности, но он чувствует главное – то, что свет Божий светел. И это – главная ценность и опыт, достающиеся нам от детства.
Ведь свет Божий действительно светел несмотря ни на что. Хорошо бы с возрастом не утерять это чувство, не зачерстветь…
Свет, о котором идёт речь – внутри нас, и он помогает жить. Вот об этом я и хочу сказать своими картинами…
– Как Церковь относится к Вашему творчеству?
– С одобрением. Есть несколько монастырей, в которых находятся десятки репродукций моих картин, особенно из серии «Свете Светлый». А издание, а затем и переиздание альбома «Блаженная Ксения Петербургская» осуществило Общество памяти игуменьи Таисии, – его духовником является замечательный человек иеромонах Александр (Фаут). Этот альбом рекомендован к публикации Издательским Советом Русской Православной Церкви.
– Что помогает Вам передать свет, который сияет в людях? На Ваших картинах он явлен не только у святых, но и у обычных людей, в бытовых сюжетах?
– Вот видите, какие слова прозвучали в Вашем вопросе: «…свет, который сияет в людях». Значит, Вы чувствуете этот свет. Иначе Вы могли бы задать вопрос по-иному, например – с чего вы взяли, что этот свет вообще существует?
В том-то и дело, что этот свет – реальность. Именно это помогает передать его в живописи. Наиболее зримо этот свет явлен нам во святых. Но и в обычных людях, в бытовых сюжетах он тоже часто явлен.
Повторюсь – между миром горним и дольним нет чёткой границы. Если жить, не только уткнувшись под ноги, но и чувствовать Небо над головой, то невозможно не замечать этого. Чувство земного и небесного в сложении даёт ощущение полноты жизни, радости творчества и работы. А это очень важно! Этот свет – отражение Любви, из которой Бог создал этот мир…
– Вы изображали сюжеты из житий святых Ксении Петербургской, Сергия Радонежского, Петра и Февронии. По какому принципу Вы выбираете? Чьё житие проиллюстрируете в ближайшее время?
– Мне кажется, что не художник выбирает тему, а тема выбирает своего художника. Да и вообще – мало ли что ты сам себе придумал? Тут действует какой-то другой механизм. Есть что-то, что приходит свыше и, если есть готовность принять это, то тогда всё и случается, воплощается в конкретное произведение.
Полностью согласен с утверждением, что подлинное искусство всегда искренне и религиозно. Нерелигиозный художник – это что-то неестественное. Не трудно заметить, что искусство, начиная от своего зарождения, всегда было религиозным, и только последние пару столетий оно стало секуляризироваться.
Религиозность – это то дополнительное измерение, которым способен обладать только человек. По большому счёту именно религиозность отличает человека от животного. Во всём остальном можно найти аналогию: дельфины обнаруживают признаки мышления, бобры – хорошие «строители»…
Об этом можно спорить, но бесспорно то, что животное никогда не молится перед едой. Конечно, я говорю об этом с юмором, но всё же!
Теперь о живописных сериях, посвящённых житиям наших русских святых.
Отец Павел Флоренский писал о святых как о носителях Божественного света, как о людях, преобразивших своё лицо в лик и возвещающих тайны мира невидимого без слов, самим своим видом. Это удивительные слова! Изображать святого – значит прикасаться к этой тайне.
Первое живописное житие я посвятил Сергию Радонежскому, второе – святым Петру и Февронии Муромским.
Житие блаженной Ксении я писал шесть лет, и всё это время, если можно так выразиться, чувствовал её присутствие, ходил по той же гранитной набережной, по которой ступали её изношенные башмаки, заходил в те же петербургские храмы, в которых она молилась. Это были удивительные шесть лет радостного творчества.
И этот свет исходил от блаженной Ксении, рождая в душе чувство благодарности от общения со святым человеком.
– Что нужно, чтобы увидеть мир в таком добром свете? Увидеть свет в лицах ворчливой соседки, пассажиров метро, коллег?
– Добрый человек видит мир добрым в своей основе, злой – злым. Любящий излучает любовь всегда, даже в горестных обстоятельствах. Ненавистник источает ненависть без особых на то причин.
Попробуй, докажи цинику, что в мире есть свет и святая любовь. У циника взгляд на мир иной: у него отсутствуют те «глаза», которыми это можно увидеть; в духовном смысле это своего рода инвалидность. Для начала нужно просто пытаться быть добрее.
Вот Вы сказали о ворчливой соседке. Когда-то я жил в густонаселённой коммуналке, где соседкой была тучная ворчливая особа, которая впивалась в меня, худенького студента Академии художеств, как клещ. Не знаю, почему, но она доводила меня до дрожи в конечностях.
Я старался не попадаться ей на глаза… С тех пор прошло немало лет, и сейчас я вспоминаю о тех событиях как о забавных сюжетах для рассказов в духе Зощенко. Тогда я нервничал и злился, а сейчас вспоминаю всё это с улыбкой. Почему бы сразу не начать с улыбки? Возможно, помирились бы…
Наверное, тогда мне просто не хватало юмора и доброты. Конечно, давать советы другим легче, чем попытаться самому их воплотить. Словом, нужно всего-то на всего быть добрее, тогда и мир увидишь в добром свете. Потому что свет, о котором идёт речь, без любви к людям не разглядеть…
Илл. : Александр Простев
Комментировать