Толкования на Псалтирь 37:9

Озлоблен бых и смирихся до зела. От того, говорит, вoждeления пожал я то, что поник к земле и непрестанно сетовал от мучительных болезней сердца. Посему-то, изменив деятельность пожелания, соделал его служебным Божией воле. Ибо Псалмопевец присовокупляет: рыках от воздыхания сердца моего. Бичуя совесть, принудил сердце свое к частым воздыханиям.

Ст. 8-10 яко лядвия моя наполнишася поруганий, и несть изцеления в плоти моей. Озлоблен бых и смирихся до зела, рыках от воздыхания сердца моего. Господи, пред тобою все желание мое, и воздыхание мое от тебе не утаися

В место лядвия моя наполнишася поруганий Акила приводит: «бока мои наполнились бесчестиями», а Симмах: «лядвия моя наполнились бесчестий». И поэтому, когда на память ему приходит [совершенное им] позорное и бесчестное деяние, и чтобы укрепить чувствилище своей души, он говорит так: Возсмердеша и согниша раны моя от лица безумия моего. А почему же возсмердеша, он продолжает, говоря: Яко лядвия моя наполнишася поруганий, или «бока мои наполнились бесчестиями», символизируя этим позорное деяние. А когда берет себя в руки, то говорит: и несть исцеления в плоти моей. Поскольку лядвия моя наполнишася поруганий, поэтому, говорит он, что «приходя в покаяние о содеянном, я наказываю и угнетаю свою плоть», поэтому и несть исцеления в плоти моей. Так что если бы он мог сказать [то сказал бы]: если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня надень обновляется (2Кор. 4:16), но прежде говорит: несть исцеления в плоти моей, и несть мира в костех моих. А затем продолжает: Озлоблен бых и смирихся до зела. Но это звучит несколько иначе, чем то, что он изрек прежде: пострадах и слякохся до конца. Ибо мужам разумным свойственно не превозноситься по поводу совершенных от невнимания и совосхищения согрешений, но стыдиться их и краснеть и быть поражаемыми совестью и смиряться. И Давид о таких и говорит: рыках от воздыхания сердца моего, или как приводит Акила: «ревел от скрежетания сердца моего». [Он как бы так говорит:] «Ибо я исповедал устами не для того, чтобы сделаться явным для многих; но внутри сердца, закрыв глаза, Тебе единому видящему я покажу мое скрытое стенание, вопия в самом себе. Ибо польза в этом моем исповедании была не от многочисленных слов, так как довольно было для моего исповедания и стенаний сердца моего, и воплей, ниспосылаемых из глубины души к Тебе, Боже.

Господи, пред Тобою все желание мое. Но и желание у меня было благое пред Тобою, Господи; и оно было о моем спасении. Ибо прежде я желал злого, и это желание не было пред Тобою, Господи; теперь же, когда я все совершаю, смирившись, и «рыкаю» от воздыхания сердца моего, и Тебя Спасителя и Врача я желаю, то поэтому пред Тобою все желание мое, и о причине Моего стенания Ты не неведаешь. Ибо знаю, что воссылаю Тебе стенание, достойное Твоего человеколюбия, поскольку Ты желаешь не смерти грешника, но его покаяния».

Озлоблен бых, и смирихся до зела: рыках от воздыхания сердца моего

Следствием сего вожделения, говорит Пророк, стало для меня то, что согбен я до земли, и непрестанно сетую по причине жестоких мучений сердца. Посему-то, дав иное направление вожделению, соделал я оное служителем Божией воли. Ибо присовокупил Пророк: «Господи, пред тобою все желание мое, и воздыхание мое от тебе не утаися».

Учение преподобного Синаита о болезненности, сопровождающей истинное делание умной молитвы безмолвника, может показаться странным, как оно и показалось, для плотского и душевного разума, не знакомого с опытами монашеской жизни. Приглашая таковых обратить внимание на сведения, обретенные опытностью, мы свидетельствуем, что не только делание умной молитвы, но и внимательное чтение глубоких о ней Отеческих писаний производит головные боли. Сердечное сокрушение, по причине открываемой молитвой греховности, плена и смерти, так сильно, что оно производит в теле страдания и болезни, о существовании и о возможности существования которых вовсе не известно не знакомому с молитвенным подвигом. Когда сердце исповедуется Господу в греховности своей в своем бедственном состоянии, тогда тело распинается. «Пострадах, – говорит опытный в молитвенном подвиге Давид, – и слякохся до конца, весь день сетуя хождах. Яко лядвия моя наполнишася поруганий, и несть исцеления в плоти моей. Озлоблен бых, и смирихся до зела: рыках от воздыхания сердца моего».

Озлоблен бых и смирихся до зела

Я, говорит, потерпел зло – чрез голод, жажду, лежание на (голой) земли и испытание других суровостей; а равно я угнетал себя, то есть наказывал тело мое чрезмерно; ибо – сильно – принимается за – чрезмерно, по свойству еврейского наречия.

рыках от воздыхания сердца моего

От жестокого, говорит, стенания сердца моего, которое уязвилось отвне и жестоко страдало, я представлялся рыкавшим, или издававшим рев на подобие льва. Ибо – рыкал – Акила перевел – ревел. Грешник, по словам Приточника, или нечестивый, когда дойдет до глубины зол, бывает нерадив (Прит. 18,3): напротив того, праведник страшится и самых малых грехов и чрезмерно осуждает себя.

Слова Кирилла: совесть, уязвляющая сердце, производит в нем стенания. Ибо всецело порабощенный грехам и обвиняемый своею совестью за то, что он оскорбил Бога, не может быть небрежным. Напротив того он имеет ум как бы упоенный печалью и сердце – злостраждущее от жестокого мучения; почему и представляется рыкающим от выходящих из глубины стенаний и от издаваемого самыми глубокими внутренностями сердца глухо-немого голоса. Ибо я не исповедываюсь, говорит, устами, чтобы для многих сделаться явным, но заключив взор, в самом сердце, рыкая в себе самом, Тебе одному, видящему тайное, я открывал свои стенания.

Озлоблен бых и смирихся до зела, рыках от воздыхания сердца моего

«Кричу от терзания сердца моего» – от внутренних, душевных мучений, я «кричу», издаю вопль.

Озлоблен бых и смирихся до зела, рыках от воздыхания сердца моего

В глубоком сознании тяжкого грехопадения и чувстве сильного раскаяния пред Богом, Давид сам подверг себя строгому посту и молитве и изнурял тело свое разными другими лишениями и трудами, как, например, лежанием на голой земле. От его беспрерывных стенаний и глубоких воздыханий сердечных исходили такие громкие стоны, которые походили на рыкание дикого зверя, и все это было плодом его сердечного сокрушения, его искреннего раскаяния пред Богом. Беззакония мои, говорит он, ввергли меня в такую глубину зол (озлоблен бых), так чрезмерно унизили меня пред Богом и людьми (смирихся до зела), что не могу от сильной туги сердечной удержаться от громких вздохов и стонов, которые являются невольным выражением чрезмерных душевных и телесных страданий.