№ 33. Августа 17-го

3. Страшное величие священнического сана

Священник жертвоприноситель. «О поистине достопочтенное достоинство священников, в руках которых Сын Божий воплощается как бы во чреве матери!» восклицает блаж. Августин.

«Кто может сомневаться, что в час жертвы, по голосу священника, отверзаются небеса, что при этой тайне Иисуса Христа присутствуют хоры ангелов, что высочайшее соединяется с самым низким, земное с небесным, что из видимого и невидимого составляется единое? Эта жертва, таинственным образом возобновляющая смерть Единородного, спасает души от вечной погибели. Правда, Господь восстал от мертвых, и уже не умирает, и смерть не имеет над Ним никакой власти; но хотя Он живет в Себе бессмертно и неистленно, однако в этой тайне святой жертвы Он повторительно приносится в жертву за нас. Тело Его разделяется и подается в пищу во спасение людей, кровь Его проливается не по рукам неверующих, но в уста верующих. Итак, да размышляем, как многоценна для нас эта жертва, возобновляющая для нашего примирения страдания Единородного»²⁹⁰.

«Священство хотя производится на земле, но по своему достоинству относится к небесным учреждениям. и это весьма справедливо. Ибо не человек, ни ангел, ни архангел, ни созданная власть, но Сам Утешитель установил этот чин и находящихся во плоти уполномочил наглядно совершать ангельское служение. Поэтому священник должен быть столь чистым, как если бы он находился на самом небе среди оных сил. Еще во времена доблагодатные страшны и ужасны были такие предметы, как звонцы, гранатовые яблоки, камни на груди первосвященника, нарамники, митра, головная повязка, золотые дощечки, святое святых и глубочайшая тишина в нем. Но если бы кто мог исследовать предметы времени благодати, то он нашел бы, что оные предметы, страшные и ужасные, – незначительны, и что сказанное о законе истинно и в этом отношении, именно, что не славно славное в этой части ради всепревосходящей славы другого во времена благодати. Ибо когда видишь Господа, принесенным в жертву, и священника, стоящего над жертвою и молящегося, и всех окропленными Его драгоценною кровию, – то думаешь ли ты тогда, что находишься среди людей и стоишь на земле? Не представляешь ли ты себя, напротив, внезапно перенесенным на небо, и не созерцаешь ли ты, отбросив все плотские мысли душевные, с чистою душею небесные предметы?

О чудо, о любовь Божия к людям! Сидящий на небе со Отцем подается в оный час всем, кто хочет принять Его!

Хочешь ли ты видеть и из другого чуда беспредельность этого святилища? Представь себе пред глазами Илию, бесчисленное множество вокруг стоящего народа, жертву, лежащую на камнях; представь, что все находятся в глубокой тишине и молчании и только один пророк молится; представь, что внезапно сходит с неба огонь... От этого перейди затем к тому, что теперь совершается, и – ты увидишь не только чудесное, но и превосходящее всякое удивление. Вот стоит священник, низводящий не огонь, но Святого Духа; он совершает продолжительную молитву, но не о том, чтобы низшедший с неба огонь пожрал окружающее, но чтобы низошла благодать на жертву, чтоб очистились души всех и сделались блистательнее очищенного огнем золота. Считающий это маловажным бессмыслен и безумен. Или ты не знаешь, что никогда человеческая душа не перенесла бы этого торжественного огня и что каждый уничтожен был бы совершенно, если бы не была велика помощь Божией благодати? Размышляющий о величии, какого удостаивается человек, облеченный плотию и кровию, именно приближать к себе блаженное и чистейшее существо, поймет и ту честь, какой удостаиваются священники благодатию Духа. Ибо чрез них совершается приближение к людям Бога»²⁹¹.

Священник – пастырь. Об этом снова пишет св. Златоуст в своей драгоценной книге о священстве.

«Если много значит предстоятельствовать в церкви и пещись о столь многих вверенных душах, то, ради величия такого дела, должен быть исключен из него женский пол, а равно и большая часть мужского; призываемы же к этому служению должны быть только те, которые в высшей мере превосходят всех, настолько превосходят всех добродетелью души, насколько Саул превосходил своим ростом весь народ еврейский и даже еще гораздо больше. Ибо здесь, я думаю, нужно прилагать не только одну меру величины, но различие между пастырем и стадом также велико, как различие между неразумными тварями и разумными людьми, если не сказать больше; потому что здесь подвергается опасности гораздо большее. Ибо кто теряет овец, вследствие того, что волки расхитили их, или воры покрали, или же истребила язва, или другой какой несчастный случай, то он может еще получить прощение от хозяина стада, а если же потребуется и вознаграждение, то штраф не простирается дальше уплаты денег. Напротив, тот, кому вверены люди, – одаренное разумом стадо Христово, за потерю овец подлежит не денежному штрафу, но должен уплатить своею собственною душею. Притом же он должен вести гораздо большую и опаснейшую войну. Ибо не с волками он должен бороться, и не разбойников бояться, и не о том заботиться, чтобы предохранить стадо от заразительной болезни; но с кем он должен воевать? с кем сражаться? Послушай блаженного Павла, который говорит: «наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тмы века сего, против духов злобы поднебесных». Видишь страшное множество врагов, вооруженных не железом, но вместо всякого вооружения достаточно имеющих в своей природе? Хочешь ли еще видеть что-нибудь другое, жестокое, подстерегающее стадо? И это ты увидишь оттуда же. Показавший нам врагов говорит о сем: «дела плоти известны, они суть: прелюбодеяние, блуд, нечистота, непотребство, идолослужение. волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия, соблазны, ереси, ненависть, убийства, пьянство, бесчинство, и тому подобное», потому что он не все назвал, но по этому можно заключать и об остальном.

У пастыря неразумных тварей хищные звери довольствуются похищением нескольких только животных, и когда завидят его самого, то убегают прочь; здесь же, хотя бы было истреблено все стадо, они не отстают от пастырей, но тем сильнее нападают еще и не дают покоя до тех пор, пока не увидят побежденными их самих».

Трудно лечить душевные болезни. «Не легко узнать болезнь человека, потому что никто не знает, что в человеке, точию дух человека, живущий в нем. И как мог бы кто либо дать лекарство против болезни, свойства которой он не знает, и когда часто не вдруг можно заметить, болен ли человек? Но и когда это сделается уже очевидным, то затруднения увеличиваются еще больше. Ибо нельзя лечить так всех людей, как пастух лечит овцу. Конечно, и здесь можно бинтовать, удерживать от пищи, прижигать и отсекать, но чтобы получить исцеление, дело зависит не от того, кто назначает лекарство, а от больного. Это знал и тот достойный удивления муж, который сказал коринфянам: не яко обладающе вашею верою, но споспешницы вашей радости. Ибо между всеми людьми меньше всего позволено христианам насилием исправлять преступления согрешающих. Мирские судьи показывают большую силу в отношении к преступникам, подпавшим закону, и принуждают их жить по своему указанию, хотя бы они и противились этому. Но здесь нужно исправлять преступников не силою, но убеждением. Ибо нам законами не дана столь великая власть возбранять грешникам, да и мы не могли бы применять ее где либо, если бы она и дана была, так как Бог увенчивает тех, которые не по принуждению, но добровольно воздерживаются от зла.

Поэтому потребно много искусства, чтобы убедить больных добровольно отдаться лечению со стороны священников, и не только одно это, но чтобы они умели благодарить их за исцеление. И как если бы кто, будучи связан и зная это, начал биться, то этим только больше причинял бы себе вреда, так отвергающий от себя режущие, наподобие железа, слова, этим презрением причиняет себе другую рану, и повод к исцелению становится причиной более тяжкой болезни, так как нет никого, кто бы мог принудить его и вылечить против воли.

