Д. Стерн
Дневник младенца: Что видит, чувствует и переживает ваш малыш

Книга выдающегося американского психолога Д. Стерна необычна, она представляет собой одновременно и научное, и художественное произведение. Это – дневник младенца, основанный на реальных наблюдениях и событиях. Автор дает возможность ребенку «рассказать» о себе то, что можно узнать лишь в результате многочисленных кропотливых исследований: что и как он видит, слышит, чувствует, как переживает различные ситуации.
Книга адресована психологам, психотерапевтам, врачам-педиатрам, воспитателям и, конечно же, родителям, а также всем, кому интересен внутренний мир ребенка, особенности его развития.

Что представляет собой только что родившийся человек? Строительный материал, из которого общество создаст то, что ему подойдет, или же уникальную самобытность? Развитие человека – всегда поступательный, прогрессивный процесс, или же по мере взросления утрачиваются, теряются уникальные способности, присущие ребенку? Только тонко чувствующий художник, способный превратить науку психологию в ювелирное искусство, может заглянуть за речевой барьер, открыть мир, в котором еще нет названий, помочь найти ответы на эти вопросы.

В 1990 году известный исследователь раннего детства, профессор психиатрии медицинского центра Корнельского университета, профессор психологии Женевского университета, автор нескольких научных монографий, психоаналитик Дэниэл Стерн создал книгу, жанр которой находится на грани научной и художественной литературы. В ней представлены фрагменты внутреннего опыта младенца: что и как он видит, слышит, чувствует; что с ним происходит, когда он переживает голод, страх разлуки с мамой, течение времени; как он узнает, что он – это он.

Эта книга – «Дневник младенца». Но как же мог появиться такой дневник?

30-летний опыт исследовательской деятельности в области раннего развития, богатая психотерапевтическая практика, анализ огромного количества видеозаписей младенцев, их взаимодействия с мамами и папами, постоянные дискуссии с коллегами и, наконец, собственный опыт отцовства (Д. Стерн – отец пятерых детей) позволили автору проникнуть в ту реальность, доступ к которой для большинства людей закрыт.

Итак, перед Вами дневник, описывающий реальные события, основанный на реальных наблюдениях: автор отвечает за каждое слово как ученый. Каждому фрагменту дневника предшествует введение, в котором автор решает проблему художника: как описать, например, полосу солнечного света на стене, как передать словами переживания, впечатления младенца? Дэниэл Стерн ищет точные слова, опираясь на результаты своих наблюдений, а также на исследования коллег. В ясных комментариях, следующих за фрагментами дневника, кристаллизован огромный опыт научных исследований, практической работы, наблюдений за взаимоотношениями детей и матерей.

Слой за слоем автор открывает доречевые «миры» младенца. Он делает это настолько точно, что любая мама безошибочно узнает в этом описании свой опыт. Вместе с малышом мы начинаем постигать окружающую действительность, последовательно проникая в те новые Миры, которые он открывает для себя. Каждая глава – совершенно особый источник новых психологических знаний, который поможет научиться лучше понимать младенцев и по-иному взглянуть на взрослых.

Родители новорожденных смогут получить бесценную информацию о малышах. Они узнают не только о том, как ухаживать за младенцем, но и об особенностях общения с ним, о его переживаниях в различных ситуациях.

Родители всегда с нетерпением ждут, когда же их ребенок заговорит. В этой книге они узнают много нового о том, как ребенок постигает слова, об опасностях, которые подстерегают его на этом пути, а также о том, почему именно на дословесном опыте младенца основывается его будущее успешное взаимодействие с другими людьми.

«Дневник младенца» – одна из немногих книг, где акцент ставится на личности матери, а не только на последовательности действий, которые она должна совершать, ухаживая за малышом. Эта книга окажет поддержку молодой женщине в процессе ее превращения в хорошую маму.

Автор дает важные ориентиры в уникальном доречевом, часто игнорируемом взрослыми, мире. Он дает представление о том, какое поведение взрослого способствует успешному развитию ребенка и какую работу совершает сам ребенок в процессе становления его независимого «Я».

Специалисты получат уникальную возможность вместе с автором шаг за шагом провести тонкий психологический анализ поведения и реальных переживаний младенца, по-новому открывая для себя, казалось бы, хорошо известные психологические закономерности. Д. Стерн существенно развивает представления Э. Эриксона о первом годе жизни ребенка, о возникновении «базового доверия» к миру, и опровергает принятое в некоторых психологических школах мнение о длительном симбиозе младенца и матери. Исследовательский опыт автора свидетельствует о том, что ребенок начинает воспринимать себя отдельно довольно рано. Д. Стерн подробно описывает, как у младенца появляется знание о своей «отдельности», отличии от других и о собственных границах.

Для психотерапевтов особый интерес может представлять глава, посвященная непосредственному невербальному взаимодействию матери с ребенком. В ней автор описывает феномен прямого контакта, понимание которого поможет терапевту научиться ценить аналогичные моменты, возникающие в процессе психотерапевтической работы, и понимать их важность для исцеления клиента.

В книге представлена периодизация развития личности, в основе которой лежит понятие «самости», описаны феномен прямого контакта и явление интерсубъективности, их значение для развития. Автор впервые уделяет внимание несоответствию при возникновении речи у детей вербального и невербального миров, которое нарушает целостный опыт ребенка и может привести к негативным психологическим последствиям: неуверенности в себе, страхам, переживанию отчуждения. Проводя психологический анализ происходящих с младенцем событий, автор делает это настолько тонко и деликатно, что книга остается доступной, понятной и интересной не только профессиональным психологам, но и широкому кругу читателей.

«Дневник младенца» давно стал бестселлером. Книга уже переведена на 14 языков, и мы счастливы представить ее нашим читателям.

Научный редактор издания А.В. Локтионова

Это, книга посвящается моей жене, Наде.

Прогуливаясь вчера, я еще раз поразилась тому, как эти моменты моего бытия вырастают из невидимой и умолкнувшей основы моей жизни – детства.

Вирджиния Вульф

Введение: Какие миры открываются ребенку

Эта книга – дневник младенца по имени Джой. Я придумал такой дневник, потому что хотел найти ответы на интересующие нас вопросы о внутренней жизни маленького ребенка. Как вы думаете, что происходит с вашей малышкой, когда она вглядывается в ваше лицо, когда пристально рассматривает обычное пятно солнечного света на стене или столбики своей кроватки? Что испытывает ваш малыш, когда он голоден или когда сыт, когда ему грустно, когда вы играете с ним? Каково ему, когда он остается один?

Я думал над этими вопросами и искал ответы на них более двадцати лет. Значительную часть этого времени я провел с маленькими детьми, а с пятерыми я просто жил вместе, потому что я – их папа. Как детский психиатр я налаживал взаимоотношения малышей с родителями. Как ученый-исследователь в области возрастной психологии я наблюдал за ними и изучал их.

Сначала внутренняя жизнь младенца была для меня научной проблемой, которую следовало решить. Но постепенно мой интерес стал определяться чем-то большим, чем простое научное любопытство. Меня увлек поиск основ, исследование сущности человеческой природы. Мы все были когда-то детьми. У всех у нас есть представления о младенчестве и конкретных младенцах. Находясь рядом с ребенком, заботясь о нем или изучая его, каждый из нас обязательно увидит, что у младенца есть свои мысли, чувства и желания. Присутствие такого крохи просто заставляет придумывать, домысливать его внутреннюю жизнь.

Наличие нашей общей потребности лучше представлять себе внутреннюю жизнь младенца становилось для меня все яснее по мере наблюдения за родителями и малышами. В повседневных разговорах я постоянно слышал слова, которые мы говорим ребенку почти не задумываясь: «Тебе это нравится, да?», «Эту игрушку ты не захотел?», «Хорошо, я знаю, ты очень спешишь. Я уже иду», «Теперь лучше, не так ли?». Именно благодаря таким интерпретациям родители понимают, как себя вести дальше, что делать, как думать и чувствовать. Быть родителем – значит постоянно искать такого рода объяснения и опираться на них, от этих интерпретаций также зависит исследовательская и клиническая практика, да и все развитие ребенка.

Большинству родителей хочется понять, что происходит в головке ребенка в те или иные моменты, например, когда он голоден или пристально и неподвижно смотрит куда-то, или вдруг начинает капризничать. В такие моменты родители пытаются поставить себя на место своего малыша, действуют так, как будто имеют ясное представление о том, что же с ним происходит. А если не могут определить, что младенец переживает, то стараются догадаться, но их предположения неизбежно несут на себе печать того, как видят мир они сами. Например, плач вашего младенца вы воспринимаете как выражение недовольства или гнева, и в ответ вы, скорее всего, почувствуете себя в чем-то виноватым или разозлитесь. Если же в этом плаче вы услышите, что ребенку плохо, вы сможете откликнуться и помочь. Ваше понимание и большинство интерпретаций в значительной степени зависят от того, как реагировали на вас ваши родители, когда вы были ребёнком, как они истолковывали ваши чувства и поведение.

Такие предположения или интерпретации переживаний ребенка обычно позитивны и полезны. Когда вы любите, вам хочется разделить мир переживаний любимого человека, прочувствовать все так, словно вы – этот он. С этого в человеческих отношениях начинаются доверие, близость и сопереживание. Способность взрослого представить, что и как чувствует ребенок, нужна обеим сторонам. Представьте, что ваша дочка вот-вот расплачется или неожиданно расплывается в улыбке. Что вы делаете в этот момент? Конечно, пытаетесь понять, что вызывает эту реакцию и каковы ее желания и чувства, ориентируясь по ее движениям, выражению лица и по тому, что только что происходило между вами. Осознать причины поведения вам помогает воображение, которое вдруг подсказывает смысл происходящего. Эта интерпретация, являясь руководством к вашим дальнейшим действиям, одновременно помогает и ребенку ориентироваться в собственном опыте. Ведь он еще не знает, что чувствует, в чем причина беспокойства или радости, не знает даже, чего хочет, что его успокаивает или расстраивает. Все мотивы, желания и чувства младенца неопределенны и расплывчаты, и именно ваша интерпретация помогает ему разобраться в них и структурировать свой мир.

Несомненно, у родителей накапливаются свои представления о том, что чувствует их малыш и что он делает. Постепенно они создают как бы непрерывную биографию, с которой постоянно сверяются в поисках подсказки и совета. Это своего рода руководство, справочник как для родителей – они учатся понимать своего ребенка, так и для ребенка – он учится воспринимать самого себя. В своей клинической практике я встречаю поразительные свидетельства того, как сильно влияют родительские конструкты на ребенка и как сильна родительская потребность объяснить детский внутренний мир. Конструкты, наиболее важные по последствиям, могут указывать на весьма отдаленные связи: «Он совсем такой же, как и его дед, – сильный и спокойный», «Она так похожа на мою покойную мать, держится точно так же». Или даже: «Когда-нибудь он станет знаменитым и разбогатеет, и судьба нашей семьи, наконец, переменится». Или более близкие «утверждения»: «Она такая активная и решительная, совсем не такая, как я», «Я надеюсь, он не будет таким пугливым, каким был я в своё время», «В нем есть очарование его отца». Эти высказывания, связанные с прошлым или настоящим родителей, отражают их глубинные желания, страхи и надежды. Такого рода обобщения делает каждый, но если существуют противоречия между родительской фантазией о ребенке и тем, что испытывает сам ребенок, могут возникнуть серьезные психологические проблемы.

Накапливать личный опыт и конструировать свой внутренний мир младенцу помогает и семья в целом. Большинство младенцев становятся членами семей, в которых они родились, а в каждой семье – свое отношение к переживаниям. В одной семье испытывать гнев – значит быть плохим; в другой гнев принимается; в третьей гневаться вообще нельзя. Это приводит к тому, что внутренняя жизнь каждого младенца формируется по-разному. Малыш отчасти начинает узнавать об этих правилах, когда его собственный опыт истолковывается дома только одним определенным образом.

Конечно, общество также имеет свои определенные нормы, в соответствии с которыми интерпретируется и структурируется опыт. Клинические теории развития Зигмунда Фрейда, Маргарет Малер, Эрика Эриксона – вдохновляются скрытыми фантазиями о природе младенческого опыта и основываются на них. То же относится и к исследованиям этого возрастного периода, где сами особенности проведения экспериментов и результаты наблюдений часто неявно определяются тем, как мы представляем себе внутреннюю жизнь младенцев.

Таким образом, родители и психологи, как и все те, кто имеет дело с детьми, создают для ребенка своего рода биографию. Работая над этой книгой, я делаю шаг вперед и создаю своего рода автобиографию ребенка. Я делаю это не только для того, чтобы пролить свет на внутреннюю жизнь | малышей, я хочу предложить исследовательскую стратегию, дающую новые гипотезы о восприятии, эмоциях и памяти младенцев, а также о том, как младенец сам переживает собственное развитие и свое прошлое.

Должен заметить, что эта автобиография не является целостной, она разнородна и построена отчасти на размышлениях,. отчасти на воображении, отчасти на фактах – однако все это основывается на современных знаниях о младенцах. За последние десятилетия произошла революция в научном наблюдении за младенцами: к настоящему времени систематических наблюдений, относящихся к первым двум годам жизни ребенка, накоплено больше, чем о каком-либо другом периоде его жизни.

Отчасти эта революция была обусловлена тем, что мы научились задавать младенцам вопросы, на которые они реально могут отвечать. Как только выяснилось, что именно в поведении ребенка является ответом, стало возможным ставить подходящие вопросы. Даже новорожденный может произвольно поворачивать голову в ту или иную сторону – разве это не потенциальный ответ? Соответствующий хороший вопрос мог бы звучать так: узнает ли младенец, которому два дня от роду, свою мать по запаху? Мы задаем вопрос и превращаем потенциальный ответ в реальный следующим образом. Пропитанную молоком родной матери прокладку для груди кладем на подушку справа от головки младенца. Вторую влажную прокладку – от другой матери – размещаем слева на том же расстоянии. Ребенок поворачивает голову направо! Когда прокладки меняют местами, малыш поворачивается налево. Он не только узнавает запах матери, предпочитает его другому запаху, но и дает ответ, поворачивая голову.

Другой хороший ответ – сосание. Само собой разумеется, что младенцы умеют хорошо сосать. Все младенцы сосут как бы короткими очередями, затем на мгновение останавливаются и начинают новую очередь. При этом они могут контролировать длительности сосания и пауз. Для того чтобы ответить на вопрос: «На что любят смотреть младенцы?», мы можем поместить в ротик ребенка соску с электронными датчиками и подсоединить ее к слайд-проектору, расположенному так, чтобы ребенок смог видеть проектируемые на экран слайды. Малышка примерно трехмесячного возраста быстро учится тому, что всякий раз, как она захочет увидеть новую картинку, ей надо всего-навсего начать сосать, а если ей просто хочется рассматривать картинку, нужно остановиться. Ребенок будет прокручивать слайды с той скоростью, которая отражает его интерес к каждой из картинок. Такого рода эксперимент, если использовать в нем подходящие картинки, позволяет исследовать визуальные предпочтения младенца.

Чтобы узнать, может ли ребенок различать голос матери, был проведен такой эксперимент: соску с электронными датчиками подсоединили к двум кассетным магнитофонам. На одной кассете записан голос матери, на второй – голос посторонней женщины, говорящей то же самое. В первом случае младенец сосет медленнее и больше времени, чтобы дольше слушать голос своей матери, отвечая тем самым на наш вопрос. Существуют и другие потенциальные ответы ребенка на бесчисленные вопросы, которые мы хотим ему задать: пристальный взгляд, движения глаз, частота сердцебиений, движения ножек. И все эти показатели используются в современных исследованиях.

Видеотехника предоставила нам новые возможности для тонких и точных наблюдений за взаимодействиями между младенцами и родителями. Мы можем теперь остановить кадр, посмотреть на движение тела или выражение лица несколько раз и точно измерить длительность. Видеокамера оказалась таким же важным исследовательским инструментом в изучении человеческого поведения – особенно невербальных, происходящих без слов, взаимодействий, – каким был микроскоп в обнаружении невидимых микроорганизмов.

Дневник Джоя, насколько это возможно, основывается на современных знаниях о младенчестве. Часть информации получена в результате моих собственных исследований, большая же часть приобретена благодаря исследованиям и наблюдениям, проводимым во всем мире. Для прилагаемой к книге библиографии я выбрал лишь самые важные работы в этой области.

Структура дневника соответствует логике развития младенца, которое осуществляется резкими неравномерными скачками. Каждый из этих скачков добавляет новое качество в мир его переживаний. Чтобы показать, как ребенок познает сложное устройство реальности, я дал Джою возможность выразить его переживания в каждом из пяти следующих друг за другом миров: начиная с самого раннего младенчества и оканчивая решающим шагом в развитии на четвертом году жизни, который позволяет ему рассказывать про себя, то есть создавать свою собственную историю. Сначала Джой в возрасте шести недель пребывает в первом своем мире – Мире Чувств, здесь все его впечатления скрепляет внутренний чувственный тон, сплетенная из ощущений и чувств «ткань» опыта. Он имеет здесь дело не с причинами, фактами и объектами, но с непосредственной «сырой» реальностью собственных чувств. В четыре месяца он вступает в Мир Непосредственного Общения. Из этого мира, где имеет значение только «здесь и сейчас, между нами», он описывает в дневнике сложное и богатое деталями взаимодействие между ним и его мамой, фиксирует те тончайшие движения, жесты, взгляды, которыми они регулируют взаимные потоки чувств. Тем самым Джой вводит нас в «совместную игру», которая является фундаментом взаимодействий с другими на протяжении всей нашей жизни.

В двенадцать месяцев Джой открывает, что у него есть способность думать, и замечает эту особенность у других людей. В Мире Внутренней Жизни он начинает осознавать такие внутренние психические процессы, как свои желания и намерения. Он обнаруживает, что внутренний ландшафт представлений одного человека может пересекаться с ландшафтом другого: два человека могут думать об одном и том же или хотеть одну и ту же вещь, но этого может и не быть. Например, он понимает, что его мама знает не только о том, что он хочет печенье, но и о том, что и ему известно, что она знает о его желании.

Еще через полгода с лишним, в двадцать месяцев, Джой вводит нас в Мир Слов с его парадоксальными сочетаниями плюсов и минусов, преимуществ и неудобств. Он обнаруживает, что звуковые символы не только открывают новые просторы для воображения и общения, но одновременно что-то разрушают в его старых «доречевых мирах».

Наконец, к четырем годам, следует огромный скачок, и Джой уже сам может говорить о себе. Теперь он обладает способностью размышлять о том, что он переживает, придавать смысл своему опыту и может рассказать другим созданную им самим автобиографическую историю. Он вступает в Мир Историй.

В этом дневнике Джой описывает повседневные события и свои впечатления, знакомы каждому родителю: одни из них, такие как изучение кроватки, носят спокойный характер, другие, такие как переживание голода, вносят беспокойство и хаос в спокойное течение его жизни. Срезы переживаний, сделанные на каждой возрастной ступеньке, показывают драматизм как самых обычных, так и чрезвычайных моментов жизни и их воздействие на развитие малыша. Каждый момент несет в себе богатство значений, подобно тому, как крупинка песка отражает устройство мира и обладает теми же свойствами, что и песок.

Обычно дневники содержат записи о событиях прошедших. Однако в дневнике Джоя все происходит в настоящем. События начинают существовать сразу же, непосредственно вытекая из опыта – без задержки и какой-либо реконструкции, которая требовалась бы взрослому для «фиксации» настоящего. Дневник Джоя подобен снам, пойманным камерой и удержанным на пленке.

Конечно, у младенцев еще нет речи. Они не могут ни писать, ни говорить, ни даже думать словами. Поэтому Джой говорит языком, который создал для него я. Чтобы ухватить и передать читателю суть его доречевого опыта, я привлек понятия и слова, передающие разные ощущения, звуки, образы, особенности движения. По мере того как Джой взрослеет и приобретает способность различать свои переживания, дневник становится более детальным. Развивается его память, и описания становятся длиннее, богаче конкретным содержанием.

Хотя мне и пришлось воспользоваться определенным языком для «озвучивания» Джоя, я старался, чтобы этот язык максимально отражал его восприятие мира. Например, в возрасте шести недель, Джой не использует личные местоимения – я, мне, она, ее, – поскольку он еще не различает себя и свою маму (или другого заботящегося о нем человека). Аналогично этому слова, связанные с чувством времени, тогда или после, появляются в дневнике, когда у Джоя уже есть некоторое представление о том, что одни события следуют за другими. Союз потому что начинает встречаться только тогда, когда у Джоя появляется чувство причинности.

Итак, каждая часть книги посвящена одному последовательно возникающему в жизни малыша миру. Мир Чувств предшествует Миру Непосредственного Общения, за ним следуют Мир Внутренней Жизни и Мир Слов, а завершает цикл Мир Историй. В начале каждой части я рассказываю о новых умениях и способностях Джоя, которые представляют собой «снаряжение» для покорения открывшегося мира нового опыта, новых переживаний. Каждая глава строится вокруг какого-либо события, происходящего в течение утра, которое представляется с трех точек зрения: описывается ситуация с контекстом события; затем следует запись в дневнике на созданном для Джоя языке и, наконец, мои комментарии переживаний Джоя в свете последних знаний о младенчестве.

Повторение одного и того же события на разных возрастных отрезках – например, реагирования Джоя на пятно солнечного света в шесть недель (Мир Чувств) и в двадцать месяцев (Мир Слов) – позволяет отметить изменения, произошедшие с малышом за это время. В последней главе (единственной, где воспроизводится подлинная речь Джоя) многое из пережитого появляется снова – в виде его собственной истории.

По мере взросления Джой последовательно проходит через каждый из миров. Однако он никогда полностью не покидает предшествующие миры. Каждый новый мир не заменяет предыдущих, но обогащает и дополняет их. Так, когда Джой вступает в Мир Непосредственного Общения, этот мир не оттесняет в сторону Мир Чувств и не поглощает его целиком, но придает ему новое звучание. И, как в музыке, когда к первой ноте добавляется вторая, каждая из них начинает звучать по-новому, точно так же каждый новый мир, добавляясь к уже существующим, изменяет их.

Мы живем во всех этих мирах одновременно. Они накладываются друг на друга, но никогда не исчезают. Их взаимодействие порождает богатство человеческого опыта, что особенно заметно в Мире Историй. Таким образом, «Дневник младенца» описывает наше путешествие по мирам, которые открываются нам в раннем детстве и сопровождают нас всю жизнь.

I. Мир чувств: Джою шесть недель

Давайте войдем в первый мир Джоя и вспомним то, что на самом деле мы никогда и не забывали. Представьте себе, что у вещей, которые вы видите, трогаете или слышите, нет ни названий, ни функций, и лишь с некоторыми из них связаны какие-то воспоминания. Джой воспринимает и переживает объекты главным образом как чувства, которые они в нем возбуждают. Он не воспринимает их ни в качестве объектов как таковых, ни с точки зрения того, что с ними делать или как они называются. Когда родители называют его «счастье мое», он не знает, что «счастье» – это относящееся к нему слово. Малыш даже не знает, что это звук и что он отличается от света или прикосновения. Однако он внимателен к тому, как этот звук струится и переливается. Он может ощущать этот звук плавным, гладким, успокаивающим; или же резким, возбуждающим, настораживающим. Всякий опыт обладает своим особым чувственным тоном – не только для младенцев, но и для взрослых. Но мы обращаем на это меньше внимания: в отличие от Джоя, наше чувство бытия сфокусировано уже на другом.

Предположим, единственное, что существует в мире – это погода. Предположим, что люди, свет, стены, – все это лишь переменные погодных условий, ощутимые краткое мгновенье и складывающиеся из взаимодействия потоков воздуха, света и температуры в уникальную по настроению и энергии атмосферу. Предположим также, что не существует объектов, на которые влияла бы погода: ни деревьев, которые качал бы ветер, ни полей, которые поливал бы дождь. И, наконец, допустим, что не существует вас, отделенных от этого погодного ландшафта и наблюдающих за ним, поскольку вы – один из составляющих погоды. Преобладающие в вас настроение и энергия могут прийти изнутри и тем самым изменить, по-новому окрасить все, что вы видите. Причина вашего настроения может оказаться снаружи, и тогда это «внешнее» проникает внутрь, отзывается внутри вас. Различия между «внутри» и «снаружи» пока еще очень туманны и потому переживаются как два элемента единого непрерывного пространства. Будучи взрослыми, мы часто переживаем моменты, когда внутренний и внешний миры попеременно влияют друг на друга, или даже полностью сливаются друг с другом, свободно «перетекают» один в другой. Например, внутренний мир обращается во внешний, когда кто-то в вашем присутствии делает нечто отвратительное, и в этот момент кажется вам безобразным. Внешнее становится внутренним, когда во время прогулки ясным солнечным утром на душе неожиданно становится легко и радостно, а все тело как будто поет. У взрослых такое частичное отсутствие границ между внешним и внутренним бывает лишь кратковременным, для маленьких детей это нормальное состояние.

Человеческое «погодное явление» – это неповторимое мгновение движения чувств. Оно не похоже на неподвижную фотографию, так как обладает своей длительностью подобно аккорду, паре тактов или целой музыкальной фразе. Оно может длиться от доли секунды до нескольких секунд. В каждый отдельный краткий момент времени чувства Джоя изменяются вместе с восприятием, и каждый раз создается совершенно особая картина чувств в движении: внезапный всплеск интереса; поднимающаяся, а затем спадающая волна голода; приливы и отливы удовольствия. Джой Переживает жизнь как последовательность наплывающих друг на друга моментов.

Четыре эпизода первой части книги описывают моменты, последовательно происходящие утром одного дня, когда Джою было шесть недель, Сначала Джой смотрит на солнечный свет, падающий на стену его комнаты («Пятно солнечного света»). Затем он переводит взгляд на перекладинки своей кроватки и находящуюся за ними стену («Песни пространства»). Потом он чувствует голод и плачет («Буря Голода»), и, наконец, он накормлен («Буря голода затихает»). Подобно кадрам кинофильма, один момент может сменить другой, продолжить его, или оборвать, отделяясь от него ничем не заполненной паузой. Джою пока неясно, как после одного момента он оказывается в следующем, происходит ли что-то между ними и что именно. Его чувства все время сосредотачиваются на том или ином моменте, и каждый из них он переживает весьма интенсивно. Многие описанные моменты оказываются постоянно возвращающимися ситуациями его жизни.

Глава 1. Пятно солнечного света

Джой только что проснулся и пристально смотрит на пятно солнечного света на стене за его кроваткой.

Там сияет пространство,
Нежный магнит притягивает.
Пространство теплеет и оживает.
Там внутри в медленном танце
начинают кружиться друг с другом
какие-то силы.
Танец приближается.
Все устремляется навстречу ему.
Он все ближе и ближе,
но никогда не оказывается здесь.
Возбуждение начинает спадать.

Для Джоя большая часть его столкновений с миром драматична и эмоциональна, причем элементы этой драмы и ее суть далеко не очевидны для нас, взрослых. Из всего, находящегося в комнате, именно пятно солнечного света привлекло внимание Джоя. Его захватывают яркость и интенсивность. В свои шесть недель от роду он уже может видеть достаточно хорошо, хотя еще не вполне совершенно. Ребенок в состоянии воспринимать различные цвета, формы, интенсивность. Он рождается с выраженными предпочтениями: хочет смотреть на определенные предметы, знает, что ему нравится. Самым важным элементом, определяющим его предпочтения, является интенсивность воспринимаемого. Нервная система младенца готова сразу же оценить интенсивность света, звука, прикосновения или другого раздражителя, который он способен воспринять органами чувств. Интенсивность испытываемых ощущений – вероятно, самое первое доступное указание, позволяющее решить, приближаться к объекту или держаться от него в стороне. Интенсивность может побудить его попробовать защититься. Она направляет его внимание и любопытство и определяет уровень его внутреннего возбуждения. Стимул слабой интенсивности (как, например, включенная днем лампа) мало привлекает малыша. Если воздействие чересчур интенсивно (как От прямого солнечного света), ребенок будет избегать его. Но если объект, подобно пятну солнечного света, вызывает умеренно сильные ощущения, то младенец будет просто очарован, захвачен им. Интенсивность, которую он может вытверживать, его возбуждает, и он сразу на нее откликается всем своим существом: он оживляется, его внимание обостряется. Солнечное пятно становится «нежным магнитом», притягивающим все чувства младенца.

В этом возрасте Джоя привлекает все то, что заключено в четкую рамку. Края солнечного пятна приковывают его глаза к той границе, где соприкасаются светлые и темные части стены. Можно сказать, что солнечный свет притягивает его взгляд, но именно края удерживают его.

