Ведущая. Что же такое – Причастие? Это Таинство? Обряд? Священнодействие? Магия или колдовство?
Отец Евгений. Хороший вопрос. Церковь разговаривает до какой-то степени на очень понятном всем людям языке, но – до какого-то момента. После этого момента начинается язык условностей, язык иконный, язык священный. Термин «Причастие», так же как и синонимы: Евхаристия, Святые Дары, Тело и Кровь Христовы, относятся именно к этому. Возвращаясь к Вашему вопросу, я бы сказал, что, конечно, в истории, людьми, не находящимися внутри ритуального круга, то есть теми, кто это воспринимал изнутри, будучи церковными, Таинство Евхаристии воспринималось и как обряд, и как магия, и как колдовство. Знаменитый роман Л.Н. Толстого «Воскресение» прямо указывает на то, что это что-то варварское: «Они едят своего Бога». Это что-то, связанное с язычеством, с какой-то такой инфернальной древностью, это не может воспринять современный человек. Но Церковь относится к этому, конечно, не так, как об этом думают люди внешние, а с некоторых времен Толстой сделался внешним по отношению к Церкви, а воспринимают это так, как об этом учат и Священное Писание, и традиция, и Установитель этого Таинства Господь Иисус Христос. Я уже произнес это слово – «таинство». Церковь воспринимает это как нечто таинственное, которое мы не можем до конца объяснить, а просто делимся опытом переживания в этом священнодействии каждого христианина, который вбирает в себя Святые Дары. Если совсем коротко, то я бы сказал, что Таинства отличаются от других заповедей Божьих тем, что они не говорят об этике, но о мистике. Даны они нам именно для того, чтобы этика сделалась реальной, не абстракцией, на которую мы смотрим и говорим: «Да, это красиво, да, это правильно, но исполнить я это не могу». Все, наверное, помнят фреску Сикстинской капеллы «Сотворение Адама», где Божественная рука тянется навстречу руке человеческой. Так вот, я бы сказал так: Таинства, в том числе и Причастие, даны Богом для того, чтобы наша человеческая немощь получила поддержку в Божественной крепости. Бог из вечности протягивает свою руку с тем, чтобы поддержать немощную руку человека. И все Церковные Таинства, начиная с Крещения и заканчивая Венчанием и Соборованием – они обращены именно к этому. Бог поддерживает нас, в том числе и через Таинство Евхаристии.
Ведущая. Что значит «Тело и Кровь»? Это что – людоедство?
О. Евгений. Восприниматься это может так, если исходить из лингвистического контекста, но если мы обращаемся к Библейской истории, то видим, что Тот, кто установил это Таинство, Господь наш Иисус Христос, отсылает слушателей к древнейшему Библейскому сюжету: «Отцы ваши ели манну в пустыне и умерли, хлеб, который Я вам дам будет для вас в жизнь вечную». «Подавай нам такой хлеб каждый день», – сказали иудеи. «Я – хлеб, сошедший с небес, – говорит Господь Иисус Христос, – кто будет вкушать Тело и пить мою Кровь, тот будет иметь жизнь в себе». Звучат эти термины: Тело и Кровь, но всякий раз, когда мы вкушаем мясо, неважно чье: свинина, говядина, оленина, крольчатина – мы всегда вкушаем мертвую отдельность. А на Тайной Вечере не мертвый, но живой Христос указал на хлеб и сказал: «Это Тело мое». Не мертвый, но живой Христос указал на чашу с вином и сказал: «Это Кровь моя». В чем суть Таинства? Неизъяснимым для человека способом весь целый живой Христос соединился с этим хлебом и с этим вином, поэтому мы причащаемся не мертвой отдельности, а целого живого Христа.
Ведущая. Все же почему – Причастие?
О. Евгений. Действительно, это очень интересно. При-частие. Мы видим в этом слове как бы две стороны: приставку и, собственно, сам корень «часть», то есть мы приобщаемся к чему-то, становимся частями чего-то большего. Апостол Павел сказал: «Разве вы не знаете, что вы сотелесники Христу?» Что это значит? В обычном порядке закономерностей мы вкушаем с тем, чтобы то, что мы съели, сделалось нами. Если человек не очень разборчив в количестве съеденного, то можно на весах отследить на сколько он поправился после того как посидел за столом. В Церковном Таинстве порядок закономерностей прямо противоположен. Не пища становится нами, а мы становимся тем, к чему мы приобщаемся. Поэтому мы и говорим: «Причастие», мы становимся частью чего-то большего.
Ведущая. Все ли могут причащаться?