И что можно тут сделать? Ибо, если ты поступишь слишком мягко с тем, в отношении к которому нужна особенная строгость, и не сделаешь большого разреза у того, кому это нужно, то ты только обрезываешь одну часть раны, а другую оставляешь; а если ты беспощадно делаешь разрез настолько, насколько нужно, то больной от страха и боли вдруг отбрасывает от себя все, лекарство и повязки, и низвергается в глубину, разломавши ярмо и разорвавши узы.

Я мог бы назвать многих, которые подверглись крайнему злу, так как требовалась справедливая епитимия за их грехи. Ибо нельзя просто, по мере проступков, налагать и наказания, но нужно отгадывать намерения и цели грешников, чтобы не сделать разрыва еще больше, когда захочешь зашить разорванное, и чтобы, с желанием поднять упадшее, не увеличить падения. Ибо люди слабые, а также большая часть людей, погруженных в мирскую роскошь, равно как и люди, гордящиеся своим происхождением и властью, если и не совсем, то хоть отчасти могли бы освободиться от своих пороков, если бы их снисходительно и постепенно отвращали от того, в чем они погрешали. Но если вдруг прибегнуть к строгим мерам, теряется надежда и на малейшее исправление. Ибо если душа вдруг принуждена отбросить стыд, то она впадает в нечувствительность, не слушается дружественных слов, не склоняется на угрозы, не располагается благодеяниями, но становится гораздо хуже того города, который пророк порицает словами: лице жены блудницы бысть тебе, не хотели еси постыдитися ко всем (Иер.3:3).

Поэтому пастырю нужно много благоразумия и тысячу очей, чтобы рассмотреть со всех сторон свойства души. Ибо как многие склоняются к отчаянию, будучи не в состоянии перенести горьких средств спасения, так есть и такие, которые, не потерпев соответственного своим преступлениям наказания, склоняются к легкомыслию и совершают гораздо большие грехи. Итак, священник наперед должен все точно исследовать, и затем уже соразмерить свои средства, чтобы не были бесплодными труды его.

Такое благоразумие и осмотрительность требуется от священника и в том случае, когда он старается воссоединить отпавшие члены Церкви. За пастырем овец стадо следует, куда он ведет его, и если некоторые овцы и уклоняются от прямого пути, оставляют хорошее пастбище и уклоняются на места сухие и бесплодные, то достаточно одного его голоса, чтоб отставшие, или отделившиеся снова соединились со стадом. Если же человек заблуждается от истинного пути, то от пастыря требуется много деятельности, настойчивости и терпения. Ибо нельзя обращать на прямой путь силою, ни принуждать страхом, а должно убеждением приводить к истине, от которой отпал человек.

Нужно иметь твердую душу, чтобы не унывать, чтобы не отчаиваться в спасении заблуждающего, постоянно о том думать и говорить, не подаст ли ему когда либо познание истины и не освободит ли от сетей диавола. Поэтому Господь в одной беседе с Своими учениками сказал: «кто есть верный и мудрый раб»? Кто заботится о своей пользе. Но выгода пастырского служения простирается на весь народ. Приносит пользу ближним и тот, кто раздает деньги нуждающимся, или каким-нибудь другим способом помогает угнетенным, но гораздо меньше, чем священник, тем меньше, чем больше разница между телом и душею».

Великое и трудное дело пастырство душ. «Церковь, по словам блаженного Павла, есть тело Христово, и кому оное вверено, тот должен способствовать большему его благосостоянию и красоте, и внимательно смотреть, чтобы где либо пятно, или морщина, или другой какой либо недостаток не обезобразил его красоты и благовидности; да и что ему делать иное, как не изображать достойно, насколько это человеку возможно, своего бессмертного и святейшего Главу? Ибо если, например, врачи или учители ратоборства считают нужным наблюдать строгую диету, постоянные упражнения и многое другое, так как и малейшая оплошность угрожает все испортить и разрушить, то как же те, которые получили в свое попечение это тело Христово, имеющее вести свою борьбу ее с телами, но с невидимыми силами, – как они могут сохранить его невредимым и здоровым, если не обладают особенными добродетелями и не заботятся всячески о пользе души?

Или ты не знаешь, что это тело подвержено большим болезням и повреждениям, чем наша плоть, и что оно скорее последней заболевает и медленнее выздоравливает?

Для тех, которые занимаются лечением тел человеческих не только изобретены разные врачевства и различные инструменты, а для больных соответствующие средства питания, но часто даже одно свойство воздуха достаточно для выздоровления страждущих. Иногда благоприятный сон, случившийся в нужное время, избавляет врача от всякого труда. Но здесь (т. е. при лечении душевных больных) нечего об этом и думать. Одно только есть соответствующее делу средство и суть к исцелению, – наставление посредством слова. Это инструмент, это питательное средство, это самое лучшее смешение воздуха; это заменяет лекарство, это огонь, это железо, и если нужно прижечь или отсечь, то должно употребить это средство, а если и оно не помогает, то все прочее напрасно. Этим средством мы поддерживаем колеблющуюся и утешаем мятежную душу, обрезываем наросты, восполняем недостающее и производим все прочее, что всегда помогает нам к здравию души. Конечно, с таким же успехом, для наилучшего устройства жизни, может побуждать другая жизнь, но если душа больна ложными понятиями веры, то обильное употребление слова служит не только к безопасности ближайших, но годится и для войны совне. Ибо, если бы кто имел в столь высокой степени меч духовный и щит веры, что мог бы творить чудеса и, посредством чудесных знамений, заграждать уста бесстыдников, то такой не нуждался бы в помощи слова; но и тогда, тем не менее, оно должно быть употребляемо и даже очень необходимо. Употреблял его и св. Павел, хотя не своими чудесами всегда приводил в удивление. И некто другой (св. ап. Петр) увещевает прилежать об этой силе, говоря: «будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчета в вашем уповании, дать ответ». И все, передавшие некогда бывшим со Стефаном заботу о вдовах, сделали это не на другом основании, как только, чтобы иметь досуг для служения слова. Однако в этом деле мы не столько трудились бы, если бы имели силу чудотворения. А если же нет и следов этой силы, и враги единовременно и со всех сторон непрестанно устремляются, то мы должны тотчас защищаться словом, частью для того, чтобы нас не коснулись вражеские стрелы, частью, чтобы нам самим поразить врагов.

Поэтому мы должны ревностно заботиться о том, чтобы слово Христово богатно вселялось в нас. Ибо мы должны приготовляться не к одному какому либо роду войны, но эта война разнообразна и ведется различными неприятелями; и употребляют все они не одинаковое оружие, и не одинаковым способом они привыкли нападать на нас. Кто хочет вести против всех войну, тот должен знать хитрость всех, и он должен быть как стрелком, так и пращником, солдатом и военачальником, пехотинцем и всадником, моряком и стенобитчиком. На войне каждый отражает нападения тем положением, какое занял, но здесь не так; но если кто хочет одержать победу и не знает всех родов искусства, то диавол сумеет и с одной, оставшейся незащищенною, стороны подвести своих разбойников и похитить овец; но этого он не может сделать, когда замечает, что пастырь человек совершенно опытный в своем деле, и вполне понимает и отгадывает его злоумышления. Ибо если и город хорошо укреплен со всех сторон, то он посмеивается над осаждающими, находясь в великой безопасности. Но если кто либо проломал стену шириною только в маленькую дверку, то защита совершенно не поможет уже больше, хотя бы все остальное стояло крепко.

Так и в отношении к граду Божию. Если он окружен со всех сторон, вместо стен, проницательностью и благоразумием пастырей, как бы некоей крепостью, то все нападения врагов оканчиваются стыдом для них и посмеянием, а обитатели остаются в безопасности»...

