Приняв схиму, носи ее неопустительно; переодеваясь, тотчас опять надевай ее на себя; поверх схимы носи куртку и опояшься, да не уподобляешься фарисеям и не подашь сим народу великого соблазна... Но сие да будет ведомо тебе: как только скинешь с себя схиму, тотчас будешь пленен непристойными помыслами; посему неопустительно имей на себе схиму, чтобы не сделаться пищею великого отступника.
Какая польза от воина, который идет в бой с духом двоедушным, идет необученным и несведущим в военном деле? Когда неожиданно наступит бой и напавшие противники увидят воина неподготовленным к битве, то не заберут ли его в плен? – То же бывает и у монаха с двоедушным настроением (при духовной брани).
Принятие рясофора есть вписание себя в войско и беспрестанное изучение боевого дела.
Мантия же есть выступление в поход, подобно тому, как при наступлении войны войска выступают на войну и шествуют военным походом.
Принятие же великого образа схимы есть вступление в решительное сражение, когда войска достигнут места боя и приведут себя в полную боевую готовность.
Возвращение из рясофорного пострига в мир так же недопустимо, как если бы кто вписался в войско, потом дезертировал и не присоединился к войскам, пошедшим на войну; – он становится отступником царя. Когда царь увидит сего отступника, сего преслушника царского веления, вычеркнет его из списка. Подобное сему постигнет того, кто, вознамерившись быть монахом и вписавшись в воины Царя Небесного, потом раскается в сем намерении, выпишется, сделается рабом мира, поработившись и делам мира,- смраду греховному... Какое негодование Царя Небесного должен он возбудить против себя?.. Однако некоторые из нынешних выражают скверное, распространившееся между ними мнение, будто рясофор не мешает человеку повенчаться и рождать детей, ибо ряса дается лишь ради чести и отличия, принявший же ее лишь испытывает себя как начинающий послушник; если же усмотрит, что не в силах вынести жизни монашеской, то да венчает себя в детородительное дело.
О, безумные и косные сердцем! – как допустимо это для того, кто добровольно и сознательно посвятил себя войску царя, сделавшись царским воином? Как возможно допустить, чтобы воин царский становился потом рабом шкурного ремесла? Говорим: рабом грехов и делателем беззаконий?..
Вот каково значение возвращения рясофорного в мир, и да боится сего тот, кто принял рясофор!
Принятие же мантии означает следующее. Когда издадут царский приказ и выступит войско в военный поход, то каждый воин заботится о подобающем снаряжении к войне, подпоясывает меч к поясу своему и следует по Царскому повелению, согласно сказанному: «Возьми крест свой и следуй за Мною» (Мк.8:34). Войско выступает в поход. Однако бывают воины, которые на пути к сражению начинают трусить, малодушествовать, жалеют о том, что сделались воинами и, как только представится случай, – поворачиваются назад... Но куда же пойти такому монаху? Куда ему скрыться? Ибо сказано: «Грешницы, камо бежим?.. на небо? – тамо еси… во аде попрал еси смерть... во глубины морския? – и тамо Десница Твоя Господи».
Если же случая бежать не представится, то малодушный продолжает поход, но идет в сражение с робостью, с тайными помыслами: что мне сделать, чтобы избавиться боя? – как мне избавиться от военной службы? Как только у воина появятся эти помыслы, тотчас делается он неспособным и нерадивым к воинскому делу.
Когда же войска достигнут поля брани, тогда воин, подготовившийся к бою, то есть изучивший действие оружием и укрепившийся мужеством, стяжевает славу... Тогда облекается воин в военные доспехи, говорим: монах принимает Великую Ангельскую схиму, становится великосхимником, а когда прославится, то есть получит обильную благодать, то делается военачальником.
Когда препояшутся силы доспехами, дабы биться с врагами в великом бою, тогда войско делает боевой клич, то есть бросается на ура, – и бьются с крайним напряжением.
Если же кто по нерадению допустит свое оружие заржаветь и боязливыми мыслями, как водою, подмочить свой порох, то может ли он в бою быть храбрым воином?!
Спрашиваю я вас далее: когда монах в бою будет побежден страстями, то не опозорит ли он Ангельскую схиму? Какого таковый может ждать себе спасения?