Как Джой узнает, что сияющее пространство находится там? Откуда он знает, что оно, например, не здесь, совсем рядом с ним? Даже в столь юном возрасте ребенок способен воспринимать расстояние и отличать одну область пространства от другой. Вскоре он разделит все пространство на две отдельные части: «ближайший мир», находящийся в пределах досягаемости вытянутой руки, и «дальний мир», дотянуться до которого он не может. Пройдет еще несколько месяцев, прежде чем Джой будет в состоянии дотягиваться до того, что его привлекло, схватывать и удерживать это. Тем не менее, в шесть недель он уже учится различать достижимое и недостижимое пространство. (Эта способность поможет ему позже освоить принципиально важный для него «акт хватания», и он выделит для себя то, что действительно находится в пределах его досягаемости. Бессмысленно пытаться дотянуться до луны или даже до вещей, находящихся в другом конце комнаты.) Для младенца, в отличие от взрослого, пространство не является непрерывным и целостным. Оно напоминает, скорее, пузырь, окружающий его на расстоянии вытянутой руки. Даже слепые дети, когда начинают хватать и дотягиваться до объектов, тянутся к звучащей игрушке только в том случае, когда она находится в пределах этого радиуса. Они, также как и зрячие дети, делят пространство на две части, но делают это не глазами, а ушами. Таким образом, солнечный зайчик, находясь вне пределов будущей досягаемости Джоя, оказывается « там».

Почему солнечное пятнышко для Джоя «оживает», представляется ему «какими-то силами, кружащимися в медленном танце»? Этот эффект определяется особенностями внимания Джоя, тем, как он исследует пятно света, как смотрит на него. В этом возрасте младенцы могут уставиться на что-то, как будто их взгляд при кован и они «вынуждены» смотреть на одно и то же место. В подобном состоянии ребенок вполне активен психически, а не погружен, как это бывает со взрослыми, в смутные грезы.

Такого рода моменты в жизни младенца часто беспокоят родителей. Представьте себе, что вы держите на руках свою шестинедельную малышку. Вы смотрите ей в лицо и хотите поиграть с ней, а она не сводит глаз с того места на вашем лице, где кончается лоб и начинаются волосы. Вам хочется, чтобы она смотрела вам в глаза, вы улыбаетесь ей, чтобы поймать ее взгляд. Но эта улыбка не дает результата. Вы можете, как это и делает большинство родителей, продолжить попытки привлечь ее внимание: корчить смешные рожицы или даже немного покачать ее из стороны в сторону, надеясь, что физическое движение освободит ее взгляд. Но она по-прежнему пристально и неотрывно смотрит на линию ваших волос. Многие родители интерпретируют этот взгляд в сторону как настоящее отвержение и могут даже отказаться от попытки установить контакт глазами. Но это вовсе не является отвержением, напротив, это вполне нормальное явление, которое называется непроизвольным, «принудительным» вниманием.

Временами вам все-таки удается привлечь или перехватить взгляд малышки, но даже когда ваши попытки безуспешны, у вас часто возникает впечатление, что она каким-то образом замечает ваши усилия. И это соответствует истине: она действительно внимательно рассматривает ваше лицо, но лишь периферическим зрением. Все дело в том, что ее глаза прикованы к рамке, а не к картинке.

Джой пристально смотрит на край, отделяющий пятно Света от стены. Но то, что его взгляд направлен в какую-то одну точку на границе солнечного пятна, не означает, что он обращает внимание только на это место. Хотя мы часто и не осознаем этого, мы легко можем отделять фокус зрения (то, на что именно направлены наши глаза) от фокуса внимания (того, на что мы обращаем внимание). Вспомните, как вы ведете машину: ваши глаза смотрят на дорогу прямо перед вами, а внимание может блуждать из стороны в сторону (к объектам на краю вашего поля зрения), забегать в будущее или обращаться к прошлым событиям. Попробуйте выбрать какое-то место на чистом листе бумаги и пристально на него смотреть. Когда вам это наскучит, то фокус внимания – но не ваши глаза – начнет перемещаться на соседние участки страницы. И по мере того как ваше внимание будет скользить по ним, они начнут меняться и даже исчезать. Цвета могут перетекать друг в друга: то, что первоначально казалось белым, начинает приобретать зеленоватый или красноватый оттенок, эти два цвета могут меняться местами. Точно также может изменяться и яркость участков, подобно тому как становится другой освещённость горы под лучами света, падающего сквозь неторопливо плывущие по небу облака. Или же плоская страница начинает как бы менять форму вокруг точки фиксации взгляда: то она выгибается горбом, то растворяется или прогибается внутрь. Такого рода иллюзии возникают, когда фокус внимания и точка фиксации взгляда не совпадают и вступают друг с другом в игру.

Точно также и Джою быстро надоедает смотреть в одно и то же место на границе света и тени. По всей вероятности, его взгляд как бы прилипает к одной точке, в то время как фокус внимания начинает смещаться и блуждать вокруг. Переключая внимание, он исследует внутреннюю часть солнечного пятна, видимую периферическим зрением. Как только это происходит, у него возникают зрительные иллюзии того же рода, что и у взрослого. Пятно солнечного света «оживает»: оно начинает двигаться, менять форму и цвет. Джой еще не знает, что всё это – лишь фокусы, трюки, создаваемые особым взаимодействием зрения и внимания. Оживая, солнечный зайчик представляется ему «игрой, танцем сил». Джой вступает в динамические отношения с солнечным пятнышком. И все его восприятие носит такой же характер. «Снаружи» для него не существует «мертвых», неодушевлённых объектов, и все новые силы включаются в игру. По мере того как они завладевают вниманием Джоя, солнечное пятно становится подвижным и начинает кружиться в медленном танце.

Благодаря игре цветов, складывается впечатление, что солнечное пятно теплеет и приближается к Джою. Младенцы этого возраста уже обладают цветовым зрением. Пятно солнечного света на фоне белой стены выглядит желтоватым, а стена по сравнению с ним кажется слегка голубоватой. Интенсивные «теплые» цвета, такие как желтый, выступают вперед, «холодные» же цвета, подобные синему или голубому, как бы отступают назад. Поэтому Джою кажется, что солнечное пятно движется к нему, а стена отодвигается назад. Таким образом, у пространства есть центр, который непрерывно приближается, подобно тому как музыкальный тон медленно повышается, но никогда не выходит из слышимого диапазона. Одновременно вокруг центра существует пространство, которое медленно отступает назад. Центр, оживляемый танцующими силами, кажется все время приближается к малышу, но никогда его не достигает. Благодаря этому, приближающееся пятно на фоне отступающей стены создает ощущение непрерывного обновления: пятно как бы «выворачивается» наружу.

Находясь во взаимодействии с пятном, малыш ощущает, как «все устремляется навстречу ему»; он ждет: что-то должно произойти («он все ближе и ближе»), потом это «возбуждение» напряженного ожидания «начинает спадать».

Эта игра ощущений и иллюзий зачаровывает Джоя: световое зрелище захватывает не только его глаза, но и всю нервную систему. Младенцы любят переживания такого рода, когда стимуляция и возбуждение нарастают, но только не слишком быстро и сильно. (Когда вы хотите захватить внимание вашего малыша и удерживать его, вы интуитивно повышаете голос и делаете более выразительной мимику.) Когда стимулы слабеют или перестают изменяться, младенцы начинают скучать и переключаются на что-то другое. Так и Джою через некоторое время наскучивает эта игра: она потеряла свою новизну и напряженность. Его внимание внезапно слабеет, и он осматривается в поисках других впечатлений. В этот момент он отворачивает голову от залитой солнечным светом стены.

Глава 2. Песни пространства: утро, 07:07

Джой только что отвернулся от стены и смотрит на палочки, из которых состоит боковая решетка его кроватки, и на виднеющуюся за ними более темную дальнюю стену.

Внезапно появляется пространство.
Как столб, тонкий и упругий. Стоит неподвижно и звучит мелодично.
Вот откуда-то в песню вступает новый голос.
Это – столбик пространства рядом с первым.
Он тоже поет – в гармонии с первым.
Обе мелодии переливаются в едином дуэте,
одна звучит громко, другая тихо.
Вдалеке большие и мягкие объемы пространства. Ритм их звучания глубже и медленнее.
На фоне далекого медленного ритма то выдвигается
вперед, то отступает ясный, яркий дуэт.
Оба звучащих пространства переплетаются
и сливаются в единую песню,
которая наполняет мир.
Вдруг врывается совсем другая нота.
Стремительная звезда, что проносится мимо
и быстро исчезает.

Поворачивая голову, Джой тут же наталкивается взглядом на один из столбиков решетки своей кроватки, и его поражает темное и блестящее дерево, которое находится так близко от лица. Пока что Джою все равно, появился ли этот столбик сам или же возник в результате поворота головы. Он начинает существовать перед его глазами, на переднем плане.

Этот столбик выступает как нечто отличное от затененной стены и других лежащих за ним пространств. Он сделан из отполированного до блеска темного дерева и легко захватывает внимание ребенка, прежде всего, потому что находится очень близко и выглядит ясным, плотным, более ярким, не таким, как все остальное. В этом возрасте Джой лишь частично фокусирует взгляд, чтобы увидеть предметы, находящиеся на разном расстоянии от него. Поскольку он пока не может ясно видеть всю комнату, большие куски дальней стены кажутся ему размытыми, но все же видимыми, подобно деталям отдаленного ландшафта для взрослых.

Для Джоя столбик кроватки – не просто сделанная из дерева деталь. Это особого рода объем среди многих других окружающих его объемов пространства. Но у него другой чувственный тон, не такой, как у остального пространства. Термин «чувственный тон» означает различные чувства, которые столбик кроватки может вызывать у Джоя. Как нам представить себе это яснее?

В игре «Ассоциации» (в оригинале «Боттичелли») водящий загадывает кого-нибудь. Играющие пытаются отгадать, кого он имеет в виду, задавая определённые вопросы: «Если бы этот человек был куском ткани, каким он был бы на ощупь?»; «Если она была бы цветом, какой это был бы цвет?»; «Если бы он был временем дня, то каким именно?» и т.д.

Чтобы играть в эту игру, участники должны не только знать того, чье имя надо отгадать. Они должны уметь улавливать определенные качества опыта – напряжение, мягкость, ясность, яркость, интенсивность, скорость и т.д., поступающие по различным каналам восприятия – через зрение, слух, обоняние, вкусовые и тактильные ощущения. Кроме того, они должны быть способны переводить качество, воспринятое в одной модальности, – скажем, зрительной – в другую, – например, слуховую.

На интуитивной способности переводить ощущения одних органов чувств в другие основаны многие поэтические эффекты. Прочтите, например, строки из «Соответствий» Бодлера (1857): Есть запахи столь свежие, как кожа младенца,

Сладкие, как флейты, зеленые, как трава,
И есть другие – развращенные, роскошные и торжествующие.

Дети уже рождаются со способностью играть в «Ассоциации». Их нервная система устроена так, что они могут делать это без всякого предварительного опыта. Разумеется, опыт им тоже помогает. Например, если трехнедельному малышу завязать глаза и дать пустышку новой формы, которую он никогда раньше не видел и не трогал, он станет ее сосать, чтобы почувствовать, что это такое. Если вытащить соску у него изо рта и положить рядом с другой, которую ребенок также никогда не видел, и снять с его глаз повязку… (с.42-43) …ходящее ощущение какое-то время все же звучит вместе с первым. Именно поэтому в дуэте двух мелодий «одна звучит громко, другая тихо». В итоге он видит оба столбика одновременно, даже если фокусирует свой взгляд лишь на одном из них.

В новом взаимодействии между столбиками (на переднем плане) и стеной (фоном) для Джоя разыгрывается вторая драма. Все мы, взрослые и дети, воспринимаем пространственную частоту. Например, в ограде из жердей на каждую единицу зрительного поля (видимого нами пространства) приходится определенное количество отдельных жердей. Плотность объектов (жердей) и составляет пространственную частоту ограды. Три маленьких мальчика, неравномерно стоящих на фоне ограды, будут иметь другую пространственную частоту. Эта картинка составлена из разных пространственных частот, наложенных друг на друга. Мы, взрослые, легко отделяем мальчиков от жердей ограды, или же столбики кроватки от стен и дверей. То же делает и Джой, но не потому, что это объекты с определенными свойствами, а в силу того, что пространственная частота столбиков выше и равномернее частоты лежащей за ними стены и двери. Помогает ему и то, что столбики находятся ближе к нему.

Контраст пространственных частот (высокая частота и равномерность в противоположность низкой частоте и неравномерности) и контраст качеств (яркий и четкий в противоположность неопределенному, диффузному, неяркому и расплывчатому) дает начало песням: близкой быстрой и далёкой медленной, каждая из которых как бы существует в отдельной области пространства. Соотнесение этих двух песен и двух планов пространства и задает канву второй драмы. По мере того как внимание Джоя перескакивает с ближнего плана на дальний и обратно, к быстрой, равномерной и простой гармонии столбиков кроватки присоединяется медленный, размытый ритм дальней стены и двери. Таким образом, кажущийся бесцельным перевод взгляда Джоя таит в себе нечто творческое: более быстрый ритм переднего плана своими четкими равномерными «ударами» может структурировать расплывчатое движение фона. В свою очередь, задний план, с его более редким ритмом, может удерживать и связывать несколько отдельных кусков переднего плана. Смена зрительного фокуса делает новую точку фиксации более живой и яркой. Фокусируя свой взгляд на одной из противоположностей, Джой все еще слышит отзвуки и видит последействие другой. Близкий мир соединяется с дальним, и пространство, окружающее Джоя, медленно объединяется в единое целое перед его внутренним взором

«Вдруг врывается совсем другая нота. Стремительная звезда, что проносится мимо и быстро исчезает». В этом возрасте Джой почти не может контролировать движения своих рук. Когда он Поглощен наблюдением и возбужден тем, что видит, его руки могут беспорядочно двигаться. В такой момент его рука взлетела и попала в поле его зрения, а затем быстро упала назад и исчезла. Все младенцы чрезвычайно чувствительны ко всему, что движется. Их периферическое зрение (то, что они видят в стороне от того места, на котором фокусируют взгляд) наиболее чувствительно именно к движению. Центральное же зрение настроено прежде всего на восприятие формы. Это имеет смысл, поскольку безопасность живых существ зависит от способности воспринимать движения, происходящие в стороне от прямой линии нашего взгляда. Заметив движение на периферии, мы можем повернуть голову и глаза в этом направлении, рассмотреть, что там движется, и решить, стоит ли убегать или же начать охоту.

«Другая нота» – это рука Джоя, которая, промелькнув в периферическом поле зрения, отчасти отвлекла его внимание от столбиков кроватки. Он, разумеется, не понял, что это его рука. Мальчик воспринял только то, что движение появилось с периферии поля зрения и отличается по своей скорости и длительности от того, что он наблюдал.

На основе такого рода восприятий младенец конструирует единый мир, состоящий из множества событий разного рода. Эта «совсем другая нота» отмечает начало следующей задачи на интеграцию, с которой скоро предстоит справиться Джою. Он сделает открытие: движущаяся рука, которую он видит, это та же рука, которую он ощущает движущейся, и та же рука, которой он хочет двигать.

Таким образом, младенец приступает к решению задачи огромной значимости: ему предстоит практически одновременно наполнить смыслом все различные составляющие его мира.

Глава 3. Буря голода: утро, 07:20

Со времени последнего кормления Джоя прошло четыре часа, и он, вероятно, проголодался. Внезапно его нижняя губка начинает двигаться. Он становится беспокойным. Затем появляется первое жалобное похныкивание, которое быстро превращается в безудержный плач.

Надвигается буря. Свет приобретает металлический оттенок. Стройный ряд плывущих по небу облаков распадается. Обрывки неба разлетаются в разные стороны. В тишине набирает силу ветер. Раздаются прерывистые звуки, но не видно никакого движения. Ветер отделился от своих звуков. Порывами и толчками они ищут друг друга. Мир распадается. Что-то должно случиться. Нарастает неприятное чувство тяжести. Оно исходит из центра и превращается в боль. Теперь в самом центре разражается буря. Именно в центре она набирает силу и превращается в пульсирующие волны. Волны гонят боль наружу, а затем снова возвращают назад.

Ветер, шум, куски неба – все стягивается к центру. Там они встречаются друг с другом и снова соединяются для того, чтобы снова быть выброшенными наружу волной, а затем – втянутыми назад к центру и образовать следующую волну, еще более сильную и грозную.

Пульсирующие волны вздымаются и заполняют все целиком, всю атмосферу. Весь мир – сплошной рев. Все взрывается и разлетается на части, а затем обрушивается, вливается, несется назад к пульсирующему узлу боли, средоточию агонии, которая не может длиться, но все же длится.

Голод – мощная потребность, сокрушительное переживание. Он проносится по нервной системе младенца, подобно буре, обрывая то, что происходило до этого, дезорганизуя поведение и переживания малыша. Он привносит новые чувства, устанавливает свои собственные способы действий, свой собственный ритм.

Первоначально ощущение голода слабо, но оно очень быстро нарастает. Сначала Джой, по всей видимости, ощущает его как беспокойство, вторгающееся в гладкое течение его переживаний. Беспокойство поражает все: движения, дыхание, внимание, чувства, восприятие. Такое мощное вторжение должно переживаться Джоем как внезапная потеря гармонии в его мире: все становится «не так». Чувственный тон всех ощущений для него неожиданно меняется – примерно так, как это бывает перед бурей, когда «свет приобретает металлический оттенок».

В этой фазе нарастающего хаоса и усиливающегося чувства голода мир представляется распавшимся и раздробленным. Внимание Джоя переключается внутрь, и внешний мир он может воспринимать лишь обрывками. То, что в нормальном состоянии он воспринимает как единое, теперь полно провалов, как если бы какую-то сцену внезапно прервали, а затем продолжили в другом месте или в другое время. У Джоя это выглядит так: он дрыгает ручками и ножками, сотрясая тем самым весь свой переживаемый мир. «Стройный ряд плывущих по небу облаков распадается. Обрывки неба разлетаются в разные стороны».

Больше всего у Джоя нарушается дыхание. С усилением голода в образовавшемся хаосе появляется собственный порядок. Джой начинает дышать чаще, сильнее и резче.. Активизируются голосовые связки, и мы уже слышим плач. Но пока голод не стал полноценным хозяином, дыхание Джоя («ветер») и крик («звуки») еще не объединены. Временами он дышит, не подавая голоса. Временами коротко вскрикивает в конце выдоха, пока еще не перекрывая криком всего выдоха целиком, а иногда кричит на выдохе так долго, что начинает задыхаться.

Это нарушение координации между дыханием и криком воспринимается Джоем подобно тому, как если бы ветер и его звук отделились друг от друга. «Порывами и толчками они ищут друг друга». Издаваемые Джоем яростные крики и резкие движения вносят свой вклад в фазу мучительного хаоса. Движения его рук и ног не скоординированы между собой, с его криком и дыханием. Для Джоя «мир распадается». Это диффузное ощущение отражает глубинное изменение его самочувствия.

Но затем, по мере того как голод нарастает и начинает переживаться где-то внутри, в месте, которое Джой ощущает как «центр», происходит следующее: из неопределенного беспокойства всплывает ясное чувство голода, схватки голода изменяют режим функционирования нервной системы Джоя. Он отдается теперь мощному ритму крика «во все горло». Это и есть «пульсирующие волны». Такой плач – не хаотичное состояние. Напротив, это поведение, организованное центральной нервной системой. В этом состоянии поведение Джоя вновь скоординировано в соответствии с его собственными законами.

Новый порядок «плача во всё горло» заключается в быстром, глубоком и жадном вдохе («втягивание назад к центру») и следующем за ним длинном выдохе, сопровождающимся громким криком («выбрасывание наружу»). Дыхание и голос Джоя, наконец, объединились, и его мир снова начал упорядочиваться. «Ветер, звуки, куски неба – все стягивается к центру. Там они встречаются друг с другом и снова соединяются для того, чтобы снова быть выброшенными наружу».

По мере того как крик становится громче, он поглощает все действия и переживания Джоя и упорядочивает их. Мощный, сопровождаемый криком выдох, вероятно, дает Джою минутное облегчение боли – подобно тому, как крик и подпрыгивание на одной ноге «облегчают» боль от ушибленного пальца. Теперь он действует упорядоченно. Усилия и производимый им шум также помогают отвлечься. Плача, Джой будто снова и снова отбрасывает чувство боли. А в промежутках между вдохами и выдохами это ощущение внутри него вновь сгущается. «Пульсирующие волны вздымаются и заполняют все целиком. Все взрывается и разлетается на части». Обрушившись, все «несётся назад к пульсирующему узлу боли».

Упорядоченный громкий плач помогает Джою справиться с голодом двумя способами. Во-первых, это великолепный сигнал для привлечения внимания (сирены полиции и скорой помощи используют тот же принцип). С его помощью Джой может привлечь внимание родителей и заставить их что-нибудь предпринять. В то же время, плач помогает малышу ослабить интенсивность ощущений голода. Таким образом, голод мобилизует потенциал, позволяющий Джою воздействовать на внешний мир и справляться с внутренним.

Глава 4. Буря голода затихает: утро, 07:25

Мама Джоя, услышав голодный крик, входит в его комнату. Она говорит с ним успокаивающим нежным голосом, поднимает его и левой рукой прижимает к себе, расстегивая правой рукой блузку и продолжая разговаривать с малышом. Затем она прикладывает его к груди. Он находит сосок и начинает жадно сосать. Через некоторое время он успокаивается и смотрит на мамино лицо.

Мир сразу чем-то окутывается. Он становится меньше, медленнее и нежнее. Мягкая оболочка отодвигает в сторону обширные пустые пространства. Все изменяется. Зашевелилось неясное обещание. Пульсации волн и разрывов присмирели. Но они все еще здесь, по-прежнему готовые вырваться в любой момент. Где-то в промежутке между границей бури и центром, появляется течение, стягивающее полюса. Два магнита, покачиваясь, двинулись навстречу друг другу, затем, соприкоснувшись, плотно соединились. В месте их контакта начинается новый, быстрый ритм. Он накладывается сверху на медленно пульсирующие волны бури. Этот новый ритм короткий и жадный. Все напрягается, чтобы его усилить. С каждым его биением к центру течет поток. Этот поток согревает холод и охлаждает огонь. Он освобождает узел в центре и истощает свирепые атаки бури, пока они не утихнут раз и навсегда.

Новый ритм превратился в легкое и плавное течение. Остальная часть мира расслабляется и следует общему медленному темпу. Все создано заново. Изменившийся мир просыпается. Буря прошла. Ветер утих. Небо смягчилось. Появляются текучие линии и плавные объемы. Они предвещают гармонию и оживляют все вокруг, подобно возникающему изменчивому свету.

Громкий голодный плач Джоя послужил сигналом и оказал нужное воздействие на маму: она пришла. Еще до того как она приложила Джоя к груди, ее появление вносит в его мир четыре новых элемента: звук, прикосновение, движение и новое положение. Накладываясь друг на друга, эти четыре элемента создают «нечто окутывающее», что сдвигает в сторону «пустые пространства». Вот как это происходит.

Прежде всего, мама Джоя входит в комнату и обращается к нему по имени. Как и многие матери, видя голодного и плачущего ребенка, она постоянно говорит с ним, – почти не делая пауз, – до тех пор, пока он не начнет сосать. Что именно она говорит, не так важно.

«Сейчас все снова в порядке, Джой. Все хорошо. Мама торопится как только может. Еще одна минуточка. Все хорошо, малыш». Она говорит для того, чтобы успокоить и ободрить Джоя, значение имеют не слова, а их звучание, мелодия голоса, как одеяло, которым кутают Джоя, чтобы его успокоить, или приостановить его плач до того момента, пока он не начнет есть. Голос мамы задает Джою ритм: сначала она говорит быстрее приступов его плача, чтобы перебить их ритм, затем она замедляет темп речи, чтобы перевести малыша своим ритмом в менее возбужденное состояние. Именно поэтому мир кажется Джою замедленным. Таким образом, речь матери – это первый из элементов, окружающих малыша «мягкой оболочкой». Ведь если Джой плачет очень сильно, он слишком возбужден, чтобы сосать грудь. Мать готовит его к кормлению, используя свое «инстинктивное» материнское знание. При этом мы имеем дело с выдающимися механизмами регуляции, к которым большинство матерей прибегает, совершенно не задумываясь.

Затем мама поднимает Джоя. Сначала, готовясь к кормлению, она держит его вертикально, затем кладет горизонтально, чтобы дать ему грудь, все это время успокаивающе похлопывая его и поглаживая. Эти простые действия решительно изменяют действительность Джоя. Поднимая его и удерживая на руках, мать неизбежно дотрагивается до него. Ее прикосновение – это второй новый элемент «оболочки». На фоне ощущений «разрывов и разлетания» это прикосновение может переживаться как внезапное сдерживание, как граница, на которую он наталкивается. Появление границы приносит, однако, некоторое облегчение.

Перемена положения тела – третий новый элемент, изменяющий мир Джоя. Первое, что делает мать в этой ситуации (помимо разговора), – берет малыша на руки и держит его вертикально в «позе объятия», так что его грудь прижата к ее груди, и головка оказывается у нее на плече, пока она готовит грудь или бутылочку. Мама Джоя не знает (возможно, лишь интуитивно чувствует), что тем самым решает сразу две задачи. Во-первых, устанавливается контакт их тел в положении объятия, а такая форма физического контакта лучше всего успокаивает человека и является наиболее действенной для малыша, когда он возбужден и расстроен. На протяжении всей жизни Джой будет нуждаться в объятиях, когда его чувства – независимо от возраста – будут задеты, ему будет одиноко или грустно. В том, насколько действенны объятия, вы еще раз сможете убедиться, когда будете читать о годовалом Джое (глава 7). Во-вторых, объятие придает Джою вертикальное положение, которое играет совершенно особую роль в жизни младенца раннего возраста. Получаемая от мышц обратная связь сообщает Джою о его новом положении в пространстве и оказывает сильное влияние на состояние его нервной системы, подобное переключению скоростей в автомобиле. Он успокаивается физически, но становится более активным психически, оказывается более восприимчивым к тому, что видит и слышит вокруг себя. В частности, если малыш расстроен не очень сильно и лишь похныкивает, то стоит его взять вертикально и заключить в объятия, как он успокоится, широко раскроет глаза и начнет осматриваться вокруг, выглядывая из-за Плеча матери. Сочетание физического контакта и вертикального положения вызывает у Джоя чувство, как будто все меняется и начинает возвращаться к нормальному состоянию. Его мир успокаивается.

Движение является четвертым элементом «оболочки», окружающей теперь мир Джоя. Чтобы придать ему нужное положение, мама Джоя должна перемещать его в пространстве. При этом она покачивает его, успокаивающе похлопывает и поглаживает. До того как мама зашла в комнату, субъективное чувство движения состояло для Джоя главным образом из расходящихся взрывных волн голода, втягивающихся затем назад. Изменяя его положение в пространстве, мать создает движения, ослабляющие силу «движений» плача.

Джой начинает понимать, что изменения, связанные с появлением матери, предвещают облегчение его страданий. У него складываются ожидания относительно того, что произойдет дальше. Ведь он уже не раз имел возможность убедиться, что появление матери и ее действия ведут в конечном итоге к утолению голода. Предположим, что ребенка кормят пять раз в день, тогда к шестинедельному возрасту Джой прошел через кормление уже двести десять раз, – достаточно, чтобы усвоить эту связь. Он вполне сообразительный малыш, поэтому постепенно становится большим специалистом по таким предугадываниям. Можно наблюдать, Лак голодные младенцы двух недель от роду успокаиваются при одном появлении матери. Я предполагаю, что этот эффект отчасти обязан своим возникновением ее действиям, предваряющим кормление. Но он также является результатом появления антиципации, состояния ожидания, «предвосхищения событий», которое отчетливо проявится в возрасте около трех месяцев.

Несмотря на все изменения в мире Джоя, чувство голода пока остается. Разговор, объятие и ожидание лишь помогают выиграть время. Джой воспринимает это неустойчивое равновесие: «Пульсации разрывов и раскатов присмирели. Но Они все еще здесь, по-прежнему готовые вырваться в любой момент».

Для того чтобы началось кормление, Джой должен захватить ртом сосок. Это действие требует слаженности парного взаимодействия между ним и его мамой: мать поддерживает голову Джоя и направляет её к груди, Джой же отвечает за более тонкую настройку. Его голова, подобно стрелке компаса в магнитном поле, совершает легкие исследующие движения, поворачиваясь туда-сюда до тех пор пока он, ориентируясь на прикосновения, не достигнет соска и не «приклеится» к нему. Эта тонкая регуляция поисковых движений происходит рефлекторно и составляет часть генетического наследства Джоя.

Голод подталкивает поиск Джоя. Он ощущает голод изнутри, «в самом ценmpe бури». Сосок, который он ищет (не зная, разумеется, об этом), находится где-то в этой оболочке, создающей теперь границу его мира. Джой первоначально ощущает этот процесс как притяжение двух магнитов друг к другу. Как только они соприкасаются, сосок оказывается у него во рту.

Как только появилась «точка соприкосновения» между физическим ощущением голода и ощущениями во рту, Джой начинает сосать. Сосание – также генетически унаследованное действие. Все младенцы сосут примерно одинаково: несколько «очередей» с регулярным быстрым ритмом, затем пауза, затем новая последовательность быстрых «очередей», новая пауза и т.д. Однако особенности сосания, подобно отпечаткам пальцев, у каждого младенца уникальны.

При этом происходит две вещи. Во-первых, сосание, независимо от получаемого молока, задает телу Джоя новый ритм. Едва ли не каждая мышца его тела подключается для того, чтобы обеспечить и затем продлить эффективное сосание. Все в ребенке напрягается, чтобы поддержать этот новый ритм, который начинает перекрывать ритм «медленно пульсирующих волн» мучительного голода и постепенно его вытеснять. Во-вторых, Джой глотает. Теплое молоко, текущее вниз по горлу, должно ощущаться им как «поток, текущий к центру». «Этот поток согревает холод и охлаждает огонь», снимает чувство голода.