Итак, страшная тяжесть священства требует основательной учености. Но кто обладает ею? Св. отец говорит, между прочим:

«Когда подымается борьба о предметах веры, и все борются посредством одних и тех же писаний, какую силу может тогда предъявить жизнь? Что пользы от величайшего труда, когда после этих напряжений, вследствие великого невежества, впадают в ересь и отделяются от теда Церкви? Какая польза, как это случается со многими, от твердости и постоянства? Никакой, или столько же, сколько от здравой веры, если она портится делами.

Итак, кто получил право учить других, тот должен быть опытнее всех в такой борьбе. Ибо, если он стоит и безопасно, невредимо от противников, то подчиненное ему множество слабых, видя, что предводитель их препобежден и ничего не имеет возразить более, приписывает поражение не своей слабости, но несостоятельности самих предметов веры, и неспособностью одного многие повергаются в крайнюю погибель. И если не тотчас становится добычей противников, то оказываются вынужденными сомневаться в том, чем бы следовало утешаться, а если кто без колеблемости, решительно выступает на борьбу, то он не может стоять с такою же твердостью, но вследствие поражения их учителя, душою его овладевает великое смятение, так что бедствия оканчиваются полным крушением. Нет нужды мне говорить тебе, какая великая погибель и какой огонь собирается на несчастную главу пастыря за каждого погибшего: это и сам ты знаешь точно».

Священник учиствует в приготовлении таинственного тела Господня – Церкви. Люди, «имеющие свое пребывание и живущие на земле, получили порученность совершать дело небесное, такое полномочие, какого Бог не дал ни ангелам, ни архангелам. Ибо не этим сказано: «что свяжете на земле, будет связано на небе; и что разрешите, то будет разрешено». Конечно, и владыки земные имеют право вязать, но только тела, но сказанное выше вязание касается самих душ и достигает до неба, и то, что священники здесь делают на земле, Господь совершает на небе, и приговор слуги подтверждает Господь. Ибо что иное Он дал им, как не полную небесную власть? «Кому», говорит Он, «отпустите грехи, отпустятся ему, и кому удержите, удержатся».

Какая власть может быть больше?

Отец весь суд передал Сыну, но я вижу, что Сын всецело вручил его священникам. Ибо они возвышены до такого достоинства, как если бы они уже переселены были на небо и были превыше человеческой природы, быв свободны от наших слабостей.

Если бы, далее, царь кого-нибудь из своих подданных облек такою высокою властью, чтобы он мог, кого захочет, ввергать в темницу, а потом освобождать из нее, то такого все почитали бы, каждый завидовал бы ему. Получивший же от Бога на столько большую этой власть, насколько своим достоинством небо превосходит землю и душа тело, некоторым представляется получившим столь ничтожную власть, что они воображают себе, что обладание ею причиняет стыд тому, кто получил ее! Прочь такое безумие!

Очевиднейшее безумие – презирать столь высокое служение, без которого мы не могли бы получить ни спасения, ни обещанных благ. Ибо, если никто не может войти в царство небесное, если не возродится водою и духом, и если исключается из вечной жизни тот, кто не принимает тела Господня и не вкушает крови Его: но все это совершается не чем иным, как оными святыми руками – разумею руки священника; – то как кто либо без них мог бы избежать огня и геенны или достигнуть назначенных венцов? Ибо им-то поручены духовные муки рождения и рождение крещением; чрез них мы приходим ко Христу и соединяемся с Сыном Божиим, чтобы быть членами этой святой Главы, так что их по справедливости нужно не только бояться, как имеющих власть, но и почитать, как отцов. Ибо отцы родили нас от крови и от плотского похотения; а священники суть виновники святого возрождения, истинной свободы и благодатного сыновства.

Иудейские священники имели полномочие изгонять телесную проказу, или лучше исследовать тех, от кого она изгнана, и ты знаешь, в каком уважении находилась тогда священническая власть. Священники же нового завета получили власть совершенно изгонять не только телесную проказу, но и нечистоту душевную, а не исследовать только ее, после того, как она уже изгнана; поэтому презирающие их были бы больше достойны проклятия и наказания, чем соучастники Дафана...

Но не только в наказаниях, а и в благодеяниях Бог дал священникам большую власть, чем телесным родителям, и так велико между теми и другими различие, как между настоящею и будущею жизнью Ибо одни работают для настоящей, а другие для будущей. И телесные родители не могут избавить своих детей от телесной смерти, но даже прогнать настоящую их болезнь: священники же, уменьшая наказания одним, а других и со всем не подвергая наказанию, часто спасали больные и близкие к погибели души не только наставлениями и увещаниями, но и Божиею помощью. Ибо они имеют власть не только возрождать нас, но и прощать содеянные потом грехи. «Болен ли кто из вас», говорит ап. Иаков, «пусть призовет пресвитеров Церкви, и пусть помолятся над ним, помазав его елеем во имя Господне, и молитва веры спасет болящего, и восставит его Господь; и, если он соделал грехи, простятся ему». Далее, естественные родители не могут ничем помочь своим детям, когда те подвергаются гневу знатных и сильных людей; но священники примиряют не с владыками и царями, но с Самим Богом. Решится ли кто либо, после этого, обвинить меня в кичливости? С своей стороны, я думаю, что сказанное должно возбудить в слушателях такой страх, что они должны упрекать в высокомерии и дерзости не тех уже, которые убегают, но тех, которые сами напрашиваются и стараются о приобретении этого достоинства. Ибо если те, которым поручается власть над городами, как бы они ни были разумны, разоряют города и губят самих себя, то как нуждается, думаешь ты, как в собственной, так и в высшей силе, чтобы не согрешить, как нуждается тот, кому поручено украшение невесты Христовой?

Никто не любил Христа больше Павла: никто не показал большей, чем он, ревности; никто не удостоился получить обильнейшей благодати; однако он боялся и страшился из-за этого своего служения и из-за тех, которые были ему вверены... В таком же душевном расположении должен быть и священник, или нет, ибо то, что я хочу сказать, гораздо более. Апостол говорит, что он желает быть отлучен от Христа за своих братьев, за своих родственников по плоти. Если кто-нибудь может сказать о себе это, если у кого-нибудь душа устремляется к такому желанию, того по справедливости можно обвинять, когда он убегает (священства). Но если кто, подобно мне, столь мало имеет этой добродетели, то он заслуживает ненависти не тогда, когда убегает (от священства), но когда принимает его... Если бы кто-нибудь сделал меня кормчим корабля, нагруженного дорогими товарами, и повелел плыть по Эгейскому или Тирренскому морю, то я ушел бы при первом слове. А если бы кто спросил: отчего? то я сказал бы: чтобы не погубить корабля.

Если же никто не порицает человека предусмотрительного, когда дело идет о вещественных убытках и опасности телесной смерти; то за что же порицать и гневаться на меня, когда от моего неуменья может предстоять погибель кораблекрушения не в этом море, но в бездне огненной... Нет! прошу и молю. Я знаю свою душу, слабую и малую, знаю величие служения и многообразную трудность дела. На душу священника устремляются волны, более страшные, чем ветер, воздымающий море».

Если дом пастыря, как малая церковь, должен быть для всех образцом истинно-христианской семейной жизни; то все, живущие в этом доме, не только должны строго соблюдать православную веру²⁹³, но, в большей или меньшей степени, должны отличаться теми же нравственными достоинствами, какие требуются от самого пастыря.