О. Евгений. Конечно, да, но для этого необходимо соблюсти несколько условий. Конечно, человек должен быть крещен, потому что пропуском, простите уж за этот образ, к участию в мистической жизни Церкви, пропуском к остальным Таинствам, является именно крещение. Некрещеного человека Церковь к Таинству допустить не может, потому что это будет насилие над ним. Если он не выказал своего желания быть христианином, предлагать ему чисто христианское времяпровождение, духовную мистику – это будет нарушением его свободы. Но, даже если человек крещен в детстве, но потерял веру или воспринимает Причастие как магический обряд, или у него какие-то другие на этот счет мотивы и соображения, то тогда Церковь напоминает, что Причастие в этом случае может не только не облагородить и исцелить человека, но может быть ему во вред. Кстати, Иуда, участник Тайной Вечери тоже причастился, и о нем сказано, что «с этим куском вошел в него сатана». Почему? Величайшая святыня, которая должна и облагородить, и преобразить, и исцелить, вместе с тем становится для Иуды путем к худшей жизни. Потому что в своем сердце он уже нес желание предать Спасителя. Священник, выходя с евхаристической чашей, произносит всегда одни и те же слова: «Со страхом Божиим и верою приступите». С верой, что это действительно Тело и Кровь Христа. И со страхом, потому что можно причаститься не в улучшение, не в исцеление, а в суд и во осуждение.
Что касается действительности, то здесь, мне кажется, христианская традиция разделилась на два неодинаковых лагеря, а православие пошло посередине между ними. Протестанты стали говорить, что Причастие надо воспринимать как некий символ, за которым не стоит никакой реальности, как условность. Говорит же Христос о себе в Евангелии как о двери, мы же не воспринимаем его как дверь. Говорит о лозе, это не значит, что Он – виноградная ветвь. Так и Причастие – это условность и не более того. Есть другая крайность, которая воспринимает это как натурализм гипертрофированной формы: это – мясо и кровь. В этом случае, действительно, правомочно говорить об антропофагии, это людоедство в чистом виде. Как я уже говорил, православие выбирает срединный путь, который не дерзает говорить, что это только символ. Это – символ, но за этим символом стоит реальность. И не дерзает говорить о натурализме, потому что в этом случае мы причащаемся мертвой отдельности. Повторяю: живой Христос входит в человека с тем, чтобы его преобразить, но все зависит от того, в каком состоянии души человек причащается. Причаститься может каждый человек, если он крещен, а вот плоды этого Причастия зависят от нравственной составляющей у каждого конкретного человека.
Ведущая. Если человек крещен и верит в истинность Святых Даров, нужно ли соблюдать какие-то дополнительные условия, чтобы причаститься?
О. Евгений. Совершенно верно, такие условия нужны. Если человек крещен, и если при этом он не сомневается, что это Тело и Кровь Христовы, Святые Дары, все-таки Церковь требует от него дополнительной подготовки. Она заключается в посещении богослужения, чтении Священного Писания, наконец, в посте. Зачем это нужно? Когда мы садимся за обычный стол, в лучшем случае читаем короткую молитву, а в худшем – просто крестимся и вкушаем пищу, ничего более. Но дело в том, что как бы ни были связаны по своей субстанциональной форме Святые Дары и любые другие продукты, это пища, в конечном итоге. Мы все-таки говорим, что это особая пища, а раз она особая, то наша подготовка к ней выражается в том, что мы настраиваем свою душу на определенный лад. Ведь тело и душа очень тесно связаны. Мы причащаемся с тем, чтобы получить результат в душе, но до того как мы причащаемся, мы воздействуем на свое тело и на свою душу, для того чтобы Святые Дары вызвали необходимый отзвук. Не в том плане, что это какая-то магия: вычитал столько-то молитв или попостился и тогда благодать воздействия Святых Даров будет такой-то, а сделал меньше – будет меньше. Нет, но потому что мы доказываем Богу – как, скажем, доказываем невесте свою любовь, больной матери свою заботу – мы доказываем Богу, что мы трепещем перед этим Таинством. Мы боимся осквернить тот дар, который Бог нам дал, своим недостоинством. Хотя, конечно, болезненное восприятие темы недостоинства не должно уводить нас в ту область, где человек из-за псевдоблагочестия вообще не причащается. Я думаю так, что если воспринимаешь Причастие как лекарство, то человек, подходя к чаше, держит в своем уме одну простую мысль: «Я не достоин, Господи, сделай меня достойным».
Ведущая. Как часто нужно причащаться?
О. Евгений. Если говорить о церковно-юридической стороне, то если человек молится, старается исполнять заповеди, читает Священное Писание, делает добрые дела, но при этом не причащается, то речь идет только о большей или меньшей степени отпадения его от церковной полноты. Потому что Господь сказал: «Если не будете причащаться, то не будете иметь в себе Моей жизни». Если говорить о технической стороне дела, то, мне кажется, что это настроение, о котором я сказал, желание встретиться с Богом, встретиться для того чтобы исполнить заповедь и получить обновление – оно должно быть помножено на внутреннее самодисциплинирующее отношение...
Духовно-просветительский телепроект «Слово»