По всей видимости, можно выделить две стадии утоления голода у младенцев. На первой стадии, – стадии острой и всеохватывающей потребности – малыш сосет, полностью сосредоточившись. Относительно небольшое количество молока ослабляет эту потребность, и фаза острого голода заканчивается. (С поступлением молока в желудке начинаются биохимические процессы, которые через кровь дают мозгу сигнал обратной связи и тем самым снижают активность «центра голода».) В следующей за этим длинной фазе младенец «соскальзывает» в мягкий и плавный ритм: он пьет молоко, но уже совсем не жадно и не так сосредоточенно, расслабляя свои напряженные мышцы. Физиологически эта фаза определяется количеством молока в желудке, которое также является сигналом для мозга.

С переходом во вторую фазу голода Джой снова становится открыт миру. Как только острая фаза осталась позади, он может сосать молоко и одновременно с этим слушать, смотреть. До этого он мог только сосать. Родители интуитивно чувствуют эту закономерность. В течение первой фазы они могут заниматься самыми разными делами, пока малыш безотрывно сосет грудь или бутылочку. Их действия во время второй фазы определяются тем, как они хотят накормить ребенка. Если быстро, то, чтобы не отвлекать его от сосания, они будут избегать разговоров с ним, не станут привлекать внимание малыша. Но если мама хочет покормить малыша спокойно и не спеша, она может и паузах между сосанием играть с ребенком. На этой фазе младенец, если его пригласить к общению, будет скорее играть, чем есть. Поэтому чтобы он получил достаточно молока, матери стоит вводить игру постепенно.

По окончании острой фазы голода Джой не просто снова открывается навстречу миру. Фактически, он заново в него входит. В этом возрасте младенцы могут находиться в различных состояниях, таких как сон, полудрема, пассивное или активное бодрствование, плач, острый голод. Все они четко различаются и отделены друг от друга. Младенец переживает переход из одного состояния в другое не как постепенное изменение, а как скачок. Каждое из них больше напоминает ступеньку лестницы, чем наклонную плоскость. Поэтому смена состояний у ребенка происходит резче, чем у взрослого и, вследствие этого, несколько неожиданно. Выход из состояния острого голода Джой ощущает как своего рода прибытие в новый мир.

Вступая в «изменившийся» мир, малыш, скорее всего, видит сначала лицо матери. Оно расположено прямо на линии его взгляда и как раз на необходимом расстоянии. Расстояние между глазами сосущего грудь младенца и глазами его матери составляет примерно 10 дюймов (около 25 см). Это именно то расстояние, на котором грудной ребенок наиболее четко фокусирует взгляд и яснее всего видит. Кроме того, черты человеческого лица идеально соответствуют врожденным зрительным предпочтениям младенцев (подробнее я остановлюсь на этом в следующей главе).

Итак, Джой, насыщаясь и давая себя кормить, пристально смотрит на «текучие линии и плавные объемы» лица своей матери. Его очертания доставляют ему удовольствие. У малыша устанавливается соответствие («гармония») между состоянием удовольствия и лицом матери, поскольку внутренняя радость окрашивает все его восприятие. Он наблюдает за ее лицом, изучает глаза, и происходящие изменения вызывают у него живую реакцию. В свою очередь это оживление вызывает оживление мимики матери. Эта возросшая активность вместе с новой восприимчивостью к внешнему миру действует подобно изменчивому свету, оживляющему все вокруг. (Разумеется, Джой может перейти от кормления ко сну, а не к пассивному бодрствованию.)

Жизненно важная связь между элементами цикла «насыщение – хорошее самочувствие – оживление» и присутствием, действиями, лицом матери прочно устанавливается в этот период и надолго сохраняется в жизни Джоя. Можно предположить, что именно в это время младенец начинает создавать внутренний образ своей матери, что-то вроде духовного отображения. Этот образ сложится, в конечном счете, из опыта множества различных взаимодействий, одним из которых является описанная последовательность кормления. Другими составляющими могут быть присущий только матери Джоя способ успокаивать малыша, когда он расстроен, доставляющая ему радость игра и т.д. Можно предположить, что эта создаваемая им мысленная модель матери станет прототипом того, что Джой будет ожидать от любимых людей, которых встретит в дальнейшей жизни.

II. Мир непосредственного общения: Джою четыре с половиной месяца

Джой вступил в короткий, но необычный отрезок жизни. Между восьмой и двенадцатой неделями он совершает необыкновенный скачок в своем развитии. «Расцветают» способности к общению: у него появляется «социальная улыбка», (улыбка, адресованная другому лицу), он начинает произносить звуки и уже может долгое время поддерживать прямой контакт глазами. Однажды утром, почти внезапно, Джой просыпается социальным существом. Но эти первые, наиболее интенсивные социальные взаимодействия еще непосредственны и ограничиваются самой близкой дистанцией «лицом к лицу», происходят «здесь и сейчас, между нами». Установление социальных контактов в такой открытой и прямой форме продолжается до начала шестого месяца и накладывает отпечаток на будущие взаимодействия Джоя с другими людьми, на его понимание поведения людей.

Социальный мир малыша необычен по многим причинам. Прежде всего, в нем существует только лицо. Для Джоя это самый притягательный и впечатляющий объект мира. Кажется, лицо живет по собственным особым законам и обладает прямо-таки магическим притяжением. Это утверждение относится и ко взрослым: хотя мы и не исследуем лица так интенсивно, как дети, но, вероятнее всего, разглядывая окружающий мир, мы все же больше всего времени уделяем лицам. С момента рождения мы изучаем лицо и знаем достаточно точно все его выражения, поэтому считаем себя прирожденными специалистами, когда речь заходит о мимике с ее тончайшими изменениями. Мы полагаем, что о подлинных намерениях и чувствах другого человека можно узнать, прежде всего, по выражению его лица. Наше развитие в качестве экспертов начинается уже с раннего этапа жизни.

Для Джоя лицо представляет совершенно уникальный мир. Зрительная система ребенка устроена так, что смотреть на лица ему приятнее, чем на все остальное. Длительный процесс эволюции снабдил восприятие Джоя определёнными зрительными предпочтениями. Так, он предпочитает округлое линии (щеки, брови) прямым, острые углы (уголки глаз) тупым. Ему нравятся резкие контрасты светлого и темного (белки глаз и темные зрачки). Его гипнотизирует вертикальная симметрия (зеркальное отражение правой половины лица в левой). В отличие от того времени, когда ему было шесть недель, теперь его очаровывает движение внутри «рамки лица» (движение губ при разговоре внутри общего контура лица).

Если сложить эти врожденные предпочтения, то в целом они и составляют ЛИЦО. Джой не обладает врожденным предпочтением лица самого по себе, но черты и качества человеческого лица настолько соответствуют визуальным предпочтениям Джоя, что фактически так и получается. По всей вероятности, эволюция зрительных предпочтений младенцев происходила одновременно с развитием узнавания структуры женского лица, что послужило максимальному укреплению связи между младенцем и матерью.

Лицо – особый объект еще и по другим причинам. Во-первых, материнское или отцовское лицо чрезвычайно отзывчиво ко всему, что делает Джой в тот или иной момент, так что ребенок ощущает совершенно особую связь между собой и другим человеком. Во-вторых, после двух-трех месяцев жизни малыша человеческое лицо приобретает особое свойство: оно вызывает первые направленные на социальный контакт улыбки и голосовые реакции малыша. Начиная с седьмой и восьмой недель жизни, ребенок реагирует на родителей сияющими улыбками и что-то лопочет в ответ на их слова.

Другое большое событие, которое вводит Джоя в новый мир общения, – развитие способности управлять своим взглядом: теперь он сам определяет, куда смотреть, на что и как долго. К трём с половиной месяцам малыш может контролировать свой взгляд почти так же хорошо, как и взрослый. Пользуясь новой способностью, он может теперь начинать и останавливать близкое общение, поскольку оно строится вокруг взгляда в глаза друг другу. Просто взглянув на маму, он может начать «встречу» с ней, поскольку она почти наверняка посмотрит на него в ответ, затем продолжить общение, расплывшись в улыбке, или закончить его, отвернув голову и отведя взгляд в сторону. Он может отклонить приглашение к общению, отводя глаза, и закончить встречу, решительно посмотрев в другую сторону. Он становится настоящим экспертом в мимическом регулировании подобного рода социальных взаимодействий «лицом к лицу».

Попеременный взгляд в глаза друг другу задает структуру этих взаимодействий. Обмен взглядами является действием в большей степени, чем обмен словами. В эту эпоху развития ребёнка взгляд «глаза в глаза» оказывается центральным событием, основой выражения жизни Джоя: радости или других чувств. К тому же, взгляд в глаза друг другу представляет собой необычайно интенсивное переживание.

Дети ведут себя так, будто глаза действительно являются окнами души. Семи недель от роду они реагируют на глаза не просто как на центральную «географическую» достопримечательность лица, но как на психологический центр встреченной личности. Если вы когда-либо играли с ребенком в «ку-ку», вы понимаете, что я имею в виду. Ребенок наполнен радостным ожиданием уже тогда, когда вы начинаете медленно опускать платок, которым накрыли лицо, и становятся видны волосы и верхняя часть лба. Но бурное выражение радости наступает лишь в тот момент, когда он увидит ваши глаза.

Шестилетний ребенок обнаруживает центральную для него психологическую роль глаз по-другому. Спросите у шестилетней девочки, которая закрыла оба глаза руками, думает ли она, что вы можете ее увидеть? Скорее всего, она ответит: «Нет!» Но причина такого ответа не в том, что ребенок не может представить, что вы видите его, когда он сам не видит вас. Мы привыкли так думать, но суть ответа заключена в другом. Она прекрасно понимает, что вы видите не только ее, но и ее руки, закрывающие глаза. Своим «нет!» она фактически говорит: «Раз ты не видишь моих глаз, значит, ты не видишь меня по-настоящему!» Видеть кого-то значит смотреть в его глаза.

Не только для Джоя, для каждого из нас глаза другого человека чрезвычайно важны. Смотреть в глаза человеку, который отвечает на ваш взгляд, – это совершенно особый опыт. В такие моменты мы не только воспринимаем чью-то внутреннюю жизнь, обмен взглядами необыкновенно тревожит, так, что взрослые не в силах выдерживать прямой взгляд молча больше нескольких секунд (за исключением случаев влюбленности, сексуального влечения или агрессии, борьбы). Прямой молчаливый взгляд провоцирует у таких зверей, как собаки, волки, человекообразные обезьяны приступ ярости. Более слабый всегда первым отводит взгляд в сторону, чтобы, по возможности, остановить враждебное приближение другого зверя. Цирковые дрессировщики искусно пользуются своим знанием этих особенностей поведения. Если животное должно приблизиться, дрессировщик с вызовом смотрит ему в глаза, и опускает их вниз, когда оно должно остановиться. Чередованием разных взглядов дрессировщик добивается того, чтобы цирковые животные выполняли его требования.

Похоже, что у людей, в зависимости от контекста, обмен взглядами вызывает либо сильные позитивные, либо сильные негативные чувства. В этом, между прочим, заключается секрет притягательности всевозможных игр в «гляделки» для детей. Маневры взрослых, связанные с прямым взглядом в глаза, основаны на том же: кто первым отведет взгляд? Проиграет он тем самым или выиграет?

В этом возрасте общение Джоя с матерью или отцом не определяется ничем конкретным. Они не ведут еще разговоров на определенную тему: о погоде или других вещах. Им не нужно ничего объяснять друг другу, нечего вспоминать, не нужно планировать будущее. Единственной «темой» становится момент, в котором они – два человеческих существа – переживают прямую и глубокую связанность. Их взаимодействия преследуют единственную цель – продлит этот «опыт». И это не подготовка к чему-то – это и есть то, ради чего все происходит. За исключением игр в прятки (типа игры в «ку-ку»), эти взаимодействия глубоко спонтанны: ни Джой, ни мама не знают, что случится в следующее мгновение, каким будет новый шаг. Они просто создают игру, когда играют.

Такое интенсивное взаимодействие не ограничивается младенческим возрастом. В процессе человеческой жизни оно не раз повторяется, часто неосознанно. Но в определенные моменты, например, когда повзрослевший Джой бесконечно долго смотрит в глаза молодой девушке, и когда они, не говоря ни слова, обмениваются лишь выражениями лиц и ритмом дыхания; именно в такие моменты интенсивно ощущаемой близости с другим человеком первые ранние переживания выступают на поверхность с прежней силой.

Но пока, на данном отрезке развития, Джой не просто углубляется в мир этих особых взаимодействий, они захватывают его целиком, он – их пленник. Тому есть несколько причин. С одной стороны, новые, связанные с его ростом и созреванием побуждения и возможности, делают доступным для него поддержание близкого контакта. С другой стороны, врожденное предпочтение человеческих лиц, движений, голосов делает его родителей естественными побудителями его социального поведения, целью, к которой он стремится и направляет свое социальное поведение. А чем еще может заняться Джой в этом возрасте? Его исключительный интерес к прямому контакту не исходит из свободного желания, не является его волеизъявлением. Скорее, он вызван ограниченностью ребенка рамками «здесь и сейчас, между нами». Даже если бы Джоя заинтересовало что-то иное, он не смог бы ничего сделать. Для него еще непреодолимы определенные физические границы, он пока не может ни взять, ни удержать, ни отдать предмет; не в силах показать, спросить или ответить. Он открывает полноту и интенсивность мира неречевого контакта и существующую лишь в нем прямоту и спонтанность отношений между «я» и «ты». Хочет он этого или нет, Джой будет захвачен этим миром до тех пор пока ему не исполнится, по крайней мере, пять с половиной – шесть месяцев.

Можно предположить, что последовательность, в которой развиваются социальные способности Джоя, имеет свой смысл и служит вполне определенной цели. Новорожденный ребенок развивает основную человеческую способность к интенсивной близости с другим человеком без тех усложнений и отвлекающих обстоятельств, которые привнес бы объект. Лишь когда ребенок овладеет чистым человеческим контактом, могут добавляться и другие вещи. В этой же связи можно спросить: почему речевое развитие малыша активно происходит лишь на втором году жизни? На мой взгляд, это связано с тем, что первая и решающая задача ребенка – приобрести невербальную основу, на которой потом будут строиться все социальные взаимодействия, в том числе и речь. Для осуществления этой задачи потребуется несколько лет.

К тому моменту Джой заинтересуется миром объектов и научится с ним обходиться. Постепенно у него разовьется координация между глазами и рукой, между правой рукой и левой, это позволит дотягиваться до предметов, схватывать их и осуществлять с ними всевозможные манипуляции. Тогда он сможет сделать их «темой» общения с родителями. Однако не исключительной, поскольку мир «здесь и сейчас, между нами» навсегда останется с ним. К нему просто добавится другой мир. Но пока Джой живет в необычайно интенсивном и непосредственном мире прямого контакта, составляющем короткую эпоху от двух до шести месяцев первого года жизни.

В это время он начинает ощущать, что он сам – «активный деятель», сам может вызывать те или иные события. Один поворот головы – и все вокруг изменяется. Стоит закрыть глаза, как становится темно, движение руки вызывает массу новых ощущений: Джой теперь чувствует, как происходит движение в пространстве. Это становится возможным благодаря обратной связи – сигналам, поступающим от мышц при напряжении, необходимом для преодоления земного тяготения. Очень скоро Джой начинает наслаждаться своими открытиями, ему нравится быть активным участником событий.

К тому же он начинает ощущать себя физически отделенным от матери существом понимать, что у него и его мамы разные границы в пространстве и что каждый из них действует и чувствует по-своему. Когда мама двигается, от его мускулов не поступает никакой обратной связи, когда она говорит, не от него зависит ритм ее речи. Когда мама прикасается к нему, он лишь воспринимает ее прикосновение, но когда он сам касается себя, то одновременно ощущает себя и тем, кто прикасается, и тем, к кому прикасаются.

Он начинает понимать, что определенные состояния и чувства, голод или радость, принадлежат только ему. Джой чувствует, что радость окрыляет его: он ощущает, как мышцы его лица и всего тела расправляются, расслабляются, и при этом появляется потребность что-нибудь сделать. Это знакомое сочетание ощущений возникает не тогда, когда мама радуется ему. Оно появляется, лишь когда радуется он сам.

У Джоя начинает складываться представление о мире людей, в том числе о самом себе. Это происходит, когда он выделяет последовательность привычных, повторяющихся событий. Например, когда Джой двигает рукой, он всегда ощущает обратную связь от своих мышц. События, которые всегда происходят вместе и никогда не изменяются, называются инвариантами, и Джой уже умеет различать инварианты, определяющие его самого и других.

«Когда младенец начинает отделять себя от матери и как он это делает?» – этот вопрос долго волновал умы психологов. Представление о младенце, умеющем опознавать инварианты переживаний, помогает найти ответ на этот вопрос. Посмотрим, как Джой двигает рукой. Какие неизменные (инвариантные) элементы составляют это движение? Сначала появляется намерение, решение двинуть рукой (обычно неосознаваемое). Оно предшествует движению и представляет собой его план. Второй элемент движения –обратная связь от рецепторов мышц во время и после движения. Наконец, третий элемент – ребенок видит движение руки.

Когда Джой двигает рукой, находясь один или в присутствии матери, он переживает все три инвариантных элемента: намерение, обратную связь от мышц и видимое движение своей руки. Это постоянное сочетание инвариантов позволяет Джою научиться выделять процессы, связанные с собой[1]. Но если в его Присутствии будет двигать своей рукой мама, ребенок отметит соответствующее движение, однако не ощутит ни намерения, ни мышечной обратной связи. Это сочетание инвариантов, начинает определять для Джоя процессы, связанные с другим человеком[2], в отличие от своих. Существует и другое сочетание: когда мать двигает его ручками, пытаясь научить малыша хлопать в ладоши, он получает обратную связь от мышц во время движения рук, и он их видит, но при этом отсутствует его решение, намерение, как главный элемент, запускающий все движение. Это третье сочетание характеризует события вместе с другим[3].

Вот так ребенок начинает отделять себя от матери. Многие теории исходили из того, что процесс разделения происходит очень медленно и младенцы живут в нерасчлененном слиянии с матерью до седьмого или даже до девятого месяца. Считалось, что они не понимают, кому принадлежат те или иные действия или чувства. В последнее время мы убедились, что способность опознавать в своем опыте инварианты появляется у младенцев достаточно рано, и поэтому полагаем, что открытие различия между собой и другими происходит уже к третьему-четвертому месяцу жизни.

Итак, есть три составляющих человеческого бытия, которые впервые проявляются к этому времени: процессы внутри себя (self-events), процессы, связанные с другим (events of others) и совместные события «я с другим» (self-with-another). Именно поэтому теперь, говоря от лица Джоя, я могу использовать слова: я, мы и она.

Джой, по сути, начинает структурировать свой социальный мир. В этом мире теперь есть отдельные люди, по крайней мере, он сам, его мама и папа, а также все, кто регулярно участвует в его жизни. У каждого из них есть своё лицо, глаза, голос, жесты. Они живут, действуют и оказывают влияние друг на друга. Они могут использовать свои чувства и поведение для изменения чувств другого. Когда этот мир создан, Джой оказывается способен к весьма сложным взаимодействиям «лицом к лицу» с другим человеком.

Каждая из этих новых способностей, позволяющих четырехмесячному младенцу вступать в сложные социальные взаимодействия, сама по себе становится огромным шагом в его развитии. А их объединение, появление скоординированного социального поведения является еще большим шагом. Если какая-либо из важных способностей отстает в развитии, страдает социальное поведение в целом. Так, аутичные дети отказываются устанавливать контакт глазами и поддерживать его. Он не доставляет им удовольствия и более того, по всем признакам, даже неприятен. И даже если в остальном развитие таких детей протекает нормально, отсутствие контакта глазами накладывает мощные ограничения на социальный опыт ребенка, его социальную активность. Если самый близкий ребенку взрослый постоянно безучастен и погружен в себя, внутренне отсутствует, находится в нервном напряжении – это также ограничивает возможность общения и существенно затрудняет приобретение социального опыта.

К счастью, у Джоя соответствующие его возрасту способности нормально развиты и хорошо скоординированы. Родители мальчика адекватно реагируют на его потребности. Впрочем, даже самые чувствительные и заинтересованные родители время от времени все же допускают ошибки и терпят неудачи. К сожалению, это неизбежно: ведь человеку свойственно ошибаться. Если это случается не слишком часто, то ошибки так же важны для успешного развития ребенка, как и «правильное» поведение родителей.

Прочитав следующие две главы, вы узнаете о радостях и опасностях, поджидающих Джоя в новом мире общения. В пятой главе будет описана ситуация, когда взаимодействие между Джоем и его матерью почти выходит из-под контроля. В шестой – отец Джоя поможет ему справиться с неясными новыми впечатлениями в незнакомом мире вне семьи.

Глава 5. Диалог без слов: утро, 09:30

Джой сидит на коленях у матери и смотрит на нее. Она же отвечает отсутствующим взглядом, словно в своих мыслях находится где-то далеко. Джой рассматривает ее лицо и находит ее глаза.

Они смотрят друг другу в глаза и молчат. Наконец, мама улыбается малышу. Джой, оживившись, устремляется вперед и отвечает на улыбку улыбкой. Теперь сияют оба, улыбка передается радостными взглядами с одного лица на другое.

Мать Джоя начинает играть с ним. Она придает своему лицу выражение преувеличенного удивления, склоняется к Джою и касается кончиком своего носа его носика, улыбаясь и воркуя. Джой пищит от восторга, но закрывает глаза в момент соприкосновения. Мама отклоняется, немного выжидает, и, когда малыш начинает напряженно ждать повторения, вновь склоняется к нему. Она сильнее выражает восторженное удивление, и Джой начинает напрягаться и волноваться. Улыбка застывает, выражение его лица колеблется между удовольствием и страхом.

Мама Джоя словно не замечает этих изменений и после паузы снова приближается «нос к носу» еще игривее, громко произнося при этом «Уууух!». Джой мрачнеет. Он закрывает глаза и отворачивается. Мама понимает, что перестаралась, и прекращает игру. Несколько мгновений она ничего не делает. Потом что-то тихо шепчет ему и ласково улыбается. Джои медленно поворачивается к ней.

Я погружаюсь в мир ее лица. Его черты и контуры – как небо, облака и вода. Жизнь и одухотворенность ее лица – это воздух и свет. Обычно оно наполнено игрой света и воздуха. Но на этот раз все пустынно и блекло. Застыли завитки линий, неподвижны округлые объемы. Где же мама? Куда она исчезла? Мне страшно. Я ощущаю, как оцепенение медленно проникает в меня. Я оглядываюсь и ищу место, где еще осталась жизнь, куда я могу спрятаться, где я найду защиту. Наконец, я нашел. Вся ее жизнь сосредоточена в ее глазах. Они одновременно самые мягкие и самые твердые точки этого мира.

Они затягивают меня все глубже и глубже. Они влекут меня в далекий мир. Я следую течениям этого мира, и меня качают из стороны в сторону мимолетные мысли, от которых поверхность ее глаз подергивается рябью. Я пристально смотрю в глаза и ощущаю мощное течение – поток невидимой энергии. Он поднимается из глубины, тянет и увлекает меня за собой. Я зову ее назад. Я хочу снова увидеть живое выражение ее лица.

Постепенно жизнь начинает возвращаться. Море и небо изменяются, их поверхность начинает светиться и играть теплым блеском. Открываются новые пространства. Дуги поднимаются и парят. Плоскости и объемы начинают свой медленный танец. Ее лицо становится легким бризом, который ласково овевает и окрыляет меня. Я оживляюсь. Мои паруса наполняются ветром. Мой внутренний танец выходит на свободу.

Теперь мы играем в «догони и поймай». Она дует на окружающую меня воду, и вода начинает танцевать. Я поддаюсь ветру и скольжу по поверхности вместе с ним. Он бодрит меня, и я набираю скорость. Выйдя за пределы ее ветра, я плыву сам по себе в тихих водах. Я еще двигаюсь, но без ее бриза все замедляю и замедляю ход. Я зову ее, она отвечает и приходит за мной. Вновь гонит она свой свежий бриз ко мне и, набирая скорость, я опять уношусь, подхваченный им. Я предлагаю ей следовать за мной и вести меня за собой. Мы вовлекаем друг друга в следующий прыжок. Мы играем в чехарду и скачем в танцующем бризе.

Внезапно ветер изменяется. Одним движением мир ее лица опрокидывается, открываются новые пространства, и она приближается ко мне свежим и сильным бризом. Он летит на меня со своей собственной крепнущей песней и окутывает меня целиком. В его объятиях я быстро скольжу вперед в невесомом восторге. Она отодвигается назад, и ветер на мгновение ослабевает, – но лишь для того, чтобы набрать силу. Вновь порыв ветра мчится мне навстречу. Я жду его приближения, и во мне нарастает возбуждение. Вот ветер ударяет меня, бросает в сторону, но я прыгаю ему навстречу и в восхищении несусь на гребне радости. Второй порыв проходит, и ветер снова на мгновение утихает. Я все еще. мчусь, от скорости, затаив дыхание, слегка утратив равновесие. В передышке между толчками ветра я пытаюсь прийти в себя. Но уже следующий порыв обрушивается, на меня, перемешивая вокруг себя пространство и звуки. Он настигает и ударяет меня. Я пытаюсь противостоять его силе, поймать движение и мчаться с ним вместе, но он снова и снова встряхивает и толкает меня. Я весь дрожу. Мое тело застывает. Какое-то время я медлю. Затем я уклоняюсь от ветра и поворачиваюсь к нему спиной. Я в одиночестве скольжу в своих спокойных водах.

Это тихое место успокаивает меня, внутреннее смятение постепенно проходит. Все встает на свои места. Я прихожу в себя.

В этом прекрасном покое легкий ветерок касается моей головы. Он освежает меня. Я поворачиваюсь и вижу спокойную рябь воды под мягким небесным сводом.

Как только Джой оказывается на коленях у мамы и смотрит на нее, ее лицо становится центром его мира. Оно так притягательно, что его выражения полностью определяют все, что происходит сейчас с малышом. Джой находится на планете «Лицо».

Сначала лицо его матери совершенно ничего не выражает: она думает о чем-то своем и внутренне пребывает совсем не здесь. Она смотрит на Джоя, но еще не вступила с ним в контакт. Он быстро перебегает глазами с одной части лица на другую. Ему так знакомы движения этого лица, по ним он может предугадать, что произойдет. Случается, что ее лицо ничего не выражает, но это всегда непривычно и особенно сейчас, когда лицо так близко, и она смотрит на него. Джоя тревожит пустота ее лица, для него это лицо – целый мир стимулов, и оцепенение должно казаться угрожающим. Он чувствует, что в лице матери нет обычной энергии и ее самой словно нет, и он недоумевает, куда же она делась.

Начиная примерно с трехмесячного возраста, когда младенцы уже знают, что следует ожидать в ситуации общения «лицом к лицу» с мамой, они начинают расстраиваться, если их ожидания не подтверждаются, расходятся с тем, что происходит в реальности. Особенно обескураживает детей внезапный обрыв близкого контакта. Они совсем теряются, когда лицо матери становится неподвижным и безучастным, и им не удается вызвать привычную реакцию. В хорошо известном эксперименте, получившем название эксперимент с застывшим лицом, в разгар общения с малышом маму просят прекратить все движения и смотреть на ребёнка равнодушно, не вступая в контакт. На такое равнодушие младенцы старше двух с половиной месяцев реагируют очень остро. Их улыбки угасают, брови приподнимаются, а глаза озабоченно исследуют лицо матери. Они снова и снова пытаются улыбкой, движением, приглашающим звуком или жестом снять эту маску. Если это не удается, дети растерянно отворачиваются и выглядят огорченными, беспомощными.

Мама Джоя, погрузившись в свои мысли, сама того не желая, провела этот эксперимент с сыном. Это расстроило Джоя сразу по нескольким причинам. Там, где он ожидал найти волшебный мир ее живого и отзывчивого лица («игру света и воздуха»), он видит безразличие и неподвижность. При этом он не просто реагирует на отсутствие ожидаемой стимуляции, но, по всей видимости, идентифицируется со своей матерью. Вероятно, он даже подражает ей и следует за ней в ее состояние отрешенности. Он не может точно понять это состояние, он улавливает лишь неясное и весьма смутное чувство: она находится где-то не здесь; где-то там, куда он сам не хотел бы попасть. Идентифицируясь с матерью, он чувствует, как эмоциональная неподвижность и оцепенение захватывают и его самого.

Процесс идентификации, благодаря которому младенец или взрослый чувствует и действует как другой человек и . делает этого другого как бы частью себя, необыкновенно интересен. Он имеет огромное значение для диагностики, ведь многие психические расстройства – это, по-видимому, результат идентификации ребенка с депрессивной, тревожной, психотической личностью родителя. Кроме того, по разным причинам ребенок иногда не может идентифицироваться с позитивными качествами того или другого родителя и интегрировать их в собственное «Я». В частности, показательны в этом отношении разводы в семьях, где один из родителей не принимает даже малейших проявлений идентификации ребенка с другим родителем.