Супруга пастыря

Первое лицо в доме пастырском, на котором после пастыря останавливается внимание всякого, есть его супруга. По воле Творца, жена должна быть помощницею мужу, т. е. разделять с ним труды его, радости и скорби. Главным образом эту помощь жена оказывает мужу в домашнем быту попечением о ежедневных домашних нуждах, уходом за детьми и первоначальным воспитанием их. Но умная и добрая жена может оказывать помощь мужу и в его общественной деятельности: она своим влиянием на его характер может его общественное служение сделать более полезным, иногда она может предостеречь его от ошибок или ободрить дух его к перенесению неудач в общественной деятельности. Если же на всех общественных служениях мужу нужна и полезна бывает помощь со стороны жены, то не менее эта помощь может быть полезна и в служении пастырском. Известно, что некоторые из апостолов, во время своих благовестнических путешествий, имели постоянными спутницами жен своих, как ясно свидетельствует об этом святой апостол Павел (1Кор.9:5). Из многих мест св. Писания видно, что эти спутницы св. апостолов не только служили им в обыкновенных житейских нуждах, но и были сотрудницами их в Христе Иисусе (Рим.16:3, 1, 6:12), т. е. принимали участие в самой их апостольской деятельности. В чем состояло это участие, в подробности не известно; но видно, что оно было не маловажно; потому что благодарили некоторых из них за это как сами апостолы, так и все церкви из язычников (Рим.16:4). Известно также, что в первенствующей Церкви были избираемы некоторые благочестивые женщины и особенным обрядом посвящения возводимы на степень существовавшей тогда в Церкви должности диаконис, которым поручалось объяснять новообращенным женам закон Божий, приготовлять их к принятию крещения, служить при самом крещении и руководствовать в Церкви после оного, служить больным. странникам и вообще нуждающимся. Иногда должность диаконис исполняли отличавшиеся святостью жизни жены пресвитеров Так, при святом Григорие Нисском, брате святого Василия Великого, когда он был в звании пресвитерском, должность диаконисы исполняла жена его, Феозва, отличавшаяся святостью жизни и полная любви и сострадания к ближним²⁹⁴. Святой Григорий Богослов почтил ее многими похвалами, называя ее «добротою церкви, украшением Христовым, воистину святою священническою женою, честию равною и великих таинств достойною». Эти свидетельства христианской древности дают разуметь, что назначение супруги пресвитера быть помощницею мужу не в одних обыденных житейских делах, но, в некоторой степени, и в самом пастырском служении. Какую же помощь может оказывать пастырю жена в его пастырском служении? Жена не имеет права вмешиваться непосредственно в пастырское служение своего мужа. Тем не менее она может оказать пастырю весьма важное пособие в его деятельности. Первую и самую важную помощь жена может оказать пастырю тем, если, подобно ему, будет стараться служить для прихожан примером доброй, истинно-христианской жизни. Пример доброй жены может восполнять и усиливать благотворное действие на прихожан примера, представляемого самим пастырем, особенно на женскую половину прихожан и преимущественно в домашнем быту, где пример самого пастыря не всегда может оказываться сразу приложимым. Далее, весьма важную помощь может оказать жена пастырю в деле учительства. Ей не дано нрава учить народ в церкви; но она, при близком знакомстве с женами прихожан, может проводить в среду их истинные религиозно-нравственные понятия, способствовать искоренению предрассудков и суеверий между ними, подать совет матери относительно воспитания детей, содействовать примирению ссорящихся родственников, утешить вдову и сироту. Не малую услугу может оказать пастырю жена своим участием в обучении детей прихожан, особенно женского пола.

На пастыре, кроне обязанности служить духовным нуждам прихожан, лежит обязанность помогать им во временных их нуждах. Исполнение этой обязанности удобнее всего может быть совершаемо при посредстве жены. Жене всего приличнее приютить странного, накормить нищего, ходить за больными, вообще исполнять те дела человеколюбия, которые в древности исполняли диаконисы.

Нет надобности говорить о том, что жена не имеет права приступать ко алтарю и участвовать в каком бы то ни было священнодействии: но она и в этом отношении может оказать немаловажную услугу пастырю, если будет доставлять ему всевозможные удобства во время приготовлении к священнослужению, принимая на себя все житейские попечения и устраняя все могущее возмущать дух пастыря, готовящегося к божественной службе.

Для того, чтобы соответствовать столь высокому своему назначению, жена пастыря должна отличаться высокими нравственными качествами. В общих чертах изображает эти качества святой апостол Павел в послании к Тимофею: женам (служителей Божиих подобает быть) честным, неклеветивым не навадницам, трезвенным, верным во всем (1Тим.3:11). Наглядное же осуществление этих качеств всего яснее можно видеть в лице древней знаменитой пастырской супруги, св. Нонны, жены Григория, бывшего пресвитером и потом епископом в г. Арианзе. Вот как изображает ее достославный сын ее, св. Григорий Богослов: «если другие жены тщеславятся и превозносятся красотою, как естественною, так я поддельною; то она знала одну красоту, красоту душевную, и старалась сохранить или уяснить в себе, по мере сил, образ Божий; а поддельные искусственные украшения от вергала, предоставляя их определившим себя на зрелища. Она знала одно истинное благородство – быть благочестивою и знать, откуда мы произошли и куда пойдем... Если одни из жен отличаются бережливостью, а другие благочестием, ибо трудно совмещать оба качества: то она превосходила всех тем и другим, и в каждом достигла верха совершенства, и оба успела соединить в одной себе. Попечительностью и неусыпностью, по предписаниям и правилам для жены доблей, так она умножила все в доме, как бы вовсе не знала благочестия. Но и столько была усердна к Богу и ко всему божественному, как бы ни мало не занималась домашними делами. Одно не терпело в ней ущерба от другого; но одно другим взаимно поддерживалось. Укрылось ли от нее какое время и место молитвы? О сем у нее ежедневно была самая первая мысль. Лучше же сказать, кто, приступая к молитве, имел столько упования получить просимое? Кто оказывал такое уважение руке и лицу священника? Кто так высоко ценил всякий род целомудрой жизни? Кто больше, чем она, изнурял плоть постом и бдением? Кто благоговейнее ее стоял во время всенощных и дневных псалмопений? Кто чаще ее восхвалял девство, хотя сама несла брачные узы?.. Почему в ней не признать важным того, что ни слуха, ни языка, которыми принимала и вещала божественное, не оскверняла языческими повествованиями и зрелищными песнями; потому что освященному неприлично все неосвященное»²⁹⁵. Очевидно, что, при таких качествах, св. Нонна могла быть вполне сотрудницею своему мужу, и действительно она и словом, и делом содействовала ему в его пастырском служении, как свидетельствует об этом св. Григорий Богослов.

К сожалению, многие жены современных пастырей, и при безукоризненном поведении, далеко не соответствуют своему высокому назначению. Иные из них бывают хорошими хозяйками, заботливыми матерями и добрыми супругами; но не считают своим долгом содействовать мужу в его пастырском служении, а иногда даже и вредят успехам этого служения, или тем, что неумеренною заботливостью о житейских выгодах отвлекают внимание пастыря от его главного дела, или неуместным вмешательством в такие дела, которых они не должны бы касаться, как, например, собирание и дележ доходов, нарушают добрые отношения пастыря к приходу и к причту. Иныя жены пастырей безучастно и грубо относятся к прихожанам, чем охлаждают усердие их к самим пастырям, или же обращают внимание на мелочи домашней жизни прихожан, по одному суетному любопытству. Более же общий недостаток жен современных пастырей – это есть недостаток образования, от которого зависит непонимание ими своего назначения и важности служения своих супругов. Одни из жен пастырских не получают никакого образования, и в своей деятельности руководствуются приобретенными в доме родителей привычками; другие же получают образование, но малоосновательное и неприспособленное к их положению в обществе. Надмеваясь своим светским образованием, эти последние иногда тяготятся своим положением и презрительно смотрят на некоторые стороны пастырского служения.