Да, вооружается воин, даются ему воинские доспехи, но какая от сего польза воину, который своим нерадением и трусостью служит лишь худым примером для всего войска? Говорим: монах вооружается, как в доспехи, в Ангельскую схиму, получает при сем благодать и помазание Всесвятого Духа, но какая польза от блеска ангельских схим и небесных дарований для ленивых, которые лишь худой пример вносят в монашескую жизнь нерадением своим; вместо того, чтобы подвизаться в борьбе со страстями, обманывают ближнего, обижают его и умышляют, как бы предать другого?
Не таков бывает добрый воин в бою. Он имеет в себе лишь один дух бодрый, то есть не водится никакими посторонними лукавыми соображениями и намерениями, не скрывается от врага, на всякий час готовит себя к бою, во всякое мгновение готов внять призыву боевого сигнала, говорим: звона к службе церковной. Он всегда бодр, бдителен; говорим: всегда долготерпелив, всегда прощает зло, которое ему творят.
Если же с таким бодрым воином случится какое-либо несчастие, как некогда случилось с Иаковом Персянином, отрекшимся было от Христа, придут ему в голову трусливые помыслы, вознерадит он о своей боевой готовности, подмокнет у него порох и заржавеет оружие, тогда добрый воин тотчас берется за порох свой и оружие, говорим: оскверненные помыслы и злые дела, идет из сечи в место мирное и солнечное; говорим: идет к человеку, имеющему добрый образ мыслей, то есть дар рассуждения, ведущему духовную жизнь, скидывает пред ним бремя с головы своей, расстилает на лучах солнца порох и доспехи свои, начинает чистить оружие и ждет, пока не высохнет порох; говорим: выкидывает нечистый помысел из своей головы, расстилает мысль свою против лучей духовного рассуждения, перебирает все мысли и дела свои, добрые и злые и исповедует все ржавые деяния свои, подобно Иакову Персянину.
Увидав же, что высох его порох и заблестело оружие, воин снова опоясуется, воспринимает в сердце боевую решимость и, взяв в руки оружие, принимает снова участие в бою. Препоясанный мечом, с оружием в руках, воин храбро устремляется в средину боя и побеждает противников, как победил преподобный Иаков, некогда тяжко согрешивший, а потом низведший молитвою дождь с неба во время засухи, и избавляет все войско.
Воины же, увидав такое мужество его, сотворили великий натиск, все войско, воодушевившись, ринулось с великою стремительностью и устремилось на врагов! Увидав такового воина с храбрым войском, противостоявшие им враги дрогнули, поколебались и исчезли от такой силы устремления воинов!
Воину, ради воинства его, присваивается право на ношение великолепных царских доспехов, которыми царь благоволил украсить войско свое; воин, видя себя украшенным царскими доспехами, очень бережется, чтобы не опозорить царских доспехов, чтобы не прикоснуться к чему-либо, от чего могли бы они запятнаться, дабы не подвергнуться Страшному Суду и не услышать страшного гласа Судящего: «Рабе лукавый и ленивый! – где одежда брачная?» Точно так же и монах, препоясанный обетованным спасением и благолепием веры, во все продолжение монашеской жизни или монашеского подвига весьма остерегается злых дел, дабы не опозорить ими своего крещения и не запятнать Великой Ангельской схимы.
Человек покусился бы сделать тысячи и тьмы зол, но, при воззрении на свою схиму, удерживается от многих грехов, вспоминая, что дал обет и не может его нарушить... Поэтому-то я и говорю тебе: не снимай с себя схимы, дабы не овладели тобою противники твои и не стать тебе пищею великого отступника.
Какая польза человеку, аще мир весь приобрящет, душу же свою отщетит? – говорим: какая польза, если то, чего желают плотские похоти, приобретем, душу же свою оскверним?
И когда увидит Жених столь оскверненную душу, пригласит ли Он ее в Свой чертог, как сказано: «Се Жених грядет в полунощи, и блажен раб, егоже обрящет бдяща: недостоин же паки, егоже обрящет унывающа. Блюди убо, душе моя, не сном отяготися, да не смерти предана будеши, и Царствия вне затворишися, но воспряни зовущи: Свят, Свят, Свят еси Боже, Богородицею помилуй нас».