У Джоя уже есть две обязательные для идентификации способности. Во-первых, он почти автоматически имитирует выражение лица и жесты окружающих. С рождения он способен воспроизводить элементы выразительного языка человека, мимику и жесты. Во вторых, он, как и взрослые, чувствителен к эмоциональному заражению. Например, если кто-то зевает в нашем присутствии, нам тоже хочется зевнуть, когда кто-то улыбается, мы чувствуем себя лучше и тоже начинаем улыбаться. Такое поведение присуще уже новорожденным: еще в родильном доме они начинают плакать, стоит зареветь одному из соседей. Способность эмоционально заражаться – нечто большее, чем простая имитация. Эмоциональное состояние другого человека захватывает нас, проникает в нас, вызывая такое же чувство.

Имитация и эмоциональное заражение уже позволяют Джою идентифицироваться с маминым состоянием отрешенности. К счастью, она «отсутствует» недолго и вновь отдает малышу свое внимание. А если мама озабочена постоянно (например, взаимоотношениями с мужем или проблемами на работе)и лишь частично присутствует «здесь», общаясь с ребенком? Представим, что мама (или другой заботящийся о малыше человек) часто находится в депрессивном состоянии и эмоционально недоступна ребенку. Такие дети будут вынуждены научиться совсем другому ожиданию. Они научатся выстраивать мысленный образ мамы, которая физически находится рядом с ними, но душевно присутствует лишь время от времени. Ребенок, стремящийся к живому контакту и радости, будет вынужден избегать близкого взаимодействия с такой матерью. Ему придется искать жизненно необходимые впечатления где-нибудь в другом месте или прилагать чрезвычайные усилия, чтобы привлечь внимание матери, развеселить ее и вывести из состояния отрешенности. В этом случае он заменяет антидепрессант матери, которая сама должна была бы отвечать на потребности ребенка. К счастью, Джой может ожидать от своей мамы совсем другого. Ему не приходится затрачивать особые усилия на поиск источника положительных эмоций, ему достаточно обратиться к матери, чтобы ощутить радость жизни.

Глаза мамы приковывают, притягивают его своей живостью и выразительностью. Контраст темного и светлого, округ ленные очертания, уголки, глубина, блеск и симметрия очаровывают каждого ребенка. С седьмой недели жизни Джоя интересуют в лице матери прежде всего глаза. Они для него самый захватывающий предмет наблюдения. Глядя в глаза мамы в то время как она смотрит в его глаза, не замечая ничего вокруг, он начинает путешествие в «далекий мир» глаз.

Взгляд «глаза в глаза» всегда вызывает особые чувства. Когда вы смотрите на человека, глядящего вам в глаза, вы переживаете уникальный опыт. В такие моменты кажется, что вы чувствуете внутреннюю жизнь другого и можете ее разделить. Во время обмена взглядами вы смотрите попеременно то в правый, то в левый глаз партнера, то же делает и он. Если этого не происходит, значит, вы не включены в контакт по-настоящему. Быстрый переход с одного глаза на другой вызывает у смотрящего небольшое изменение перспективы, при котором объект наблюдения меняется то резко, то едва заметно. Кажется, будто смена направлений и фокусов, как зеркало, отражает для каждого из участников изменение хода мыслей другого «Меня качают из стороны в сторону мимолетные мысли, от которых поверхность ее глаз подергивается рябью».

«Невидимый поток ее (материнской) энергии», силу которого ощущает Джой, означает нарастающее возбуждение, вызванное взаимным обменом взглядами. Под возбуждением я понимаю возрастание внутреннего напряжения, волнения, а также усиливающуюся готовность действовать (дружески или враждебно).

Если молчаливый обмен взглядами не прерывать, то внутреннее напряжение будет усиливаться. В такие моменты мы ищем возможность сбросить напряжение, отводим взгляд или на что-нибудь отвлекаемся. Мы начинаем говорить, жестикулировать или переключать внимание. По некоторым слабым признакам мы узнаем, усиливается ли возбуждение нашего партнера или ослабевает. Об этом нам сигнализируют изменения в дыхании, ясность взгляда, легкие движения мышц вокруг глаз или губ. Новорожденные чрезвычайно чувствительны к такого рода сигналам.

Именно в это время, переживая нарастание и спад напряжения, как у себя, так и у мамы, Джой чувствует струи «невидимого потока». «Он поднимается из глубины, тянет и увлекает меня за собой. Я зову ее (маму) назад». Следуя за этим потоком, Джой словно проникает в глубины сознания матери, он призывает ее вернуться назад, к нему, и его призыв не остается без ответа. Она вновь обращает на него все свое внимание и улыбается. В этот момент Джой переживает ее лицо как «преображенные небо и море». По мере того как улыбка захватывает лицо матери, он внимательно наблюдает за мельчайшими движениями и изменением отдельных черт, поскольку каждая черта ее лица для Джоя – это еще и форма пространства с ее собственной архитектур рой, светом и динамикой. Когда мама улыбается, исчезает ровное натяжение кожи лица, появляются морщинки, присущие улыбке: «поверхность начинает светиться и играть теплым блеском», щеки округляются, уголки губ приподнимаются: «дуги поднимаются и парят». Материнское лицо преображается: «плоскости и объемы начинают свой медленный танец».

Джой переживает эти изменения как свидетельство возвращения жизненной энергии матери, прямо и непосредственно касающееся его. «Ее лицо становится легким бризом, который ласково овевает и окрыляет меня».

Вот мама наклоняется, чтобы прикоснуться к нему, сила ее улыбки «заражает» и его: ее улыбка не просто вызывает ответную улыбку, а вдыхает в него новые жизненные силы, дает ему возможность войти в резонанс с исходящим от нее оживлением, с ее чувствами. Ее улыбка вызывает в нем все возрастающую радость. Джой как бы высвобождает ее изнутри: «Я оживляюсь. Мои паруса наполняются ветром. Мой внутренний танец выходит на свободу». В этот момент он одновременно и отвечает матери, и идентифицируется с ней.

Стоит только маме обменяться парой улыбок с малышом этого возраста, и процесс «запускается». А происходит вот что. Улыбки Джоя и его мамы немного не совпадают: по фазе. Так и должно быть, ведь на то, чтобы улыбка успела расцвести на лице, достигнуть своего максимума и угаснуть, требуется время. Получается, что, когда его улыбка достигает своего максимума, она оживляет уже угасающую улыбку его матери. Это несовпадение каждый раз обеспечивает новое начало у партнера, и диалог продолжается.

Джой свободно присоединяется к оживлению матери, ему кажется, что он движется то внутри бриза, создаваемого ее улыбкой, то сам по себе. Это и есть игра в «догони и поймай». улыбка каждого оказывается и причиной, и результатом улыбки другого, они заканчивают тем, что каждый увлекает за собой другого «в прыжок». «Мы играем в чехарду и скачем в танцующем бризе».

После третьего месяца жизни такой способ взаимодействия между матерью и ребенком становится обычным для них. Он проявляется не только при обмене улыбками, но и при обмене звуками, «лепетом». Для ребенка это – первый урок, постижение основного правила взаимодействия – «попеременно, друг за другом» – которое будет определять его последующие взаимоотношения с людьми.

Таким образом, веселый обмен улыбками становится одной из основ будущего социального взаимодействия.

Кроме того, Джой накапливает опыт собственной активности, необходимой для достижения желаемой цели. Он начинает ощущать себя инициатором своих действий и понимать, что его действия имеют вполне определенные последствия. Он становится действующей силой в причинной цепочке: «Я зову ее, она отвечает и приходит за мной».

Это новое ощущение себя в качестве деятеля появилось у Джоя лишь в последний месяц, благодаря многократному повторению некоторых событий. Джой уже знает, что сосание пальца или «гуление» вызывают в ответ улыбку или слова. Сосание пальца он воспринимает теперь как результат: сначала он отмечает свое намерение пососать палец (желание); затем он ощущает осуществление этого желания, воспринимая соответствующее движение руки (действие); он получает обратную связь от своих действий, ощущая новое положения руки в пространстве: оно свидетельствует о том, что запланированное движение осуществлено (исполнение); и, наконец, он ощущает желаемый результат: палец оказывается во рту (цель действия). Все эти практически одновременно протекающие события образуют единый завершенный цикл действий (это инварианты, о которых я уже говорил ранее).

Джой также начинает осознавать, что его мама действует самостоятельно и независимо от него. В большинстве случаев ему ясно, кто субъект действия, а кто – объект. Когда мама непроизвольно улыбается ему, она становится носителем действия, а Джой – объектом. Когда он улыбается матери, совершенно очевидно, что инициатива принадлежит ему. Если они обмениваются улыбками, Джой, возможно, воспринимает это как совместное, общее действие. Даже если мама хотела улыбнуться и улыбнулась сама, то он был тем, кто вызвал ее улыбку. И если малыш улыбнулся сам, то все равно его мама послужила тому причиной. Существует много моментов взаимного инициирования и совместного созидания. Они составляют саму ткань бытия вместе с другим, из которой образуются узы привязанности. Такие моменты лежат в основе всех близких отношений, связи с другим человеком. Наши привязанности состоят в значительной степени из воспоминаний, внутренних образов того, что происходит между нами и другими людьми и что мы при этом чувствуем. Какие переживания он или она возбуждает в нас в отличие от всех других? Что мы можем позволить себе делать, чувствовать, думать, желать, на что осмелимся в присутствии другого? Чего мы можем достичь благодаря его поддержке? Какие части нашего «я» нуждаются в «подпитке», которую дает нам именно этот человек?

«Внезапно ветер изменяется». Именно в этот момент мама Джоя стала вести себя по-другому: вместо того, чтобы снова ответить улыбкой, она прерывает простой обмен взглядами и готовит почву для более интенсивного взаимодействия, придав своему лицу выражение преувеличенного удивления. Почти все матери прибегают к этому средству, оно идеально подходит для того, чтобы активизировать ребенка. Обычно мама с большим удовольствием изображает изумление. Она запрокидывает голову назад, («…мир ее лица опрокидывается»), высоко поднимает брови, широко распахивает глаза и открывает рот («открываются новые пространства» ). И тут же приближает свое лицо с новым выражением удивления к лицу Джоя. Эти скоординированные друг с другом движения Джой воспринимает как налетающий на него «свежий, сильный бриз». Одновременно с изменением выражения лица нарастают громкость маминого «воркования». Для Джоя это «крепнущая песня бриза», которая «окутывает его целиком».

Последствия такой материнской активности нередко драматичны. Чем сильнее раздражитель, тем больше возбуждение и волнение ребенка. Прямое соответствие между интенсивностью внешней стимуляции (создаваемой матерью) и уровнем возбуждения младенца представляет собой основной принцип взаимодействия между матерью и ребенком. В данном случае мама Джоя резко повысила уровень стимуляции, заменив привычный обмен улыбками на преувеличенное удивление в сочетании с громкими звуками голоса и физическим приближением. Все это вызывает у Джоя немедленный скачок возбуждения. Ему просто ничего не остается делать, кроме как позволять этому возрастающему маминому оживлению воздействовать на его крайне чувствительную нервную систему: «Я быстро скольжу к ней в невесомом восторге».

Выражение изумления на лице матери оказывается лишь прелюдией к другой восхитительной игре, в которой не обмениваются улыбками, а толкаются носами. Сияя и приговаривая, мама стремительно приближается, подталкивает его крошечный носик своим, потом отклоняется назад и выжидает некоторое время перед следующей попыткой. Три раза она внезапно склоняется к нему, все больше увлекаясь и возбуждая Джоя.

Во всем мире с младенцами играют в аналогичные игры. «Сейчас я тебя поймаю», «Лес-поляна-бугор-яма», «Идет коза рогатая» с детства знакомы каждому взрослому. Это еще собственно не игры, а начало взаимодействия, которое развивается захватывающим и неожиданным для ребенка образом. Их смысл состоит в простом получении удовольствия, но достигается оно в результате соблюдения определенных правил. Каждый отдельный ход должен быть захватывающим, чтобы поддерживать интерес ребенка, но не вызывать у него чрезмерного волнения, с которым трудно справиться. Вместе с тем, они не должны быть однообразными, иначе ребенок начнет скучать. Эти игры подчиняются общему правилу: задавать ребенку оптимальные границы возбуждения и удовольствия.

Остаться в этих пределах непросто, дети быстро теряют интерес к тому, что повторяется, и поэтому маме потребуется изобретательность. Интуитивно она превращает простую игру в тему с вариациями, где повторение отличается от того, что было, и тем самым предотвращает привыкание и поддерживает интерес ребенка.

Мама Джоя действует так, особо не задумываясь, это интуитивное родительское поведение. Просто поразительно, как много родители умеют делать интуитивно. Например, обращаясь к ребенку, они непроизвольно изменяют манеру говорить. Они повышают тон голоса, замедляют темп речи, выделяют гласные, чтобы речь звучала нараспев, смягчают согласные.

Родители делают все это абсолютно бессознательно, никто им не объяснял, что «киса» звучит мягче, чем «кошка», «би-би» – легче и звонче, чем «машина». Даже четырех-пятилетние дети, у которых нет младших братьев и сестер, говорят с малышами так же. Видимо, такое поведение не просто интуитивно, но и биологически целесообразно. Младенцам нравится, когда с ними разговаривают высоким, мелодичным голосом. Медленный темп речи и слова с мягкими согласными доставляют им удовольствие. По-видимому, эволюция формировала родительское поведение в соответствии с аудиальными (слуховыми) предпочтениями ребенка.

Использование «темы с вариациями» для достижения оптимального соотношения интереса и возбуждения ребенка также является интуитивным родительским поведением. Именно это пытается делать мама Джоя, с каждым разом приближаясь к носику сына все более активно и оживленно. Создается впечатление, что некоторые дети так же, как Джой, любят играть на пределе переносимого уровня возбуждения. Их можно сравнить со взрослыми, обожающими риск.

В ходе игры «встреча носов» Джой ощущает приближение играющей голосом матери как освежающий порыв ветра. Когда ему удается устоять и позволить этому порыву подхватить и нести себя, то ощущение взлета и скорости приводит малыша в неописуемый восторг. Так получается в первый раз, может быть во второй, но в меньшей степени. А когда еще не успевшего обрести равновесие и перевести дух ребенка в третий раз встречает «атака», он уже не в состоянии справиться с этой возросшей стимуляцией. Он оказывается за пределами своей оптимальной зоны возбуждения, на грани потрясения, страха и дезорганизации. «Он (ветер) снова и снова встряхивает и толкает меня», и Джой начинает сопротивляться.

Есть несколько способов избежать катастрофы. Самый простой – не смотреть на мать и отвернуться, что он, в конце концов, и делает: «я уклоняюсь от ее ветра и поворачиваюсь к нему спиной». Тем самым Джой достигает трех целей. Во-первых, избегает прямого воздействия источника раздражения: он просто больше не видит его. Во-вторых, теперь он сам может выбирать, на что смотреть и, вероятно, выберет что-нибудь менее стимулирующее, чтобы его волнение утихло и вновь достигло переносимого уровня – «совсем один скольжу я теперь в тихих водах». За это время он сможет прийти в себя и снова открыться внешнему миру. И, наконец, он подает сигналы матери, сообщает ей, что делать дальше, и она их принимает. Родители зависят от постоянной обратной связи, потому что только так они могут узнать, как лучше вести себя с ребенком.

Мама Джоя действительно перевозбудила его, причем не в первый и не в последний раз в жизни. Это неизбежно для взаимоотношений детей и родителей, когда каждый из участников стремится определить пределы. Невозможно раздвигать границы, не достигая их. А когда мы пытаемся их расширить, то неизбежно делаем ошибки. Эти ошибки очень ценны, поскольку помогают младенцам находить свои собственные способы совладания с многообразием ситуаций и людей. Джой успешно справился с чрезмерной стимуляцией и перевозбуждением, и это хороший урок. В конце концов, просчет его матери в определении пределов допустимого воздействия не стал для него травмирующим. Джой справился с ситуацией настолько хорошо, что через одну-две минуты снова готов принять приглашение к общению. Но теперь он ответит только в том случае, если оно будет мягким и осторожным. Мама интуитивно поняла это. Она выдерживает нужную паузу, а затем, нежно улыбаясь, тихим шепотом обращается к нему. Поскольку Джой снова готов к общению, он воспринимает ее приглашение как «легкий ветерок», овевающий его голову, а ее улыбку – как «спокойную рябь воды под мягким небесным сводом». Он снова устремляется навстречу общению «здесь и сейчас, между нами». И поскольку они оба уже знают, как подавать друг другу сигналы, а при необходимости менять свое поведение, то вскоре начнут новую игру-импровизацию.

Глава 6. Пространственно-временной поток: полдень

В то же утро, через некоторое время, отец идет на завтрак к друзьям, живущим по соседству, и берет с собой Джоя. Мама подойдет туда позже. Папа несет его на бедре, придерживая руками. Некоторые гости уже собрались, и отец Джоя с малышом на руках приветствует каждого. Люди ходят по комнате, наливают кофе, усаживаются в разных местах с чашками и тарелками. Отец садится в глубокое кресло с малышом на коленях лицом от себя – так, чтобы Джой мог осматривать комнату и людей. Кажется, Джой вслушивается в общий разговор. Временами он смотрит в окно, расположенное на противоположной стене. Временами он кажется рассеянным. Один из гостей рассказывает что-то смешное. Все смеются. Женщина в другом конце комнаты взрывается резким, громким смехом. Джой стремительно поворачивается к ней, но скоро расслабляется и прислоняется спиной к отцу.

Я еду с папой по воздуху…

Мы попадаем в место, где беспорядочно двигаются вещи и люди. Каждая луна, планета или комета следует своим собственным курсом к неизвестной цели. Каждый движется со своей собственной скоростью и в свое время… Мы усаживаемся…

Вокруг нас от одного человека к другому переливается музыка. Папа вступает в этот поток. Его музыка вибрирует у моей спины. И она течет куда-то дальше…

Меня поднимает и опускает тихий прибой ею дыхания… Там, на той стороне – рама. Внутри – сильное теплое сияние. Когда кто-нибудь проходит мимо нее, сияние исчезает, и рама пустеет, затем быстро наполняется вновь. Дома, в моей комнате, теплое свечение танцует и движется медленнее… Музыка появляется снова и нарастает. Она стремительно мчится по комнате и обрушивается на лицо женщины. Моя голова резко поворачивается к ней… Папа прижимает меня к себе, и мне становится лучше.

Мы не задумываемся о том, что, передвигаясь в пространстве, воспринимаем окружающие предметы как движущийся зрительный поток. Например, если вы заходите в комнату и идете к кому-нибудь, кто находится в дальнем углу (как это сделал отец Джоя), то все расположенные слева на пути вашего следования люди, столы и лампы кажутся движущимися вам навстречу и проплывающими мимо вас слева. А все, что находится справа от вас, кажется движущимся к вам и проплывающим справа. Вы создаете два широких потока пространства. Они разделяются в точке вашего назначения и обтекают вас с обеих сторон. Человек, к которому вы направляетесь, не включен в эти зрительные потоки. Он оказывается точкой покоя, подобной точке схождения всех линий перспективы на картине, выполненной в классической манере. Движение определённым образом организует окружающее нас пространство.

Но Джой, хотя и перемещается в пространстве вместе отцом, воспринимает их совместное движение совсем иначе. Он не в состоянии видеть пространство как расходящиеся визуальные ряды, потому что еще никогда не передвигался в пространстве самостоятельно. Джой начнет ползать не раньше чем через три или даже пять месяцев, а ходить – примерно через шесть-девять месяцев. А пока все движения, перемещающие его в пространстве, осуществляются кем-то другим. Похоже, что для полного развития способности воспринимать во время движения пространство как видимый поток, зрительная система человека должна опираться на опыт его самостоятельного передвижения. Этому человек учится, основываясь на собственном активном двигательном опыте.

Поэтому вместо пространства, организованного двумя направленными зрительными потоками, Джой видит относительно хаотичный мир. Он воспринимает людей и объекты подобно планетам, каждая из которых «следует своим собственным курсом, … со своей собственной скоростью и в свое время». Поток пространства для Джоя не структурирован. Это не беспокоит малыша, он еще не знает другого. Просто его мир сейчас для него такой.

Большинство младенцев, до тех пор пока не научатся ползать или ходить, принимают перемещение в пространстве самым необычным (с нашей точки зрения) способом абсолютно нормально. Например, малыш лежит в коляске на спине, лицом вверх и передвигается назад (головой по ходу движения), поднятый верх коляски заслонят ему почти половину поля зрения. Коляску разворачивают, и он начинает ехать вперед (ногами по ходу движения). Минутой позже, когда солнце уже спряталось за облаками и не светит ярко, верх коляски опускают, и на младенца обрушивается вся панорама целиком. Дети спокойно относятся ко всем изменениям, их зрительные и вестибулярные привычки и предпочтения, связанные с передвижением в пространстве, пока не вполне сложились.

Однако Джою прекрасно известно, что он движется. О том ему говорит хорошо функционирующий вестибулярный аппарат. Как только они с отцом усаживаются в кресло, у Джоя появляется знакомая точка отсчета – неподвижность.

Как Джой воспринимает время? Известно, что есть время, показываемое часами, и то, что мы называем субъективным временем. Время часов течет и никогда не останавливается. Субъективное время может обращаться вспять и воспроизводить события памяти. Оно двигается с различной скоростью, с разрывами, как будто часы остановились, когда мы не обращали внимания на происходящее, а затем снова пошли вперед. Переживают ли младенцы субъективное время так же, как взрослые? Ученым пока не вполне ясно, как переживают поток субъективного времени взрослые. Например, когда я сегодня утром писал эту главу, зазвонил телефон. Я подбежал к нему, чтобы снять трубку, прежде чем звонок разбудит мою жену. Я разговаривал по телефону и держал в руке ручку. Звонил мой друг Том, чтобы сказать, что он не заедет за мной, как обещал, и мы встретимся с ним через сорок пять минут на железнодорожной станции, чтобы вместе поехать в город. Пока он говорил, я зрительно представлял, как он спускается по лестнице и подходит к тому месту на платформе, где буду стоять я. При этом я был слегка разражен, зная, что на станцию он тоже опоздает. После этого следует провал в памяти. Я не помню, о чем мы говорили. Потом я забеспокоился, как бы мой голос не разбудил жену. Подумав о ней, я представил ее лежащей в кровати так, как видел бы ее, находясь в спальне или паря там в воздухе. Затем следует еще один провал. Я помню, как смотрел на орнамент на полу, и больше ничего до тех пор, пока не оказался снова в своем кабинете и не начал укладывать в портфель вещи. Ни завершения телефонного разговора, ни возвращения в кабинет я не помню, хотя, очевидно, сделал и то, и другое.

Припоминая недавний опыт, мы видим, как может ощущаться субъективное время, когда мы занимаемся обычными повседневными делами и не происходит никаких важных событий, нет сильных эмоций, организующих наше внимание. Этот пример демонстрирует несколько поразительных характеристик субъективного времени: оно не является непрерывным, его поток содержит провалы, осознание потока времени прекращается, а затем появляется вновь в один из более поздних моментов «реального» времени. Вы можете находиться в двух временных «рамках» сразу: в настоящем я разговариваю по телефону, с ручкой в руке, и при этом «вижу», как мой друг спускается ко мне на платформу станции примерно через час. Можно одновременно находиться в двух или трех различных местах: я в холле и в то же время вижу спящую в другой комнате жену или жду друга на станции (каждое из этих мест «проживается» с разной, изменяющейся, долей внимания). Вы можете связать отдельные действия, места и время в последовательную историю о том, что случилось с вами в определенное время, например, сегодня утром. Историю делают единым целым тема, сюжетные линии и все те способы придания смысла, которые заставляют нашу повседневную жизнь выглядеть последовательной и понятной. Я заполняю все пробелы своим знанием о том, что обычно происходит в мире, так что мне не надо детально запоминать все, что случилось именно сегодня.

Я мог бы построить этот эпизод вокруг сюжетной линии «Какой трудный человек мой друг Том». Он звонит рано утром, прерывает мою работу, заставляет мчаться к телефону, чтобы звонок не разбудил всю семью, меняет наши планы. Рассказанная таким образом история выглядит ясной и последовательной. Мы поступаем, как если бы большую часть жизни проживали таким понятным образом, хотя наш мозг устроен так, что множество различных и, возможно, не связанных друг с другом событий происходят в нем параллельно. Из множества внутренних событий мы выбираем те, что позволяют нам создавать связную историю о прожитом нами опыте.

Для младенца переживаемые события еще слабо связаны друг с другом и со временем или не связаны вовсе. Поэтому в тексте дневника Джоя после каждого отдельного переживания или события, попавшего в фокус его внимания, идет пауза (многоточие), отражающая кусочек его переживания. Джой пока еще слишком мал, чтобы уметь преобразовывать последовательность своих переживаний в связное целое. Взрослые ощущают внутреннюю дезорганизацию, если не могут превратить свой опыт в достаточно согласованное целое, а Джой и его ровесники принимают свой опыт так, как они проживают его в настоящий момент. Малыш испытывает в гостях, по меньшей мере, восемь слабо связанных друг с другом переживаний: вот отец несет его; они передвигаются по комнате; усаживаются в кресло; Джой попадает в поток разговора; покачивается вверх и вниз на волнах дыхания отца; рассматривает окна и воспоминает утреннее пятно солнечного света в своей комнате; слышит резкий смех женщины; успокаивается в объятиях отца. Каждое из этих переживаний существует отдельно в собственной рамке субъективного времени.

Как может младенец переживать воспоминания о прошлом? Воспроизводимые в памяти переживания создают параллельную временную рамку; появляется тогда и сейчас. В четыре с половиной месяца Джой уже достаточно большой, чтобы представлять два различных события одновременно. Почему бы ему не переживать вместе с настоящим еще и прошлое? Бросая взгляд через комнату, Джой видит окно как «теплое сияние». Если кто-то проходит перед окном и загораживает свет, Джой ощущает это как «исчезновение сияния», а когда человек отходит, сияние снова восстанавливается. Это окно, квадрат яркого света, особенно завораживающий в полутемной комнате, напоминает Джою то утреннее солнечное пятно, что было на стене его спальни. Воспоминание о солнечном пятне всплывает в голове младенца как «образ», а затем он сравнивает его с образом непосредственно воспринимаемого окна. Но Джой пока не знает, что один из этих образов является воспоминанием. Для него это просто два различных переживания.

Джой не галлюцинирует. И не потерял контакта с реальностью. Он не путает образов воспоминания с тем, что реально воспринимает. Скорее, переживает два вида внутренних событий в одно и то же время. Поскольку образ воспоминания переживается им здесь и сейчас, то он не воспринимается как воспоминание. Он такой же живой, как и реальное восприятие, но на иной лад. У Джоя просто более широкие представление о том, что относится к настоящему, чем у взрослых. Для него все происходит в настоящем. И его настоящее наполняется живым многообразием разных переживаний. Пока Джой не может организовать все восемь переживаний в историю, но он сможет это сделать позднее (см. часть 5).

Пространство и время обладают своими законами, которым все мы подчиняемся. Джой в этом возрасте особенно внимателен к людям, к тому, что и как они делают. Он улавливает движение звука в пространстве, производимое разговором, человеческий голос значит для него очень много. Он не следит за звуком открывающихся дверей, шумом переставляемых стульев, – а ведь все эти звуки также раздаются в комнате.

Разумеется, Джой следит за общим звучанием, а не отдельными словами разговора. Словно, слушая исполняемую оркестром мелодию, он переходит от струнных инструментов к деревянным духовым, от них – к медным духовым и обратно: «Вокруг нас от одного человека к другому переливается музыка… ». Джой слушает музыку, а не содержание речи, поэтому он иначе, чем взрослые, ощущает гармонию разговора. Смех женщины малыш воспринимает как грубое нарушение общей мелодии. Он не понимает того, что смех – это вполне понятная реакция на смешное. Но Джой воспринимает то, что ускользает от сознания взрослых – ее смех, громкий и неестественный, звучит сильной диссонирующей нотой в общей гармонии, вызывая испуг и беспокойство ребенка, подобно неожиданно раздавшемуся звуку выстрела. Воздействие смеха оказывается столь сильным, что отец чувствует: малыша надо успокоить. Он прижимает Джоя к себе, и, восстановленное благодаря тесному контакту душевное равновесие, помогает малышу «почувствовать себя лучше» и продолжить следить за общей мелодией разговора.

Взрослые в этой ситуации поместили бы смех женщины в целостный контекст общения, в общую историю. В контексте женский смех вполне адекватен, а то, как он резок, не имеет большого значения, это – деталь. Только для Джоя, пребывающего в «неразбавленном» настоящем, этот смех оказывается чем-то особенным.

Физический контакт с отцом, матерью или другим близким человеком создает у Джоя особое ощущение пространства, отличное от «там вдалеке». Это привилегированное пространство подчиняется законам эмоциональной связи. Здесь между двумя людьми регулируется не расстояние, направление или позиция, но защищенность, поддержка и близость.

Точно также младенец может особым образом ощущать время, когда он находится в близком контакте с мамой или папой. В ситуации, «диалога без слов» утром этого же дня внимание младенца было так сильно поглощено взаимодействием с матерью, что до того момента, пока он не отвлекся, для Джоя продолжался лишь один долгий настоящий момент. «В гостях» структура субъективного времени Джоя другая. Здесь нет активного взаимодействия с отцом, которое бы целиком приковало к себе внимание малыша. Он может позволить своему вниманию свободно блуждать то там, то здесь. Поэтому и время кажется ему более дробным, разнонаправленным и менее последовательным. Тогда как в ситуации «диалога без слов» сам контакт организует психическую активность Джоя, длительный отрезок его опыта получает связанность, направленность и упорядоченность. Родители, предлагая ребенку захватывающее взаимодействие, помогают ему организовать разнородные переживания в осмысленную последовательность.