Чтобы избежать такого неудачного супружества, каждый готовящийся к священству, при выборе жены, должен обращать внимание не на красоту, не на богатство, не на внешние и светские какие-нибудь преимущества, но на религиозно-нравственное состояние будущей своей супруги. Но если, по каким бы то ни было обстоятельствам, пастырю пришлось вступить в брак с лицом, несоответствующим высокому пастырскому служению; то его непременная обязанность заботиться об исправлении недостатков своей жены. Конечно, дело это весьма трудное; но ни в каком случае пастырь от него не должен уклонятся. Приняв на себя пастырские обязанности, он берется исправлять недостатки и вести к духовному совершенству всех лиц, составляющих его паству; неизвинительно будет для него, если он оставит без пастырского попечения лицо самое ближайшее к нему. – Но заботливость об исправлении недостатков и духовном усовершенствовании своей жены требует от пастыря особенной осторожности и благоразумия, без чего эта заботливость не только не принесет пользы, но может сопровождаться охлаждением взаимной любви между супругами и разрушением семейного счастья. Прежде всего пастырь должен установить правильный взгляд на недостатки своей жены и строго различать такие недостатки, которые положительно вредят успехам его пастырского служения, от таких, которые могут быть терпимы. Принимаясь пастырски исправлять недостатки своей жены, он должен относиться к ней с полным уважением и, избегая тона обличительного, незаметно вводить ее в сознание своих недостатков. Заботясь об умственном и нравственном усовершенствовании своей жены, пастырь никогда не должен забывать, что она, как женщина, во многих отношениях не может сравняться с мужчиною. А главное, при всей любви, откровенности и уважении к супруге, пастырь не должен ни чем ронять пред нею своего нравственного достоинства. Ибо при этом только условии он может пользоваться, с ее стороны, уважением и доверием, без чего невозможно никакое нравственное влияние на нее.

Дети пастыря

Естественное чувство каждого отца побуждает прилагать особенное попечение о детях. Пастырское служение не только не противоречит этому чувству, но еще очищает и возвышает его. Пастырь-отец может и должен показать на детях своих самые наглядные опыты благотворности пастырского служения, приобретающего человеку благодать у Бога и людей. По этой причине, пастырю неприлично предоставлять воспитание своих детей посторонним лицам, как бы ни были трудны и многосложны его обязанности. Конечно, полное умственное и нравственное воспитание детей не может быть окончено без учебных заведений и вообще без пособия посторонних лиц, но первоначальное воспитание детей, при котором устанавливается в человеке направление умственных и нравственных сил, должно быть непосредственным делом самого пастыря и его супруги, делом, которого они не должны никому уступать. Многие священники, обремененные многочисленными требами и хлопотами по хозяйству, предоставляют самое первоначальное воспитание своих детей сторонним лицам, как то: причетникам, ученикам семинарии, окончившим и не окончившим курс, престарелым и малообразованным родственникам и пр. Но уклонение священника от непосредственного воспитания своих детей ни чем не может быть оправдано: ибо дать первоначально правильное направление умственным и нравственным силам своих детей есть самая важнейшая обязанность священника, не только как родителя, но и как пастыря²⁹⁶.

Какая же основная мысль должна руководствовать священником при первоначальном воспитании детей? Многие отцы, воспитывая своих детей, имеют в виду приготовить их к какой-нибудь блестящей карьере в обществе, руководствуются затаенным желанием увидеть впоследствии своих детей на каком-либо важном общественном посте, окруженных богатством, славою и почестями. Священник, предоставляя устроение будущей земной участи своих детей воле Божией, прежде всего должен заботиться о том, чтобы дети его были истинными христианами, чтобы они с малых лет научились приносить в жертву любви ко Христу всякия земные привязанности. – Истинный христианин способен на всякое общественное служение, к какому бы ни призвал его Промысл. Чтобы воспитать детей своих истпннымп христианамн, пас тырь, с самого начала пробуждения у них сознания, должен заботиться о развитии у них религиозного чувства и напечатлеть в их сердцах страх Божий. Основным руководством и главною учебною книгою при воспитании детей у пастыря должна быть Библия. Из нее должны быть заимствуемы все рассказы и наставления детям, применительно к раскрытию их сознания; из нее же должны быть избираемы места для первоначального их чтения. Впрочем, пастырь недолжен чуждаться разумных и основательных способов воспитания и обучения, какие предлагает современная педагогика: только пользоваться услугами науки он должен на столько, на сколько видит в них соответствие с духом Библии. Воспитывая детей своих при помощи Библии, пастырь должен внимательно смотреть за их поступками и приучать их к молитве частной и общественной, и внушать им послушание к старшим и правильные отношения ко всем ближним, в тоже время пастырь должен зорко следить за обнаружением дурных склонностей к своих детях, и в самом начале исправлять их, не раздражая чад своих и вместе не увлекаясь излишне родительскою любовию и снисходительностью к детскому возрасту. Известно, что в детях сильно бывает развита подражательность: они скорее следуют поступкам родителей, чем словам и наставлениям. Поэтому поступки отца никогда не должны противоречить тем наставлениям, которые он дает детям своим. Напротив, своими поступками он должен предначинать всякую религиозно-нравственную деятельность своих детей, и словесные наставления употреблять как только пояснение значения своих поступков: он должен становиться на домашнюю молитву вместе с детьми; с собой вместе должен вести их в храм, с ними вместе упражняться в чтении слова Божия, в присутствии их избегать всякой раздражительности и т. п. Обыкновенно у нас дети священников мужского пола с 10 лет поступают в духовно-учебные заведения; но и с этого времени отцы не должны оставлять детей своих без внимательного надзора и попечения, особенно о их нравственном направлении; ибо для успеха училищного воспитания весьма важно, а иногда и совершенно необходимо, влияние родительское.

Воспитание детей мужского пола у нас довольно обеспечено существованием казенных училищ, а этим воспитанием уже более или менее обеспечивается будущее положение их в обществе. Не такова судьба детей женского пола. По недостатку женских учебных заведений и по скудости средств большей части наших священников, дети их женского пола должны ограничиваться одним домашним воспитанием. Священник, прилагая все старание к возможному для него развитию умственных и нравственных способностей своих дочерей, обязан позаботиться и об устроении их будущности. Это последнее сопряжено с большими трудностями для священника. Редкий священник может приготовлять для своих дочерей достаточное материальное обеспечение; а обучение их чему бы то ни было не только домашнее, но и школьное не может доставить девице достаточных средств к содержанию. Прямое назначение всякой женщины быть супругой и матерью; исключение из этого возможно только для посвящающих себя девству, для больных и увечных, а сделавшись супругой, она будет иметь от мужа какие бы то ни было средства к содержанию. Совершенной невозможности для выхода за муж нет для дочерей священнических. Часто невозможно только бывает выдать замуж за людей более или менее равного состояния. Долг пастыря отца предохранить дочерей своих от презрительного взгляда на людей низшего состояния. Одно только может он им поставить в этом случае правилом в выборе замужества, чтобы они обращали внимание на благонравие и богобоязненность лиц, которым готовы доверить судьбу свою. Супружество лиц, боящихся Господа, по обетованию слова Божия, никогда не будет лишено благословения Божия и увидит благая вся дни живота своего (Пс.127:5, 6).

