Вспоминаю, как в последний раз в Лавру приехала Рождественским постом. Благо, после переезда оказалась в нескольких часах езды от Сергиева Посада. Так давно хотелось помолиться, поисповедаться по-чистому, причаститься…
Рассказать, сколько искушений на пути случилось, это значит – ничего не рассказать. Но все позади, и я тут!
На дворе - зима. Снег вокруг волшебный. Как долетела до храма, не помню. Готова была стоять хоть до утра. Но постом вечерня с утреней очень длинная. Казалось, служба никогда не окончится. А тут еще известие о том, что исповедаться не утром, а сразу после этой службы.
Что делать. Ждем - полный храм нас. Вышли батюшки исповедь принимать. Там и тут становятся. Осматриваюсь. И не могу понять, к кому в очередь встать. Мимо монах прошел. Строгий такой. Как скала нерушимая. Думаю, ой, нет, не пойду. Просто не выдержу, если будет ругать. Душа и так – открытая рана.
Наблюдаю за ним все ж. Сел он на стул. И тут со всего храма как посыпался народ, к нему занимая очередь. Пристроилась и я. Время сначала тянулось нестерпимо долго. А потом эти час-полтора ожидания пролетели как одно мгновенье.
Вот и моя очередь. Вынимаю записочку со своими прегрешениями, и хочу начать… Вдруг вижу перед собой глаза. Уставшие, проницательные (как рентгеном тебя всю насквозь просмотрели). Но какие-то добрые, понимающие.
Дальше – больше. Неожиданно для себя встаю на колени. Голову опускаю низко-низко. Бумажку с грехами руки сами кладут куда-то в карман. А сама... А сама - как тот источник, который не иссякает...
Все говорю и говорю. О чем? О том, о чем боялась думать даже внутри себя, о чем никогда бы никому не сказала. И грех, и не грех, и помыслы, и слезы, все, что было на душе - все вылилось легко и беспрепятственно. Слезы не отчаяния были, а какие-то легкие, приятные.
И тут - тишина. Небольшая пауза. Ну, думаю, все, сейчас начнется. Сжалась вся. И вдруг слышу тихий усталый голос. Ну, говорит батюшка, давайте же теперь ту бумажку, которую вы спрятали так далеко.
Да нет, батюшка, ни к чему она, шепчу тоже тихо…
Отрываю глаза свои от пола. И снова вижу глаза. Бесстрастные, немного строгие и даже как будто холодные. Но... Где-то там, в глубине, я прочла что-то такое, от чего душа просто запела. А ведь батюшка даже слова не сказал, выслушав меня.
Каждый раз у исповеди у меня бывают разные ощущения. Легко, да. Или напротив, тяжко, тогда снова исповедуюсь. Но такого, чтобы вот так - как будто кран открылся, и ты все-все покаянно рассказал? Нет, такого не было. И как, откуда мне такое...
Ног я под собой не чувствовала, отойдя от исповеди. И от радости несказанной, и от усталости невероятной...
Утром искала батюшку глазами. Не нашла.
В электричке, которая меня мчала обратно, со мной рядом села женщина. Лицо показалось знакомым. Разговорились, и ахнули. Оказывается, она тоже в той очереди к батюшке стояла. Мы всю дорогу так и проговорили. О нем. Ведь и она испытала подобные, ранее не испытанные чувства…
Окрыленная, в тот раз я покидала Сергиев Посад с огромным желанием снова вернуться. Не сложилось. Все время пыталась найти в интернете среди фотографий лаврских священников фото батюшки, чтобы узнать хотя бы имя его. Да так и не нашла.
Нет, нет, на днях фотографию, наконец, нашла. Она была размещена под текстом, сообщавшим о его кончине…
Да, я узнала его. Это был он.
О нем, точнее, о его строгости такие легенды ходили... К нему, во-первых, сложно было попасть. Это одно.
Он был любим многими. Моя приятельница в солидных летах очень его рекомендовала. Прибавляя при этом, что он ну, очень, очень строг, и что ей перепадало не раз, но по делу и это ей очень помогало. Я отнекивалась. Мол, душа болит, не вынесу слова строгого. Любовь нужна, да такая, чтобы залечила боль как елеем. И надо же. Ведь так и случилось, когда я рухнула на коленки во время той необычной исповеди…
Весть о кончине дорогого Батюшки, как это ни странно, не убила наповал. Видимо, хватило мне той, единственной исповеди, чтобы многое понять, чем-то таким зарядиться, чего мне даже сегодня с лихвой хватает. Да и порадовалась я. Во-первых, тому, что Господь так мощно меня поддержал, во-вторых, узнала, кто именно принимал у меня исповедь в тот раз, в-третьих, поняла, что смогу за этого удивительного человека молиться.
Спасибо, дорогой батюшка, спасибо...
Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего архимандрита Наума, и прости ему всякое согрешение - вольное или невольное, и даруй ему Царствие Небесное...
Рассказать, сколько искушений на пути случилось, это значит – ничего не рассказать. Но все позади, и я тут!
На дворе - зима. Снег вокруг волшебный. Как долетела до храма, не помню. Готова была стоять хоть до утра. Но постом вечерня с утреней очень длинная. Казалось, служба никогда не окончится. А тут еще известие о том, что исповедаться не утром, а сразу после этой службы.
Что делать. Ждем - полный храм нас. Вышли батюшки исповедь принимать. Там и тут становятся. Осматриваюсь. И не могу понять, к кому в очередь встать. Мимо монах прошел. Строгий такой. Как скала нерушимая. Думаю, ой, нет, не пойду. Просто не выдержу, если будет ругать. Душа и так – открытая рана.
Наблюдаю за ним все ж. Сел он на стул. И тут со всего храма как посыпался народ, к нему занимая очередь. Пристроилась и я. Время сначала тянулось нестерпимо долго. А потом эти час-полтора ожидания пролетели как одно мгновенье.
Вот и моя очередь. Вынимаю записочку со своими прегрешениями, и хочу начать… Вдруг вижу перед собой глаза. Уставшие, проницательные (как рентгеном тебя всю насквозь просмотрели). Но какие-то добрые, понимающие.
Дальше – больше. Неожиданно для себя встаю на колени. Голову опускаю низко-низко. Бумажку с грехами руки сами кладут куда-то в карман. А сама... А сама - как тот источник, который не иссякает...
Все говорю и говорю. О чем? О том, о чем боялась думать даже внутри себя, о чем никогда бы никому не сказала. И грех, и не грех, и помыслы, и слезы, все, что было на душе - все вылилось легко и беспрепятственно. Слезы не отчаяния были, а какие-то легкие, приятные.
И тут - тишина. Небольшая пауза. Ну, думаю, все, сейчас начнется. Сжалась вся. И вдруг слышу тихий усталый голос. Ну, говорит батюшка, давайте же теперь ту бумажку, которую вы спрятали так далеко.
Да нет, батюшка, ни к чему она, шепчу тоже тихо…
Отрываю глаза свои от пола. И снова вижу глаза. Бесстрастные, немного строгие и даже как будто холодные. Но... Где-то там, в глубине, я прочла что-то такое, от чего душа просто запела. А ведь батюшка даже слова не сказал, выслушав меня.
Каждый раз у исповеди у меня бывают разные ощущения. Легко, да. Или напротив, тяжко, тогда снова исповедуюсь. Но такого, чтобы вот так - как будто кран открылся, и ты все-все покаянно рассказал? Нет, такого не было. И как, откуда мне такое...
Ног я под собой не чувствовала, отойдя от исповеди. И от радости несказанной, и от усталости невероятной...
Утром искала батюшку глазами. Не нашла.
В электричке, которая меня мчала обратно, со мной рядом села женщина. Лицо показалось знакомым. Разговорились, и ахнули. Оказывается, она тоже в той очереди к батюшке стояла. Мы всю дорогу так и проговорили. О нем. Ведь и она испытала подобные, ранее не испытанные чувства…
Окрыленная, в тот раз я покидала Сергиев Посад с огромным желанием снова вернуться. Не сложилось. Все время пыталась найти в интернете среди фотографий лаврских священников фото батюшки, чтобы узнать хотя бы имя его. Да так и не нашла.
Нет, нет, на днях фотографию, наконец, нашла. Она была размещена под текстом, сообщавшим о его кончине…
Да, я узнала его. Это был он.
О нем, точнее, о его строгости такие легенды ходили... К нему, во-первых, сложно было попасть. Это одно.
Он был любим многими. Моя приятельница в солидных летах очень его рекомендовала. Прибавляя при этом, что он ну, очень, очень строг, и что ей перепадало не раз, но по делу и это ей очень помогало. Я отнекивалась. Мол, душа болит, не вынесу слова строгого. Любовь нужна, да такая, чтобы залечила боль как елеем. И надо же. Ведь так и случилось, когда я рухнула на коленки во время той необычной исповеди…
Весть о кончине дорогого Батюшки, как это ни странно, не убила наповал. Видимо, хватило мне той, единственной исповеди, чтобы многое понять, чем-то таким зарядиться, чего мне даже сегодня с лихвой хватает. Да и порадовалась я. Во-первых, тому, что Господь так мощно меня поддержал, во-вторых, узнала, кто именно принимал у меня исповедь в тот раз, в-третьих, поняла, что смогу за этого удивительного человека молиться.
Спасибо, дорогой батюшка, спасибо...
Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего архимандрита Наума, и прости ему всякое согрешение - вольное или невольное, и даруй ему Царствие Небесное...