III. Мир внутренней жизни: Джою двенадцать месяцев

В двенадцать месяцев Джой совершает два тесно связанных друг с другом великих открытия. Он обнаруживает, что обладает личным «внутренним миром» – внутренними картинами, которые невидимы до тех пор, пока он не захочет выразить их. Второе открытие заключается в том, что внутреннюю картину своего мира он может с кем-нибудь разделить. Оба этих открытия – фундаментальные скачки в развитии Джоя. Как только малыш совершает их, определяется его представления о мире людей на всю дальнейшую жизнь.

Мир внутренней жизни заключает в себе намерения, желания, чувства, внимание, мысли, воспоминания, – все, что происходит во внутренней жизни невидимо для других.

Это личный «ландшафт» уникальной внутренней действительности человека. И этот внутренний мир можно сделать доступным и видимым для других – не в точном соответствии, но все же так, чтобы двое людей могли иметь в виду одно и то же. Если это происходит, рождается общий, интерсубъективный[4] внутренний мир. Мысли одного могут быть полностью заняты тем, что происходит во внутреннем мире другого человека. И тогда один человек может сказать другому: «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю…», или: «Я чувствую, что ты чувствуешь, что я чувствую…». Это звучит замысловато, на самом деле это обычная канва близких отношений между людьми.

Как только ребенок начинает читать в человеческом сердце и душе, главным социальным событием его жизни навсегда становится взаимодействие мотивов, чувств, желаний и намерений, – всех этих скрытых источников внутренней жизни.

Откуда мы знаем, что Джой совершил этот огромный скачок в развитии к концу первого года жизни? Свидетельства тому очевидны. Смотрите, Джой замечает в другом углу комнаты игрушку, которая заинтересовала его. Он поворачивается к маме и мысленно просит ее о помощи. Если она в этот момент занята, то, начиная с девятимесячного возраста, Джой вытягивает руку и показывает на игрушку указательным пальцем. Он не просто указывает, малыш смотрит на свою руку, направленную на игрушку, потом переводит взгляд на лицо матери, затем снова на игрушку – и так до тех пор, пока она не повернет голову, чтобы увидеть игрушку.

Сейчас наиболее важное «действие» для Джоя – привлечение внимание матери. Внимание – это субъективное психическое состояние, внутренний ландшафт. Оно также сопровождается определенным поведением: поворотом головы и переводом взгляда в конкретном направлении, – все это достаточно четко отражает то, что происходит внутри. Джой теперь внимателен не только к внешним действиям – поведению и событиям, доступным его восприятию (таким как жесты, выражение лица, звук голоса, прикосновение), – но все больше к внутренним процессам, скрывающимся за внешним поведением.

Интерес Джоя к скрытым объектам, появляющийся в это время, связан с открытием внутренних психических событий. До сих пор он не искал предметов после того, как они исчезали из вида. Ребенок вел себя так, как будто предмет, который он не может видеть, перестает существовать. Теперь, если игрушка спрятана, Джой начинает ее искать. Ее нет в поле зрения, но она есть в голове малыша. Теперь предметы могут существовать в представлении ребенка. Отчасти это связано с тем, что память Джоя уже достаточно развита. Он может вспоминать вещи и события, которые в данный момент отсутствуют. Он может вызывать их из памяти и оживлять перед своим мысленным взором, как образы и воображаемые ландшафты. В этот период Джой приходит в восторг от игр, в которых кто-то или что-то прячется, ведь тогда надо вспоминать или представлять то, что скрыто от взгляда. Любимая игра в этом возрасте – «найди меня» в самых различных вариантах.

Частью внутренней действительности ребенка становятся намерения. В последние месяцы Джой начинает поступать так, как будто знает, что у него есть намерения и что он может выразить их несколькими способами. Он также знает, что и у другого человека могут быть намерения, такие же, как у него, или другие. Если мама держит в руках печенье, а Джой его хочет, он уже знает, как ему выразить свое желание. Он протягивает руку и направляет ладонь к печенью. Он переводит взгляд с печенья на лицо матери и обратно, открывает – закрывает ладошку и подает голос. Если это не срабатывает, он будет искать другие способы сообщить матери, что он хочет, пока она не поймет его. Он может тянуть ее за юбку, повышать голос, издавать звуки с настойчивой интонацией, одновременно продолжая смотреть на печенье. Он хочет, чтобы она прочитала его мысли (она же в этом примере не проявляет сообразительности), и пробует разными способами выразить свое желание, ведь мама сможет отозваться лишь в том случае, если он привлечет ее внимание к себе и своим мыслям.

Содержанием скрытого внутреннего ландшафта могут быть чувства. Когда Джой в первый раз видит что-то необычное (например, клоуна, начинающего плакать), он может испытать страх и зачарованность одновременно. Он может не знать, какое из чувств ему предпочесть. В интервале между девятью и двенадцатью месяцами в этой ситуации ребенок начинает смотреть на лицо матери, чтобы увидеть, как она относится к этому событию. Надо ли бояться? Можно ли с любопытством приблизиться к новому предмету? У мамы спокойное и радостное лицо, и Джой с улыбкой подходит к нему. Если в ее лице мальчик прочтет настороженность или тревогу, он в испуге отвернется и даже расплачется. Теперь для регуляции своего эмоционального состояния ребенок оценивает внутреннее состояние матери и «считывает» ее чувства. Так бывает, когда малыш, который споткнулся и упал, не сильно ударившись, больше удивлен, чем переживает ушиб, и сначала смотрит на лицо матери, чтобы по ее реакции понять: плакать ему или улыбаться.

Джой открыл для себя то, что философы называют теорией отдельных сознаний: он и его родители обладают различными мысленными мирами, которыми, однако, могут и делиться друг с другом. Открытие интерсубъективности составляет громадный шаг в его развитии. Отныне и, по-видимому, до конца жизни он будет интерпретировать человеческие действия, (по крайней мере, частично), исходя из внутренних состояний, которые стоят за действиями. Он будет внимательно следить за соответствием душевных ландшафтов – своего собственного и другого человека. Допустим, малышка этого возраста сталкивается с новым игрушечным грузовиком, и он ей очень нравится. Она оглянется на маму, чтобы посмотреть, разделяет ли та ее бурный восторг от потрясающей новой игрушки. Предположим, что мама хочет, чтобы дочка играла с игрушками, более подходящими для девочек, а не с «мальчиковым» грузовиком. Тогда девочка научится тому, что мама разделяет ее энтузиазм только в отношении игрушек определенного рода. Конечно, мама, как современная женщина, никогда не скажет «нет!» или что-нибудь резко неодобрительное, когда речь зайдет о машинках. Она будет действовать гораздо тоньше. Девочка просто почувствует, что ее восторг не вполне уместен (если мать ответит на ее радостный взгляд без особого энтузиазма) или даже совсем не уместен (если мать прореагирует отрицательно или не ответит вовсе). Такие разделенные и неразделенные внутренние состояния – мощные средства управления поведением другого человека. Это характерно для любых взаимоотношений. Мужья и жены постоянно спорят, даже ссорятся по поводу того, какими душевными состояниями надо делиться друг с другом, а какие должны оставаться личной собственностью.

Возможность настраиваться друг на друга по внутреннему состоянию увеличивает риск ошибочных толкований и взаимного непонимания, а также тяжесть последствий. Например, двухлетние дети чрезвычайно любопытны и любят все исследовать. Сидя на коленях у взрослого, они начинают энергично ощупывать его лицо, иногда залезая пальцем в рот, нос или даже глаза. Если взрослый воспримет это исследование как физическое насилие или агрессию, он отреагирует раздражением, а малышу припишет враждебность. Часто это заканчивается упреком или даже шлепком, то есть отвержением, хотя малыш делает лишь то, что положено делать в его возрасте. В результате – серьезное непонимание мотивов поведения друг друга.

Малыш часто теряется, когда состояние взрослого не соответствует его внутреннему состоянию. Ребенок одновременно взволнован, растерян, обижен, расстроен или даже испуган, если его упрекают или отвергают. В этой ситуации он, скорее всего, попробует повторить исследование, чтобы прояснить свои сомнения и получить другую реакцию. На этот раз в действиях ребенка появляется напористость, нацеленность, и взрослый считает, что его первоначальное (ошибочное) понимание ситуации подтвердилось: ребенок действительно ведет себя агрессивно.

Повторяясь, ошибочная интерпретация взрослого закрепляется и становится принятой оценкой поведения ребенка. Исследовательские действия малыша, направленные на родителей, вполне могут приобрести оттенок агрессии, которой первоначально в них не было. Возможно, малыш и сам начнет видеть себя агрессивным или даже враждебным. Реальность другого человека становится его собственной. Следствием ошибок при установлении интерсубъективности может стать искажение восприятия на долгое время или даже на всю жизнь.

В этот период жизни Джой начинает лучше различать людей. Люди выглядят не одинаково, звучат по-разному, и, что не менее важно, они заставляют его по-разному себя чувствовать. Есть мир незнакомых людей, вызывающих в нем настороженность. Есть другой мир – знакомые люди. И есть совершенно особый мир самого близкого малышу человека, который заботится о нем с рождения, – для Джоя это мама. Многие считают, что мать для младенца важнее всего непосредственно после рождения, что именно тогда он связан с ней совершенно особыми отношениями. Что касается удовлетворения физических потребностей ребенка, то это так. Но эмоциональная значимость матери для внутреннего мира Джоя в последние месяцы лишь возрастает. Теперь он чувствует, как она ему нужна. Его привязанность к ней не обязательно стала сильнее, но она сделалась более очевидной для него. Если раньше мама была нужна, прежде всего, для того чтобы удовлетворять чувство голода, то теперь главное для ребенка – эмоциональная регуляция, чувство безопасности и надежности, создаваемое ее присутствием. Теперь, когда она выходит из комнаты, он начинает плакать, пытаясь удержать ее или вернуть назад. Когда мамы нет, малыш чувствует себя несчастным, (иногда недолго, но порой и длительное время). Даже если ее нет рядом, мать остается частью личного ландшафта ребенка. А когда она рядом, огромное значение для него приобретает то, что она чувствует, эмоциональный резонанс, ее субъективное психическое состояние. Теперь Джой реально переживает свою привязанность и приспосабливается к этой зависимости, пользуясь новыми способами и стратегиями поведения. Если бы его мама в это время вышла на работу, такая привязанность возникла бы к тому человеку, который стал бы заботится о нем.

Джой начал ходить! Эта потрясающая новая способность также помогает укрепить произошедшие в его мировосприятии изменения. Расширяется пространство для новых намерений, желаний, целей и чувств. Передвигаясь в пространстве, Джой начинает видеть одну и ту же вещь с разных точек зрения. Например, он видит стул спереди. Если он пройдет вправо, он увидит его сбоку, если подползет под него – то снизу, если наклонит его к себе – то сверху. Смена пространственной перспективы является важной предпосылкой способности представлять внутреннюю картину другого человека в сравнении со своей. Умение смещать с помощью передвижения в пространстве точку восприятия поможет Джою в будущем научиться менять внутреннюю перспективу, психологическую точку зрения, ставить себя на место другого.

В двенадцать месяцев Джой вступил в новый мир, центр тяжести которого переместился от внешних событий, протекающих здесь и сейчас, к скрытым внутренним событиям, охватывающим прошлое, настоящее и будущее. В следующих двух главах будет описана жизнь Джоя в мире внутренней жизни и возникающая более тонкая эмоциональная привязанность к матери, которая проявится в двух различных событиях, произошедших в одно и то же утро: при посещении вокзала и чуть позже дома, где он найдет потерянную игрушку.

Глава 7. Плавание: утро, 10:30

Джой вместе с мамой зашли в огромный зал ожидания железнодорожного вокзала. Через некоторое время он решил отойти от мамы, встретил маленькую девочку, потерял из виду маму, испугался, а затем снова нашел ее. Мама берет его на руки и успокаивает.

Мы находимся в огромном незнакомом пространстве. Единственный знакомый островок – это мама. Я знаю ее во всех деталях, но мне хочется посмотреть, что находится вокруг нас. Поэтому я совершаю круги вдоль ее дальних границ. Я не глядя сохраняю контакт с ней, пользуясь прикосновением, запахом, памятью. Я двигаюсь по ее контурам, чтобы из разных точек выглянуть наружу. Внешнее мягко зовет меня вдаль, прочь от нее. Но я медлю у ее берегов, чтобы составить внутреннюю карту, в которой она будет безопасным местом в самом центре пространства. Внешнее все сильнее притягивает меня.

Теперь я готов оборвать контакт с ней. Я делаю шаг в свободное пространство. Сначала у меня перехватывает дыхание. Я плыву, свободно покачиваясь. Затем дыхание возвращается ко мне. Перед тем как двинуться дальше, я оглядываюсь на маму через разделяющий нас пролив и медленно отправляюсь в путь. Но я веду свою лодку, ориентируясь на мамино присутствие. Когда я оглядываюсь через разделяющее нас пространство, она становится путеводной звездой, указывающей путь. Даже когда я не смотрю на нее, меня достигают изогнутые силовые линии ее поля, расплывающиеся в пространстве. Я двигаюсь вдоль линий ее притяжения.

Теперь я уже вышел в море и плыву вдоль побережья. Я осуществляю повороты и броски вперед. Я рассчитываю силы, делая остановки. Я сам отдаю себе команду начать движение вперед. Я плыву, подчинив себе свои движения. Затем я теряю над ними контроль, и они несут меня сами по себе. То я управляю своими движениями, то они управляют мною. Но всегда, когда я двигаюсь, светящаяся звезда и невидимые силовые линии придают мне чувство надежности в странствиях. Я приближаюсь к людям и огибаю их. Подобно моей маме, они искривляют пространство, но в другом направлении. Они окружены невидимыми силовыми линиями отталкивания, которые держат меня на расстоянии и направляют меня в обход. Я проскальзываю мимо, не приближаясь к ним. Теперь я вижу нечто иное. Другая малышка так же, как и я, путешествует по этому большому пространству. Она похожа на меня, в ней есть та особая жизненность, которую ощущаю и я. Но она совсем не искривляет пространство, я не чувствую отталкивания. Я могу подойти к ней совсем близко, исследовать и потрогать ее. Внезапно кто-то подхватывает ее и уносит прочь. Теперь я потерялся. Я не могу найти мамину звезду, ее силовые линии стали совсем слабыми. Пространство все увеличивается и увеличивается. Оно становится безграничным. Ничто больше не держит меня. Я растворяюсь, как растворяется в океане крупинка соли. Я в панике.

Я зову ее. Она где-то недалеко, но я не вижу ее. Я смутно чувствую ее притяжение, но не могу добраться до нее. Я снова кричу, стремясь наугад дотянуться до одной из ее невидимых силовых линий. Мой крик достигает ее. Я слышу и чувствую ее ответный зов — это буксир, притягивающий меня к маме, он подобен удару молота о глыбу прозрачного льда. Как удар оставляет кружево трещин и их белые кривые линии вносят новую структуру в пространство, точно так же ее голос создает новый порядок в моем мире. Я двигаюсь вдоль линий ее голоса, как по карте. Теперь я могу найти путь назад, к тому месту, где раздался удар молота, найти путь к маме.

Я снова с ней, снова в безопасности, и моя паника утихает, я чувствую это кожей груди и шеи. Спокойствие начинает разливаться по поверхности тела и проникает внутрь. Успокаиваясь, я снова нахожу себя. Притяжение ее присутствия «собирает» меня из открытого пространства. Чувствуя линии ее прикосновения, я вновь нахожу свои границы и обретаю свою отдельность.

Я ощущаю, как покой наполняет меня. Постепенно я заново начинаю осознавать окружающие нас огромные пространства. И я слышу, как они снова зовут меня вдаль.

Младенец ощущает себя физически и психологически связанным с матерью. Этот наиболее очевидный и необходимый элемент совместной жизни ребенка и родителей особенно отчетливо становится виден, когда малыш начинает ходить. Джой только месяц как научился ходить, он может отходить от матери, пока еще не очень уверенно, и возвращаться к ней. То, что притягивает его к матери и удерживает рядом, мы будем называть системой привязанности. Ей противостоит любопытство Джоя, направленное на окружающий мир, его желание углубиться в мир и исследовать его. Назовем его системой исследования.

Джой находится под влиянием обеих систем, которые часто конкурируют друг с другом. Когда он уходит слишком далеко от матери или оказывается в незнакомом месте, как на вокзале, активизируется система привязанности, и он возвращается к матери. Находясь рядом, он чувствует себя более уверенно, его система привязанности «усыпляется». Теперь он открыт стимулам, поступающим извне и влекущим его в мир. Как только система исследования активизируется, он отправляется в короткую исследовательскую экспедицию. Она будет длиться до тех пор, пока по какой-либо причине (например, Потому что он отошел слишком далеко) вновь не включится система привязанности, которая перекроет влияние системы исследования, и тогда он вернется назад.

Обе эти тенденции чрезвычайно важны для Джоя. Он нуждается в чем-то, что влекло бы его в мир. Без импульсов со стороны собственного любопытства, без потребности исследовать новое он никогда не отошел бы от матери и ничему бы не научился. Но ему необходимо и другое – возможность найти мать, подойти и прильнуть к ней. Без этого он был бы практически не защищен от внешних опасностей, у него не было бы ни способа найтись, когда он потеряется, ни «защищенной гавани» с ее чувством безопасности. Учитывая все это, вернемся к нашей истории.

Джой обнаруживает себя в «огромном незнакомом пространстве», где мама – это «единственный знакомый островок». Все вокруг абсолютно новое. У Джоя нет предыстории этого события, поэтому сразу же включается система привязанности. Его мать, ее присутствие обретают для Джоя большее значение, чем обычно. У ребенка нет никакой мысленной карты, которая помогала бы ему сориентироваться в этом огромном и незнакомом месте, где он пытается определиться.

Дома годовалый Джой хорошо знает, где что находится, – где гостиная, где спальня, где ванная. Он знает, что его ждет в этих местах. В знакомой обстановке его система привязанности «отдыхает». Но в зале ожидания единственным знакомым элементом становится мать. Оглядываясь по сторонам, он продолжает сохранять тесный физический контакт с ней. Он начинает медленно кружить вокруг, прижимаясь к ее коленям головой. Затем, обхватив одной рукой ее ноги, как будто мама – это майское дерево[5], он обходит ее: «я совершаю круг вдоль ее дальних границ». Я двигаюсь по ее контурам, чтобы из разных точек выглянуть наружу».

Этим действием он достигает двух целей: обретает уверенность, чтобы отойти от нее, и строит эмоционально-пространственную карту, которая позволит ему отправиться в путь. Мать для него – эмоционально-географический центр карты, единственная точка отсчета, его «безопасное место», по ней Джой ориентируется в дистанции в соответствии со своими чувствами безопасности и страха.

Джой немного потоптался возле мамы, потребность в привязанности у него начала ослабевать. Постепенно победу одерживают любопытство и желание исследовать. Они все перевешивают, и он отваживается совершить первый пробный шаг, абсолютно самостоятельно, без матери. Первый шаг в новом окружении всегда рискован, но при этом захватывает. Джой прерывает физический контакт с матерью, где прикосновение – фундамент привязанности. Первая реакция ребенка от «свободного пространства». – ошеломленность. Он теряет ориентацию: дыхание меняется, и малыш едва удерживает равновесие. Часто возникает впечатление, будто маленькие дети шокированы последствиями предпринятых ими шагов. Оглянувшись назад, на мать, Джой восстановил душевное равновесие и теперь может продолжать двигаться дальше.

Путешествуя по залу ожидания, Джой держит в голове местонахождение матери. Он часто оглядывается, чтобы убедиться, что она на месте. Оглядываясь на нее, он определяет, как изменилось расстояние между ними, его положение в пространстве. По мере удаления Джой ощущает также и изменение эмоционального расстояния. Вспомните ваше собственное детство и какую-нибудь игру, в которой есть «безопасное место», (например, салочки с «домиками»). Вы отходили от «домика» на шаг или два и звали ребенка, который «водил» и должен был поймать или осалить вас, прежде чем вы успеете добежать до домика. С каждым шагом от «домика» нарастало возбуждение и увеличивалось эмоциональное расстояние. Для Джоя в зале ожидания мать подобна огромному магниту, и эмоциональное расстояние определяется не метрами и не временем, которое потребуется, чтобы добраться до нее, а самим присутствием этой «звезды, по которой он сверяет свой курс». Как будто безопасное пространство концентрируется вокруг нее и по мере удаления ослабевает.

Когда Джой отходит от мамы на несколько метров, но еще видит ее рядом и ощущает ее присутствие, он чувствует себя достаточно уверенно для того, чтобы сосредоточить внимание на своих движениях. Он только научился ходить, и ходьба пока остается увлекательным и захватывающим приключением, требующим сосредоточенности и сознательных усилий. Управляя новыми волнующими движениями, он должен ощущать свое мастерство и изобретательность: «Я осуществляю повороты и броски вперед. Я рассчитываю силы, делая остановки. Я сам отдаю себе команду начать движение вперед». Но этот процесс остается пока рискованным и ненадежным. Джой еще неопытный командующий. Его движения временами ускользают из-под контроля: «Я плыву, подчинив себе свои движения, затем … они несут меня сами по себе». То он управляет своими движениями, то они управляют им. Джой как бы играет в американские горки сам с собой.

Описывая по залу ожидания окружность вокруг мамы и не выпуская ее из поля зрения, Джой встречается с незнакомыми людьми. Начиная примерно с восьмимесячного возраста, ребенок реагирует на чужих людей негативно. Когда он находится рядом с ними, и в особенности, когда они приближаются к нему, он прекращает свои занятия и внимательно рассматривает незнакомого человека, при этом настораживаясь и проверяя, находится ли поблизости мама и все ли в порядке. Незнакомец, подошедший слишком близко, вызывает у него испуг. Начиная с восьми месяцев, он делит мир на два четко отделенных друг от друга лагеря: близких и посторонних.

В двенадцать месяцев, здесь, на вокзале, Джой демонстрирует новый вид реакции на чужого. Теперь, когда он передвигается сам, близкие и чужие создают вокруг себя эмоциональное пространство различного качества. Близкие люди, подобно матери, распространяют психологическое поле притяжения – «искривляют пространство». Незнакомые люди создают психологическое поле отталкивания, которое удерживает его на расстоянии, так что он проскальзывает мимо них, не касаясь и не приближаясь к ним.

Маленькая девочка – нечто совсем иное. Она не знакома Джою, но все же не является чужой. Начиная примерно с трехмесячного возраста, Джой способен легко отличать малышей от взрослых или даже от старших детей. Мы не знаем точно, как младенцы это делают, но похоже, что эта способность основывается на различии в пропорциях головы и туловища взрослых и детей. Чем младше ребенок, тем больше у него, в сравнении с общими размерами тела, голова и лоб, тем больше глаза, и тем меньше нос и подбородок. Малыши отличные эксперты, они умеют различать маленьких мальчиков и девочек не хуже, а иногда и лучше, чем взрослые. Похоже, что дети разных полов обладают слегка различными чертами лица. Эксперименты по зрительному различению показывают, что младенцы чувствительны к этим различиям.

Примерно с трехмесячного возраста малыши проявляют живейший интерес ко всем детям, признавая в них «своих». Поэтому маленькая девочка, которую видит Джой, не пугает его. В восемь месяцев незнакомые дети не вызывают обычной реакции на чужого. (Можно предположить, что она возникла у младенцев для защиты от незнакомых взрослых, которые могут навредить им; незнакомые малыши не представляют такой угрозы.) В двенадцать месяцев Джой может не только спокойно приближаться к детям («она совсем не искривляет пространства, я не чувствую отталкивания»), но и испытывает особое любопытство и интерес к ним. Джой может подойти прямо к девочке и потрогать ее, прикоснуться к ее лицу, пользуясь своей изначальной свободой общения. Именно поэтому мама девочки подхватывает ее и уносит: ведь она не знает, что может прийти Джою в голову.

Удаляясь от матери, Джой был поглощен маленькой девочкой. Когда он оглядывается, чтобы понять, где мама, не видит ее, не знает, где ее искать, он действительно «теряется». Если у него нет возможности видеть свою путеводную звезду, ощущать ее силовые линии, он «потерян» и «разлучен» с ней. Разлука с матерью (даже на несколько мгновений) – наиболее мучительное переживание для годовалого ребенка. В эти моменты становится понятным, до какой степени благополучие и нормальное самочувствие малыша зависят от поддерживающего его присутствия матери или заменяющего ее человека. Мама – своеобразный «психологический кислород», без которого ребёнок уже через несколько секунд начинает испытывать панику. Частью этого страха разлуки является, по всей вероятности, чувство потери границ, незащищенности, исчезновения в одинокой и пустой бесконечности. Именно поэтому Джой ощущает, как «пространство все увеличивается и увеличивается». «Оно становится безграничным. Ничто не держит меня. Я растворяюсь в пространстве, как растворяется в океане крупинка соли».

Такого рода чувства потерянности сопутствуют и взрослой жизни. Многие психиатры рассматривают страх открытого пространства (агорафобию) и приступы паники у взрослых как переживание острого страха разлуки во взрослом возрасте. Кто не впадет в панику, оказавшись в открытом океане, когда лодку относит все дальше от берега. Без специальной физической и психологической подготовки вы будете чувствовать себя так, словно оказались в космосе. Даже в повседневной жизни угроза разлуки с наиболее значимым для нас человеком (мужем, женой, отцом или матерью) вызывает похожий, хотя и менее выраженный эффект. Страх разлуки присущ всем нам и, предположительно, не слишком сильно изменяется от двенадцатимесячного возраста до самой смерти. Разумеется, мы учимся справляться с этим чувством, организуем свою жизнь так, чтобы значимые разлуки несли меньший потенциал угрозы. Но все равно эти чувства сопровождают нас.

Паникуя из-за разлуки с матерью, Джой зовет ее, кричит, этот крик подобен спасательному канату в ослепляющем шторме. Он надеется, что, где бы ни была мама, она сумеет услышать, «поймать» его крик. Поэтому ее ответный отклик подобен «буксиру, притягивающему к ней». Как только Джой услышал голос матери, он перестает паниковать, определяет свои пространственные координаты относительно ее голоса и ее присутствия. Сориентировавшись в пространстве, ребенок возвращается к матери.

Мама уже бежит навстречу ему, она не выпускала его из виду все это время и спешит к сыну, как только увидела, что он расстроен. Это она была потеряна для Джоя, но не он для нее. Она подхватывает малыша на руки и прижимает к груди, одной рукой он обнимает ее за шею. Он продолжает плакать, постепенно затихая и успокаиваясь. Магия привязанности в наибольшей степени заключена в прикосновении. Она проникает сквозь кожу. А все приматы – низшие и высшие, обезьяны и люди, – устанавливая и поддерживая привязанность, демонстрируют «грудной контакт», или «позу объятия», (грудь прижата к груди, голова на плече и шее партнера). Как только Джой ощущает такой контакт, «спокойствие начинает разливаться по телу и проникает внутрь».

Оказавшись в объятиях матери, Джой не просто успокаивается. «Притяжение ее присутствия «собирает» его из открытого пространства» и помогает восстановить целостность, распавшуюся, когда он почувствовал себя «растворённым» в пространстве. Он не только приходит в себя и восстанавливается, но фактически «заново обретает свою отдельность».

Постепенно возбужденная система привязанности Джоя начинает успокаиваться. Инициативу вновь захватывает система исследования, появляется любопытство. Несмотря на все опасности дальнего плавания, Джой очень скоро будет готов вновь отправиться в путь.

Глава 8. Разделенное чувство: утро, 11:50

Джой с мамой вернулись домой. Они ищут кролика, любимую игрушку Джоя. Джой находит ее под одеялом. Он возбужденно размахивает игрушкой перед собой, бурно радуется и смотрит на мать. Лицо мальчика расцветает от восторга. Глаза широко раскрыты, рот расплывается в радостной улыбке: он демонстрирует маме свою находку и, что для него даже важнее, свои чувства. После того как мама увидела его лицо, выражение восторга плавно исчезает. Мама говорит:

«ДааААаа!» сначала с повышающейся, а затем с ниспадающей интонацией. Джой выглядит довольным и продолжает играть сам.

Я нашел его! Вот он!

Внутри меня поднимается волна восторга. Она прибывает, венчаясь белым гребнем, клонится вперед, заворачивается и рассыпается нежно звучащей пеной.

Когда волна проходит, пена скользит назад и растворяется в окружающих тихих водах. Чувствует ли и она эту волну?

Да!

Она отзывается, как эхо, на подъем и спад волны во мне. Вместе с эхом я поднимаюсь и снова опускаюсь. Оно проникает в меня, и я чувствую, что мой восторг есть и в ней. Теперь он принадлежит нам обоим.

Этот момент общения Джоя и матери кажется слишком простым, обычным и быстротечным, чтобы успело произойти что-то важное. Но именно в это время открываются ворота в мир интерсубъективности. И вот почему.