Прислуга в пастырском доме

Пастырю, как семейному, так и не имеющему семейства, необходимо держать в своем доме посторонних лиц для домашних услуг. Но иногда эта необходимость понимается в преувеличенном виде. В обществе нашем есть еще остатки тех понятий, которые в высшем кругу сложились во время существования крепостного права, а из высшего круга незаметно проникли и в средний. Под влиянием этих понятий, питающих празднолюбие и барское тщеславие, многие домашние занятия, вовсе не унизительные для самого хозяина и для всех членов семейства, считаются черною работою, которая прилична только прислуге. Как ни сильно укоренились такие понятия в обществе, пастырь, обязанный просвещать мир, а не подчиняться его обычаям, не должен разделять их. Как лицо, обязанное быть примером христианской простоты и трудолюбия, пастырь должен, сколько возможно, сокращать число прислуги в своем доме, т. е. он должен иметь прислугу только для таких работ, которых принять на себя решительно не дозволяют ему время и достоинство его сана и которые превышают физические силы членов его семейства. Такое сокращение прислуги полезно будет и в том отношении, что уменьшит издержки, а иногда избавит его от лишних хлопот; при нынешней нравственной испорченности простолюдия, прислуга не столько помогает, сколько обременяет хозяев. Но приискивая прислугу для неизбежных нужд, пастырь должен при выборе ее наблюдать чрезвычайную осторожность, имея в виду то, что лицо, способное к работе, но дурное по поведению, может иметь вредное влияние на детей, которого нельзя предотвратить и весьма трудно исправить. А когда пастырю удается приискать доброго слугу, он должен дорожить нм, обходиться с ним по христиански. Правила христианские требуют, как говорит св. Иоанн Златоуст, «чтобы мы не презирали своих слуг и не были слишком взыскательны к ним, чтобы научились прощать проступки слугам своим и не были жестокими к ним, чтобы мы не стыдились рабов и имели общение с ними во всем, если они хороши. Ибо если Павел не постыдился назвать раба чадом, утробою своею, братом и возлюбленным (Флм.16); то как будем стыдиться мы? Но что я говорю: Павел! Господь Павла не стыдится называть рабов наших братьями своими; как же будем стыдиться мы»²⁹⁷? Если кому из домохозяев, то преимущественно пастырю необходимо в слугах вполне ценить человеческое достоинство, и потому заботиться как о материальных их нуждах, так и о духовных потребностях.

Удовольствия и развлечения в пастырском доме

Общий обзор всех нравственных обязанностей пастыря приводит к той мысли, что пастырь должен возвышаться духом над всем земным и устремляться к небесному; но для него, как человека, не возможно постоянно пребывать в напряженной духовной деятельности и быть совершенно чуждым всяких удовольствий и развлечений, тем более, когда он живет в семействе, для членов которого аскетическая строгость жизни неприложима. Много есть в обществе развлечений и удовольствий депредосудительных и невинных; правда, де все они приличны пастырю, но некоторые могут быть ему дозволены.

Первое и самое общедоступное развлечение для пастыря – это дружеская беседа, при участии всего семейства, с сослуживцами или с добрыми прихожанами, в своем ли доме или в домах своих знакомых.

Другое, тоже общедоступное и вместе полезное, развлечение для пастыря – это прогулка в благоприятную погоду, особенно но местам, отличающимся красотою природы.

Непредосудительно и полезно пастырю принимать участие в удовольствиях, доставляемых изящными искусствами: сюда относятся чтение произведений изящной литературы, пение и музыка. Всем этим пастырь или сам может заниматься, или располагать к тому членов своего семейства.

Но на все удовольствия и развлечения пастырь должен смотреть как на средство к ободрению духа своего и к поддержанию в нем энергии для главной деятельности. Он не должен увлекаться удовольствиями до того, чтобы забыть свою обязанность – день и ночь быть на страже своей паствы²⁹⁸. Он должен среди самих удовольствий сохранять готовность немедленно идти на служение нуждам своих пасомых. Следовательно, развлечение и удовольствия пастыря должны иметь такой характер, чтобы от них не труден был переход к столь важному делу, каково, например, напутствие умирающего.

IV. Полезнейшее для детей чтение

Выбор книг для детского чтения не должен определяться только церковными и религиозно-нравственными целями, потому что задача детских книг более широкая, – это умственное развитие детей, упражнение в них мыслительности и языка. В этом смысле самыми пригоднейшеми для детского употребления книгами признаются словесные произведения новейшего времени, которые, к сожалению, еще редко попадают в руки детей, особенно детей сельского духовенства. Но и между новейшими произведениями, даже такими, которые прямо назначаются для детского употребления, далеко не все имеют одинаковое достоинство, почему, при выборе из них книг для детского чтения, необходимо обращать внимание как на содержание, так и на изложение их.

С некоторого времени у нас в обществе значительно увеличился запрос на реальные знания, вследствие чего положительные, в особенности естественные науки стали пользоваться необыкновенным уважением. При этом условии понятно, если отцы с ранних лет стараются иногда посвящать детей в таинства природы. Для отца с матерью бывает очень лестно, когда дитя из книжки, данной ему для чтения или прочитанной ему кем-нибудь, узнает и сумеет рассказать об устройстве какой-нибудь части животного организма, составе позвоночного столба и пр.; точно также отец с матерью часто не нарадуются на своих детей, если последние отдаются рассматриванию рисунков и изображений по части ботаники, географии, и затем – без устали толкуют о нравах и образе жизни разных зверей и насекомых, о строении растений, стебельков и цветочков с их тычинками и пестиками, но посмотрите на дело прямо и беспристрастно: следует ли детей с раннего возраста учить естественным наукам и приходить в восторг, если они действительно обнаруживают некоторую любовь к ним? Вот дитя из естественной книжки узнало, что червячок, после целого ряда превращений, делается бабочкой; что же? развилось оно от того сколько-нибудь? – сделалось умнее? лучше рассуждает? обогатилось понятиями и освоилось с оборотами языка? Не нужно быть ненавистником естествознания, чтобы отвечать на все эти вопросы отрицательно.

Нет сомнения, что сведения приобретают значение развивающей и просвещающей силы, во-первых, тогда, когда они, по своей интересности, возбуждают в детях любознательность и вызывают душевные силы к напряженной деятельности. Но мыслительность детей почти не затрагивают детские книжки, наполненные статейками по естествознанию, потому что сообщаемые в них сведения принимаются детьми на слово, на веру, без всяких попыток проверять собственным мышлением показания естественных наук. Одна из причин этого – безынтересность для детей естествознания. Этою же безынтересностью объясняется отчасти и неспособность естественных сведений влиять на образование нравственных убеждений и характера детей, хотя, впрочем, и с сильным развитием мышления немногие из людей оказываются способными делать приложения естественных истин к нравственным убеждениям и правилам жизни. Замечательно, что в специалистах по естественным наукам, в специалистах, которые в детстве и юности, конечно, не были свободны от обязанности получать общечеловеческое образование, по большей части оказывается очень мало развитою человеческая сторона. Надобно заботиться не о том, чтобы дети занимались и увлекались естественными сведениями, а о том, чтобы как можно больше испытывали влияний, облагораживающих и гуманизирующих их маленькую личность. Как для взрослого можно поставить правилом: «старайся познать то, что достойно знания», так для отцов относительно детей должно быть правилом: «помогать детям знакомиться с тем, что составляет содержание человеческого достоинства и без чего не могут в детях развиваться высшие стремления и благородные симпатии».

