Архиепископ Аверкий Таушев писал: «Надо полагать, что Самой Пречистой Матери Божией было неугодно, по Ее смирению, чтобы разглашали заветные тайны Ее жизни, – вот почему о Ней вообще говорится в Евангелиях чрезвычайно мало, кроме самых необходимых фактов, связанных непосредственно с жизнью Самого Господа Иисуса Христа». В то же время авторы некоторых богослужебных текстов претендуют, видимо, на знание не только того, что говорила (причем Ее речи взяты не из Евангелия), но и того, что думала или чувствовала Богородица, например, во время Благовещения или у Креста Сына. В каноне Благовещению есть, как известно, целая развернутая беседа между Богоматерью и Архангелом, которая отсутствует в Евангелии. Или стихира на утрени Великой пятницы:

«Днесь зрящи Тя Непорочная Дева на Кресте, Слове, возвышаема, рыдающи матернею утробою, уязвляшеся сердцем горце, и стенящи болезненно из глубины души, лице со власы терзающи. Темже и перси биющи, взываше жалостно: увы Мне, Божественное Чадо, увы Мне, Свете мира, что зашел еси от очию Моею, Агнче Божий?»

У всех, наверное, свое восприятие, но я не вижу Богоматерь «терзающей лицо и власы». Вообще, мне непонятна сама попытка детально расписать, что чувствовала, что думала Матерь Божия во время смерти Сына. Мне кажется, здесь можно только благоговейно молчать. И подобное расписывание оттенков Материнского горя мне непонятно.

Как к этим текстам относиться?