Несколько последних месяцев мама Джоя интуитивно чувствует, сама того не осознавая, что Джой открыл для себя принцип интерсубъективности: узнал, что у него есть намерения и чувства и что другие могут не только узнать их, но также и разделить с ним его чувства. Он также начинает понимать, что другие могут не знать о происходящем внутри него или чувствовать, что что-то происходит, но не ухватить смысла.

Сначала Джой испытывает восторг от того, что нашел спрятанную игрушку. Его восторг – внутреннее переживание, которое он оказывается способен разделить со своей матерью. Это чувство и есть «тема» этих мгновений, поэтому давайте остановимся на нем подробней. Восторг Джоя возникает одновременно в двух различных «местах» – видимом и невидимом. Видимые события разыгрываются на лице Джоя, в его глазах. Он пытается показать маме, что чувствует этот процесс.

Невидимые события – внутренние ощущения восторга внутри Джоя, где-то в теле и душе. Джой может определить это место не хуже и не лучше, чем мы, взрослые. Оно где-то «внутри». И то, что происходит «внутри», – это живое событие, которое разворачивается постепенно. Это не статичная картина, не абстрактная идея – мы имеем дело со множеством движущихся впечатлений, которые постоянно изменяются, как музыка или танец. Сначала Джой ощущает восторг нарастающей и вздымающейся волной, на которой образуется гребешок пены. В своей высшей точке она «клонится вперед, заворачивается и рассыпается нежно звучащей пеной». Убывая, его переживание как бы дробится на капли и исчезает.

Именно в виде такой внутренней эмоциональной оркестровки или хореографии человек испытывает чувства в любом возрасте, в этом взрослые и младенцы, по всей вероятности, не сильно отличаются друг от друга. Чувства разворачиваются во времени. У них свой сюжет. Они приходят, удерживаются на время, иногда лишь на долю секунды, а затем уходят. Чувства приходят и уходят неожиданно (как удивление, вызванное внезапным звуком), или же нарастают и спадают постепенно (как удовольствие). Максимум переживания интенсивности чувства может представлять собой пик (например, понимание смысла шутки), или длинное плоское плато (как, например, сдерживаемая «холодная» злость). Чувства могут быть яркими, выразительными или приглушенными. Переживание чувства, словно музыка, имеет свою мелодию и динамику во времени. Taк и восторг Джоя разыгрывается перед ним на его внутренней сцене.

Мать Джоя может заметить этот внутренний спектакль, взглянув на его лицо, наиболее приспособленное для проявления чувств. Несколько десятков различных лицевых мышц выражают многообразие чувств и их оттенков. Это так же верно для Джоя в его двенадцать месяцев, как и для нас, взрослых. Лицо служит экраном, на котором, как в театре теней, разыгрывается пьеса, скрытая внутри человеческого существа. Одни и те же «силы» одновременно управляют движениями мышц лица и «танцем» внутренних субъективных ощущений.

По мере того как восторг Джоя нарастает, синхронно с подъемом волны чувств, все шире и шире раскрываются его рот и глаза. Дыхание также включается в этот поток. После того как внутреннее чувство достигает пика, оно начинает спадать, Джой выдыхает, лицо и глаза успокаиваются. Когда наплыв чувств спадает, он напрягает голосовые связки, тормозя выдыхаемый воздух и регулируя выражение лица в соответствии со скоростью ослабления переживания. Поток воздуха, встречая препятствие, образует приятный звук, который Джой воспринимает как «нежно звучащую пену» рассыпающегося гребня волны. Появление, нарастание, ослабление и исчезновение восторженного выражения на лице Джоя по своей длительности и форме в точности соответствует подъему и спаду внутреннего переживания.

Джой ощущает все это довольно смутно. Он понимает, что мама может воспринять его чувство и что его лицо дает ей возможность «считать» его состояние. И он очень хочет, чтобы мама это сделала. Вероятно, его желание состоит в том, чтобы сообщить ей об испытываемом чувстве как о чем-то самостоятельном, возникающем в глубине него и стремящемся к матери.

Теперь мы переходим к самому удивительному: мама Джоя видит, что лицо ребенка расцветает от восторга. Она понимает и причину: нашлась потерянная игрушка. Как и все мамы, она хочет разделить с малышом его восторг, показать ему, что она знает, какие чувства он испытывал и что переживает в данный момент. Как она может это сделать?

Сказать, например: «О Джой, я знаю, что ты испытывал восторг. И я знаю, что это за переживание». Джой может понять некоторые из этих слов, он пока еще не сможет понять выраженную ими мысль. Что еще она могла бы сделать? Может быть, повторить его реакцию. Имитируя реакцию, она могла бы попытаться показать, что понимает его чувства. Но это также не сработало бы. Он мог бы подумать: «Хорошо, ты знаешь, как сделать то, что я сделал, ведь ты точно скопировала мои действия. Но могу ли я быть уверен в том, что ты действительно знаешь, что, я чувствовал, когда делал это? Как мне понять, что ты не зеркало? Как мне понять, что у тебя вообще есть внутренний мир? Откуда мне знать, чувствуешь ли ты на самом деле, есть ли у тебя чувства, подобные моим?» Так что же делать маме?

Она говорит «ДааААаа!» и интонацией имитирует движение внутреннего чувства Джоя, его поднимающуюся и спадающую волну. Кроме того, она тщательно воспроизводит длительность и временной рисунок фаз нарастания и спада. Подъем высоты тона в первой части ее «ДааАА..» длится ровно столько же времени, как и расцвет чувств на лице Джоя. Аналогично, и снижение тона во второй части продолжается столько же времени, сколько требуется лицу для возвращения к состоянию покоя. Избегая буквального копирования, она интуитивно совершает ту весьма избирательную имитацию, которая получила название подстройки. Она выбрала те части внешней реакции Джоя, которые лучше всего отражают его внутреннее переживание, – а именно рисунок подъема и спада и длительность каждой фазы, – и перевела их из одной модальности в другую. Выражение лица она заменила голосом, изменение выражения лица передала изменением интонации. Поскольку она отзывается на внутреннее переживание Джоя, но не копирует его внешнюю реакцию, ее уже не спутаешь с зеркалом. Только человек, знающий, что почувствовал Джой, может ответить «ДааААаа!» аналогично переживанию малыша, но не копируя его. Ребенок понимает, что его послание дошло и внутренне отвечает на это «Да!» Такое соответствие достигается бессознательно, выступая особым проявлением эмпатии. Большинство из нас делает это интуитивно. Если же родитель по каким-либо причинам не может этого сделать или сдерживается, его ребенок будет ощущать себя с ним, – а возможно, впоследствии и в мире вообще, – психологически более одиноким.

Позволяя ее «ДааААаа!» проникнуть в себя («Вместе с эхом я поднимаюсь и снова опускаюсь»), чтобы посмотреть, соответствует ли оно только что испытанному внутреннему переживанию, Джой понимает, что мама разделяет его чувство. Он знает, что ее звуковой ответ соответствует его чувству, ведь он уже может переводить ощущения из одной модальности в другую (гл. 3). Малыш понимает, что поднимающаяся, а затем опадающая волна интонации – это голосовое выражение переживаемого им. Таким образом, он чувствует адекватность ответа матери.

Важность этого момента в том, что Джой и его мама разделили чувство друг с другом. Взрослому может показаться, что это очень просто, однако для Джоя это большой шаг вперед. Он начинает понимать, что он не единственный на земле человек, когда-либо испытывавший это чувство. Как ему определить, какими из своих переживаний можно поделиться с другими людьми, а какие стоит оставить при себе или даже хранить в строгой тайне? Какие из переживаний будут поняты другими, а какие – нет? Последствия такого рода событий огромны. Переживание чувства общности создает основу для измерения психической близости. Могут и должны ли другие люди показывать свой внутренний мир и делить его с вами? Возможная глубина интимности, на которой Джой впоследствии будет чувствовать себя комфортно, закладывается здесь.

Джой и его мать заняты тем, что устанавливают границы вселенной чувств, которыми можно делиться. Они только что вместе установили, что взрыв восторга – это внутреннее событие, которое они могут разделить: «Теперь он (восторг) принадлежит нам обоим». А как насчет других чувств: грусти, гнева, гордости, энтузиазма, страха, сомнения, стыда, радости, любви, желания, боли, скуки? В жизнь Джоя они еще войдут, переживание этих и многих других эмоциональных состояний ждет его впереди. Сможет ли мама разделить их с ним или окажется неспособной (сознательно или бессознательно) дать этим чувствам стать полноправными членами вселенной, которую Джой впоследствии будет делить с другими?

Мать и отец Джоя, сообщая таким образом, какие из внутренних переживаний ребенка они могут разделить, а какие – нет, начинают формировать качества сына, о котором они мечтали. Но если родители существенно расходятся между собой в том, чего они ждут от ребенка, малыш вряд ли сможет соответствовать двум несовместимым ожиданиям. И тогда ему, возможно, придется провести большую часть жизни в попытках разрешить это противоречие внутри себя или отказаться от ожиданий одного из родителей, а значит, и от части самого себя.

IV. Мир слов: Джою двадцать месяцев

В возрасте примерно восемнадцати месяцев Джой начал совершать новый качественный скачок в развитии, глубоко изменивший его повседневный опыт: скачок в мир слов, символов и размышлений о самом себе. Сейчас, в двадцать месяцев, Джой находится примерно на середине пути. У одних детей он начинается раньше, у других позже. Разброс в пределах нормы довольно широк. До наступления этого определенного возраста записанная в человеческих генах способность к речи и использованию символов дремлет в ребенке. Мы пока еще не знаем, почему этот скачок происходит в тот или иной конкретный момент. Ребенок вдруг резко продвигается вперед в понимании речи, а чуть позже и сам начинает произносить слова. Подобно тому, как раскрывается бутон, развивается способность к речи, когда приходит ее время.

И не только речь неожиданно расцветает в этот период: в жизни малыша появляется целый сад новых способностей.

Они начинают расти в одно и то же время, но именно начало освоения речи традиционно характеризует переход от младенчества к детству (теперь я буду говорить о Джое не как о младенце, а как о ребенке). Все появляющиеся в этом возрасте способности связаны друг с другом. Дети начинают разыгрывать на внутренней сцене различные события – прошлые, настоящие или будущие. Они теперь могут представлять события до того, как они произойдут в действительности, воображать то, чего в действительности никогда не случится. Они начинают использовать знаки и символы для обозначения предметов, людей и даже самих себя.

Джой теперь может наблюдать, как кто-то осуществляет действие, которого он сам еще никогда не делал (например, набирает номер телефона или наливает в чашку молоко), а позднее и сымитировать это действие в первый раз в своей жизни. Для этого он должен составить модель действия и сохранить ее в памяти, затем использовать ее, чтобы сообщить себе, как следует, например, набирать номер или наливать молоко. Таким образом, он сохраняет, а затем воспроизводит события во внутреннем плане. Это называется отсроченным подражанием.

Комбинируя символически представленные события по-новому, Джой теперь может создавать желаемый сценарий событий, которые никогда не происходили и, возможно, никогда не произойдут, например, полет к дедушке на игрушечном самолетике. Благодаря воображению, он начинает символически разыгрывать свои желания и становится менее привязанным к реальности.

Поведение Джоя перед зеркалом – хороший пример его новой способности видеть себя со стороны. Если незаметно нарисовать губной помадой пятно на лбу Джоя, а потом поставить мальчика перед зеркалом, он без всяких колебаний укажет на свой настоящий лоб. До восемнадцати месяцев он указал бы на свое отражение в зеркале, но тогда он еще не понимал, что видит в зеркале отражение себя самого. Теперь это понимание у него есть.

Способность к речи превращается в это время из бутона в самый заметный цветок сада. Джой использует слова в качестве символов, обозначающих людей, действия и предметы («Мама идет кровать»). Появление в его речи местоимений («мне, меня, мой») и собственного имени («Джой») показывает: ребенок понял, что может обозначать словом даже самого себя.

Язык открывает Джою новые миры. Он понимает, что может осваивать и применять слова. Это открытие сродни ощущению, которое вы испытываете, когда понимаете, как ездить на велосипеде или плавать, или вести машину, или ходить. Возможно, по своей интенсивности оно равно всем этим ощущениям вместе взятым. Но у Джоя оно длится не одно мгновение, а тянется многие месяцы, постоянно набирая силу. Перед ним появляются новые перспективы, поскольку теперь он способен путешествовать в местах, немыслимых прежде – в прошлом, в будущем, а также там, куда можно попасть только по ступенькам соединенных друг с другом слов. Благодаря разговорам и диалогам, в большую часть новых мест он может отправиться вместе с другими людьми. Такое путешествие – новый и перспективный способ общения с другим человеком. Предоставляя Джою новые возможности свободы и независимости, язык снабжает его самым мощным средством для присоединения к другим и к культуре в целом.

Язык коренным образом изменяет мир Джоя, поскольку переструктурирует его. Он подразделяет доречевой опыт на отдельные резко очерченные категории, делит события во времени на прошлые, настоящие и будущие, расширяет сети ассоциативных связей. Он легко переступает пределы реальности. Язык стоит вне непосредственного переживания и отражает его в качестве чего-то отдельного, к чему можно обращаться снова и снова.

Но у языка есть и темные стороны, свои недостатки, особенно по сравнению с отлаженной доречевой системой, которой владеет Джой. Слова не могут достаточно хорошо справляться с целостными переживаниями. Язык идеально приспособлен для того, чтобы разделять вещи на разные понятия (большой, маленький), но весьма неуклюж в обозначении промежуточных ступеней и переходов между ними. Указывать на эти ступени помогают жесты: вы можете, например, сказать «вот такой большой» и показать руками, что имеется в виду. Язык медленный, действия же – выражение лица и жесты – осуществляются быстро. Язык может разделять мысль и испытываемую эмоцию. Он раскалывает богатые и сложные целостные переживания на относительно бедные отдельные составляющие. И, что еще более важно, некоторые несловесные переживания (например, взгляд в глаза другого человека в то время, как он смотрит в ваши глаза) вообще не могут быть отражены словами, в лучшем случае слова могут лишь напомнить о них. Поэтому, когда в жизнь Джоя входит язык, он создает пропасть между знакомым доречевым миром опыта и новым миром слов. Это вызывает замешательство, а временами становится мучительным. Впервые Джою приходится удерживать две различные версии одного и того же события. Отныне и навсегда его жизнь пойдет параллельно в двух планах. Простая целостность опыта разрушена. Как Джой проживает эту разделяющую сторону появления языка в его жизни, мы увидим в следующих главах. Отныне для Джоя вербальные и невербальные способы переживаний будут всегда существовать вместе.

Глава 9. «Топс: утро, 07:05

Джой просыпается и встает с кровати. Минуту он стоит и оглядывается вокруг, будто что-то обдумывая. Затем быстро топает в спальню родителей и залезает к ним в кровать. Он проскальзывает между ними под одеяло и зарывается поглубже. Родители уже проснулись. Через некоторое время отец говорит: «Где же мой маленький Топс?» Джой из-под одеяла отвечает: «Теп». Отец мягко поправляет: «Да, Топс». Джой пробует снова: «Топс». Отец смеется: «Ты же мой маленький Топс!».

Джой на минуту затихает, а затем вылезает из-под одеяла и ясно и решительно произносит: «Джой – Топс!»

В моей комнате так тихо. Я здесь совсем один. Я хочу пойти туда, где мама и папа. Если я не пойду, я останусь один в тишине. Поэтому я иду в их комнату и забираюсь в долину между ними. Там я заворачиваюсь в тепло, которое то поднимается, то опадает. Погружаюсь в омуты теплых запахов и в звуки воздуха, вдыхаемого и выдыхаемого. Я купаюсь в богатстве течений приливов нашего утреннего мира.

Потом папа посылает в мой мир знакомые звуки – специально для меня. Музыка этих звуков открывает теплое чувство папы. Я впервые замечаю, что звук обладает особой формой, отдельной от музыки. Эта форма, яркая и мягкая, остается и тогда, когда музыка затихает. Она обладает своей собственной силой и своей собственной жизнью. Она пряталась в потоке музыки, а сейчас вышла наружу. Я могу играть с этой совершенно новенькой формой. У нее есть маленькие взрывы и закругления. Я пробую ее и посылаю папе. Он шлет ее мне обратно, ясную и четкую. Теперь я схватываю ее. Я посылаю ее назад. Папа смеется и снова посылает ее мне, летящую теперь свободно и в полную силу. Эта новая форма приводит меня к себе самому. Там, внутри меня, эта форма раскрывается сама по себе, но в то же время всплывает изнутри меня. Она растет и распространяется. Я даю ей упасть на меня и вокруг меня. Я крепко прижимаю ее к своим чувствам.

Теперь я готов. Я поднимаюсь, завернутый в свою новую форму. Этот яркий и прочный мягкий плащ изменяет меня. Я рывком поднимаюсь из долины и провозглашаю: «Я – Топс!»

Переживаемое Джоем после пробуждения чувство одиночества отличается от острого страха отделенности от матери, который он испытывал год назад (см. гл. 7). Теперь у него возникает чувство изолированности, отрезанности от общества других людей. Ему не хватает человеческой жизни, которая бы его окружала, и он знает, что эта жизнь продолжается в другом месте. Больше всего его расстраивает неодушевленность его комнаты: «Здесь все так тихо». К тому же Джой теперь неплохо ориентируется в непосредственном будущем и в прошлом и может сам предсказывать: «Если я не пойду, я останусь один в тишине. Поэтому я иду в их комнату». Он ухватывает общее содержание слов если, поэтому и потому, но пока еще не осознает их значения.

Джой точно знает, где можно спрятаться от одиночества, и залезает в кровать к родителям. Б «долине» между ними он «заворачивается», «погружается» в запахи, тепло, движения, звуки «утреннего мира» своих родителей и «купается» во всех его невербальных ощущениях и чувствах.

Здесь, в этой долине, происходит важная встреча Джоя с языком. Открывая тот факт, что слово или фраза могут представлять предмет или объект, Джой получает ключ к освоению языка. Обычно младенцы делают это открытие в возрасте около восемнадцати месяцев, но иногда позднее. Джой уже подобрал ключ к таким словам, как киса, гав-гав и баба: он знает, что эти слова означают соответствующих животных или людей, и теперь пытается использовать этот ключ для освоения новых слов. Каждый раз, когда он впервые открывает слово, – сегодня этим словом оказался топс, – он совершает поразительное открытие. Утром малыш выхватил нечто новое из несловесного потока.

В этот поток папа Джоя подбрасывает новое слово: «Мой маленький Топс». Джой до сих пор по большей части воспринимал мелодию, музыкальный аспект речи. Он слышит звучание слов и чувствует, какие ощущения они вызывают в нем, но понимает лишь очень незначительную часть. Иначе говоря, фрагменты языка растворяются в невербальном потоке. Когда отец зовет Джоя ласковым прозвищем, знакомый звук, «музыка этого звука», «открывает (для Джоя) теплое чувство папы».

Но этим утром словечко, подброшенное отцом, не растворяется, как обычно, в музыке и эмоциональных ощущениях. Что-то «отделяется от музыки», и Джой это «что-то» узнает. Это – особое значение слова и обозначаемый им человек – «форма», появляющаяся из музыки слова.

Как только Джой понимает, что форма «топс» отделяется от музыки голоса отца и может существовать самостоятельно, как особый звуковой объект, он может исследовать его и играть с ним, иными словами, может найти или придумать ему значение. Ребенку надо освоить звук и удержать его, не дать просто пролиться музыкой и унестись прочь. Он пытается сделать это и обнаруживает, что у этой звуковой формы «есть маленькие взрывы и закругление»: о – это «круглый» звук, т.е. «закругление», а т и пс – это взрывные согласные, «взрывы». Задача Джоя состоит в том, чтобы правильно соединить все звуки вместе. Для ее решения Джой и его отец обращаются к способу действия, который они давно освоили: перебрасываются этим словом, с каждым разом делая его звучание все более точным. Принцип этой игры – делать что-то попеременно – Джой и его родители используют уже много месяцев. Когда Джою было три месяца, они по очереди «агукали» друг другу. Начиная с семи месяцев, они по очереди перекатывали друг другу мячики. Базовое правило разговора – правило очередности – было освоено Джоем задолго до того, как его начали применять к языку. Теперь они снова прибегают к этому испытанному и надежному правилу и перебрасывают слово «топс» друг другу. Отцу Джоя удается немедленно извлечь пользу для сына из этого превосходного способа обучения.

Когда Джой пытается произнести слово в первый раз, он опускает часть взрывных согласных и говорит: «тёп». Отец поступает так, как интуитивно действует в этой ситуации большинство людей: медленно и четко произносит еще не освоенные элементы слова, как бы подчеркивая их «тОпС» и не выделяет уже освоенные элементы. Поэтому Джою ответ отца предоставляется ясным и четким. Пользуясь этим способом обучения, Джой быстро схватывает все слово правильно. И когда отец говорит обычным голосом: «Ты же мой маленький Топс!», Джой ощущает, что отец посылает ему слово, «летящее свободно и в полную силу».

Теперь Джой ухватил слово. Он хочет сделать его своим и дать ему «подействовать» на себя. Удивление от открытия позволяет достичь этого, оно захватывает внимание малыша и фокусирует его на самом слове: «Эта новая форма приводит меня к себе самому». То, что теперь происходит, действительно удивительно. Слово «открывается» в первый раз, и обнаруживается его значение, это значение сообщается Джою кем-то другим, – но в то же самое время именно он открывает и создает его. Первым Джою дал слово «топс» его отец. Это его очень личный подарок. Однако в опыте Джоя уже есть нечто, чему это слово соответствует (полная любви эмоциональная связь с отцом и ощущение себя в контексте этой связи). Джой узнает и устанавливает связь между новым словом и своим прошлым опытом. «Она (форма) растет и распространяется. Я даю ей упасть на меня и вокруг меня. Я крепко прижимаю ее к своим чувствам». Слово оказывается одновременно данным извне и самостоятельно найденным, открытием и собственным созданием малыша: «Там эта форма раскрывается сама по себе, но в то же время всплывает изнутри меня».

Как только Джой поработал над словом и дал ему на себя подействовать, оно начинает принадлежать ему. Теперь он может использовать его для обозначения себя в другом контексте, вне рамок конкретных взаимоотношений с отцом: «Я рывком поднимаюсь … и провозглашаю: «Я – Топс!»»

Удивительно, ведь Джой никогда раньше не слышал слов: «Я – Топс». Никто никогда не говорил ему этого. Его отец говорил только: «Ты мой Топс», «мой Топс», но никогда не говорил «я – Топс» и, скорее всего, никогда не скажет. Поэтому Джой никому не подражает. Он создал новый смысл, соединив себя («я»), звучание слова (т-о-п-с) и особый опыт того, что это такое – быть любимым и воспринятым отцом: «Я – Топс».

Этот маленький эпизод – пример очень трудного переноса переживаний из доречевого в речевой мир, оказался для Джоя приятным. Но, как мы увидим из следующей главы, опыт новой организации несет с собой и проблемы.

Глава 10. Столкновение миров: утро, 07:21

Тем же утром, но немного позже, когда все уже встали, Джой стоит в своей комнате и ждет, когда его оденут. Мама придет через несколько минут. На стену и пол комнаты падают лучи солнечного света. Джой подходит к солнечному пят ну на темном деревянном полу. Словно зачарованный, он опускается на четвереньки, смотрит на пятно света, трогает его рукой. Затем наклоняется и пробует светлое пятно губами.

Входит мама и застает эту сцену. Она удивляется и кричит малышу: «Прекрати! Джой, что ты делаешь?!» Джой резко останавливается. Он смотрит на пятно солнечного света, потом на мать. Мама подходит к мальчику, наклоняется, обнимает его и с мягкой улыбкой говорит: «Это всего лишь солнечный свет, мой хороший. На него можно только смотреть. Это просто свет на полу. Его нельзя есть, он грязный».

Джой долго смотрит на маму, затем переводит взгляд назад на пятно света на полу, освобождается из маминых рук и выходит из комнаты.

Утреннее свечение снова здесь, снова начинает на стене свой медленный танец. И на полу его целый пруд, яркий, красивый и глубокий. Это подобно тому, когда смотришь вниз с высокой лестницы. Этот пруд теплый, как одеяло, он звучит, подобно музыке, и сияет медовым светом. А на вкус он… И вдруг меня шлепает мамин голос. Он сразу замораживает мое яркое пространство. Он выстуживает тепло, останавливает музыку, гасит сияние. Почему? Я ищу ее лицо. Я вижу, как все оно сжато около носа. Оно быстро делается гневным. Затем оба эти выражения улетучиваются, и лицо заполняет любовь. Я все еще ошеломлен. Она обнимает меня и говорит мягкие ободряющие слова. Но каждое из ее слов – это глухой удар, вдребезги разбивающий мой мир.

«Всего лишь солнечный свет» – но это был мой пруд, особенный пруд!

«На него можно только смотреть» – а я слышал его. И еще чувствовал! «Просто свет на полу» – разве? «Он грязный» – а я был в нем. Когда она останавливается, повсюду лежат одни осколки. Того мира больше нет. Я чувствую себя печальным и беззащитным. Я совершенно одинок.

Язык создает новые миры ребенка, как это было с «Я – Топс» у Джоя. Но он может и разрушить привычный мир, как сейчас.

Джой видит своего старого друга – пятно солнечного света. И оно увлекает малыша в целостный дословесный мир, где перемешиваются ощущения разных органов чувств. Именно этот невербальный мир, сталкиваясь с миром языка, подвергается опасности разрушиться.

Когда Джой встретился с солнечным пятном в шестинедельном возрасте (гл. 1), все происходило в настоящем. Взрослые гораздо меньше времени погружаются в настоящий момент. Наши воспоминания о прошлом опыте настолько богаты и столь легко оживают, что прошлое почти неизбежно входит в настоящее, обогащает его и помогает нам его истолковывать. С другой стороны, ожидаемое будущее вмешивается в настоящее в виде разного рода фантазий. В результате наше субъективное переживание настоящего не целостно, оно подобно плетению ткани, основу которой составляют нити прошлого и предполагаемого будущего, а настоящее, происходящее «здесь и сейчас», является поперечным плетением.

Джой, теперь уже почти двухлетний, тоже больше не живет в чистом настоящем, как это было в шесть недель. Его настоящее обогащено прошлым опытом. Изменились объем и мощность его воспроизводящей памяти – той памяти, которая с легкостью выдает всю картину прошлого события при появлении малейшей детали. (Когда он идет к врачу, чтобы сделать очередную прививку, ему теперь достаточно увидеть белый халат или вдохнуть запах поликлиники, чтобы начать плакать.) Джой обладает теперь всеми способностями, необходимыми для того, чтобы воспринимать субъективное настоящее в виде лоскутной картины, составленной из различных времен и мест, подобно тому, как это делает взрослый. Но действительно ли он уже переживает настоящее таким образом?

Я думаю, что в этот момент, когда он один в комнате и созерцает солнечное пятно в состоянии, подобном сну наяву, его субъективные переживания ближе к нашим, взрослым, чем к его собственным переживаниям шестинедельного возраста. На переживаемое им настоящее теперь в значительной степени накладывается отпечаток воспоминаний о прошлых переживаниях.

«Утреннее свечение» вызывает в памяти Джоя образ его давнего друга, с которым он ежедневно встречается – солнечного пятна на стене. Но больше всего его привлекает солнечный свет, падающий на пол. Он словно «пруд – яркий, красивый и глубокий» – он очаровывает его «здесь и сейчас»; пробуждает в памяти прошлые доречевые воспоминания, и они участвуют в нынешнем переживании. «Пруд» напоминает ребенку о глубинах, с которыми Джой встречался где-то еще, – «это подобно тому, когда смотришь вниз с высокой лестницы». Он связывается представлением о «теплом одеяле», которое малыш неоднократно ощущал раньше. Мерцание пятна включает воспоминание о колеблющихся звуках музыки. Свечение напоминает о мягком сиянии меда, который Джой видит каждое утро в стеклянной банке. Память Джоя работает вовсю. Ассоциации высвобождаются, следы прошлого опыта в памяти активируются, – но без какого-либо осознания. Тем не менее, именно актуализация этих связей структурирует новый опыт Джоя.

Чтобы соткать свою индивидуальную «лоскутную картину» настоящего, Джой должен быть способен связывать (ассоциировать) одно переживание с другим, преодолевая разделяющее их пространство и время. До недавнего времени считалось, что маленькие дети используют речь и символы не только для того, чтобы создавать умственные представления событий, но и для того, чтобы связывать эти представления друг с другом. Но теперь очевидно, что целостные доречевые переживания, могут запоминаться и воспроизводиться без перевода их в слова. Ассоциативные связи между этими невербальными фрагментами могут образовывать очень сложные переплетения. Джой теперь в состоянии устанавливать такие связи.

Хотя вербальное событие переживается как нечто единое и целостное, оно состоит из различных компонентов: как что выглядит, чем пахнет, какое оно на ощупь. Запах может напомнить запах из какого-либо прошлого переживания и тем самым вызвать его в памяти целиком. Для ассоциативной связи не нужны слова или символы. Они нужны для того, чтобы ассоциативные цепочки были понятными и по ним можно было определить, откуда взялись те или иные их составные части. Сети, которые плетут взрослые, обладают более ясной структурой, составляющие их отдельные нити опыта могут быть распутаны и рассортированы. Джою это пока не удастся, поскольку его опыт не был оформлен в словах.