Впрочем, по самой безынтересности естественных сведений, не следует навязывать их детям. Последним, по видимому, нравится иметь дело с животными; но эта привязанность к животным доказывает только то, что детям, при их крайней неразвитости, еще чужд тот мир, в котором вращается и которым интересуется взрослый, полный человек; жизнь, какою живут дети в первом возрасте, их нужды и занятия более подходят к отправлениям животных, чем к характеру чисто-человеческой жизнедеятельности. Но такое животное состояние детей непродолжительно; по крайней мере, надо стараться, чтобы оно не было продолжительно. Мало помалу пробуждаются в детях человеческие инстинкты, и вы можете даже заметить, как быстро дети охладевают и делаются равнодушными к зверкам и птичкам. Достигнув семи или девятилетнего возраста, дети, бывшие до того времени задушевными друзьями и неразлучными спутниками животных, обыкновенно покидают их и начинают тесниться в мир живой мысли, в ту замысловатую сферу, где вращаются взрослые. А к царству растительному у детей положительно нет симпатии. Спокойные, как бы вечно спящие кустики, цветочки и листочки, так приветливо ласкающие взор человека развитого и усталого в житейской борьбе, ничего не говорят уму и сердцу детей; предполагая встретить в цветке какие-нибудь признаки жизни, а может быть и думая вызвать в нем некоторое участие в себе, дитя срывает и целует его, любуется им, но не находит в его натуре ничего похожего на себя, и тотчас начинает обрывать его листки или равнодушно бросит... Царство ископаемое или мир небесных светил, составляющий содержание небесной механики и астрономии, уже вовсе не в интересах детей, об этом едва ли нужно и распространяться. В детях больше возбудит любопытства мутный ручей, журчащий после дождя на улице, чем тихий и отдаленный мир неведомых небесных тел, которые со всеми своими грандиозными движениями редко возбуждают живой интерес и в людях взрослых. Дети хотят жить и действовать так, чтобы результаты их занятий сейчас же сказывались и были очевидны; им хочется чувствовать себя и толкаться среди явлений, непосредственно влияющих на их существование или имеющих к ним непосредственное отношение; поэтому даже смешно было бы требовать от детей сочувствия к таким отвлеченным предметам, каковы законы образования и движения небесных тел; это значило бы, чтобы дети полюбили науку ради самой науки, когда и взрослые неспособны к такому бескорыстному увлечению наукой. Само собой разумеется, что, говоря это, мы не отрицаем нужды знакомить детей с окружающими их предметами природы, составляющими, как сказано выше, необходимую почву для обогащения детей чувственными созерцаниями. Точно также можно, даже должно, сообщать детям сведения по естественным наукам, в виду тех предрассудков, коими обыкновенно страдают они на счет некоторых предметов и явлений природы.

Ны сказали, что вследствие безынтересности для детей естествознания, посвященные ему книжки не развивают в детях мыслительность. Но естественные сведения еще дурно излагаются в детских книжках, и это составляет другую причину, почему они не возбуждают в детях мыслительности. В детских книжках обыкновенно излагаются только результаты естественных наук, и притом в форме голых фактов, усвоение которых, очевидно, падает исключительно на долю памяти, между тем как ум и соображение должно оставаться в бездействии. От этого происходит то, что дети предрасполагаются к умственной близорукости, подвергаются опасности остаться навсегда с тупою головою, неспособною к суждениям серьезным и основательным, или даже рискуют сделаться умственными лентяями, не умеющими, как следует, дорожить наукой и самостоятельно работать в сфере отвлеченной мысли и знания. Сама легкость, с какою достаются детям в этих книжках естественные сведения, говорит уже против пригодности книг по естествознанию для детского чтения. Воспитатель не должен, как нянька, давать детям пищу, совсем пережеванную. Процесс мысли, путем которого дошло до естественных сведений человечество, весь этот длинный ряд посылок и выводов, не проходит чрез детское умопредставление, потому что всему этому не дается места в детских книжках по естествознанию. Поэтому даже в школах не дают детям на первых порах, и считают вредным давать, зоологические, ботанические и географические атласы, а предпочитают, пока в детях не развился еще серьезный взгляд на рисунки, преподавание родного языка и арифметики. Такие книги, сообщающие детям одни голые факты, сходны по своему влиянию на развитие детей с теми бестактными педагогами, которые для эффекта имеют обыкновение засыпать и путать учеников верхушками доступных им знаний, не давая детям возможности справиться со всеми этими отрывочными и общими положениями науки, посредством указания на те основания, откуда эти положения вытекают и объясняются.

Г. Юркевич, на которого мы не раз ссылались, прекрасно очертил вредное влияние на детей книжек по естествознанию. Он говорит: «Кто сообщает ученику сведения готовые, отдаленные, или даже последние результаты наук,.. тот положительно вредит совершенству умственного развития своего воспитанника, который может усвоить такие сведения не иначе, как в виде простых фактов, ни на чем не основанных, а только заявленных учителем, с этим неизбежно связано, с одной стороны, механическое заучивание того, что при соблюдении постепенности было бы понято отчетливым мышлением, с другой – вредное чувство многознания, располагающее к верхоглядству... Детские книги по естествознанию очень часто погрешают против требований основательного обучения; дитя приобретает с их помощью легкое знакомство с последними выводами физиологии, астрономии и геологии: оно кажется самому себе таким умным, что ничего нет удивительного, если оно испытывает глубокую нерасположенность учиться далее и более, предается неодолимой лени и оказывается неспособным к суждениям строгим и основательным»³⁰⁰.

Таким образом нужно поискать для детского чтения других книг, помимо сочинений, посвященных естествознанию. Вполне отвечают требованиям детского чтения сочинения по истории человечества и отечества, равно как избранные образцы изящной литературы и народной поэзии; все это насколько интересно для детей, настолько же благоприятно действует на всестороннее развитие их и ознакомление с родным языком.

Изображая действительную жизнь, как она есть, исторические сочинения незаметно и постепенно устанавливают и формируют у детей взгляд на людей и разнообразные отношения их, причем естественно пробуждается в детях чувство правды и разумной необходимости в акте этих отношений. Это значит, что на чтении исторических сочинений уясняется и удовлетворяется в детях стремление к истинному в сфере человеческой жизни. Стремление это к истинному, т. е. желание понять и осмыслить разнообразные проявления и отношения человеческой жизни, пробуждается в детях само собою, хотя далеко не всегда удовлетворяется, благодаря невнимательности к детям со стороны людей взрослых. Уже у ребенка, едва начинают раскрываться его умственные способности, пытливость относительно житейских отношений на каждом шагу сказывается вопросом: что это? для чего это? отчего это? В этом пытливом вопросе уже сказывается стремление ребенка составить себе о явлениях и предметах жизни настоящее, верное, т. е. истинное понятие, или, что тоже, в нем обнаруживается стремление к истине³⁰¹. И чем меньше пытливость детей обращается к миру вещественному, тем меньше в стремление к истинному дети интересуются и удовлетворяются естествознанием и живее увлекаются миром человеческим, изображаемые в исторических сочинениях.