Итак, в то время, когда Джой полностью погружен в созерцание света на полу и прошлое сливается для него с настоящим, в комнату входит мать. Она видит как он касается губами пола, ужасается и хочет остановить его. Ее крик «Прекрати!» как удар грома, разрушающий грезы малыша. Все останавливается. Переживание Джоя теряет свою живость, яркий мир застывает и замораживается. Джой не понимает, почему это случилось, и ищет лицо матери, чтобы найти объяснения. Вначале он видит на ее лице неприязнь, потом замечает, что она сердится. В неожиданных ситуациях человеческое лицо может выразить последовательность эмоций, сохраняющихся лишь на доли секунды. Ее отвращение при виде касающихся пола губ малыша сменяется гневом, который ничуть не более понятен Джою. Когда мама поняла, что ситуация на самом деле забавная и трогательная, ее гаев уступает место сочувствию и заботливости. Джой, как всякий ребенок, неотрывно следит за сменой чувств матери, но ни одно из них не созвучно его настоящему переживанию.

Потом для Джоя наступает тяжелый момент. Придя в себя, мама пытается исправить ситуацию, прибегая к помощи слов. Но что при этом происходит? Совершенно не желая того, она последовательно продолжает разрушать целостный доречевой мир ребенка. В грезах Джоя качества многих различных модальностей – интенсивность, теплота, вибрации, яркость – объединены в одно целое; и главное здесь то, малыш не отдает себе отчета в том, что это чисто зрительное переживание. Мама же заставляет его осознать именно это. Ее слова («…Всего лишь своп… можно только смотреть») выделяют именно те качества, которые привязывают переживание Джоя только к одной зрительной модальности, отделяют визуальное восприятие (видение) от целостного образа (чувствование – слышание – прикосновение – видение), в лоне которого оно изначально существовало, и дробят целостный опыт Джоя: «Но это был мой пруд! Я слышал его. И ещё чувствовал».

Ее следующие слова («Это просто свет на полу, его нельзя есть») оказывают иное воздействие на его мир. Мать пытается объяснить и проанализировать ситуацию. Словами это можно сделать лучше всего. Для того чтобы анализировать, вам надо отойти от непосредственного переживания на шаг в сторону. Джой находился внутри переживания, проживая его, а не рассматривая со стороны. Слова матери задают дистанцию между ним и его переживанием. Называя солнечное пятно «грязным», мама продолжает разрушать богатство переживаний малыша, сводит его к одному-единственному и к тому же негативному аспекту от бывшего целого образа. К тому же, действие Джоя становится еще и запретным. Каждая следующая фраза – «это глухой удар, вдребезги разбивающий мой мир». Теперь вокруг Джоя лишь осколки того, что было его миром.

В этот период жизни, когда Джой стремительно осваивает язык, такого рода опыт он приобретает каждый день, по многу раз в день. В столкновениях мира языка с невербальным миром Джою временами удается отчасти встать над невербальным опытом и начать создавать свой мир слов («Я – Топс»). В других случаях доречевой мир оказывается разрушенным и не может служить надежной точкой опоры для «прыжка». Тогда Джою очень трудно. В старом мире не осталось ничего, за что можно было бы держаться, а новый, где находится его мать, кажется чужим и далеким. Он потерял один мир и не обрел другого: «Я чувствую себя беззащитным. Мне грустно. Я совершенно одинок».

В такие моменты возникают «трещины» в переживании интерсубъективности между ребенком и родителем. Мама Джоя только на мгновение не смогла вчувствоваться в восприятие ситуации, и ей уже не удается исправить положение. Очень важно, чтобы родители осознавали возможность такого рода разрыва на этой стадии развития ребенка, когда он изо всех сил старается овладеть новым кодом для старых переживаний. Особенно это важно в тех случаях, когда разрывы едва уловимы, и трудно определить, что собственно не так и почему. Только близкие малышу люди, способные действительно вчувствоваться в мир ребенка, могут помочь ему гармонично связать оба мира в единое целое.

V. Мир историй: Джою четыре года

Примерно в три года ребенок совершает новый огромный скачок в развитии, который, оставляя его самим собой, превращает одновременно в «другого» ребенка. Как и прежде, каждый новый скачок развития влечет за собой изменения практически всего накопленного опыта малыша. Джой теперь сам может рассказать о своих переживаниях и обо всем, что с ним случилось, а так же объединять это в автобиографическом рассказе.

Рассказ[6] требует от ребенка большего, чем простое знание названий вещей, так использовать слова Джой умел уже на втором году жизни. Рассказ идет дальше. Он включает в себя восприятие и интерпретацию мира человеческих действий, развитие сюжета. В рассказе обязательно появляются действующие лица со своими целями, желаниям и мотивами. Действие происходит в определенном материальном, географическом и историческом пространстве, и это помогает разобраться в сюжете. У каждого рассказа есть своя драматическая линия с началом, серединой и концом. Напряжение, как правило, нарастает к высшей точке развития действия, потом постепенно ослабевает. Джой начинает давать человеческому поведению (в том числе и своему собственному) психологическое объяснение и включает это объяснение в структуру своего рассказа.

Возьмем для примера такую последовательность событий:

1. мужчина идет по тротуару;
2. начинает переходить на противоположную сторону улицы;
3. на противоположной стороне улицы к тому месту, где вскоре должен оказаться мужчина, приближаются, взявшись за руки, мужчина и женщина;
4. первый мужчина останавливается посередине улицы;
5. колеблется;
6. возвращается назад на тротуар;
7. продолжает свой путь.

Взрослый наверняка увидит в этой цепочке событий историю: психологическое толкование событий, мотивов, целей, нарастающего, а затем спадающего внутреннего напряжения. Разумеется, здесь возможны различные психологические объяснения и интерпретации, а значит, и разные истории. Так, женщина на противоположной стороне улицы может быть женой первого мужчины. Он мог задолжать второму мужчине и поэтому не захотел встречаться с ним. А может быть первый мужчина – шпион, тайком пробравшийся в этот город? Узнав пару на противоположной стороне улицы, он понимает, что его могут выдать. И так далее.

Наше сознание объединяет отдельные действия мужчины в целостный сюжет. Подходящая версия может выглядеть так: «Один мужчина неожиданно натолкнулся на свою жену, прогуливающуюся за руку с другим мужчиной. Он поражен и резко меняет направление движения, чтобы не столкнуться с ней, а затем продолжает идти, как если бы ничего не случилось, получая возможность собраться с мыслями и все обдумать». В такой истории семь отдельных действий используются лишь в качестве опор, на которых, собственно, и крепится сюжет, на первый план полностью выдвигается сама история, и начинает определять то, что «произошло».

Рывок в развитии, совершаемый сейчас Джоем, делает для него доступным понимание психологического содержания таких человеческих действий. Начиная с этого времени и на протяжении всей жизни, он будет воспринимать ситуации, складывающиеся между людьми, и события, происходящие с ними, прежде всего как психологические истории.

Метаморфоза взгляда Джоя на мир человеческого поведения не уникальна: все дети, между двумя с половиной и четырьмя годами, начинают создавать рассказы о своей жизни. Взрослые представители всех культур также выражают свои убеждения, верования, ценности, историю, обычаи в форме повествований с героями, т.е. психологических рассказов. Такие истории принадлежат к наиболее мощным культурным формам самовыражения, наиболее эффективным средствам воспроизводства культуры.

Поскольку сочинение и «рассказывание» историй характерно для всех культур и является вехой в процессе развития всех детей, мы предполагаем, что создание историй – это универсальная человеческая способность, ступенька развития, во многих отношениях подобная умению сидеть, освоению ходьбы или обретению речи. Аналогично этим способностям, умение создавать истории проявляется в генетически обусловленные сроки. Когда именно это произойдет и насколько полно раскроется эта способность, зависит от конкретных условий, в которых растет ребенок, от его окружения.

Похоже, что природе человеческого ума присуще искать объяснение всему, что происходит с нами и вокруг нас. Между крайне разнообразными фрагментами нашего опыта существует лишь слабая связь, и взаимосвязи, которые мы устанавливаем, часто основаны просто на внешних обстоятельствах или вообще случайны. Человеческий ум нуждается в том, чтобы из необозримого хаоса отобрать наиболее значимые детали и найти осмысленные основания для создания ясного, полного, последовательного, отвечающего здравому смыслу объяснения. История – один из возможных способов создания такой структуры. Она – результат постоянного, не затихающего ни на минуту, поиска порядка, «большего целого». Хотя этот поиск начинается с самого рождения, но до возраста трех-четырех лет ребенок обладает лишь ограниченной способностью создавать целостную картину из своих разнородных переживаний. Он может объединять в целое лишь относительно небольшие кусочки опыта. Теперь же, в ходе этого скачка, психические способности и представления Джоя развились настолько, что он может объединить в единую историю достаточно большое число фрагментов своего опыта, установить между ними связь, тем самым придав смысл происходящему с человеком. На протяжении всей нашей жизни развитие действия (сюжет) остается основной «единицей» понимания затрагивающих человека событий.

Когда мы читаем историю Джоя, записанную так, как он ее рассказал (в отличие от реального проживания событий), – возникает вопрос, как он создает свои истории? Откуда берет материал для них? Прежде всего, источником материала для ребенка становится прошлый опыт, воссоздаваемый в памяти. Но если бы прошлый опыт был единственным источником, его истории ограничивались бы только тем, что происходило в реальности, были бы пересказом, интерпретацией событий. Как в этом случае мог бы появиться воображаемый лев, живущий на стене комнаты Джоя, как бы Джой мог ловить рыбу, находясь в своей кроватке (гл. 11)?

Истории Джоя, да и любого другого человека, выходят за пределы реального события и отличаются от простого пересказа по нескольким причинам.

Во-первых, в воспоминании могут смешиваться события, происшедшие в разное время и в разных местах. Некоторые из историй Джоя, оживляя воспоминания и далекого, и недавнего прошлого, переносят их в настоящее, как если бы все они были составными частями одной и той же сюжетной линии.

Во-вторых, некоторые из включенных в историю событий и героев могут быть вымышленными или существовавшими «понарошку», как, например, лев Джоя. (Но, несомненно, и у воображаемых событий есть кое-какая история в реальных прошлых переживаниях.)

В-третьих, в каждом рассказе существует определенная структура повествования, и Джой должен суметь облечь в четкие формы свой богатый и не имеющий четких границ субъективный опыт. Ребенку трудно превратить непослушный материал непосредственного субъективного опыта в упорядоченную последовательность элементов рассказа. Чтобы история вышла лучше, часть материала опускается, другая же переструктурируется. Но история на то и история, что всегда обращена к кому-то другому и учитывает слушателя. Рассказчик занимает и по отношению к материалу, и по отношению к аудитории определенную, соответствующую им позицию. Некоторые истории требуют создания нескольких различных версий.

Итак, создавая историю, Джой создает новую реальность. У него теперь две реальности: пережитая в непосредственном субъективном опыте и рассказанная. Они связаны друг с другом, но не одинаковы, они сосуществуют.

Чтобы показать оба эти мира, я остановлюсь на записях в дневнике Джоя, в которых описаны его непосредственные субъективные переживания утром одного дня (как и во всех предыдущих главах). Спустя час он сам рассказывает мне историю о том, что случилось с ним этим утром. Сопоставление этих двух миров может понять, каким образом ребенок превращает материал субъективно переживаемого мира в мир рассказа.

Джой вырос, изменилась сама природа непосредственно переживаемого им опыта. Он стал походить на опыт взрослого: Джой теперь свободнее связывает одно событие с другим, независимо от того, когда и где они происходят, были ли они реальными или воображаемыми. Часто, если не всегда, несколько событий происходят одновременно, и поскольку в ассоциациях Джой свободно обходится со временем, пространством и внутренней логикой, то он живет теперь в бурлящем потоке сознания. То, что происходит сейчас, может вызвать у него в памяти события близкого и далекого прошлого и слиться вместе в потоке непосредственного переживания. В богатстве и свободе субъективного опыта Джой чувствует себя так же благополучно, как и любой другой человек (во всяком случае, так должно быть). Так работает человеческий ум, особенно, когда ему предоставлена относительная свобода, – будь то ум четырехлетнего ребенка или взрослого.

Я предполагаю, что Джою доступны воспоминания ранних периодов жизни, такие, как переживание пятна солнечного света на стене комнаты. Не думаю, что он помнит конкретную ситуацию рассматривания солнечного пятна на стене. Скорее чувство, разбуженное в нем его ассоциациями, относится к категории повторяющегося опыта. Поскольку Джой многократно переживал его в разных контекстах своей жизни, оно легко пробуждается. Это чувство относится к той части воспоминаний, которые постоянно используются, перерабатываются и сохраняются в активном состоянии. Воспоминания далекого прошлого, которые не используются (не возобновляются в новых взаимосвязях), постепенно угасают (возможно, не до конца) и становятся труднодоступными частями внутреннего ландшафта. Если же воспоминания возникают часто и связываются с новыми состояниями, они обновляются и сохраняют живость.

Задача Джоя при создании истории заключается в том, чтобы передать мне поток своих переживаний. При этом он не просто создает новый, альтернативный вариант того, что было, – он предлагает версию, которая вполне может стать «официальной», общепринятой. Рассказы о прошлом во многом определяют для нас, «что же на самом деле произошло», поскольку в них отобраны лишь некоторые из множества пережитых событий. И в этом смысле Джой теперь занимается необыкновенным делом: изо дня в день он учится создавать свое прошлое.

А что происходит, если пережитое прошлое и рассказанное прошлое очень сильно расходятся или даже противоречат друг другу? В связи с этим нужно иметь в виду, что истории о прошлом, особенно «официальные», обычно создаются ребенком с «помощью» родителей. Это результат совместного творчества. Например, ребенок, подвергающийся физическим наказаниям, рассказывает историю, в которой он оправдывает своих родителей: «Они бьют меня потому, что очень заботятся обо мне». Эта история может удержать окружающих от конфликта с родителями наказываемого ребенка и, тем самым, спасти ребенка от новых побоев. Но опасность в том, что ребенок сам может поверить в эту историю, она может стать тем, что он считает правдой о самом себе. Девочка рассказывает, что ее мама – самая любящая и веселая из всех мам. Она все время с ней играет. В то же время ребенок ощущает, что мать слишком вовлечена в игру и играет больше для себя, чем для дочери, что во время совместной игры мама уходит в собственный мир. Создание «правдивой» истории для этой девочки может стать процессом болезненным и вызвать замешательство. Или, допустим, глаза отца светятся от радости, когда он смотрит на старшего сына, и начинают тускнеть, когда он переводит взгляд на младшего. При этом младший рассказывает историю, которая успела стать его собственной правдой: «Мой папа любит нас обоих одинаково. Он даже сам все время говорит об этом». Итак, создание таких историй может приводить к искаженному восприятию реальности и закреплять его, тем самым определяя последующие психические расстройства. Действительно, значительная часть работы психотерапевтов связана с «раскапыванием», извлечением на свет и точным описанием реально пережитой действительности человека, последующим сравнением ее с рассказанной и приведением их в достаточно гармоничное соответствие путем изменения одной или обеих. Обычно изменяются рассказанные истории.

При нормальном развитии создание историй выполняет важную функцию: поддерживает постоянный процесс самоопределения, поиска ответов на вопросы – кто я, какой я? Когда ребенок рассказывает о том, что случилось в детском саду, или что он ел на завтрак, или как он ходил с мамой в магазин, или как поссорился с сестрой, он не только определяет прошлое – он создает свою идентичность. Создавать и рассказывать истории – это все равно что участвовать в семинаре по самопознанию, где можно проводить эксперименты по «становлению самим собой». Это принципиально важно, поскольку так же постоянно и непрерывно, как растет и развивается ребенок, изменяется его идентичность. Маленькому человеку надо экспериментировать сразу с несколькими версиями себя – от общественных до самых личных.

В следующей главе Джой вступит в этот динамичный мир, где он одновременно открывает и создает себя. Это последний из миров, в который мы последуем за Джоем. Не потому, что миры, которые он открывает в ходе своей жизни, на этом заканчиваются, а потому, что, войдя в этот мир, он в уже состоянии создавать и рассказывать автобиографические истории без моей помощи.

Глава 11. Параллельные миры: утро, 08:00 и 09:00

Джой все еще под впечатлением событий вчерашнего вечера, когда в гости приходили друзья вместе с маленькой дочкой Тиной, ровесницей Джоя. Дети устроили потасовку из-за игрушки. Джой ударил девочку, и у нее потекла кровь из губы. Все расстроились. Джоя отослали в его комнату. Кроме того, нарушился его вечерний ритуал: песня, которую мальчик обычно пел с мамой перед сном, осталась неспетой.

Итак, утром Джой проснулся. Некоторое время он лежит в кровати, о чем-то задумавшись, затем идет в комнату родителей. Они как раз просыпаются и вместе с Джоем устраивают на кровати веселую возню. Потом мальчик идет с мамой на кухню, где она готовит завтрак.

Записи в дневнике Джоя, описывающие события утра в том порядке, как они происходили – в его кроватке, в кровати его родителей, на кухне, – отражают его субъективное переживание этого утра. Отдельные детали, составляющие мозаику его опыта, появляются, как мы выяснили раньше, из многих источников и из разных периодов времени. Для обозначения этих разных слоев опыта в записях дневника я использовал три вида символов. События, относящиеся к недавнему прошлому Джоя, заключены в простые круглые скобки – ( ). События отдаленного прошлого, уже появлявшиеся ранее в дневнике, заключены в двойные скобки – (( )). Воображаемые события взяты в квадратные скобки – [ ]. А все, что происходит в настоящий момент, ничем не выделено. Разумеется, для Джоя все эти элементы опыта слиты в единое живое настоящее.

Примерно через час после того, как Джой пережил описанные в трех отрывках дневниковой записи события, я в очередной раз приехал навестить его родителей. Джой хорошо меня знает. Я задал ему вопрос: «Джой, что ты делал сегодня утром?» И он стал мне рассказывать.

Как и большинство малышей, Джой рассказывает свою историю по кусочкам. Поскольку он нуждается в помощи, я поощряю его ненавязчивыми вопросами типа «Правда?» или «А что потом?» Таким образом, его повествование протекает в форме диалога.

Я разбил этот диалог на три части, чтобы каждый из описываемых Джоем эпизодов следовал за соответствующей записью в его дневнике. Их соотнесение проливает свет на осуществляемую Джоем работу по преобразованию Мира Опыта в Мир Историй. Вместе эти три части составляют рассказанную версию пережитого им опыта, по крайней мере, ту версию, которую он хочет и может рассказать мне.

В моей кровати

Дневник Джоя

На стене я вижу мое солнечное пятно. На него приятно смотреть. ((Ею теплый танец на стене приближается ко мне.))

Оно все желтое, как лев в моей книжке. [Лев в книжке медленно просыпается и зевает, показывая все свои зубы.]

(Когда мама изображает льва, она двигается медленно), ((подобно танцу, струящемуся по моей стене.)) (Она широко открывает рот, морщит нос, громко зевает, поворачивает голову в сторону, поглаживает рукой воздух так, будто очень довольна собой.)

Она не настоящий лев. Настоящего льва все другие звери боятся, потому что он самый сильный.

(Я ударил вчера Тину, потому что она меня толкнула. Из ее губы потекла кровь. Она заплакала, и все повернулись и посмотрели на меня так, будто я изменился. А потом, когда я кричал на маму, папа носился вокруг и смотрел на меня точно также, как будто я изменился.)

(Мне хотелось спрятаться, оказаться далеко-далеко. Я был прикован к месту. Мое лицо пылало, я был у всех на виду. Я не мог убежать и не мог подойти к ним. Мама отвела меня в комнату и закрыла дверь, оставив одного. Я плакал, а через некоторое время, начал очень громко петь. Я извлекал музыку из столбиков кроватки.) ((А где-то звучал еще более медленный, глубокий ритм.)) (Я устроил для своих игрушек бурю.)

((Внутри меня все взрывалось и разлеталось, а затем снова возвращалось ко мне.)) (Никто не пришел, мне стало грустно и одиноко.)

Мое солнечное пятно медленно движется, [как лев, который неторопливо просыпается. Столбики моей кроватки оказываются для него клеткой. Ему теперь вполне уютно в своей клетке и не так одиноко. Хорошо тебе, Лев?] Так что теперь я могу идти.

История Джоя

Д.С.: Джой, что происходило сегодня утром?

Джой: Я играл. Я играл с моим львом. Он живет у меня на стене.

Д.С.: Правда?

Джой: Да, он желтый и большой, БОЛЬШОЙ! Но не злой. Он добрый лев. Мама и папа не хотят, чтобы он выходил … поэтому он прячется за столбики моей кроватки…[7]

Д.С.: За столбики твоей кроватки?

Джой: Прутья моей кровати – это его клетка, и он двигается в ней, очень медленно и все время по кругу. Очень медленно, потому что он одинок. Вчера он пел и танцевал, играл лапами на столбиках кроватки музыку и бил хвостом по стене, как по большому барабану.

Д.С.: Ого!

Джой: Он пел длинную песню о том, как он был маленьким, и о том, как он сражался, и была сильная буря, и все разбивалось и разлеталось прочь. Да, и чтобы пропеть эту песню, потребовался целый день. А потом, потом он пошел спать.

Д.С.: Ух, ты!

Джой: Он не поет, когда сюда заходят мама или папа. Д.С.: Не поет?

Джой: Нет. Его можно увидеть только утром. Но иногда, когда я хочу, я могу видеть его и ночью. Утро он любит больше всего.

В маминой и папиной кровати

Дневник Джоя

Итак, я на цыпочках иду к ним в спальню. Кажется, они еще спят.

Может быть, я смогу разбудить их, а, может быть, я их и не разбужу, если тихонечко залезу в кровать.

[Со всех сторон меня окружают большие волны, похожие на перекатывающиеся вокруг горы. Я сижу в своей лодке из ореховой скорлупы. Я взмываю на гребень волны и боком соскальзываю вниз.] ((Утренние течения в маминой и папиной кровати создают дуновение воздуха. Запахи и звуки то уносятся вдаль, то возвращаются.))

Папа на самом-то деле уже проснулся. Он говорит: «Смотри! Вот идет большая волна!» Он поднимает под одеялом ногу. Я замираю от восторга, [волна накрывает меня с головой], и оказываюсь под одеялом. Я так рад, что они оба проснулись. ((Мир стал теплее и устойчивее.))

Мы все в одной кровати, и мы все смеемся. [Мы все в одной лодке, и эта лодка – наш дом. Мне надо поймать за бортом рыбу нам на завтрак…

Я поймал рыбу на свою удочку. Она тащит нашу лодку, выскакивает из воды. Это особая рыба. Она не любит, когда ее ловят.]

(Однажды папа поймал огромную оранжево-красную рыбу и принес ее домой. Она лежала в раковине, а потом мы ее съели.)

[Я возвращаюсь в темную пещеру на нашей лодке.]

((Однажды он отправил в темную пещеру волшебный звук, чтобы поймать особенную рыбу, и она превратилась в топса, и я вышел из пещеры.)) [Я вылезаю из пещеры], выбираюсь из-под одеял, и мы с мамой идем на кухню.

История Джоя

Д.С.: А что было потом?

Джой: Я пошел играть в мамину и папину комнату. Д.С.: И что было там?

Джой: Ну, они спали. Поэтому я стал играть в «ореховую скорлупку».

Д.С.: Что значит в «ореховую скорлупку»?

Джой: У меня есть ореховая скорлупка. Она может везде плавать – хоть в ванне, хоть в океане, хоть в чашке. И я плавал в этой скорлупке по кровати.

Д.С.: А потом?

Джой: Ну, папа на самом деле притворялся, что он спит. Поэтому потом мы все стали играть в кровати в «общую лодку».

Д.С.: А как вы играли в «общую лодку»?

Джой: Мы все живем в нашей лодке. И я почти поймал большую рыбу.

Д.Ш.: Ого!

Джой: Да! Она тянула и тянула нас, и уплыла, а потом вернулась. Я почти смог ее увидеть. Я слышал ее. А она уплыла. Это совсем особенная рыба … никто никогда не может ее поймать, может только папа – один раз. Она называется рыба-топс. Я думаю, что она круглая. Она может прыгать по поверхности воды. Мой друг Джоджо тоже умеет прыгать, и Марси, а Адель не умеет. А я учусь прыгать. На самом деле я никогда еще не видел рыбу-топс, потому что в конце она всегда уплывает. Поэтому никто не знает, как она выглядит. Но это совсем особенная рыба. Поэтому мы не ели рыбу на завтрак. Но вообще-то мы ее ели.

На кухне

Дневник Джоя

Теперь мы поем на кухне песню, которую не спели вчера. ((Ее звуки живут у меня внутри. Они всплывают на поверхность, а затем соскальзывают назад)), пока мама готовит завтрак…

Она стоит спиной ко мне, и поэтому не видит. Мама не знает, что я знаю, как это сделать. Я наливаю для нее сливки в кофейную чашку. Она поворачивается и замечает, что я делаю. Ее лицо застывает. ((Может ли умереть ветер, может ли весь мир стать мертвым?))

Вдруг она начинает смеяться. Подходит и обнимает меня, и смотрит прямо в глаза. В ее глазах я вижу удивление. [Глядя мне в глаза, она снова проигрывает всю эту сцену], удивление заполняет ее глаза и лицо второй волной. ((Я погружаюсь еще глубже. Новое течение поднимается из глубины наружу, ее глаза становятся нежнее, гораздо мягче и нежнее.))

Она смеется и возвращает нас назад, сюда.

Я запускаю руку в сахарницу и кладу в мамин кофе один кусочек сахара. Останавливаюсь. Затем кладу еще один… Я не могу удержаться от смеха, потому что знаю, что это правильно – два кусочка.

И она тоже смеется.

И мы вместе смеемся, смеемся и смеемся, ((и мчимся, подхваченные самым свежим и самым приятным, из всех бризов.))

История Джоя

Д.С.: А что было потом?

Джой: За завтраком мы смеялись, и СМЕЯЛИСЬ, и СМЕЯЛИСЬ… потому что это было очень смешно. И мы не переставали смеяться, потому что я удивил маму.

Д.С.: Правда?

Джой: Ну да, я положил один кусок сахара в кофе. А мама смотрела. Потом я положил еще один. А она смотрела. Я остановился, потому что два кусочка и надо было. И еще я налил в кофе сливки – пока мама не видела. Она повернулась, а все уже было сделано.

Д.С.: А что было еще?

Джой: Ну, … мы пели вечернюю песню, оставшуюся со вчерашнего вечера, пели даже во время завтрака… Спеть ее?

Д.С.: Конечно.

Джой: Она поется так:

А в четырех уголках кровати стоят четыре букета цветов.
А в середине кровати течет глубокая река.
Все королевские лошади
смогли бы вместе пить воду там.
И мы могли бы спать там,
и мы могли бы спать там, о да,
до самого конца мира.

Д.С.: Замечательная песня. Джой: Ага.

Д.С.: Вы поете ее каждый вечер?

Джой: Да, мы вместе поем, мама и я. Вчера вечером мы ее не пели.

Д.С.: Понятно. А что же было потом?

Джой: А попом … потом уже сейчас. Я разговариваю с вами.

Хотя на первый взгляд записи в дневнике Джоя (мир его непосредственного опыта) и рассказанная им история (мир его истории) представляют собой два различных взгляда на одни и те же события его жизни, по сути, это два параллельных мира. Джой переживает и конструирует их по-разному, поскольку каждый из них служит своей цели.

Мир опыта Джоя – это настоящий момент, разворачивающийся во времени. Его не ухватишь, как невозможно заснять на видеопленку сон. Он бесконечно богат оттенками ощущений, чувств, многообразием мыслей и действий. Он выстраивается в тот момент, когда непосредственно проживается. Ум быстро и легко передвигается в пространстве и времени, перескакивает от одного переживания к другому, переходит от реальных событий к воображаемым. Большинство переживаний включает много процессов одновременно: мы ощущаем, воспринимаем что-то, в то же время мы действуем, думаем и чувствуем. В этом потоке опыта нет остановок. Мы словно принимаем участие в бесконечном представлении, которое разворачивается одновременно на пяти площадках. Однако внимание и сознание фильтруют и структурируют этот непрерывный поток переживаний, чтобы как-то его упорядочить, поэтому мы ощущаем себя движущимися скорее вдоль единой линии, чем вдоль пяти параллельных линий. Мы воспринимаем свою жизнь не как хаос одновременных переживаний и не как перепрыгивание от одной сценической площадки к другой и обратно, но как последовательное, более или менее непрерывное, отчасти согласованное и понятное разворачивание событий во времени.

Работа ума придает смысл переживаниям Джоя и связывает их в единое целое. Сначала создается впечатление, что Джой все время перескакивает с одного на другое. В спальне он переходит от солнечного света ко льву из книжки, потом ко льву, изображаемому мамой, к танцу солнечного света на стене и опять к изображаемому мамой льву, затем ко львам в целом, потом ко вчерашнему происшествию, когда он ударил девочку и был отправлен в свою комнату, затем к двум более ранним фрагментам его опыта. После этого Джой возвращается к вчерашнему происшествию, к солнечному пятну и львам.