Обрисовывается ли так живо и так полно где-нибудь человек, со всеми, свойственными ему, движениями, мыслями и действиями, как на страницах беспристрастной истории? И судя уже потому, как близки нашему сердцу положения и действия существ нам подобных, исторические повествования, конечно, нельзя сравнить по интересу с холодными описаниями различных экземпляров растений или видов животных. Слова исторических сочинений дети принимают на свой счет, делают из них приложение к себе самим. Всякое историческое повествование – живая картина человеческих стремлений и интересов, летопись дел и занятий серьезных, вытекающих из сознания долга, и легких, составляющих отдых и развлечение от труда. Отсюда на чтении исторических сочинений дети приобретают понятие о существе человеческой жизни и развиваются всесторонним образом: к детскому уму прививаются представления о началах, управляющих человеческими действиями, детское сердце открывается для чувств радости и печали, любви и ненависти, которыми волнуется как отдельный человек, так и целое человечество. Но история не только рисует людей, рассматривает их критически, взвешивает их занятия, дела, стремления, на весах беспристрастной правды, подводит характеры людские под принципы нравственности, общественности, гуманности и человеколюбия. Вследствие этого история карает эгоизм и непрямодушие в людях, а отдает дань похвалы и признательности только геройской доблести; в ней не находят себе оправдания самовластные, деспотические действия ни начальников, ни подчиненных, ни больших, ни маленьких людей, какими бы благовидными целями ни прикрывались означенные действия. Так история не только вводит детей в сферу настоящей человеческой жизни, но еще облагораживает их. Именно, на чтении исторических произведений дети привыкают различать хорошее от дурного, и в их сознании постепенно складывается кодекс действий, движений и намерений, как таких, которые безусловно обязательны для человека, так и безразличных в нравственном отношении, или оказывающихся хорошими и дурными по особым обстоятельствам. Желать, например, пользы и удовольствия для себя история не запрещает; она с любовью останавливается на изображении лиц, умевших заботиться о себе и наслаждаться невинными удовольствиями жизни, но в той же истории преданность невинным удовольствиям выставляется как предосудительная рассеянность и беспечность, коль скоро из-за нее человек манкирует делом и изменяет своим обязанностям пред семейством, обществом, отечеством и т. д. Поэтому у детей, под влиянием исторических повествований, должен формироваться более или менее правильный взгляд и на такие, повндимому, ничтожные предметы, как детския пгры, забавы, развлечения, равно как развиваться понятие о пользе или вреде разных предметов, тем более, что история показывает все это на живых примерах, которые, как известно, особенно отвечают характеру детской восприемлемости. При этом можно заметить, что связь взглядов и понятий с практическою жизнию особенно живо связывается в детях; если бы из чтения исторических сочинений дети не извлекали особых побуждений к осуществлению добрых начал в жизни, это не могло бы много вредить делу. Но в истории мы видим очень часто добродетель гонимою, честность презираемою, справедливость попираемою; такое положение добродетельных людей в жизни должно вызывать слезы сожаления у всякого благородного человека, почему оно чрезвычайно поучительно. Именно, отсюда мы научаемся любить добро, привязываться к нему, как к тем героям, которые не изменяют делу чести и долгу совести ни пред какими житейскими невзгодами; отсюда мы узнаем, что для того, чтобы быть добродетельным, недостаточно иметь добрую волю и сердце, а нужно еще особенное искусство. и вот, благодаря историческим сочинениям, в человеке развивается находчивость, не изменяя голосу чести и благородства, проводить чистые убеждения в жизнь среди самых неблагоприятных к тому влияний. Познакомьте детей хотя с несколькими светлыми личностями из истории отечества или человечества, с этими героями гражданских доблестей и семейных добродетелей, – поборниками справедливости и защитниками святейших прав и интересов человеческой личности: жизнь их научит детей ваших, что добродетельных, хороших людей не даром прославляет история, что для того, чтобы сделаться добродетельным, мало одного уменья отличать добро от зла, а еще нужно любить людей, нужно бороться с злом в лице его представителей, иногда довольно сильных.

В детской литературе встречается не мало книжек, дающих историческому отделу самое видное место. Невозможно, да и нет нужды предлагать детям для чтения цельные системы по общей или русской истории; исторический отдел в детских книгах состоит обыкновенно из исторических отрывков, изображающих те или другие эпохи, события и лица, имеющие самое важное значение в целой истории, или особенно интересные и поразительные в каком-нибудь частном отношении. Так под историческими сочинениями, годными для детского чтения, должно разуметь отрывки из биографий знаменитых людей, рассказы и повествования о том или другом событии или лице, особенно заслуживающем внимание или любовь, по каким-нибудь частным или индивидуальным чертам, наконец, замечательно-выразительные анекдоты и характерные случаи. У нас под руками находится несколько детских книжек, рекомендуемых для детского употребления всеми нашими педагогами: исторический отдел в них составляют, между прочим, следующие сочинения. Отрывки из драмы Пушкина: «Борис Годунов» и из драмы Островского: «Козьма Захарьевич Минин-Сухорук»; жизнь и духовное завещание Владимира Мономаха; жизнь Андрея Боголюбского; поход князя Игоря на половцев – по изображению поэтического сказания «О полку Игорев», битва с татарами на реке Калке и нашествие Батыя; Александр Невский и победа над шведами; взятие Казани и народные песни о нем; великодушие св. митрополита Филиппа; Посольство Ермака; Петр I-й; Бегство Ломоносова и т. д. Как интересно и полезно для детей должно быть чтение подобных статей, это всего яснее можно бы показать на подробном разборе их; но так как никакой разбор не заменит подлинника, то мы рекомендуем читателям лучше запастись самими книжками, в которых помещены названные статьи³⁰².

Рядом с историческим отделом, в названных нами, в предыдущей статье, детских книжках помещаются также и другие литературные образцы, особенно сочинения, отмеченные более или менее чертами поэтического творчества. К сожалению, в подборе литературных и поэтических образцов детские книжки не всегда могут выдержать критику. Чтобы вполне отвечать задаче детского чтения, образцы литературных и поэтических произведений должны прежде всего отличаться некоторыми особенностями в изложении и языке. Выше было сказано, что статьи по естествознанию, помещаемые в детских книжках, не соответствуют своей цели, между прочим, по недостаткам изложения, благодаря которым дети не испытывают при чтении их никакого побуждения к напряжения мышления и фантазии. Итак, образцы словесных и в частности поэтических произведений должны отличаться таким изложением, которое вызывало бы детей на более или менее серьезное размышление, с одной стороны, предлагая им мысли и сведения не вполне обработанные, с другой – ясно намечая те основания и пункты, в виду которых было бы детям возможно, при доступном для них напряжении мысли, двигаться и доходить до требуемой истины. В несколько сжатом изложении заключается много условий, отвечающих этому требованию. «Что это значит? как это так вышло? какая связь между данными положениями?» – вот вопросы, к каким должна приводить детей статья при сжатом изложении. Особенно в ней не должно быть высказываемо самых близких, непосредственно вытекающих из данных фактов – мыслей и выводов: пусть дети сами поймут эти выводы и дойдут до надлежащего заключения. Но при означенной сжатости изложения статья рискует подпасть недостаткам сухого и тяжелого систематизма: это опять крайность, делающая статью негодною для детского чтения. Строго говоря, можно и при сжатом изложении требовать от статьи того, чтобы она не была забита тяжелою систематикой. Детям не по силам следить за связью и зависимостью мыслей в строго-систематическом сочинении, в котором рассматривается сначала одна сторона предмета, затем другая, и уже после, на основании той и другой, делается надлежащее приложение и заключения. Еще в руках взрослого, развитого человека такая статья может приносить детям некоторую пользу: сопровождаемое частыми остановками и объяснениями, чтение постороннего человека значительно облегчает для детей усвоение содержания, заключающегося в систематическом сочинении; но и в этом смысле чтение означенных сочинений может очень скоро утомить детей, и потому не должно быть продолжительно. Во всяком случае гораздо лучше, чтобы статья, не изменяя требованиям сжатости, в тоже время была изложена естественно, соображаясь с течением мыслей, характеризующим живую, разговорную речь одного человека с другим. А в живой речи мы редко наблюдаем строго-систематический порядок мыслей, – она отличается бесконечным разнообразием как по оборотам и выражениям, так и по сопоставлениям мыслей. Одним словом, в сочинении, назначаемом для детей, может быть кстати самый большой беспорядок в изложении, лишь бы все это разнообразие содержания проникнуто было единством основной идеи, и так или иначе приводило детей к одному общему заключению. Последнее качество совершенно необходимо для детской статьи, потому что дети – все же люди и чувствуют себя неловко, когда при разнообразии мыслей, составляющих содержание статьи, не могут обнять все частности ее в одном общем представлении, или когда разнообразие не сводится к единству; дети даже любят цельность представлений и не довольствуются отрывочными сведениями, что выражается и в обыкновении детей спрашивать у взрослых, зачем делается то-то и то-то и т. д.