Эта путаница, на самом деле, вовсе не такая уж и путаница. Отбором и структурированием переживаний руководит эмоциональная связь событий по нескольким горячим тематическим линиям: агрессия-гнев, одиночество-печаль и примирение – все они активированы драматическими событиями вчерашнего вечера, когда Джой ударил девочку и был отправлен в свою комнату. Активные эмоциональные темы отбирают из прошлого и настоящего определенные события, создают воображаемые события (связанные с первоначальным, актуализировавшим эмоциональные темы) и соединяют все это в последовательность, логика которой задается исходными темами.

Итак, Джой начинает рассматривать пятно солнечного света. Он непосредственно воспринимает, переживает свет, как делал это уже не раз, начиная с шестинедельного возраста (гл. 1). Затем по ассоциации всплывает лев из книжки. Очевидная причина этой ассоциации – сходство цвета. Однако переживание солнечного пятна связано еще и с нарастающим возбуждением, которое он сам должен регулировать. В какой-то степени это как раз та задача, которую ставят перед Джоем его чувства гнева и печали. Как с ними справиться? Их выражением позже станет лев, а пока еще лев не стал воплощением этой темы, которая все еще ищет себя и свое содержательное наполнение.

Джой переходит ко льву из книжки, вызывает в памяти рисунок зверя и сосредотачивается, в конце концов, на его зубах. (Так начинает оформляться тема агрессии.) Затем он вспоминает и прокручивает в воображении, как изображает льва его мать. Ее неторопливые движения вновь запускают часто воспроизводившееся воспоминание о медленном солнечном танце на стене, которое активизировалось на мгновение раньше. Он снова подхватывает образ льва, изображаемого матерью. Ее лев мирный и игривый. Тема агрессии угасает. Говоря себе, что мама не настоящий лев, Джой снова воскрешает тему агрессии. Затем усиливает ее, приводя тот факт, что все звери боятся львов, поскольку они очень сильные. В этот момент вновь «окрепшая» тема льва выражает конкретный контекст, мотив и оставшиеся со вчерашнего вечера чувства. Джой вновь проживает вчерашнюю сцену, когда он почувствовал, что окружающие смотрят на него как на плохого и опасного человека. Он еще раз ощущает чувства стыда и отчужденности, переживает сцену в своей комнате, где он устроил шумовой оркестр и разбросал игрушки, чтобы выразить гнев и найти себе утешение.

«Музыка», извлекаемая из столбиков кроватки, вызывает в памяти Джоя другую серию очень ранних переживаний: вот он лежит в своей кроватке и смотрит на мир (гл. 2). Возможно, эта ассоциация всплыла благодаря изгнанию Джоя с общей сцены действий и помещению в его комнату в качестве пассивного наблюдателя мира, лишенного людей. Джой снова возвращается к вчерашним событиям, – к моменту, когда был разгневан «заключением» и разбрасывал повсюду игрушки, устроив бурю. Это, в свою очередь, актуализировало другой кусочек прошлого – сохранившуюся в памяти бурю голода (гл. 3). Главным в этой связи выступает не голод как таковой, но чувство идущего изнутри расстройства, ощущаемого как пульсирующие, чередующиеся волны, разлетание и сжимание. Гнев переживается похожим образом. Его волны также взрываются вовне, и в наступающее вслед за этим мгновение тишины печаль и одиночество переполняют его, снова превращаются в гнев, который накапливается и опять взрывается, и все повторяется сначала. Это проживание усиливает тему печали-одиночества, которую он затем связывает со вчерашними событиями. Как только тема актуализировалась, Джой возвращается в настоящее. Он начинает справляться с печалью и одиночеством, передавая их льву и затем успокаивая бедного зверя. В этот момент Джой вспоминает, как мама успокаивает его самого, и принимает на себя роль утешителя. Идентифицируясь с матерью, он может сочувствовать как себе, так и другим.

Таким образом, мир опыта маленького Джоя вовсе не хаотичен. Ребенок непрерывно отбирает те жизненные события, которыми он непосредственно занят, структурирует и упорядочивает свою действительность. А жизнь преподносит ему новые темы и сюрпризы. Переживания Джоя, с одной стороны, направляются темами, с другой – стремятся найти их. Оба эти процесса формируют текущий опыт ребенка, и он оказывается тщательно отобранным и взаимосвязанным еще до того, как Джой превратит его в историю.

Рассказы Джоя – реконструкция мира опыта, который сам уже является определенной конструкцией. Эта реконструкция должна решить множество задач. Прежде всего, она должна быть воспринята другим человеком, т. е. отвечать требованию доступности для другого, предназначаться для передачи другим, в противовес переживаемому опыту, который не касается никого, кроме ребенка. Поэтому первое, что должен сделать Джой при создании истории – «вывернуть» мир переживаний изнутри наружу. И он делает это, превращая внутренние психические состояния во внешние действия и события, которые еще раз смогли бы произойти «на открытой сцене» перед глазами слушателей. Начиная рассказывать свои истории, большинство детей, как и Джой, используют главным образом глаголы действия: «я играл», «он прячется», «он двигается», «он пел и танцевал», никак не связывая их с эмоциональными состояниями. Они почти не упоминают о чувствах. В истории Джоя упоминалось только одно чувство – одиночество льва. В то время как мир переживаний ребенка богат чувствами: на солнечное пятно «приятно смотреть», мама «довольна собой», звери «боятся».

Следующая задача Джоя – выбрать главные темы, отсечь от них лишнее, придать им концентрированное выражение. Причем сделать это так тонко, чтобы история не стала опасной, смущающей и не передавала бы слишком много личных подробностей. Для этой деликатной задачи лев Джоя оказался превосходной находкой. В рассказанной действительности он заменяет Джоя, выражает не только желания Джоя быть сильным, но и его опасения оказаться слишком опасным и причинить кому-нибудь вред. Лев совершает те действия, которые занимают мысли Джоя: он сражается. И получает такое же наказание: он заперт в клетке, как Джой в своей комнате. В клетке лев переживает сложные чувства: одиночество, гнев, «сильную бурю» – совсем как Джой. Джой также знает, что родители не хотят, чтобы он проявлял агрессивность и что ему надо держать ее «запертой», за решеткой. Он усвоил и то, что некоторыми переживаниями лучше не делиться, – по крайней мере, с родителями. Как тогда, в ситуации с солнечным пятном на полу (гл. 10), когда он, погруженный в непосредственные переживания, собирался дотронуться до него лицом, а мама остановила его резким тоном. Она, пусть ненамеренно, но на время, разрушила невербальный мир Джоя. Тогда он начал понимать, что необходимо заботиться и лаже защищать свой личный мир. Возможно, то, что лев Джоя не поет, когда родители входят в комнату, связано именно с этим ранним открытием. Лев вообще невидим ни для кого, кроме Джоя.

Лев у мальчика выполняет и другую функцию: он становится переходным объектом, в его присутствии Джой может остаться один в комнате, с ним может играть, чтобы облегчить одиночество. Джой в своей истории исполняет роль товарища-наблюдателя по отношению ко льву. Утешая льва, он не только дистанцируется от своего чувства одиночества, но и лучше справляется с ним.

Прелесть такой маскировки заключается в том, что Джой может выразить себя через льва и в то же время быть свободным от ответственности за то, что делает или чувствует лев. Ведь лев-то существует «не на самом деле». В создании своей истории Джой дважды применил волшебный трюк. Во-первых, придумал льва и поместил его на передний план событий. Во-вторых, втайне – в том числе и от себя самого – наделил льва собственными качествами. В своей истории он распределил себя на две роли, а событие получило абсолютно новую структуру. Джой преобразовал мир своих переживаний в мир истории.

Хороший пример такого же процесса трансформации – история про рыбу-топс. Появление невероятного гибрида топса и рыбы – только самое начало. Эта рыба поистине волшебна: ее нельзя увидеть, нельзя поймать, она плавает как рыба, но еще и прыгает по поверхности воды. Рыба-топс как-то связана и с Джоем (он учится прыгать; он «почти поймал» ее), и с его отцом (который такую рыбу «один раз», «может быть», поймал). Поскольку эта рыба не дает себя поймать, то ее нельзя рассмотреть вблизи, отнести к какому-нибудь виду, т.е. нельзя окончательно идентифицировать и полностью понять. К чему такая магическая неопределенность? Джой рассказывает историю про себя, папу и их общий язык, их взаимоотношения настолько ясно, насколько это можно сделать с помощью слов.

В исходном эпизоде «Топс» (гл. 9) Джой в двадцать месяцев впервые произнес ласковое прозвище, которое придумал ему отец – «Топс», соединив в одной фразе – «Я – Топс» – две разных вещи: (1) как его видит, и что по отношению к нему чувствует отец, и (2) как он сам относится к себе, воспринимаемому таким образом. По сути, это волшебное слияние, начинающее одно из направлений его развития. Отец испытывает по отношению к сыну любовь и восхищение, и Джою хочется стать таким, каким, по его представлению, видит его отец, – и мать тоже. Здесь мы имеем дело с одной из наиболее мощных сил, определяющих развитие ребенка – силой любви. Родители любят его таким, какой он есть, таким, каким он был, и таким, каким они надеются увидеть его в будущем. И ребенок начинает ощущать себя во всех этих трех перспективах. В этих любопытных взаимоотношениях родителей и ребенка Джоя любят такого, какой он есть, и такого, каким он пока еще не стал. И он ощущает себя тем, кто он есть и одновременно тем, кем он пока не является, но когда-нибудь может стать. Такова же и волшебная рыба! Она рыба, и в то же время не рыба, а награда, к которой мы стремимся, несмотря на то, что она неуловима. Даже если мы и поймаем ее на мгновенье, она вырвется и уплывет, потому что удержать ее невозможно. Это та точка времени, где настоящее в своем стремлении вперед встречается с будущим. Это – становление самим собой.

Вспомним, что вчера был трудный для Джоя день. Он ударил девочку и был наказан. Ему было действительно плохо. Напряжение между ним и родителями в основном было снято вечером, когда его укладывали спать. Однако жизнь пока еще не вернулась к своей обычной легкости. Это и. составляет широкий контекст, определяющий рассказ о «рыбе-топс». Его настоящая тема – это желание полностью примириться с родителями. Сплетая эту историю, Джой снова соединяет себя и своего отца. Как и в ситуации «Я – Топс», в истории о рыбе-топс, Джой и его отец наслаждаются своим единением, подтвержденным с помощью языка. Это ядро исходного переживания и главная функция выросшей из него истории.

Третья часть утренней истории – рассказ о том, что происходило на кухне, где Джой был вместе с мамой, – дает еще несколько очаровательных штрихов к истории, рассказанной ребенком. История должна иметь начало, середину и конец. Мы ждем, что в рассказе из «реальной жизни» последовательность событий будет отражать тот порядок, в каком они происходили на самом деле. В дневниковой записи Джоя мы видим этот «настоящий» порядок, однако, рассказывая мне историю, ребенок меняет его почти на противоположный.

Вот эти последовательности событий, как они появляются в двух мирах Джоя:

Мир переживаний	Мир истории
Джой и мама поют песню.	Джой и мама вместе смеются.
Джой наливает сливки в кофе маме.	Джой удивляет маму.
Мама поворачивается и видит Джоя.	Джой кладет два кусочка сахара в чашку мамы.
Мама в восторге.	Джой наливает сливки маме в кофе.
Мама поворачивается и видит Джоя.	Джой кладет два кусочка сахара в чашку маме.
Джой и мама вместе смеются.	Джой и мама поют песню.

Несмотря на столь вольное обращение с последовательностью событий, Джой рассказывает примерно ту же историю. Он просто поменял местами конец и начало и изменил порядок событий в середине.

В мире переживаний Джоя драматическое напряжение нарастает (подобно классическим образцам греческой или шекспировской трагедий) вплоть до кульминационной точки, когда его мать, поняв, что он налил ей в кофе сливки, удивляется и смеется. Пройдя эту высшую точку, напряжение начинает спадать. Затем второй пик, пониже, когда мама вместе с Джоем видит, что он знает, что в ее чашку надо положить два куска сахара, и уже умеет это делать.

Когда четырехлетние дети учатся рассказывать истории про самих себя, они используют классическую схему трагедии значительно реже, чем взрослые или дети постарше. Маленькие дети предпочитают рассказывать истории, в конце которых, как в рассказах Эдгара По и Ги Де Мопассана, разрешаются все конфликты, и тем самым снимается напряжение. Или же они помещают драматическое «ядро» в самое начало, а затем говорят о деталях происшедшего, как это сделал Джой в истории «На кухне». Он начинает с главного: «За завтраком мы смеялись, СМЕЯЛИСЬ и СМЕЯЛИСЬ… потому что я ее удивил». Затем он сообщает детали того, что же такого смешного случилось, что создало саму интригу.

Но с описанием действия история Джоя не заканчивается. Остается песня, которая возникает, как запоздалая мысль, но наполнена непревзойденной драматической силой. Почему эта песня? Почему она именно таким образом появляется в истории? Чтобы ответить на эти вопросы, я должен вернуться к основным темам рассказа Джоя.

Потребность помириться с матерью после событий вчерашнего вечера столь же сильна у Джоя, как и потребность в примирении с отцом. Фактически, эта история о том, что Джой и мама снова нашли друг друга. Песня здесь – та самая песня, которую они поют каждый вечер, когда Джой укладывается спать. Колыбельная песня – это дар, который родители дают, а ребенок принимает, отправляясь спать один в темную ночь. Это ритуал, связывающий их вместе.

Вчера все были расстроены и песню не спели. Теперь, уже утром, Джой и его мама восстанавливают нарушенный ритуал. Исполнение песни во время завтрака полностью возвращает их отношения в нормальное русло. В реальности совместное пение предшествовало сюрпризам с кофе и смеху и, вероятно, должна существовать какая-то причина, по которой Джой начал историю с другого события. Наиболее сильное и значимое эмоциональное действие на самом деле произошло первым, когда Джой и мама пели песню. Это действие – их воссоединение. Всё, что случилось потом – забавные события, связанные с кофе – воспроизводит их воссоединение, но на меньшем уровне драматического напряжения, «легко». На деле, именно пение песни и всё, что за этим стоит, позволило им позднее повеселиться, создав для этого подходящие условия.

В истории Джой сдвинул начальную точку кульминации с пения на сливки в чашке для кофе. И, несмотря на нарушение реального хода событий, он абсолютно прав с точки зрения эмоционально-драматической последовательности. Введение песни в самом конце истории и его готовность, точнее даже предложение спеть её, создаёт вторую драматическую кульминацию в конце. Песня была заменена в начале истории, но, так или иначе, появилась в её конце. Её роль в утренних событиях была настолько значительна, что она никак не могла остаться в тени.

Песня Джоя – старая французская любовная песня. Прекрасно и таинственно, в ней поётся о глубокой близости между людьми. Она существует сотни лет и прошла через жизни множества людей. Важно то, что теперь и Джой может обращаться к культурному наследию, «вытянуть» оттуда великолепную нить и вплести её в свою собственную жизнь. Новая способность мальчика рассказывать истории позволяет ему осуществлять контакт со своей культурой невозможным ранее способом, он делает культуру частью себя и сам становится её частью, ещё одним из бесчисленных ее носителей.

И, наконец, заключительные слова Джоя: «Л потом. … а потом уже сейчас. Я разговариваю с вами» – это ясная граница, знак, указывающий мне, что история закончилась. Внутренне Джой выходит из событий, о которых говорил. Он возвращается в непосредственное настоящее и хочет вернуть в него и меня. Он показывает мне, что прошлое теперь догнало настоящее. Джой не только может рассказать историю, он уже осознаёт, что события, о которых идёт речь, существуют в другом времени – в прошлом, – и ином межличностном пространстве, куда входят и откуда выходят, пользуясь взаимно принятыми знаками и условностями. Джой становится рассказчиком своей жизни. Теперь в его власти интерпретировать свою жизнь, пересматривать и менять эти интерпретации. И обладая теперь контролем над собственным прошлым, он может гораздо лучше контролировать своё настоящее и будущее.

А значит, он может создавать свой собственный дневник, для начала, устный. Я в роли интерпретатора больше ему не нужен и спокойно могу уходить. Отныне он сам будет говорить с вами.

Поскольку эта книга – не академическое издание, я не ставил своей задачей привести полную библиографию по проблеме раннего детства, (а научных публикаций по этой теме очень много). По этой причине я не приводил сноски на разнообразные исследования, которые использовались для создания дневника. С другой стороны, поскольку существует дефицит соответствующей литературы для широкого круга интересующихся читателей, я решил пойти на компромисс и сделать подборку из различных книг. В некоторых из них освещается широкий спектр вопросов, другие посвящены более глубокой разработке какой-либо одной проблемы.

Литература подобрана и расположена в соответствии с темами, затрагиваемыми в соответствующих главах дневника. Я надеюсь, что читатели, заинтересованные в углублении знаний о раннем детстве, смогут получить первое представление об этом периоде. Вполне возможно, что после знакомства с этими книгами у вас возникнут некоторые сомнения и появится желание усовершенствовать изобретенный мной дневник. А может быть, вы создадите свой улучшенный вариант для ребенка, которого вы лично знаете.

Избранная библиография

Введение

Во введении я пишу о революционном перевороте в области возрастной психологии и пытаюсь описать, как мы осуществляем исследования и каким образом приходим к тем или иным предположениям о способностях и знаниях младенца. Книги, которые я предлагаю (и, прежде всего, те главы, которые относятся к раннему детству), помогут вам получить общее представление об этих проблемах: P. Mussen, ed., Carmichaeis Manual of Child Psychology (New York: John Wiley, 1970) и W. Kessen, ed., Mussens Handbook of Child Psychology, Vol. I (New York: John Wiley, 1983).

Обосновывая свое решение написать «автобиографический» дневник младенца, я уделяю много внимания потребностям родителей и любых взрослых иметь собственное представление о внутренней жизни ребенка. Рекомендую ряд книг, рассматривающих различные аспекты детского развития. Kenneth Кауе, The Mental and Social Life of Babies (Chicago: University of Chicago Press, 1982). С клинической и психоаналитической точки зрения написаны книги S. Fraiberg, Clinical Studies in Infant Mental Health: The First Year of Life (New York: Basic Books, 1980) и D. Winnicott, Playing and Reality (New York: Basic Books, 1971).

Возможностям младенческой памяти посвящены книги: М. Moscovitch, ed., Infant Memory (New York: Plenum Press, 1984); R. C. Shank, Dynamic Memory: A Theory of Reminding and Learning in Computers and People (New York: Cambridge University Press, 1982); G. M. Edelman, The Remembered Present: A Biological Theory of Consciousness (New York: Basic

Books, 1990); Е. Tulving and W. Donaldson, Organization of Memory (New York: Academic Press, 1972). Эти книги оказали на меня сильное влияние.

Одно из очень важных направлений исследований связано с изучением способности младенца организовывать свой опыт – образовывать категории и представления.

Сошлюсь на классические труды Жана Пиаже, а также: L. Weiskrantz, ed., Thought Without Language (Oxford: Clarendon, 1988); E. Rosch and В. B. Floyd, eds., Cognition and Categorization (Hillsdale, N.J.: Lawrence Erlbaum, 1978); G. Butterworth, ed.. Infancy and Epistemology (London: Harvester Press, 1981).

Природе детского опыта в более широком биологическом, эволюционном контексте посвящены следующие книги: М. Hofer, The Roots of Human Behavior (San Francisco: W. H. Freeman, 1980); R. Hinde, Towards Understanding Relationships (London: Academic Press, 1979).

I. Мир чувств

Книги об эмоциях в младенчестве: М. Lewis and L. Rosenblum, eds., The Development of Affect (New York: Plenum Press, 1978); M. Lewis and L. Rosenblum, eds., The Origins of Fear (New York: John Wiley, 1974); J. Dunn, Distress and Comfort (Cambridge: Harvard University Press, 1976); R. Pluchik and H. Kellerman, eds., Emotion: Theory, Research and Experience, Vol. II (New York: Academic Press, 1983); J. D. Call, E. Galenson, and R. L. Tyson, eds., Frontiers of Infant Psychiatry, Vol. II (New York: Basic Books, 1985).

Большой интерес вызвали у меня следующие теоретические работы: S. Tomkins, Affect, Imagery and Consciousness, Vol. I, The Positive Affects (New York: Springer, 1962); S. Langer, Mind: An Essay on Human Feeling, Vol. I (Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1967).

В этой главе также затрагиваются вопросы восприятия младенцем объектов и пространства в целом. Хорошим отправным пунктом для изучения этой проблемы может стать книга L. В. Cohen and P. Salapatek, eds., Infant Perception: From Sensation to Cognition, Vol. II (New York: Academic Press, 1975), а также Т. G. R. Bower, The Perceptual World of the Child (Cambridge: Harvard University Press, 1976).

II. Мир непосредственного общения

О человеке как объекте интереса младенца и ранних формах контакта между ребенком и этим особенным «социальным объектом» речь пойдет в следующих книгах: М. Lewis and L. Rosenblum, eds., The Effect of the Infant on Its Caregiver (New York: John Wiley, 1974); D. Stern, The First Relationship: Infant and Mother (Cambridge: Harvard University Press, 1977); H. R. Schaffer, ed., Studies in Mother-Infant Interaction (New York: Academic Press, 1977); E. Thoman, ed., Origins of the Infants Social Responsiveness (Hillsdale, N.J.: Lawrence Erlbaum, 1978); M. M. Bullowa, ed., before Speech: Тhе beginning of Interpersonal Communication (New York: Cambridge University Press, 1979); E. Tronick, ed., Social Interchange in Infancy (Baltimore: University Park Press, 1982); T. Field and N. Fox, eds., Social Perception in Infants (Norwood, N.J.: Ablex, 1986).

Что касается роли активного самостоятельного передвижения в организации восприятия пространства, (как это описано в эпизоде, когда отец несет Джоя), информацию по этой проблеме вы найдете в книге Е. Rovee-Collier, ed., Advances in Infancy Research (Norwood, N.J.: Ablex, 1990), особенно подробно она рассматривается в статье В. Bertenthal и J. Campos.

III. Мир мыслей

В этой части две основные темы: «Привязанность» и «Интерсубъективность». Информацию по теме «Привязанность» вы найдете в книгах: J. Bowlby, Attachment and Loss, Vol. I (New York: Basic Books, 1969) и Vol. Ii»V(New York: Basic Boob, 1973); M. D. S. Ainsworth, M. C. Blehar, E. Waters, and S. Wall, Patterns of Attachment (Hillsdale, N.J.: Lawrence Erlbaum, 1978). Новые данные приведены в следующих изданиях: Bretherton I., Waters Е., Growing Points of Attachment Theory and Research. Monographs of the Society for Research in Child Development (Chicago: University of Chicago Press, 1986).

Тема «Интерсубъективность» представлена в книгах: М. Е. Lamb and L.R. Sherrod eds., Infant Social Cognition (Hillsdale, N.J.: Lawrence Erlbaum, 1981); D. Stern, The Interpersonal World of the Infant: A View from Psychoanalysis and Developmental Psychology (New York: Basic Books, 1985); A. Lock, ed., Action, Gesture and Symbol (New York: Academic Press, 1978); T. Mischel, ed., Understanding Other Persons (Oxford: Blackwell, 1974);

В книге A. Sameroff and R. Emde, eds., Relationship Disturbances in Early Childhood (New York: Basic Books, 1989) представлены клинические аспекты привязанности.

IV. Мир слов

Обе части главы имеют дело с овладением ребенком речью и влиянием речи на опыт ребенка и его способность к саморефлексии. Отправной точкой в изучении этих проблем могут послужить следующие книги: М. Lewis and J. Brooks-Gunn, Social Cognition and the Acquisition of Self (New York: Plenum Press, 1979); J. Kagan, The Second Year of Life: The Emergence of Self Awareness (Cambridge: Harvard University Press, 1981).

Процесс овладения языком и связанное с ним переструктурирование реальности освещены в книгах: Е. Bates, ed., The Emergence of Symbols: Cognition and Communication in Infancy (New York: Academic Press, 1979); J. S. Bruner, Chud s Talk: Learning to Use Language (New York: W. W. Norton, 1983); R. Gollenkoff, ed., The Transitions from Prelinguistic to Linguistic Communications (Hillsdale, N.J.: Lawrence Erlbaum, 1983); L. S. Vygotsky, Thought and Language, E. Kaufmann и G. Vakar, eds. and trans. (Cambridge: M.I.T. Press, 1962);H. Werner и В. Kaplan, Symbol Formation: An Organismic Developmental Approach to Language and Expression of Thought (New York: John Wiley, 1963).

V. Мир историй

Исследования детского способа создавать рассказ: W. Chafe, ed., The Pear Stones (Norwood, N.J.: Ablex, 1980); С. Peterson and A. McCabe, Developmental Psycholinguistics: Three Ways of Looking at a Chud s Narrative (New York: Plenum, 1983); K. Nelson, Event Knowledge: Structure and Function in Development (Hillsdale, N.J.: Lawrence Erlbaum, 1986); J. S. Bruner, Actual Minds, Possible Worlds (Cambridge: Harvard University Press, 1986); K. Nelson, ed., Narratives from the Crib (Cambridge: Harvard University Press, 1987).

Социологический ракурс проблемы: W. Labow, Socio-linguistic Patterns (Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1972). Историческая, клиническая и психоаналитическая перспектива проблемы: W. J. Т. Mitchell, On Narrative (Chicago: University of Chicago Press, 1981).

Основным источником вдохновения для меня при создании этой книги стали мои дети – Элис, Адриан, Кайа, Мария и Майкл (в порядке увеличения возраста). Майкл, Мария и Кайа, уже достаточно взрослые, чтобы прочитать рукопись книги, сделали ряд бесценных замечаний, опираясь на свой опыт и знание отца.

Некоторые моменты дневника Джоя основаны на событиях раннего детства моих детей. Это они побудили меня, как родителя, создать книгу о том, кем они были, и что, как мне казалось, переживали. С этим дневником я постоянно сверялся, пытаясь стать хорошим родителем. В определённом смысле дневник Джоя – это уже шестой изобретённый мной такой дневник.

Главный источник материала для книги – общение с младенцами и родителями, с которыми я имел возможность сотрудничать в качестве психотерапевта или исследователя. Хочу поблагодарить всех за неоценимый вклад.

Во многом я опирался на результаты исследований, посвященных периоду младенчества. Предложенная библиография является признанием заслуг многих исследователей, которые участвовали в получении этих результатов.

Особую благодарность хочу выразить тем, кто помогал мне написать книгу: Наде Стерн-Брушвайлер, которая просматривала рукопись, начиная с самых первых набросков. Будучи одновременно мамой и детским психиатром, она воодушевляла, поддерживала меня и помогла придать книге окончательную форму. Роанна Барнетт помогала мне своими ясными, разумными и конструктивными советами на заключительной стадии.

Я пришёл к выводу, что Джо Энн Миллер, редактор «Basic Books» – своего рода книжным маг. Когда дневник Джоя казался уплывающим от меня, она всегда вовремя возвращала меня к работе. А Феб Хосс, редактора моей рукописи, я хочу поблагодарить за ее искусство одним росчерком карандаша превращать скучное в яркое и живое.

Хочу также выразить благодарность Хайме Шуберт и Виржинии Софиос за подготовку рукописи.

Пока я писал эту книгу, мою исследовательскую работу поддерживали следующие организации: «Уорнер Комьюни-кейшнс, Инк.», Национальный фонд исследований Швейцарии; МакАртур Фаундейшн и Центр детского развития Сак-дер – Лефкур. Спасибо им.

Женева, март 1990

Сведение об авторе

Дэниэл Н. Стерн – доктор медицины, профессор психологии Женевского университета, профессор психиатрии Медицинского центра Корнельского университета. Автор ряда известных монографий, посвященных проблемам материнства и детства: «Первое взаимоотношение» (The First Relationship, 1977), «Межличностный мир младенца» (The Interpersonal World of the Infant, 1985), «Констелляции материнства» (Motherhood Constellations, 1995), «Рождение матери» (Birth of Mother, 2000). Он – отец пятерых детей, младшему из которых на момент написания книги было два года, а старшему – двадцать шесть. В 1999 году Дэниэл Стерн награжден премией имени 3. Фрейда, учрежденной правительством Австрии и Европейской Ассоциацией психотерапевтов и присуждаемой за наиболее значимый вклад в развитие психотерапии.

Дэниэл Стерн – один из самых известных современных исследователей в области психологии развития.

 

Примечания

[1] В оригинале self-event. Понятие из концепции Д. Стерна (книга «Interpersonal World of the Infant»), описывающее развитие self в онтогенезе человека. Self традиционно переводится как самость. Понятие «самость» в концепции Стерна лучше всего можно передать словами «ощущение себя». Выделение и опознание инвариантов относится к первому этапу развития самости – появление «островов самости» или островов ощущения самого себя. – Прим. научн. ред.

[2] В оригинале other-person events.

[3] В оригинале self with another.

[4] Интерсубъективный – разделенный между двумя людьми, совместный, доступный для внутреннего мира обоих. – Прим. научн. ред.

[5] Майское дерево – это украшенный цветами столб, вокруг которого танцуют 1 мая в Англии. – Прим. переводчика.

[6] В оригинале – «narrative». В других работах Д. Стерна встречается термин «а narrative self», дословно – «порождающее рассказ я». – Прим. научн. ред.

[7] Многоточия в истории Джоя обозначают места, где он делал паузы.